Часть 3. Забери меня далеко-далеко отсюда 1

Тео согласился дать серию концертов в Провансе. Турне стало едва не провальным. Песни Эдит, которые хотели слышать зрители, он петь так и не смог. А его собственный репертуар был мало кому интересен.

В ореоле Пиаф Тео был почти звездой. На нем держалось первое отделение, а когда он исполнял с ней их дуэт, в оглушительном шквале криков «Эдит!» нет-нет да и звучало его имя. Ему этого было достаточно, главным для него был ее триумф, он так дорого ей обходился! На концертах она сжигала себя, как свечу, подожженную с обоих концов.

Теперь Тео выходил к публике один на один. Без поддержки Эдит, без ее советов... Пока она была рядом, ее присутствие придавало ему решимости. Она не просто верила в его талант и грядущий успех, она была в них убеждена. И заражала его. Без нее к нему быстро пришло понимание, что певец он начинающий и к сольным концертам еще не готов, а поблажек ему делать никто не собирался. Даже в память об ушедшем кумире, которого он и не пытался собой заменить.

Меж тем скандальная пресса окончательно слепила в общественном сознании образ последнего «Месье Пиаф», слабохарактерного, но корыстного. До того, кем Тео был в действительности, дела не было никому. На его концерты шли не для того, чтобы послушать его голос, которым Тео к тому же владел пока не вполне уверенно. Шли, чтобы узнать, что в нем нашла великая Пиаф.

Тео стоял, ослепленный огнями рампы, перед погруженным во мрак залом, от этого лишенным лиц, анонимным, но живым и дышащим. По рядам то и дело прокатывалась волна смешков и перешептываний. Слов было не разобрать, но нетрудно представить: «Как не совестно! Воспользоваться доверием умирающей женщины. Слышали, теперь у него и вилла на Лазурном берегу, и счет в банке на кругленькую сумму. Интересно, зачем ему петь? Да и певец из него так себе!» Не свистели, и на том спасибо.

Он не сдался и отработал сполна все заявленные концерты. Каким бы ни было отношение публики, как бы ни хотелось ему порой бежать со сцены прочь. Это была еще не победа, но и не поражение.

Однако вскоре для Тео и вовсе стало невозможным петь во Франции: на выручку сразу накладывался арест. Музыкантам платить было нечем. Разве что из собственного кармана. А тот был пуст. К счастью, Баррье удалось подписать для Тео контракты на гастроли за рубежом, где не читали французских газет. Потому приходили послушать певца, а не полюбоваться на последнего мужа Пиаф.

Тео погрузился в работу. Совершенствовал технику. Стал выплескивать боль в песнях. Его исполнение приобрело глубину, стало правдивым. Публика это чувствовала.

Время от времени друзья уговаривали его отвлечься. Возили на отдых, знакомили с девушками. Тео не отказывался. Но забыть Эдит не получалось.

Бывая в Париже, он шел на кладбище к ней. Всегда заходил в лавку напротив центрального входа и даже не смотрел на многообразие выставленных там цветов и траурных венков.

 – Здравствуйте, месье Сарапо! Ваши цветы доставлены, – неизменно приветствовала его хозяйка, извещенная о его приходе заранее, и выносила горшочек фиалок. Так напоминавших Тео глаза Эдит. Теперь он мог их увидеть только в синеве этих простеньких трепетных цветов. Тео благодарил грустной улыбкой, молча расплачивался и нес фиалки Эдит.

На Пер-Лашез он чувствовал себя в большей степени дома, чем где бы то ни было. Да и не было у него больше дома.

Образ Эдит часто присутствовал в его новых песнях. С Тео продолжали работать многие поэты и композиторы Пиаф, привыкшие творить для нее по «индивидуальным лекалам». И песни для Тео создавали под него. Так появилась «Вернуться в Грецию»:

И время проходит,
А я остаюсь здесь,
Потерявшись в толпе,
Которая не понимает.

Ничего, ничего не поделать,
Ничто не достаточно велико
На всей земле,
Где я всюду слышу

О той утраченной любви,
Которую мы нашли.
Ту потерянную песню,
Которую мы пели.

Зачем нужна любовь?
Любовь не нужна совсем,
Если на несколько радостей
Столько горестей.

К началу 1970 года Тео выплатил все долги Эдит. Это было истинным облегчением. Он это сделал, он смог!

