Нарун

Mario Argento

Время действия 1997 год

(публикуется впервые, основано на реальных событиях, написано в 2016 году)

Надя Рунина нервно болтала стройной загорелой ногой в старой изношенной босоножке.

Когда-то босоножка была коричневая, много-много раз ремонтированная.

Когда в последний раз обувщик, отказав Наде в ремонте, посоветовал ей выбросить её единственную летнюю обувь, она стала зашивать босоножки сама. Надиных усилий хватало на день, реже на два. 

Курить – чтобы успокоить нервы – Надя так и не научилась и поэтому дрыгала золотистой ногой.

Она сидела на заплёванной остановке знойным июльским полднем и ожидала рейсового автобуса, который должен был увезти её из любимого города в захолустный посёлок, в котором её угораздило родиться.

Деньги на билет выслала мать.

Надя колыхала ногой и думала: зачем она поступила в институт культуры, зачем она его закончила и зачем ей нужна старомодная профессия «библиотекарь» в деревне, откуда сбежали все  «ботаники»?

На Наде было надето симпатичное белое платьице в цветной горошек, перешитое матерью из югославской ночной сорочки.

За время последней сессии и защиты диплома от Нади остались одни глаза, и широкие лямки то и дело спадали с её худых, шоколадных плеч.

Каждое лето Надя topless готовилась к экзаменам на крыше общежития. Она знала, что голой загорать вредно, но загорала, считая, что бледная кожа выдаёт в ней провинциалку.

На последние деньги, сэкономленные на еде, Надя купила рублёвую тушь «Очарование гейши» и щедро накрасила в привокзальном туалете свои длинные, загнутые ресницы.

Ресницы и загар были её единственным брендом.

Другие детали внешности не бросались в глаза так остро, особенно здесь, на автоперроне издёрганного мегаполиса. 

Надя достала маленькое зеркальце с треснувшим уголком и украдкой посмотрела на макияж, пытаясь не замечать изъяны подкраски.

Тушь выглядела не просто ужасной, а презренно ужасной.

Ресницы слиплись, как вывалявшийся в грязи собачий хвост, чёрные комки выглядели так, как будто Надя моргала веками, как потерявшая ориентир бабочка, от страха покрывшаяся чёрной пыльцой, совсем как эти большие междугородние автобусы, готовые к отправке. 

Надя надеялась на последний шанс.

Такое часто показывают в мелодрамах.

Втайне она мечтала о несбыточном и глупом: кто-то выделит её из толпы и подарит другую реальность, предоставив жильё и работу, а так же будет любить её и восхищаться ею. За такое отношение Надя была готова пожертвовать даже своей девственностью.
 
Объявили, что рейс в Белополынск задерживается.

Соседка Нади – грузная, оплывшая тётка в синем сатиновом халате в мелкий цветочек, выматерилась и достала из сумки привокзальный чебурек.

Неказистый мужичонка в потной футболке с катышками закурил очередную сигарету и выпустил дым в Надино ухо.

Ему было совершенно наплевать на её слипшиеся ресницы, загар и молодость.

Распаренная девочка лет пяти в кричаще оранжево-голубом трикотажном костюмчике с наслаждением лизнула мороженое в дешёвом стаканчике и показала Наде язык.

Девушке хотелось отвернуться, но так как отворачиваться было некуда, она стала рассматривать свои ненавистные босоножки. Иногда они рвались в гостях.

Надя размышляла об унижении в любви. Оно – её компонент или следствие?

Солнце жарко припекало, и любой ответ на этот вопрос воспринимался как отсутствие денег на прохладительный напиток. Надя уже сто раз пожалела, что купила эту третьесортную тушь. Лучше бы потратилась на пережаренные пирожки с жидкой картофельной начинкой. 

Стипендию задержали, и целую неделю Надя питалась чёрным хлебом, солёным салом и кофейным напитком из цикория.

У неё было право занимать комнату в общежитии до первого июля, чем она и воспользовалась сполна. Её соседки по комнате давно съехали, и Надя провела непередаваемые в плане томления дни! Но жизнь её не заметила, и девушка купила билет домой.

Через неделю она засядет в пустой душной библиотеке и будет разбирать пожелтевшие пыльные формуляры, заполненные неразборчивыми почерками, а по вечерам помогать матери поливать огород и обирать смородину.

Жизнь, без сомнения, честная и достойная, но самоубийственно скучная, а суицид никогда не был Наде близок.

Рейс всё ещё задерживался.

Неожиданно для пассажиров провинциалка поднялась, схватила свой багаж и быстрым шагом пошла в переполненное здание автовокзала сдавать билет.

Любимый город овладел её сознанием, не желая отпускать – ведь не каждый день кто-то до безумия любит фикцию, мираж, собственную выдумку до такой степени, что готов забыть о технике жизни, как о способе выживания.

Надя явно увидела, как город преподнёс ей первый сюрприз: перепуганная женщина с баулами выкупила у неё билет и, пока она не передумала, Надя, надрываясь, поволокла свою ношу к остановке. Кроме как к лучшей подруге Вере ехать ей было некуда.

Вера являлась местной посредственной поэтессой старше Нади на долгих одиннадцать лет.

Вера была большая и полнотелая, с имиджем аристократической бедности, презирающей богатство. Двое детей не мешали ей устраивать у себя дома приёмы с участием именитых людей города.

