Взывая к богам

– Извините, мистер, – молоденькая девушка поднесла банковскую карту к свету и медленно прочла, – Фолк, но боюсь на вашей карте недостаточно средств. У вас есть другая карта? Или, может, расплатитесь наличными?
Нащупав в кармане пригоршню монет, я, стыдясь собственной нищеты, выложил всё на прилавок. Секунды, пока продавщица пересчитывала их, показались мне вечностью. Ещё несколько месяцев назад я бы даже не заметил лежащий на тротуаре доллар, а сейчас был вынужден считать каждый цент. Мне хотелось выкрикнуть в лицо девушке за прилавком, что я известный писать и на улице у меня припаркован порш последней модели, а она поедет домой на метро. Я с удовлетворением представил её реакцию на мою студию на Пятой авеню. Возможно, я бы даже заказал шампанское с клубникой. От таких мыслей мне стало легче. У меня сейчас, может, и плохие дела, но скоро они поправятся, а она как и была продавщицей в занюханном магазине, так ею и останется. Я почти забылся, и только голос вернул меня к реальности.
– Ровно три доллара двадцать пять центов, остальное лишнее, – при этих словах сердце забилось ровнее. «Невероятно, – промелькнуло в мыслях, – я почти счастлив от того, что хватило денег на пачку сигарет». – Спасибо за покупку, заходите еще.
– Непременно зайду, – улыбнулся я: больше никогда вы меня здесь не увидите.
Я медленно пошел к машине, закуривая только что купленную сигарету. На вкус она была омерзительна. Привычным движением нажав на кнопку брелка и услышав ответный сигнал, я усилием воли заставил себя не бежать. Мне хотелось подальше убраться от этого места, магазин и улиц, ото всех, кто мог видеть мой позор. Выбросив недокуренную сигарету, я сел в машину. Не зная, куда ехать, я вдавил педаль газа и почувствовал, как дёрнулся вперёд. Взревев, машина неслась по пустым улицам, изредка освещая фарами стоящих на обочинах проституток. Проезжая знакомую улицу, я вдруг осознал, почему я приехал именно сюда. Мой первый роман, навеянный фильмом с Ричардом Гиром. Оглушительный успех, как тогда назвал книгу мой агент Фред.
Фред, воспоминания о нём горьким осадком чувствовались в горле. Я попытался вспомнить, как давно мы разговаривали. Сегодня утром или несколько недель назад? Его слова жалили меня, словно рой пчел. Я был слишком напыщен, чтобы сразу почувствовать подвох. Для меня это была лишь ещё одна книга, очередной успех и чек на сумму с пятью нулями. Я писал её легко, не вникая в суть. Ровно в девять утра в понедельник она лежала на столе редактора. В десять позвонил Фред.
– Эд,  ты знаешь, я твой друг и поэтому буду откровенен. Это провал.
Мне не хватило сил переспросить, я еле держал трубку, стараясь сосредоточиться на звуке исходящем из динамиков. Это было нелегко. Голова гудела, и с запозданием в несколько слов до меня доходил смысл сказанного.
– Редактор в бешенстве. Она говорит, что такой халтуры давно не читала. Банально, пошло и скопировано. Я как мог защищал тебя, Эд. Сказал, что, возможно, тебе нужен отдых. Ты меня слышишь?
– Угу.
– Ты опять пил? Слушай, завязывай, друг. Отдохни, приди в себя. Просто напиши ещё один бестселлер, и всё будет в порядке.
Этот разговор был несколько месяцев назад. Чтобы вспомнить это, мне понадобилось залезть в журнал вызовов. В первые недели Фред звонил, интересовался, как дела, подбадривал. На некоторые я не отвечал, на другие – молчал. Вскоре звонки прекратились. Раз в неделю звонили из издательства. Сейчас, слыша мелодию телефона, я мог на 99% угадать оператора связи или какого-то рекламного агента, предлагающего очередное чудо изобретения. Все остальные будто забыли меня, вычеркнули из своей жизни, не дав никакого шанса. Да и я не хотел ни с кем разговаривать. Первое время я пил, тупо, бессмысленно. Деньги быстро заканчивались, я одалживал и пил дальше. В голове было пусто. Никаких мыслей, кроме одной – напиться так, чтобы забыть.
Свернув на повороте налево, я въехал в подземную парковку жилого комплекса, где ещё не так давно приобрел квартиру. К счастью, парковщик отсутствовал или был занят другой машиной, так как чаевых у меня не было. Поднявшись на седьмой этаж и оказавшись в квартире, я медленно прошёл к столу.
