Смоленское сыскное отделение, год 1914-й

Начало 1914 года для смоленской Мариинской женской гимназии было окрашено в траурные тона. Мало того, что 28 декабря был ранен в шею швейцар гимназии Филипп Гурченков и у него в комнате был найден нелегальный журнал, так ночью на 1 января в саду дома Тюпина повесилась гимназистка 7-го класса крестьянка Петраковской губернии Березинского уезда гмины Много-Дольно Элеонора Станислававна Курнатовская. Как выяснило следствие вместе с ней хотела лишить себя жизни и подруга Курнатовской шестнадцатилетняя гимназистка из дворян Мария-Ванда Юлиановна Мясоед, но её отговорили от греха родственники. При осмотре квартиры Мясоед полицейским надзирателем Авдеевым был обнаружен каталог книг антиправительственного содержания. Никаких пояснений Мария-Ванда не дала. А в деле Гурченкова появилась свидетельница жена дворника гимназии Марина Ивановна Леонова. Она утверждала, что швейцар Гурченков выстрелил себе в шею сам, что подтверждалось заключением старшего врача Сематической больницы Смоленского губернского земства. Филип же свет Потапыч утверждал, что револьвер, найденный на месте преступления, ему не принадлежит, разрешения на хранения оружия он не имеет и что в ночь на 28 декабря в него стреляли, но кто и почему он, Гурченков, объяснить не может. Смоленские сыскари передали оба дела в губернское жандармское управление, пускай уж в делах «политических» голубые мундиры разбираются.
  9 января в сыскное отделение явился командир 2-й роты 13-го сапёрного батальона штабс-капитан Карла Степанович Малаховский. Офицер заявил, что каптенармус роты старший унтер-офицер Станислав Висневский в конце декабря произвёл растрату военного имущества из цейхгауза роты, и скрылся в неизвестном направлении. Всего шинелей, мундиров, сапог и прочего обмундирования было похищено аж на 1000 рублей. Тут, конечно, всё понятно без слов, на скрывшегося Висневского списали все недостачи в роте. Как бы там ни было, в результате розысков в лавках и на складах смоленских торговцев-евреев было обнаружена часть пропавших вещей, как то у Прейделя Зильбера три пары кальсон, в лавке Хаси Беркович 10 пар сапог, 15 рубашек, одно одеяло и один мундир. Все эти вещи штабс-капитан Малаховский опознал за похищенные из цейхгауза роты. К августу было выявлено ещё несколько скупщиков казённого имущества. Каковые, после закрытия дознания, городским судьёй были оштрафованы на 50 рублей каждый. Надо сказать, что были в Смоленске и чистые на руку торговцы, закупавшие с торгов просроченное имущество у воинских подразделений. 24 августа агенты сыскного отделения обнаружили в лавках Ивана Зеневича и Андрея Канделинского старых шинелей 761 штуку, мундиров 633, брюк 203 пары и много разного старого казённого снаряжения. Но торговцы предъявили расписки от представителей Нарвского и Капорского пехотных полков ва том, что выкупили имущество с аукционных торгов перед отправкой полков в действующую армию. Это подтвердили, присутствовавшие на торгах околоточный надзиратель 1-й части Смоленска Семенюк и оценщик от городской управы Ожеровский.
   Штрафы не остановили скупщиков и 28 августа были оформлены новые протоколы. На складах Прейделя Зильберта обнаружено: 38 подсумков, 17 набрюшников, 29 рубашек, 158 башлыков, 18 фуражек, 15 пар сапог и 155 шинелей. В лавке Орлика Рясенцева изъяли 70 шинелей и 3 мундира. А смоленский купец Лейба Рафалович продавал в своей лавке одну рубашку военного образца и 110 фуражек. Заведующий хозяйственной частью 67 запасного батальона капитан Китовский признал всё изъятое из продажи имущество годным к употреблению в войсках, каковое имущество и было ему передано. Капитан Китовский до середины сентября 1914 года участвовал в рейдах агентов сыскного отделения. В результате которых огромное количество военного имущества было признано годным и передано на хранение в военные цейхгаузы. От реквизиции не помогли и расписки о приобретении имущества с торгов, у Зеневича и Канделинского со складов всё военное имущество было изъято. Война идёт.
   9 февраля 1914 года пятеро неизвестных, пересмотрев видимо кино про Дикий Запад, ограбили на ходу два вагона второго класса и один вагон первого класса в поезда Карс-Тифлис. Угрожая «Маузерами», злоумышленники отобрали у пассажиров ценные вещи и кошельки. О чём в смоленское сыскное отделение сообщил начальник тифлисской сыскной полиции, присовокупив приметы все пятерых преступников.
   3 февраля отставной полковник Андреевич Верзилов, владелец магазина «Лира» на Малой Вознесенской улице подал в сыскное отделение заявление о мошенничестве. Некто Гришков, назвавшийся представителем фабрики «Уник» в Москве, 17 января предложил к поставке Верзилову копировально-множительные аппараты. Отставной полковник согласился и согласно договору выдал под квитанцию № 731 24 рубля аванса. Однако вот уже более двух недель от фабрики «Уник» поставка не совершена. На запрос Верзилову пришла телеграмма из Москвы, что Гришков лишён доверенности. Чинами сыскного отделения был установлен искомый человек, крестьянин Смоленской губернии Бельского уезда Иван Иванович Гришков, проживающий в Смоленске на Авраамиевской улице в доме Протасовой. Доставленный в сыскное отделение мошенник попытался всё свести к простой ошибке, мол, на фабрике потерялся заказ. Но из Москвы на запрос сыскного отделения было подтверждено, что Гришков лишён доверенности и не имеет права представлять интересы фабрики «Уник».