С Верой Надя познакомилась год назад в фотостудии. Надя подрабатывала, снимаясь обнажённой.

Репетировали композицию «Леди Годива». Вера вторглась в студию, как к себе домой и, не успев переступить порог, начала сыпать советами по съёмке.

Замечания Веры, высказанные ею в образе малообразованной Жорж Санд города N, показали фотографу, что его сомнения по поводу цветового решения композиции напрасны. На Надю почти не обращали внимания.

Пока она сидела на двух стульях, изображающих повозку, с прямой спиной, выпятив голую грудь и стыдливо потупив глаза, её воспринимали как реквизит, как часть интерьера. Фотограф, чтобы не снимать при Вере, объявил перерыв, и они стали пить растворимый кофе.

Одетая Надя была рассмотрена наглой гостьей с головы до ног и осчастливлена стихотворным комплиментом:

– И, как счастливая леди Годива
Я перед миром предстану раздетой!

Надя поблагодарила тоном умеющей держать беседу дамой:

– Какие замечательные строки! Это вы их написали?

Растроганная поэтесса написала свой адрес на каком-то скомканном газетном клочке, выуженном ею из урны, приглашая посетить её литературный «салон».

Надя, по сути, не имела к литературе никакого отношения. Она любила стихи, но сама никогда не пыталась их сочинять.

Она прилежно разгладила мятый обрывок, доверив его записной книжке, но ехать к новой знакомой не спешила. Было в этой бочкообразной женщине что-то такое, что одновременно притягивало и отталкивало.

Прошло какое-то время.

Соседки по комнате устроили очередную пьянку. Сидеть на балконе было уже холодно – начинался октябрь – и Надя решила выбрать из двух зол меньшее: провести вечер в тёплой литературной атмосфере. Это было всё-таки ближе.

Вера не удивилась приходу новой гостьи, но долго не могла вспомнить обстоятельства знакомства с этой миниатюрной большеглазой и длинноволосой девушкой в старых бежевых джинсах и песочного цвета свитере с вышитыми медвежатами. 

Надя очень смущалась и жалела, что приехала.

Около двух часов она плутала по микрорайону, отыскивая Верину девятиэтажку. Она ошиблась остановкой и долго петляла синусоидами сквозь длинные тупиковые дворы новостроек. Надя ушла тотчас бы, но усталость оказалась сильнее озадаченности встречей с людьми, совсем ей не близкими.

Ожидался приход фокусника, и Надино смущение быстро унеслось, по выражению Веры, как в канализацию.

Фокусник Володя неожиданно увлёк взрослую девушку. Вернее, увлекли его фокусы, хотя улыбался он обворожительно.

Надя вдруг поймала себя на мысли, что легко позволяет себя обмануть, и это ей нравится. Вера пристально за ней наблюдала. Представляя Надю, она назвала её леди Годивой и шепнула какому-то зачуханному длинноволосому тусовщику, что она послушная модель.

По сути, люди, толпящиеся у Веры, не приходились ей друзьями.

Дружить с Верой было делом невозможным, неблагодарным и бессмысленным.

Надо было обладать не только терпением, но и умением закрывать глаза на то, что тебя перманентно путают с помойным ведром. У Нади этих качеств имелось в избытке.

Она готова была притвориться титаническим помойным баком, но только бы жить в этом живом, шумном и искрящемся городе!

Надина любовь к мегаполису была слепа от рождения и умственно отстала. Но Надя была счастлива в своём неведении, и это было главным. 

Когда фокусы закончились, Надя навоображала себе, что чернявый и прыткий Володя, ну, пригласит её в ассистентки, или – на кафе, конечно, рассчитывать не приходилось – позовёт её с собой в свою – ну, не студию (откуда у нищего фокусника студия?) – а квартиру, и ей одной подарит целое представление.

Вера словно прочитала мысли студентки и, поманив её, шепнула, что он женат и у него двое детей, что не помешало Володе провести ночь у Веры на кухне.

После этих слов Надя несколько раз она порывалась сбежать из литературного салона.

Но потом были пирог, который дети сотворили из воды, муки и варенья и чай при свечах.

Псевдоромантика этого чаепития была даже не общежитской, а фантасмагорической, с налётом антикварной плесени, но Надя закрыла на это глаза и давилась куском пирога только потому, что ей некуда было больше пойти.

Она удивлялась тому, как сама Вера, и фокусник, и другие гости – какой-то невостребованный бард с неопрятной бородой и похожий на барда художник – могут находить этот вечер таинственным. Ничего таинственного в нём не было.
 
Надя пропустила последний автобус и осталась ночевать. Ей постелили на раздвижном кресле. Простыни были несвежие, а от наволочки пахло очень сладкими духами и перхотью.

Утром доедали пирог, и Надя поглощала его с удовольствием, потому что проголодалась. Она едва вырвалась из цепкого Вериного общества и, вернувшись в общагу, первым делом сходила в душ.

Стоя под тяжёлыми струями воды, Надя несколько раз повторила себе, что к Вере больше не поедет, а лучше выучится курить и облюбует себе окно на чёрной лестнице, как та таинственная пятикурсница с распущенными чёрными волосами, которая имела своё окно и свою банку для окурков, в которой она иногда жгла какие-то листы бумаги.

Но вышла иначе. Дружба набирала обороты.

Надю тянуло встречаться с Верой каждые выходные. Как-то так само собой получилось, что, пока Вера устраивала свою личную жизнь, Надя присматривала за детьми.