Тео вернулся во Францию и начал снова выступать там. Его стали приглашать на телевидение. В одной из передач Тео публично объяснился и рассказал об истинном положении вещей. Травля в прессе сошла на нет.

За шесть с половиной лет, прошедших с момента ухода из жизни Эдит, Тео превратился в профессионала. С ним стали сотрудничать популярные авторы, для него написал несколько песен Шарль Азнавур, не забывший, чем обязан Пиаф. В репертуаре Тео теперь были и веселые песни, но грустных оставалось больше. И тема Эдит в них нет-нет да угадывалась.

В жизни Тео появилась Жаклин, хорошенькая белокурая диктор телевидения. Они стали жить вместе. Казалось, все налаживается. Но пустота в его душе не заполнялась, а глаза оставались потухшими.

***

28 августа 1970 года Тео проснулся в отеле в Лиможе, где проходили его гастроли, со странным чувством, что день будет особым. Оставался один концерт. Последний. А поздно вечером после концерта Кристиан отвезет его машиной в Париж.

В театр варьете он отправился, как обычно, загодя, собираясь немного пройтись по городу. Тео спустился к стойке администратора. Сидевшая за ней девушка приветливо ему улыбнулась:

– Всего доброго, месье Сарапо! Надеюсь, ваше пребывание у нас было приятным…

 – Все было замечательно, – улыбнулся в ответ Тео своей меланхоличной улыбкой. Он оставил ключи от номера и направился к выходу.

 – Месье Сарапо, – окликнула его администратор. – Вы бы взяли зонт: ночью обещали грозу и ливень. Дождь уже накрапывает.

Тео посмотрел наружу сквозь широкую стеклянную дверь, к которой как раз подошел. Улица была залита ослепительным солнцем, только-только начавшим клониться к закату. Потоки света отражались в стеклах витрин магазинов и расцвечивали здания яркими, чуть красноватыми красками.

– Синоптики ошиблись. Я давно не видел такого чудесного солнца. Не думаю, что мне понадобится зонт, – обернулся к своей собеседнице Тео. Ему показалось, что в ее глазах промелькнуло какое-то странное выражение, но она растеряно промолчала.

В театре Тео прошел на сцену проверить все ли готово к концерту, не упуская ни единой мелочи. Так же, как делала это Эдит. Распелся. После чего удалился к себе в уборную и начал гримироваться. На столике у зеркала среди туалетных принадлежностей приютилась статуэтка святой Терезы рядом с плюшевым зайцем Эдит и ее фотографией, сделанной во время выступления. Это были его талисманы.

Вошел Луи Баррье с пачкой газет, передовицы которых пестрели изображениями Тео на сцене в окружении заголовков крупным шрифтом.

– Тео, не буду поздравлять тебя прямо сейчас – предпочитаю сделать это после концерта – но, по-моему, это успех! Стоило большого труда завоевать расположение французской публики, но тебе удалось. Отзывы в прессе восторженные! Мне уже звонил Кокатрикс с предложением, чтобы ты дал сольные концерты в его «Олимпии» этой осенью, – импресарио похлопал Тео по плечу и разложил газеты веером перед ним. При этом Тео заметил, что Луи принюхивается.

– Откуда здесь запах роз? Ты разбил флакон с духами? – спросил Баррье, озираясь в поисках осколков стекла на полу.

– Нет, – удивленно ответил Тео, не понимая, почему Луи пришла в голову подобная мысль. Но тут и сам почувствовал, что в гримерной слышен отчетливый аромат. Но не искусственного парфюма, а роз, срезанных поутру и еще подернутых жемчугом росы. Плотно сжатые лепестки которых медленно раскрываются в тепле помещения, и цветы начинают расточать вокруг волнующее благоухание.

– Это не духи… – Луи вновь окинул глазами помещение, и его пальцы вдруг впились в плечо Тео. – И здесь нет ни одного цветка!

– Я пока еще не настолько знаменит, чтобы поклонники присылали букеты перед концертом, – покачал головой Тео. И рассмеялся, охваченный необъяснимо-радостным возбуждением. – Но здесь и в самом деле пахнет несуществующими розами.

Луи, напротив, сделался очень серьезным:

– Только не сочти, что я сошел с ума, но я уже был свидетелем подобному. Перед поединком Марселя Сердана за звание чемпиона мира по боксу Эдит просила святую Терезу даровать Марселю победу. Накануне боя мы вот так же почувствовали в ее гримерке запах роз, и я тоже подумал, что разлили духи. А Эдит пояснила, что это знак, который всегда посылает святая Тереза, чтобы дать понять, что исполнит просьбу. Как ты знаешь, Сердан победил.

