Лида - половинчатая душа

сборник Модница Люсьенка

В детстве Лидина душа была прелестна, также как её лицо и фигурка; в юности тело и лик остались прекрасны, а со дна душевной прелести вылезла морда крокодила и всю прелесть в одночасье сожрала. Но изменения, происходящие в душе человеческой, становятся заметны не сразу - сокрыты они и от посторонних глаз, и от самого человека; но все же в нем начинают происходить перемены всем очевидные.  Трудно таким людям идти по жизни – раздвоенным, расколотым, разделенным пополам светом и тьмой – ведь свет только предлагает, а тьма предъявляет на тебя свои права, запускает цепкие лапы и с силой тащит туда, откуда нет возврата.

Но вернемся к нашей героине.

Лиде шесть лет. Мать и отец только и слышат со всех сторон, - ваша дочка прелесть, чудо как хороша, ангел, а не девочка, и этот мотивчик повторяется и повторяется. Мама беспокоится, как бы такое восхищение с детских лет не испортило ребенка, а папа иногда улыбается, иногда хмурит бровь, но в душе радуется и гордится -  у него такая славная дочурка, что глаз не оторвать; вся в его породу, в роду Тонечки таких красавиц не было, а у них имелись, да не одна.

Лиде десять лет. Она по-прежнему продолжает радовать своих родителей: и красивая, и умная, и способная, и воспитанная. Только Тонечка начинает замечать, что дочурка любит верховодить, особенно среди мальчиков. А сцена на школьном дворе: Лидочка, окруженная мальчиками-почитателями, направо и налево раздает указания, и далеко не все они на взгляд Антонины Ивановны дышат добродетелью; подтверждает опасения и дает пищу для размышлений.

После случившегося состоялся и разговор; но Лида, распахнув свои огромные глаза и глядя прямо на мать, начала беззастенчиво придумывать какую-то небылицу. Тонечка испугалась, - дочь просто-напросто врёт - лож Тонечка чувствовала за версту; но ничего не сказав в ответ поговорила с мужем и для Лидочки, впервые в жизни, началась черная полоса. А ведь как хорошо всё было – и отличная учеба, и примерное поведение, и музыкальная школа, и изокружок, и уроки иностранных языков – по всем этим направлениям показатели были отменные, и Лида была уверена, что дочерний долг она выполняет на «отлично», и что родители должны быть горды и счастливы, имея такого «золотого» ребенка. Но мама, проигнорировав все успехи и достижения, стала делать замечания о яко бы мало достойном поведении дочери относительно других девочек и чрезмерной напористости в общении с мальчиками. А что такого сделала Лида? Да, её возмутило поведение новенькой - только появилась в классе и сразу стала обращать на себя внимание «Лидиных подданных мальчиков» своими честно-чистыми принципами и возвышенными чувствами, внося в её королевство раздор и смуту. Оставалось одно – поставить выскочку на место – устроить бойкот или просто припугнуть, чтобы не так задавалась. На взгляд Лиды ничего такого особенного она не сделала, просто навела порядок на территории, так папа всегда говорил, и Лиде это очень нравилось, она тоже любила наводить порядок, только свой, без учета интересов других, но об этом никогда не задумывалась. Ум подростка мало развит и довольно категоричен, а человеческая природа эгоистична – человек стремиться сделать так, чтобы ему было хорошо, а что в это время происходит с другими просто не замечает.

Лиде тринадцать, а черная полоса, разделившая её с родителями, всё расширяется и расширяется. Давно заброшены: иностранные языки, изобразительное искусство, отличная учеба, примерное поведение – осталась только музыка, которая спасает и поддерживает, как верный и безотказный товарищ. Отец вечно ей недоволен – запрещает и давит, от этого хочется плакать, топать ногами, срываться на крик и делать ему всё больнее и больнее – пусть почувствует какого дочери. Только мама всегда задумчива и смотрит с отрешенной улыбкой будто сквозь тебя и ничего её не волнует – занимается домом и своей библиотекой. Война дочери с мужем её не касается – голос всегда тихий, спокойный и никакой реакции на Лидины грубости и колкости.