Они поджаривали хлеб на тонком слое масла, пили сильно разбавленный чай со смородиновым вареньем и смотрели в записи Покахонтас и сериал «Элен и ребята».

Дети Веры – брат и сестра – были ещё не относительно испорчены, и Наде нравилось принимать участие в их детстве. 
 
Когда Вера устраивала «приёмы», Надя по какому-то негласному правилу кипятила чайник, обносила гостей, мыла посуду.

Вера ввела обычай: служители искусства приходят со своим угощением, потому что сама Вера носила статус вечной безработной.

Как правило, те люди, которым однажды пришлось испытать на себе все прелести её гостеприимства, больше не приходили. Их смывало. Как в канализацию.

Весной у Веры появились два новых друга: студент Владик Колупаев, страдающий от своей гиперсексуальности и тихий пришибленный гений по имени Артур Гагапкин.

С обоими было трудно.

Владик любил подкараулить Надю на лоджии, где она, к примеру, вместе с закатом грустила об уходящем дне, прижаться к ней разгорячённым телом и бесконечно спрашивать, будет ли она играть в покер на раздевание.

Что делать дальше, оба знали приблизительно, и из-за отсутствия опыта их отношения постоянно падали в пропасть, как неунывающий Марио*, простачок-сантехник из классической платформенной аркады. Что-то мешало им приблизиться к дракону, одолеть его и получить приз.

Артур к Наде тянулся, но ей было очень тяжело с ним разговаривать. Гений сочинял музыку и слыл очень оригинальным. Он часто шутил, но его юмора Надя не понимала.

Однажды он снял с Надиной ноги серый носок с изображением котёнка. Артур растянул трикотаж в том месте, где у животного была морда и долго смеялся над тем, какие у принта тонкие ноги и какая непропорционально огромная голова!

Надя не видела в этом ничего смешного, но, чтобы не выглядеть отсталой, смеялась вместе с Гагапкиным.

Ещё он придумал называть людей по первым слогам имени и фамилии, какое-то время это его ужасно забавляло. Так, Вера стала «Веад», Артур – «Арга», Владик – «Влко», Надя – «Нарун». Прижилось только последнее прозвище.

По наущению Веры Нарун попросила музыканта записать ей его никем не понятые альбомы. Втайне она надеялась, что именно она станет первооткрывателем этой странной музыки.

Гений записал ей несколько кассет и даже подарил свой плеер.

Альбомы назывались просто: цифрами, Diamond 1, Diamond  2 и так далее. Иногда, чтобы позлить сочинителя, Вера вместо «Даймонд» произносила «Димон».

Надя честно давилась электронными звуками его сочинений, но основного мотива так и не уловила. Под эту неживую музыку ей вспоминался грязный поток воды, протекающий весной у них в деревне. Вместе с водой неслись обломки сучьев, ветки, раздутые трупики мелких грызунов, клочья одежды. Весенний водный поток вызывал у Нади отвращение.

Они были с Артуром одного возраста, но гений нигде не учился потому, что он не мог. Ни одна из педагогических систем не могла совместить его психику с психикой простых обывателей.

Владик числился в политехническом университете, учился – это громко сказано. Говоря языком шаблонных фраз, он не протирал штаны даже на лекциях.
 
Как-то Надя приехала к Вере, и та с порога стала экспрессивно рассказывать о том, что у бедного Владика инфлюэнца, что в своей общежитской комнатёнке он совершенно брошенный и утешать его некому, и что, по мнению Веры, в котором сомневаются только недалёкие люди, Надя идеально подходит для роли сиделки. И что она немедленно должна отправиться спасать несчастного мальчика.

Ехать спасать Колупаева – крупного, нежного юношу, чьи прикосновения рук она тотчас же смывала мылом, Наде совершенно не хотелось. Тем более, одета она была неподходяще: потёртые джинсы и мужская серая шёлковая рубашка, забытая каким-то существом противоположного пола в её общежитской комнате.

Надя недовольно ждала автобус. Начался конец апреля, сердце ныло о ночных прогулках с кем угодно, а тело, не уступая сердцу в нытье, легко соглашалось на то, чтобы этот кто-то придерживал её за талию, и чтобы его рука иногда совершала вылазку под толстую и грубую ткань брюк.

А тут гриппозный Владик, наверняка с соплями!

Но Вера очень уж просила поддержать мальчика, в котором она собиралась принять участие, и Надя не могла отказать подруге. На удивление, Надя незаметно прошла мимо бабки – вахтёрши. Та даже не глянула в её сторону, видимо, понимая, что с месяцем апрелем пререкания бесполезны.

Колупаев курил, сидя на подоконнике. На то, что он болен, указывали партия мокрых носовых платков на верёвке и развалившийся на обеденном столе среди неочищенных луковиц градусник.

Владик вроде бы обрадовался сиделке, а вроде бы и нет. Он некрасиво кашлял и сморкался, правда, он извинялся, но неприятное чувство всё равно оставалось.
 
Голодная Надя пожарила картошки, и с жадным удовольствием они поужинали. После скромной трапезы, закончившейся логичным предложением, вытекающим из студенческих финансовых возможностей, выпить чая с вареньем из смородины вместо заварки, Владик включил телевизор и стал смотреть футбол, а Надя забралась на подоконник дышать весной.

