Вспоминая путешествия в Туркмению

       Первые  впечатления. Турбаза «Фирюза». По Келятинскому ущелью и т.д.
   
      О, этот  ни  с  чем  несравнимый  пряный  аромат  звездной    туркменской  ночи  в  аэропорту  под  Ашхабадом.  И  этот  теплый  ветерок, слегка  обдувающий  тебя и  будоражащий  воображение.
     Первые  минуты  на  туркменской  земле  навсегда  запечатлелись    в памяти  и  остались  в  сердце.   
     Тогда  показалось,  и  продолжает  казаться, что  там,   за  чернотой  ночи  скрывается, что-то  такое, очень  нужное  тебе, которого  нет  в  других  местах.
А  потом  уже, после  этого «что-то»,    идут:   пустыни, розы, минареты,    чинары, перепелиные  бои, караваны, движущиеся   по    барханам    и  другие  ассоциации, связанные  с  Востоком.
      Во  второй  приезд   в  Туркмению   самолет  прилетал  утром. И  желтые  цветы   дрока,  красноватый  цвет  земли  и, виднеющиеся  вдали  горы  напомнили    обнаженные  плоскогорья   Кастилии.      
      После  долгой  сибирской  зимы   всегда  хочется   солнца  и  тепла. К  тому  же,   май    был  последним  месяцем, когда  действовала  пятидесяти  процентная  скидка  на  самолет  для  тех, кто  ехал  по  туристическим  маршрутам  всесоюзного  значения. Куда  ехать  в  мае,  где  лето  в  полном  разгаре?  Конечно - в  Туркмению  и  конечно  в  Фирюзу, в это милое, сказочное место. Путевки  туда   были  в  заводском  профсоюзном  комитете.
В  мае, на  турбазе  «Фирюза»  собирался  народ   в  основном  из  Сибири,  с  Урала  и  с  Севера  России.
       Кто  побывал  раз, того  тянуло  приехать  сюда  еще  и  еще.  Ехали,   как  к  себе  домой.  Отношение  к  туристам  было   самое  доброе.   И  притягивало  еще  вот, то  самое, что  невозможно  высказать  словами.  Как  нельзя  описать  словами  синеющие  вдали   горы  или  облака, освещаемые  лучами  закатного  солнца.
Из  прохладной  майской   Сибири  ты  на  ковре-самолете  оказывался     совсем  в  другом, полусказочном   мире. 
     Как  все  настоящее  Туркмения  захватывала  сразу  же,  а  потом  начинала   постепенно  открываться.

    Сейчас, когда  после  последнего  путешествия  прошло  пятьдесят лет, то  давнее  «что-то»  также  притягивает  к  себе, но уже  не  надеешься   когда-нибудь  снова   побывать  в  этой  стране.
Причины  такой   привязанности  и  любви  трудно  объяснить.  Может  быть,   это тот  «восточный  эллинизм» Древней  Парфии,  который  возник  после  походов  Александра Македонского. Этот  дух  незримо  присутствует  в  различных  туркменских  племенах  и, переплетаясь  с тюркскими  традициями,  выделяет  Туркмению  из  других  стран  Средней  Азии украшениями.
Сравнительно  недалеко  от  поселка  Фирюза  находятся  развалины  Нисы – легендарного  города  Парфянского  царства, существовавшего  две  тысячи  лет  тому  назад.
      Из  всех  достопримечательностей  бывшего  Советского  Союза, Комиссией  ЮНЕСКО  по  культурному  наследию  человечества первоначально было  выделено  всего  шесть  мест, которые  можно  отнести  к  мировым  уникальным  объектам. Это: Московский  Кремль, Красная  площадь, исторический  центр Ленинграда, Кижи, центр  Хивы – Ичан-Кала   и  Старая  Ниса.
     В  Старую  Нису  или  Митридотокерт  - родовую  святыню  парфянских  царей  поднимаешься  по  сохранившемуся  доныне  открытому  подъему –   длинному  и  довольно  крутому  пандусу.
С  высокого  и  крутого  холма, в  который  превратились когда-то  грандиозные  крепостные  стены,    кажется,  видна  вся   предгорную  долина   с  мазарами  и  мавзолеями,  остатками  каких-то  стен  и  башен, зеленью  поливных  огородов  и  домиками  селения  Багир, где  я  пил «чал» - верблюжье  молоко.  Видны  и  близкие  склоны  Копет-Дага  с  тропой  Александра  Македонского. 
А  ранним  утром  в  предрассветной  дымке  можно  разглядеть  суету  в  кварталах  ремесленников, бани, воинов  с  пиками, храмы  со  скульптурами  древнегреческих  богов, непостижимым  образом  занесенных  сюда    тысячи  лет  тому  назад. Но  когда  солнце  поднимается  выше,   то   видения  исчезают,  а  у  тебя  под  ногами  остаются    только  обломки  керамики  разных  времен.
Но  не  исчезает  ощущения    того  времени, дух, который  странным  образом, донесся  до  тебя.

