Сердце Чернобыльца 27 Ничка

   А рядом вздыхала и горбилась твердь. Трещины ложились вдоль и поперёк. Из них, словно куски пирога, поднимались скалы. Почва на поляне слегка вздрагивала, вибрировала, и было непонятно: радуется она рождению нового или печалится по исчезнувшему.
   Вдруг из грохота и пыли, волоча рюкзак за ремень, вышла осьминожка. Болтая большими губами, она гортанно крикнула и выжидательно присела невдалеке от людей.
   – Золотая ты моя, губошлёпка, – прошептал Седой, спотыкаясь подошёл к животине, подхватил изодранный рюкзак. – Как мне тебе спасибо сказать?
   – От ты поглянь, – раздался голос Памперса, – животина и не запыхалась, а мы чё, загнанные лошаки, только языки по полу не волочим и памперсы по три разику поменяли.
   – Ничка, – обрадовался осьминожке Гремуха, – Ничка, гене плохо. Очень плохо. Помоги!
   – Гене, гене, гене, – кивала головой осьминожка, но не подходила.
   Встанет, обопрётся о длинные руки, прошуршит: «Гене, гене, гене», – и снова сядет.
   – Мобила, Ничка тебя боится, она никогда не видела бинтов. Убери бинты. Уйдите все подальше.
   Ничка немного посидела, медленно, постоянно оглядываясь на людей, подобралась к Гнейсу, потрогала длинными губами голову, рану. Закрыла глаза и стала опутывать голову человека тряпковидными губами. Получился шевелящийся шар. Гремуха принёс ей кусок колобашки, сунул в лапу.
   Губы пульсировали, словно по ним качали жидкость. Волны становились всё тише и тише. Наконец осьминожка открыла глаза и посмотрела на Гнейса.
   – Гене, гене, гене, – пошуршала она и постучала по лбу больного.
   Рана перестала кровоточить, но Гнейс в себя не пришёл.
   – Чернобылец меня изломай, – хлопнул себя по колену Гремуха, – Ничка, Гене спит, колобашка. Я же тебе дал кусок побольшее. Теперь он долго не проснётся.
   – Ничка, ля-ля, – подошёл к осьминожке Бандура, – ешь колобашку.
   Губы мгновенно обхватили оранжевый шар, потом развернулись, высыпав на землю сухие шкурки.
   – Во даёт, лапти в сторону, – восхитился Ширяка, – в секунду отжала. Лучше всякой соковыжималки.

   Грохот постепенно затихал, это успокаивалась твердь. Звуки затухали, словно мир накрывали пуховой подушкой. Клубы пыли над закрывающимся порталом медленно оседали, открывая холмистое пространство, покрытое мелкими кустарниками, ветки которого облепили продолговатые жёлтые шишечки.
   – Облепиха! – воскликнул Ширяка, направляясь к кустарникам. – Надо же какая крупная… Похоже, мы попали в Сибирь, там её полно.
   – Гене, гене, гене, – поковыляла следом осьминожка и сшибла акробата с ног.
   – Ну, губошлёпина, – вспрыгнул на ноги Ширяка, – я тебе сейчас всю красоту пооборву…
   – Не смей! – крикнула Васька.
   – Слышь, кулиш, смелый такой, – загородил осьминожку Гремуха. – Ты Ничку не обижай. Видимо, ягоды эти ядовитые. Она многих спасла. Старца привела, когда мы подыхали. Однажды Гнейс затащил её в избу, когда Тьма неожиданно включилась. С тех пор животинка ходит за ним следом. Вот тебе и тупое существо, а доброту помнит.
   – Да и за нами скорее всего увязалась, чтобы помочь, – подошёл Бандура.
   Он взял Ничку за лапу, погладил по корявой спине.
   – Ничка, ля-ля.
   – Гене, гене, гене, – уродливо заулыбалась осьминожка и поплелась вверх по склону, туда, где виднелись верхушки деревьев.