   Вы думаете, дорогой читатель, мошенник Гришков, отсидев положенное судом, остановился. Ничего подобного, он просто сменил дислокацию, как говорят военные.  Уже 24 мая в деревню Нивка Бендинского уезда Петраковской губернии, это на минутку Царство Польское, к инженеру-строителю Феликсу-Болеславу Яницкому явился молодой человек. Назвался представителем смоленского агентства «Дайча-Бадфор-Гезельшхат» под фирмой «Планограф» иваном Ивановичем Гришковым. Инженер-строитель заключил с Гришковым договор на поставку неких технических изобретений означенной фирмы «Планограф», и в качестве аванса уплатил 210 рублей. По договору ещё 214 рублей Яницкий должен был перевести Гришкову по получении товара. 28 мая в Нивку пришла телеграмма от Гришкова, который уведомлял заказчика, что фирма «Планограф» из-за загруженности передала выполнение поставки в Нивку Московскому агентству транспорта товаров, каковое находится в Москве на Мясницкой улице в доме 49. 5 июля Яницкий выкупил на почте заказное письмо из Москвы от некоего Лисовского с наложенным платежом на 214 рублей, в котором указывалось, что приложен ордер на получение из Варшавского коммерческого банка чека на получение товара по железной дороге. Однако в письме ни ордера, ни чека не оказалось. Как позже выяснил Яницкий Московского агентства транспорта товаров не существует. О чём московская сыскная полицию уведомила смоленское сыскное отделение в августе 1914 года.
 8 марта 1914 года коллежский регистратор Владимир Иванович Грундуль был назначен приставом 3-й части города Смоленска, к выполнению каковых обязанностей и приступил.
  К 21 марта 1914 года удалось установить личности двоих из трёх грабителей, совершивших убийство в лавке Дедковых в 1912 году. Одна из жительниц Рачевки неожиданно через два года рассказала агентам сыскного всё, что знала о налётчиках. Арестовать удалось только одного, некоего Гордея Куприянова. Почему два года девица не шла в полицию, имея сведения о преступлении, история умалчивает.
  В начале апреля начальник смоленского сыскного отделения, отвечая на запрос коллеги из Нижнего Новгорода, указывает, что сыскное отделение помещается в городском доме. Квартирой при сыскном отделении, состоящей из 4-х комнат, в том числе и кабинета, а равно и отоплением, и освещением он, Моисеев, пользуется натурой. Полицейские надзиратели получают квартирное довольствие деньгами по 15-ти рублей в месяц, а агенты по 4 рубля, каковые им выплачивает городская управа. Ещё год тому назад при сыскном отделении состояло 9 служебных собак и питомник, организованный за счёт Общества поощрения и применения полицейских и сторожевых собак. Однако в настоящее время питомник закрыт и собаки розданы на руки обывателям, так как само Общество признало, что собаки при сыскном отделении никакой пользы не приносят.
   9 апреля получило неожиданное продолжение дело об убийстве Покопцева. Мещанка города Орска Оренбургской губернии Мария Прокофьевна Курбатова заявила начальнику смоленского жандармского губернского управления полковнику Астафьеву о том, что её пытался отравить брат умершей в тюрьме Юлии Ивановны Покопцевой, каковая вместе с любовником обвинялась в убийстве своего мужа. Угрожая револьвером этот брат, кажется Иван Семёнович, затащил Курбатову в свою лавку и заставил выпить стакан отравленного кваса. Этим же вечером Курбатова оказалась в земской больнице, где и провела четыре дня. Это происшествие произошло из-за повышенного интереса Марии Прокофьевны к делу об убийстве Покопцева, так как она самолично сумела выяснить имена преступников, которые помогли Покопцевой убить мужа. А после и отравили её в тюрьме. Также Курбатова показала, что многажды пыталась донести эту информацию до полицейского надзирателя Сапожникова. Который живёт с ней на одной улице, но тот только отмахивался. А когда, вызванная повесткой судебного следователя, Курбатова шла для дачи показаний, её встретил пристав 3-й части Смоленска Владимир Грундуль и угрожал посадить её в тюрьму.