Исписанные листки были аккуратно сложены стопкой и лежали на столе. Как я помнил, уходя, я оставил их на полу, значит, заходила уборщица. Почему-то это факт вызвал во мне злость. Я не хотел, чтобы кто-нибудь видел их, догадывался, что я не могу связать воедино несколько слов. Подняв самый верхний и прочитав, я скомкал его и бросил в корзину. Всё это было лишь мусором. Последние дни я старался писать. Садился за стол и набрасывал сюжет. Но в голову ничего не шло. Названия казались абсурдными, а истории повторяли виденное или слышанное ранее. С каждым днем мне всё больше казалоь, что  я не смогу написать ничего стоящего.
Алкоголь полностью выветрился из моей головы, уступив место антидепрессантам. Пару раз я начинал читать пособия для юных авторов, но, прочтя несколько глав, отбрасывал их в истеричном хохоте. Снова и снова я вспоминал, как писал предыдущие романы, откуда брал идеи и вдохновение, но со временем мне и они стали казаться ужасными. Вся моя жизнь и я сам стали пустыми, словно папка без файлов. Пустота.
Когда денег осталось на несколько дней, я зашёл на сайт о продаже недвижимости. Но оказалось, что квартиру, купленную почти за два миллиона, сейчас можно продать за полтора. Я откинул эту мысль и уехал. Сбежал от проблем загород. Я был свободен и счастлив, пока в баке не кончился бензин и я был вынужден заехать на заправку. Это было утром. Сейчас идея о продаже не казалась мне такой уж бессмысленной.
Положив чистый листок на стол, я задумчиво стал водить ручкой, но кроме каракуль ничего путного не получалось. Вдохновение, думал я, где его взять? Может, ритуал какой-то есть. В порыве отчаяния я выкинул всё, что лежало на столе, и зашел в душ. Мне хотелось смыть всё, что могло мешать свободно писать. Очиститься. Стоя под горячими струями воды, ощущая, как по лицу ударяют капли, я вдалеке слышал музыку. Только через несколько секунд до меня дошло, что это реальность и где-то в комнате звонит телефон.
– Эдвард, почему ты так долго не отвечал? – голос сестры доносился как будто издалека. Промокнув уши полотенцем, я снова поднёс мобильный телефон к уху. Сейчас слова слышались четче.
– Ты меня слышишь?
– Да, Клер, я тебя отлично слышу.
– Надеюсь, я тебя не очень отвлекаю от твоих дел? – её слова сарказмом отдались в моей голове, но сразу же её тон стал спокойнее, и уже следующие слова Клер произнесла старательно вежливее. – Эдвард, мы редко общаемся, и если бы не вынужденная необходимость…
Я мог бы закончить фразу за неё. Если бы не мои деньги, она бы ни за что не позвонила, как и не звонила последние три или четыре года. Семейных уз между нами не было, да и никто из нас не жалел об этом.
Старшая сестра, всегда отличница и умница. Подающая надежды на будущее и полностью соответствующая взглядам родителей. Клер не просто всегда делала, что они хотят, она действительно верила, что это единственно верные решения. Наши отношения с каждым годом становились сложнее. С каждым моим отказом следовать традициям семьи, с каждым поступком, совершенным против их воли, мы отдалялись друг от друга. В последний раз мы виделись на похоронах отца. Хотя даже тогда при трагичных для обоих обстоятельствах мы не смогли понять друг друга. Мои воспоминания прервал её столь тихий голос, что мне пришлось вслушиваться в каждое слово, чтобы разобрать их значения:
– Мне неловко просить тебя, Эдвард, мне нужна помощь. Конечно, я прошу не за себя, мы с мужем всегда обеспечивали нашу семью и троих детей сами и никогда ни о чем не просили.
Сейчас она давила на мое чувство вины, намекая на племянников и племянницу, которых я ни разу не видел и которым никогда не дарил подарки на день рождения или Рождество. Несмотря на усталость и желание поскорей закончить разговор и лечь спать, мне стало интересно, из-за чего моя строжайшая сестра могла наступить себе на горло и просить помощи у заблудшей овцы, которым меня, несомненно, считала вся их семья, а до этого и наши родители.
– Эдвард, почему ты молчишь? Неужели тебе настолько безразличны все вокруг? Я понимаю, твоя самая большая проблема в какой бы бар пойти сегодня вечером, но поверь, в жизни бывают действительно серьезные вещи.
Мне вдруг захотелось выплеснуть ей всё, что накопилось у меня внутри. Рассказать, как на последние деньги купил квартиру, рассчитывая на крупную сумму от новой рукописи. Как провалил всё и остался на мели. Признаться, что никогда так не боялся, как сейчас, чувствуя безысходность. Но я не мог, слишком разными мы были. Вместо этого я промычал, что-то вроде «угу» и стал ждать, пока сестра наберется смелости и произнесет свою просьбу.
– Даже не можешь сделать вид, что тебе интересно, – продолжала жаловаться Клер. – Если ты думаешь, я звоню, чтобы просить деньги ты ошибаешься.
