Взгляд назад и взгляд вперёд

       Небанальный факт: в каждый данный момент времени человек находится в какой-то определённой точке на оси времени. Это может быть минута (этому соответствует минутное настроение, эмоция), день, неделя, месяц / месяцы – состояние эйфории в качестве примера вряд ли подойдёт; скорее, затяжная депрессия; а вообще за длительные периоды времени всевозможные “душевные состояния” многократно сменяют одно другое, “это нормально”, и т. д. В целом из этой точки возможны два взгляда: вперёд и назад. Нет, вру, даже три, а то и четыре: ещё окрест себя [* Примечание_01] – чтобы, например, сориентироваться в пространстве, в ситуации, и внутрь – что-то вроде интроспекции, ауторефлексии, исследования собственного “внутреннего мира” [* Примечание_02].
 
       [* Примечание_01 – “Я взглянул окрест меня — душа моя страданиями человечества уязвленна стала. Обратил взоры мои во внутренность мою — и узрел, что бедствия человека происходят от человека, и часто от того только, что он взирает непрямо на окружающие его предметы”. (= Здесь двойной взгляд: и на 360°, и внутрь. И ещё, господи, возможен как прямой взгляд на вещи, ясный и чёткий, объективный, трезвый, так и “искривлённый”, мутный, исковерканный всевозможными иллюзиями, желаниями, фантазиями, предвзятостями, суевериями, просто по невежеству и скудоумию. – Взгляды-сущности множатся чуть ли не бесконтрольно. Оккам-то куда, интересно, смотрит?) – А. Н. Радищев “Путешествие из Петербурга в Москву”]

       [* Примечание_02 (Achtung! Longread! – в смысле, примечание “очень длинное”) – “В себя ли заглянешь? — там прошлого нет и следа: / И радость, и муки, и всё там ничтожно…”; […] “… И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, – / Такая пустая и глупая шутка…”  (= Тройной, по всем азимутам: и внутрь, и назад, и окрест!) – М. Ю. Лермонтов (чемпион!) “И скучно, и грустно…”. 
      
       “В себя ли заглянешь? — там прошлого нет и следа” – это, как видим, совмещение двух взглядов: текущего, вот именно в этот момент времени,
и взгляда “обратного” (взгляд исследует область под названием “Прошлое”, но ничего там не находит). Но если быть до конца въедливым, то всё, что человек ни видит, чувствует, мыслит – всё без остатка происходит “внутри” человеческой субъективности, и всё это исключительно взгляд “внутрь себя”, длящийся ровно столько времени, сколько длится мысль, чувство, впечатление. Человек обращает взгляд в прошлое, испытывает какие-то чувства, в его памяти всплывают различные эпизоды, события, “воображение явственно переносится в отдалённое, цветущее время его молодости” (слегка видоизменяя фразу К. Победоносцева из его книги “Праздники Господни”), но всё это происходит в его памяти, воображении, умственной сфере “здесь и сейчас”, в данный актуальный момент времени, имеет сиюминутный характер. Потому что живёт, дышит, материально существует человек со всей его “субъективностью” и “духовным миром” только в этот момент времени и ни в какой другой. Оттого, в сущности, взгляд только один – внутрь себя, а “взгляды”, названные выше, – лишь его разновидности.

       Любая мысль, любой мыслеобраз, ощущение, представление, переживание – если индивид хотя бы в минимальной степени отдаёт себе отчёт в том, что нечто из перечисленного его посетило, – это всегда взгляд внутрь себя, сиюминутный, мгновенный, действительный лишь постольку, поскольку индивид находится в данной точке на оси времени, а находится он там, на оси, между прочим, всегда, последовательно и безостановочно перемещаясь от одной точки к другой.