– Она мне рассказывала о том случае. Но то, чего хотелось бы мне больше всего на свете, исполнить не властна даже святая Тереза.

– Не торопись с выводами. Может, это Эдит просила о чем-то за тебя «там»? – Луи поднял глаза кверху. – Ну, не буду мешать, тебе скоро на сцену.

Баррье вышел, предоставив Тео готовиться к выступлению.

Тот концерт стал апофеозом его карьеры. Тео пел для Эдит. Он смог, наконец, спеть ей о своей любви так, как не умел раньше. И когда прозвучали финальные ноты песни, которой концерт должен был завершиться, овации не стихали. Тео зашел за кулисы перевести дух. К нему подошел Луи.

– Жарко! – улыбнулся ему Тео, разгоряченный выступлением. На его висках бисером блестели капельки пота, тонкими струйками стекали по щекам, вдоль шеи в расстегнутый ворот рубашки. – Лулу, они хотят, чтобы я пел еще!

– Тео, это потрясающе! Они твои! Жаль, ты уже исполнил весь свой текущий репертуар. Может, споешь какую-то песню «на бис» или что-то из более старого? Если не устал…

Тео думал не больше доли секунды. Решение пришло само, поразив своей очевидностью.

– Лулу, предупредите, пожалуйста, музыкантов, что я буду петь «Зачем нужна любовь».

Если бы в подмостки у ног Баррье прямо сейчас ударила молния, наверное, он удивился бы меньше.

– Ты уверен, Тео? Последний раз ты пел ее вместе с Эдит… Все эти годы ты отказывался ее даже репетировать!

– А сегодня спою. Обе партии, свою и Эдит, – со спокойной улыбкой твердо ответил Тео. – Музыканты помнят песню, я тоже. Будет импровизация!

Луи снова с сомнением посмотрел на Тео, прошел за задним занавесом к оркестру и передал просьбу. Музыканты нерешительно переглянулись. Но Тео уже стоял на сцене. Его встретила новая волна аплодисментов. Он наклонился к микрофону и объявил:

– Песня Мишеля Эмера, которую мы исполняли вместе с Эдит Пиаф, «Зачем нужна любовь».

Публика ответила восторженным гулом. Тео кивнул музыкантам. С первыми аккордами зал смолк, затаив дыхание. Тео начал первый куплет, поразившись, насколько легко звучит голос. Он пел так, будто не было смерти Эдит и этих ужасных шести с половиной лет… Пел, как пел вместе с ней, но лучше, увереннее:

Зачем нужна любовь?
Вечно рассказывают
Лишенные смысла истории.
Так для чего любить?

Между его репликой и репликой Эдит проигрыша не было. Тео набрал в легкие воздух, не без опаски собираясь перейти к тексту, который когда-то пела в ответ она.

В этот момент один из прожекторов вдруг метнулся в сторону зала… И в конце прохода между рядами выхватил из мрака бледное лицо с высоким лбом, изящные кисти рук с длинными тонкими пальцами. Игра светом, которой виртуозно владела она одна…

Любовь не объяснить.
Это что-то такое,
Что приходит неизвестно откуда
И вдруг захватывает вас.

Голос, такой родной, заполонил собой все пространство большого зала.

Вырез в форме сердца на скромном черном платье дизайна известного кутюрье… Знаменитый вырез нельзя было не узнать, а Тео узнал бы из миллиона…

Крошечная фигурка двинулась к сцене привычно неловкой походкой. Ее он тоже узнал моментально, и сердце бешено заколотилось.

Но когда опять настал черед петь ему, голос Тео не подвел. Он спел свою часть куплета все так же уверенно. Они обменивались знакомыми репликами: он сомневался в смысле любви, она убеждала. С каждым новым куплетом Эдит – а сомнений в том, что это она, не осталось – приближалась.

Она, которой высчитывали с точностью до нескольких сантиметров расстояние до микрофона – с таким трудом давался ей дополнительный шаг – шла сейчас под светом софитов к нему. Шла, как обычно, чуть сутулясь, но без усилий, свободно… И пела!

