Юфит

  Случилось это ночью. Точнее, ранним утром, когда обычные люди глубоко и может быть «сладко» спят.  Сигнал тревоги раздался в три часа сорок одну минуту.  Три, четыре, один. Триста сорок один. Как подсказка для несообразительных.
Вслед за пульсирующими, заставившими вздрогнуть звуками тревоги, замигали красные аварийные лампы. Везде, где они были повешены. Везде! Что говорило о повышенном уровне опасности. Предельном уровне. Такого в институте не было никогда. Даже в день гибели Акопяна.
Но уже задолго до самого происшествия Юфит (да и все остальные) стали замечать некие признаки, ничего хорошего не сулящие.
В смену, возглавляемую Юфитом, входили: патологоанатом Волков, герпетолог Шустиков, специалист по оборудованию Фёдоров, универсальный Калмыков, мускульной силе которого мог бы позавидовать любой штангист, и лаборантка Маша Полякова. Она же организатор чая и кофе в минуты перерывов.
Доктор смены - Юлия Сергеевна, которая Юфиту нравилась больше остальных дежурных врачей. Специалист высшего класса. Всегда спокойная, немногословная и словно бы не имеющая пола - никакой косметики, украшений, замысловатых причёсок. Волосы спрятаны под белым колпаком (Юфит даже не знает, какого они цвета), фигура скрыта белым халатом, большего, чем нужно размера. На ногах лишенная малейших признаков изящества обувь.
С отрицательными изменениями обстановки первой столкнулась лаборантка Маша, каждые полчаса себя разглядывающая в зеркальце и что-то на своём безупречно-красивом лице обязательно поправляющая.
- Ой! – удивилась она с совершенно детской интонацией. – А… А отражения нет. Вернее, там… не я. Евгений Георгиевич, посмотрите.
И Маша заметно побледнела. И больше уже не улыбалась, хотя любила это делать. К месту и не к месту. А иногда, не в силах себя сдержать, громко смеялась над шутками и анекдотами Волкова, считающего, что смех – лучшее средство борьбы с бессонницей и неосознаваемым страхом.
Боялся ли, пусть и неосознанно, Юфит? Да, боялся. Называя страх «ответственностью». И за себя и за других. И за остальное человечество, от этих других всё больше и больше зависящее, как бы пафосно это ни звучало.
Юфит оторвался от микроскопа. Чувствуя отяжелевшее от дурного предчувствия тело, встал и подошел к Поляковой, занимающейся регистрационным журналом. Взял протянутое дрожащей рукой круглое с ободком зеркальце и, встав под люстрой, в него взглянул. И увидел... лицо человека очень похожего на Хемингуэя – седые волосы, такая же борода, прямой нос и южный тёмный загар.  Юфит нахмурился. Нахмурился и Хемингуэй. Юфит высунул язык. Отражение оскалило рот, показав когда-то выбитые верхние передние зубы. Затем зеркало превратилось в обычное стекло. Как в рамке для фото - стекло, под которым коричневый картонный диск.
- Не волнуйтесь, Машенька. Подобное иногда случается, ведь излучатель работает постоянно. Просто побочный эффект. И будьте добры, найдите мне дело Палкина. Но не отца, а сына. Меня интересует, сколько инсулина ему кололи. И повторяю - волноваться не нужно. Когда взойдёт солнце, зеркальце станет прежним. 
Последнее было ложью. Юфит не знал, что будет с зеркальцем, Машей и всем остальным, когда взойдет солнце. Но сейчас ложь была необходима, чтобы Маша успокоилась.
Маша ушла в архив…
Затем заглянул Шустиков.
- Евгений Георгиевич, вы не могли бы зайти ко мне?
Шустиков занимался в «Драконной», как между собой называли четвёртую лабораторию – не разгоняемый подсветкой полумрак, пузырьковый шум подающих воздух компрессоров, позеленевшие стенки ящиков из плексита, где живут и производят мутантов рыбки чуть ли не со всего света. Но не только они. Были змеи, ящерицы, тритоны и черепахи. И их безобразные гибриды.