       Человек всегда ощущает и внешний мир, и переживает свой внутренний мир только в модальности “сейчас”. Вообще всё на свете. Вот помрёт, выйдет из линейного потока времени, освободится от телесных обременений – тогда, возможно, явится какая-то иная модальность, более объёмная, что ли, разнофокусная. Но на сегодня же всё, любые мысли, ощущения, переживания существуют, живут, развиваются, угасают, чередуются со скоростью – не света и не звука, нет, но времени, пока человечишка в него погружён; со скоростью мысли, ощущения, впечатления, переживания, постоянных  переходов между ними – когда быстротечно, сиюсекундно, когда медленно, тягостно: у всех в нервной системе по-разному протекают процессы возбуждения и торможения. Ещё могут быть воздействия на особо чувствительных натур со стороны атмосферных условий и солнечных вихрей, различных фаз Луны и т. п.   

       А если уж совсем занудливо, то все мысли, чувства и проч. складываются из ускользающих, быстролётных мгновений, которые, тяготея и ассоциируясь друг с другом, объединяются в некую целостность, в некое более или менее однородное по мысли и чувству образование, протяжённое во времени. Например, отдадим дань нынешней ситуации, в течение двух или трёх минут / получаса / трёх-четырёх часов кряду инженер-конструктор оборонного предприятия раздумывает о том, как повысить защищённость боевой техники и военнослужащих от губительного воздействия вражеских беспилотных летательных систем и аппаратов. Каждая, условно говоря, секунда, а лучше сказать, единица времени – это носительница той или иной части, элемента, составляющей этой мысли. [Пояснение. Единицы времени как носители того / иного умственного или душевного состояния “думающего и чувствующего субъекта” были объявлены нами таковыми (= носителями) лишь для удобства, для некой наглядности, чтобы получился их симбиоз “Единица времени + Ментальная единица”. На самом деле никакого времени не существует – см. наши посты от 09 ноября 2023 г.]. Единицы тяготеют друг к другу и образуют некий массив, более или менее плотную массу, которую внутренне скрепляет и удерживает преобладающая в течение определённого периода времени мысль либо какое-то иное состояние внутреннего мира человека. И в нашем примере этот той или иной степени концентрации и гомогенности (в мыслительный процесс всегда примешиваются какие-то посторонние “шумы”) массив или даже сгусток можно было бы назвать “Мысль / Мысли, соображения о защите от БПЛА”. Чувства, ощущения, мысли и прочие ментальные единицы, “образы и картинки” имеют самое различное время существования – от нескольких секунд-минут (“Ой, в ухо стрельнуло!”; “Ох, сегодня утром как закололо в боку, но потом, слава богу, быстро отпустило”) до многих лет (“Работа писателя над романом-эпопеей продолжалась более 20-ти лет”); разумеется, с неизбежными вкраплениями иной природы – нужно было время и прочим занятиям уделять). – Конец Примечания_02]. 

***     ***     ***     ***     ***

       Ну вот, с самого начала куда-то в сторону увело. Всё-таки надо придерживаться большей строгости в изложении. Посмотрим, может, и удастся. 
      
       Будем рассматривать только первые два “взгляда”: ретро- (= назад) и проспективный (= вперёд). Начнём с “назад”. – “Мы, оглядываясь, видим лишь руины” (И. Бродский).

       “Приходит он (= бог старости) к прожившему полвека / И говорит: «Оглянемся назад, / Поищем дел, достойных человека…». / Увы! их нет! одних ошибок ряд! / Жестокий бог! он дал двойное зренье / Моим очам; (= Вот же они, взгляды: и назад, и вперёд! и ретро-, и проспективно!) пытливое волненье / Родил в уме, душою овладел. / «Я даром жил, забвенье мой удел», — / Я говорю, с ним жизнь мою читая…” (Н. А. Некрасов).

        “Куда ни взгляну я, встречаю везде неудачу, / И тягостно сердцу, что лгать я обязан всечасно…”; […] “Душа человека какие выносит мученья!”; […] “Свиданье! / Разбей этот кубок: в нём капля надежды таится. / Она-то продлит и она-то усилит страданье, / И в жизни туманной всё будет обманчиво (sic!) сниться / Свиданье” (= Всё равно что грезить о невозможном, о несбыточном; а если вдруг сбудется, то станет ещё хуже); […] “Но больно, / Что жребии жизни святым побужденьям враждебны…” (А. А. Фет).