Тео поймал себя на том, что следит за ней, шевеля губами и повторяя про себя каждое ее слово. Так, как прежде следила за ним она. Так мать следит за первыми шагами ребенка с восторгом, любовью, смешанными с тревогой: удержится на ногах, не упадет? Падать Эдит явно не собиралась, и тревога Тео постепенно сменилась чувством огромного счастья, поглотившего его без остатка. Счастья оттого, что голос Эдит звучал звонко и в полную силу, а сама она шла легко и с каждым шагом становилась все ближе. Они снова пели вдвоем!

Наконец она подошла, Тео быстро сделал пару шагов к рампе и протянул руку Эдит, помогая взойти по ступенькам на сцену. Он коснулся ее ладони, горячей, живой, настоящей! Эдит допела песню, стоя рядом с ним, держа за руку, как когда-то. Тео смотрел ей в глаза с упоением, глаза Эдит отвечали ему тем же.

Шквал оваций, казалось, сметет их со сцены. Тео сбился со счета, сколько раз занавес закрывали и вновь открывали. Зрители поднимались на сцену, дарили Эдит огромных размеров букеты. Цветы тут же оказывались в руках Тео, он уносил их за кулисы и сразу возвращался к ней.

Эдит улыбалась залу. Как обычно счастливо, благодарно, немного смущенно, глядя куда-то поверх голов зрителей, стараясь охватить всех восхищенным, лучащимся взглядом. Как всегда в такие минуты от нее исходила особая аура, превращая Эдит в ослепительную красавицу.

Тео не мог на нее наглядеться. Когда он видел ее в последний раз, она казалась лет на двадцать старше своих сорока семи лет. Теперь ее лицо – без малейших следов болезни, страданий – помолодело. Тео был так взволнован происходящим, что не мог произнести ни слова. Эдит первая вполголоса обратилась к нему. В своей манере, как ни в чем ни бывало:

– Ну, хватит поклонов, пойдем к тебе в гримерку, своей у меня теперь нет. Дай знак, чтоб занавес больше не открывали.

– Ты разве не будешь петь?

– Нет, – мотнула Эдит головой, – это твой триумф, Тео. Я просто хотела разделить его с тобой.

Она увлекла его за руку за кулисы. Навстречу бросился Луи Баррье:

– Тео, ты должен петь эту песню на каждом концерте! В память об Эдит… Успех ошеломительный! Эдит не напрасно старалась.

– Конечно, Лулу, мы будем петь ее вместе с Эдит, – кивнул Тео. Луи ответил слегка ошарашенным взглядом:

– Тео, с тобой все в порядке?

– Разумеется. Мне давно не было так хорошо!

– Ладно, иди, собирайся. Я переговорю с музыкантами и еще загляну к тебе.

Луи, казалось, не замечал Эдит. Тео был обескуражен и не знал, как спросить, почему он с ней не здоровается.

– Тео! – нетерпеливый оклик, который Эдит сопроводила кивком головы и привычно требовательным жестом, прервал раздумья Тео. Она уже стояла в дверях его гримерной. Тео спешно вошел вслед за ней. Едва он прикрыл за собой дверь, Эдит стремительно подошла и уткнулась носом ему в грудь, как часто делала прежде, и прошептала:

– Вот мы и одни... Я рада, что мой верный Лулу с тобой, но не могла дождаться, когда ты его спровадишь. Я так соскучилась!

Тео сомкнул руки вокруг ее плеч, пальцы с наслаждением узнавали знакомые контуры ее тела. Он обнимал Эдит, борясь с соблазном прижать ее к себе еще крепче, опасаясь, что невольно раздавит, если поддастся порыву.

– Эдит, это действительно ты! Не могу поверить, ведь ты умерла…

– В моих песнях жизнь, а жизнь умереть не может! Ты пел, что любовь не нужна… Она нужна, потому что я здесь.

– И ты не больна?

– Ты же видишь, что нет!

– Но как?

– Неважно! Важно, что мы снова вместе.

Эдит, наконец, нехотя высвободилась и опустилась на стул. Опять притянула Тео к себе, усаживая на соседний. Тео наклонился к ней, и теперь ее лицо оказалось почти на одном уровне с его собственным, он взял ее голову в руки, принялся покрывать поцелуями без разбора лоб, щеки, губы... Мечтательно произнес:

– Глаза у тебя все такие же, фиалковые… Как же я их люблю!