   Жандармский полковник крайне серьёзно отнёсся к показаниям Курбатовой, переслав их в секретной переписке начальнику смоленского сыскного отделения, судебному следователю по особо важным делам и товарищу прокурора окружного суда. Моисеев вместе с сотрудниками тоскливо взвыли. Снова из-за сумасшедшей бабищи приходится изводить бумагу на оправдательные рапорты. Как разъясняли чины сыскного отделения, Мария Курбатова в последнее время узнав о каком-либо преступлении, отправляется на поиски и потом заявляет в сыскном отделении различные выдуманные истории. Несколько лет назад орская мещанка лечилась в психиатрической больнице. Интерес её к делу Покопцева связан с тем, что в прошлом году в дом Андреева на улице Георгиевский ручей, где она проживала, переехали сёстры Ольга и Евдокия Самсоновы, проходившие свидетельницами по делу об убийстве. В лавку Семёна Ивановича Сироты, а не Ивана Семёновича как утверждает Курбатова, она зашла сама. Причём, не зная где находится оная конфектная лавка, Мария Прокофьевна заходила во все лавки в округе. В магазине Сироты гостья назвалась сыщиком и громогласно обвинила хозяина в смерти сестры и причастности к убийству Покопцева. Когда Сирота попросил предъявить документы, Курбатова сказала, что может раздеться. Всю эту перепалку слышали не менее 10 работниц Сироты, находившихся здесь же в магазине за тонкой перегородкой. Семён Иванович с трудом выдворил из магазина буйную бабу.
  Последняя декада апреля 1914 года в губернском городе Смоленске выдалась тёплой. Весна идёт, весне дорогу. Набухли почки…печень и яички. Простите меня читатель за столь пошлый каламбур, но именно об этом заявила ночью на 23 апреля в смоленском сыскном отделении семнадцатилетняя крестьянка Новой Ямской слободы Мария Демьяновна Мальченкова. Дежурному надзирателю поведала девушка душещипательную историю о том, как её, невинный цветочек, около десяти часов вечера на Витебском шоссе схватили восемь незнакомых молодых людей и, утащив в глухой переулок около казарм 2-го батальона Капорского полка, зверски изнасиловали, лишив девственности. После разбежались, отобрав у Мальченковой два золотых кольца и нанеся ей ножом в правую руку 14 колотых ран. Одного из нападавших Мария знает как некоего «Петьку Крылова». Дежурным надзирателем были подняты по тревоге все наличные силы сыскного отделения, каковые совместно с городовыми 3-й полицейской части к утру привели в сыскное трёх подозреваемых. Крестьянина Могилёвской губернии Горецкого уезда Петра Ивановича Крылова-Воронцова Мальченкова опознала как Петьку Крылова, который первый её изнасиловал. В задержанном смоленском мещанине Михаиле Дмитриевиче Иванове Мария узнала человека, который снял с неё золото.
  Допрошенный Пётр Крылов-Воронцов объяснил, что Мальченкову знает и в прошлом году состоял с ней в любовной связи. Сегодня вечером, гуляя по линии железной дороги, он встретил Марию и с её согласия повёл оную для полового сношения на берег Днепра. Никаких украшений он у потерпевшей не забирал и ножом не резал. Второй задержанный смоленский мещанин Александр Никифорович Андреев показал, что с Мальченковой состоял в любовной связи около двух лет назад (ничего такой невинный цветочек), а 23 апреля её не встречал вовсе. Михаил Иванов настаивал на том, что предъявленной ему девицы не знает и никого не насиловал в ночь на 23 апреля. 25 апреля вечером в сыскные отделения явилась пострадавшая Мальченкова и заявила, что 23 числа изнасиловало её не восемь человек в проулке около Витебского шоссе, это она придумала, чтобы разжалобить своих родителей. Насильников было только двое, и одним из них был Крылов-Воронцов. Кольца у неё не отбирали, они, видимо потерялись при изнасиловании. Иванова и Андреева она опознала по ошибке. Чины сыскного снова взялись за допрос Крылова, но он всё отрицал. В своё оправдание Петр указал на гулявшего с ним в ту ночь некоего Ивана, который работает кондитером в булочной Дубнова. Была проведена негласная проверка, после чего смоленский мещанин Иван Петрович Даньков был предъявлен Мальченковой. Она опознала в нём второго насильника. На пекаря немного надавили, и он сознался в изнасиловании Марии в паре с Крыловым-Воронцовым. Но Даньков категорически утверждал, что ножевых ран они потерпевшей не наносили. Не увидели на руках Мальченковой ножевых ран и найденные агентами сыскного отделения свидетели, которые гуляли в ту ночь у Воздвиженского моста. Иван Егоров и девица Валерия Курилих опознали Крылова и Данькова, которых видели ночью, шедших по дороге, немного впереди плачущей Мальченковой. Тогда Мария рассказала им, что была изнасилована Даньковым и Крыловым-Воронцовым. Уже 27 апреля насильники переданы судебному следователю в сопровождении закрытого дознания.
  19 мая чины смоленского сыскного отделения по представлению смоленского губернатора были награждены денежными премиями за «за энергичную деятельность по раскрытию ряда краж имущества, совершённых у разных лиц в г. Смоленске в конце 1913 года и в начале текущего.» Начальник отделения Моисеев был поощрён 100 рублями, полицейские надзиратели Сапожников, Авдеев и нынешний пристав 3-й части Грундуль по 45-ти рублей, в городовые Авдеев и Аникеев по 30-ти рублей. Талоны ассигновок из канцелярии губернатора были переданы начальнику смоленского сыскного отделения.
