5 Ох уж эта Оля!

Первомайская история

Весна, словно невеста, сияя радостью и счастьем, источала терпкий, дурманящий голову аромат. Издали казалось, что все село накрыто нежным бело-розовым покрывалом.
Мама разбудила детей рано, чтоб не спеша собраться и пойти на Первомайскую демонстрацию.
Наскоро перекусив, Славик быстро оделся, нарвал букет сирени и ушел в школу, чтобы оттуда идти на площадь в школьной праздничной колонне.
На пятилетнюю Ольгу мама надела голубенькое платье, а на торчащие веером жесткие короткие волосы туго повязала огромный белый шелковый бант, отчего ее глаза поползли в разные стороны.
Посадив дочь на веранде, Ефросинья на всякий случай погрозила ей пальцем и пошла в зал прихорашиваться сама. Отец, уже одетый, сидел на стуле с папиросой во рту, прищурив от дыма один глаз, и тихонько играл на гармошке.
Наконец всё и все были готовы. Мама еще раз придирчиво оглядела себя в висящем на стене зеркале, потерла губа об губу, размазывая ярко-красную помаду, и одернула на груди белую кофточку. Отец привычно взлохматил вьющиеся волосы, поправил лямки гармони на плечах и тоже взглянул на свое отражение.
Выключив в комнате свет, родители вышли на веранду, мать по-хозяйски впереди, а отец – сзади, тихо шевеля меха гармони.
Неожиданно мать резко остановилась и, ойкнув, начала приседать. Отец, подняв голову, обомлел. На лавочке умиленно сидела его любимая дочь, лицо и ладони которой были густо испачканы черным сапожным кремом. Гармонь горестно простонала, а отец заливисто рассмеялся.
– Ёлки, я же сапожный крем забыл убрать, – и, лихо насвистывая, вышел на улицу.
Поток бранных слов родительницы был неисчерпаем, подзатыльники сыпались как из рога изобилия. Гневно сорвав с себя кофточку, мать поволокла чадо к умывальнику.
Смыть любовно наложенный грим оказалось делом нелегким. Минут через двадцать, вытерев дочь насухо и переодев в цветастый сарафан, мать снова посадила Ольгу на ту же табуретку, пригрозив, что убьет, если та что-то еще сделает, и пошла одеваться сама. Отца, чтобы посмотрел за своей любимицей, нигде не было.
Когда она снова вышла на веранду, дочь так же тихо сидела на табуретке, а ее лицо и ладони были снова в ваксе. Ольга не отрываясь тупо смотрела на мать и сипло дышала. И только верхняя губа рефлекторно погружалась в рот, но тут же выскальзывала оттуда из-за неприятного, тошнотворного привкуса сапожного крема. На полу вокруг нее виднелось множество плевков.
Теперь уже в выражениях мать не стеснялась. Ее лицо по цвету сравнялось с цветом губной помады.
– Пошли!!! – заорала она, схватила дочь за шиворот и поволокла к выходу. – Я не собираюсь из-за тебя в праздник сидеть дома! Пусть народ повеселится, глядя на такую дурочку! И в кого ты только уродилась?!
Они вышли на улицу. У ворот в тяжелом сером облаке табачного дыма галдели разрумянившиеся мужики. Иван, муж, что-то наигрывал на гармони, но что, понять из-за шума не представлялось возможным. Было видно, что многие находились навеселе.
Гневно хлопнув калиткой и никого не замечая, Ефросинья вышла на дорогу, ведущую к конторе, и быстро пошла. За ней семенила Ольга.
– Ваня, твоя пошла, – толкнули Ивана мужики. – Что это с ней? Даже не поздоровалась. Ты видел дочь? Чё она черная вся?
Махнув рукой, Иван припустился догонять супругу.
– Ты же ее водила умываться… Не смывается? – испуганно спросил он, тяжела дыша после бега.
– Ваня, иди куда шел, пока я тебе здесь не накостыляла! Водка за воротами ждала?! Ушел, все бросил… Ботинки покремил, ваксу не убрал... У него праздник наступил, а я… Забирай свое чадо и ходи теперь с ней. Мне выслушивать вот это, – показала она на давящуюся от хохота толпу, – не очень приятно.
Отовсюду неслись выкрики, вызывающие новую волну неистового смеха.
– Франя, от кого ребенка прижила? – визжали женщины. – Твоего ничего нет, вся в отца пошла.
– Африка, теперь ты рядом!
– Пролетарии всех стран, соединяйтесь!..
– Мир, труд, май!
– Сфотографироваться можно?..
Теперь смеялись и мать с отцом. И лишь Ольга зло смотрела на людей, чем вызывала еще большее веселье.
А вот малышам Олина маска очень даже понравилась, и вскоре стали появляться дети с разукрашенными лицами, а один маленький мальчик вымазал себя половой масляной краской. И где все это они только находили?
Иван вдруг растянул меха гармони и неистово запел «Гимн демократической молодежи»:
 Дети разных народов,
 Мы мечтою о мире живем.
 В эти грозные годы
 Мы за счастье бороться идем.
Народ исступленно подхватил песню, и понеслась она далеко за округу:
 В разных землях и странах,
 На морях-океанах
 Каждый, кто молод,
 Дайте нам руки,
 В наши ряды, друзья!
И ничего, что вечером Ольга получила ремня, и ничего, что месяц шелушилась кожа на лице, но такой веселый Первомай помнили очень долго.


Доктор

Одной из любимых игр Олечки в детстве была игра в доктора. Лечила она всех: кошек, собак, раненых птичек, подруг, друзей и даже отца… И только мать ей никак не поддавалась.
Не было болезней, которые были б ей не под силу.
Мечтала она, конечно, о большем, но пока довольствовалась ранами, ссадинами, ушибами и мелкими гнойничками.
Повязки, наклейки, примочки делала толково, с любовью. А главное, знала, от чего какие травы. Видно, это с рождением ей пришло.
Когда она была еще совсем маленькой и часто находилась у дедушки с бабушкой, ее лекарский талант проявлялся с утроенной силой.
Дедушка Аким был очень старенький, лет на двадцать старше бабушки, но еще работал на тракторной бригаде сторожем. Конечно, сторожили за него собаки – Рекс, Шпуля и Бобик, а он безмятежно спал в коморке.
Утром дед приходил домой, выпивал сто грамм бабушкиного зелья, плотно закусывал и ложился спать. Тут-то Ольгин дар и проявлялся.
Она смешивала все подряд, заставляя его это пить, перематывала ему суставы, ставила компрессы, делала массаж, готовила травяные чаи…
Оля бесцеремонно подходила к храпящему деду и трясла его за плечо:
– Дед, открой рот, время принимать лекарство.
Дедушка знал по опыту, что проще выпить все сразу и вновь погрузиться в сон, чем его беспрестанно будут трясти. Он безропотно открывал свой беззубый рот, покорно глотал снадобье, что давала внучка, и вновь засыпал до очередного приема снадобья. И так повторялось до обеда по два-три раза.
С бабушкой было все гораздо сложнее. Во-первых, она сразу заявляла, что здорова, а во-вторых, надоевшую внучку выставляла за дверь во двор.
В субботу и воскресенье Ольга безвылазно находилась у бабушки с дедушкой, занимаясь своим любимым делом.
Однажды поздней осенью дед, приняв свои положенные сто грамм и с аппетитом поев, лег в зале на сколоченную из досок кровать и, как подобает, заснул.
Ближе к обеду Оля, красная и растрепанная, пришла на кухню.
– Ба, – взволнованно сказала она, – дед откинулся.
– Пусть спит, не мешай ему, займись чем-нибудь другим, – ответила бабушка, явно недослышавшая слова внучки.
– Ты что, совсем ничего не слышишь? – ее верхняя губа поползла к гландам, а волосы наэлектризовано начали подниматься.
– Котлетку хочешь?
– Дед коньки отбросил! – прокричала внучка.
– А где он их взял, эти коньки? У нас их отродясь не было.
– До чего глупая баба, – сокрушенно произнесла Ольга. – Я говорю, – жестикулировала она рукой, – дедушка помер.
– Как помер? Чем ты его уже напоила, чертовка, что он Богу душу отдал? – бабушка поспешила в зал.
– Ничего особенного. Как всегда, дала микстуру от колита и порошок от насморка.
– Отравила! Уйди с глаз моих! И скажи, чтоб мать ко мне пришла.
Дедушку похоронили, а Ольга пошла в детский сад. К бабушке теперь ходила реже. А всю любовь к медицине перенесла на товарищей и животных.