– Разве нет? – не выдержал я, и в моем голосе читалось неподдельное удивление. Расслышав это, сестра только ухмыльнулась.
– Ничего другого я и не ожидала. Ты можешь думать только о деньгах.
– Тогда что тебе нужно? – я стал уставать от этого разговора.
– Мать Томаса уже не может оставаться с нами. Ей нужно свое место, где бы за ней ухаживали и помогали, – Клер медленно подбирала слова. – Мы с Томасом решили, что
ей будет намного лучше в «Садах Эдема». Да и у нас будет больше времени на детей. Они так быстро растут.
– Клер, просто скажи, чем я могу помочь?
– Директор садов – твоя поклонница, хотя я не знаю, что она нашла в твоих бульварных романах, но они лежат на её столе в кабинете. Мы ездили уже не раз к ней, но мест, как она уверяет нет. Но могу поклясться, я видела свободные комнаты. Если бы ты мог съездить к ней, поговорить…
Сестре с трудом давались слова о помощи, и колкости, пришедшие мне на ум, уже не хотелось произносить.
–  Пришли адрес. На днях заеду.
– Спасибо, Эдвард. Томас думает? это глупая затея, но если это поможет…
– Да. Поможет.
Как помогало всегда. Когда я только начинал писательское дело, то помогли имена известных людей, уже зарекомендовавших себя. После второй книги я мог положиться на себя. Заказывая столик в ресторане или уговаривая девушку на чашечку кофе в три ночи.
Ложась спать, я проверил почту. Семь непрочитанных сообщений, шесть от рекламщиков, которые я сразу пометил, как спам, хотя это и не помогало, и их каждый раз приходилось удалять, и одно от Клер, с адресом, схемой и  именем директрисы. Элеонора Бригс. Хоть бы она оказалась симпатичной, с такими легче иметь дело, подумал я, прежде чем погрузиться в спасительный сон. Как и в последние ночи, мне ничего не снилось. Проснувшись и позавтракав, когда другие уже обедают, я сел за рукопись. Но мысли не шли, и листок передо мной оставался пустым. Телефон молчал, и только изредка звук входящей почты нарушал тишину. От безделья и пустоты я раз за разом обращался к письму сестры, перечитывая его, будто отыскивая скрытую информацию. «Сады Эдема» оказались небольшим хосписом на окраине… Это открытие привело меня в замешательство, но потом я отбросил все мысли об этом. Дела моей сестры и причины её поступков уже давно не волновали меня. Выждав несколько дней, чтобы позлить Клер или просто заставить её ещё раз мне позвонить, что она конечно не сделала, я ехал по направлению к… Рядом со мной лежала моя первая книга в подарочной обложке, специально заказанная в ограниченном экземпляре. Такие книжки приятно дарить незнакомым людям, что бы вызвать их расположение и продемонстрировать свое к ним отношения. На первой странице красовалась надпись с пожеланиями и подпись. Если Клер не соврала и Элеонора действительно одна из моих фанаток, то путь к её сердцу – этот презент проложит без усилий.
Подъезжая к воротам хосписа, я уже подготовил мысленный диалог. Я представлял себе женщину немного за сорок, ведь именно они составляли наибольший процент моих читателей. Незамужняя или в разводе. Строгая, но ищущая любви и приключений внутри. Директриса, держащая всех подчиненных в ежовых рукавицах. Как написала Клер в письме, встреча назначена на половине двенадцатого; посмотрев на часы, я усмехнулся. Приехав раньше на час, она сразу поставит меня в выигрышное положение. Она же ожидает меня позже.
Припарковав машину и взбежав по ступенькам крыльца, я оказался в просторном светлом холле. Почему-то я ожидал тёмное, плохо пахнущее помещение, поэтому был крайне удивлен отсутствием вообще какого-либо запаха, кроме лёгкого оттенка цитрусового, и то, этот аромат доносился сюда из сада на улице. «Сады Эдема» – что за нелепое название, подумал я, рассматривая картины на стенах и мягкую мебель. Хоспис скорее походил на большой дом, принадлежащий, какой-нибудь престарелой чете. Всё было настолько уютное и приятное для взгляда, что в первый момент я даже растерялся и, только увидев девушку в белом халате, везующую капельницу, осознал, что это всё-таки лечебное заведение.
– Могу я вам помочь? Вы к кому из пациентов приехали? – поинтересовалась она, подойдя ближе.
– Добрый день. Мне назначена встреча с директрисой Бригс.
Медсестра сочувственно покачала головой.
– По коридору направо, на второй этаж, вторая дверь слева. Не перепутайте, - предупредила она. – Правая дверь ведет в жилой комплекс.