Этот  дух  проскальзывал   и  в  современной  жизни.   У  туркмен,   более  европейские, чем  азиатские  черты  лица  и  все  они, особенно   молодые   красивы  и  выглядят  как-то изысканно  просто.  Туркменки  в  длинных  красных  или  зеленых  платьях с  вышивкой  по  краю  ворота  и   с  обязательной  большой  брошью – гюльяка, производили  завораживающее  впечатление. Они украшали собой улицы городов и селений. 

    Такое  же  впечатление  произвели  на  меня  коричнево-красные  текинские  ковры, в  которых  тоже  присутствует   тайна. Они  словно  созданы  самой  природой  где-нибудь  в  глубине  Кара-Кумов  или  на  диких  отрогах    Копет – Дага.
Хотя, что  кажется  особенного  в  их   цветовой  гамме  из  красного, коричневого  и  белого  цветов, в  этих  ритмически  повторяющихся    фигурах, похожих  на  медальоны  и  заполняющих  все  поле  ковра. Только, вот, сердце  бьется  сильнее, когда  смотришь  на  ковер.
Забилось оно и когда через десять лет в витрине комиссионного магазинчика в Одессе увидел, свернутый текинский ковер. Как он попал сюда?!
Видя мои страдания, ковер был куплен. Стоил он совсем не дешево.

       На  Ашхабадской  ковровой  фабрике, тогда  она  была  расположена  в  самом  центре  города, я  видел,   как  создаются  эти  ковры: методичный, непрерываемый,  монотонный  труд, состоящий  из  простых  движений.   На  поверхности  ковра  в  1 квадратный  дециметр, туркменская  ковровщица  завязывает  вручную  без  всякого  инструмента  от  трех до  семи  тысяч  узелков. Она  завязывает  не  только  узелки, но  и  вплетает  в  ковер  ту  нить, которая  тянется  через  века.  Так  создаются  чудеса  и, другого  пути, наверно  нет.

     А  мы  с  приятелем   тянули  через  все   ущелье  Мегин-Су (или, так  называемое  Келятинское)  большой  походный  котел  для  приготовления  пищи.  Этот  котел   тащили   через  нагроможденье  камней, которыми  завалено  ущелье.  Ущелье  было  глубокое,   как  каньон,  с  причудливыми  скалами  и  прямые  лучи  солнца  не  попадали  в  него.
В  горной  речке, которая  протекала   по  дну  ущелья, а  когда  мы  не  перебирались  с  камня  на  камень, мы  брели  по  воде,   водились  крабы.
На  выходе  из  ущелья  росли   дикий  инжир,   миндаль  и ежевика. 
Места  там  сосем  необжитые  и  почти  безлесные. За  все  дни  похода  не  встретили  никого  кроме  варанов, черепах    и  змей.  В  тот  год  змей  почему-то  было  очень  много. По  вечерам, прежде  чем  залечь  в  палатки  мы  выгоняли  из  них  змей.   
Однажды утро вышел из палатки и пошел к рядом протекающему ручью . На берегу его лежали камни, освященные солнцем. На один их них решил сесть, но увидел, что на нем уже греется кобра.
Да, много было змей в том году и наш проводник беспокоился.

      Какая   Африка  и  другие  экзотические  места, когда  есть  Туркмения.  Где  в  долинах  речек      Атрек  и  Сумбар   плодоносят  финиковые  пальмы.
Из  этих  долин   приятно  веет  теплом  субтропиков  и  несбыточными  желаниями.  Например,   побывать  в  Хорасане - на  развалинах  древнего  Мерва, в  котором  когда-то   жил  Омар  Хайям  или  под  звучание  дутара и   пьянящий  аромат  роз  еще  раз  ощутить   чувственность  пустынных  предгорий  и, наконец-то  понять – в чем причина  притягательности этой   страны.  Почему,  казалось  бы, совсем  незначительные  мгновения  тогдашней  жизни,  соединяясь  вместе,   оставили  после  себя   чувство  не проходящего   счастья.   
Интересно  и  то, что    солнце  и  жара  там,  не  изматывали  как  в  России. А  наоборот -  они   бодрят, кровь  становится  горячее, а  все  тело  суше  и     собраннее. И  ты   наполняешься   звонким  ощущением   жизни. 
       Можно  еще  вспомнить  уникальные  туркменские  вина, которые  шли  на  экспорт  и  о  редкой  продукции  тех  лет – туркменском  коньяке. О  знаменитых   дынях, которые  не  пробовал  потому, что  приезжал  в  Туркмению  в  мае. Но  не  могу  отказать  в  удовольствии  написать  их  названия: «вахарман»,  «гуляби», «гарры-кыз».
      Но  зато  столько  раз   проехал  на  автобусе  от  Текинского  рынка   через  предгорную  равнину  и   Фирюзинское  ущелье  в  поселок  Фирюза.   И раза три  ходил  по  этому  ущелью, слыша  крики  фазанов  в  зарослях  и  встречая  на  дороге  иголки, оставленные  дикообразами. 
Фирюза  была  самым   известным  и  влекущим  к  себе   местом  Туркменистана.  До  сих  пор  у  меня  перед  глазами  стоит  вид  на  Фирюзу  от  каменного  орла, распластавшего  свои  крылья  на  одной  из  вершин. Еще,   кажется,   немного  и  почувствую  тот воздух, наполненный  ароматом  роз, платанов  и  грецкого  ореха.