       “А прошлое кажется сном, / Томит наболевшую грудь... ” (Из романса) и т. д. – Ряд может быть продолжен до бесконечности; это вообще одна из основных тем, красной нитью проходящая через весь корпус мировой литературы, всё зависит от общей начитанности и литературной эрудированности контент-менеджера аккаунта и вообще любого владеющего пером, решившегося затронуть данную либо сходную тематику.

       Не будем, однако, отвлекаться от основной нити повествования, обещались же. Не только, “ошибки” и “руины”, конечно. Там, в прошлом, ещё и некие памятные, приятные, волнующие моменты, мгновения, часы и целые периоды, которые можно было бы без особого преувеличения назвать счастливыми. – Не у всех, конечно, но у некоторой части сограждан вполне может возникнуть желание вернуть былое, воспроизвести и вновь пережить лучшие дни и часы жизни. Если дать волю холодному, бесстрастному рассудку, то осознание невозможности, неисполнимости этого сокровенного чаяния может стать источником переживаний, окрашенных в мрачные тона, производящих на психику угнетающее действие.

       Теперь попробуем сформировать пару “Тезис – VS. – Антитезис”, а затем, если получится, вывести их синтез. Тезис – М. Монтень: “Пусть детство смотрит вперед, старость — назад: не это ли обозначали два лица Януса? Пусть годы тащат меня за собой, если им этого хочется, но отступать я наметил не иначе, как пятясь. И пока мои глаза в состоянии различать картины этой чудесной, безвозвратно ушедшей поры, я то и дело устремляю их в её сторону. И если молодость покинула мою кровь и мои жилы, всё же, на худой конец, я не хочу вытравлять её образ из моей памяти: “Уметь наслаждаться прожитой жизнью означает жить дважды” (Марциал)”.

       Антитезис – Н. Крандиевская-Толстая: “Что же осталось от прошлого? Немного стихов, дневник, разорванный в горькую минуту, да шкатулка с письмами, раскрыть которую так же страшно, как разрыть могилу. Мир вам и покой, дорогие останки! Пусть внуки потревожат вас бестрепетной рукой – моя ещё дрожит от прикосновения к вам. Сохранился ещё пустой флакончик из-под французских духов “Moulineux”, когда-то любимых. В минуты слабости (всё реже и реже) я открываю его и вдыхаю знакомый женственный запах, обольстительный и тревожный. Так пахнет далёкая жизнь. Так пахнет – прошлое” (Н. Крандиевская-Толстая).

       Общие контуры того или иного отношения к прошлому в целом наметились. Теперь “взгляд, устремлённый в грядущее”. Он помимо приятных переживаний и ощущений, обычно определяемых, когда говорим о будущем, как “предвкушение”, – летний отпуск, встреча со старыми друзьями по истечении напряжённой трудовой недели, любовное свидание и т. п., наряду с ними может содержать целый ряд достаточно болезненных мыслей, образов и представлений, особенно по мере увеличения возраста жизни. Вновь Н. А. Некрасов: “Разбиты все привязанности, разум / Давно вступил в суровые права, / Гляжу на жизнь неверующим глазом... / Всё кончено! Седеет голова. / Вопрос решен: трудись, пока годишься, / И смерти жди! Она недалека... / Зачем же ты, о сердце! не миришься / С своей судьбой?.. О чем твоя тоска?.. / Непрочно всё, что нами здесь любимо, / Что день – сдаём могиле мертвеца, / Зачем же ты в душе неистребима, Мечта любви, не знающей конца?.. (= Ясно, что это совершенно то же, что и “Мне надо то, чего нет на свете, / Чего нет на свете…” – см. ниже) / Усни... умри!.. (1874).