Почему то мне стало смешно, от того, как она назвала его. По моим знаниям в похожих заведениях надолго не задерживались. Гадая, сколько здесь пациентов, я постучался в дверь. На мой стук ответил грубый, слегка раздраженный голос, и я тут же пожалел, что ответил на звонок сестры.
– Входите же.
– Добрый день. Я…
– По вопросам пациентов примем строго с 15.00 Прошу меня извинить, у меня дела. Всего хорошего.
Я хотел было уйти, но краем глаза заметил на столе под папками коробку с пудрой, такие я не раз видел с утра в ванной, после очередной ночной пьянки. Против воли я улыбнулся. Значит, она готовится к встрече со мной. От этой мысли мне стало легче, и я с уверенностью открыл дверь, заходя внутрь.
– Я прошу меня извинить. Наша встреча назначена лишь через час, но я приехал раньше. Если вы заняты я подожду. – Отступая назад и открывая дверь, как бы собираясь выйти.
Элеонора изменилась в лице, и казалось, впервые взглянула на меня и книжку в моих руках. Лёгкий румянец появился на бледной сухой коже, и губы растянулись в улыбке.
– Вы Эдвард Фолк? Известный писатель? Что же вы стоите в дверях, заходите. Может быть кофе или чаю?
– Спасибо. Могу я вас звать Элеонора? – по ее быстрому кивку я понял, что на правильном пути. – Тогда зовите и вы меня Эд, так меня зовут только друзья.
И все остальные, – добавил я про себя.
– Эдвард то есть, я хотела сказать, Эд. Простите, не ожидала увидеть вас так рано.
– Это вы простите за столь ранний приезд. – Книжка легла на стол, демонстрируя надпись. – Хотел сделать вам презент. Не сочтите за наглость.
Теперь щёки Элеоноры пылали, и она дрожащими руками взяла книгу и пальцами провела по подписи, словно прощупывая её на реальность. Как и все женщины, она была падка на подарки и лесть, и я постарался и там, и там. Но как только речь зашла о деле, она вновь стала непроницаемой.
– Я уже объясняла вашей сестре: у нас нет свободных комнат. Запись идёт на несколько месяцев.
– Но многие же, как я понимаю, не доживают?
– Бывают и такие случаи, но это ничего не меняет.
Я встал и подошел к окну. За зданием располагался большой сад, и сейчас пациенты с медсестрами или посетителями прогуливались в нём.
– Элеонора, я могу говорить откровенно? – в отражении я увидел, как директриса подалась вперед. – Я приехал не из-за сестры. Мы с ней не очень ладим. Я надеялся, что если удастся найти место для матери её мужа, то я смогу бывать здесь. Мог бы найти здесь вдохновение для своей новой книги.
– Вы пишите новую книгу? – её голос звучал приглушенно, словно она говорила шепотом.
– Да, – соврал я, но тут же подумал, что, возможно, это неплохая мысль. Сначала я сказал это, чтобы смягчить её, но теперь не был столь уверен. Могут ли это место и люди здесь помочь мне?
– Это же меняет всё. Если мы, я могу помочь вашему таланту… Комнату я дать не могу, но может… Может, вас заинтересует работа добровольцем?
– Добровольцем? Здесь? – я почувствовал спазм в животе. Только при мысли, что мне придется остаться здесь ещё на несколько минут, внушала мне отвращение, а о работе в таком месте и речи не могло быть.
– Конечно, вы только представьте, это прекрасная возможность окунуться в другой мир. Познакомиться с новыми людьми, услышать их истории. 
Я всё ещё стоял у окна, когда зазвонил телефон. Номер определился как неизвестный.
– Слушаю, – ответил я, поднося трубку к уху.
– Эдвард Фолк? Меня зовут Эллис, и я хочу предложить вам уникальную…
В трубке послышались гудки, и я почувствовал кнопку отбоя вызова под пальцами. Я принял решение.
– … нужно делать аккуратнее, вот так …да, почти хорошо. Так вот, если бы мне дали выбор я уехала бы в Вермонт. Лучше так, чем эта жизнь, скажу я вам. Вы меня слушаете? Эх, молодость. Нет, спросите меня, и я скажу …
Вот уже час я вынужден был слушать жалобы старой женщины на свою тяжелую жизнь. Растирая её мышцы, смазывая их жиром, я мысленно отсчитывал время до перерыва. Работа добровольцем оказалась тяжким трудом. Подъем ни свет ни заря, проваренная до состояния жижи каша на завтрак и медленно тянущиеся часы помощником у пациентов, или гостей, как их звали работники хосписа. Само здание напоминало красивый большой дом посреди раскинувшегося на несколько сот метров сада с цветущими деревьями и кустарниками. Всегда тихо и спокойно, как и полагается при обстоятельствах приведших сюда всех.