Загадка

Оглушительно хлопнув дверью, утром к дедушке с бабушкой стремительно вошла шестилетняя Ольга. Выглядела она подчеркнуто строго, взгляд пронизывающе дырявил вселенную, выражая таинственность и озабоченность. Нечесаные короткие жесткие волосы, как антенны, торчали во все стороны, губа сосредоточенно погрузилась в рот, а глубокая складка между жидких белесых бровей царапала череп. Ее плотное маленькое тельце прикрывало длинное, ниже колен, серое платье, на котором красовались два огромных маслянистых пятна – одно покоилось на груди, другое зиждилось на левой ягодице. На пышущих здоровьем щеках играли глубокие ямочки.
Подбоченившись и походя на воинствующую амазонку, она выпятила вперед живот и недоуменно взглянула на представителей прошлого века.
Дедушка и бабушка сидели за столом, пили чай. Бабушка, выражая на лице неимоверное удовольствие, как всегда, гоняла по беззубому рту конфету, смачно втягивая в себя горячую жидкость, а дед с безразличной сосредоточенностью хлебал чай по-стариковски, из блюдечка, с кусочком комкового сахара. Перед ними дымилась гигантская гора блинов.
– Ольша, чего так рано? – прошамкала бабушка. – Тебе чаю налить? Садись, пока блины горячие.
– Пусть остынут! Я не спешу.
– Где платье так извозила?
– Мячик из-под машины доставала.
– Палкой, что ли, нельзя было или дощечкой какой?.. Теперь матери новое платьишко шить придется.
– Как просто все у вас… Палка, веревка, досочка…
– А ты чего не в садике? – поинтересовался дедушка.
– Потому, – Ольга по-деловому шмыгнула носом. – Сгорел он к чертям собачим.
– Батюшки мои! Как сгорел, когда? – бабка молитвенно сложила руки на груди. – А мы тут сидим и ничего не ведаем… Ты-то что сиднем сидишь, поди посмотри, – повернулась она к мужу. – И что теперь будет? – снова повернулась она к Ольге.
– А ничего не будет, всемирный потоп пророчат… Из домов выходить никому не велено, милиция из района приехала… По дворам ходить будут.
– Свят, свят, свят…
Ольга пододвинула табуретку ближе к столу и взяла грязнущей рукой блин. Ее нисколечко не трогали ахи и охи бабки, а скорее будоражили.
– Руки хотя бы помыла.
– Не до рук мне сейчас.
– Что так?
– Вот так… Садик-то я спалила. Меня уже, наверное, ищут… Дед, меда в блюдечко мне налей, да не как в прошлый раз, а больше. Наесться надо, а то там… – ее губа зловеще поползла в рот.
Старушка поднесла уголки платка к глазам.
– Колька, беда пришла в наш дом, – всхлипнула она, – надо чавось делать.
– Что она там тебе наболтала? – спросил невозмутимо дедушка.
– Говорит – сад сгорел, что сама его спалила.
– Какой еще сад? А сгорел – и пес с ним, все равно там ничего не родится.
– Да не сад, а садик, тетерев глухой!
– Она тебе еще не такое наговорит, только рот разевай. Когда сгорел-то?
– Ничего не сказала. Упертая, вся в отца. От порода…
Ольга не слушала пустую болтовню стариков, с аппетитом поглощая блины с медом, в обилии капая его себе на грудь.
– Ладно, – она встала, – пошла я, скучно тут у вас.
– Куда ты, бисова дочь, схватят тебя там, – бабушка пыталась сунуть ей в руку блинов. – Накось, в дороге пригодятся.
– Не схватят, я отстреливаться буду. У меня под порогом пистолет припрятан.
– Ты чего сидишь как пень? – старушка подняла сухонькую ручку и стукнула деда по голове. – Вставай, иди с ней. Вину на себя возьми, мол, нечистый попутал. Авось…
Оля согнулась и радостно захохотала. Ее глаза расширились, лицо покраснело. Опять выпятив живот вперед, сведя носки стоп и вращаясь в поясе, она вдруг серьезно спросила:
– Дед, ты знаешь, зачем я приходила? Отгадай загадку: «Висит, болтается, на «х» называется»? Ты думаешь, это «х…»? Я поначалу тоже так думала. Оказывается, нет! Вовсе не «х…», а даже наоборот – хобот.
Она повернулась и пошла к двери.
– Ты куда? – прошамкала строго бабушка.
– В садик.
– Он же сгорел!
– Кто сказал?
– Ты же и сказала.
– Я? Не может быть, – и она снова зашлась веселым смехом.


Благой порыв

За окном чуть забрезжил рассвет, когда в окно бабушки Маруси сильно постучали.
– Господи, – перекрестилась она, – спаси и сохрани! – и шлепая босыми ногами, вышла в сени, тихо постояла, прислушиваясь.
За дверьми висела жуткая тревожная тишина.
– Кто там? – тихонечко спросила бабушка.
– Кто-кто, я! Открывай!
– Ольша, никак ты? – она отомкнула щеколду. На пороге стояла взъерошенная, со следами подушки на щеке, в широченном, ниже колен, застиранном платье девочка. – Чего так рано? Аль случилось чё?
– Сморозишь такое, хоть стой хоть падай… Что у нас здесь может случиться? Живем, как в погребе, никого не слышим, никого не видим… Космонавта запустили. Знаешь хоть?
– Батюшки! – опять перекрестилась бабушка. – И чаво они туда разлетались, небо только зазря дырявят. А где тапочки твои, почему босиком? Поди холодно на дворе…
– Сандали не нашла… Скажи, у тебя шерстяные нитки и спицы есть? – прервала она пустую бабушкину болтовню, явно не желая слушать ее постоянные причитания.
– А тебе на кой?
– Так есть или нет? – повторила она вопрос, заглатывая губу.
– И чего ты с ними собираешься делать?
– Вязать. Разве не понятно?
– Ты умеешь? – удивилась бабушка Маруся.
– Я все умею!
– А кто тебя научил? Мама, аль на кружок какой ходила?
– На квадрат.
– Какой такой квадрат?
– Бабушка… Ты думаешь, я пришла в такую рань слушать твои вопросы? Светка Безобразова себе шарфик связала, а я как дура…
– Ну, заходи, чего стоишь, – бабушка передернула плечами и поправила шаль на плечах. – Холодно на дворе. Я сейчас чайник поставлю. Попьем чайку… Тебе яичко сварить?
– Сделай лучше яичницу.
– На сале или на масле?
– На сале, конечно. А колбасы нет?
– Есть. Тогда колбасы туда и лука. За луком на огород надо идти.
– Я мигом, – и Ольга выбежала во двор.
– Не торопись, после дождя склизко, упадешь, подавишь мне все.
– Без тебя знаю.
Не было Ольги долго. Наконец появилась. Выглядела девочка просто гнетуще: из глубокой царапины на щеке тонкой струйкой стекала кровь, платье порвано в двух местах, а в районе груди краснели пятна от раздавленных помидоров. Руки и ноги сильно запачканы грязью, лицо искажала гневно утопленная в рот губа.
– Да ну вас всех вместе с луком! Нагородили всего, пройти невозможно…
– Что случилось, внученька?
– За проволоку зацепилась и упала… Вот что случилось. Не нужна мне ваша яичница с чаем… Домой пойду, – развернувшись, она вышла из дома.
– Ольша, а вязать?.. Шарф хотела вязать…
– Без шарфа хорошо. Я его потом у Светки отберу. Она себе еще свяжет.
Солнце медленно отрывалось от горизонта. Народ гнал коров в стадо и удивленно смотрел на истерзанную девочку.
– Никак Франина дочь… И откуда она домой идет?.. Беда ей с этой девчонкой… – шептались женщины.
У калитки Ольга столкнулась с матерью, тоже ведущую корову в стадо. Та горестно всплеснула руками от неожиданности и скорбно что-то прошептала, ругаться сейчас не было никаких сил. – Где тебя носило? И откуда ты в таком виде идешь? Небось все село уже видело? Теперь все лето будешь только по двору гулять, как Савраска. Все платья спрячу!
 – Я у бабушки была, – буркнула дочь.
 – Отгоню коровку, и будем разбираться, где была, что делала… Готовься…
 Но готовиться Оля не стала. Она взяла краюху хлеба, банку варенья, крынку молока, книгу, залезла на чердак и сидела там, пока не пришел отец. Только после этого смогла предстать пред родительскими очами.
 Увидев любимое чадо с проглоченной губой, родитель согнулся от смеха:
– Посмотри, мать, на нашего цыганенка…
 Мать молча подошла и сорвала с нее платье.
– Марш во двор, мыть буду!
Вскоре утренний поход к бабушке был смыт.
Неделю она сидела дома, читая книжки. Но потом… были новые походы за новыми приключениями.
;