Её злило это бесполезное времяпровождение. Лучше бы она гуляла одна.

Владик около часа не отрывался от этой непонятной Наде погоне за мячом.

Приближалось время сна. Надя, не стесняясь, попросила Владика показать ей туалет и умывалку, чтобы смыть косметику.

Пока она с мылом оттирала лицо, Владик держал обеими руками Надины длинные волосы, чтобы они не лезли в процесс. У неё были с собой заколки, но хоть какую-то малость должна она была взять у этого неповторимо юного весеннего вечера, когда за коня можно отдать не только полцарства, но и полголовы – или нет?

Спать они легли по разным кроватям. Владик обиделся, но совсем немного. Надя проворчала, что у неё близится предзащитная дипломная практика, и она совсем не хочет демонстрировать преподавателю свой насморк. Студенческое начало взяло в больном верх, и он, брюзжа, уснул без Нади.

А Надя провела эту ночь, почти не сомкнув глаз, втайне от себя самой мечтая, чтобы Владик наплевал на её умные отговорки и взял её силой. Может быть, она бы решилась сказать об этом вслух, если бы Владик не храпел, и если бы от его футболки не пахло застарелым мужским потом.

Утром Колупаев закатил истерику.

Он жаловался на то, что сопливый и температурный он никому не нужен, и что Надя, которая собралась уходить, бросает его в тяжелое для него время. Говорить о том, что ей надо успеть на семинар, не имело смысла.

Колупаев нагло требовал от неё физической любви, но вся страсть Нади, мучившая её длинную апрельскую ночь, куда-то утекла. Как в канализацию.

Надя отказала. Владик заявил, что они поссорились. На что она пожала плечами и ушла, пожелав ему скорейшего выздоровления.

Вера потребовала от подруги отчёт о том, как была проведена ночь.

Надя нехотя рассказала правду. Из этого разговора она с удивлением узнала, что Вера считает её вполне умелой и опытной в области сексуальных утех, тогда как Надя даже толком не умела целоваться.

Она пробовала, но техника без чувств её не увлекла. Как ни странно, Надя ещё никогда никого не любила. Если не считать короткого смутного эпизода из далёкого детства.

Надя гостила у родственников вблизи Новомосковска, ей было девять. Большую часть её времяпровождения составляли набеги на фруктовый сад, где она объедалась вишней, яблоками и абрикосами.

В набегах её сопровождал малолетний двоюродный брат Колька. Больше других ягод Надя любила вишни. Не было ни одного вишнёвого дерева, с которого они не лакомились. Объев ягоду на нижних ветках, они стали мериться на высоту.

И пока они спорили, кто первым долезет до опасно высокой развилки, их окликнул грубый низкий голос взрослого мальчика. Надя и Колька обернулись. Они знали в деревне всех, а этот подросток в линялой майке и чуть раскосыми чёрными глазами был им незнаком.

– Это моё дерево, – сказал он, протягивая им огромный эмалированный таз, полный вишен. – Ешьте, но дерево не трогайте.

Надя с недовольством поглядела в его чёрные, как воронка, глаза и в груди у неё разлилось странное тепло, хотя на дворе гулял август, и тепла было предостаточно. Надя решилась и спросила, как его зовут.

– Максим, – хмуро ответил он и, повернувшись, зашагал прочь.

Они с Колькой долго потом не знали, кому вернуть таз. Больше Надя его не видела. И больше никого не любила. Тепло в груди, однако, иногда разливалось, но не от конкретного человека, а так, вообще.

Надя видела, что провинилась перед Верой, хотя сама она никакой вины не испытывала.

В планы Веры входило совращение Владика, но раз этого не произошло, Вера откровенно разозлилась. Конечно, некоторая воспитанность не позволила её злости излиться водопадом, но своё плохое настроение она сполна выместила и на Наде, и на детях.

Дети были отправлены в ванную: стирать свои трусики и носочки, а Надя была послана к симпатичной журналистке Жене с причёской, как у Джима Моррисона, забрать Верины диски с Yellow.

Впустив посланницу в квартиру, Женя попросила её подождать в коридоре. Надя кивнула, уже смирившись с тем, что её, как правило, не пускают дальше лестничной клетки.

Посланница на фоне модной и стильной Евгении, в кожаной жилетке поверх свободной белой блузы с кружевами, смотрелась жалко и непрезентабельно: чёрная футболка, чёрные джинсы, на запястье плетёные из радужного мулине фенечки «на желание».

Даже её длинные распущенные волосы, несмотря на то, что Надя мыла их дорогим шампунем, смотрелись, по её мнению, не так, как обещала реклама.

В затенённой прихожей присесть было некуда, и Надя стояла, переминаясь с ноги на ногу, прислушиваясь к звукам, исходящим из недр квартиры.

Где-то хлопали дверцы шкафов, наверное, Женя не могла найти электронную музыку.

Неожиданно перед Надей возникла исхудалая морщинистая женщина в косынке и подозрительно оглядела неожиданную визитёршу.

Та улыбнулась как можно шире и вежливо поздоровалась. Женщина, с расширенными блестящими зрачками, как уж, подобралась к Наде. Она крепко сжала её локоть и, притянув её к себе, зашептала в ухо:

– Не дружи с Верой. Она очень плохая. Она вас погубит. Она от лукавого.