  31 мая в первом часу дня в своей квартире в доме Ефремова на улице Георгиевский ручей скоропостижно скончался полковник в отставке Евгений Константинович Павлович. После похорон Павловича по городу поползли слухи, что полковник был отравлен своей приёмной дочерью Верой Александровной. Слухи сии всколыхнули общественное мнение, и по поручению прокурора смоленского окружного суда полицейский надзиратель Авдеев негласно стал собирать сведения об этом деле. Опрошенная акушерка Пелагея Петровна Иениш рассказала, что полковник живёт в Смоленске более 10 лет. Около девяти лет назад Павлович полностью потерял зрение и стал нуждаться в постоянном уходе, каковой оказывала ему его жена. Три года тому назад полковник овдовел, и нанял для уходя за собой девушку Веру, которая до этого служила бонной у генерала Дормана. Поначалу девушка держала себя с полковником вежливо, но около года тому назад отношение резко изменилось. Вера Александровна стала требовать, чтобы Павлович удочерил её, что и было сделано осенью 1913 года. С тех пор между Павловичем и Верой стали случаться ссоры и громкие скандалы. Последний произошёл в доме Иениш 26 мая. Вера называла приёмного отца «мерзавцем и негодяем» и запустила в него тарелкой. Разругавшись с Павловичем, Вера Александровна ушла домой, а полковника до квартиры провожала прислуга Иениш. Акушерка утверждала, что Павлович собирался вызвать из Москвы свояченицу и племянника, и при них отказать от дома приёмной дочери.
    Обстоятельства смерти полковника вызвали у полицейского надзирателя подозрения. Поутру Павлович был в хорошем настроении, сходил с Верой Александровной в казначейство, где получил пенсию в 117 рублей. На своей квартире, приказав прислуге поставить самовар, Евгений Константинович ушёл в свою комнату переодеться и как всегда запер за собой дверь. Когда служанка сообщила о том, что самовар готов, из-за двери никто не ответил. Было доложено Вере Александровне и та в окно увидела, что полковник без движения лежит на полу в своей комнате. Вызвали домохозяйку и взломали дверь. Павлович оказался мёртв, а рядом на полу был рассыпан какой-то белый порошок. Приехавшие на похороны племянник и свояченица не смогли найти ни золотых часов, подарка от офицеров полка в котором служил когда-то Павлович, ни бинокля, ни револьвера. Не обнаружилось и духовного завещания, хотя всё та же акушерка Иениш заявляла, что оно имело место быть. Не обнаружилось и никаких денежных сбережений. Московские родственники отказались подавать заявление в сыскное отделение, аргументируя тем, что медицинское исследование может и не выявить признаков отравления. Сколько агенты сыскного не пытались найти сведений о смерти полковника Павловича, все они большей частью оказывались из серии «одна баба сказала». В рапорте Авдеева на имя начальника сыскного отделения указывается, что никаких признаков насильственной смерти не обнаружено, а рассыпанный белый порошок оказался при исследовании всего лишь содой. Вера Александровна требовала удочерения отставным полковником Павловичем только для того, чтобы после его смерти получать от правительства эмеритуру ((от лат. emeritus - заслуженный) - в дореволюционной России название специальной гос - ной пенсии, выплачиваемой уволенным в отставку гос - ным служащим, а также пособия вдовам, сиротам из сумм эмеритальной кассы, средства которой составлялись из обязательных отчислений от жалованья гос - ных служащих.). Признаков преступления в действиях Веры Александровны по усыновителю Павлович обнаружено не было. Оконченное дознание передано на усмотрение прокурора окружного суда.
  В июне месяце Сапожников проводил дознание по анонимному письму, в каковом утверждалось, что евреи Берка и Сифра Фехер, проживающие в доме Глебова по Нижне-Рыбацкой улице, обвинялись в устройстве побегов молодых солдат-иудеев из воинских частей, а также в подбивании оных к членовредительству. Добыть сведения изобличающие Фехеров в преступной деятельность полицейскому надзирателю не удалось. В рапорте Моисееву Сапожников сообщал, что Берка состоит сторожем молельни на Рыбацкой улице и к ним с женой по субботам приходят молодые солдаты-евреи обедать.
   Как оказалось, молодая кровь кипит в жилах и в летние деньки. 10 июня в три часа пополудни в сыскное отделение жандарм Мусатов привёл крестьянку деревни слободы Краснинского уезда Татьяну Киреевну Василькову 37 лет и семнадцатилетнего смоленского мещанина Гавриила Александровича Крюкова. Мусатов объяснил, что задержал Крюкова по заявлению Васильковой, как соучастника в изнасиловании. Татьяна Василькова рассказала, что стирала бельё с крестьянкой Краснинского уезда Марией Ивановой во рву за Нарвскими казармами. К ним подошли четверо незнакомых молодых людей и потребовали деньги якобы на очистку пруда. Денег у Васильковой с собой не было, и она предложила молодчикам прийти за деньгами к ней на квартиру. После чего Гавриил Крюков ударил Василькову рукой по лицу. Увидев такое, Мария Иванова собрала бельё и ушла. В это время один из молодых людей схватил Василькову за руку и потащил в ближайшие кусты, где и совершил насильственные действия в присутствии своих товарищей, при этом предлагая им изнасиловать потерпевшую по очереди. В это время во рву появился жандарм Мусатов, которого позвала Мария Иванова. Молодчики разбежались, но Гавриила Крюкова Мусатову удалось задержать. Крюков дал показания и на следующий день задержали всех преступников. Насильником оказался смоленский мещанин Константин Еремеевич Савельев 19 лет, сообщниками его брат Гавриила Крюкова Григорий 15 лет и сын потомственного почётного гражданина Пётр Гаврилович Афанасьев 17 лет. Савельев в изнасиловании сознался, а вот остальные молодчики себя виновными не признали. Гавриил Крюков объяснял, что ударил Василькову за то, что она ему уже давненько должна 50 копеек. Дело передано судебному следователю 1-го участка города Смоленска.
