Бомжиха

                Рассказ               
После долгого ступора бело-красный поплавок удочки Ивана Сергеевича пустился по водной глади канала в кадриль.
- Тяни! – подскочил со складного стульчика на ноги Гроев, хотя, казалось, он давно уже дремлет, «приговорив» пять баночек пива.
Иван Сергеевич схватил удилище и стал энергично наматывать леску на катушку. Рыбина сопротивлялась, пришлось сбавить темп и выводить её к берегу, где уже стоял любитель пенного напитка с внушительного размера сачком наперевес. Гроев ловко подвёл его под сазана и поднял зеркального красавца на поросшую густой весенней травой дамбу, где расположились приятели.
- Килограмма полтора будет! – радовался как ребёнок Иван Сергеевич.
- Да на все два потянет! – уверенно констатировал товарищ. – По руке чую.
Но это была последняя поклёвка. Молодое апрельское солнце щурилось на лиман уже с приличной высоты, и рыба «ушла на обед». Ни мур-мур! Казалось, и камышу стало жарко, он клонил свои длинные нежно-зелёные побеги к прохладе воды, а отдельным даже удавалось с помощью шустрого южного ветерка окунуться в канал головой. Камышовые острова-колонии простирались в даль лимана сколько хватало взора, здесь же, на обводном канале, заросли камыша и тростника тянулись вдоль берега. Жёлтое, голубое, фиолетовое и красное разнотравье устилало примыкавшую к лиману степь. Над нею пикировали свадебные пары уток, и селезень каждый раз настигал в конце концов приводняющуюся свою избранницу.
Нельзя сказать, что новоиспечённый пенсионер Иван Сергеевич Блогов и его сосед по лестничной площадке сорокалетний стоматолог Гроев были заядлыми рыбаками. Но в погожие деньки Блогова неизменно тянуло на природу, а в дни выходные и праздничные он приглашал соседа то на речку, то на озеро, то на лиманы «закинуть удочку». И тот с удовольствием становился пассажиром блоговского жигулёнка.
- Ну, что, Сергеич, сматываем удочки?
- Да, Коля, своё мы взяли.
Садки, полные рыбой, опустили в непромокаемые «слюдяные» мешки и поставили в багажник.

В полдень дорога в город уже отдыхала от снующих туда-сюда машин, и «копейка»-ветеран отечественного автопрома словно обрела вторую молодость, с удовольствием резво шурша по асфальту. Иван Сергеевич знал это шоссе «наизусть», и потому, ведя машину, успевал смотреть не только вперёд, но и по сторонам. Изумруд озимых полей, умытые окна белых хат и кирпично-красных домов, нежно-розовая пена цветущих садов, стаи весёлых голубей над крышами, лениво пасущиеся на зелёных толоках и выгонах гуси, куры, козы, телята – всё пело гимн вступившей в свои права весне. А пирамиды тополей в белоснежных известковых юбочках вытянулись по обеим сторонам трассы в торжественном эскорте.
Дорога в райцентр вела через хутора и станицы. В самой большой на пути – вилась вдоль ограды обширного погоста. Гроев, клевавший носом, очнулся от полудрёмы.
- Сергеич, вы давно были на нашем городском кладбище? – вдруг спросил он.
- Год назад, на провода. А что?
- Видели, сколько уже табличек с номерами на поле, где хоронят бомжей и биоматериалы?
- Да, обратил внимание…
Коля передёрнул плечами, прогоняя сонливость, и со скрипучим металлом в голосе заявил:
- Я вам как стоматолог скажу: съеденный кариесом зуб надо удалять! А наше государство то равнодушно к бомжам, то нянчится с ними - временами.
Не сразу Блогов отреагировал на реплику сидевшего рядом пассажира. Не тут же растаяла на лице Ивана Сергеевича беспечная улыбка весны. И всё-таки он ответил:
- Плохо не это. Скверно, что общество, то есть мы, не считаем их за людей.
- Да какие там люди?! – зло хмыкнул Гроев. – Вши на теле человечества.
- Вот-вот, многие этим убаюкивают свою совесть. А ведь бомжами не рождаются!
Кладбище осталось позади, Блогов переключил скорость и добавил газу.
- Спешу я как-то на работу, опаздываю, шлёпаю по лужицам, растёкшимся на тротуаре. Осень в тот год выдалась плаксивая.