Неуловимые мстители

1
Километрах в трех от того места, где жила Оля, находился военный полигон. Здесь круглый год солдаты оттачивали свое мастерство. Тут и танки с пушками стреляли, что стекла в окнах лопались, и авиация летала с жутким ревом, и пехота брала рубежи…
Оля перешла в пятый класс и использовала свои каникулы на полную мощь, с восхода и до заката пропадая на улице, впитывая в себя все солнце. Днем она появлялась лишь у бабушки, когда сильно хотелось есть, а домой приходила, чтоб ночь переспать.
Она сильно загорела. Ее жесткие, темные, никогда не знающие расческу непокорные волосы выгорели и стали рыжими. Они торчали в разные стороны, как у сказочного Незнайки. На ней неизменно находилось выцветшее, напрочь лишенное первоначального цвета, с подпалинами и огромными пятнами грязи и еще чего-то жирного, платье. Такого же цвета были и трусы. На слегка кривеньких ножках с повернутыми внутрь стопами красовались видавшие виды стоптанные сандалики. На коленях и локтях всегда красовались огромные болячки, следы от жестоких схваток с жизнью.
В ее неугомонной голове беспрестанно роилось множество идей, некоторые из них претворялись в жизнь.
Оля, Света Безобразова и Вася Каниболоцкий лежали на диком пляже и загорали. Вблизи потрескивая горел костер, в котелке варилась уха из только что наловленной рыбы, а в углях пеклась картошка.
– И как мы будем все это жрать? – Ольга перевернулась на спину, положила руки под голову и закрыла глаза. – Кто должен был соль принести?
– Я, – тихо сказала Безобразова.
– О чем ты, Светка, только думаешь? – Ольга беззлобно выругалась. – Вася, сгоняй домой, тебе ближе всех, соль принеси и чего-нибудь вкусненького к чаю, а мы пока искупаемся. И чтоб нигде не останавливался. Велосипед Светкин возьми, а то на твоем, с кривыми колесами, далеко не уедешь, и в придачу педали прокручиваются… Не смотри на меня истуканом, действуй!
Пока девочки резвились в воде, Каниболоцкий привез соль и кусок сала.
– Я же сказала взять сладкое, – Олина губа сердито проваливалась в рот.
– А дома ничего нет, даже сахара. А банку варенья я по дороге разбил, руль в песке вывернулся, и я упал, прямо напротив дома Сироты. Вон, – он показал огромную ссадину на плече.
– Болван! Пойдем, я твою рану промою водой и положу сверху подорожник, – сменила она гнев на милость.
Пока Ольга занималась своим любимым делом, врачеванием, Света сняла котелок с ухой, вытащила из углей картошку, поставила черный от копоти чайник на угли, порезала хлеб, разложила деревянные ложки.
Вскоре стали обедать. Было и правда вкусно. Оля сосредоточенно о чем-то думала. Ей в этом деле никто не мешал.
– Так, – твердо произнесла она, будто бы все уже давно решено, – в субботу пойдем на полигон, к солдатам.
– И кто это, интересно, нас туда пустит? – дуя на картошку, официально произнес Василий.
– Там нас могут поймать и осудить судом военного трибунала, – добавила Света.
– Где это ты таких слов набралась? Не поймают. Меня только слушайтесь. Сначала мы пойдем траншеей, пригнувшись, а там метров двадцать по-пластунски. Мой брат Славка с ребятами уже был там, и ничего, все вернулись целы и невредимы. Даже с собой принесли саперную лопату и каску.
– А нам это зачем?
– Нам незачем. Пойдем – и всё! – твердо произнесла Ольга, грозно погружая верхнюю губу в рот, что не сулило ничего хорошего.
– Хорошо, пойдем, – примирительно произнесла Безобразова. – С собой что брать?
– Ничего. Что надо, я сама возьму. Каниболоцкий, у тебя ножик раскладной есть? – вдруг поинтересовалась она.
– Нет.
– «Нет», – передразнила его Ольга. – А что у тебя вообще есть?
– А почему в субботу? – спросила Светлана.
– А ты сейчас хочешь? – ее губа опять дернулась, но остановилась. – Я, по-моему, ясно сказала. Объясняю отдельно для тупорылых. Выдвигаемся в субботу в 10.30. Пока доберемся, у них обед начнется, а потом баня. Им будет явно не до нас, и никто не заметит, как мы туда проберемся. Собираемся у меня в десять часов. Дома родителям говорим, что идем купаться, а сами…

2
Наступила суббота.
Дети тихо пошли в сторону видневшихся палаток. Подойдя к траншее, Ольга скомандовала:
– Всем лечь! Не будем привлекать внимания.
– Я только чистые шорты надел, – огорченно произнес Каниболоцкий.
– Сними их и ползи голый.
Василий засопел и ничего не ответил.
– Не продумали одну вещь. У Васьки и шорты, и майка серые, а мы как дурочки в беленьких платьицах. Ну, ничего… Пока ползти будем, тоже серые станем.
– Меня мамка за это убьет, – загнусавила Безобразова.
– Не убьет, не ной, один раз можно и потерпеть. Потом на речке постираем твое платье. Значит, так, все слушаем меня внимательно, чтоб вопросов дурных потом не задавать. Мы с вами юные разведчики и должны проникнуть во вражеский лагерь. Наша группа называется «Неуловимые мстители».
– Так это же кино такое…
– Кино там, а мы здесь! Неуловимые – и всё! Теперь у каждого для конспирации должна быть своя кличка. Ты, Безобразова, будешь «Коза».
– Почему «Коза»? Я не хочу ею быть.
– Просто в момент опасности ты будешь блеять.
– Блеять буду, а «Козой» не буду. А что, и опасность будет?
– Дура! Мы же в разведчиков играем! Поняла? Кем ты хочешь быть?
– «Ласточкой»!
– Хорошо, будешь блеющей ласточкой. А ты, Каниболоцкий…
– «Дельфин», – перебил он Ольгу.
– Из тебя такой же дельфин, как из меня бегемот.
Все дружно рассмеялись.
– «Дельфин» так «Дельфин», но все равно должен хрюкать. Понял? – Оля погрозила ему кулаком.
– Понял. А ты кто же будешь? Небось, «Роза» или «Пион»…
– Не угадал. Я буду «Сокол», который все кругом видит.
– И как же будешь отзываться, гавкать или мяукать?
– Идиот! Я командир, а он только слушает, принимает решение и показывает руками, куда идти. И еще может тихо свистнуть. На этом ставим точку. «Дельфин», ты увидел справа врага…
Каниболоцкий пару раз хрюкнул.
– Молодец! А ты, «Ласточка»?
Безобразова заблеяла, Ольга в ответ свистнула.
– Замечательно! – подытожила она. – Ну а теперь прыгнули в траншею и, согнувшись, пошли. И не высовываться, враг может заметить, а снайпер…
– Ой, я писать захотела, – прошептала Светка.
– Правильно, отлить надо всем всё.
– Я не хочу, – решительно сказал Василий.
– Не хочешь, не надо, никто не принуждает. Отвернись, что уставился.
Справив нужду, Ольга сказала:
– Впереди иду я, за мной Светка, а ты, Васек, сзади. И оборачивайся периодически, смотри, что за нами делается.
Они долго шли согнувшись, ничего не видя. Наконец траншея закончилась. Ольга свистнула.
– Всем сесть, – прошептала она.
Она высунула голову. Метрах в двадцати виднелись палатки, а вокруг – ни души. Она опять свистнула.
 – Тихо выбираемся и поползли в том же порядке: я, «Ласточка» и «Дельфин». Не слышу ответа.
Разведчики проблеяли и хрюкнули, Ольга от умиления хмыкнула.
– Теперь ползем. Головы от земли не отрывать.
Вскоре сзади захрюкали. Процессия разведчиков остановилась.
– Ну что там еще? – повернула Ольга серое от пыли лицо.
– Я не могу ползти.
– Это еще почему?
– У меня шорты сползли до колен.
– Ты хочешь, чтоб я тебе их натянула?
– Нет, я сам. У меня еще колени в кровь стерлись.
– И у меня, – тихо произнесла «Ласточка».
– Не обращаем внимания. Это боевые раны, они заживают быстро. «Неуловимые мстители», вперед!
До первой палатки было рукой подать, когда сзади раздался грозный мужской голос:
– Встать! Руки вверх!
От такой неожиданности дети вздрогнули.
– Быстро! Я кому сказал?! Применяю оружие.
Разведчики вскочили как ошпаренные. Перед ними стоял солдат с карабином на плече.
– Вы кто такие? Сироты в третьем поколении? – удивленно спросил он грязных детей в рваных платьях, с содранными коленями и локтями.
У Каниболоцкого шорты мгновенно сделались мокрыми, а мощные струи чертили полосы по вымазанным ногам.
Подошел офицер.
– Что тут у вас происходит, Степанов? Кто это? Дети подземелья? А что, у мальчика лопнул мочевой пузырь? – засмеялся он.
– Уссался, «Дельфин», зря только взяли тебя с собой. Позору не оберешься, – прошипела Ольга.
– А ты командир у них? – спросил майор Олю.
– Мы ни на какие вопросы не отвечаем, – строго ответила она.
– О, как серьезно!.. Степанов, за бдительное несение караульной службы и задержание вражеских диверсантов объявляю десять суток с выездом на Родину.
– Служу…
– Служи. Вон твоя смена идет. А этих… ко мне в штаб. Но вначале отведи шпионов в душ, потом в столовую, пусть их хорошо покормят, баталера ко мне позови, не могут же они в таком виде перед защитниками Родины появиться. И фельдшер пусть их раны йодом помажет. Находись с ними постоянно. Коваленко, – сказал он разводящему сержанту, – возьми карабин у Степанова, а он займется этими… засланцами, – засмеялся офицер, опять взглянув на испачканных детей. – Иди, Степанов, и строго следи, чтоб не улетучились.