Эдит засмеялась. Искоса метнула на него быстрый взгляд, снизу вверх. Один из тех, что делали ее столь притягательной. Потупилась. Запустила пальцы в копну его вьющихся волос, игриво взъерошила и спросила:

– Как ты жил без меня, мой большой глупый мальчишка?

– Я не жил… Работал, много работал. Потому что должен был оправдать твои надежды. И не хотел, чтобы на тебе висели все эти долги.

– Да, тебя не пощадили… Зритель может быть очень жесток. Он не прощает нам обманутых ожиданий, нашей слабости, промахов… Прости, я так мало смогла тебе дать! Бросила «на растерзание львам», не успев как следует подготовить. Это я в детстве пряталась от отца в цирке шапито, где он работал, рядом с клеткой со львами. Мне они нипочем! – Эдит озорно хихикнула. – А у тебя такого опыта не было, ты рос в нормальной, любящей семье. Но у меня не было выбора: если б я не вывела тебя на сцену, тебя бы вообще никто не узнал… Прости!

– Эдит, любимая, зачем ты извиняешься? Ты дала мне больше, чем я мог вообразить в самых смелых мечтах. Моя жизнь с тобой была такой же фантастической, какой бывает только сказка…

– О! Скорее ты годился на роль прекрасного принца, у тебя для этого все данные. Я могу быть в лучшем случае Дюймовочкой, – фыркнула Эдит уже с иронией и следом пожаловалась обиженно: – Думаешь, я не замечала, как смотрят на тебя все женщины?

– В них нет и тысячной доли твоего обаяния, твоего магнетизма. Я видел только тебя, и ты это знаешь! Ты полностью изменила мою жизнь и меня самого… Заставила смотреть на вещи иначе. В той квартире на бульваре Ланн я словно второй раз родился. Я люблю тебя все так же, потому что любить сильнее невозможно!

Эдит покраснела, совсем как девчонка.

– И я люблю тебя, Тео! Очень люблю. Ты тоже знаешь… Ты лучшее, что было в моей жизни. И ты был мой! Тебя ни с кем не нужно было делить. Тебя не нужно было звать, ты всегда был рядом, – Эдит взяла короткую паузу и попросила, пряча эмоции: – Пойди, скажи, пусть мне приготовят чаю.

Тео выглянул в коридор и увидел идущего к нему Луи.

– Я еду прямо сейчас с музыкантами, а тебя отвезет Кристиан, – обратился импресарио к Тео. – Тебе что-нибудь еще нужно?

– Да. Хотел попросить кого-нибудь принести чай.

– Чай? В жару ты обычно пьешь минералку. Там у тебя в гримерной несколько бутылок «Перье». Я достал их из холодильника загодя, чтобы ты не простудил горло…

– Вы же знаете, что Эдит всегда любила чай и выпивает по двадцать чашек за день.

– Я распоряжусь, чтоб заварили, – покачал головой Луи. – Боюсь, ты переутомился. Такие концерты, как сегодняшний, требуют большого нервного напряжения. Я проходил это с Эдит… Кристиан ждет в машине. Не засиживайся. До Парижа несколько часов езды, а тебе необходим отдых.

– Хорошо. Мы скоро тоже едем.

Тео вернулся к Эдит. Закурил, откинувшись на спинку стула, медленно выпуская белесые змейки дыма к потолку.

– Все куришь? Голос испортишь! – неодобрительно проворчала Эдит.

Тео без возражений загасил сигарету. Раздался стук в дверь, и вошла одна из ассистенток театра с подносом:

– Ваш чай, месье Сарапо…

Тео поблагодарил, взял чашку и поставил перед Эдит. А сам на этот раз уселся прямо на пол у ее ног и положил руку на спинку ее стула так, что его свисающая кисть касалась плеча жены. Он и раньше так делал: мог невзначай дотронуться до Эдит даже во время интервью, чуть отведя пальцы в ее сторону.

– Ты поешь все лучше! – заметила Эдит, с наслаждением прихлебывая чай мелкими глотками. – С самого начала ты все схватывал с поразительной быстротой. Я и тогда говорила, что ты превзошел мои ожидания. А сейчас у тебя больше драматизма, чем у Монтана. Ты мог бы стать еще одним Жаком Брелем! Правда, второй Брель не нужен, но ты вполне способен его потеснить. Твое место в числе первых, я сразу это поняла!

– Ты часто мне снилась, – неожиданно произнес Тео безо всякого перехода, никак не реагируя на ее похвалу. – Я ждал и боялся этих снов одновременно.