       “Несбыточное грезится опять, / Несбыточное в нашем бедном мире…” (А. А. Фет).

       То есть впереди – всё та же невозможность (а) возврата к счастливому прошлому; (б) осуществления того, о чём мечталось, грезилось в юности и даже в более позднем возрасте, к которой добавляется ещё и неизбежность – увядания, упадка, убывания жизненных сил, пришествия недугов и, что очевидно, финального исхода. 

       “О, как сердце моё тоскует…” (А. Ахматова) – О чём, собственно (отвлекаясь от содержания стихотворения) и почему? – Вполне вероятно, оттого, что (а) смотрит назад – там невозможность; (б) смотрит вперёд, а там тоже невозможность и ещё, вдобавок, и неизбежность. Невозможность, как сказано уже было, (а) воспроизведения, повторения всего лучшего, что уже было в прошлой жизни; (б) невозможность преодоления всех противоречий, жизненных невзгод, сложностей, неурядиц и исполнения желаний, даже если страстно уповать на чудо, даже если чудо вдруг и произойдёт – подспудное сознание этого также привносит в душевное настроение свою толику отчаяния и безнадёжности. Наверное, потому, что чудо не может быть сколь-нибудь постоянным, улетучивается практически мгновенно, оставляя после себя горькое чувство опустошённости, потери и разочарования.

       Предварительный итог. У нас получилось нечто вроде логической фигуры, точнее, стали вырисовываться очертания фигуры, которую условно можно было бы отнести к логическим построениям. Тезис – “Взгляд назад”. Антитезис – “Взгляд вперёд”. Приблизительно то же, что и “Тезис”, но всё же богаче содержанием (добавился смысловой элемент “Необратимость”), и это, наверное, правильно и хорошо – обогащение, хотим сказать, не само содержание.

       Наконец, синтез. Он, конечно, далёк от того, что под этим термином подразумевается в классической логике, поэтому словоупотребление нестрогое. З. Гиппиус: “Песня” (1893; отрывок).

[…] Увы, в печали безумной я умираю,
Я умираю,
Стремлюсь к тому, чего я не знаю,
Не знаю…
И это желание не знаю, откуда,
Пришло откуда,
Но сердце хочет и просит чуда,
Чуда!
О, пусть будет то, чего не бывает,
Никогда не бывает:
Мне бледное небо чудес обещает,
Оно обещает,
Но плачу без слёз о неверном обете,
О неверном обете…
Мне нужно то, чего нет на свете,
Чего нет на свете.

       Источники, в нашем понимании, такого умственного и душевного настроения: (А) это, по-видимому, обратная сторона того чувства, что движение времени необратимо, фатально необратимо. Оно предельно остро переживается художественными, артистическими, поэтическими натурами. (Б) Здесь же, рядом, просто как вариация этого чувства, ощущения – воспоминания о каких-то лучших, наиболее приятных, волнующих, счастливых моментах прошлого, и невозможность воспроизведения в настоящем и будущем чего-либо подобного, и стремление преодолеть это расхождение “мечты, идеала и страстного желания с действительностью” тем или иным – реальным либо фантастическим – способом. У людей, наделённых художественным талантом, это прежде всего творчество. – Здесь, вероятно, допустимо и такое представление о “психологических и прочих механизмах” подобного “душевного состояния” и его, по возможности, преодоления. Непосильность “решения задачи”, недостижимость идеала может, тем не менее, породить в душе стремление добиться столь страстно желаемого неким радикальным усилием и порывом, сверхнапряжением, заведомо превосходящим человеческие возможности. И тогда как результат появляются произведения, насыщенные подобными интонациями и мотивами. В их основе – именно “порыв и неимоверное усилие”, ведь творческий процесс чаще всего сопровождается тем, что называется “муки творчества”. А они во многом вызваны (а) сложностью содержания и сопротивлением материала; (б) огромностью поставленной художественной и, даже можно сказать, метафизической, экзистенциальной задачи. Это один из путей преодоления, одна из попыток. Другой – глубокая печаль, беспросветная тоска, настроение уныния и безысходности – от сознания собственного бессилия. Такое состояние сходным образом задаёт импульс и питает содержание многих произведений, также рождающихся не иначе как через “муки творчества” и тяжкую борьбу с ними.