3
Через час с небольшим в палатку, на которой красовалась табличка «Начальник штаба», вошли трое детей в голубых майках до пят, а с ними солдат Степанов.
– Товарищ майор… – приложил он руку к козырьку.
– Иди, занимайся, мы тут сами. Присаживайтесь, товарищи, к столу. Или я должен обратиться к вам иначе?
Троица несмело шагнула вперед.
– Вы сейчас напоминаете «Красных дьяволят».
– Мы – «Неуловимые мстители!».
– Серьезная организация. А это, я полагаю, – посмотрел он в сторону Каниболоцкого, – Яшка-цыган? Где же его гитара? Где конь? – тело майора беззвучно затряслось. – А теперь скажите мне, какое диверсионное задание вы получили от Центра? Где ваше оружие, взрывчатка? Да, забыл спросить: вас хорошо покормили?
– Хорошо, спасибо.
– Вкусно было?
– Очень.
– А где вкуснее – дома или у нас?
– У вас, – сказал Каниболоцкий.
Только Ольга молча всех слушала.
– «Дельфин», шорты твои высохли? – вдруг спросила она.
– Нет еще, – покраснел Василий.
– Высохнут. Жарко на улице. Дыши чаще через рот, – и ее губа слегка завибрировала.
– Предлагаю чайку попить. Возражения есть?
– Можно, – сказала Света, боязливо посмотрев на Олю, и заблеяла.
И Василий отчего-то тоже хрюкнул.
– Товарищ командир, – повернувшись к Оле, офицер начал разливать чай из электрочайника,– давайте познакомимся с вами. Майор Сосновский, начальник походного штаба, – он протянул девочке руку. – А вы, я полагаю, командир этих диверсантов? Как вас величать?
– Мы не диверсанты, а разведчики.
– Извините. Как же мне вас называть?
– «Сокол», – гордо ответила Оля, подняв голову.
– Понятно. Это фамилия или…
– Конспиративное имя.
– «Дивлюсь я на небо та й думку гадаю: чому я не сокiл, чому не лiтаю?» – вдруг запел офицер. – Серьезные ребята, я бы с вами в разведку пошел. А это ваши… друзья, подчиненные? – показал он на Васю и Свету. – Они превосходно владеют языками животных. Где так научились? Ну да ладно… Я принимаю такое решение. За проявленное мужество и героизм, – он хитро прищурил глаза и широко улыбнулся, вспоминая их грязными и оборванными, – приказом по подразделению зачислю вас детьми части. Машина сейчас вас отвезет попрощаться с родителями. Жить будете здесь. Форму пошьем и поставим на все виды довольствия. Вот с сапогами проблема… Ничего, набьем в носки тряпок, держаться будут. А нога со временем вырастет – будут в самую пору. Подъем, товарищи солдаты, в шесть утра, кросс три километра и все остальное по распорядку. Ну и покидать расположение части строго воспрещается. Вы, наверное, учитесь? – сменил он тему разговора, увидев мокрые глаза мальчика. – В каком классе?
– В пятый перешли, – гордо заявила Светлана.
Ольга метнула молнию в сторону Безобразовой.
– Думаю, приказ надо пока отставить, а как окончите школу – сразу к нам. Мы вас с радостью возьмем. Договорились? Готовить разведчиков будем. Методы рукопашного боя станете изучать, владеть всеми видами холодного и огнестрельного оружия. Ну и язык иностранный требуется знать в совершенстве. В школе на него обратите внимание самым серьезным образом. Работать будете за границей, в тылу вероятного противника. Но это очень опасно. Не исключен провал операции, противник захватит в плен, предаст лютой смерти… Тогда вашими именами назовут все пятые углы и перекрестки. Согласны?
– Согласны, – было видно, как глаза Ольги загорались огнем.
– А теперь, «Сокол», представь остальных своих товарищей.
– «Ласточка» и «Дельфин».
Майор наклонился, чтобы подавить смех.
– Договорились, – он вытер глаза. – Мы приготовили вам небольшие подарочки – тушенка, консервы, галеты… Разберетесь… – он снял трубку полевого телефона, покрутил ручкой. – Машину к штабу! Сейчас развезем вас по домам…
– А из автомата шмальнуть можно? – спросила Ольга.
– Чего? – не понял он.
– Я говорю: из автомата стрельнуть хочу.
Офицера от смеха согнуло поперек.
– С вами не соскучишься.
За палаткой послышался шум мотора.
– Пойдемте, «Мстители». Я начинаю понимать, что оставь вас тут, вы совершите военный переворот. Подтвердите мои слова своими возгласами.
Разведчики хрюкнули, заблеяли и свистнули.
Сосновский вновь засмеялся.
Попрощался майор со всеми за руку и отдал честь отъезжающей машине.
«Стоящие ребята», – подумал он и пошел по своим делам.


Кто не спрятался…

Свободолюбивый, мятежный характер Оли формировался, можно сказать, с пеленок. Спокойная, тихая, безмятежная жизнь не прельщала девочку и не приносила никакого удовлетворения, более того, даже раздражала. Она всегда и во всем стремилась быть лидером, осью, вокруг которой вращалась вся Вселенная. Ее манил океанский простор, вольный ветер и терпкий запах свободы. Если такого вокруг не имелось, она норовила быстро это создать.
Одним из ранних любимых развлечений Ольги была игра в прятки. Она выжидала момент и пряталась, а ее все искали – и взрослые и дети. Затаившись, от восхищения проглотив верхнюю губу, она с упоением наблюдала за происходящей суматохой. И ничего, что потом следовало серьезное наказание, удовольствия было гораздо больше.
Справив в конце июля свое пятилетие, Ольга решила отметить его грандиозным шоу и ждала удобного случая. Он не заставил себя долго ждать.
На улице было не жарко, и Нина Ефимовна, воспитательница, перед обедом решила вывести детей на прогулку. Мальчики побежали на качели, а девочки пошли в песочницу.
– Нина Ефимовна! – прокричали из окна. – Вас заведующая к себе зовет.
– Иду. Леша, – окликнула она проходящего мимо шофера, – посмотри пару минут за моими, особенно вон за той, – показала она на скромно сидящую на скамеечке с куклой в руках девочку. – Я только к начальнице сбегаю – и назад.
«Вот и настал мой час!» – злорадно подумала Ольга, медленно погружая в рот губу.
Она, склонившись над куклой, баюкала ее, а из-под прищуренных глаз пристально наблюдала за шофером. А тот, умиляясь смирением детей, отошел в сторонку и закурил сигарету. Казалось, что прошла секунда, но именно ее и хватило Ольге, чтобы сделать свое гнусное дело.
Не разлучаясь с куклой, она, не привлекая ничьего внимания, быстро зашла за угол детского сада и… растворилась.
Парень, увидев пустую скамейку, чуть от ужаса не проглотил сигарету, о «подвигах» Черемисиной давно ходили по селу легенды.
Предпринятые поиски ничего не дали.
– Как дела, Леша? – поинтересовалась вышедшая воспитательница.
– Девчонка пропала, – бледнея и покрываясь потом, прошептал шофер.
– Что-о-о?! – тоже бледнея, прошипела Нина Ефимовна. – Как? Ты куда смотрел?..
Выпустив адреналин и оросив друг друга слюной, работники с детьми приступили к поиску пропавшей воспитанницы. Осматривалось все: чердаки, подвалы, выгребные и туалетные ямы, заглядывали под кровати, в тумбочки и даже в кастрюли и ведра… Шел второй час поисков. О наступившем обеде никто и не помышлял.
Ольга, весело наблюдая за всем происходящим, в это время сидела в густом малиннике соседнего дома, злорадно поедая ягоды. Наконец этот бесплатный цирк ей надоел. Она, сильно поцарапав о колючки руки и ноги, тихо выбралась из зарослей, обошла детский сад и, никем не замеченная, легла за высокий бордюр песочницы, притворившись спящей.
– Вот же она! – прокричала толстая повариха. – Спит.
– Где спит? – подбежала заведующая.
– Вот!..
– А ну-ка встань! – она за плечо начала трясти девочку. Та артистично открыла глаза, потянулась и зевнула. – Где ты была?
– Нигде. Здесь спала.
– Что ты врешь?!
– Я не вру, – Ольга натурально шмыгнула носом.
Но тут во двор влетела раскрасневшаяся мать и допрос мгновенно прекратился. Она резко схватила дочь за руку и, не говоря ни слова, потащила ее домой. Надавав по дороге шлепков и накричавшись до хрипоты, мать привязала дочь за ногу к дереву и пошла в дом, пригрозив, что теперь та будет гулять так!
Но Олю такое бесчеловечное отношение к себе явно не устраивало. Узел развязать она не смогла, но тут же села на землю и вместе с колготками стянула его с ноги.
– Я не корова, – категорично заявила она, заходя в дом, – чтоб меня к дереву привязывали. Еще раз привяжешь – уйду совсем! – и она, гордо подняв голову, посеменила к себе в спальню кривенькими ножками.


С Новым годом!