   Оглянулась, присела, будто поджидая путников.
   – Ет чё, – изумился Памперс, – ваша Ничка нам хочет дорогу показывать?
   – А если заведёт в какие дебри? – скривился Ширяка.
   – Хочешь, оставайся, – бросил, поднимаясь Глюк, – похоже, она знает, что делает, только сказать ничего не может.
   – Как наши псяки, – подбирая оружие, проговорил Памперс. – Как хочете, а я с ей. Командир, командовать будешь, или транвая ждать будем?
   Мобила вытащил из рюкзака палатку, развернул около Гнейса.
   – Никто никого не неволит. Каждый решает за себя. Грузим парня.
   Группа двинулась за странным проводником. Четверо мужчин несли раненого, остальные поклажу. Идти было на удивление легко, будто и не висели за спиной пудовые рюкзаки, а на палатке лежал малолетний ребёнок.
   Постепенно открывалась удивительная картина: вдали росли гигантские деревья с хохолками длинных перистых листьев на макушках. Но шума листьев не было слышно.
   – Красиво, – залюбовалась лесом-великаном Васька, – как в сказке. Ещё бы Серого волка сюда с Иваном-царевичем.
   – Тебе осьминожки мало? – буркнул хмурый мужик.
   – Ничё себе, тит едрит, – засмеялся Бандура, перехватывая поудобнее край палатки, – Тёрка заговорил. Три года молчал, тит едрит, слова не выпросишь.
   – У нас Глюк такой же. Сильно не разговоришься с ним, – хмыкнул Ширяка.
   – Э-э-э, тит едрит, не скажи, В Зоне-то Тёрка язык что тряпку трепал, сплетни всё перетирал. А сюда попали – дар речи потерял.
   – Он из каких? Тоже вольный?
   – А чёрт его, тит едрит, знает? То там потрётся, то там. Одно слово – Тёрка. С кем только не был. Тёрка, тит едрит, ты к кому в Зону возвращаешься?
   – Тебе какая разница? – зло бросил хмурый, озираясь по-крысиному.
   – Как это, какая разница? – оглянулся Ширяка. – Мы тебя из такой дыры вытаскиваем… Вдруг ты к Хозяину кинешься?
   В глазах Тёрки появился дикий страх, он дёрнулся, споткнулся и выронил конец палатки.
   – Трепачи, – подхватил здоровой рукой угол прочной ткани Глюк, – несите ровнее.
   – Может, тит едрит, я Гнейса через плечо кину, – приостановился Бандура.
   – Ноги по земле бороздить будут, – съязвил Гремуха. – У этого кулиша рост под два метра, а ты метр вместе с кочкой, если подпрыгнешь.
   Переругиваясь и перешучиваясь, сталкеры остановились невдалеке от первых деревьев. Толстючие стволы их были так велики, что застилали всё. Казалось, лес непроходим. При приближении люди увидели, что одно дерево от другого росло на достаточно большом удалении. Где-то высоко, у самого неба, раскрывались роскошные султаны перистых листьев идеально изумрудного цвета.
   – Гулливеры в стране великанов, – восхищенно произнесла Васька, – вот бы сейчас фотик, никто же в школе не поверит.
   – Ты сначала, щенок, выберись отсюда, – буркнул Тёрка. – Второго каменного океана вроде не предвидится.
   Никто не обратил внимания на его слова. Восторженно осматриваясь, сталкеры бродили в диковинном лесу гигантов. Остановились около поваленного дерева с пустым стволом. Было похоже, что древесина выдолблена или выгрызена каким-то диковинным животными с фрезами вместо зубов. Толстые стены имели такие следы, словно громадным станком выбрана вся сердцевина. Так что ствол был похож на сумасшедших размеров деревянную трубу с обломанным концом. Полуразрушенный пенёк торчал невдалеке зубастым островом.
   – Вот это да! – воскликнула Васька, забираясь внутрь поверженного гиганта. – Здесь можно жить. Дворец!
