Глава 6. Долгие проводы лишние слёзы

 

   Ещё сутки Матвеич обдумывал свой отъезд. Жена и сын, знавшие характер старика, старались лишний раз не беспокоить его словом. А Матвеич молчаливо бродя то в доме, то по двору или сараям, присматривал и обдумывал, что взять с собой. Он собирался в дальний путь не умирать, а жить. Пусть не долго, но жить. Как бы коротко это не было. Жить в тайге… Там, где обитала его душа. Матвеич любил природу. Любил лес, горы. Казалось бы… Ему, жителю деревни и так живущему не в душных стенах городской квартиры, должно было уже примелькаться всё это зелёное изобилие. Но нет! Не примелькалось.  Мысли о приближающейся скорой смерти, были конечно неприятны, но он их загонял в самый дальний угол, не позволяя завладеть его сознанием.

   Вечером сын стал догадываться. Застав Матвеича в сарае за сборами, спросил:
   - Бать, вижу задумал чего-то? Куда собрался?
   - На охоту сын. На охоту… Прогуляюсь, душу отведу. Мне хорошо там… В горах… Там вольно. Суеты нет. Там я силу в себе чувствую.
   - На долго?
   - Насовсем…
   - Бать!.. – начал было Степан, но Матвеич остановил, положив сыну руку на плечё.
   - Степ, ты не спеши… Не говори ничего. Отец твой старенький уже. ПОжил… Жил всяко. Где-то глупо, где-то спешно, где-то интересно. По разному… Есть, что вспомнить. Вас двоих вырастил. Жену любил. Люблю… Жил для вас, ни для кого больше… Вы у меня самое дорогое, самое ценное. Но, сынок, видать пришло моё время… Я ведь, в молодости думал, сносу мне не будет. Всегда шутя говорил, что доживу до ста одного года. А оно вишь, как жизнь распорядилась. Пораньше маленько. Ну видать так надо… Ты, Стёп, матери не говори и меня не останавливай. Я уже всё продумал. Пасека на тебя остаётся. Хочешь держи, хочешь продай. За матерью ухаживай. Плохо не дождался я, когда ты женишься. Но видать не судьба… Когда женишься, не позволяй снохе мать обижать.
   - Бать, ты сдурел?! Какая тайга!.. Куда ты собрался?.. Вылечим! Тебе ещё жить, да жить!
   - Тише, сын. Не шуми… Не спорь. Пустое это… – отец строго посмотрел на сына.
   – Уеду рано утром на коне. Как помру, конь вернётся домой. Вот тебе и знак будет. Собаку брать не стану. Собака не уйдёт от меня. Если и уйдёт то не скоро. А конь, как только душа высвободится, сразу уйдёт. Кони душу видят. Как только меня не станет, он  обязательно домой вернётся.
   - Бать. Вот ты обрадовал. Ты про нас с матерью подумал. Ладно я… Про мать подумал. Она ж изведётся, как узнает!
   - Вот про вас-то как раз и подумал. Ты вспомни, как народ, кто этой хворью болел, в овощей превращались и как с ними, потом нянькались. И тому, кто болеет жизнь не в радость и тому, кто за ним ходит, жизнь адом становится.
   - Какой ад, за родным отцом ухаживать?!
   - Ухаживать! – крикнул отец, ударив раскрытой ладонью по дну перевернутой, деревянной бочки, стоявшей рядом.
   Бочка глухо ухнула как большой барабан.Понимая, что его крик и гул бочки может услышать жена, Матвеич в полголоса, но также строго продолжил:
   - Чёрта лысого! Ухаживать!.. И всё! Наш разговор окончен! Решение я принял. Будет так!
   От волнения Матвеич часто задышал и взялся за правый бок.
   - Вот же зараза, - сказал он сдавленным голосом, - опять.