1
Из всех праздников Оля больше всего любила Новый год. В этот день в доме было чисто, пахло елкой и еще чем-то торжественным, таинственным, загадочным и даже сказочным, стол ломился от вкусной еды и разрешалось не спать до утра. А еще в этот день дарили подарки, которые приносил Дед Мороз. Если говорить честно, то ни в какого Мороза Оля давно не верила, во-первых, потому что хотела получить одно, а он дарил совершенно другое. Да и отец не мог быть сразу в двух лицах – и папкой, и Дедом Морозом. Глупость одна да и только, но все равно интересно.
Уже третий год она хотела, чтобы подарили ей попугая в красивой клетке, но пока дарили мыло, куклу и карандаши.
К этому Новому году мама и папа готовились основательно. Для этого имелась веская причина: ждали дорогих гостей из Молдавии – бабушкину племянницу и мамину двоюродную сестру тетю Фиру с мужем Ионом. Мама сказала, что видела сестру всего один раз, когда была маленькой, а той перевалило за тридцать. Еще мама сказала, что тетя поэтесса и ее знает весь мир, что ест она не как все нормальные люди, а левой рукой, и хлеб не кусает, а отламывает маленькими кусочками и кладет их в рот, что она дружила с Котовским, правда, кто это такой, Оля не знала, но фамилия ей очень понравилась, что общалась с Генеральным секретарем Брежневым, который вручал ей какой-то орден. И мама очень гордилась своей родственницей. Но именно такая информация Олю мало интересовала. Сейчас перед ней замаячила реальная перспектива получить в подарок попугая. И с каждым днем эта идея становилась все реальнее и реальнее.
От переизбытка нахлынувших чувств она побежала на улицу и сообщила своим многочисленным друзьям и подругам о предстоящем грандиозном событии и уже дарованной птице.
Все дни до Нового года, в ожидании предстоящего чуда, Оля вела себя просто идеально, была примерной и очень послушной, мать от ее поведения пребывала в восторге. Оля без понуканий аккуратно разложила на полке книги, собрала в коробку разбросанные по всему дому игрушки, везде протерла пыль, помогала украшать елку. И чем меньше оставалось времени до приезда тети Фиры и дяди Иона, а приезжали они утром тридцать первого числа, тем радостней и счастливей становилось у нее на душе.
Больше всех суетилась, конечно, мама, а папа только интересовался процессом подготовки. На его «хрупкие» плечи ложилась непомерная по тем далеким временам задача: любыми способами, хоть из-под земли, добыть две бутылки шампанского и водки «Столичной», с чем он достойно справился.
Оле тетя Фира сразу не понравилась. Перед ней предстала сгорбленная старуха с мясистым носом, заостренным подбородком, огромной коричневой родинкой на верхней губе, из которой торчали колючие седые волоски, отечными глазами и всклокоченными ярко-рыжими крашеными волосами. Она походила больше на Бабу Ягу, чем на поэтессу, несмотря на дорогое велюровое платье.
Кто был муж тети Фиры, дядя Ион, Оля так и не поняла, но когда услышала еще раз его имя, непроизвольно прыснула, за что сразу получила от матери подзатыльник.
Дядя был толст. Багровые щеки с обрюзгшего лица пластами ниспадали на опущенные плечи, а мешковато сидящий серый костюм делал его беззащитным и растерянным. Дышал он надсадно, со свистом, высоко поднимая огромный живот и грудь. Оля сразу мысленно окрестила его Пионом.
Для Оли они выглядели скорее бабушкой и дедушкой, чем тетей и дядей, у нее даже сложилось твердое убеждение, что жили те еще в эпоху позднего палеолита.
– Это Славик, – напряженно улыбнулась мама, представляя сына великой родственнице, гладя того по голове. – А это Оля, – она строго взглянула на насупившуюся дочь, собрав на переносице глубокие складки. Но Ольга еще ждала чуда.
– Какие милые детки, – произнесла безразличным скрипучим и дребезжащим голосом желанная гостья, снимая невидимые пылинки с груди своего платья. – Здравствуйте, дети! – молвила она, суя им в руки по книжке и красному карамельному петушку-леденцу, от которого чем-то тошнотворно пахло.
Попугая среди подарков не было. Олино сердце беспокойно забилось. Такого ей еще никто не дарил, и вот… Книга… Леденец… А желанный попугай?..
После ее поцелуя Оля содрогнулась от отвращения и тут же вытерла рукавом место прикосновения губ орденоносной поэтессы, за что получила от матери новую затрещину.
– А где мы будем спать? – резко перешла тетя Фира на интересующие ее бытовые вопросы.
– Для вас комната готова, пойдемте взглянем, – льстиво сказала мама.
– Только я с Ионом вместе спать не могу, он слишком толст и храпит.
– Там кровать есть, диван… – извиняющим голосом произнесла мама.
– А столик, письменные принадлежности?.. Я человек творческий и без работы не могу.
– Стол есть, стул... А тетради с ручкой я сейчас принесу.
– Пошли, Франя, покажешь, что, где, да я переоденусь, потом осмотрим твое хозяйство. На улице сегодня не холодно, можно и погулять. А куда делся Ио? – вдруг всполошилась она.
– Они с Ваней пошли в магазин.
– Ваня пьет?
– Бывает.
– И Ио без этого жить не может. Их нельзя вместе оставлять надолго.
Оля сразу невзлюбила свою знатную тетю. Как только та вышла из комнаты, она отдала петушка брату, а книжку забросила на шифоньер. В ее умной голове стали роиться варианты мщения уже ставшей ненавистной Бабе Яге.
Пообедав, Фира и Пион пошли спать, а мама с Олей принялись лепить праздничные пельмени. Пока мама месила и раскатывала тесто, отец прокрутил мясо, лук, посолил и поперчил фарш, а Ольга выдавливала стаканом в тесте кружочки. Процедура ей очень нравилась, она с удовольствием делала это.
Оля продолжала излучать доброту, пыталась быть милой и учтивой. Она весь день вела себя примерно, стремилась показать гостям свое хорошее воспитание, но иногда не могла себя сдержать. Было это чрезвычайно трудно, но она старалась изо всех сил. Мама не могла нарадоваться на дочь и даже позволила ей самой слепить несколько пельменей. Этого Ольга только и ждала! С умилением закусив верхнюю губу, она усердно принялась за дело.
– Мама, можно я каждому слеплю по пять штук? – спросила дочь.
– Можно, дочка, только не забудь – бабушка тоже придет.
– Сделаю, – учтиво улыбнулась она. – А можно, я их сама каждому положу в тарелку и подам на стол?
– Можно, думаю, им будет приятно, только сметану не забудь положить, она в холодильнике. Может, лучше принести в общей посуде, а они сами себе положат сколько нужно?
– Мама… – загнусила Оля.
– Хорошо, положишь сама. Лепи, не отвлекайся.
– А можно, мамочка, я слеплю несколько штук другой формы, чем ты делаешь?
– Лепи, но чтоб мясо из них не вылезло.
– Не волнуйся, не вылезет.
Ольга отложила себе фарш на тарелку и пошла на другой край стола. Для последних десяти пельменей она высыпала в него целую горсть черного горького перца.

2
Пробили куранты. Наступил очередной Новый год. Все желали друг другу всего хорошего и чокались бокалами с шампанским. Налили на дно стаканчиков и Славе с Олей. Дети прочитали под елкой новогодние стихи, а гостья снова подарила им по книге и пахнущему, уже одеколоном, зеленому подарочному петушку.
Дальше всё шло, как у всех, по накатанному сценарию: водка, холодец, оливье…
– Дочка, – сказала раскрасневшаяся мама, – пойди на кухню, пельмени уже готовы… Накладывай и неси.
Вскоре перед каждым стояла дымящаяся тарелка с пельменями, обильно политыми сметаной.
– Кушайте, гости дорогие. Ольша тоже старалась и лепила их для вас, – гордо заявила мать.
Пион ел пельмени молча, кряхтя и сопя, обильно запивая их водкой.
Оля, затаив дыхание, неотрывно следила за тетей Фирой и ждала, что будет дальше.
Наконец первая пельменина оказалась во рту «милой» тети. Та сделалась красной, из глаз обильно покатились слезы, она быстро проглотила ее не прожевывая и тут же запила лимонадом.
Папа, тоже с багрянцем на щеках, снова поднял рюмку:
– Давайте выпьем, гости дорогие, за все хорошее в Новом году.
– Ваня, и мне тоже водки налей, – прохрипела тетя Фира.
Все выпили. Отец и Пион вновь с аппетитом стали закусывать местным деликатесом.
Бабушка, перетирая пельмени деснами, наклонилась к племяннице.
– Фира, – прошамкала она, – подтверди, какая Франя умница, как хорошо готовит. Спасибо тебе, дочка, – посмотрела она на дочь.
– Как вы можете такое есть? Здесь же один перец!
– Какой перец, ты что?
– Вы из меня дуру не делайте! Я съела три штуки, у меня от этой гадости и во рту, и в кишечнике огнем горит.
– И у меня, – подтвердил Ион, продолжая чавкать.
Ольга не выдержала и залилась веселым смехом.
– Ах ты бисова дочь, это ты туда натолкала перцу?! Марш спать!!! –закричала мама. – Утром я с тобой разберусь!

3
На следующий день Ольга за свои художества получила сполна и простояла без завтрака, обеда и ужина в углу за занавеской, где с усердием и злобой вязала из ее кистей узлы.
Но гостей в доме уже не было. Они ранним утром уехали автобусом в город. Больше их никто никогда не видел и о них не слышал.


Торжество

1
За ужином, когда начали пить чай, отец вдруг торжественно сообщил, что рано утречком в субботу все поедут в город – у тети Лены день рождения, а тетя Лена – это папина родная сестра, и она их всех приглашает в гости.
– Начало торжества в десять утра, – подытожил он.
– Ура! – радостно прокричала Оля. – А Славка поедет?
– Слава поедет обязательно, – сказала мама, – а вот ты…
– Мамуля… – Олины глаза наполнялись слезами, а губа непроизвольно поползла в рот.
– Ольша, конечно, поедешь, мама шутит. Без тебя мы как без рук. А с тобой еще и без ног. Так что готовься, мир просто обязан вновь содрогнуться, – захохотал отец.
– Ничего не поняла, – сказала Ольга.
– За это тебя можно только похвалить! Что будем дарить? – поинтересовался у мамы отец.
– Ваня, ты только не обижайся, я вот что подумала... Денег у нас больших нет, вон два обормота растут как на дрожжах, – кивнула она головой в сторону ребятишек. – Предлагаю подарить ей самовар, которым тебя премировали в совхозе. Он третий год стоит в шифоньере и пылится. Цветов в огороде нарежем. А чего рано так? Утро – и за стол?..
– Мудро мыслишь, мать. Так и поступим. А рано потому, чтобы все разъехаться смогли. Если помнишь, у них в квартире двум человекам уже тесно, ночевать никого не оставишь.
– И то правда. Ваня, у меня есть дельное предложение, давай поступим так: поедем первым автобусом…
– Не рано?
– Не рано. Туда-сюда, в шесть на рынке. Яйца хочу продать и к школе Славке брюки купить, а то третий год ходит в одних и тех же, вырос из них давно. И еще что-нибудь посмотреть.
– Одобряю!

2
Наконец наступила долгожданная суббота. Проснулись рано, за окном стояла непроглядная тьма. Мама поставила на плиту чайник, и принялись собираться. Ольга крутилась как волчок, она никак не могла выбрать из трех платьев одно, какое ей надеть. Из-за этого не было времени даже умыться, сходить в туалет и попить чаю. Наконец мать не вытерпела этого парада мод, молча бросила на стул клетчатое платье, самое не любимое Ольгой, а остальные повесила в шифоньер.
– Выходим, – скомандовал отец, – а то через сорок минут автобус отправляется. Места занять надо, чтоб не стоять истуканами полтора часа.
– Ты, может, хоть причешешься?! – закричала мать на Ольгу. – Или таким чучелом ехать собираешься?
Ольга обидчиво втянула губу, намочила волосы водой и поводила по ним расческой.
С огромной корзиной яиц, букетом гладиолусов и самоваром в коробке семья вышла из дома в ночь.

