52. Гидроквас

Михаил Николаевич Гнилоквас на фотографии без головного убора.



       Началась данная история с обычной темы сапёров: «Вернись, я всё прощупал». В один из июльских солнечных панджшерских дней к нам незаметно подкралась пора получать горячий хавчик и хряпать заслуженный на чижолой службе обед. В предвкушении чревоугодия я подался сквозь скалы поста Зуб Дракона на «кухню». По прибытии в конечную точку маршрута, неожиданно для себя обнаружил весьма необычную картину. На верхушке огромного булыгана сидел на попе Миша Мампель. Он поджал к своей груди колени, обхватил их руками и бился в крупном ознобе. Осенняя лихорадка не должна была начаться, по определению, и я, как химик инфекционисту, захотел сказать Мише, чтобы он прекратил притворяться и взялся за исполнение своих обязанностей насчёт выдавать жратву.
       Однако причина озноба была вызвана не плазмодиями и не притворством. Она нарочито блестела краем выставленной на показ железяки, немного прикопанной под камнем. В полуметре от скалы Мампеля катались по песку Миша Гнилоквас и Петя Слюсарчук. Они ржали, как два сивых мерина, заглянувших по обкурке в зоопарк, чтобы приколоться, как размножаются ёжики.
       Моё внимание привлекла железяка, напугавшая Мампеля. Я присел рядом с ней на корточки, присмотрелся. Штуковина напоминала пустую консервную банку от паштета, в центре которой какой-то остряк-самоучка вставил кнопочку, похожую на стерженёк от израсходованной батарейки. Если учесть тот факт, что Гнилоквас служил старшим стрелком на бронетранспортёре, то можно было додуматься - израсходованных батареек у него развелось, как донов Пэдро в Бразилии. А может быть даже как диких обезьян.
 - Полный трындец, пацаны! Я же тут каждый день ходил! – Бормотал дрожащим голосом Мампель.
 - А-а-а-ха-ха-ха! – Пуще прежнего заржал Петя Слюсарчук. – Чаво сидишь, яурэй! Разминирувай!
 - Хочешь, чтобы я подорвался? – Миша побледнел лицом и ещё сильнее прижал к груди свои ноги. – Ищи дурака за четыре сольдо!
 - Давай, давай! Не сцы! – Миша Гнилоквас стёр со своего лица страдальческую слезинку, оставив на щеке полоску размазанной грязи.
 - Чё тут у вас за кино, поделитесь с рабочими? – Культурно спросил я и протянул руки к железяке.
 - Касьян, иди нахрен. Не порти нам спектаклю! – Слюсарчук тоже стер со своего лица капельку жидкости и размазал по роже коричневую грязь.
 - Димыч, отвали! Пусть Мампель разминирует. – Гнилоквас всё ещё улыбался, но понял, что сеанс смехотерапии подошел к завершению.
 - Я не полезу! – Мампель крепко-накрепко вцепился в свои ноги. – Я что, дурак?
 - Ты не дурак. – Сказал я и начал осторожно подкапывать песок рядом с железякой. – А я дурак. Потому что не знаю такой противопехотной мины. На сапёрной подготовке консервных банок нам не показывали.
Пока я это говорил, мой палец легко и непринуждённо провалился под край «мины» сквозь разрыхлённый кем-то песок. «Мина» оказалась внутри совсем пустая, взрываться там было нечему, я смело выпрямил палец, встал на ноги и протянул руку Мампелю. На пальце у меня болталась пустая консервная банка со стержнем от старой батарейки посередине.
 - Держи, Миша, свою мину. Дальше справишься сам.
 - Блин, пацаны! Ну вы и папуасы! – Мампель обиделся и отпустил свои ноги. Они грустно свесились с камня.
 - Касьян, ну нахрена ты так? - Слюсарчук размазал вторую каплю жидкости по своему лицу.
- Я еды хочу, а вы своими дурацкими шуточками загнали повара на скалу.
 - Димыч, ты парашник что ли? Просили же – не трогай! Не нажрёшься ты никак. – Гнилоквас расстроился, что комедия закончилась не соразмерно купленных билетов, и, сам того не замечая, обозвал меня обидным армейским намёком.
       Внеплановое разминирование «кухни» привело к тому, что пацаны назвали друг друга папуасами, разошлись, как в море поезда и подумали, что история закончилась. Но она только начиналась, потому что Миша Гнилоквас применил запрещённый приём ниже пояса в тот момент, когда намекнул на обжорство отважного минёра-противобаночника. В армейской среде слово «парашник» считается очень обидным и требует отмщения.
 - Я ему покажу! Даже если он не захочет смотреть. – Подумала моя голова насчет обидчика.