В аквариумах царила суматоха. Словно в воде появился невидимый человеку хищник, готовый пожрать беззащитных перед ним рыбиц. Змеи, ящерицы и остальная искусственно выведенная нечисть оставались неподвижными. Но их неподвижность не была неподвижностью сытой рептилии.   Змеи и ящерицы не реагировали на «корм». По-другому, на новорожденных, ещё голых и розовых мышат, которых помещали в террариумы раз в две недели (по графику, сегодня) и только по ночам, как того требовала Программа.  Мышата слепо копошились и сучили лапками, оставаясь не проглоченными. 
- Что скажете, Евгений Георгиевич? – спросил Шустиков и облизнул губы. От него сильно пахло потом.
«Он тоже почувствовал, - подумал Юфит. – Но этого ещё не понял. Странно, а мне пока нормально»
- Скажу, что нужно быть готовым ко всему. Сходи к Фёдорову, пусть на всякий случай приготовит газ. И сходи на склад за электрическими фонарями на случай, если придётся обесточивать здание. А я навещу Волкова. Что-то он сегодня долго.
До морга Юфит не дошёл – с Волковым он столкнулся на лестнице. Волков, дымя сигаретой, поднимался к нему, намереваясь попить кофе.
- У тебя всё спокойно, Володя?
- А что может быть неспокойного в покойницкой? Ведут себя тихо, не шалят. Лежат и смирно ждут очереди.
- Оставь свой чёрный юмор! Ситуация меняется. И похоже, что не в лучшую для нас сторону. Морг запер?
Волков хлопнул себя по карману халата. Звякнули ключи.
- Инструкций, Евгений Георгиевич, не нарушаем.
- Тогда…
Юфит не договорил. 
Из подвалов, где находились вольеры с собаками послышался вой. Вначале единичный, затем общий, стайный.
Выли недолго, но пронзительно и громко. По человеческим аналогиям собаки «рыдали, моля о пощаде». А вот такое уже было! С собаками. В тот трагический день. Лучше, ночь, когда от Акопяна остался обглоданный скелет. 
- Это же… - прошептал Волков в наступившей тишине. – Вы помните?
- Именно!  Будь начеку, Володя, и скорее заканчивай в прозекторской - скоро мне понадобятся образцы. Не зависимо ни от чего.
- Вас понял.
-Если что, звони. И снизь температуру в морозильных камерах. Лучше подстраховаться.
- Насколько снизить?
- Максимально.
- Тогда я кофе глотну потом?
- Тогда ты кофе глотнёшь потом. Не теряй время.
Волков закурил новую сигарету и побежал к себе. А Юфит направился к Калмыкову.
Уже на подходе к отделению обоняние Юфита уловило   сладкий карамельный запах. Такой же, какой на весь район распространяла кондитерская фабрика, видимая из окон его квартиры. Фабрика имени Микояна. Микоян – Акопян. Неужели?!
Юфит бросился к себе. Но опоздал. Едва он вбежал, из репродуктора стали раздаваться сигналы тревоги. А вслед за ними замигал висящий над сейфом красный фонарь. Часы показывали три часа сорок одну минуту. Маши Поляковой не было.
«Началось! – тяжело ударило Юфиту в сердце. – Теперь всё зависит от меня. А от чего завишу я?»
Сорвав пломбу, Юфит взял из ящика связку ключей. Самый короткий и толстый, с едва намеченными бородками был ключом от сейфа – два полных оборота. Код - 1810 61. Число запомнить легко, оно является датой начала Эксперимента – восемнадцатого октября шестьдесят первого года.
Сейф небольшой, неглубокий, с одной полкой. На верхней - «талмуд» или «Предписания в случае Чрезвычайных Ситуаций», на нижней – пистолет системы Макарова и коробка патронов.
Прежде предписания. О них Юфит слышал на каждом ежемесячном инструктаже, но в чём они конкретно заключаются, не знал. Теперь вот довелось.
Какой сегодня день? Уже четверг. Месяц? Август. Неделя? Вторая. Ищем!
«Вторая неделя августа, четверг: «Марш энтузиастов», цвет синий» …
Через три минуты Юфит в синем халате (заряженный пистолет за поясом, патроны и дубликаты ключей в карманах брюк) бежал в радиорубку. Шесть минут ушло на поиск нужной пластинки. Ещё через минуту пронзающую здание сирену сменило радостное хоровое пение:
В буднях великих строек,
В весёлом грохоте в огнях и звонах.