3
Но не стоять истуканами оказалось так много, что надежда на сидячие места отпала сама собой. Переполненный сверх меры автобус медленно отъехал от остановки, в салоне которого не только стоять, но и пошевелиться было невозможно.
Отца толпа унесла в конец салона, а мать стояла по центру, крепко вцепившись обеими руками за поручни, и охраняла детей от сдавливания их неуправляемой толпой. Ее руки дрожали от напряжения.
– Ваня! – крикнула она, пытаясь перекричать гул в салоне. – Яйца не подави, подними их повыше.
– Не переживай, я их на колени Емельяновне положил.
Автобус взревел от хохота.
Село. Здесь все друг друга знают как облупленных, кто чем дышит, как живет и что съел на завтрак.
– Франя! – раздался голос Нестеренко, животновода и их соседа. – Он знает, кому яйца доверить, она ведь холостая.
– Потеряла такого мужика, – слышалось с другой стороны.
– Емельяновна, ты ему яйца поперебирай руками. Все они у него на месте?
– Я сейчас только этим и занимаюсь, – простонала та от смеха.
Теперь и теснота не мешала, и ехать стало беззаботно. Все хохотали до слез.
Мать взглянула на детей. Славик стоял спокойно и глядел в окно, а девятилетняя дочь была красная, глаза ее были наполнены слезами.
– Что опять произошло? – спросила мама, понимая, что ничего хорошего произойти не могло.
– Я какать хочу, – прошептала Ольга.
– Дома это надо делать, а не платья примерять. Терпи, минут через двадцать приедем.
– Я больше не могу терпеть.
– Как же ты меня замучила! Толя! – прокричала мать водителю. – Остановись, ребенок в туалет захотел.
– Франя, может, доедем? Осталось…
– Останови, Толя, пока ребенок пары спустит, мы и перекурим, – охотно согласились мужики.
– А ты, Иван, не выходи, пусть Емельяновна к яйцам привыкает, – вопила свинарка Серафима.
И снова автобус вздрогнул от хохота.
Машина остановилась. Мужики, посмеиваясь, потянулись к выходу, а Ольга, расталкивая локтями толпу, быстро протискивалась к двери.
– Пропустите девчонку, нелюди, – шумели женщины.
– Да пусть ее через окно Ефросинья выкинет. Быстрее будет.
– А если бы твой ребенок…
Вылетев из автобуса как ошпаренная Оля опрометью понеслась за машину, где и сделала свое дело. Подошла мать.
 – Не наделала в трусы?
– Не успела.
– Слава Богу! А то бы я тебе этими трусами всю морду извозила. Ишь, красавица писаная… Перед зеркалом туда-сюда, туда-сюда … Иди в автобус! Без приключений жить не умеешь…
Закусив губу и понуро опустив голову, Ольга медленно шла мимо курящих мужиков.
– Франя, ты перед отъездом им подгузники, что ли, надевай или чоп покрепче вбивай, чтоб беды в дороге избежать, – добавила веселья Маша Деревянко, местная почтальонша, женщина маленькая, толстая, разбитная и гулящая. – А Ваньку щас рядом с собой поставь, вдруг там ему понравится. Кстати, а где он? Что-то не видать. Може, уже привык?..
Новый взрыв хохота поднял сонных ворон с тополей.
– Я тебе припомню этот кляп с яйцами, – зло пробурчала Ольга, входя в автобус.
И помнила она это до тех пор, пока не отомстила. А произошло это весной. Снегу в тот год выпало невиданное количество. Крестьяне радовались – к урожаю. И весна наступила как-то сразу. Он таял буквально на глазах. По дорогам текли огромные звенящие ручьи талой воды.
Вот и настало Олино время!
Она проследила весь маршрут, по которому ходила почтальонша, где и в какое время бывала, куда заходила. Для этих целей Оля даже тайно позаимствовала мамины часы, что без дела лежали в комоде и которые она надевала, когда ходила с папой в гости.
На дороге, где через пятнадцать минут должна появиться жертва расправы, она выкопала в снегу огромную яму, которая мгновенно наполнилась водой, и припорошила ее сверху снежком, так что со стороны казалось, что именно в этом месте дорога без сюрпризов.
Вскоре, согнувшись под тяжестью сумки, появилась Маша Деревянко, неся селянам корреспонденцию. Ступив на скрытую ловушку, она провалилась туда по пояс и упала. Газеты, журналы, письма моментально разлетелись в разные стороны, быстро намокли и в мгновение ока расползлись, превращаясь в бесформенную массу.
Месть удалась на славу! Ольга хохотала как умалишенная. И только после этой экзекуции успокоилась.

4
Дальше до города ехали без приключений.
На конечной остановке отец вышел из автобуса, гордо неся корзину перед собой, а в другой руке букет без единого цветочка, напоминающий ободранный веник.
– Вот тебе, Франечка, и букетик… Одним яйца на колени, а тебе веник от чистого сердца, – вновь захохотала почтальонша.
Люди быстро разбежались в разные стороны, будто никогда и не знали друг друга. Стало тихо и пустынно.
Не успела Франя занести яйца на рынок, как перекупщики у нее сразу все взяли. И брюки Славику купили быстро, но он к этому отнесся равнодушно. А чтоб Ольга не путалась под ногами, мать ее отправила в цветочные ряды, пусть, мол, походит, может, среди выброшенных цветов и найдет тройку приличных.
Эта затея дочери не очень понравилась. Но она вовремя увидела, как старенькая бабушка надрываясь несла ведро с цветами. Оля быстро подбежала, взяла у нее ведро и помогла донести до прилавка, за что получила три больших ромашки, чем и порадовала материнское сердце.
Без подарков не остался никто. Оле купили шелковую коричневую ленту. Этот цвет она не переваривала. Мать взяла себе два бюстгальтера, черный и другой на выход… тоже черный. Отцу достались длинные темно-синие сатиновые трусы, пачка папирос «Беломорканал» и стакан семечек, который он ровно поделил на всех.
Ольге очень хотелось понести букет, но мать воспротивилась, сказав, что второго веника она не допустит, и понесла сама. Славик гордо нес коробку с самоваром.

5
Удачно сделав все дела, райское семейство весело направилось к трамвайной остановке, чтобы ехать к тете Лене, которая жила в самом конце города, как выразилась мамочка: «у черта на куличках». Оля хотела спросить, что такое кулички, но не успела – с грохотом подъехал их транспорт.
Народу почти никого не было – располагайся где хочешь!
Наступив на подол своего длинного платья, Ольга запнулась на ступеньках трамвая, упала, но проворно поднялась, прекрасно понимая дальнейшие последствия своего деяния, быстро села на маленькую скамеечку кондуктора у двери, где на боковой стенке висела загадочная красная кнопка. Славка устроился на переднем сиденье, чтоб на дорогу смотреть.
«Все-то ему надо видеть. И что интересного на этой дороге? Умным прикидывается, – лениво думала Оля. – Сиди тихо и сойдешь за умного, никто на тебя не обратит внимания. Так нет же, надо и здесь выпендриться, – Оля в нем это не любила. – Вот я – другое дело!»
Мама с папой сели сразу за Славкой, мама, естественно, у окна, а папа с краю.
Скоро Оле сидеть и ничего не делать надоело, и она уж было собралась к Славке, но с ним уже уселся толстый дяденька.
«И когда он успел туда приземлиться? А этот непутевый братец мог бы и место для меня придержать», – зло подумала девочка.
Ольга вновь взглянула на красную кнопку. Ничего особенного та собой не представляла, только была красной и от этого притягивала все сильнее и сильнее.
Она повела по салону прищуренными глазами, втянула в рот верхнюю губу и с силой нажала на эту кнопку. Раздался басовитый, дребезжащий, скрипучий звонок. Трамвай остановился, двери раскрылись.
Сердце отважной девочки ёкнуло и провалилось в малый таз. Она быстро соскочила со своего места, подбежала к папе, уселась на его колени, поцеловала, крепко прижалась и сказала, что соскучилась.
В открытую дверь с сумочкой через плечо вошла худая, как вобла, остроносая женщина, контролер.
– Кто звонил, кому выйти надо, или что-то случилось? – равнодушно спросила она.
Пассажиры промолчали, и только мать зло посмотрела на дочь.
– Раз никто не выходит, поехали дальше, – контролер подошла к звонку и нажала на него.
Громыхая, закрылись двери, и трамвай покатил дальше.
– Не густо вас здесь сегодня, ну коль вошла, приготовьте билетики для контроля. А вдруг среди нас зайчики едут, – лающе засмеялась она.
Билеты оказались у всех, даже у Оли и Славки. Они, аккуратно сложенные, лежали у папы в нагрудном кармане пиджака.
Проверив пассажиров, кондукторша на остановке вышла и пошла продолжать свой бесконечный разговор с водителем.

6
День рождения чем-то напомнил Оле распитие в школе холодного, кипяченого, с пенкой молока – ни сладости, ни радости.
Попив на кухне с тортом чаю, ребятишки, Оля со Славой и трое тети Лидиных мальчиков, пошли в кинотеатр, на утренний сеанс, где показывали потрясающий фильм про индейцев, «Апачи», с актером Гойко Митичем. На все эти радости им выделили один рубль, а это пять билетов и пять мороженых, а если взять по семь копеек фруктовое, останется пятнадцать копеек, а это еще и пять пирожков с капустой!
Фильм Оле очень понравился, она даже из него кое-что взяла на вооружение и хотела по этому поводу посоветоваться с отцом.
Но когда дети после фильма подошли к дому, Ольга увидела потрясающую картину: во дворе на скамейке за шахматной доской склонились бурые, как столовая свекла, лица папы и дяди Вити, мужа тети Лены. Возле них на земле стояла начатая трехлитровая банка пива и кулечек с креветками.
Оля твердо знала: ее отец никогда не умел играть в эту игру, но, судя по выражению лица, победа была на его стороне.

