Повесть об отце 2. Глава 25. Последнее желание

             
               
   Шло время. Оставить свой дом и навсегда поселиться у дочери Нюре не хотелось. Тянуло в родной посёлок, на родную улицу, где была прожита такая долгая жизнь, где всё напоминало о молодости и счастье жить с первым мужем, любить, растить детей, где прошли годы военного лихолетья, где посчастливилось встретиться с Михаилом, по счастливой случайности оказавшимся у своего двоюродного брата в гостях, где была большая дружная семья. Там и огород, и соседки, с которыми было прожито и пережито много хорошего, радостного и печального. 
  На лето Нюра уезжала в Кизнер, а осенью после уборки урожая возвращалась обратно в семью дочери. Организм был ослаблен, поэтому она нуждалась в постоянной поддержке и наблюдении. Развилась стойкая гипертония. Иногда были такие приступы, что приходилось вызывать местного медика. После приёма лекарства состояние обычно стабилизировалось, но ненадолго. Однажды Валя решила сама поставить укол. Первый в жизни. Одноразовых шприцов тогда не было, и медработник оставила ей обычный стеклянный. Когда она услышала тихое: «больно! Ой, как больно!», шприц выпал из рук и разбился. Какое-то время дочь не рисковала делать новые попытки.

  Позже она много раз размышляла над тем, насколько несправедлива жизнь. Что же произошло с мамой, которая до смерти отца была в полном здравии и никогда не жаловалась на здоровье. Вот соседка Тася всю жизнь смолоду мыкалась по больницам и санаториям и дожила до восьмидесяти с хвостиком. А маме и семидесяти не была, как заболела резко и безнадёжно. Врачи не давали никакой гарантии. Ишемия и стенокардия плюс высокое давление – этот букет надо было заработать.
  Но Нюра не сдавалась. После лечения возвращалась в семью, и внуки не представляли своей жизни без любимой бабушки, её мягкого голоса, шуток и прибауток, её картофельных вареников, шанежек и румяных пирогов.             

   Все эти годы она продолжала жить на два дома. Сезонно: с весны до осени – в Кизнере, зимой – с семьёй дочери. Первые два года пыталась «отстоять» свою свободу, доказывала детям, что сможет перезимовать одна, и соседки смогут присмотреть, но те ни в какую не соглашались оставить больную мать без присмотра.
  К этому времени у Валентины родилась младшенькая Лариса, которая по стечению обстоятельств появилась на свет раньше времени. В этом она винит только себя. И на то есть веские объяснения. После роддома пришлось долгое время лежать в республиканской больнице, а потом выхаживать малышку дома. Нюра помогала как могла. И внучка стала расти, набирать вес. Научились делать молочные смеси в домашних условиях, потому что материнского молока не было. В роддоме новорожденную не приносили все семнадцать дней, объясняя это её состоянием. В карте ежедневно делалась отметка: «состояние неудовлетворительное». Молока у роженицы было достаточно, и акушерки приносили ей на кормление цыганёнка, которого бросила мать. Родила и сбежала.
  Валентина не отказывалась. Иногда смотрела, как жадно сосёт этот малыш, которые весом чуть больше её дочери. Неугодный, ненужный ребёнок, а живёт. Здоровенький, спокойный и довольный, что его кормят не всякими смесями, а настоящим материнским молоком.

