01-08. Мария Антонова

Макар Максимович Донской.
РУССКАЯ ГОТИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА.
Эра мистического реализма и сентиментализма.
ЭЛЕКТРИЧЕСКАЯ КАССАНДРА.
Роман.



       
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. МАРИЯ АНТОНОВА.
       
— Таким образом, по состоянию вины ее, будет учинено жестокое наказание, коим избрана смертная казнь, — строго произнес Мирон Кощеев.
       
Скорлупский предложил выслушать пленницу.
       
— Кстати, как ее имя?!! — встрепенулся он.
       
— Кассандра! Так ее все знают. Гражданские имя-фамилия — тоже имеются… Мария Антонова! Солдатка она. Мужа давно у нее нет. Он дезертировал, — лет с десять как тому назад. А может сгинул где, замерз на сопке, пока не выяснено точно, — затрещал Мирон, — так мне звать ее?
       
— Зови, немедленно!
       
Привели женщину. Мирон держал Антонову за ошейник. Хотя ноги пчеловод ей развязал, но руки остались крепко связанными в кистях. Пленница оказалась одетая в одну нижнюю рубашку.  Черные с проседью волосы ее висели растрепанными. Рост ее казался совсем маленьким. Совершенно босые ноги, напитавшиеся отходами и грязью. Взгляд женщины напоминал сумасшедшую.
       
Пряжкин внимательно посмотрев на Антонову, с пикантностью в тоне, произнес:
       
— Сумасбродка!
       
Скорлупский предложил Антоновой рассказать как все случилось, и каким образом она стала пленницей Зверюгина и пчеловода.
       
— Есть еще Гундамо! — преданно заявил Мирон Кощеев. — Жирный Гундамо.
       
— Что за шут?! — удивился Иван Мартынович.
       
— Жирный Гундамо, по прозвищу Ваня де Бург.
       
— Помощник вора! — дополнил Трибилетский. — И где он сейчас?
       
— Бегал до деда Аверьяна. Скоро появится.
       
За окнами мелькнула фигура парня, крепкого телосложения, в черной косоворотке и льняном пиджаке. На голове его красовалась соломенная шляпа, популярное французское канотье, ценимое гребцами и модниками. Шляпа не шла Ване де Бургу. В общем-то выдавала его желание казаться старше.
       
Через мгновенье Гундамо появился на пороге.
       
Трибилетскому он не понравился. Осип сразу же схватил парня щепотью за ухо и втащил в дом.
       
— Теперь вся компания в сборе! — просиял Засадный, ударив себя по ляжке.
       
— Леонид, умоляю тебя, спрячь финку! Не пугай парня! Смотри, как моргает, видать боится.
       
Денди подвинули вошедшего Гундамо к Зверюгину.
       
Иван Мартынович напомнил Антоновой, чтобы та начинала рассказывать.
       
Мария кивнула. Бедняжка была напугана, и по-настоящему опасаясь за свою жизнь, неприминула улучить возможность спастись, настроившись спокойно изложить свою историю:
       
— Я часто выходила к морю. Умела настраивать себя на общение со стихией… Мне понятны ветры, горы, деревья и травы, — она вздохнула. — Это произошло неделю назад. Ранним утром, во время прогулки по тротуарам улицы Светланской я вдруг ощутила головокружение и безысходность, почувствовала острое, неодолимое желание тотчас идти за случайно встретившимся мне человеком. Не смогу, пожалуй, объяснить… — она обернулась на Зверюгина, и скользнула взглядом по Гундамо, — но я находилась в уверенности, что незнакомцу предстояло умереть. Следуя за ним до его дома у пристаней, я остановилась, и некоторое время постояла там, не зная, что предпринять далее. Наконец, поняв, что мои действия могут быть истолкованы превратно, я быстро ушла оттуда.
       
Дрожь пробежала по телу пленницы. Она вновь зашевелила сухими, растрескавшимися до крови губами:
       
— Мне ничего неизвестно о дальнейшей судьбе того человека, поэтому я не могу быть и виновницею его смерти. Слышала, здесь его называли Василек Захудалый. Мне очень жаль Василька.
       
Все участники драмы, собравшиеся в светлой горнице, стояли. Никому не пришло в голову сесть. Иван Мартынович, отодвинув стул, грузно уселся.
       
— Мария Антонова, продолжайте! Мне нравится вас слушать!
       