7
Около пяти вечера, без замечаний и приключений, правда, папа был сильно пьян и всю дорогу проспал, вошли в дом. Отец не раздеваясь сразу повалился на диван, а мама переоделась и пошла заниматься хозяйственными делами.
Славка пошел играть в футбол, а Ольга засеменила кривыми ножками к подруге, Светке Безобразовой, решать вопрос об индейцах и вигвамах.



Гоша, добрый дядя Петя и все…

Для Оли этот год был очень удачлив на гостей. На Новый год из Молдавии приезжала тетя Фира с дядей Ионом. Но эти родственники ей сильно не понравились, и она сделала все, чтобы те быстро покинули их дом. Потом сами ездили в гости на день рождения папиной сестры, а теперь неожиданно, никого не предупредив, приехал родной мамин брат, дядя Петя. В субботу, ближе к обеду, к дому подъехало такси, и из него гордо вышел с сигарой во рту высокий мужчина в морской форме. Он стоял, оглядывая все вокруг, а шофер таскал в дом чемоданы, коробки, пакеты и что-то еще. Вещей этих было превеликое множество!
Около дома сразу собралась толпа поглядеть на невиданное чудо.
Как оказалось, дядя Петя был капитаном дальнего плавания и жил в Одессе. Он ходил по морям и океанам, бывал в заморских странах, видел обезьян, слонов, диковинных птиц, акул, негров и даже китайцев. Еще он посещал… Такое хитрое название, что выговорить его, не матерясь, Оля не могла. Короче, там чай растет и очень жарко…
Подарков было просто завались. И буквально всем. Славке достался велосипед, легковая и грузовая машины и еще часы, в которых можно было даже плавать в воде. Но этот балбес уже через неделю утопил их в речке.
Оле дядя Петя привез несколько красивых цветастых платьев, маечек, трусиков, носочков, туфельки. Но они оказались немного великоваты. С этим горем Ольга справилась очень быстро, напихав в носки комки из газет. Еще он подарил огромную, буквально с ее рост, куклу, сказав, что ту зовут Мишель. Имя Оле сразу не понравилось, мужицкое какое-то, и она тут же окрестила ее Катей. Но это все ерунда… Дядя Петя привез ей, и откуда он только знал о ее заветном желании, большущего зеленого попугая с огромными глазами и изогнутым клювом, который, нахмурившись, сидел в клетке. Он был такой красивый, мягкий и милый… Гоша, так его звали, клевал зерно с руки, пил воду изо рта и летал по комнате! Оля находилась на седьмом небе от такого счастья, она радостно бросилась на грудь дяде Пете, покрыв его лицо поцелуями.
Счастливица носила Гошу по квартире, шептала ласковые слова, сажала в клетку и вновь вынимала.
Маме и папе дядя Петя тоже что-то привез, но Олю это не интересовало.
Теперь каждый занимался только своим, и никто ни на кого не обращал внимания.
Ближе к вечеру, когда родители и дядя Петя сидели за столом на веранде, ели, пили и громко разговаривали, Оля надела темно-синее платье в белый горошек, новенькие туфельки, взяла Гошу на руки и тихо вышла на улицу. Ей захотелось показать попугаю всех, кто живет у них во дворе.
Первое знакомство произошло с огромным пушистым котом Робертом, который шел домой со стороны огорода. Оля присела, погладила любимца, а тот в ответ сладко замурлыкал.
– Роберт, познакомься, это попугай Гоша, твой новый друг, не обижай его. А это, Гоша, – Роберт. Он мышей и крыс ловит. Поцелуйтесь! – поднесла она попугая к кошачьей морде.
Кот вытянул шею и принялся обнюхивать невиданную доселе птицу. Попугай тоже вытянул шею, повернул голову набок и выпучил глаз, показывая всем видом, что подобная процедура ему явно не по нутру. Наконец он мотнул головой и со всей силы ударил кота клювом. Роберт, жалобно мяукнув, отпрыгнул в сторону и обиженно побежал в сторону дома.
– Ты зачем дерешься? – ласково прижала Оля птицу к себе и поцеловала. – Здесь живет наша собака Альма, она сейчас в будке, кормит своих двух щеночков. Не будем ей мешать. Смотри, курочки ходят, уточки… Они тоже птицы, но летать не умеют. А голуби, посмотри вверх, летают, и воробьи… А это теленочек Федя. Он ласковый, и нос у него мокрый и холоднющий. Хочешь убедиться?
И она дотронулась клювом попугая до носа Федора. Тот добродушно и глубоко вдохнул воздух и неожиданно радостно и сильно стукнул Олю головой под руку. Попугай гортанно вскрикнул, с силой клюнул ее в палец и, выскользнув из Олиных рук, взмахнул крыльями и взмыл в небо.
– Гоша! Гоша-а-а! – закричала Оля подпрыгивая. – Лети ко мне, птичка дорогая!
Но Гоша и не думал возвращаться. Он сделал круг над домом и полетел в сторону речки. А Ольга, растопырив руки и беспрестанно крича: «Гоша, Гоша…» – опрометью бросилась за ним вдогонку. А он летел, отдаляясь все больше и больше, а она бежала, падала, поднималась и снова бежала, перепрыгивая через заборы, топча чужие огороды. Но все оказалось тщетно – попугай скрылся за прибрежными посадками.
Лишь поздним вечером Ольга вошла в дом. Она походила на воинствующего ежа, только что вернувшегося с кровавой битвы: пылающее лицо было заляпано грязью, жесткие взъерошенные волосы торчали в разные стороны, грязные руки и ноги сбиты до крови. Но и это бы ладно, а вот платье, темно-синее в горошек платье, было разорвано в клочья, на левой ноге гордо сидела некогда новенькая туфелька с оторванным носком, из которого торчал кусок газеты, вторая нога была босая. При виде подобного зрелища в доме воцарилась жуткая тишина.
– Кто это? – наконец выдавил из себя дядя Петя и покатился со смеху.
– Это наша дочь, разве не узнаешь, Петя? Посмотри внимательно на это чучело, на платьице, что ты сегодня привез, туфельку… Да, туфельку… Потому что она одна… Где тебя носило, неразумное дитя? – мать говорила тихим, еле слышным голосом. – Отец, ее надо бы свозить показать психиатру. Вот, Петенька, полюбуйся, кого мы здесь нарожали.
Ольга стояла и тяжело дышала.
– Откуда ты, дочка, к нам пожаловала в таком виде? – опять спросила мама. – Не собаки ли тебя подрали, или злые люди напали?..
– Попугай улетел, – всхлипнула Оля, размазывая грязь по лицу.
– О как! – выдохнул отец и выпил рюмку. – Трагедия! Давайте помянем его.
– Тебе смешно, папочка, а Федя выбил его у меня из рук, он… Убью его! – и она громко заплакала. – Я… Я… Я… Бежала за Гошей… Но не догнала, – слезы катились по ее грязному лицу, оставляя причудливые следы.
– Федя… Кто это? – поинтересовался гость.
– Теленок наш, два месяца, – ответила мать. – Только тронь мне телка, я сама тебя покалечу! – гневно произнесла она, грозя дочери кулаком.
– Ольша, – произнес дядя Петя отсмеявшись, – не огорчайся, через год я привезу тебе два попугая, пять платьев и столько же туфелек. Не горюй. Хорошо? А Федьку трогать правда не надо, он же не хотел, он от радости головой мотнул. Так?
– Так, – всхлипнула Ольга.
– Вот видишь, оказывается, сама виновата. Не переживай, завтра под вечер сходим в магазин и я куплю тебе все что пожелаешь. Договорились? А сейчас иди, снимай с себя всю эту рвань, мойся, приводи себя в порядок и приходи к столу. Славик уже давно поел и играется в зале с машинками. Чего молчишь? Согласна?
Оля вяло кивнула головой и вышла.
– Франя, уж не ругай девчонку. Всякое бывает. Завтра куплю ей новые платья, какие захочет, – тихо говорил Петр. – Так уж получилось, – и, не сдержавшись, он снова залился веселым смехом.
Следующий день тянулся для Ольги неимоверно долго. Дядя Петя очень долго спал, а перекусив, ходил купаться на речку, потом после обеда опять отдыхал. Оля целый день никуда из дома не отлучалась, ждала и даже грешным делом начала думать, что про обещание пойти в магазин он забыл.
Солнышко медленно приближалось к закату, когда из спальни донесся дядин голос:
– Ольша, ты дома?
– Да, дядя Петя, – ее сердце глухо застучало в груди.
– В магазин идем?
– Идем! – весело прокричала она и запрыгала от радости.
Через полчаса дядя Петя и Оля, взявшись за руки, медленно шли по центральной улице. Для такого случая он надел свой морской костюм с фуражкой и выглядел очень красиво: высокий, подтянутый, стройный…
Ольга очень гордилась своим дядей и шла с ним рядом в новом, но уже красном с цветочками, платье и стареньких сандаликах, высоко подняв голову.
Встречные люди уважительно здоровались с ними, а многие, обернувшись, с завистью долго смотрели вслед.
Наконец они дошли до магазина, где продавалось все – от гвоздей и мыла до одежды и колбасы.
– Ну, Ольга, выбирай все, что душа желает.
– Все-все? – глаза радостно заискрились.
– Все-все, не стесняйся. А пиво есть у вас? – повернувшись к продавщице, тихо спросил он (в те далекие шестидесятые бутылочное пиво было большим дефицитом).
– Для вас, Петр, найду. Сколько?
– Если можно, пару бутылочек и, если можно, то попить здесь, у вас.
– Минуточку, – продавщица вышла из-за прилавка, аппетитно играя бедрами, подошла к двери, повесила табличку «ЗАКРЫТО» и заперла дверь ключом.
– Откуда вы меня знаете?
– Я же Маша Селезнева, на четыре года младше вас, жила на соседней улице, домик зеленый, четвертый от угла слева. Мама…
– Все, вспомнил!
– Это я, – улыбнулась она. – Заходите вечером в гости, я стол накрою. А чего мы стоим? Пойдемте в подсобку, там и стол есть, и стулья. Я вам сейчас селедочки хорошей порежу, а вяленая рыба очень сухая. Не рекомендую. А девочка пусть выбирает тут, что ей нравится.
– Оля, ты без меня справишься? – спросил Петр.
– Справлюсь, дядя Петя.
– Молодец! Я пойду у тети Маши посижу.
– Идите, идите, я сама… А правда, можно брать все?
– Я же тебе сказал.
– Я просто хотела уточнить еще раз.
– Так в гости придете? – спросила Мария, когда они вошли в подсобное помещение, и щеки ее покрылись румянцем.
– К такой красотке грех не зайти. Дома ругаться не будут?
– Некому.
– Дело! В десять как штык.
– Вот и славненько!
Она принесла пиво, порезала сыр, колбасу и рыбу.
– Садитесь к столу, и я рядом примощусь, а то целый день на ногах, крутишься как белка в колесе и присесть некогда. Петенька, может, покрепче чего-нибудь? Осталось две бутылки армянского коньячка.
– Ты со мной будешь?
– Пригублю немного. Давно приехали?
– Вчера в обед.
 – Надолго?
– Не знаю пока, может, на недельку-полторы, – пожал он плечами.
– Давайте завтра на море съездим. У меня машина. Час – и уже купаться будем.
– Круто! Завидная невеста.
– А ты как думал? «Волга», между прочим. Хотя тебя морем не удивишь, оно, поди, в печенках сидит? – засмеялась Мария, перейдя с Петром на «ты».
– Поеду с большим удовольствием. А работа?..
– Отпрошусь, меня всегда отпустят. А ты машину водишь?
– Обижаешь!
– Тогда поведешь! Я мясо на шашлыки замариную и все остальное приготовлю, – засмеялась она. – У меня даже палатка есть. Давай с ночевкой поедем! Ты мне звезды покажешь…
– Не дразнись.
– Жена случаем не приедет? Не повыдергивает мне косы?
– Нет ее у меня. Два года как ушла к моему другу и уехала с ним на Сахалин.
– Чего так?
– Любовь.
– А ты?
– Сегодня к тебе приду. А твой муж где?
– Разведена. За разбой с убийством получил девятнадцать лет.
– Ого!.. А дети?
– Бог не дал. А у тебя есть?
– Дочь. Она тоже с матерью уехала.
– Бедненький! И пожалеть некому. Как же ты один справляешься? И поесть надо приготовить, и постирать, и уборку сделать…
– С этим почти нет никаких проблем. На корабле и покормят, и постирают, и погладят…
– Тебя погладят?
– И меня тоже… Но в основном рубашки, брюки…
– Все равно это не жизнь. На воде человек не живет, он для земли создан и на ней обязан жить.
– Красиво говоришь. А ты хорошая хозяйка?
– Судить самой о себе сложно. По-моему, неплохая. Пиво будешь еще? Колбаски сухой порезать? Коньячку еще налить? – суетилась она.
– Честно, не хочется. Мы так плотно пообедали… А где моя племянница? Что-то ее не слышно. Оля, ты еще здесь?
– Здесь, дядя Петя.
– Выбрала что-нибудь?
– Еще немного осталось.
– Поторапливайся. Домой надо идти, – Петр хитро подмигнул Марии, обнял ее и поцеловал. – Я уже сейчас хочу к тебе, – прошептал он.
 – Я тоже, – ответила она, слегка укусив его за мочку уха. – Но лучше позже, мне с хозяйством надо управиться, животных, птицу покормить, попоить… А корову еще и подоить. Потом к завтрашней поездке приготовиться и себя в порядок привести необходимо.
– У тебя такое огромное хозяйство?
– А ты думал! В селе живем, здесь без этого нельзя. Сами создаем себе каторжный труд, сами на нем и пашем, сами и клянем себя за это.
– Ладно, Машенька, – Петр встал, притянул трепещущую женщину к себе, – до вечера. На дворе смеркаться начинает. Ольша, где ты? Неси, что выбрала.
– Я все на полу сложила, дядя Петя! – прокричала она.
Петр вышел их подсобного помещения бодрый и жизнерадостный, с алым здоровым румянцем на выбритых щеках. От увиденного он остолбенел, его даже слегка пошатнуло, лицо сделалось аспидным, а блеск глаз потускнел. На полу высилась гора вещей. И чего там только не было: платья, пальто, разная обувь, включая и домашние тапочки, куклы, карандаши, ручки, тетради, книги, конфеты, печенье, макароны, крупы, колбаса и еще масса чего-то, что было скрыто наваленными вещами. И на всем этом возлежал велосипед.
– Вот, – показала Ольга рукой, ее глаза сверкали счастьем и радостью.
– Что ты тут натворила? Что это? – строго спросила продавщица.
– Дядя Петя сам велел выбирать, что хочу. Правда? – подняла она глаза на Петра.
– Но не весь же магазин! Быстро все раскладывай по местам! – скомандовала продавщица.
– Маша, подожди. Я обещал… Не могу же взять и обмануть ребенка…
– А макароны тебе с крупой зачем? – повернулась Мария к девочке.
– Как зачем? А дядя Петя приехал, его же кормить надо.
– Оля, я же привез вам велосипед, – горько произнес он.
– Так Славику, а не мне.
– Ты своей головой соображаешь, сколько это будет стоить?! – Мария возмущенно вскинула глаза на Петра.
– Полагаю, много. Считай! – глухо выговорил Петр, играя желваками.
 – Твое дело... Если такой богатый, давай посчитаем.
Сумма получилась просто космической. Мария видела, как он достал кошелек, молча отсчитал деньги и положил их на стол.
– Маша, налей мне, пожалуйста, грамм двести водки и бутылочку лимонада открой.
Маруся видела, как дрожала у него кисть, когда тот пил, и как радужное настроение у всех, кроме Ольги, гасло с надвигающейся темнотой.
Погрузив покупки на большую грузовую тележку, дядя и племянница медленно покатили ее в сторону дома. Ольга беспрестанно что-то говорила, а Петр кивал и курил одну сигарету за другой.
Мария долго смотрела им вслед, настроение портилось все больше и больше. Многообещающая радостная ночь из реальной превращалась в несбыточную мечту, но надежда все же теплилась. Она зашла в магазин, грустно налила себе коньяку, выпила, закусила плавленым сырком, заперла в сейф добытую выручку и медленно пошла домой.