       Итак, подытожим. Что же означает это “Мне надо того, чего нет на свете...”? – Как минимум, (а) чтобы прошлое чудесным образом воскресло в настоящем во всей полноте его счастливых, сладостных, гармоничных моментов, событий, переживаний; (б) чтобы будущее столь же чудесным образом было избавлено от старения, увядания, перехода в небытие и т. д.

       И ведь по-человечески всё это так близко и понятно. Как обычно принято считать, поэту дано всего в нескольких словах, в предельно сжатой и лаконичной форме с изумительной глубиной и точностью выразить то, что испытывают и чувствуют многие и многие его читатели и поклонники, настоящие и будущие. “И если человек в страданьях нем, / Мне бог даёт поведать, как я стражду” (Кажется, Гёте, или эпиграф к одному из его произведений). И как я весь извёлся (вся извелась) в тоске по несбыточному.

       И в связи с этим ещё одно тематическое ответвление. В одной из своих статей, посвящённых русской революционной интеллигенции [* Примечание], Н. А. Бердяев отмечает как одну из характерных черт её мировоззрения и духовного облика крайний радикализм и фанатичность, “глобальность” и “чрезвычайность”, находившие отражение в их политических программах и в методах революционной борьбы. Помимо всего прочего это была ещё и по-своему закономерная реакция на огромность, непосильность, как со стороны вполне резонно могло показаться, стоящей перед революционерами задачи – свержение “махины самодержавия”. Сами-то они в минуты просветления и по здравом рассуждении не могли не видеть и не понимать, что в сравнении с “царским режимом” они всего лишь жалкая кучка заговорщиков. Впрочем, “стоящей перед ними задачи” – неверно; они сами перед собой поставили такую цель, такую задачу неимоверной сложности и гигантского масштаба. И достигнута эта цель, как им представлялось, может быть только запредельным  усилием воли, нечеловеческим напряжением всех сил. Отсюда и фанатизм, радикализм, исступлённость и “сверхмерность” во всём – от политических взглядов до бытового поведения. 
       [* Примечание – Почему-то, по прошествии изрядного количества времени,  думалось, что об этом говорится в работе “Истоки и смысл русского коммунизма”, но обращение к её тексту соответствующего  фрагмента не выявило. Да, там много говорится о целостности и тоталитарности, присущих мировоззрению интеллигенции, но вне связи этих качеств с огромностью революционных задач. Вынужденно полагаемся на память, точно указать источник пока не можем.]

       Что было потом, чем и как всё закончилось – это уже выходит за рамки нашей заметки. Важно только зафиксировать значительное сходство между революционными устремлениями русской интеллигенции конца XIX-го – начала XX-го века и сокровенными порывами, желаниями деятелей культуры того же периода. Безусловно, подобные умонастроения и “чувствования” характерны для любой эпохи [* Примечание], просто в данном случае совпадение выглядит особенно приметным. 
       [* Примечание – “Наши желания презирают и отвергают всё находящееся в нашем распоряжении; они гонятся лишь за тем, чего нет: «Он пренебрегает тем, что доступно, и гонится за тем, что от него ускользает» (Гораций “Сатиры”, I, 2, 108)” – (М. Монтень “Опыты” (1580)).]

       Неплохо, сходство установили. Но тотчас же нужно сказать, что отличие интеллигенции революционной от художественной значительно перекрывает их сходство, да и то больше внешнее. Художественная лишь предавалась туманным видениям, мечтаниям, неясному томлению, в глубине души понимая неосуществимость всего ими чаемого, но в этом, кстати, состоял один из источников её творчества: найти средства, слова, интонации, чтобы выразить болезненный разлад мечты и действительности. Чем больше был талант, тем убедительнее звучали все эти упаднические ноты и мелодии. Горечь, уныние, обречённость, тоска по идеалу выглядели необыкновенно красиво, изящно, утончённо; примиряли автора и публику с их незавидной участью, возвышали и одухотворяли, придавали жизни эстетически привлекательных красок. 