  В палате цыганёнку даже имя дали – Будулай. А через две с половиной недели, когда перевели в республиканскую больницу, Валентина заметила, что молоко стало исчезать, и через месяц дочку пришлось кормить донорским и молочными смесями. 
Дома уход был самый тщательный, поэтому к девяти месяцам малышка подтянулась, набрала вес и, на удивление всем, превратилась в здорового, жизнерадостного ребёнка. Хотя страшный диагноз, установленный врачами-специалистами, подтвердился и стал печатью не только для дочери, но и для родителей.
***
  Людмилка пошла в школу, а на смену ей подрастала Лариса. Она и стала хорошей помощницей своей бабушке. Оставаясь вдвоём, кормили кур, готовили обед на всю семью, смотрели телевизор и умудрялись к ужину удивить семью какой-нибудь вкуснятинкой. Когда приходила деревенский фельдшер Нина Филипповна, малышка внимательно следила за всеми манипуляциями, слушала, какие назначения делает «тётя врач», и к пяти-шести годам стала разбираться, что за лекарство надо принять бабушке и в какое время, по-детски заботилась о том, не хочет ли больная кушать, и с удовольствием приносила кусочек хлеба или что-нибудь вкусненькое.
Нюра не раз рассказывала, как однажды она попросила внучку дать ей лекарство.
    – Лариса, принеси-ка мне димедрол.
    – А чего у тебя болит?
    – Голова болит. Да так сильно.
    – Ты чего, бабушка, димедрол – это не от головы.  От головы – цитрамон.
 Нине Филипповне нравилась малышка. Она частенько давала ей фонендоскоп, видела, с каким интересом следила Лариса за всеми её действиями и постоянно спрашивала, кем та хочет стать, когда вырастет. Ответ и смешил, и радовал: «Врачом хочу стать. Буду лечить бабушку».
***
   Жизнь шла своим чередом. Анатолий продолжал председательствовать. Валя уже не первый год работала директором школы. Алёша после окончания училища трудился в колхозе, ему доверили большой трактор «Т-150», Люда с Ларисой учились в школе.
Нюра ложилась в больницу по несколько раз в год. Непривычно было видеть её, всегда хлопочущую по дому с неизменной улыбкой на лице, теперь растерянную от свалившейся невесть откуда напасти.  Болезнь временно отступала, её привозили домой, и она рада была оказаться среди любимых детей и внуков.  А потом всё повторялось: приступ, больница, уколы, таблетки…
Позднее, вспоминая то время, Валентина не раз приговаривала: «Если бы я обладала тогда тем минимумом медицинских знаний и умений, какой имею сейчас, мама прожила бы гораздо дольше».

   Действительно, когда заболел муж, и стало понятно, что на одну больницу полагаться не стоит, она взялась за изучение литературы. Книги, газеты и журналы с разными советами и рецептами стали настольными. Может, поэтому муж после всех инсультов прожил ещё более десятка лет.
  9-го января Нюра не смогла подняться. Прибывшая Нина Филипповна установила страшный диагноз: инсульт. Лечение в больнице результатов не дало. Начались тяжёлые будни, не приносящие радости никому из домашних. Днём больная лежала в своей комнате, а вечером её выводили в зал и устраивали в кресле перед телевизором. Лариса расчёсывала ей волосы, что-то щебетала, рассказывая о своих проделках, но было видно, что у бабушки пропал интерес к жизни.  Через час она просила увести её обратно. И так изо дня в день, из месяца в месяц.

  Всю жизнь у Нюры были роскошные волосы. Чёрные с отливом, густые они были предметом восхищения не только соседок. С первых дней замужества она заплетала их в две косы и короной укладывала на голове. Только под старость лет стала делать на затылке какую-то простенькую завитушку. После инсульта, косы пришлось обрезать: они требовали ежедневного ухода. Но и тут волосы росли так быстро, что подстригать приходилось каждые два-три месяца. Ни одного седого волоса не было на голове. Лишь в самые последние дни жизни на висках появилась слегка заметная белизна.
***
   Алёшу призвали на службу. В каждом письме он интересовался, как здоровье бабушки, которую любил по-своему, по-мужски, не выдавая своих чувств, но не забывая при этом повторять: «мировая бабка». Внучки частенько сидели у её кровати, что-то рассказывали, она приветливо им улыбалась, но было видно, с каким трудом ей даётся это общение. Днём, когда дома никого не было, Нюра спала, а ночью возилась в постели и Валентина не раз наблюдала, как мать, вытянув руки, гладит их и что-то шепчет. На вопрос дочери, что её беспокоит, отвечала:
   – Ничего, ничего, иди спать, тебе завтра на работу. – Она не хотела даже в трудные моменты обременять своими просьбами близких ей людей.
 