   Было видно, что внезапный приступ боли остановил гнев старика.
   - Бать, ну вот… пойдём приляжешь. В какую тайгу ты собрался?
   - Стёпка, ты вроде большой у меня вымахал, а дурак. Какая постель? Ты видишь мне туда надо, - Матвеич указал рукой в сторону ближайшей горы. Меня туда тянет… Значит там ждёт меня, что то. Может и лекарство там! Понимаешь дурья ты башка? Учу вас учу, а толку нет… Как были  глухими и слепыми так и остаётесь. Одна в церкву меня тянет! Второй в больничную койку. Не для этого всё со мной… Не для этого. Чингиз мне вчера подсказал… - старик оборвал себя на полу фразе,  видя недоумённый взгляд сына. – Да не смотри ты так(!) с головой у меня всё в порядке. Объяснять долго. Объяснения все в том, что я тебе с малолетства пытался втолковать, а ты всё это за сказки принимал. А теперь… Теперь объяснять поздно. Матери ничего не говори. Скажешь после... мол на охоту поехал. Ну и всё… А там дальше видно будет как, что пойдёт.

   Матвеич, понимая, что этот разговор не будет иметь конца, если его не прекратить вовремя, подошёл к сыну, и положив руку ему на плечё сказал:
   - Не серчай сын, так надо… Так будет лучше. Так будет правильно. Я по-тихому соберусь, уеду рано утром. Ты за мной не ходи… Искать меня не нужно. Матери потом всё расскажешь, после того как я уеду.
   Он похлопал Степана по плечу и вышел из сарая.

   Едва восток стал чуть светлее, чем запад, старик вышел на крыльцо. На душе скребли кошки так, что хотелось выть. Сознание говорило ему: Куда ты, старый дурак?! Остановись! Куда ты идёшь? Почему бросаешь родных? Как они без тебя? Но внутренний голос был упрям и неумолим, он просто твердил, «так нужно», «так будет правильно».

   Не спеша и аккуратно Матвеич навесил на спину Чингиза сумины, в которые с вечера было уложено всё необходимое чтобы выжить: пуховый спальник, патроны, ружьё, запас еды и одежда для смены. Другую мелочь не столь важную, но необходимую в дороге, старик уложил в рюкзак, висевший за плечами.
Проверив подпруги седла, он погладил коня по круто изогнутой шее.
   - Ну, что Чингиз!.. Поехали.
   Конь уже давно ждал, когда хозяин сядет в седло и в ответ на слова старика, только посмотрел в его сторону большими темными глазами, в которых отражалась луна. Жеребец нетерпеливо перебрал ногами и встряхнул всем телом так, что волна пробежала от кончика носа до самого хвоста. Железные удела, которые он пережёвывал сбрякали по зубам. 
   - Сей час Чингиз, сей час… Не спеши. Ещё намаешься возить меня по горам день и ночь, - сказал старик, видя нетерпение жеребца.

   Матвеич ещё раз окинул взглядом дом, его подворье, постарался увидеть пасеку, но в темноте её было не разглядеть. Снова вздохнув, подвёл коня к лежавшему вдоль загона бревну и уже с бревна  уселся в седло.
   Чингизу не нужно было напоминать, что делать. Как только старик опустился на его спину, конь резво, быстрым шагом  застучал кованными копытами по утоптанной дороге. 
   Выехав в переулок занятый своими нелёгкими мыслями, старик вздрогнул от неожиданного окрика, который раздался со стороны соседского забора:
   - Дед Гриш! А ты мамку мою не видел?

Соседский мальчишка Лешка тот, что вчера встречал его, после приезда из больницы, стоял в тени забора и был еле различим.
   - Лешка, ты чего в такую рань на улице. Ещё и без шапки! Утро холодное. Простынешь. Давай бегом в дом! Мамка твоя, в туалете наверное.
   - Нету её в туалете, я смотрел.
   - Ну, значит в сарае или в бане. Давай бегом в дом. Придёт твоя мамка, никуда не денется.
   Матвеич не останавливал коня, поэтому последнюю фразу он говорил, когда мальчишка был уже позади.
   Лешка стоявший в тени забора, в фуфайке со взрослого плеча, и больших сапогах, был похож на гнома, который вышел проводить старика.