Вот, сохранившееся фото  1973 года -  группа людей  у скульптуры орла.  Внизу под нами – Фирюза, скрытая купами деревьев.  Лишь, кое-где, сквозь зелень, виднеются   крыши зданий. Со всех сторон этот зеленый остров окружают склоны Копет – Дага.  Да и сама скульптура Орла на высокой горке, еще подняться надо было до него. Я стою у правого крыла, у левого – молодая женщина, еще трое их и мужчина сидят у подножия. Среди них, в шляпе - Лида Шиленкова.
 
       Главная  и  единственная  улица  поселка  упиралась   в  железные  ворота  пограничной   заставы. Почти  у  самых  ворот  находился  ресторан.
По  вечерам  в  зал  ресторана  заходил  пограничный  наряд  и  сообщал, что  в  связи  с  близкой  границей  и  наступлением  ночи  ресторан  работу  заканчивает. Интересно, что я два года подряд ездил в Фирюзу и  два раза попадал на День пограничника 28 мая.
Турбаза  «Фирюза», дома  отдыха, пансионаты,  разделенные  глиняными   дувалами,   в  основном  располагались  с  правой  стороны  улицы, если ехать из Ашхабада. С левой – домики местного жителей с садиками, тандырами и дувалами.   С левой располагалось и вытянутое здание магазина с верандой вдоль фасада. В этом магазине я покупал тушенку, еще что-то и отправлял посылку в Новосибирск. На турбазу приносили и растворимый кофе индийский – тоже большой дефицит в Сибири.  Пониже магазина было небольшое кафе,  в котором толпился народ, в основном, конечно, местные мужчины. 
      Нашел фото – я сижу на перилах  веранды нашего небольшого одноэтажного деревянного корпуса. За мною - окна комнат, выходящих на веранду. От нашего корпуса была аллея, напрямую ведущая в столовую, правее за деревьями здание туалета. Он - простой с отверстиями на некотором возвышении, стоят, вроде,  кувшины с водой и, чуть, пахнет хлоркой.
Нас в комнате живет четверо. Я и один товарищ - из Новосибирск, парень из Перми и  приятель, с которым  сдружился – из Вуктыла.    С ним мы и тащили котел по Келятинскому ущелью.  Долго помнил его имя и даже переписывались, но потом вылетело из головы.  В письмах он звал меня поехать в  Юрмалу.  Там у него то ли друзья жили, то ли родственники.  Нет, речь шла о Паланге.  Куда звал – уже совсем не важно.  Просто вспоминаю – как и что было.
Давно нет той Фирюзы, она осталась только в памяти.   После  1991 г.  Советский  Союз  исчез  с  карты мира,  а  с  ним  исчезла  и  Фирюза.
Стоп -  почему я не вспомнил о поездке в Бахарденскую пещеру? А  на  Куртлинское  водохранилище? Пошел от берега на барханы, но очень скоро вернулся, чтобы надеть сандалии так, как песок жег ноги.


       На руинах   Мерва.  Мавзолей султана Санджара. В Чарджоу я не был и в Бадхызе. 