– Тит едрит, даже Ничке можно сделать отдельную комнату, – присоединился к ней Бандура, – всем места хватит.
   – Кто же такую махину свалил? – похлопал по отполированной внутренней стенке Седой. – Ещё интереснее, кто её так шлифовал?
   Неожиданно по земле прошла волна колебания, будто где-то рухнул гигантский метеорит. Только звука не было слышно.
   – Так, парни, – прислушался к немоте незнакомого мира Мобила, – давайте-ка двигаться дальше, как-то тревожно среди этих монстров древесного мира.
   Макушки деревьев казалось царапали по серому небосклону.
   – Передохнуть бы надо, тит едрит, командир, – вышел из древесного дома Бандура. – Оно вроде бы идти и легко, а, тит едрит, всё равно передых нужен. Перекусить бы не мешало, только не рассчитывайте – колобашек много не дам. Да и осьминожка сидит и никуда не идёт.
   – Перекур, – согласился Мобила и сбросил рюкзак.
   Команда разбрелась по лесу. Глюк вынул из рюкзака хлеб и воду, поднял глаза на командира и жестом показал. Отломил кусочек ситного, положил его в рот и начал тщательно жевать. Глотнул воды из фляжки…
   Никаких последствий.
   – Похоже, прошли параллель с Тьмой, – облегчённо вздохнул Мобила и хотел позвать спутников.
   Но мужики резвились как дети, они попробовали руками обхватить ствол небольшого по размерам дерева, получилась цепочка из шести человек.
   – Ничего себе, махина, – восхитилась Васька – как баобаб, только выше.
   – Смотри, Рэбит, потом детям своим рассказывать будешь, – хмыкнул Гремуха.
   – Если выйдешь из этих дебрей, – скривился Тёрка, – не состаришься, и не сдохнешь здесь.
   – Други, – раздался слабый голос Гнейса, – почему я встать не могу?
   – Выспался, – расхохотался Ширяка.
   – Встать-то почему не могу?
   – Замотали мы тебя, чтобы не рассыпался.
   Радость пробуждения Гнейса охватила сталкеров. Не сильно, конечно, здоров, но и не умирающий. На ногах держится, хоть и слабый ещё.
   Подошла и загенекала осьминожка. Присела невдалеке.
   – Ниченька, – обрадовался раненый, – как ты здесь оказалась?
   Поднял голову, осмотрелся и спросил:
   – Или мы всё ещё там?
   – Да хрен его знает, – пожал плечами Седой. – То ли там, то ли здесь…
   – Тит едрит, здесь-то точно, – хыкнул Бандура. – Знать бы ещё, где это, тит едрит, «здесь» находится?
   – Но уже не там, – поднял фляжку Мобила, хлебнул воды, чтобы видели все.
   – Тит едрит, теперь я точно хлебушка укушу от всей души, – хлопнул в ладоши Бандура.
   Он принял от Глюка краюху, отломил кусочек Ничке и принялся уплетать за обе щеки. Осьминожка потрогала хлеб губами, генекнула и сунула в рот. Обедали осторожно, боясь последствий. Но всё прошло без приключений.
   – Пора, други! – поднялся Мобила. – Ничка зовёт.
   Действительно, осьминожка уже стояла на дороге

   Сталкеры шли вслед за осьминожкой, разглядывая диковинный чужой мир, хоть и были удручены тем, что не знали ни куда идут, ни где они. Дорога была натоптана тысячами ног или лап, однако следов какого-либо транспорта не было видно. Быстрая ходьба не утомляла, но внутри их тел нарастало раздражение, граничащее со страхом.
   Гнев на дорогу, деревья, спутников уже раздирал сухое тело Ширяки. Зуд скрёб так, что впору было содрать не только одежду, но и кожу до самых костей. «Куда идти, зачем?» – колотилась, как пойманная птица в силках, в голове мысль. Ходули ног переставлялись уже автоматически, потому что на пятки сзади наступал Седой. На плечо легла тяжёлая рука. Ширяка от неожиданности дёрнулся в сторону. Рядом шёл Глюк.
