О театре

      Люблю театральное действо однозначно и без оговорок. Не знаю откуда это пришло ко мне и что должно было произойти с человеком далеким от искусства театра, чтобы возникла сила притяжения к лицедейству на сцене. На эту тему высказывались великие театральные деятели, хвала им и почёт, а мне остается вставить свои пять копеек и вспомнить, как дошёл до жизни такой.
    Первый звонок прозвенел на подмостках ДК МГУ. В студенческом музыкальном спектакле мы играли в оркестре на сцене у задника и уходили за кулисы, чтобы не отсвечивать в особо пронзительных местах сюжета. Стоим мы за кулисами, а на сцене разматывается клубок переживаний и страстей французского поэта 15 века, развесёлого парня, которого вот-вот повесят: «… И сколько весит этот зад  узнает завтра шея». Рядом с поэтом молча (бессловесная роль) страдала его муза - «девушка, которой никогда не было». Затаив дыхание и смахивая слезы, мы переживали за них обоих. Сцена подходила к наивысшей точке кипения. Публика замерла, мы тоже не шевелились, стояли столбом и следили за кульминацией. Наконец, со словами «… и любви, которой нет!!» поэт жестом отправляет Музу за кулисы. Одетая во всё воздушно-белое Муза пробегает мимо нас, расплёскивая любовно-поэтический флёр, который только что бурлил на сцене. Сняв с головы деталь костюма, Муза привстала на цыпочки, пошарила рукой за декорацией и, наконец-то обретя голос, прохрипела:

    - «Мужики, где-то я свой бычок заначила, не брали? Чего остолбенели, дайте закурить, а то я сегодня налажала - жуть!»
 
     Не знаю точно, перевернулся ли в гробу Станиславский от такого чудовищного перевоплощения Музы в третьекурсницу или нет, но сыграно было настолько убедительно и настолько точно, что я сразу и надолго поверил в волшебную силу искусства. Конечно, после того, как оторопь прошла.

    Любовь к театру бывает очень специфичная и не очень знакома читателю. Одно время мы с товарищем полюбили ходить в Филиал Малого театра на Ордынке. Ну очень полюбили ходить. На это были две веские причины. Во-первых, бабушка товарища служила в этом театре и легко снимала с повестки билетный вопрос. Во-вторых, в буфете театра, и это была настоящая  находка администрации, подавали отличное прохладное пиво! Те, кто помнит пивной дефицит в Москве, тот поймёт.  Заняв места в зрительном зале, мы смотрели начало спектакля - завязку, так сказать, а потом перемещались в буфет, где горячо обсуждали особенности применения системы Станиславского в означенном театре. Всенепременно возвращались в зал к финалу, чтобы узнать, чем же всё кончилось и все ли живы.
       Бывало, что система давала сбой. Однажды, в первом акте спектакля прозвучали стихи:

       По стебелёчку вверх и вверх
       Ползёт травяная вошь…
            (Рождественский).

    Мы прониклись, и с запавшей в мозг интригой метнулись в буфет, где пиво было настолько вкусно-чудесное, что вернуться в зал к концу представления не довелось. Доползла ли вошь куда ей было надо иль случилось чего по ходу пьесы, история умалчивает.

    Свою любовь к театру можно найти не только в удачно поставленном  спектакле, в игре любимого актёра или в экспозиции театрального музея. Пробовали ли вы наблюдать за работой дирижера и музыкантов театрального оркестра? Рекомендую. Приглядевшись к музыкантам, можно обнаружить за их каменными лицами такие «тайные мучения страстей, горечь слёз, отраву поцелуя», что собственно спектакль отходит на второй план. Так случилось однажды в Большом Театре. Наши места на втором ярусе почти  над оркестровой ямой. Давали балет «Лебединое озеро». В финале спектакля трагедия - принц Зигфрид на затерянном озере так запутался между черным и белым лебедями, что вот-вот отдаст Богу душу. Публика вся на нервах.

     Краем глаза заглядываю в яму к музыкантам, а там - батюшки! - тётенька, весь вечер игравшая на английском рожке божественную заглавную лебединую тему, аккуратно сложила ноты, расстелила белую салфетку и раскручивает над ней свой гобой. На сегодня она всё сыграла, в том смысле, что смену свою у станка отстояла. Вдумчиво чистит, протирает и упаковывает в футляр свой инструмент. Мадам, вы чего делаете, оркестру еще уйму времени играть бессмертную музыку Петра Ильича! Глянул на сцену, как там дела? На сцене Зигфрид и лебеди уже всё, зал плачет. А нашей тётеньке всё по барабану. Она вынула зеркальце, губную помаду и начищает перья, что твой лебедь. Овации провозгласили окончание спектакля, Зигфрид оказался живой и даже вышел с Одеттой на поклоны. Снова стреляю глазом в яму. Гобоистка держит в одной руке футляр с инструментом, другой прижимает к груди дамскую сумочку и, привстав со стула, как Усэйн Болт на старте стометровки, не моргая смотрит на дирижера, боясь пропустить его спасительное: «По домам!» 

   Любовный приворот к театру случился зимой 1981 года в театре им. Ленинского Комсомола на  премьере рок-оперы «Юнона и Авось». С третьего ряда партера я как бы сам (точно сам!) участвовал в экспедиции кораблей дипломата Резанова,  целовался с юной Кончитой и дрался на дуэли с её женихом Фернандо. А главное, шептал, пел, кричал, орал замечательные стихи Вознесенского и музыку Рыбникова под электрический рок группы Аракс. Чувств не передать! Я выучил из этого спектакля всё. Помните:

    Ты меня на рассвете разбудишь,
    Проводить не обутая выйдешь.
    Ты меня никогда не забудешь.
    Ты меня никогда не увидишь.

Или это:

    Белый шиповник, дикий шиповник
    Краше садовых роз,
    Белую ветку юный любовник
    Графской жене принёс...

 Ещё трижды я слушал эту рок-оперу в Ленкоме, трижды с разными исполнителями главных ролей переживал любовь и молодость Резанова и Кончиты, трижды пел вместе с хором бесконечный финал и понял, что это любовь и что она навсегда:

    Аллилуйя возлюбленной паре,
    Мы забыли, бранясь и пируя,
    Для чего мы на Землю попали,
    Аллилуйя любви, аллилуйя любви,
    Аллилуйя!