– Потому что знал, что я утром исчезну, как ты пел?(2)

Тео понурил голову и кивнул:

– Я и сейчас боюсь, что исчезнешь…

Эдит ласково потрепала его по щеке и заглянула в глаза, Тео перехватил ее руку и прижался к ней губами. Эдит развернула его ладонь к свету, провела мизинцем по кольцу у него на безымянном пальце.

– До сих пор носишь?

– Тебя удивляет?

– Удивляет? Не знаю… – она смущенно повела плечами. Отставила чашку. – Трогает. Мой первый брак распался, когда я случайно увидела, как Жак перед концертом снимает кольцо и кладет в карман. Таким будничным жестом, знаешь... Ему напомнила ассистентка. Я зажмурилась, чтобы не видеть и чтобы скрыть слезы. А он даже не обратил внимания, что я сижу рядом! Я поняла, он не впервые так делал… Глупо, но во мне что-то оборвалось. Мы остались друзьями, он славный. Только быть и дальше его женой я не смогла..

Тео снова коснулся губами ее руки.

– Эдит, твой голос на дисках и это кольцо – самое дорогое, что у меня есть! Я ношу его всюду. Всегда…

Глаза Эдит заблестели.

– Мальчик мой… Ты совсем молод! Я очень хотела, чтобы ты был счастлив и без меня. Очень. И безумно боялась, что ты меня забудешь. Видишь, какая я эгоистка? – прибавила она виновато, не отнимая руки. – Но я была согласна ждать…

– Я не забыл! Публика тоже не забыла… – Тео сжал ее пальцы и тихо добавил, качнув головой: – Эдит, без тебя я не счастлив.

Эдит улыбнулась ему очень нежно. Обняла Тео за шею свободной рукой, положила его голову себе на плечо, прижалась щекой и принялась перебирать пальцами вихри его волос:

– Тео, я больше не уйду, не исчезну. Если ты этого хочешь, мы будем вместе всегда. Только…

Тео вопросительно посмотрел на нее.

– Тебе придется выбрать между сценой и мной. Это должно быть твоим решением! Я не могу… не имею права принимать его за тебя.

– Эдит, я хочу быть с тобой! Ты же знаешь, я стал петь прежде всего потому, что хотела ты…

– Но у тебя настоящий талант! Ты так мало успел. Так много не сделано…

– Без тебя мне это не нужно, – удрученно констатировал Тео, выпрямился, глядя перед собой куда-то в одну точку, но по-прежнему не выпуская ладонь Эдит из своей.

– Тебя ждут… – предприняла последнюю попытку Эдит. Тео сразу понял, куда она клонит:

– Жаклин очень милая, но… это все не то! Я встречаю женщин и в каждой пытаюсь отыскать твои черты. Я всюду вижу тебя, только не нахожу! Это не длится долго... Жаклин заслуживает большего, чем потратить лучшие годы на мужчину, который непрестанно думает о другой.

– Хорошо. Все будет так, как ты хочешь, любовь моя! Тогда нам пора, – Эдит решительно встала, продолжая удерживать Тео за руку. Его лицо озарилось широкой счастливой улыбкой:

– Мы приедем в Париж и снимем номер в гостинице на первое время. А Жаклин я завтра же все объясню.

Эдит мягко улыбнулась и покачала головой:

– Тебе не придется… Едем!

Они вышли из театра, держась за руки. На улице Тео поднял голову. Обещанный дождь так и не начался, а в чистом безоблачном небе, сплошь усеянном звездами, сияла луна. Полог, сотканный лучами небесных светил, струился, мерцая, на молчаливый город, погруженный в торжественную тишину, словно храм.

Тео устроил Эдит на заднем сидении. Против обыкновения, она сделала ему знак сесть не рядом с ней, а впереди возле шофера.

В машине Тео пребывал в задумчивости. Кристиан разговорами не докучал. Время от времени Тео поглядывал в зеркало заднего вида и ловил в нем улыбку Эдит. Ему хотелось снова ее обнять. Почему он не сел с ней? Предстоящая дорога начала казаться нестерпимо долгой. Тео принялся высматривать, где бы можно было попросить Кристиана притормозить, чтобы пересесть к Эдит.