Здравствуй страна героев
Страна мечтателей, страна учёных…
Теперь найти остальных. Первый Фёдоров!
У Фёдорова был погром - он дрался с Шустиковым. Под зловещее красное мигание и бодрые звуки «Марша»:
Нам нет преград ни в море ни на суше,
Нам не страшны не льды ни облака,
Пламя души своей знамя страны своей
Мы пронесём через миры и века!
Дрались зверски, матерясь и рыча. Используя всё, что попадётся под руку.  Этим лупя и нанося страшные увечья себе и оборудованию. Покорёженный осциллограф валялся на усыпанном стёклами полу, у дорогущего кадроскопа была разбита электронно-лучевая трубка. А у Шустикова был выбит левый глаз. В руке он сжимал блестящую стальную трубку от масс-спектрометра. Правое ухо Фёдорова сменила кровоточащая рана (лило ручьём). Он отбивался ножкой сломанного стула. Оба от ярости боли не чувствовали.
Занавески были сорваны, и за тем, что творилось в физической лаборатории следила яркая распухшая луна.
«Марш» не помогает, – понял Юфит. – Полное помрачение сознания.  В чём ошибка?
Заперев убивающих друг друга людей, Юфит побежал к находящемуся на этаже распределительному щиту и отключил у Фёдорова свет.
«Хотя бы так. А теперь к Юлии Сергеевне – пусть готовит перевязочный материал и усыпляющее.»
Юлия Сергеевна… Юлия Сергеева танцевала. Не считаясь с маршевым ритмом мелодии:
Нам ли стоять на месте!
В своих дерзаниях всегда мы правы
Труд наш есть дело чести
Есть дело доблести и подвиг славы…
Танцевала, прикрыв глаза, будучи полностью нагой и босой. С распущенными каштановыми волосами, спадающими на небольшую грудь с тёмными сосками. Фигурой такой женщины можно любоваться бесконечно – стройные ноги, широкие бёдра, чуть впалый живот, узкая талия. И почти прозрачный волосяной покров лобка. В иной ситуации Юфит от лицезрения подобного пришёл бы в возбуждение.
Сигнальный красный фонарь не пульсировал – он был разбит. На смотровой кушетке был разостлан халат. Скомканная одежда и ужасные башмаки докторши лежали на письменном столе.
- Юлия Сергеевна! – крикнул Юфит.
Юлия Сергеевна открыла глаза, увидела Юфита и ему игриво подмигнула. И поманила к себе рукой, отступая к кушетке.
- Юлия Сергеевна, очнитесь!  Мне нужна ваша помощь!
Женщина кивнула и села на кушетку. Сев, она чуть отклонилась назад, подняла и широко раздвинула ноги, демонстрируя Юфиту, что находится между ними.
- Тьфу ты, дьявол! – Юфит выскочил за дверь и дверь запер.
«Интересно, а что с Машей? Где она, всё ещё в архиве?  И что с Волковым? А с Калмыковым? К кому?»
Юфит решил бежать в морг. Потому что находящийся в триста сорок первом боксе Калмыков самостоятельно его покинуть не может.
Волков, вытянув ноги, сидел на полу и, прислонившись к железной двери покойницкой, безмятежно курил. Пуская изо рта дымные кольца. В дверь, передавая Волкову силу и инерцию удара, кто-то бился. Или бил в неё ногами, перекрывая гулкими ударами пение энтузиастов:
Создан наш мир на славу
За годы сделаны дела столетий
Счастье берём по праву
И жарко любимыми поём как дети…
- Володя!
Волков не отреагировал. Он следил за кольцами дыма – как только одно растворялось, Волоков округлым движением губ делал новое.
«Этот подождёт…»
Юфит направился в отделение. Уже зная, что Калмыкову досталось самое ужасное, ибо эпицентр находится в триста сорок первом боксе. Там, где помещается облучённый Демидов.
На отделении было тихо. Согласно инструкции, подопытные должны были находиться в «естественных условиях» - никаких сигнальных фонарей (в коридоре горел мягкий, не режущий глаза свет) и звуков из динамиков (ковровая дорожка заглушала шаги).