Уже не первый раз я задумывался, почему согласился на такую авантюру. Никогда ранее я не был замечен за помощью кому бы то ни было, и сейчас приходилось преодолевать отвращение, дотрагиваясь до вздутых, испещрённых синими венами ног. Адель, как и вчера, и позавчера, лежала на высокой кровати, заваленная дополнительными подушками, жалуясь на нехватку еще одной.
Как я понял сразу, в мои обязанности будет входить не только помощь гостям, но и ещё приходилось выслушать их жалобы, претензии и прочее, чем они сочтут поделиться.
– Вот я и говорю. Эта медсестра совсем не следит за капельницей. То ставит слишком медленно и мне приходиться часами неподвижно лежать, то так быстро, что мои вены не выдерживают.
– Вы не пробовали поговорить и попросить другую медсестру… – начал я, но Адель сразу прервала меня.
– Та ещё хуже. Другое дело – поехать в Бельгию или, на худой конец, в Вермонт.
Закончив растирать мазь, я пожелал Адель хорошего дня и попрощался до вечера. Выходя из комнаты, я почувствовал на себе взгляд. Обернувшись, я почти столкнулся с мальчиком. Уже несколько раз я видел его то в саду, то в столовой. Выглядел он абсолютно нормально, не считая того, что ездил на коляске.
– Добрый день. Могу я вам помочь? – это первое, что я заучил. Всегда нужно спрашивать, не нужна ли помощь. Как говорит Элеонора, не все такие открытые: некоторые, пока не спросишь, будут молчать и терпеть. А виноват будешь ты.
– Кто ты? Почему здесь?
– Меня зовут Эд, и я работаю добровольцем.
– Не похож ты на того, кого интересуют другие. – Взгляд его темных глаз прожигал насквозь, и я почувствовал как под халатом на коже появляются мурашки. Было странно чувствовать смущение перед пацаном, которому и десяти не исполнилось. Но пока я соображал, что ответить, он уже катил на коляске к себе в комнату.
Что-то легкое опустилось мне на плечо.
– Вижу, ты познакомился с Томом, – убирая свою руку в карман халат, Мегги по-дружески улыбнулась.
– Странный паренек. С чем он здесь?
– Тебя интересуют больные?
– Это нормально – знать, с кем работаешь. Тем более многие из гостей, – на этом слове я сделал акцент, подчеркивая всю нелепость этого термина, – не выглядят больными.
– Поверь, что бы попасть сюда, нужно быть не просто нездоровым, а неизлечимо больным. Но если тебе интересно, я могу многое рассказать об этом месте. Давай вечерком съездим в город, посидим где-нибудь выпьем?
– Я угощаю.
– Тогда в девять у ворот.
Я смотрел, как она уходит по коридору виляя бедрами в коротком халатике, не оставляющем место для фантазии и задумался как давно у меня не было женщин. Но тут же откинул эту мысль. Я здесь по делам. Как оказалась права Адель, уже после первого дня я смог набросать несколько абзацев. Немного сыровато, но в целом выходило неплохо. Образы умирающих каждый день людей, и на этом фоне молодой врач, борющийся за их жизни. Женщина вроде Адель, мечтающая поскорее умереть, но он говорит ей каждый день: «Вы будете жить», и она живет. Я улыбнулся, представляя реакцию Фреда на столь быстрое написание книги.
Когда стемнело и хоспис уснул, я стоял в ожидании Мэгги. Нетерпение сжигало меня изнутри, и я не смог бы наверняка сказать, что это только из-за творческого интереса. Из всех медсестер, она была наиболее приятна в общении и внешне выглядела очень раскованно. Сейчас подходя к воротам, её волосы были распущены и красивыми белокурыми локонами развивались на ветру. Вместо белого халата на ней были обтягивающие джинсы и прозрачная блузка.
– Ты готов? – приветствовала она, улыбаясь.
– Как всегда, – ответил я, беря её под руку и ведя к машине. – Куда едем?
– Во всем городе лишь одно достойное место – Бар у Гэрри. Можно спокойно выпить, поговорить, а для некоторых наверху сдаются комнаты, – при последних словах она пристально посмотрела мне в глаза, но увидев мою растерянность, громко рассмеялась. – Не дрейфь.
Бар оказался небольшим и потрепанным местом, не идущим ни в какое сравнение с барами – ресторана Манхэттена. Зато количество людей на квадратный метр превышал загруженность даже в самый жаркий вечер. Мэгги привычными движениями рук расталкивала нам проход к столикам. Только по тому как многие кивали ей вслед, я мог понять, что бывает она здесь часто. «Интересно, каждый ли раз она после этого поднимается наверх?», подумал я, садясь за освобожденный стол.
– Тебе Джека или чего попроще?
– Пива, пожалуйста, светлого, – попросил я официантку, когда та подошла к нам с блокнотом.
– А мне Джейн, как всегда и что-нибудь покушать. Ты не голоден?