Лиде пятнадцать – наконец-то! Она почувствовала полный физический отрыв от родителей. Прилив радости, что выросли собственные крылья, бодрит и зовет умчаться в дальние дали; только чуть пугает неизвестное, и мучает вопрос – жизнь будет её баловать или устраивать козни? Но эти мысли мимолетны, быстротечны и не задерживаются в голове.

Военные действия между отцом и дочерью продолжаются, но границы остаются внутри семьи – сор из избы никто выносить не желает. Внешне же всё остается нормально: девочка растет, с головой увлечена музыкой и ансамблем; да, успеваемость средняя, но не все же золотые медалисты; да, иногда ставит учителей в тупик своим поведением – подростковый возраст и гормоны -перерастет успокоится; выдаются и карманные деньги, на взгляд Лиды до обидного мизерные; приобретается и всё необходимое. Но пресс отца всё давит и давит, и временами становится невыносимо тяжел, тогда у Лиды начинаются срывы, отец же еще больше ярится и сильнее закручивает гайки.

Лида доигралась по того, что вместо турне по России со школьным ансамблем, оказалась на даче под домашним арестом; но ребята уехали и уехали без неё; и гастроли были успешными, что повергло Лиду в тоску и отчаянье – она-то думала, что незаменима. Отец объявил ее больной, нашел замену и отправил в путешествие. Впервые в жизни Лида затаила обиду на отца, да такую, что стала вынашивать план мести – нашла компанию наркоманов и провела в их обществе в обнимку с кокаином и марихуаной две недели. Притон накрыли, но ее спас один парень – брат Анюты, которая и пристроила Лиду в «тайное общество». Отец раздумывать не стал и после появления дочери, заподозрив неладное, отвез к наркологу, и Лида прошла курс лечения, первый, но не единственный в своей жизни.

Лиде семнадцать. Кое-как сдав выпускные экзамены, она объявила матери, что беременна. Парень был приезжий, уехал и пропал, - так что, дорогие родители готовьтесь стать бабушкой и дедушкой. И впервые за долгие годы Лида увидела в глазах матери не всегдашнее безразличие-отрешенность, а какой-то внутренний вызов. Антонина твердо посмотрела в глаза дочери и просто сказала, - переезжаем на дачу, там и рожать будешь. И Лида почувствовала, что перед ней женщина-воительница или мать всех дочерей земных, окутанная небесным сиянием и с золотым копьем в руке. Один взмах – и чернота, окружающая Лиду, ошметками разлетелась в разные стороны, из глаз брызнули слезы радости и обрела она недолгое счастье, длившееся немногим более года.