С минуту Юфит постоял перед дверью камеры-палаты, прислушиваясь. Ничего. Никто там не дерётся, никто не бьётся головой о стены. 
Глубоко вздохнув, Юфит заглянул в глазок… И об этом пожалел. Потому что никогда не видел, как человек поедает человека. Или нелюдь, чем стал Демидов, поедает Калмыкова, которому было поручено заполнять опросник.
Зрелище мерзкое, но не тошнотворное. И это странно.
«Всё! Цель достигнута. Ценой жизни замечательного парня. И скорбь и радость…»
Из глаз Юфита потекли слёзы. От жалости к Калмыкову, его семье, от собственных воспоминаний. Юфиту вспомнился далёкий детский день, когда ему, ещё маленькому покупали трехколёсный велосипед. На котором не то, что кататься - просто сидеть счастье. 
День счастья… Майское солнце, универмаг, куда они отправились всей семьёй. Юфит, из-за велосипеда отказавшийся от завтрака, мама в светлом пальто, отец в «праздничном» костюме. Затем отдел игрушек. И первая попытка прокатиться. Там же в магазине.
На выходе их сильно смутил попрошайка – одноногий небритый старик с кепкой в худой руке. Глаза его были голубыми и кроткими, как у ангела.  Денег ему не дали. «Принципиально», как отец объяснил потом.
Жалось к старику была настолько сильной, что Юфит со стоном зарыдал, включая в рыдание всех, кого когда-либо обидел и тех, кого судьба наградила каким-либо дефектом. Заику Витю Симонова из школы, слепую девочку в поезде, хромого учителя музыки, пытавшегося научить Юфита играть на баяне, цирковых лилипутов… Они качались на трапеции и один из них, сорвавшись, упал. Все засмеялись, а лилипутик расшибся по-настоящему, и его унесли с арены.
«А ведь это и меня начало пробирать, - понял Юфит, покинув отделение. – Интересно, чтобы со мной было, если бы я не надел синий халат? И почему не помогает указанная в предписании мелодия? Почему? Надо её выключить, раздражает!»
Из радиорубки Юфит пошёл в архив.
Маша стояла у окна, смотрела на луну и чесалась. Непрерывно – лоб, щёки, ладони, запястья, шею, подбородок… Все открытые участки кожи.  Свет в помещении не горел, поэтому результатов работы острых Машиных ногтей Юфит в полной мере оценить не мог.
- Машенька, перестаньте, дорогая, - Юфит крепко сжал Машину руку, намеревающуюся поскоблить голову и…
И выбежал из тёмного, слабо освещённого луной помещения. Проклиная себя за невнимательность. Так вот в чём ошибка!
Открыв сейф, бросив в него пистолет и патроны, Юфит схватил «талмуд» и принялся его листать. И нашёл то, что нужно в разделе «Особые условия». К ним относились град, наводнение и полнолуние.
 «Вторая неделя августа, четверг, полнолуние: «Тёмная ночь» Богословского, цвет синий» …
***
Домой Юфита отпустили лишь к вечеру – писал отчёты, объяснительные и имел несколько долгих бесед с прибывшими в институт людьми из Министерства обороны. Они же (эти хмурые люди) отключили излучатель.   
Найденный нижний предел (интенсивность и частота облучения) посчитали большим успехом. Очень большим, «Выдающимся!», и поэтому вполне оправдывающим смерть Калмыкова и Шустикова, которого Фёдоров все-таки убил.
Он, Маша, Волков и Юлия Сергеевна пришли в себя, как только Юфит поставил «Тёмную ночь», и натянул на каждого синий халат.
Оплошность Юфита списали на облачную погоду. Но от этого ему легче не стало. И вряд ли ближайшее время будет. На его совести Шустиков и глубокие рубцы на коже обезображенной Маши Поляковой.
«Напьюсь! До потери пульса напьюсь!» - решил Юфит, сидя в трамвае, везущем его домой.
На предпоследней остановке он вышел и вопреки смертельной усталости побежал, чтобы успеть до закрытия гастронома, где необходимо купить две бутылки водки. Нет, три! – у Юфита завтра выходной…