– Я перекусил.
Мы подождали, пока принесут заказ, и после первой стопки, когда Мэгги уже захмелела, я решил спросить:
– И долго ты работаешь здесь? Наверное, много узнала?
– Значит, тебе действительно интересно узнать про хоспис, а не просто хорошо провести время? – её голос становился громче, с каждой выпитой порции виски– Ладно. Мне не жаль. Я здесь меньше года. Приехала сразу после колледжа. Работка не из тяжелых, ответственности почти нет.
– Мне казалось, именно у врачей и сестер есть, как бы сказать, чувство ответственности.
– Да перед кем отвечать? Знал бы ты, какие случаи бывают. Перед тем как к нам попасть, все они и их родственники подписывают кучу бумаг. Умирают же каждый день.
Мэгги наклонилась ближе, и её грудь почти легла на стол. Теперь она кричала мне в лицо,и я чувствовал запах алкоголя, исходящий от неё.
– Я тебе открою секрет. Мне отвратительны все они. Если бы не чаевые, которые дают многие гости, я бы убежала отсюда. Был один мужик – у него что-то с памятью. Так он мне каждый день по десятке давал несколько раз на дню. Вот жаль, кончился быстро. Некоторые вещи оставляют. А вот мальчишка Райн – это случай потяжелее. Он у нас два месяца почти. Лейкемия. Давно должен был… Странный он, все они странные. Эдди, знал бы ты, как иногда хочется плюнуть на них и сбежать. Это такая дыра. А этот запах, ты чувствуешь его?
– Алкоголя? – попытался вставить я слово в её речь.
– Ну ты и смешной. Я имею в виду запах смерти. Он повсюду. Мне приходится по часу смывать его с себя. Меня тошнит от всех них.
С этим я был согласен: тошнота действительно поднималась к горлу, вызывая спазм. Но причиной была сидящая, а точнее, почти лежащая напротив него пьяная женщина.
– Думаю, вам пора. Я провожу вас до дома. Где вы живете? – стараясь удержать её под руку, я положил на стол несколько купюр.
– Зачем же так далеко, Эдди. Здесь наверху очень неплохие комнаты.
Пока она пыталась соблазнить меня остаться на ночь, я обдумывал идею о внесении её персонажа в мою книгу. Распутная медсестра пытается помешать молодому врачу в его работе. Довольный собой и услышанным, я возвращался в хоспис, где жил последние две недели. В отличие от большинства заведений, имевших один корпус, «Сады Эдема» были разделены на два, объединённых общим проходом на втором этаже. Почти все работники хосписа жили во втором корпусе, но были и те, кто предпочитал уезжать домой. Идея вставать в пять каждое утро, чтобы в девять быть на работе, а по вечерам стоять в пробках на бруклинском мосту по дороге домой, мне не нравилась, и я решил пожить в одной из комнат. Вечерами я садился за компьютер и делал наброски книги. Но сегодня я сел за стол и точно знал, что писать. Слова лились из меня, как из рога изобилия. Я почти не думал, о чём пишу, так быстро пролетали мысли в моей голове. Сюжет сложился воедино. Когда за окном стало светать, я открыл почту и, прикрепив первую часть романа, отправил Фреду. Адреналин, бившийся в крови, не давал заснуть, мне хотелось действовать. Посмотрев на часы – шесть тридцать утра – я вышел в сад.
Солнце ещё лишь пробивалось сквозь утреннюю дымку, а трава была влажной от росы. Сняв обувь, я прошёлся по зеленой, аккуратно стриженой дорожке. Ногами ощущая холодок от соприкосновения со свежей травой, я присел на скамейку. Вокруг стояла невероятная тишина, и в ней была своя притягательность. Если закрыть глаза и прислушаться, можно было расслышать пение птиц. Вся природа оживала с каждой минутой, принося с собой новый день.
– Не знал, что по утрам вы любите сидеть вот так просто в саду.
От неожиданности я дернулся в сторону и ударился о спинку скамейки. Послышался легкий скрипящий звук, смягченный ковром из зелени, и из-за дерева появился мальчик. На нём всё ещё была белая ночнушка, но он совсем не выглядел сонным.
– Не знал, что пациентам разрешено гулять так рано и без сопровождения, – поддел я и не без удовольствия заметил, как уверенность сошла с лица Райна.
– Можете считать, что вы меня сопровождаете, если вам так будет легче.
– Я сегодня уезжаю. Мои дела здесь закончились.
– Значит, вы нашли, о чём писать?
Мальчик опять выглядел странно невозмутимо, но я не собирался оправдываться.
– Я писатель, хотя никто вроде не должен был знать, зачем я здесь…
– Только дурак может поверить, что такой человек, как вы, будет просто так работать добровольцем. Тем более, ваше имя довольно известно, если уметь пользоваться интернетом.