Надя молча внимала, не зная, как правильно реагировать на это заявление, и из-за незнания продолжая глупо улыбаться, но женщина начала возбуждаться, дыша, как загнанная лошадь. Надя несмело погладила её по плечу, и принялась разубеждать:

– Вы Веру совсем не знаете. Она очень хорошая. Она всем помогает.

В глазах женщина выступили нервные слёзы:

– Она вас погубит!

Женщина прошептала эти слова с горьким отчаянием, как будто сама оказалась жертвой ведьминых козней. Надя ничего не говорила. Она молча стояла и слушала это непрекращающееся, как движение машин, заклятие:

– Она вас погубит! ОНА ВАС ПОГУБИТ! ОНА ВАС ВСЕХ ПОГУБИТ!!!

Женщина, перешедшая с шёпота на истеричный визг, была отконвоирована примчавшейся Женей обратно в тёмную комнату, из которой она выползла подобно мудрому змею.

Какое-то время в комнате стоял звук возни, боровшихся тел и опрокинувшейся мебели.

Вернулась Женя взлохмаченная, сердитая, с полуоторванным рукавом, с наркотическим блеском в глазах. Побледневшая Надя невольно отшатнулась. Ничего не объясняя, Женя резко бросила:

– Подожди у подъезда, никак не могу найти эти чёртовы диски.

Голос у Жени был глухой, шипящий, и сама она показалась Наде похожей на безъязыкий колокол. Когда-то журналистка очень нравилась Наде, но городская фифа упорно её не замечала.

– Это твоя мать? – решилась спросить Надя.

– Не твоё дело, – грубо ответила Женя. – Жди на улице.

Надя молча повернулась и вышла. Ждать она не стала.

Надвигался вечер. Коврики зелени нежились в тёплых лучах солнца, но от земли всё ещё исходил холод. Надя съёжилась, обхватив себя за локти, и побрела к остановке.


Ей не хотелось думать над сумасшедшими словами Жениной матери и над тем, что её грубо выставили из дома, и она не думала.

Надя вернулась к Вере совершенно замёрзшая. Она извинилась за то, что не привезла  Yellow. Вера махнула рукой и предложила Наде чай. Но от чая Надя отказалась и попросилась в ванную. Вера разрешила, добавив, что чистых полотенец у неё нет, а есть «какие-то там». Мир был восстановлен.

Позже, за очень поздним кофейным разговором Вера сделала неожиданный вывод, что Надя слишком хороша для Колупаева. Наверное, у неё переменились планы.

А пока Надя блаженствовала в горячей воде и рассматривала полудрагоценные камни, которые она выложила на молочно-белом животе: полосатые агаты, яшма, александрит.

Это была новая тема Веры: принимать ванны с камнями. Наде эта тема была чужда, потому что камни она не любила, но, как всегда, уступила. В конце концов, она нуждалась в тепле и одиночестве. О предупреждении сумасшедшей она предпочла забыть.

Она едва не задремала, хотя по-человечески выспаться в этой квартире было не так-то просто. Стараясь не дышать, с закрытыми глазами она вытерлась каким-то полотенцем, показавшимся ей наиболее чистым, и вышла из ванной.

Ей хотелось уснуть вместе с Натали – девятилетней дочкой Веры, но Вера жаждала душевных излияний в своей Soul Kitchen под неожиданно приятную музыку какого-то немца по имени Irmin Schmidt.

Надя слушала Веру и училась быть эксцентричной, не осознавая до конца, что в этой окрашенной в синий цвет кухне с оранжевыми шторами нельзя «согреть разум возле нежной духовки»**

Через месяц она защитила диплом, потом сдавала госэкзамены. С Верой она почти не встречалась. Закончив институт, Надя безуспешно искала работу, а теперь ехала с большой сумкой проситься к подруге на постой…

Когда Надя дотащилась до Вериного дома, жара достигла своего пика. Надя сильно вымоталась и вспотела. Запоздало она подумала, что Веры может не оказаться дома. Лифт не работал.

Дверь ей открыла красивая узкоглазая девушка, совсем юная. Они познакомились, и Надя впервые почувствовала, что ревнует жирную, экстравагантную Веру к мясистой, как цветок кактуса, Айгуль.

Круглолицая и плотная, как барабан, с большой торчащей грудью, Айгуль по сравнению с Надей выглядела настоящей красавицей из романтичной восточной легенды.

Сравнивая девушку с собой, Надя вдруг вспомнила предупреждение Жениной матери, но так как на фоне Шемаханской царицы она выглядела облезлым золотым петушком, то где-то в глубине души была бы не против, если бы эту красоту сгубили Верины интриги.

Квартиру было трудно узнать. Айгуль убрала постели, вымыла полы и окна. На кухне пахло едой, а не музыкой, и Надя на мгновение вспомнила свой родной дом, но быстро подавила в себе это щемящее чувство.

Айгуль приготовила фасоль в томатном соусе, в горшочках. Это елось божественно.

Айгуль рассказала, что Вера приютила её на время вступительных экзаменов в «Кулёк» (институт культуры) на сценарное отделение.

Вера вернулась домой поздно вечером: без детей, которых сплавила какой-то двоюродной сестре, усталая и раздражённая. Конечно, она ничего не имела против Надиного присутствия, но дала понять, что убежище – временное.

Полночи она расхваливала достоинства алтайской девушки, которая мирно похрапывала за стенкой, но перестаралась: когда горизонт, как брюшко комара, стал наливаться красным, любовь дала трещину, Надя твёрдо решила, что уедет домой. Соперничать с восточной красавицей она не собиралась.