Воспитатели и воспитуемые

Я ненавижу слово «спать»!
С. Михалков

Встав с колен на ноги и произнеся первые звуки, Ольга поняла, что жизнь без сна прекрасна, можно узнать и совершить столько, что и представить себе невозможно.
И как только ее укладывали в койку, особенно на ночь, она создавала тысячу проблем, лишь бы не находиться в кровати и не спать. То она хотела «Ням-ням», то «Пи-пи», а то и «А-а», кряхтя и наливаясь краской.
Мать, смертельно устававшая за день, постоянно недосыпая по ночам, просто с ума сходила от непокорной дочери, периодически заставляя мужа заниматься ее воспитанием.
В этот день супруг пришел домой поздно и навеселе.
– Легко и беззаботно живем! – закричала супруга. – А чего не жить, жена, как ломовая лошадь… И на работе, и пожрать приготовит, и корову подоит, и детей накормит, напоит, спать уложит… Держи свою дочь, поняньчись маленько! – она сунула Ольгу мужу в руки. – Развлекай, весели ее, можешь потанцевать перед ней… А я спать пошла, – супруга зло хлопнула дверью спальни.
Дочь неистово заверещала.
– У! – показала она на пол и задергала ножками.
– У так у...
Родитель поставил дочь на пол и бесцельно прошелся по комнате, думая, чем бы заняться. Пришла здоровая мысль – не попить ли чайку. Он поставил на плиту чайник, открыл банку персикового варенья, сел, закурил.
На кухню приползла дочь, ее лицо было испачкано чем-то черным.
– А-а! – категорично произнесла Ольга и направила верхнюю губу в рот.
– Молодец, что просишься, – похвалил родитель. – Пойдем.
Он достал из-под кроватки горшок и посадил на него дочь.
– Сиди, а я чаю попью, – погладил он Олю по голове и вышел.
Благодушие и истома вместе с горячим чаем разлились по телу. Он вытянул ноги, откинулся на спинку стула, потянулся и… мгновенно уснул.
Вдруг яркий свет молнией ударил в глаза. Он инстинктивно вздрогнул, поднял ресницы и посмотрел на «ходики». Часы показывали двадцать минут четвертого. Перед ним стояла растрепанная жена.
– Иди, помощник, убирай за воспитанницей!
Разминая затекшие ноги, Иван прошел в комнату. На полу, мокрая по пояс, в моче и кале, источая зловонный запах, возлежала спящая дочь, из ее рта вытекала слюна, а рядом валялся перевернутый горшок. Видно, на горшке она и уснула, а потом свалилась на пол.
– Думаю, Ваня, здесь ты тоже справишься сам. Не забудь помыть и переодеть ее, воду подогреть я поставила. Проследи, чтоб горячей не была. Удачи! Я еще немного посплю. Да, и пол помой, комнату проветри, а то запах, как в привокзальном туалете.
Утром супруги о былом не вспоминали. Процесс воспитания прошел всем на пользу. Даже Ольга стала несколько терпима в желаниях.