Гоголь

   День уходил. Солнце плавно погружалось за линию горизонта, отсвечивая розовым закатом октябрьское небо.

   — Будет ветрено и холодно, – подумал я.

   Открыл дверцу камина и разжёг огонь. Затем подошёл к письменному столу и взял, законченный, буквально вчера, свой первый роман. А может поэму. В конечном итоге это совершенно неважно. У Пушкина «Евгений Онегин» - роман в стихах, а у Гоголя «Мёртвые души» - поэма в прозе.

   Дрова в камине уже разгорелись и от него шло приятное тепло. Я накинул на плечи плед, включил торшер и сел в кресло перед камином, чтобы погрузиться ещё раз в свой, казалось бы, шедевр.

   Последняя фраза была написана ещё вчера и поставлена точка. Помню, что я тогда медленно поднялся, сжимая и разжимая пальцы обеих рук, как первоклашка после длительного времени написания первых букв и слов ленинградской вставочкой*. «Мы писали, мы писали, наши пальчики устали!».

   Нет, я ручкой не писал, даже не долбил клавиши пишущей машинки, набивая мозоли на подушечках пальцев.

   Я плавно нажимал подпружиненные литеры клавиатуры ноутбука. И всё равно руки устали. С непривычки.

   То ли дело забивать гвозди. Удар – и готово, ещё удар – и снова готово!
 
   Чтение не задалось. Голова была заполнена мыслями о всякой ерунде. В городской квартире шёл ремонт, а прораб был такой… Такой. Обычный простой прораб-работяга.
 
   Любая инициатива наказуема. И это он выучил ещё в армии, навсегда!

   — Как скажете, так и сделаем! Потому что, если где-то – что-то – как-то, то его будут бить по шее! А кого же ещё? 
               
   Так и сказал. Он знал, что говорил. Был бит, и не раз.

   Словом, все понимают, что такое ремонт и сколько нервов и сил он отбирает. И самое главное – поглощает драгоценное время.

   А вымотанному и измождённому ремонтом человеку уже совсем не до работы. Душ–ужин–кровать, или ужин–душ–кровать, или кровать–душ–завтрак.

   — Надо, надо перечитать всё, что написал.

   Первое произведение – и сразу роман. Либо – блин, либо – Букер! Ну, кто не герой?! Я – герой.
 
   Фломастер начал шуршать по страницам. Эйфория тщеславия угасала и испарялась.
 
   Сам себе я говорил, что всё сделанное – naturalis stercore**. Прямо настоящее.

   Кто-то точно может сделать лучше. А у меня как-то всё очень мелко, нет того, нет другого. Ничего нет.

   Ничего…
   Ни жизни, ни юмора, ни того, ни сего. Даже секса с эротикой…

   Появилось желание что-то поправить, исправить, сократить, дополнить.

   Но была уже глубокая ночь. Хотелось спать.
 
   И уснул …

   Наутро, продрав глаза, сообразил, что свой роман надо отдать «на прочитать» своим друзьям – Юре и Нюре. Они – мои постоянные критики. Во всём. Настоящие, не слюнявые. Если плохо – то плохо. Если здорово – то здорово. Если Юра говорит хорошо, то Нюра – плохо. И наоборот.
 
   Я их люблю, а они меня критикуют. Ну и друзья! Заразы!

   Позавтракал. Надо иметь силы, чтобы спор с друзьями был на равных. Яйца всмятку, сосиски, чашечка кофе. Отличный утренний заряд бодрости и энергии.

   Включил компьютер. Пробежал по монитору ещё раз и принтер застрекотал. Сначала выплюнул первую часть, затем – вторую. Всё в двух экземплярах. Один Юре, другой – Нюре. На это ушло почти две пачки бумаги и два часа времени, с которым и случился дефицит.

   Звонок отвлёк меня и срочно позвал в дорогу. Где-то всё горело, исчезало, тонуло (какие ещё напасти есть?) без меня.

   А я супермен.

   Я всё могу. Потушить. Осушить. Поднять со дна. Откопать. Наконец – прыгнуть с парашютом и удачно приземлиться.
 
   Короче куда-то полетел. Роман повременит.

   По дороге заскочил в свой ремонт, с благодарностью к себе, отметив, что роман напечатан и лежит на столе.

   Попробую завтра его отвезти.

   Новый вечер.
   Новое утро.
   Новый день.
   И снова новый вечер.

   Я опять сел перечитывать роман.
   — Завтра уж точно его отвезу. Точно!

   У камина было приятно работать, его тепло обволакивало, под треск горящих дров хорошо мечталось, а пламя успокаивало мятущийся разум.

   И… началась правка и чистка…

   Мне решительно ничего не нравилось.

   И я пошёл на самые крайние меры.

   Первая часть романа в двух экземплярах, а затем и вторая, тоже в двух экземплярах, были съедены огнём камина, возле которого я сидел.
Две части моего романа горели долго и плавно, как слог повествования.
   Осталась только горка пепла.

   — Гоголь! Чистый Гоголь! – подумал я.

   Собрал пепел. Оба тома. Оделся и быстро поехал к Юре и Нюре.

   Они встретили меня на пороге.

   — Ну, заходи скорей! Заждались совсем! Давай, давай! Вот тапки и за стол! Мы только чай собрались пить, с тортиком. А где твой шедевр?

   Мне ничего не оставалось делать, как протянуть им вазу для цветов, в которой покоился прах моего шедевра.

   Юра и Нюра заглянули в вазу, переглянулись и хором сказали:
   — Прям, Гоголь!..


ПРИМЕЧАНИЯ:
* Вставка, вставочка - перьевая ручка, в которую вставлялись металлические перья. В Петербурге (Ленинграде) говорили вставка. В Москве говорили ручка.
** Naturalis stercore (латинский)- натуральное дерьмо.