  19 июня чинами сыскного отделения в Смоленске был задержан неизвестный мужчина, на проверку оказавшийся крестьянином Тульской губернии Богородицкого уезда Солодиловской волости деревни Красной Дубровки Михаилом Степановичем Забельниковым. Данному субъекту были предъявлены обвинения в целом ряде мелких мошенничеств в Смоленске. Как установило расследование, Забельников прибыл в Смоленск из Москвы 13 июня вместе со своей сожительницей крестьянкой Духовщинского уезда Натальей Качуриной. Заселившись в гостиницу «Метрополь», что в 3-й части города, Забельников по телефону вызвал к себе в номер для важных переговоров владельца изразцовой фабрики Евгения Петровича Будникова. Когда Будников приехал к «Метрополю», Забельников встретил его на улице и пригласил в ресторан, отрекомендовавшись помощником архитектора Михаилом Степановичем Александровым. Смоленский купец от посиделок отказался и пригласил мнимого архитектора приехать на завод. Московский гость выбрал время для посещения завода так, чтобы не встречаться с хозяином. Образцы изразцов Забельникову показывал дворник, который для телефонного звонка пустил гостя в контору завода. В конторе Забельников умудрился украсть около ста штук заводских бланков.
    16 июня Забельников явился в магазин Товарищества «Проводник» на Троицком шоссе. Представившись помощником архитектора Александровым, мошенник рассказал директору магазина Абелю Шапиро, что на станции Духовской Александровской железной дороги строится большая мануфактурная фабрика. Строительные материалы он, как заведующий стройкой, предполагает покупать в магазине «Проводник» если оный магазин согласится платить ему по 5 % от суммы заказов. Шапиро согласился, а Забельников попросил у него 1 рубль на телеграмму директору фабрики, чтобы тот приехал в Смоленск и сделал заказ. В тот же день мошенник посетил врача Рязано-Уральской железной дороги Сергея Николаевича Ковалёва, которому предложил должность старшего врача суконной фабрики Второва, что в четырёх верстах от станции Духовской. Ковалёв согласился, ибо ему был предложен оклад в 2400 рублей в год. У врача Забельников попросил 5 рублей для отправки телеграммы владельцу фабрики Второву, чтобы тот приехал в Смоленск для совершения договора. Длинный день получился у заезжего мошенника, ох какой длинный. А наш пострел уже на Кловском кирпичном заводе Седлецкого, выбирает кирпич для постройки князем Оболенским богадельни. От владельца завода получил два рубля на извозчика.
 18 июня Забельников по телефону вызывает в аптеку Поляк на Базарной площади доктора Захара Моисеевича Зеликина. Представившись ему снова помощником архитектора Александровым, предлагает стать старшим врачом на суконной фабрике, только теперь братьев Петровых. И заболтав доктора умудряется выманить у него около четырёх рублей мелочью. Уже через час мошенник в доме Сацкевич-Стацкевич на Петропавловской улице назвался членом комиссии по отчуждению земли под железную дорогу и пообещал помочь устроить отчуждение земли по высокой цене. Ушёл с тремя рублями. Во всех мошенничествах Забельников смоленским сыскарям сознался, но вот кражу бланков из конторы завода Будникова признавать не захотел. В ходе дознания выяснилось, что Забельников в Москве за мошенничество судим пять раз, и в настоящее время разыскивается приставом 3-го участка Пресненской части города Москвы. Закрытое дознание было передано для ведения аж двум судебным следователям, вот сколько умудрился наворотить шельмец.
  Но не только Забельников с успехом «разводил на деньги» смоленских обывателей. 24 июня служащий гостиницы «Франция» на Большой Благовещенской улице крестьянин деревни Муравщины Богородицкой волости Семён Самуилович Чистозвонов рассказал в сыскном отделении, что в прошлом 13-м году останавливался в гостинице заезжий барин, записавшийся дворянином Сергеем Алексеевичем Киндеевым. И так Чистозвонов оному барину понравился, что тот предложил смоленскому крестьянину перебраться в его, Киндеева, имение в Тульской губернии и стать управляющим. Мялся Чистозвонов, уезжать из Смоленска ему не очень и хотелось. Но буквально через неделю всё разрешилось. Киндеев заявил, что прикупил имение Яново в Смоленском уезде и готов взять Семёна Самойлович управляющим. В качестве заллога тульский дворянин назвал сумму в 350 рублей, каковые Чистозвонов, сняв со сберегательной книжки, ему и вручил. На следующий день Киндеев съехал из «Франции». Надо ли говорить, что никакого имения туляк в Смоленском уезде не покупал, Чистозвонов отдал деньги мошеннику. Дело передано судебному следователю.
