Недетская повесть о детстве. 6. Кибальчиш

6.Кибальчиш

Новый двор был большим. Его образовали стоявшие буквой «Г» два четырёхэтажных дома, а с торцовой части  находились сараи, а за ними располагался школьный двор.  С внешней стороны школы и нашего дома тянулся тротуар, вдоль которого напротив школьного двора росли высоченные тополя и липы, образуя уютную маленькую аллею. Так что двор, можно сказать, был огорожен с трёх сторон.  Как же  здорово здесь игралось в «Прятки»,  «Казаки-разбойники» и «Вашу марку!

Все летние вечера напролёт мы играли.  Каких только игр не знали старшие ребята! «Хали-хало», «Палочка-выручалочка», «Третий-лишний», «Ляпки», «Вышибалы»,  «Цепи», «Краски».  А   самой моей любимой игрой была «Хали-хало».  Заводилой всех этих игр была Татьяна с третьего этажа,  дочка маминой приятельницы.  Она была старше меня на три года, и в моих глазах выглядела большой, сильной и очень разумной.

Довольно часто старшие ребята уходили играть в соседние дворы или на стадион. И тогда весь двор принадлежал нам, малышне. В такие вечера мы играли в «Мальчиша-Кибальчиша». Я выскакивала во двор в будёновке, шортах и тельняшке с саблей и пистолетом в руках. Нетрудно догадаться кто становился Мальчишем-Кибальчишем.

Дело в том, что в пять лет мне в руки попал перочинный ножик, и я  выстругала первый кораблик из сосновой коры, и так в этом наловчилась, что от  корабликов и лодочек перешла к выстругиванию, пистолетов, сабель и шпаг. И снабдила этим оружием всех своих дворовых  приятелей.  За саблями и шпагами пошли луки и стрелы, и наш двор постепенно стал обладателем самого крупного деревянного арсенала в округе.

Соседи во дворе,  видя малявку орудующую ножом, тут же на глазах у всех выстругивающую лодочки, сабли и шпаги изумлялись причём отношение к этому было двояким. Мужички восхищённо говорили папе: «Ну и ребёнок у тебя!  Я взрослый и то не умею так ловко с ножом обращаться!». А  женщины пеняли маме и бабуле, мол, а если порежется, если глаза себе выколет? Не боитесь?». Родители, по счастью, не боялись. Мало того, когда мне было уже восемь, они,  увидав вырезанного из дерева солдатика Урфина Джюса, только доброго и весёлого,  подарили мне отличный набор резцов.

А пока мне было пять и я была настоящей  командиршей. Ну как при наличии собственного перочинного ножа, будёновки и умения  выстругивать сабли, шпаги и пистолеты не стать Мальчишем-Кибальчишем?  И  это звание прочно закрепилось за мной. И потом и прилипло прозвище «Кибальчиш».

Когда мы играли в «Мальчиша-Кибальчиша»  весь двор оглашался звонким шлёпаньем по асфальту наших сандалий, топотом, победными воплями, стрекотанием игрушечных автоматов. По двору с криками «ура!» проносилась вооружённая ватага,  заныривала  за сараи и  исчезала в школьном дворе. Раздавался яростный стукаток шпаг и сабель друг о друга.  Затем вновь разносилось победное  «Ура!» и по двору пролетал вихрь из мелькающих загорелых ног.

В одной из таких игр я запнулась с разбегу об огромные ухабы глубокой дорожной колеи. Несколько дней назад во время ливня их оставила  грузовая машина, долго буксовавшая в грязи. Теперь под солнечными лучами эти ухабы высохли и торчали по всей дороге горными хребтами.  Я растянулась во весь рост. Моя правая рука с размаху шваркнула по ухабу, затвердевшему до состояния камня, и прямо на глазах преобразилась. Она  выгнулась между локтем и кистью наподобие неглубокого корытца. Стало нестерпимо больно.

Папа в тот день  уехал в командировку, а мама ушла по делам к Валентине  Алексеевна, за три квартала от нашего дома.  Я не пошла домой, потому что решила, что бабуля меня непременно заругает. И побежала за мамой к  Валентине Алексеевне.  Как же они удивились, когда я неожиданно заявилась! И  как испугалась мама, увидев мою руку.  Валентина Алексеевна тут же вызвала Скорую помощь и нас с мамой увезли в больницу. Перелом. Самое обидное, что этим летом родители хотели повезти меня на море.

На следующее утро я вышла во двор с гипсом от ладошки до локтя. Рука  уже почти не болела. И если днём я ещё старалась особо в играх не участвовать, то к вечеру уже во всю носилась во главе ватаги. Белоснежный гипс сразу потемнел и его пришлось перематывать свежим бинтом.

Как рассказывали потом папе соседские мужички: «Летит по двору мелкота, человек десять, у каждого в руке сабля и пистолет. А впереди твоя Ленка. Правая рука в гипсе на перевязи, в левой  пистолет, на боку сабля,  на голове будёновка. Мчатся вперёд с истошным криком «Ура-а-а! За мной!», ну прямо таки,  кадр из фильма!».

Так и повелось. Утром  я выходила во двор с гипсовой повязкой блистающей белизной свежего бинта.   К вечеру, после дня беготни  повязка становилась цвета свежевскопанной земли. Родители перевели тьму бинтов. Первозданной белизны хватало на первые полчаса. Игра в  «Мальчиша-Кибальчиша» стала любимой у дворовой малышни. А как же, если есть в наличии настоящий Кибальчиш, в будёновке, с пистолетом и саблей, и настоящей гипсовой повязкой на руке.