Иван Сергеевич достал из кармана рубашки пачку «Нашей марки», зажигалку, переселил огонёк с неё на сигарету и открыл слева от себя форточку дверцы.
- Перед самой моей конторой, возле «Пятёрочки», ты знаешь, - продолжил рассказ взволнованный Блогов, - смотрю – человек пять толпится возле входа в магазин. Подошёл. В нос ударил резкий запах мочи. Раскинув руки, лицом к серому небу лежал в дырявом замусоленном пальто, широких вытертых до ряднушечки штанах и сбитых, с чужой ноги, ботинках без каблуков мужчина. Возраст не определишь – грязная борода во всё лицо. Бывшая когда-то кожаной кепка плавала в ливнестоке, разделявшем дорогу и тротуар. Ладони в цыпках и ссадинах тоже были обращены к плачущему мелким секущим дождём небу. «С утра нализался!» - истерила дамочка, похожая под жёлтым зонтом на гриб. «Куда милиция смотрит?!» - возмущённо вопрошал из-под капюшона дождевика солидный товарищ. «А как воняет!» - ужасалась девушка в приталенном розовом плаще, зажимая перламутровыми длинными наращёнными ногтями симпатичный маленький носик. Я опустился рядом с бомжом, приложил ухо к его груди. Сердце еле трепыхалось. Пощупал пульс. Едва-едва… «Скорую вызвал кто-нибудь?!» – закричал я. Группку любопытных обличителей как дождём смыло. Позвонил с мобильного. Скорая, конечно же, приехала не скоро, хотя я не сказал, что лежит без чувств бомж, сказал, человеку плохо. Фельдшер, брезгливо морщась, заподозрила инсульт. Вдвоём с матерящимся водителем загрузили на носилках бездыханного мужчину в машину, и скорая покатила в сторону ЦРБ. Кстати, доктор, скажи. Ну, проблескивающий маячок – понятно. А зачем включают при этом сирену, которая воет на весь наш городок? Если пациент внутри скорой в сознании и слышит, его точно хватит инфаркт.
- Спецсигнализация! Положено, - поднял кверху указательный палец Коля.
- В общем, на работу я опоздал. Шеф и слушать меня не захотел, потребовал объяснительную. И хотя я в ней кратко описал всё то, что тебе сейчас рассказал, влепил выговор, без занесения.
Остаток пути рыбаки ехали молча. Вот очередной хуторок плавно перетёк в городскую застройку, и вскоре красная «копейка» подруливала к одному из подъездов пятиэтажки.
- Отнесём рыбу хозяйкам и выйдем во двор перекурить, - сказал Блогов, заходя в свою квартиру.
- Ты чё, Сергеич, забыл, что я не курю?!
От неожиданности предложения соседа Николай упустил на цемент лестничной площадки пузатый садок, и он растёкся у него под ногами серебристой шевелящейся лепёшкой.
- Прошу тебя, составишь мне компанию.
И в этой фразе Гроев услышал нотку, не позволившую отказаться.
По обрезанной осенью лозе вьющегося винограда, опутавшего серо-коричневой паутиной беседку, шло теперь усиленное сокодвижение, и с ампутированных ветвей свисали мутные крупные капли. Доктор, раскинув по спинке скамейки руки, терпеливо ждал, когда Блогов начнёт говорить. А тот не спешил, с наслаждением делая одну затяжку за другой. Наконец он спросил:
- Ты помнишь, как два года назад город только и говорил о смерти учителя Маева?
- Бича Маева, бывшего учителя, бывшего интеллигентного человека, - нетерпеливо откликнулся Николай.
- Ну, да. Я был с ним знаком, когда он ещё преподавал. А теперь табличка и с его именем стоит на том массиве кладбища, о котором ты вспоминал. Так вот слушай…

Почти три года ухаживал Маев за неизлечимо больной лежачей женой, разрываясь между домом и школой. В окна между уроками приезжал на такси, чтобы дать лекарства, сделать процедуры. Детей у них не было, от соцработника Георгий Петрович отказался, взвалив всё на себя. А когда похоронил свою Нину, стал рано утром, до работы, в любую погоду, бегать по аллеям пустынного городского парка - спасался от депрессии. Там однажды ему навстречу из висящего с ночи майского тумана и вырисовалась она. Женщина в такую рань была явно пьяна, её качало из стороны в сторону. Но Маева поразило не это, а то, что дамочка шла голая, то есть совсем. По её давно не мытой коже грязными струйками оседал туман. Она не свернула с дорожки, по которой бежал Петрович, и когда поравнялась с ним, его тоже качнуло, от ужасной вони – убойной смеси пота и перегара. И вонища исходила от почти идеальной фигуры молодой ещё, тридцать плюс, женщины.