  В июне же начальник смоленского сыскного отделения коллежский регистратор Семён Егорович Моисеев затеял переписку с разными чинами военного ведомства о праве носить юбилейные полковые знаки. Нам же из этой переписки интересны сведения о военной службе Моисеева, каковые мы и имеем возможность почерпнуть из писем. Итак, Семён Моисеев поступил на службу в 39-й пехотный Томский полк в 3-ю роту в 1899 году. Уволен в запас в чине младшего унтер-офицера в сентябре 1902 года. В мае месяце 1904 года мобилизован, и проходил службу в 289 пехотном Сухаревском полку. Уволен в запас 4 декабря 1905 года из 15-й роты оного полка в чине старшего унтер-офицера. В том же году поступил на службу в полицию нижним чином, а с 6 ноября 1908 года назначен полицейским надзирателем Тульского сыскного отделения.
  Из той же переписки мы узнаём, что полицейский надзиратель Константин Дмитриевич Авдеев за время своей службы полицейским урядников Рославльского уезда (с 11 декабря 1904 года по 7 декабря 1912 года) был награждён двумя медалями. В 1905 году медалью «За усердие» для ношения на Станиславовской ленте, и в 1910 году «За пятилетнюю беспорочную службу в полиции» для ношения на Анненской ленте.
   28 августа неизвестный молодой человек прошёлся по лавкам губернского города, представляясь податным инспектором. Не просто так ходил, а собирал «дополнительный промысловый налог». В лавке Юлии Генриховны Бычковской на Никольской улице в доме Вантропова получил «инспектор» 5 рублей 38 копеек, а Лейба Израилевич Черняк за лавку в доме Сущёвской на Витебском шоссе заплатил мошеннику 3 рубля 45 копеек. В начале ноября похожий человек, назвавшийся помощником податного инспектора, собирал дополнительный налог с лавочников города Минска. О чём смоленское сыскное отделение информировал начальник минского сыскного, дополнив сообщение приметами преступника.
   Тиха и темна сентябрьская ночь в губернском городе Смоленске. Только ночные сторожа да городовые на постах несут свою нелёгкую службу. В три часа ночи самый сон, обыватели нежатся в своих постелях. Нов ту ночь 22 сентября жильцы дома Юревича, что в третьей части города на Ново-Георгиевской улице были разбужены истошными женскими воплями. Истошный ор раздался с первого этажа из квартиры, снимаемой дворянином Акимом Егоровичем Плескачевским. Жена сего благородного человека около трёх ночи проснулась от непонятного шороха. Встав с постели, мадам Плескачевская обнаружила посреди своей комнаты здоровенного мужика с топором. Незваный гость прорычал, мол, ни звука, не с места, но дворянскую жену было не остановить. С воплями выскочив через чёрный ход во двор, мадам попыталась разбудить если не весь губернский город, то хотя бы третью часть оного. Разбуженный криком жены Аким Егорович прыгучим барсом прямо с постели оказался на печи, где и затаился. Вооружённый налётчик ретировался, прихватив с собой старый бобриковый пиджак, котиковую шапки и серебряные часы. Уже на следующий день агенты сыскного получили информацию, что в наглом налёте на квартиру дворянина участвовали крестьянин Букинской волости Краснинского уезда Егор Петрович Кутузов он же Бизя, и Антон Михайлович Егоренков он же Гусев, крестьянин Белоручской волости Смоленского уезда. Этих людей, шедших от Георгиевской площади в ров, видел смоленский мещанин Михаил Фёдорович Харитонов. Как он утверждал, Бизя нёс в руках топор, а Гусев большой узел. Подозреваемые были задержаны, но похищенных вещей у них не нашли. Тем же вечером, 23 сентября полицейский надзиратель Авдеев, проверяя поступившие агентурные сведения, искал вещи Плескачевского на квартире сапожника Фёдора Антонова, известного как скупщик краденого. Но обыск никаких результатов не дал, задержанных Кутузова и Егоренкова пришлось отпустить за отсутствием против них улик.
   Одним из показателей хорошей работы смоленского сыскного отделения являются жалобы преступного элемента на действия сыскарей. Как раз такая жалоба и поступила в канцелярию смоленского губернатора в начале ноября. Смоленская мещанка Костюченкова жаловалась на повышенный интерес чинов смоленского сыскного отделения к её дому. Моисеев же в рапорте на имя губернатора указывал, что за всё время его работы в должности начальника сыскного отделения дом Костюченкововй служит притоном для всяческих подозрительных личностей. В этом доме в настоящее время квартируют известные в Смоленске воры братья Масальцевы, а также некие супруги Никифоровы, также известные сыскному отделению как воры и скупщики краденного. В ночь на 13 сентября из смоленского земского арестантского дома сбежал некто Абрамов по кличке «Шипула», который также получил приют в доме Костюченковой. Как только появлялась в доме полиция, Никифоровы или сама Костюченкова выпускали Шипулу через чёрный ход в сад. Только постановка засады в саду Костюченковой помогла арестовать беглеца. Также при обыске в квартире Костюченковой в разных местах были обнаружены вещи, украденные Абрамовым-Шипулой из квартир Хлебовой и Иванова. Эти же сведения в своих рапортах подтвердили надзиратель Авдеев и агенты Абрамов, Аникеев и Давыдов.