Женщина согнула руки в локтях, прижав кулачки к плечам. Звук ее голоса, походил на колыбельную песню, какого-то давно утраченного мотива, со странной и жуткой мелодией:
       
— Узнав о смерти Захудалого, мне подумалось, верно я была права, когда собиралась предупредить его об угрожавшей ему опасности. Никакого воздействия на Василька я не оказывала. Гроб у его двери я бы не смогла выложить из камней и земли. Представьте себе, какая сложная это затея! А нагрузка для меня весьма большая. Я ушла, когда потеряла надежду на разговор с незнакомцем. Не думаю также, верно ли я смогла бы ему хоть слово сказать.
       
— Вы упомянули гроб? Не угодно ли будет объяснить эту деталь? Мирон, сделайте одолжение, блесните красноречием!
       
— Что скажешь?.. Василек Захудалый, одиноко жил… Вышел он из двери своего дома, глядит, а у порога, насыпана могила. Крест осьмиконечный камнями поверх выложен. Видела то моя сводная сестра,  старуха Дарья Потничевская, как Кассандра уходила оттуда. Через пару деньков и преставился Василек. Все знали, что Антонова забеременеть ищет от первого встречного. Вот и решили, что она печаль смертную навела ему. Скручинился тот, от несчастья одурманился в конец, да и помер!
       
Скорлупский посмотрел с удивлением на Антонову:
       
— Что же? Вы скажите свое слово. Мы с удовольствием выслушаем вас!
Антонова преобразилась, сделавшись жестче и ярче. Слова ее стали звучать тише:
       
— Муж мой действительно гнал меня забеременеть где угодно. Только в данном случае мною руководила скорбь-кручина по незнакомцу, которую я испытывала. Вовсе — ни любовь. К тому же после травмы, полученной мною, при попытке расстаться с жизнью, я бы даже не смогла и помыслить приставать к кому бы то ни было. 
       
— Повеситься хотели? Этого священники не любят, знаете ли…Но вы желали покончить с собою после отказа, полученного от всех солдат гарнизона, так ведь?! — участливо заметил Иван Мартынович. — Вот же еще. Ваши мысли текут далеко отсюда… Даже если бы вы захотели лечь с мужчиною, скажем, или с двумя, отвлеклись бы вы от своих всегдашних унылых помыслов-сотаинников? Не думаю! А ведь уныние соделывает руки, висящими подобно плетям, а ноги обутыми в железные башмаки, сполна загруженными под стопы и пятки, острыми камнями…
       
— Уверяю вас, — воскликнула Антонова. — Мне там, у его дома, совершенно нечего было делать! И в том, что Василек скончался — я невиновна.
       
— Иван Мартынович, — растерянно залепетал Мирон Кощеев, — откуда вы все знаете?
       
— Я известный Марбургский профессор, — бесцеремонно заявил Скорлупский. — А это мои ученики: Лермонтов, Спартак и Володарский! — вожак отрывисто махнул себе спину, где толпились денди, держащие в руках трости, шарфы, цилиндры и револьверы. — У вас есть что-либо добавить? — улыбнулся он пленнице, осматривавшей в тот момент свои связанные пенькой руки, точно они закованые в цепи.
       
Мария забеспокоилась:
       
— Незнакомец не смотрел на меня вовсе! Шел он так, словно был не зрячим.
       
Скорлупский обратился к Мирону Кощееву:
       
— Конечно же, покойный, не мог быть увлечен истеричкой!
       
— Там же чары! Чары, ваше превосходительство! — часто задышал, сменив тон на нижайшеподобострастный, разгоряченный пчеловод.
       
— Что скажете, Мария?! — заинтересовался Скорлупский. — Были чары, черти, магия? Руны, быть может?!! Волшебство?! Религия?
       
Та совсем сникла, и перестала отвечать.
       
— Чего же вы, крестьянские дети, хотите добиться от сей скудоумной?! — затребовал Иван Мартынович, осматривая хрупкое тело Антоновой.
       
— Признания! — решительно заявил Мирон Кощеев.
       
— В чем?
       
— В доведении до смерти одиноко проживающего мещанина Василька Захудалого!
       
— Чем же она его извела?
       
— Колдовством, вероятно. Это вам и предстояло выяснить.
       
— Голод, холод, каторжную тюрьму и этапирование, она уже перенесла… Что еще хотите ей сделать?
       
— С распущенными волосами, отправить ее босою по улице в направлении Успенской церкви, держащую икону в руках! — сердито процедил Трибилетский. — Дать ей с собою в торбу молока, меда, масла, яиц и пряников.
       
Пряжкин беззвучно смеялся…
       
Засадный усмехнулся, покачивая часами, словно маятником…
       
Зверюгин оставался невозмутим…
       
Жирный Гундамо боялся…
       
Мирон Кощеев вспотел, грудь его болезненно вздымалась…
       
Иван Мартынович сохранял всегда присущее ему безмятежие…

 
      

М.Донской, 2024