Алые полчаса

Она стояла на берегу с полупустой бутылкой вискаря, бросая взгляды глазами, посаженными глубоко внутрь черепной коробки, в эту удивительную даль, такого большого, чёрного, а местами Азовского моря.

— Perpetuum mobile! — Произнесла она и добавила, — интересно, чтобы это могло значить на языке рыб, о чём это я вообще?

 

Она всё ещё была достаточно красива, ну как — на любителя, конечно. Её волосы забавно развивались на ветру: один из них штудировал санскрит, второй историю Парагвая, а третий читал «Приключения Бонифация». Их развитие шло не по экспоненте, но скорее медленнее, по синусоиде — с приливами они, с остервенением, брались за ум корнями, а с отливами просто свисали амёбами вниз.

Она часто приходила сюда или туда, порой оттуда или покамест, и ждала у моря погоды. Заскорузлыми пальцами, она поправляла пенсне, а кургузые кривые ноги её увязали в иловых отложениях Кайнозоя, сигнализируя о помощи пальцами тех самых ног, подаренных ей при рождении.

Но ей не было холодно или зябко, пусть даже промозгло стоять или лежать у моря, так как внутри неё билась агония, согревая всё её естество до дрожи в лодыжках и ладошках. Лишь редкие, но частые порывы южного ветра Берендея бередили в ней редкие, как её брови, воспоминания о прошлом, «past simple» так сказать...

— Девушк, а можена с вамэ как бэ позна... — начал было краб, но когда увидел её озлобленное и одновременно одухотворённое, пусть и полное счастья лицо, вздрогнул и на всех парах уже мчался по мостовой, далеко позади оставив берег, а где-то впереди светофор уже мигал «зелёным» и редкий пешеход там становился ещё более редким.

— Кильватер, ватерлиния, полиспаст, когерентность, энтропия, — произнесла она нечленораздельно и отхлебнула ещё вискаря.

 

Каждый день, на протяжении 0,6 лет и 3-х месяцев, она выходила на этот берег одевшись во всё чёрное — для контраста с рыжим песком, этого, заросшего камышом старого пляжа.
«А ведь когда-то, в детстве, здесь бегали велоцирапторы», — думалось ей достаточно регулярно. Но парусник с алыми ЛГБТ-моряками так и не показался.

— Ну, что ш... — Прошипела она и поползла домой, где её ждал старый патефон с заезженной пластинкой Юры Лозы и патиссон, который давно пора было бы уже съесть, замариновать или выкинуть, пусть он и был подарком Грея, который грел не хуже песни «Плот»...

Сморкалось.