  Утром 30 декабря по Александровской железной дороге в Смоленск приехал молодой прапорщик. Перенеся свои вещи на вокзал Риго-Орловской жд, обер-офицер оставил их на хранение швейцару, узнал, когда отправляется поезд на Витебск и ушёл в город. На Базарной площади военный зашёл в мясную лавку Блюдникова, что в доме Павлова, и подрядил его поставлять мясо и сало ежедневно для нужд 2-го парка 46 артиллерийской бригады. Под расписку молодой человек получил от торговца залог в 500 рублей, и, не теряя времени, отправился на улицу Большую Благовещенскую, где в лавке Григория Алексеевича Симонова заключил ещё один договор на поставку мяса и сала. У Смирнова наличных денег не нашлось, и он выдал 300 рублей залога процентными бумагами, а на оставшиеся 200 рублей уговорились обождать до приезда воинской части в Смоленск. Обоим торговцам офицер отрекомендовался как заведующий хозяйством 2-го артиллерийского парка прапорщик Зиновьев. Этой фамилией были подписаны и расписки в получении залога. Одного не учёл мошенник в погонах, что Смоленск это по сути большая деревня.
  Пока прапорщик пытался в Государственном банке на той же Большой Благовещенской обналичить процентные бумаги Смирнова, тому донесли, что его конкурент Блюдников заполучил контракт на поставки мяса во 2-й парк 46 бригады. Симонов, почесав в затылке, кинулся в Госбанк, где и встретил своего недавнего гостя. Крики, стоны, сопли и прочие вопли пришлось услыхать банковским служащим. Симонов отобрал у прапора свои ценные бумаги и вернул ему расписку о получении залога. Прапорщик, взяв извозчик, отправился на вокзал, но на Пятницком мосту был остановлен Блюдниковым, каковой потребовал назад свои деньги и вернул расписку. Торговцы один за другим явились в смоленское сыскное отделение и заявили о мошенничестве.
   Полицейский надзиратель Авдеев отправился на вокзалы, но искомого офицера там не застал. Швейцар орловского вокзала описал молодого человека и объяснил, что к нему около часу дня прибежал неизвестный солдат с запиской, в которой перечислялись оставленные вещи и была просьба отдать их подателю записки. Подпись была прапорщик Ивацевич. На следующее утро выяснилось, что мошенник, наняв тройку у извозчика Андрея Фомченкова, отправился в город Витебск. Указанием Моисеева Авдеев был отправлен в командировку в Витебск по железной дороге, имея указание задержать мошенника на въезде в город. Авдеев утром приехав в Витебск, обратился за помощью в местное сыскное отделение, каковое ему и выделило несколько агентов. Но сыскные не знали одного, что Ивацевич на станции Голынки отпустил извозчика и поехал в Витебск на ночном поезде. Не найдя на постоялых дворах Витебска смоленских извозчиков, Авдеев со товарищи отправился по гостиницам города. И в гостинице «Бристоль» агенты узнали, что рано утром в номера заселился некий прапорщик Ивацевич.
    Чтобы провести обыск в номере подозреваемого, Авдееву пришлось вызывать в гостиницу классного чиновника из витебского сыскного отделения и везти Ивацевича к коменданту города полковнику Бейнару, каковому смоленский полицейский доложил о своих подозрениях и о необходимости проведения обыска в номере прапорщика. На вопрос коменданта Ивацевич назвался прапорщиком 2-го артиллерийского парка и заявил, что в городе Витебске его знают старший ревизор витебского акцизного управления действительный статский советник Дмитрий Фёдорович Суковкин и штабс-капитан Капустинский. Так как названные лица пользовались в Витебске известной популярностью, полковник Бейнар предложил агентам сыскного отделения направиться к указанным лицам и удостоверить личность подозреваемого. Обыск в номере Ивацевича комендант также разрешил провести. Господин Суковкин заявил, что знает Ивацевича как дворянина и помещика Херсонской губернии Одесского уезда, с которым познакомился недели три назад, но знает это лишь со слов самого Ивацевича. Также акцизный чиновник указал, что подозреваемый считается женихом его свояченицы дочери генерала от артиллерии Анна Антоновны Плозовской. Штабс-капитан Капустинский принял Ивацевича как хорошего знакомого, пригласив к себе в гостиную. Начальник витебского сыскного отделения попросил дать в том письменное уведомление или проехать к коменданту города для подтверждения личности прапорщика. Капустинский попытался поставить на место зарвавшихся полицейских, и заявил, что они могут ехать к коменданту, а он с Ивацевичем подъедет позднее. Авдеев же потребовал ехать к коменданту немедленно и всем вместе. Случился небольшой скандал, в результате офицеры в сопровождении полицейских всё же поехали к полковнику Бейнару. Полковник для содействия послал в гостиницу «Бристоль» своего младшего офицера – прапорщика Любимова.