Лиде девятнадцать. Как же она соскучилась по глотку обжигающего напитка, по дымной затяжке, по бесшабашной компании, по мужским комплементам и ухаживаниям. Как же она так долго без всего этого обходилась, даже и не вспоминала вовсе. Но сейчас всё – свобода. Малышка в верных и заботливых руках матери, о финансах побеспокоится отец, а она может жить так, как хочет, препятствий никаких нет, даже возрастных. Когда ей было семнадцать многие на нее заглядывались, как на лакомый кусочек, но шагов по сближению не делали – авторитет и должность отца были охранной грамотой, которая останавливала даже самых резвых. Теперь всё это далеко позади. И Лида представила себе длинную очередь из мужчин, ждущих от нее милостей и на перебой предлагающих свои услуги. И ей захотелось как в игре с мороженным – пробовать и выбирать, что больше понравится. Пробовала и выбирала год и с наиболее перспективным подалась в Москву, посчитав, что там возможности для выбора гораздо больше. Замуж Лида не стремилась, ей нравилось покорять и бросать, когда надоест – «верные псы», смотрящие в глаза, пускающие слюни и виляющие хвостом ей быстро надоедали, хотелось чего-то другого, поэтому-то и сорвалась в столицу, а там и получила – женатого высокопоставленного чиновника с буйным нравом. Были короткие ухаживания, молниеносный штурм и взятие крепости ко всеобщему взаимному удовольствию; позже начались пьянки, ругань, битье и не только посуды. Лида оказалась в сетях этого человека, от которых много лет пыталась освободиться и выбраться на свободу; и билась, как птица в клетке всё чаще прикладываясь к бутылке, которая на долгие годы стала верной подружкой.
Правда были и светлые стороны – полная материальная обеспеченность. «Номер один» - так мысленно называла Лида своего любовника – ото всех и во всем требовал к себе отношения только по высшему разряду. Поэтому природная красота Лидии получила более чем достойную оправу: квартиру в центре Москвы, обустроенную Лидией по собственному усмотрению; полный гардероб, включая украшения, соответствующее средство передвижения и другие мелочи. От нее же требовалось ублажать и восхищать в зависимости от настроения. В гостиной располагался большой белый рояль, что тоже являлось средством снятия стресса после трудовых будней.
Лиду в течение пяти лет вполне устраивали: и походы по модным и престижным магазинам, а приглянувшиеся ей вещицы (после строгой проверки «номера один») перекочевывали в квартиру, украшая стены, многочисленные полочки и трельяжики, радуя глаз и питая чувство собственности владельца-хозяина; и посещения косметических салонов, где следили за каждой ее складочкой, морщинкой, волоском и ресничкой; и выходы в «свет», где она блистала в рамках дозволенного, выдавая себя за невесту одного пожилого, вечно больного, но всеми уважаемого человека. Такая «игра» позволяла и заводить бессчетные знакомства, и сплетничать-судачить, обсуждая всех и вся; и на глазах у супруги танцевать и легонько флиртовать с «номером один».

Лида даже находила удовольствие от ежегодных поездок в специализированный санаторий, где из организма вместе со шлаками выводили излишки алкоголя. «Номер один» предпочитал двухнедельный отдых в дали от посторонних глаз с Лидой, умиротворенной месячными релакс-процедурами. Лида в эти две недели находилась в каком-то полусне, а «номер один» изрыгал на нее всю черноту и негатив, который он старательно сдерживал в течение года. Он становился дикарем – яростным и жаждущим крови. Ходил на охоту, ел сырое мясо и рыбу, и со злорадством кормил Лиду с руки, как собачонку.

Лиде двадцать пять. Ей приснился отец, которого она старалась не вспоминать, так была сильна обида. Отец был веселый и, подхватив свою девочку, потащил к каруселям, на которых, усевшись друг за другом, они кружились и смеялись. Было вкусное мороженное и охапки желтых кленовых листьев, только мамы не было. Но им и вдвоем было очень хорошо.