Не найдя ответ на вопрос, которого и не было, я сидел, выдирая травинки. Мне хотелось отшлёпать мальчишку или, по крайне мере, дать ему хорошую оплеуху. Райн нервировал меня, но я не мог понять чем.
– Я вам не нравлюсь?
– Хм? – вопрос озадачил и удивил.
– Я никому не нравлюсь. Все шарахаются от меня. Вы знаете, что я здесь уже два месяца, когда мне не давали и двух недель? Первое время родители навещали меня, а теперь…
– Может, они просто не знают, что делать?
Райн развернул коляску и теперь как бы сидел рядом со мной.
– Может. А может, просто не хотят видеть. Вот и вы воспринимаете всё не так.
– И в чем я ошибаюсь?
– Можно узнать, о чём вы написали?
– Готова только первая часть. Не думаю, что тебе интересны романы.
– Мне давно не интересно, что и где написано. Когда живешь одним днём, начинаешь замечать более важные вещи, чем то, что написал кто-то.
– Тогда почему ты сидишь здесь со мной?
Мальчик молча поехал вглубь сада, и не знаю почему, но я последовал за ним. Во всем хосписе это, пожалуй, был единственный, кто был мне интересен. Помня, что о нём рассказала Мэгги, я старался понять, о чём он думает, хочет ли так же, как и Адель, умереть?
– Райн, тебя, кажется, так зовут?
– Да.
– Почему ты не хочешь вернуться домой? Твой диагноз, конечно, серьезный, но таблетки и капельницы можно ставить и на дому.
– А вы бы хотели каждый день видеть живого мертвеца? Человека, которому вы не можете помочь. Никто не хочет чувствовать свою беспомощность.
Его голос предательски дрогнул, и я услышал, как он несколько раз шмыгнул носом. К горлу подступил комок, и я уже пожалел, что начал этот разговор. Я уж точно не мог ему помочь.
– Вот и они не хотят. Легче было бы, если бы я умер. Но прикол в том, что мы-то не хотим умирать. Все эти разговоры о смерти, эвтаназии… Это как оберег от смерти. Мы говорим об этом, просим, но если за этим не стоит желание, чтобы нас пожалели, сделали, как мы хотим, или просто желание мести, то всё совсем наоборот. И тогда мы каждый вечер, ложась спать, надеемся, до слёз и паники надеемся, что завтра мы откроем глаза и увидим, что живы. Ведь боль, даже самую сильную, можно заглушить, а вот что нас ждет там?
Он в упор посмотрел на меня, и я увидел стоящие в глазах слезы. Райн продолжил:
– Если ты веришь, то в лучшем случае тебя ждет рай. А представьте, что там ничего нет, совсем ничего… и тогда вы будете цепляться за ниточки жизни. Молиться всем богам на свете, обещая всё и вся взамен на жизнь. Мне давали две недели, максимум – месяц. Здесь я уже два. Как вы думаете, может ли так везти?
Я честно не знал, что ответить. Наверное, впервые в жизни я ничего не знал и не чувствовал кроме пульсирующей боли в груди и рези в глазах. Мне захотелось сбежать отсюда, ото всех них, от него и от себя. Но я заставлял себя стоять и слушать, как губка, впитывая все слова, исходившие из маленького тельца, прикованного к коляске.
– Я прихожу сюда каждое утро, день и вечер. Здесь я могу подумать, чего хотел и хочу. И знаете, внутри такая пустота. Там, где должен быть целый мир, я нахожу только зияющую пропасть. Порой я просто сижу, как статуя, иногда ловлю себя на мысли, что даже забываю дышать, и тогда только боль внутри меня напоминает о том, что я всё ещё жив.
– Райн, мне очень жаль, что с тобой…
– Нет, – почти грубо перебил он, – я не прошу жалости. И не прощу её. Я никогда ни с кем не говорил об этом, потому что они способны только на жалость. Мне казалось, вы другой. Не надо портить всё.
– Но почему ты думаешь, что жалеть кого-то – это плохо? Этим ты показываешь, что другой человек тебе небезразличен.
– Неужели не понятно? Разве человек, который способен жить с мыслью о том, что каждую минуту может умереть, и при этом не впадает в истерику или не делает что-то более ужасное, достоин только жалости? Мне кажется, он достоин уважения. Я достоин уважения, и я горд собой. Но они все хотят отнять у меня эти чувства.
Он почти кричал, но кричал внутри себя. Я видел это по глазам, по сжатым кулакам, но голос, голос его при этом оставался тихим, он лишь чуть-чуть стал более хриплым. Он бился в истерике, но по-своему тихо. Я почувствовал озноб и не мог наверняка сказать, от чего – от утреннего холода или этого мальчика.
– Нам пора возвращаться, – сказал я и почувствовал себя беглецом, поэтому добавил, – придем сюда позже.