Вера поняла, что перегнула палку и позвала Надю в ночной клуб "Водопад", владельцем которого являлся отец Артура.

Вера искусно расписывала его на все лады, нашёптывая глупой девочке, что, если она понравится "папочке", то будущее её, считай, обеспечено. "Папочка" снимет ей квартиру и пристроит на хорошую, не "пыльную" работу. Хотя Надя не красавица по современным канонам, но фигура у неё есть и образование тоже.

С тоской слушала Надя возможный вариант своего будущего. Её вовсе не прельщало быть содержанкой богатенького "папы". Засыпая под пение ранних пташек, она вдруг вспомнила Максима – мальчика с тазиком, полным спелых вишен.

Надя давно забыла подробности черт его лица, но иногда она внезапно чувствовала запах нагретой на солнце смолистой коры вишнёвого дерева, а сердце её падало в серую, бездонную пустоту, в которой плавали разных цветов и размеров тяжёлые неповоротливые шары.

Проснувшись, Надя отправилась на рынок покупать новую обувь. Расплачиваясь за белые босоножки на высоком каблуке деньгами на билет домой, она поняла, что пути назад у неё нет, и с этого момента она больше себе не принадлежит.

Искусственная кожа босоножек была отвратительна, набойки на каблуках едва держались, но из дорожной суммы на случай неизбежного контакта надо было выделить ещё на "Постинор."***

После обеда Вера повела её к своей знакомой, где Наде одолжили платье: длинное, из серебристо-серого люрекса, с разрезом на боку и лямками – "спагетти". При движении платье подрагивало, и цвет струился вниз, как небольшой фонтанчик воды.

Надя накрасила ресницы и по совету Веры нанесла румяна. Потом они отправились в клуб.

Надя очень нервничала и боялась за платье. Босоножки страшно жали, и она с трудом сохраняла ровность и плавность походки. Вера снабдила её цыганской шалью – от взглядов несостоятельных работяг, и Надя, вылавливая своё отражение в стёклах автомобилей, понимала, что выглядит нелепо.

Особенно на фоне Веры, одетой, как обычно, в широкие оранжевые брюки и зелёную растянутую футболку из секонд-хенда.

В клуб они добирались на обычном рейсовом автобусе, который Вера так и не смогла превратить в карету, хотя трезвонила о своих способностях волшебницы, как надоедливый будильник.

Они приехали рано. В «Водопаде» тусовался персонал.

Ди-джей и бармен рассматривали картинки в глянцевом журнале и ржали.

Охранники – один лет сорока с торчащими тараканьими усами, другой помоложе, с влажными редкими волосами – откровенно изучали Надю, как начинающую проститутку.
Она стыдливо куталась в покалывающую шерсть шали и боялась пошевелиться.

Отец Артура, Станислав Кириллович, встретив их, объявил, что занят и указал подождать в пустом и прохладном в баре.

Вера, кое-как угнездившись на высоком стуле, барабанила по стойке пальцами и забавлялась своим специфическим юмором, Надя сдержанно хихикала.

По равнодушному взгляду, каким скользнул по ней «папочка» и по тому, что он не предложил им ни чай, ни кофе, Надя догадалась, что он не в курсе планов её подруги, и больше всего ей хотелось уйти.

Даже огромный шар под потолком, оклеенный осколками зеркал, отсвечивал ледяным презрением.

Когда бармен проигнорировал Верино требование принести «двум бедным девушкам» что-нибудь «согревательное», Вера слезла со стула, схватила Надю за руку и потащила на второй этаж, в кабинет владельца клуба, который просматривал за столом какие-то бумаги.

Конечно, он впустил их и, как показалось Наде, недовольно убирая документы в ящик стола, так же недовольно ткнув мясистым пальцем в кнопку чайника и недовольно доставая из шкафа у себя за спиной чашки, золотисто-зелёную металлическую коробку с чайными пакетиками и плетёную корзиночку со сладостями.

Пока Надя согревалась вкусным чаем, Вера, как сваха, расписывала её достоинства, но не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, что этот серьёзный человек не интересуется девочками, а чай и пористые батончики Wispa предложены им исключительно из благодарности за то, что Вера нянчится с его отпрыском. Надя аккуратно разорвала блестящую синюю упаковку и надкусила шоколадку.

– Она танцует классно! – убеждала Вера «папочку». – И, вообще, она без комплексов!

Надя чуть не поперхнулась, когда в ней открыли новый талант.

– И на столе сможет станцевать? – поинтересовался Гагапкин скорее от скуки.

– Она любит танцевать на столах! – убедительно ответила Вера, вытирая пальцы о растянутый край футболки.

– И чего она ждёт? – ухмыльнулся Станислав Кириллович.

Они говорили о Наде, как о дрессированном пуделе.

– И чего ты ждёшь?

Вера бесцеремонно забрала у Нади малиновую кружку с надписью Boss. – Лезь на стол и танцуй!

– А музыка? – робко поинтересовалась Надя, надеясь, что её отсутствие избавит её от надвигающегося унижения. 

Гагапкин встал и отодвинул шторку окна. На подоконнике стоял небольшой двухкассетник. Рядом валялись коробки с аудиокассетами. Порывшись в записях, хозяин кабинета вставил в гнездо магнитофона что-то восточно-индийское и сделал Наде пригласительный жест рукой.