Лида проснулась в слезах. Она почувствовала, что отца больше нет на этом свете, и во сне он приходил проститься со своей дочуркой. Лида полдня металась по квартире, не зная, что делать. Вечером пошла в консерваторию, и по дороге заглянула к своей подружке-старушке. Катерина Ивановна хворала, и Лида провела неделю у постели больной, радуясь в душе этим необременительным хлопотам. Катерина Ивановна потихоньку поправлялась, а Лида впитывала в себя тишину и покой, которыми были наполнены и сама баба Катя, и ее скромная квартирка, со старинным клавесином Карлом Карловичем и огромными книжными шкафами, забитыми книгами и нотными тетрадями. Вся жизнь Катерины Ивановны была связана с консерваторией: пока хватало сил преподавала, а потом лишь посещала концерты и радовалась небесной чистоте, которую дарила ей музыка. Ученики навещали, предлагали деньги и услуги сиделки, и лишь Лида, приезжая девочка, засучив рукава мыла посуду, пол и окна, вытирала пыль, гладила, готовила, читала вслух Толстого и Чехова, и играла Шуберта и Моцарта, чем окончательно покорила сердце женщины, всю свою жизнь посвятившей музыке. Катерина Ивановна, выведала паспортные данные Лидочки и написала завещание, отписав деточке всё свое движимое и недвижимое.
А «деточку» после тишины и умиротворяющего покоя тянуло к бурному веселью. Был и повод – отметить свой двадцатипятилетний юбилей и отпраздновать его с шиком и размахом. Средства имелись – Лида никогда транжиркой не была – тратила умело и расчетливо, а сэкономленное откладывала на трудные времена.
Компания собралась молодая и веселая. Лидия решила расстаться с «номером один» и подыскать что-нибудь посвежее со спортивной фигурой и уживчивым характером. Вечеринка удалась, нашелся и достойный кавалер – молодой, перспективный, очень трогательный и милый. Но «номер один» всё прознал и, кипя местью и злобой, выставил Лиду из квартиры, оставив только документы; парню пригрозил большими проблемами и зорко следил, чтобы Лида не нашла ни работы, ни ухажёра.
И оказалась Лида в квартирке Катерины Ивановны, как перелетная птичка, отбившаяся от стаи. Но Катерина Ивановна, сказав, что трудности человека только укрепляют, стала за свою деточку хлопотать и думать, как помочь, только сил своих не рассчитала – три месяца хлопотала, но хлопоты пустыми оказались. «Номер один» держал руку на пульсе и любую помощь, направленную в сторону Лиды, пресекал. Даже оспаривал в суде завещание, якобы подписанное под давлением пенсионеркой, которая не ведала, что делала; но нотариус оказался честным человеком и уверенно отстоял права наследницы.

Семь лет Лида меняла жилье и путала следы, но преследователи знали своё дело. Семь долгих лет Лида билась как рыба об лед и металась между двумя полюсами: одним из которых был старинный клавесин, любимец Катерины Ивановны, Моцарт и Бах; другим – беспросветная жизнь и бутылка – «верная подружка», обладающая властью топить всю печаль-тоску.

Потом в одночасье давление со стороны «номера один» закончилось, но Лида была так измотана, что начинать жить по-новому у нее просто не было сил, и бутылка стала еще более близкой подружкой. Так прошли три долгих томительных года.
Лиде тридцать пять. Неожиданно замаячил свет. Однажды раздался звонок в дверь. На пороге стояла женщина у ног которой маячил рыжий кот.

- Вот это парочка, подумала Лида, - наверное кого-то ищут.

Парочка действительно искала беглянку, только этой беглянкой оказалась она сама.
Лида так плакала от счастья, что удивлялась, откуда может взяться столько слез.
Она не задумываясь приняла приглашение переселиться в дом матери; обе решили не посвящать в их планы и действия Люсеньку – не зачем вешать на юную девушку непосильный груз забот, у нее есть своя задача – хорошо учиться; и собрав небольшой Лидин скарб, в основном состоящий из кабинетного клавесина Карла Карловича – верного спутника, как хвостик следовавшего за Лидией, отправились в путь.

У Лиды появилась надежда на лучшую жизнь, – мама обязательно что-нибудь придумает и спасет своё дитя. Только дочь не понимала, что давно вышла из возраста полной родительской опеки, ей необходимо было прилагать собственные усилия, а не перекладывать груз на близкого человека. Но мы все этим грешим, или многие из нас – есть силы - несемся куда хотим, не разбирая дороги, а когда прижмет, ждем помощи от других.

У Антонины Ивановны программа по спасению дочери была разработана; только Тонечка хорошо понимала и отдавала себе отчет – заставлять что-то делать другого, когда тот другой этого совсем и не хочет, дело очень неблагодарное; поэтому решила действовать с помощью мягкой силы, пряника, музыки и разбора похожих ситуаций. Она помнила ту долгую войну, которую вели между собой два самых близких человека муж и дочь – оба ожесточались, упрямились, не признавали компромиссов, не шли ни на какие уступки, держась за свои бастионы, до последнего отстаивая каждый своё – в результате делали друг другу всё больнее и больнее и пожали с этого поля обид горький хлеб непригодный в пищу. В те времена Тонечка не знала, что ей предпринять и как разрубить Гордеев узел, всё сильнее и сильнее затягивающийся вокруг ее семьи, который в конце концов лопнул сам от непосильного напряжения и семья стала распадаться. Дочь отправилась в неизвестном направлении в поисках призрачного счастья; муж покинул мир до обидного рано, не исчерпав свой ресурс и на половину. У Антонины осталась только музыка и Люсенька, скорее Люсенька и музыка – две ниточки, привязывающие ее к жизни.