       Удобную позу для осуществления «показания» долго ждать не пришлось. Миша Гнилоквас был отъявленным сладкоежкой. После обеда он полез через бруствер на склон, обращённый к Хисараку, потому что у Хайретдинова наступила отдыхающая смена, а сахар, разбросанный вертолётчиками по минному полю, долго ждать не будет. Банки с тушёнкой и сгущёнкой подождут, они железные. А сахар не железный. Быстро-пребыстро его оприходуют местные осы и муравьи. Миша знал эту закономерность, поэтому поскакал по большим валунам через минное поле.
        Манёвр Гнилокваса привлёк моё внимание. Я отцепил от пулемёта магазин, снял с него нижнюю крышку и вытряхнул на плащ-палатку все патроны. Затем извлёк патрон из патронника, выдернул из него пулю и запыжевал комочком грязной бумаги. Полученный холостой патрон вставил в патронник, закрыл затвор и пристегнул пустой магазин. В таком положении пулемёт ничем не отличался от настоящего заряженного.
       Все знают, что оружием баловаться нельзя, и я тоже знал. Но на Зубе Дракона ничего другого не было. Как говорится в старинном анекдоте: - «Если бы он не был мальчиком, ему не с чем было бы играть». Такое времяпрепровождение меня не радовало. На всякий случай я ещё раз проверил, чтобы нигде не завалялся боевой патрон, и решил воспользоваться пулемётом в развлекательных целях.
       Не пытайтесь повторить мой поступок дома. Любое баловство с оружием, это, как минимум, плохая примета. А как максимум, кого-то могут понести вперёд ногами. Но я всё проверил, внутри себя перекрестился, как настоящий комсомолец, спрыгнул в траншею Герасимовича и занял позицию к бою. Там перевесил ствол пулемёта через бруствер вниз по склону и навёл на боевого товарища, самозабвенно собиравшего пакетики сахара, разлетевшиеся между скал.
Злым голосом я окликнул Мишу:
   - Гнилоквас!
   - Шо? – Миша поднялся с карачек. Одной рукой он прижимал к себе собранную добычу. Другой рукой… другой рукой… в общем, удивлённо смотрел на меня снизу-вверх.
    - Тебе Комендант говорил не выходить за границы поста?
    - Ну-у-у, ну говорил.
    - Он тебе говорил, что за это будет расстрел?
    - Ну-у-у, ну и это говорил.
   - Тогда – не обижайся! – Я громко щёлкнул предохранителем как будто поставил пулемёт в боевое положение. На самом деле поставил на одиночный огонь. На всякий случай. Медленно, демонстративно и страшно поднял ствол с бруствера, навёл на Мишу. Ему не видно было, куда я целюсь, понятно лишь, что в него. На самом деле я целился на сантиметр выше его головы. Тоже, на всякий случай.
    - БАХ! – Выстрелил пулемёт.
У Миши вместе с выстрелом полуоткрылся рот, согнулись ноги в коленях, из-под руки на землю посыпались собранные пакетики сахара.
  - Блин, промахнулся, ё-пэ-рэ-сэ-тэ! – Выкрикнул я и демонстративно принялся передёргивать затвор. – Погоди, я сейчас перезаряжусь!
       Слово «погоди» Миша воспринял как команду «На старт, внимание, марш!». Он выпучил глаза и метнулся с минного поля по склону вверх. В порыве реализации инстинкта самосохранения Миша рвал из-под себя землю, перепрыгивал через скалы и совершал полёты, достойные чемпиона мира по бегу с препятствиями. Мой незаряженный пулемёт только клацнул закрывающимся затвором, а Миша уже преодолел пространство минного поля и ввалился на пост через бойницу АГСа.
После сданного им норматива по бегу с препятствиями, мы долго ржали вдвоём и показывали друг на друга пальцами, а потом я проснулся после отдыхающей смены и обнаружил свой пулемёт, стоящим на прикладе в людном, самом видном месте. На стволе боевого оружия красовалась алюминиевая солдатская ложка, привязанная проволочной растяжкой в качестве штыка.
       Развлечений на горе Зуб Дракона было немного, поэтому все пацаны гарнизона с нескрываемым удовольствием бегали по территории поста и пересказывали в устной форме приключения, которые устраивали друг другу два закадычных товарища. Каждый боец считал своим долгом заглянуть к нам на Третью точку и высказать в мой адрес какую-нибудь особо ценную мысль.
    - Димон, фу-у-у-у, а ты, оказывается, на самом деле - парашник! – Это была самая вежливая подколка, которую в мой адрес отпустили пацаны. К пулемёту штык устанавливать не предусмотрено заводом-изготовителем, а мой стоял со штыком, да ещё в виде ложки. Чего только я не наслушался! Моё оружие обозвали и харчемёт, и жрачкомёт, и фаршемёт, и придумали ещё полдюжины гадских эпитетов.