     В 1974 году, приехав на турбазу, все же осуществил одно из желаний – отправился в ту часть исторического Хорасана, которая вошла в состав Российской империи, а потом и Советского Союза – в древний Мерв. 
Спасибо - Тане Г. мы были знакомы с ранней юности и дружили. Она договорилась, чтобы меня  забрали со станции Мары и на машине  свозили на развалины древнего города. 
    На вокзале  Мары меня встретил туркмен средних лет, он был не разговорчив  и мы поехали в сторону Байрам Али, на окраине которого и находятся развалина одного из  древних городов мира.
Сам Байрам Али – зеленый городок, известный всему Советскому Союзу. Здесь  находился единственный  климатический  санаторий  для лечения  заболеваний почек и  восстановления  сил.  Впрочем, Фирюза не уступает ему. Там и дышится легко и летать хотелось.
        Мерв с дворцами, мечетями , библиотеками, храмами был как  Багдад или Константинополь. И одним из очагов мировой цивилизации  в начале нашей эры.
Что осталось от него…., да ничего по большому счету, думал я, окидывая взглядом огромную, без края, когда то городскую местность.  В начале XIII века город разрушили монголы. Вырезав при этом всех его жителей – почти полтора миллиона человек.  К XY веку город ожил, но уже не похожим, на тот, прежний.
 
       По песчаной дорожке, как тропе, по буграм глины, каким-то обломкам мы  подъехали  прямо к мавзолею султана Санджара, XII  века.  Мавзолей был виден издалека и постепенно приближался к нам. Несмотря на обветшалость, он величественен и неповторим – не похож ни на какие другие. Ящерица,  средних размеров - геккон,  скользила  по керамической облицовке  и вытянув  головку в мою сторону, исчезла.
В мавзолее  было прохладно. Посредине небольшой выступ с надгробием. Под ним - очень высоко купол с геометрическими изображениями белого цвета на темном фоне.
Какое-то время  знаменитый поэт, философ  и астроном Омар Хайям жил в Мерве, как он мог пропустить этот город Мерв Шахиджан  «Душу царей». Но, тогда еще мавзолея Санджара не было.  От Хайяма мои мысли плавно перетекли к другому поэту, почти современному – XVIII века, национальному, туркменскому  - Махтумкули.
Вот, фото – наша группа в 1973 году  на фоне памятника  ему в Ашхабаде.  Этот прекрасный памятник с водоемом и деревьями вокруг открыли два года назад.   
      «Коль ты умен, с учеными дружи. Знай, лишь глупец  невежде другом станет…» - это, строки поэта.

      В Мерве я чувствовал себе почему то подавленным здесь, среди  полупустынной  местности, в которой все равно угадывалась, тлела  прошлая жизнь. В еле заметных тропинках, в  куполе сардобы – хранилище  воды, проступающем из зарослей  саксаула, в оплывших холмиках глины.  И в остатках массивных  сооружений, состоящих из сомкнутых глиняных полуколонн, устремленных   небо.  Они, словно замки-крепости вырастают из земли, грозно и сурово возвышаясь.
Две  такие   Кыз – калы, YI века  расположены рядом.  По одной из них  я прошел,  насквозь. 
Да…, древний Мерв - это не развалины Нисы. 
 
      А, туркмен, тем временем, привез меня на станцию. На его вопрос -  поеду ли я в Чарджоу, ответил как-то невразумительно.  Мы пожали друг другу руки и я остался в здании вокзала.
     Таня работала в Чарджоу адвокатом и, возивший меня, скорее всего был одним из ее клиентов. После окончания Юридического института в Новосибирске, она писала о себе в разные города страны и. получив два  или три приглашения – выбрала Чарджоу, куда и уехала. Лихо – тогда мы удивлялись все. Она – целеустремленный  человек. Проработав несколько лет в Туркмении, вернулась в Новосибирск и сделала очень неплохую карьеру. Таня, Татьяна Степановна.
     Я благодарен ей  за юношескую дружбу и отношение  ко мне. Когда вернулся из армии, то Таня пришла к нам домой и сидя за столом, на вопрос кого-то – «ты ждала его» ответила – «да».
«В Хороссане есть такие двери,
Где обсыпан розами порог.
Там живет задумчивая пери.
В Хороссане есть такие двери,
Но открыть те двери я не мог…»

      А еще  в Хорасане, то есть, Марыйской  области Туркмении  есть Бадхызский заповедник. В юности у меня было стремление попасть туда и поработать. Каких же только книг я начитался тогда. Письмо написал в заповедник - можно ли приехать. Там водятся куланы, гепарды, гиены и персидские леопарды. И холмы и растительность и все – все было мое.

       В Чарджоу  я не поехал, а вернулся  в Ашхабад. Утром ехал от Текинского рынка на автобусе в Фирюзу и думал -  что за сновидение было у меня. На повороте  в поселок Вановский  автобус остановился - вышло двое туркмен. За окном,  на крутом каменистом склоне появилась ящерица. «Это геккон» -  сказал мой сосед. Я нащупал в своей  походной сумке черепок. Подобрал его возле кучи битых камней недалеко от мавзолея султана Санджара.
     Этот черепок сине-изумрудного цвета долго хранил. Он был в Новосибирске, но потом куда-то делся.