Со временем необычное явление из тумана стало уходить в туман памяти ещё не очнувшегося от горя учителя. Осенью он начал по вечерам ходить на трибуны волейбольной площадки в том же парке. Постоянные игроки его приметили и предложили присоединиться к ним. Маев занимался волейболом в школьные и студенческие годы, любил его, ему не было ещё и пятидесяти, но выйти на песочную «поляну» отказался, пока не находя  в себе для этого силы. А вот болельщиком он был неизменным, сидел на трибуне, пока спортсмены не расходились.
Увлёкшись игрой, сначала Петрович почувствовал, потом боковым зрением увидел её на трибуне невдалеке от себя. Не было сомнений: в болоньевой, на два размера больше нужного, куртке с большими пятнами мазута, из-под которой крутые коленки прикрывал подол нестиранного платья, с торчащими во все стороны каштановыми волосами, было то самое майское явление из тумана. Дождавшись взора Маева, женщина пододвинулась в его сторону. И снова от неё шибануло в нос сивухой.
- Здрасьте!
- Здравствуйте! – нехотя ответил учитель, поражённый на сей раз её глазами: левый – карий, правый – голубой.
- Смотрю, вы всё один да один, - проварнякала неслушающимся языком разноглазка. – А вы не смотрите, что я бомжиха! Я хорошая, и тоже одна.
Петрович не знал, что ответить на это.
- Не хотите даже разговаривать, да? Конечно, я же не человек, бомжиха…
- Не в этом дело, - решил положить конец сцене Маев. – Терпеть не могу пьяных! – встал и, не дождавшись окончания увлекательной волейбольной партии, ушёл.
Следующим вечером она уже ждала Петровича на трибунах. Причёсанная, в относительно чистой синей шерстяной кофточке поверх выстиранного ситцевого платья в цветочек. Маев опустился на своё привычное место с краю скамьи. Бомжиха поднялась и подошла к нему.
- Здрасьте! А я сегодня не пила. Можно сесть рядом?
Учитель кивнул.
- Меня Галей зовут, - представилась незнакомка, усаживаясь всё-таки на пионерском расстоянии от Маева.
- Георгий, - решился откликнуться Петрович, отметив про себя, как гармонируют её волосы цвета спелого каштана с желтизной и багрянцем окружающих волейбольную площадку дубов и клёнов.
На следующее утро она присоединилась к пробежке Маева по парку.  Вечерами их видели вместе на волейбольных трибунах. Где-то в середине ноября они пришли туда, но спортсменов не было – сезон закончился.
- А почему вы ни разу не пригласите меня к себе? – ежась на уже колючем ветерке и подтягивая полы всё той же синей кофточки к горлу, спросила Галина.
- Замёрзли?
Она часто закивала головой.
- Могу предложить горячий чай.

Они жили вместе в его однокомнатной квартире уже полгода. Те вещи умершей жены, которые Маев ещё не отнёс в социальную службу местного Свято-Успенского храма, пришлись Галине впору. Она узнала от учителя, кто такие Пигмалион и Галатея, откликалась на это имя. Пигмалионом его прозвали коллеги. А он узнал, почему она бомжевала. Или, точнее сказать, ему оставалось только верить тому, что она рассказала. Пьяный отчим изнасиловал шестнадцатилетнюю падчерицу. Девчонка сбежала из дому. Её приголубили девахи, пасущиеся на объездной дороге. «Гастролировала» по всему СНГ, перемещаясь из региона в регион с дальнобойщиками. Мать её не разыскивала, а когда Галя вернулась в родной город, узнала, что та сгорела от самогонки. Попала к бомжам на хату – заброшенную полуразрушенную времянку на окраине. А там, известное дело, пьянки, оргии. Не сомневался Петрович лишь в том, что Галина не окончила девятый класс, занимаясь с нею вечерами предметами по программе старшей школы. И в том, что ни у какой другой женщины в мире не такого: один глаз карий, другой – голубой.
На последнем перед большими летними каникулами педсовете директриса его только пожурила за небрежное оформление документации, а сердце Маева заметалось не на шутку.