Конечно же, я не догадался какая носатая ехидная «хохольская» морда это организовала. Во всяком случае, сделал вид, будто не догадался. А когда пришёл черёд Гнилокваса уснуть в СПСе с открытым ртом в нелепой позе, я взял лопату и выкопал ямку ровно в середине помещения Третьей точки, рядом с доской, подпиравшей маскировочную сеть. Затем разулся, сложил полусапожки в образовавшуюся ямку и замаскировал их песком. После взял Мишины госпитальные тапочки, непредусмотрительно оставленные снаружи СПСа, и прибил гвоздями «стописятками» к доске. Доску положил на песок и присыпал таким образом, будто тапочки стоят на ровном месте, просто сами по себе. После я начал терпеливо ждать. Ждал долго. До тех пор, пока Манчинский не разбудил Гнилокваса и не сказал, что для него отдыхающая смена «законьчилься».
Миша выбрался из отдыхательного СПСа, зевнул, сладко потянулся, привычным движением сунул ноги в тапочки. В этот момент земля у него поменялась местами с небом. Миша, с поднятыми кверху руками грохнулся носярой вниз, на песок нашего помещения.
       Присутствующие дружно заржали, хотя ничего не поняли. Миша приподнялся, встал на карачки, начал водить осоловелыми глазами по ржущим рожам пацанов.
 - Что это было? – Молча вопрошало лицо Гнилокваса.
       В ответ на немой вопрос пацаны принялись сочинять такие же противные глупости, как про мой РПК. Кто-то сквозь ржачку выкрикнул, что Миша покатался на горных гвозделыжах, другой остряк предположил, что Миша сделал тапки на шпильках и отработал строевой шаг на деревянном полу. Орёл заявил, что Миша создал горнострелковые «когти» для лазанья по деревьям. Потом в ход пошли мысли про лазанье «на когтях» по скалам, ледникам и даже по помойкам.
       После окончания «спектакля» с тапками на шпильках, пришла моя очередь отдыхать, и я удалился на два часа в СПС. Пока я «ночевал», Миша собрал со всего Зуба Дракона полусапожки с узлами на шнурках и прибил их такими же «стописятками» к ящику, наполненному гранатами. Узлы на шнурках ему понадобились из-за того, что я был раздолбай и не зашнуровывал полусапожки, а брался за концы шнурков и начинал выпрямлять накачанную об горы ногу. Периодически шнурки рвались, я связывал место обрыва и продолжал тянуть за концы. Миша знал эту мою разгильдяйскую особенность, поэтому разыскал все полусапожки с узлами на шнурках. Для пущей верности, чтобы не промахнуться.
       Два часа для меня пролетели незаметно, Манчинский подал команду «Кончай ночевать», я выполнил её и выполз на карачках из СПСа. Миша сидел на снарядном ящике и потирал от нетерпения ладони.
 - Ну, ладно, - подумал я, - пусть потирает. Дым из них не пойдёт, джин из того дыма не вылезет и никаких сказок с добрым концом для Миши сегодня не будет.
С этими мыслями я подполз на карачках к доске, подпиравшей масксеть, сел штанами на песок, откопал ямку и вынул из неё полусапожки с узлами на шнурках.
Пока я вытряхивал песок из своей обуви, Миша демонстрировал всем присутствующим как выглядит Разочарование. Нижняя челюсть у него медленно сползла на верхнюю пуговицу гимнастёрки, плечи сжались, ладони вопросительно направились к небу.
 - Погоди-погоди, голубок! Сейчас ты покажешь нам как выглядит Ужас! - подумал я, обулся, привычным движением затянул шнурки, влез на большой камень, чтобы громче было, и заорал со всей дури в сторону Первой и Второй Точек:
 - Эй, пацаны! У кого Гнилоквас стырил полусапожки – канайте все на «Третий точка». Он сейчас их выдавать будет!
       После этих слов Миша изобразил своим лицом УЖАС. В долю секунды, его, с перекошенным хлебалом, сдуло со снарядного ящика. В три прыжка он преодолел поставленные на растяжку гранаты, и, сильно пыля, скрылся среди валунов вертолётки.
       Плотно вечерело, когда последний прибитый к ящику полусапожек был со скрипом отодран от ящика с гранатами.
  - Ананги ски, джаляб! С-с-скаман маймун, Гидраквас! – Прокричал в сторону вертолётки хозяин полусапожка.
Все сразу догадались, что так умеет негодовать лишь Азамат Султанов. И ещё подумали про примерный перевод фразы, выкрикнутой в расстроенных чувствах:
  - Вы отрицательный литературный персонаж, дорогой уважаемый Михаил Николаевич! – Содержалось в посыле изысканной, благородной, интеллигентной речи.  Ну, примерно, где-то так.
       Вскоре Хайретдинов заревел на половину ущелья Хисарак, чтобы парные посты заступали на ночное дежурство. Соответственно, на Зубе Дракона началось тёмное время суток.
       Под покровом темноты с вертолётки на «Третий точка» прокрался людской силуэт. Когда-то все мы называли его Мишей. Но отныне к нам раз и навсегда вернулся Гидроквас.