  Обыск чемоданов и номера Ивацевича ничего не дал, но вот когда Авдеев попросил предъявить для осмотра записную книжку, прапорщик воспротивился. Любимову пришлось звонить коменданту и тот по телефону приказал Ивацевичу не чинить препятствий обыску. Из записной книжки при досмотре выпали клочки разорванного бланка мясной торговли Симонова. Удостоверившись, что действует в правильном направлении, смоленский сыскарь решил проверить номер более дотошно. Штабс-капитан Капустинский, до этого присутствовавший при обыске, после находки улик уехал. Также в номере находилась Анна Плозовская. У Ивацевича Авдеев заметил ещё какую-то бумагу, зажатую в кулаке. Предъявить её агентам прапорщик отказался, ссылаясь на то, что это личная переписка и передал бумагу Плозовской. Полицейским ничего не оставалось, как вызвать в «Бристоль» по телефону коменданта города и витебского полицмейстера. Только высокие чины смогли убедить прапорщика с невестой представить улику. Это оказалось удостоверение на имя заведующего хозяйством 2-го парка 46 артиллерийской бригады прапорщика Александра Александровича Зиновьева на право приёмки помещений и конюшен, отведённых для расположения части, а также для совершения условий на поставку мяса и сала, и получение под это залогов в 500 рублей. Полковнику Бейнару Ивацевич объяснил, что, уезжая из Петербурга в Витебск, согласился помочь своему сослуживцу прапорщику Зиновьеву в заключении договоров на поставку мяса для артпарка, так как сам завхоз ехать в Смоленск не хотел. Единственно, что он сделал неправильно, по мнению Ивацевича, это подписание документов на поставки именем Зиновьева. Но никто же не пострадал, залоги возвращены смоленским торговцам.
   У прапорщика оказалась ещё и металлическая шкатулка с секретным замком. Анна Плозовская объявила вещицу своей. В ней, мол, содержится личная переписка, а ключ от шкатулки утерян. Обрывки бланка и удостоверение Зиновьева были забраны Авдеевым. Полковник Бейнар забрал шкатулку и объявил, что все вопросы решены и теперь прапорщик Ивацевич переходит под надзор военного ведомства. Хотел было подозреваемого арестовать. Но от этого грозного полковника отговорила Плозовская, давшая слово, что её жених будет проживать на квартире действительного статского советника Суковкина. Приехавший по просьбе свояченицы Суковкин, выдал коменданту подписку, что личность Ивацевича он удостоверяет и ручается что он не скроется. Подписку от коменданта Витебска получил и полицейский надзиратель Авдеев, который был уверен в виновности прапорщика.
 На следующий день Авдеев обратился к полковнику Бейнару с просьбой осмотреть содержимое шкатулки. Тут выяснилось, что комендант забыл вещдок на столе в номере «Бристоля». Каковой шкатулки в гостинице найти не смогли. Авдеев ещё более уверился, что в шкатулке были документы, обличающие Ивацевича, и отправился в витебское сыскное отделение просматривать сводки и ориентировки за прошлый 1914 год. Оказалось, что подобное мошенничество с поставками мяса, но уже под своим именем, прапорщик Ивацевич провернул в октябре месяце в городе Орёл. Пересмотрев весь наряд разыскиваемых лиц, Авдеев обнаружил фотокарточку Ивацевича в форме вольноопределяющегося унтер-офицера, приложенную к ориентировке севастопольского сыскного отделения. Вольноопределяющийся Гавриил Николаевич Ингистов подозревался в зверском убийстве с целью грабежа жены капитана 2-го ранга Марии Николаевны Черниловской-Сокол в гостинице «Гранд-отель» в ночь на 9 сентября. Авдеев доложил начальнику витебского сыска, и полицейские отправились на квартиру Суковкина. Но подозреваемый уже скрылся. Как удалось выяснить, «прапорщик Ивацевич» по офицерскому билету сел в поезд и направляется в Санкт-Петербург. О чём было доложено начальнику Витебского жандармского отделение железных дорог, каковой телеграммой приказал вокзальным жандармам арестовать мнимого прапорщика на столичном вокзале. Авдеев уехал в Смоленск.
   4 января начальник витебского сыскного отделения получил телеграмму, что искомый прапорщик был задержан на вокзале в Санкт-Петербурге, но при этапировании его в Витебск сбежал от жандармов. На следующий день Гавриил Ингистов был задержан чинами витебского сыскного отделения на станции Невель.
  В 1914 году чинами смоленского сыскного отделения был составлен небольшой словарь воровского языка, который должен был помочь полицейским в общении с воровским элементом. Некоторые слова из него я вам, дорогой читатель, здесь приведу:
Обратник – бежавший каторжник
Белые бока –серебряные часы
Блек – этап
Гитара-пила
Гарь-водка
Гудок – самовар
Дубок – сторож
Звонок- собака
Забурга – каторжник, отбывающий наказание
Кабла- крестьянин
Клюк-церковь
Лоуха-лавка, магазин
Лядяга-медные деньги
Моклин – ружьё
Паутина- часовая цепочка
Пчёлы-пули
Пчела-товарищ прокурора
Рогатка-корова
Серьга-замок
Скамейка-лошадь
Скуржа-серебро
Складка-убийство
Супега-хлеб
Шмель-кошелёк
Шных-окно
Шныхер-форточник