Но их машина уже покинула Лимож, и подходящего места все не попадалось. Внезапно Тео заметил, что дворники машины мечутся по лобовому стеклу в какой-то безумной пляске, не успевая смахивать стекающий по нему непрерывный поток воды.

– Откуда взялся ливень? – недоуменно обратился Тео к Кристиану.

– Не просто ливень, гроза. Уже несколько часов, как и обещал прогноз. С утра к этому шло, – последовал растерянный ответ.

И тут же, словно в подтверждение слов Кристиана, совершенно черное небо разорвал сверкающий зигзаг молнии, вслед за которым гулко грохнул раскат грома.

Тео в панике обернулся: заднее сиденье было пустым. Он зашептал, как заклинание, хотя ему казалось, что он кричит отчаянно, выбиваясь из сил:

– Эдит, не уходи. Пожалуйста... Я не вынесу этого во второй раз! Я не могу без тебя. Я без тебя не могу!

В эту секунду впереди откуда-то вынырнул ослепительный луч фар. Кристиан резко вывернул руль, пытаясь избежать столкновения. Жалобно взвизгнули тормоза. На скользком шоссе машину занесло, закрутило в немыслимом вираже... И сотрясло от удара чудовищной силы. В глазах Тео полыхнул нестерпимо яркий свет, а все тело превратилось в один сплошной комок боли. Со стороны, где он сидел, в них на полном ходу врезался другой автомобиль. Как потом выяснится, водитель был пьян и не справился с управлением.

Тео был еще жив, когда его извлекли из смятого в лепешку кузова и спешно доставили в больницу Лиможа. Там, окруженный со всех сторон суетящимся медперсоналом, он с трудом приоткрыл веки. Неясные пятна перед глазами заколыхались, слились воедино, и в них постепенно отчетливо проступило лицо Эдит. С губ Тео слетел едва различимый вздох облегчения. Эдит стояла у его изголовья, держа одной рукой его за руку, а второй, едва касаясь, нежно гладила по лицу и тихонько шептала:

– Прости за эту боль, но по-другому исполнить твое желание было нельзя. Любимый мой, мой мальчик, мой Тео, отныне мы вместе навсегда! Не бойся ничего. Я с тобой. Боль скоро уйдет…

Тео совершенно не чувствовал боли. Он улыбнулся Эдит одними газами и увидел, как она улыбается ему. От этого стало безмятежно-спокойно…

На миг все померкло. И следом глазам Тео открылась уходящая в бесконечность дорога, по которой он шел рука об руку с Эдит. Она вела его к свету, излучающему Любовь…

***

Известный телеведущий Мишель Дрюкер, оказавшийся случайно в окрестностях Лиможа и, по его словам, спешно прибывший в клинику, скажет позднее, что последним словом Тео было имя «Жаклин». Это была та малость, которую Дрюкер мог сделать для спутницы Тео, напрасно ждавшей его той ночью. Но Тео произнес другое имя. Имя единственной женщины, которую любил, которая была его женой и с которой соединился в вечности(3).

Чашка остывшего чая осталась стоять нетронутая на столике у зеркала в гримерной рядом с фотографией Эдит, на обороте которой рукой Тео было написано: «Эдит, тебе, любимая».

Тео Сарапо – Теофаниса Ламбукаса – похоронили в одной могиле с мадам Ламбукас, известной всему миру как Эдит Пиаф, ее отцом и дочерью, умершей в возрасте двух лет от менингита, еще когда Эдит в юности пела на улице.

На строгом надгробии из темно-серого мрамора с бронзовым распятием, подернутым мшистым налетом патины, родители Тео поставили памятную табличку с надписью: «Нашим дорогим детям» и фотографиями Эдит и Тео, смотрящими друг на друга.

Завтрашние влюбленные
Будут любить друг друга без причин.
Разрываясь от счастья,
Связанные по двое,
Они пойдут в небеса
Вечной процессией
Одной дорогой…(4)

***

…те, кто любил друг друга,
Действительно любил, настоящей любовью,
Однажды встретятся вновь
Там, во времени, и навсегда.
И я уверена, что теперь
Наши влюбленные вместе…(5)

(1) Из песня Эдит Пиаф «Забери меня».
(2) Строка одной из последних песен из репертуара Тео Сарапо «Да, я хочу жить».
(3) В той аварии погиб один только Те.
(4) Песня из репертуара Эдит Пиаф «Завтрашние влюбленные».
(5) Песня из репертуара Эдит Пиаф «Песнь о любви».