- Галатея, дай валерьянки из аптечки! – крикнул он с порога, отворив не запертую входную дверь.
Тишина.
-Галатея!
Мобильник её тоже не откликался.
Он рыскал по всему городу. Расспрашивал бомжей на автовокзале. Узнал от них, что из той завалюхи на окраине их погнали, теперь там стройка. А её видели как-то возле колодца теплотрассы на больнице.
Петрович вычислил его по сдвинутой металлической крышке. Из колодца несло винищем, слышались нетрезвые голоса.
- Никакая я вам не Галька, а Галатея!
Маев лёг на бетон и заглянул в колодец. Его на фоне сереющего неба снизу увидели сразу. Он же в темноте колодца лиц не различал.
- О, Пигмалион пожаловал, - искренно удивилась Галина. – Заходи!
Его свесившиеся в колодец ноги кто-то крепко обхватил и прохрипел:
- Спускайся, я придержу.
Наверное, в спускаемом аппарате космонавтам так же тесно. Галатея, двое вонючих мужиков и учитель не могли повернуться.
- Выпей с нами! – жалостливо предложила Галина.
- На какие гуляете? – наконец подал голос Маев.
- А я мобилу, что ты мне подарил, загнала, - как бы похвасталась стиснутая двумя бомжами разноглазка.
-Галя, пойдём домой! – отрезал Петрович.
- Какой домой?! – всхлипнула она. – Хрыч, наливай!
Опорожнив мятый пластиковый стаканчик, женщина продолжила, икая и задыхаясь слезами:
- Я поняла: ты всегда будешь любить только свою Нину. Ты никогда не сможешь полюбить меня, несчастный Пигмалион, будешь только жалеть и учить. А я не хочу учиться, хочу любить! Прости меня… Я правда старалась, зубрила твои правила и формулы. Наверно, я дура. Сам знаешь: ничего у меня не получается. И не получится. Поздно… Поздно быть Галатеей, когда ты на самом деле не нужна Пигмалиону.
Она всё говорила и говорила, а он неотрывно смотрел вверх, на такие большие, яркие и манящие звёзды в уже ночном сине-чёрном близком небе.
- Что ж ты не пьёшь? - проскрипел голос, по всей колодезной невидимости, наливающего Хрыча. – Брезгуешь с нами, да?
Маев с удивлением действительно ощутил в своей руке пластик стаканчика, поднёс к носу: бр-р-р! бормотуха! Опрокинул в себя залпом.
- Галатея, дадим себе ещё один шанс?!

- Сергеич, вы слишком много курите! Это я вам как доктор говорю, - заметил Гроев, когда Иван Сергеевич бросил очередной окурок в урну и тут же достал из пачки новую сигарету. – Четвёртую подряд!
- Ты что, считаешь? – хмыкнул Блогов. – Лучше слушай дальше!

Шанс… Маев продал квартиру, и они уехали, вроде бы на Дальний Восток. О Георгии Петровиче стали забывать даже в школе, где он работал. А спустя три года, зимой, наш сонный город разбудила трагедия: сгорел бомжатник –  вагончик-бытовка на закрытой свалке. Пожарным уже нечего было тушить. В скорые загрузили пять обгоревших трупов. Два – мужчина и женщина – составляли как бы одно целое, пришлось патологоанатому их разъединять. Все, и муниципальная власть, знали, что на свалке живут бездомные. Но никто ничего не предпринимал. Более того, многие вздохнули с облегчением и даже в открытую говорили: туда им и дорога. В городе будет спокойнее. Меньше вшей на теле человечества…
Если у кого из погибших в огне и были документы, - сгорели. Но патологоанатом уверял, что он опознал Маева, - жил с ним в одном доме. Поэтому на табличке написали ФИО учителя, однако погребли его на массиве бомжей.
Одна из капель-слёз возрождающейся виноградной лозы сорвалась и упала на огонёк сигареты Ивана Сергеевича, затушив её. Блогов смял остаток в кулаке и швырнул в урну.
- Всё, по домам!
На лестничной площадке, уже взявшись за ручку своей входной двери, пенсионер приостановился:
- А ты говоришь «кариес», «удалять» …
- Да, нет на этом свете счастья… – пожал плечами Гроев.
- Счастье есть! – повернулся всем корпусом к соседу Блогов. – Только вот какая штука: когда оно наступает, то перестаёт им быть.