С годами, набравшись опыта, Антонина Ивановна стала действовать спокойно и прагматично: привезла, уговорила пройти медицинское обследование у дяди Гены, который был для Лиды Геной-Айболитом, лечившим детские хвори.

Лида просияла, - конечно дядя Гена поможет, даст волшебную микстуру и все боли, часто терзающие ее тело, уйдут-растворяться, испугавшись накрахмаленного белого халата и сумки доктора, хранящей всё необходимое для врачевания.
Только заключение Геннадия Ивановича поставило Тонечку в тупик. Лида провела в клинике неделю; через семь дней раздался звонок от Геннадия с приглашением на беседу. Антонина знала Генку давно, как неподкупного рыцаря без страха и упрека, и как жизнерадостного оптимиста. Голос Гены по телефону был строгий и одновременно усталый и Тонечка заподозрила неладное. Заключение было неутешительное, да что там неутешительное – звучало как приговор, который обжалованию не подлежит, и срок – не более полгода.

Тонечка только и произнесла, - я надеюсь, что Лида не знает.
- Не знает, - тихо произнес Геннадий и сломал карандаш, который вертел в руке.
Придя домой, Тонечка себе сказала, - пятнадцать лет я не видела свою девочку, пусть же эти полгода будут непрерывным праздником общения двух родных душ, обретших друг друга после долгой разлуки, пусть и на короткий срок. Но Тонечка также твердо знала, что потакать слабостям дочери она не будет, просто предложит ей другой путь прохождения жизни. И снова Антонина почувствовала, что самые родные ее люди встали с ней плечом к плечу, может и в последний раз.
Тонечка достала заветную тетрадку, хранящую рецепты от разных недугов и хворей, тщательно записанные в дни юности в деревне у бабы Ари. На стене комнаты разместила лист ватмана со строчкой из сонета Шекспира – «твои грехи моя любовь встречает» и спокойно взялась за дело, поговорив с дочерью.

– Мы долго жили в дали друг от друга и у каждой была своя жизнь, неважно, плохая или хорошая - просто своя. Но сейчас мы будем жить одним домом и мне очень хочется, чтобы в нашем доме царили мир и любовь. Хозяйство у нас небольшое, да двум женщинам с котом много ли надо? Поэтому предлагаю распределить домашние обязанности. Ты можешь выбрать дела, которые тебе больше нравятся, а я по мере сил буду делать остальное. Знаю, тебе сейчас трудно, но я только могу помочь, со своими трудностями ты должна справиться сама, за счет другого это сделать легко и просто, но этот путь тупиковый, так что, моя девочка, прояви характер и начни жизнь в которой главенствуют порядок и дисциплина. Завтра утром начнем с зарядки и обливаний, а дальше видно будет. Но это было только желание и инициатива Тонечки. Лида с этим только мирилась, может просто цеплялась за это, как за спасательный круг или ту пресловутую соломинку утопающего, его последнюю надежду, может и призрачную.

И Тонечка с намеченного курса не сходила, а вот Лиду штормило: временами её «накрывало» что-то темное, сковывающее тело и парализующее мозг, а Лида знала только один способ избавления от этого – спиртное, и тогда в семье наступали темные дни. Кризис заканчивался, и Тонечка потихоньку «вытаскивала» дочь на верный курс.

Прошло полгода. Тонечка видела, что прогнозы Геннадия могут и не оправдаться. Лида под любящей опекой окрепла и у нее даже появилось желание самой шить себе одежду. Тонечка по этому случаю достала из запасников машинку Татьяны, оставленную до поры на хранение.