Как в трансе, она подошла к столу директора клуба и, чтобы потянуть время, расстегнула застёжки босоножек. К счастью, набухшие ноги ещё только обещали кровоточить.

Безо всякого изящества Надя забралась на скрипучий стол, встала на полированную поверхность и застыла, поглаживая ладонями бёдра, делая вид, будто не знает, что делать дальше.

Зрители смотрели на неё выжидающе, а она, стыдясь всё больше и больше, не оправдывала их ожиданий.

Наверное, что-то похожее чувствовала жена эрла Леофрика, проезжая по улицам Ковентри. Но она делала это ради блага жителей города, а ради чего стояла на столе Надя? Ради этой озлобленной толстухи с алчными глазами и холёного гладкого хозяина клуба? Ради того, чтобы прыгнуть выше головы и попасть в первую сотку топа?

Вера по-суфлёрски затрясла своим жирным телом. Подхватив движение, танцовщица подняла руки над головой и, медленно их сплетая, скованно задвигала бёдрами в такт сексапильным ритмам. Стол скрипнул.

– Резво не надо, – грубовато прикрикнул Гагапкин.

Надя поняла, что опозорилась. Теперь ей было всё равно, что пятки липли к полировке, что волосы в подмышках выбриты не тщательно, что она постеснялась побрызгаться Вериной туалетной водой, и что её танец – не образец баланса движения и звука. Надя крутила попой в разные стороны, пока мелодия не оборвалась. Под жидкие аплодисменты подруги пунцовая девушка слезла со стола.

– Конечно, не хватает профессионализма, – казалось, Станислав Кириллович утешает в первую очередь себя. – Но, что-то есть… Безусловно.

Надя кое-как натянула босоножки и вернулась на своё место. Узкая клеёнка сжала опухшие пальцы в горячих тисках. 

Заглянул охранник и глазами сделал хозяину знак. Отец гения покинул кабинет.

– Ну, ты, корова… – презрительно протянула Вера, укладывая в объёмистую сумку-торбу несколько пакетиков чёрного чая и две «виспы». – Не можешь мужику понравиться, на фиг ваще живёшь?

Наде стало очень обидно. Так, что ещё чуть-чуть, и она бы заплакала. Опустив голову, она нервно теребила жёсткую ткань платья, ставшего вдруг пудовой кольчугой. А ещё два часа назад оно казалось ей лёгким!

Из-за хлипкой стены послышались глухие удары, будто кто-то бился в гипсокартон головой. Началась дискотека. Вернувшийся хозяин, ни на кого не глядя, бросил в пространство:

– Пиво за счёт заведения. На коктейли раскручивайте лохов.

Надя покраснела, а Вера восприняла дармовщину, как должное. Засмеявшись, она поцеловала благодетеля в щёку и кокетливо заметила, что он – настоящий мужчина.

Тот факт, что настоящий мужчина отстранился и брезгливо стёр слюнявый след со щеки, не смутило халявщицу. Чувство стыда Вера считала рудиментом и утверждала, что для выживания это чувство не нужно.

Подруги спустились в зал. В середине располагалась танцевальная площадка, в это время суток ещё пустая и блестящая, как лысина владельца. Зеркальный шар, отражая кудрявого, как баран, ди-джея, трясущего гривой, неподвижно висел над самым центром, как паук, ожидающий добычу.

В другой половине, сразу у входа, скучились столики и стулья из белого пластика, так сказать, демократическая ступенька клубной жизни. Бар и отдельные кабинки, обитые зелёным бархатом, располагались в глубине.

Несмотря на ранний час, клуб уже наполнился первыми посетителями. Высокие барные стулья облепила компания девиц, одетых в одинаковые блестящие атласные платья с бантами на талии, их волосы были завиты в мелкие кудряшки, а загорелая кожа на руках и ногах разрисована, как у папуасов.

Бармен, лукаво стреляя глазками, под визг и хохот смешивал коктейли, высоко поднимая шейкер над стриженой полубоксом головой. Лакированный хохолок сиял, как новая женская туфелька.

Вера шлёпнулась в крякнувший демократический стул. Надя села спиной к входу и стянула концы шали на груди. Её немного морозило. Замученная официантка с обозлённым ненакрашенным лицом принесла им две банки пива и фисташки в пластиковой таре.

Наде не понравилось, что зелёную жесть банки украшал логотип рогатого парнокопытного, опирающегося на пенящийся бокал. Название пива было сразу же употреблено Верой в тосте:

– Чтоб от счастья мы не окосели!

Надя отхлебнула и поморщилась.

– Уже косеешь! – засмеялась Вера, отправляя в бездонный рот жменю орешков.

Надя слабо улыбнулась и осмотрелась. Их окружали совсем молодые мальчики, большинство которых выглядели не старше восемнадцати.

Из-за ярко выраженного возрастного перекоса Надя почувствовала себя не в своей тарелке. Ей казалось, что сейчас всё рухнет, и вскроется правда о том, что она – провинциалка – пришла сюда с целью закадрить богатого мужика.

От пива ли, от мыслей ли, ей стало жарко, и она сбросила шаль с плеч на спинку пластикового стула. И, наконец-то, избавилась от жмущей обуви.

Опорожнив банку, Вера щёлкнула пальцами, чтобы принесли ещё, а в ожидании стала учить подругу, как правильно привлекать мужские взгляды.