       И основная интонация произведений подобного жанра такая: печальное осознание того обстоятельства, что эти противоположные силы бесконечно будут терзать и мучить тонкую, нежную душу поэтического существа. Это неизбывное желание, стремление “мне надо то, чего нет на свете”, то бишь несбыточного, невозможного – и что сколь бы страстно всё это ни желалось, ни грезилось, “всё равно этого никогда не будет”. И что выхода из этого “неразмыкаемого круга” (А. Блок) нет. И два этих чувства, настроения без конца питают и усиливают друг друга. Это вечный сам себя восполняющий источник и стимул творчества и “вдохновения”. Дальше для художника начинаются уже главным образом “технические задачи”: воплотить наметившееся содержание в словесных либо музыкальных образах, интонациях, звуках. Процесс заведомо не предполагает какой-либо остановки и достижения конечного результата, заявленной цели – тем более. С каждым новым отрезком времени во столько-то лет (не хочется писать “эпохой” – излишне театрально, пафосно) всякое новое поколение художников решает всё ту же задачу, множа бесконечные вариации на заданную тему: “Но очередь наша, и кончится ряд испытаний / Не нами” (А. Фет). 

***     ***     ***     ***     ***

       Ещё надо отметить, что у революционеров и художников были совершенно разные “образы будущего”. У революционеров – захват и удержание власти, дальнейшее использование её инструментов для достижения своих практических и идеалистических целей, ведь были у них и такие, например, “мировая социалистическая революция”, “Всемирная Республика Советов” и т. п. У творческих личностей – сложно сказать определённо. Самые великие, не исключено, были в чём-то визионерами, духовидцами, прозревали внутренним взором иные миры, пласты и уровни реальности. Их образ будущего во многом неземной природы. Они были вне житейской суеты и обыденных понятий. У них была своя, уникальная система “ценностей и приоритетов” – см. их произведения, внимательно, вдумчиво изучайте.

       Невольно приходит на память: Серебряный век; однажды должен был состояться литературный вечер, на котором поэты выступали бы с эстрады с чтением своих стихов. К Ахматовой подошли и сказали, что она будет читать вслед за Блоком. Та взмолилась: “Александр Александрович, я не могу читать после вас!”. На что классик сурово ей ответствовал: “Анна Андреевна, мы не тенора”.

       Кто рангом пониже, то, предположительно, их “образ будущего” – выход в свет книг, литературные вечера и чтения, признание публики, слава, известность и авторитет в “литературных кругах и собраниях”, доброжелательная газетно-журнальная критика. Возможно, и “великие” какой-то частью своей “натуры”, пусть и скромной, всё же были и к этому причастны.

       Но, как мы уже сказали, артистический “образ будущего” в силу своей природы не может обрести окончательного воплощения, он прежде всего идеален, и творческий процесс не выстраивается в расчёте на какое-либо завершение. С появлением очередной группы “мастеров слова” их стремление к недостижимому идеалу возобновляется; глубочайший, единственный смысл – в самом движении: “Das Unzul;ngliche, / Hier wird’s Ereignis” (“Цель бесконечная / Здесь  в достиженье” (Финал “Фауста”). – Пижон! “Немецкий со словарём”!
 