  В свободное время Валя присаживалась рядом, спрашивала, как прошёл день, как самочувствие. И никогда не слышала жалоб на то, что беспокоит мать. Иногда та вспоминала свою родную деревню, семью, старшую сестру, у которой так и не сложилась семейная жизнь, иногда пыталась даже шутить. И только в последние дни память стала изменять, больная стала задавать такие вопросы, которые ставили окружающих в тупик.
    – Ты кто? Моя мать? – спросила как-то Валентину, которая зашла в комнату с веником.
    – Ты чего, мам, я – твоя дочь.
    – Нет, ты – моя мать.
 Пока Валя приходила в чувство, Нюра тут же попросила пить.
    – Валя, я так хочу пить. квас дома есть?
  ***
    После смерти Михаила она прожила девять лет. Последние месяцы жила одними ожиданиями любимого внука и часто приговаривала: «Вот дождусь солдата, тогда и умирать буду».
  Алёша вернулся в середине декабря. Он зашёл домой ночью, когда семья спала, прошёл в спальню, где лежала бабушка, и все проснулись от её громких слов:
    – Солдат пришёл!
  Но даже эта радость не могла поднять больную.  Через три недели Нюра умерла.
Рано утром девятого января Валя хотела её переодеть, и она попросила новый халат из яркой фланели, который висел в спальне. А дочь принесла старенькую рубашку.  Переодела, как обычно посадила маму на кровать, укутав ей ноги одеялом, и пошла на кухню за завтраком. А когда вернулась…
  Она держала мамину руку в своей и чувствовала, как жизнь медленно уходит из родного человека. Ровно два года пролежала Нюра, прикованная к постели. Но ни жалоб, ни слов обиды от неё никто не слышал.

   Потом Валентина не раз казнила себя за то, что не надела на мать тот самый новенький халат из китайской фланели, что сшила для себя. Пожалела. Не исполнила последнее желание больной матери.
  Анатолий уважал свою тёщу. У них с первых дней сложились хорошие доверительные отношения. Уважал даже за то, что она ни разу не высказала ему своей обиды, что её младшую дочь свекровь – его мать – приняла плохо. Можно сказать, вообще не приняла. По молодости Валя молчала, частенько плакала, но муж успокаивал: им не жить с родителями, а в редкие моменты приездов в родительский дом, надо стерпеть. Уважал зять Нюру и за спокойный уравновешенный характер, за её хозяйственность и порядочность. Она никогда никого не судила, а соседки всегда забегали посидеть просто так, за чашкой чая, поесть постряпушек, печь которые тёща была большой мастерицей.

   Анатолий знал в этом толк. Свой коронный пирог для зятя Нюра пекла частенько. Начинка простая: картошка с мясом, а когда мяса не был, пирог всё равно был пропитан мясным духом.
И вот настал тот день – 9 января. Ровно два года изо дня в день отведено было ей лежать неподвижно.
 Похоронили Нюру рядом с Фёклой. Так и лежат сейчас две сестры на краю старого сельского кладбища, ждут, когда к ним придут их дети и внуки.
А мы не имеем возможности навестить их чаще, прийти просто так, проведать и сказать добрые слова благодарности за то, что они были в нашей жизни.  Простите всех нас, родные мои!
***
   В памяти детей и внуков остались последние моменты, когда она вспоминала свою жизнь, рассказывала, как её маленькой девочкой удочерили соседи, как учили её, наряжали, покупали обновки. Всегда испытывал чувство вины перед старшей сестрой, которой так не повезло в детстве, а потом не сложилась и семейная жизнь.
С любовью и глубоким уважением вспоминала своего первого мужа Александра.  Рассказывала, как радовался он рождению первенца Игоря, а потом и двух дочерей.
  Даже вспоминая тяжёлые военные годы, она говорила, что им повезло жить хоть в голоде и холоде, но в тишине. Не было стрельбы, бомбёжек, налётов вражеской авиации и грохота танков.
  Она умерла в полном неведении того, какую жестокую и нелепую смерть принял её любимый Александр. Так до конца своих дней и думала, что погиб он в самом начале войны, не доехав до фронта и не познав, что такое идти в атаку на врага.