Три месяца ушло на шитье нарядов. Лида чувствовала, что становится прежней с желанием жить, блистать и покорять. Она об этом не задумывалась, но всё возвращалось опять на ту дорожку, которая предрекала печальный конец.
Живя в доме матери Лида ощущала себя состоящей из двух половинок: одна – домашняя, покладистая, стремящаяся к семье, уюту, спокойной, размеренной жизни; другая – буйная, своенравная, желающая жить на «полную катушку», азартная, бесшабашная, порывистая и не признающая никаких рамок. Смена состояний была Лиде не подвластна, и она как тростинка на ветру качалась из стороны в сторону бесцельно растрачивая свою жизнь.

Летом Тонечка уговорила дочь уехать на море, в тихое местечко в дали от курортных зон. Теплые волны смывали тяжесть с души, а ветер уносил усталость с тела и мать с дочерью жили в унисон с морем, солнцем, соленым ветром, запахом цветов и счастьем обретения друг друга. Но окрепшая телом Лида хорошо понимала, что только тихие домашние радости с котом на руках не по ней. Ее тянуло к городскому шуму, веселым компаниям, обожанию в глазах мужчин и зависти в глазах женщин.

Тонечка, хорошо чувствующая дочь, понимала, что удерживать бесполезно, а скандалить и ругаться бессмысленно. И Антонина Ивановна сказала себе, - буду продолжать делать, что могу. В моей девочке много хорошего, надо это хорошее укреплять и расширять, чтобы оно заполнило всю Лидочку, и для дурного не осталось места. Но это были только надежды матери, которым не суждено было сбыться.

Вернувшись с юга, Лида стала всё больше отдаляться от матери – появились новые друзья и подруги. Лида стала пропадать по вечерам в веселых компаниях, приходила далеко за полночь, спала до обеда, потом «чистила перышки» и отправлялась по своим делам. Работать не надо – еще оставались деньги от продажи квартиры, а далеко Лида не заглядывала, она искала и выбирала себе спутника, придирчиво и тщательно выбирала – ведь ошибиться нельзя – уроки прошлого даром не пропали.

Лида сидела в баре, в привычной своей обстановке. Перед ней стоял бокал, а напротив сидел очередной «командировочный» или «кандидат», спешащий покорить «финансовым размахом» не очень требовательную, на его взгляд, дамочку.
И вдруг Лида почувствовала всю пустоту и неприглядность такой жизни, ей показалось, что она заезженная пластинка, крутящаяся на одном месте и повторяющая одну и ту же всем приевшуюся музыкальную фразу; скрип иглы был невыносим. Лида встала и слегка пошатываясь вышла на улицу, что на дворе зима она забыла. За дверью сильный холодный ветер ударил в лицо, но это только раззадорило – безрассудность была в крови, и усиленная спиртным лихо бежала по жилам.

Лида сняла туфли и пошла босиком – снег обжигал ступни. Потом захотелось зарыться во что-то мягкое и Лида, не задумываясь, легла в сугроб и обратила лицо к небу – сверху падали снежинки, таяли на лице, превращаясь в слезы раскаянья. Лида просила прощение у отца, у матери, у дочери за всё то, что она не смогла для них сделать, за все свои дурные поступки, причинившие ее близким много страданий. Потом мысли куда-то исчезли, а снежинки стали превращаться в звуки, вот только мелодию Лида никак не могла узнать. Всполох молнии открыл истину, - да это же Моцарт играет на клавесине свой Реквием, вот только зачем? Завтра же наступит новый день и в нем уже не будет ничего плохого. И она попросила, - Моцарт, сыграй что-нибудь веселое, сейчас не время предаваться грусти. Моцарт не оглянулся, только проговорил, - глупенькая, сейчас время Реквиема и ничего другого. Еще торжественнее зазвучала прекрасно-печальная музыка, а звуки, падая черными снежинками, провожали в вечность.