Обратно мы шли в молчании. Первым делом, зайдя в здание, я столкнулся с Мэгги. От вечернего опьянения не осталось и следа, и только румянец, появившийся на щеках, выдавал вчерашние воспоминания.
– Эдвард, я наговорила много того, чего не должна бы… спасибо, что довёз до дома.
– Без проблем.
Я уже собирался пройти мимо, когда Мэгги мягко удержала меня за рукав халата.
– Если ты останешься, то поймешь: по-другому нельзя. Я чуть не сошла с ума в первые недели. Ты привыкаешь к ним, жалеешь, и они умирают. Всегда. По-другому не будет. Это больно. И единственный способ не сойти с ума – отрешиться ото всех. Ты понимаешь?
– Их не надо жалеть. Они достойны большего.
Я прошёл дальше, оставляя её позади. Было ощущение, что я оставил всё своё прошлое где-то там, куда не вернуться.
– У тебя есть мечта?
Я улыбнулся, подставляя лицо солнцу.
– Конечно. У всех есть.
– И ты можете мне рассказать о ней? – Райн с любопытством и нетерпением заерзал на стуле.
– Ну, мне всегда хотелось получить премию за свои романы.
– Это не то, – разочарованно протянул он.
– А что не так с моей мечтой?
Райн, выпрямился и, пародируя голос праведника, начал начитывать:
– Мечта – это не просто желание добиться чего-то. Нет, это наше самое сокровенное, безумное и порой нелепое желание. Оно может казаться кому-то пустым, нестоящим, но именно из таких мечтаний и состоит наша жизнь. Мечтая подняться в космос, человек ступил на Луну, мечтая контролировать природу, мы изобрели солнечные батареи и ветряные мельницы. Как-то так.
– Тогда… дай подумать… я всегда мечтал просто ехать по дороге. Как в фильмах: пустое шоссе, закат.
Райн удовлетворенно покачал головой.
– А рядом будет лежать премия за лучшую книгу изменившую мир, – победно добавил я, заливаясь смехом.
– Так ты дашь мне почитать её?
Вот уже месяц он каждый день спрашивал меня о книге. Я старательно писал её, но чем больше писал, тем больше понимал, что мне есть что сказать. Сначала это была небольшая зарисовка, потом – рассказ, роман, и вот я уже сомневаюсь, что смогу уложиться в один том. Сегодня я планировал закончить её, по крайне мере, первую часть.
– Завтра. Завтра ты прочитаешь ее.
– Точнее, ты почитаешь мне, забыл? Я не ходил в школу.
– Нужно исправляться. Тогда завтра будем учить тебя читать.
– Увидишь, я способный ученик.
Я потрепал его по отросшим волосам. Райн будет первым, кто увидит мою первую книгу. Фреду я её тоже непременно отправлю; хотя ему и понравилась первая часть, отправленная мной, я убедил его, что новая книга будет лучше. Нет никаких врачей, сексапильных медсестёр. Есть люди и их желание жить. Я набрал последнюю строчку и нажал на кнопку «Сохранить». Осталось придумать только название, я хотел посоветоваться с Райном, но подумал, что уже знаю его ответ. Быстрыми, уверенными движениями я напечатал «Взывая к богам».
Утром шёл дождь, а небо было серым и тяжелым. Распечатанный экземпляр книги лежал на скамейке и весь уже промок. Где-то вдалеке слышались звуки машин и голоса персонала. Я сидел неподвижно, прислушиваясь к каждому звуку, в любой момент готовый услышать голос Райна или скрип его коляски. Я обманывал себя сознательно, оберегая от невыносимой боли. Боли, как говорил Райн, которая помогает нам чувствовать себя живыми. Я чувствовал себя мёртвым. Пламя, горящее внутри, сжигало меня, испепеляя все чувства и мысли. Кто-то позвал меня, но я не мог пошевелиться. Время, которое я считал своим другом, превратилось во врага. Когда дождь прошёл, я встал и пошел за вещами. В хосписе меня больше ничто не удерживало.
– Эд. Ты меня слышишь? Это потрясающе. Я не мог до тебя дозвониться, в квартире  сказали, что ты её продал. Почему ты так быстро ушёл с вручения? Эд?
– Фред, привет. Да, у меня другие планы.
– Где ты? Давай встретимся, обсудим твою новую книгу…
– Боюсь, друг, в ближайшее время я буду недоступен. Новую рукопись пришлю по почте.
– Да, но…
Звук дороги заглушил мой ответ и, выключив телефон, я положил его на соседнее кресло. Прохладный ветер ударял мне в лицо, освежая его под палящим солнцем. Мне хотелось лететь, и я вдавил педаль газа. Машина понеслась по пустынной дороге, оставляя за собой пыль и грязь.