   – Ничего, друг, – посмотрел не то в глаза, не то в душу замыкающий, – любая дорога приводит к жилищу разумных существ.
   От тихих слов стало удивительно спокойно.
   – Кругом так красиво, – взяла акробата за руку Васька.
   – Лапти вам в бок, как это вы меня окружили со всех сторон, – улыбнулся Ширяка, – я и не заметил.
   – Научишь меня на руках стоять?
   – Нет проблем, хоть сейчас…
   Скинув рюкзак, Ширяка кувыркнулся, встал на руки. Васька захлопала в ладоши.
   – Видишь, как просто!
   Прямо перед глазами Ширяки в стволе дерева появилось отверстие. Оттуда выполз блестящий шар, выпустил струю воздуха прямо в лицо человека и быстро покатился по дороге.
   Уже стоя на ногах, акробат хотел придержать диковинное существо. Но шарик ощетинился круглыми, похожими на девичьи зеркальца, пластинами.
   – Ет чё за чертовинка с морковинкой, – подпрыгнул Памперс, давая дорогу странному созданию. – Он же и меня пробежать наскрозь может, гляди, как несётся, не сворачивая.
   – Хорош колобок, – воскликнул Гремуха, – поймать бы его, да поближе рассмотреть, на чем он ходит.
   Погнался за колобком и только протянул руку, как получил удар. Это Ничка. Губы извивались, как морские волны в шторм. Она была встревожена: качалась из стороны в сторону, подпрыгивала, падала и скрипела: «Нич-а! Нич-а!»
   – Что же ты хочешь нам сказать, а мы не понимаем, – проговорил Седой.
   – Опасность! Вот что она нам говорит, – ответил Гнейс. – Ничка всегда так делала, когда Тьму чуяла.
   – Ты что хочешь сказать, что здесь Тьма тоже есть? – заозирался Гремуха.
   – Похоже, что она из-за колобка тревожится.
   В стволе дерева снова появились отверстия. Из них словно горох посыпались блестящие шарики. Шарики слились в один поток и покатились куда-то по дороге. Памперс и Гремуха едва отскочили, чтобы не попасть в блестящую реку.
   Шарики всё катились и катились. Казалось, что дерево нашпиговано ими.
   – Командир, – подал голос Ширяка, – долго ещё этот парад терпеть.
   – Понятия не имею… – начал было говорить Мобила, но тут осьминожка ухватила Гнейса за комбез и потащила обратно по дороге.
   – Ет чё-то осминожка опасается – засеменил следом за Ничкой Памперс.
   – Тит едрит, делаем ноги, – закричал Бандура.
   Сталкеры едва успели отбежать к первому поваленному дереву, как вздрогнуло то, из которого выкатывались шарики. Источенный ствол стал медленно заваливаться и наконец рухнул, как раз на то место, где только что стояла группа людей. Венец из листьев хлестанул по земле далеко за стволами стоящих гигантов. Поверженное дерево подпрыгнуло обломанным концом и замерло. От его гибели закачались земля и соседние деревья.
   Оторопевшие сталкеры долго не могли прийти в себя. Смерть прошла в нескольких метрах и зацепила их воздушной волной.
   – Спрашивали «кто», – едва выдохнул из себя воздух Ширяка, – вот вам и ответ готов. И мой рюкзак пал смертью храбрых, остался где-то «под…»
   – Ниченька, ля-ля, – подошла к осьминожке Васька.
   Она погладила её по лысой голове, по лапам. И животина из другого мира вдруг замурлыкала, как обычная кошка: «Хр-р-мыр».
   – Да, ты моя киска-мурыска, – прижалась к осьминожке Васька.
   – Очухались? – строго сказал Мобила и повернулся к странному проводнику. – Ничка, идти-то мы можем?
   – Хр-р-мыр, – мотнула та губами и двинулась в обход поверженного дерева.