Возвращение с войны

Емельян.
- Ну, Емельян Платонович, пора тебе и домой собираться. Закончилась твоя война и послевоенная служба. Соскучился по семье?
- Да, товарищ гвардии майор, скучаю. Тело здесь, а душа на Родине. И сны о ней всё чаще снятся.
- Ну, что? По сто грамм на дорогу?
- Нет, товарищ гвардии майор, я и на фронте не жаловал водку, а теперича пост. Пора возвращаться к прежней жизни. Командир, прости меня за простоту. Ты как отец мне стал, скажу тебе по-мужицки: благодарю за то, что жив остался, за заботу и терпение, за доброту. И спаси тебя Христос!
- Так ты и не понял, что Бога нет?
- Меня воспитали с Богом, с ним и помру...
- Подорожные документы получишь в штабе. Прощай Емельян, и прости.

Дорога домой растянулась на полтора месяца. И рвалась душа быстрей на родину, но нет у человека крыльев, чтобы долететь. Выехали из Берлина на поезде, во второй половине августа. Емельян не видел Берлина раньше, полк в котором он воевал, участвовал в штурме города лишь до тех пор, пока не начались уличные бои. Далее двинулись на запад... Сейчас, двигаясь на восток, Емельян смотрел из открытой двери теплушки на города, деревни. Богато жили германцы, каменные дома даже в деревнях.  «И что они напали на нас? Живут хорошо, ну и жили бы себе», — думал он.
Москвы Емельян тоже раньше не видал, хоть на груди у него висела медаль за её оборону. Вновь пересадка на поезд и наконец-то Уфа, далее только пешком или на попутных подводах. Без малого сто пятьдесят верст, но ему было не привыкать, половину Европы пешком прошагал. Вспомнились тысячи километров пройденные от Москвы до Берлина. Не просто пройденные, тяжёлые орудия продвигали вперёд на конной тяге. Орудия шли первыми, за ними обоз со снарядами и фуражом и в последнюю очередь полевые кухни. Дороги иль бездорожье, дожди или снегопад, временами приходилось впрягаться или толкать колёса вытаскивая пушки из очередной ямы. Приходилось и отбиваться от врага. Заблудшие немецкие части нередко нападали на колонну артиллеристов. За эти бои грудь Емельяна украсилась медалью «За отвагу.» «Даст Бог дойду за два-три дня» думал он, вспоминая фронтовые дороги.
Начало октября выдалось погожим. По утрам мороз присыпал инеем пожухшую траву, хрустящую под ногами, а с деревьев бесшумно осыпались последние пожелтевшие листья. Из Уфы Емельян вышел пешком, но первая же подвода остановилась и люди пригласили его подвезти. Транспорт здесь ходил только конный, солдата с вещмешком и в шинели, охотно подвозили на телегах. И даже на ночлег пристроили. К концу второго дня подвода остановилась на повороте к селу Резяпово.  До дома оставалось восемь километров. Здесь уже ногами, полтора часа ходьбы, а если через лес, то и за час дойти можно. Емельян пошёл через лес. За пять лет мало что изменилось, лесная тропинка петляла и вилась, обходя старые деревья, а вот и Каменный Лог, оставалось совсем немного. Ноги сами ускорили шаг, чуть ли не бегом пустились вперёд. Выгон, пруд и... женщина, пристально взглядывающая в сторону леса...

Харетиния
С утра что-то не заладилось. Нет, всё шло как обычно, своим чередом, но почему-то нападала тоска и странное желание смотреть на лес. Работы по хозяйству было немало, накормить детей задать корм поросёнку и птице, посмотреть гнёзда кур, не снесли ли яйцо, а может и два. Нарезать серпом и запарить в горячей воде уже пожухшей крапивы и почти высохшей лебеды на завтрашний день. И это, всё не считая работы на свиноферме. Зима наступала, пришло время, когда приходилось доставать скудные запасы. Навоз нужно вывезти на огород, растаскать его по будущим грядкам. Но её так и тянуло выйти на дорогу и стоять, и смотреть. Вышла. Стояла и смотрела. Снова принималась за работу и снова выходила. Наконец-то из леса вышел Он. В шинели, незнакомой походкой, часто срывающейся на бег... И сердце подсказало: беги навстречу!
- Емеля!
-Хареша...
Крепко обнявшись они стояли и молчали. Слов не было, как и не было желания говорить. Емельян гладил её волосы сдвинув повязанный платок с головы, а она молчала, вдыхая такой родной и чужой запах мужа. Пять лет они не видались. Силы покинули Харетинию, и она повисла на шее супруга. Емельян бережно поддержал её и они, обнявшись пошли домой.
- Кирилл, Ксения, Васюня... Тятька ваш пришёл. С войны вернулся. Живой.
Слёзы дождём сыпались из глаз Харетинии. Дети, вцепившись в подол матери тоже ревели, потому что мама ревела, и им жалко было маму. Отца дети не помнили, в сентябре сорок первого призвали его на войну. Дочь, Васюня, родилась через неделю после призыва отца. Да и отец сильно изменился, даже для Ксении, старшей дочери. Лишь Кирилл пытался выглядеть мужиком, семь лет всё же, отворачивался, пряча слёзы, всё же тятька сильно изменился. Емельян снял шинель, спереди, на гимнастёрке сияли медали...
Емельян и Харетиния прожили вместе долгую жизнь, нажили ещё троих детей, воспитывали внуков. Жаль, что жизнь не вечна, царствие небесное воину Емельяну, защитившему Родину от врага, и жене его Харетинии, пережившей все тягости жизни без мужа, ушедшего на фронт.