       А вот у революционеров в чём-то существенном получилось: власть была захвачена, хотя на первых порах им самим не верилось, что их мечтания о политическом перевороте, о революции в России стали явью. И надо отдать им должное: деятелей первого периода революции характеризуют как людей неукротимой политической воли, железной дисциплины и организованности, колоссальной энергии (ради достижения каких целей она использовалась – другой вопрос). И пусть они этой властью обладали всего лишь краткий исторический миг, “образ будущего” и действительность для них на этот миг, но всё же совпали. Это потом уже “революция начала пожирать своих детей”, как выразился кто-то из наиболее заметных деятелей Французской революции, ставший одной из её первых жертв из числа “элиты”. Но в течение нескольких лет “первые руководители Республики Советов”, а среди них были и подлинные романтики, идеалисты, ведь не одни только циники, сумасшедшие и проходимцы, честно пытались соединить “революционные идеалы” с действительностью и даже кое-что смогли сделать. 
    
       И по душевному складу они были совершенно разными людьми, что так естественно и понятно. Революционеры – это фанатичность, одержимость идеей (не все, конечно, но многие, особенно на первых порах). У творцов гораздо более сложная, но и весьма тонкая, хрупкая душевная организация. Склонность к меланхолии, депрессиям, она же важная часть “творческого механизма”. Едва ли способны они были к радикальным порывам в “практической жизни”. Но в литературной, творческой жизни – безусловно; любое произведение, как мы уже “об этом” указывали – результат сверхусилия. Обретались всецело в идеальной сфере – иначе и не могло быть. Революционеры, вынося за скобки упования и фантазии о “мировой революции”, – прежде всего в практической, хотя и своеобразной (деньги на “революционную агитацию и пропаганду”, на “содержание и поддержку соратников”, на оружие и проч.).

       Вот ещё какое замечание. Религия – это ведь тоже в каком-то, и весьма существенном смысле – желание, попытка, стремление сверхъестественным, нечеловеческим усилием, напряжением души, воли, разума, да и тела тоже, куда ж без него, без обуздания и умерщвления плоти – решить высшую, запредельной сложности “задачу”, “проблему”. Какова “проблема”, таковы, такого же накала и градуса должны быть и предполагаемые пути и способы решения, преодоления и победы над смертельным врагом. (Не слишком нравится, совсем не нравится это вот “решение проблемы”, стиль временами прихрамывает, но суть передана верно).
 
       И крайняя аскеза, умаление плоти, причём в таких формах, которые едва может измыслить воображение вкупе с самой выверенной логикой, – тоже своего рода радикализм, в чём-то сходный с революционным. А многие революционеры и были аскетами на свой лад. У Н.А. Бердяева справедливо отмечается, что “интеллигенция скорее напоминала монашеский орден или религиозную секту со своей особой моралью”, и, дальше, что в её среде “выработалась фанатическая раскольничья мораль” (“Истоки и смысл русского коммунизма”). 

       И далеко не только аскетизм, но и многое другое в религии, а на самом деле, совершенно всё – это, в сущности, “Мне надо то, чего нет на свете”. Апостол Павел: “Вера есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом” (“Послание к евреям”). С полным основанием можно ставить знак равенства: = “Но сердце хочет и просит чуда, / Чуда! / О, пусть будет то, чего не бывает, / Никогда не бывает…” (З. Гиппиус).
 
       И теперь уже точно заключительное соображение. Всякая религия и всякая революция претендует ещё и на мессианизм. Явить миру благую весть, собрать под её знамёна “весь род людской”, вывести на путь “спасения, освобожденья” и привести ко всеобщему счастью. Мессианизм – также своего рода страстный порыв к невозможному, к небывалому, стремление к “тому, чего нет на свете”; также требует колоссального, сверхчеловеческого напряжения сил. Для смертных существ, сколь бы выдающимися они по своим качествам ни были, это невозможно. Удалось, и то не до конца, всего единожды в истории, причём Богочеловеку. Ни мессианство окончательно не восторжествовало, ни избавления от смерти не состоялось. Высшая сила, как и положено, исполнила свои обетования. Теперь всё упирается в кадры. Люди по-прежнему малодушны, мелочны, суетны, корыстолюбивы, тонкого вкуса и интереса к вопросам жизни и веры не обнаруживают, заповедей и дел Божиих сторонятся. Вот Лето Господне и не наступает. Сами виноваты.