Во дворе я столкнулась с неприятным моментом. Да какое там с неприятным, обиднейшим!  Жил в нашем подъезде мальчишка, по фамилии Сёмкин. Был  он старше меня на четыре с половиной года, а в раннем детстве это много.  Парнишка росточка небольшого, в десять лет ростом с меня, малявку пятилетнюю.. Сёмкин и так-то был вредненький, а тут вообще повадился меня дразнить, где только не увидит – сразу кричит: «Калека двадцатого века!» за короткое время он превратился в моего злейшего врага.

Эта «Калека двадцатого века»  донимала меня неимоверно.  Однажды даже в кинотеатре перед началом детского фильма крикнул на всё фойе.  Бабушки рядом не было, она как раз отошла за мороженым, а то бы при ней он, конечно же, не посмел. Я погрозила Сёмкину кулаком и этим ограничилась. Но обидно стало до слёз.

Июнь в самом разгаре, жара. Детей во дворе поубавилось, кто уехал в пионерлагерь,  кто к родственникам в деревню.  В один из воскресных дней  я вышла на улицу поиграть с друзьями, но двор оказался пустынен, ни взрослых, ни детей – все  мои дворовые друзья, из оставшихся на лето в городе, с утра пораньше  разошлись с родителями  кто куда.   Я решила забуриться в песочницу и наконец-то построить крепость. Но не тут-то было!  Песочница была оккупирована моим злейшим врагом. Сёмкин  сидел на бортике песочницы и изнывал от скуки.  И увидел меня.  И раздалось громкое наглое «Калека двадцатого века!»

И тут взорвался вулкан!  Я ринулась к обидчику. Но  он не понял моих намерений и ехидно глядя на меня снова выпалил: «Калека двадцатого века!» Я сходу, не целясь, шарахнула его ногой.  И угодила в висок. Сёмкин как сидел на бортике, так и опрокинулся. Я хотела добавить наглецу по полной, но в этот момент кто-то схватил меня за шкирку. Я вырвалась и в гневе оглянулась. Это была мама.  Испуганная, бледная. С мокрой тряпкой в руках.

Она подняла мальчишку, усадила на скамеечку рядом с песочницей и приложила к его виску мокрую тряпку.  Вышла бабуля и вынесла ведёрко холодной воды. Мама меняла и меняла Сёмкину компрессы. Наконец ему полегчало.  И вот тут-то  мама отругала и меня за драку, и его за обзывания.  И заставила помириться. Каждый из нас скрипя сердце попросил прощения и, тряся руку друг друга,  произнёс: «Мирись-мирись и больше не дерись!»

Оказывается, мама увидела в окно, как я его саданула ногой. и она тут же выскочила, чтобы остановить меня и оказать парнишке помощь. Благо,  мы жили на первом этаже.

Дома мама сказала: «А если бы ты его убила? Ты  ведь попала прямо в висок».
Я ответила, что он дразнится «калекой», и,  что  он враг, а  Мальчиш-Кибальчиш с врагами сражался.

- Мальчиш-Кибальчиш за правое дело сражался! А ты за что?! – возразила мама.
Но я с ней была не согласна.

А мама ещё и папе обо всём сказала, когда он пришёл домой.  И папа укоризненно покачал головой и произнёс: «Нельзя бить в висок. Нельзя Никогда!»

Вечером, когда родители Сёмкина приехали с садового участка, мама рассказала им о случившемся. Самое странное, его мама ответила: «Ну что ж, заслужил!»

Не знаю, какой уж разговор с ним провели дома, или просто он понял, что со мной лучше не связываться, но обзывалки с его стороны прекратились. А мама радовалась, что в тот день на мне были лёгкие сандалии, а не тяжёлые ботинки с рантами, а то бы я точно его пришибла.

Но на этом история не закончилась. Через несколько дней с руки сняли гипс. А накануне  моего Дня рождения я снова шлёпнулась и ударилась этой же самой рукой о кирпичи, которыми была обложена клумба.  Рука прямо на глазах выгнулась таким корытом, что страшно было смотреть. Старшие ребята схватили меня на руки и оттащили домой. Я даже не плакала, может быть, потому что не чувствовала боли, да к тому же сильно испугалась и поняла: «Какое уж теперь море!».

Сосед завёл машину и помчал нас в больницу. Я сидела на коленях у папы, а мама держала меня за руку.  Сделали снимок, оказался перелом со смещением, в этом же самом месте. Пока вправляли, пока гипсовали…  Мы  вернулись домой уже затемно.

А утром!.. Утром грянул мой День рождения. Мне исполнилось шесть!  Родители и соседи вынесли во двор столы и накрыли их сладостями и газировкой.  Ох, и отпраздновали же мы с ребятами нашего двора!

А потом бабуля в почтовом ящике обнаружила открытку. На ней был изображён улыбающийся медвежонок с балалайкой в одной лапе и огромной ложкой в другой. Перед медвежонком стоял бочонок с мёдом.

А на другой стороне открытки большими кривыми буквами, с массой грамматических ошибок (по словам улыбающейся мамы) было выведено: «Дорогая Леночка!  Поздравляю тебя с Днём рождения! И прошу, пожалуйста, в третий раз не ломай ручку!  С уважением, Гена Сёмкин».


предыдущая: http://proza.ru/2024/04/07/1634
продолжение: гл.7. Оленька Стихина http://proza.ru/2024/04/02/265