Наде следовало пристально рассматривать объект и, дождавшись, пока подопытный обнаружит, что он в центре внимания, «ухватить» его взгляд цепким прищуром, полуулыбнуться, хищно облизнувшись, и быстро отвести взгляд в сторону и вниз. А затем посмотреть снова, прикинувшись невинной овцой и добавив движения подбородком с отводом плеч назад.

Во время тренировки бретелька платья, которое было Наде великовато, соскочила с плеча, обнажив абрикосовую выпуклость рядом с подмышкой. Надя смущённо потянула лямку обратно, чем вызвала у учительницы бурный восторг. Она посоветовала ученице отработать этот жест: как будто лямка, приоткрывая запретный плод, падает вниз нечаянно. 

Надя старалась не напрасно.

Не прошло и получаса, как их одиночество нарушили двое мужчин: тот, что постарше подсел к Вере, помоложе – положил глаз на Надю.

Он был настолько пьян, что, опускаясь в легковесный предмет мебели, опрокинул его и упал навзничь. Полы его светло-зелёного пиджака разлетелись, как крылья, и Вера глазами указала на оттопыренный внутренний карман с вышитым шёлком парусником, в котором едва помещался пухлый бумажник.

Вера подмигнула Наде и гадко улыбнулась.

Упавшему помогли подняться. Пожилой спутник представил его как «Антон», но тут же поправился, заглядывая в золотисто-коричневые Надины глаза, что она может называть его Тоша. Себя он назвал «Геннадий Сергеевич», уточнив, что для Нади он – дядя Гена, а для Веры – просто Гена.

– Раз вы просто Гена, угостите дам приличной выпивкой!

Вера улыбалась, как кинозвезда, но глаза её оставались плотоядными.

Пока Геннадий Сергеевич обеспечивал «дам» спиртным, Тоша заплетающимся языком рассказывал о том, что неделю назад он вернулся из армии, и теперь возвращается в нормальную жизнь, отрываясь по полной.

– Кальмаров тащи!

Он поймал за фартук официантку со свирепым лицом. Та удавом уставилась на Веру.

– Самое дорогое рыбное! – осклабившись, прошептала поэтесса.

Вернулся дядя Гена с коктейлями для девушек. Подмышкой у него торчала бутылка «Столичной». Тошу водкой обделили.

– Хватит пить! – прикрикнул дядя Гена. – Иди лучше с девушкой потанцуй!

Он пошло подмигнул Наде.

С сожалением отставив непочатый фужер, Надя послушно встала и, покачивая бёдрами, ловя на себе чувственные взгляды юных мальчиков, отправилась в середину зала. Ей захотелось, чтобы юношеская похоть, как ножницами, разрезала бретельки её серебристой кольчуги, и тогда она, колыхая упругими молодыми грудями, горделиво прошла бы мимо.

Тоша плёлся за ней, едва сохраняя равновесие. 

Надя остановилась точно под зеркальным шаром, забавляясь небольшой игрой воображения: шар падает на голову её невменяемому партнёру, и разбивается вдребезги, а голова раскалывается, как кокосовый орех.

Словно отгородившись этой картинкой от запаха перегара, Надя позволила возвращающемуся к жизни дембелю сжать свою тонкую талию. Но сжимающее движение давалось ему тяжело, и, помучившись, Тоша просто сложил жаркие потные ладони на Надиной заднице, слегка сжимая и разжимая ягодицы.

Назвать танцем переступание с ноги на ногу и попытки девушки не упасть вместе с кавалером, было бы преступлением.

Кончиками пальцев она ощущала дорогую мягкость и податливость ткани его костюма, стараясь не думать о боли в ступнях. Случайно она глянула вниз, и ей показалось, что пол залит кровью, но это были всего лишь отблески чьего-то яркого, как мак, платья.

Надя задрала голову вверх – зеркальный шар вращался вокруг своей оси, а направленный на него луч софита создавал иллюзию кружащихся вместе с парочками их безобразных теней.

Музыка была быстрая и однообразная, как бег сороконожки. Чтобы хоть о чём-то спросить, Надя поинтересовалась, кто такой дядя Гена?

– Да ты в натуре ещё не поняла, кто он такой?

Тоша пытался сконцентрировать пьяные глаза на лице партнёрши, но его затуманенный взгляд неудержимо скатывался в ложбинку между грудей.

– Он авторитет!

– Бандит? – буднично уточнила Надя.

– Не-е, он мой дядя!

– Понятно, – улыбнулась Надя, аккуратно убирая руки с его плеч. – Может, посидим? Я устала!

– Да без базара!

Тоша сделал шаг в сторону отдельных кабинок и, споткнувшись, чуть не растянулся на гладком, как каток, и таком же скользящем полу.

Откуда-то из темноты, как чёрт из табакерки, выпрыгнул дядя Гена и помог Наде приволочь племянника в пустую нишу, казавшейся в мягком сумраке клуба болотистой лесной проплешиной.

Узнав Надю, бармен покачал головой и цыкнул зубами, но ей было всё равно.

Она никогда ещё не находилась в таком месте наедине с мужчиной. Тоша развалился на мягком сиденье, широко расставив ноги, и запрокинув голову на спинку дивана.

Надя сидела с прямой спиной и учёными глазами соблазнительницы, хотя ловить, собственно, ей было нечего. Мужик сам упал ей в ноги, но это почему-то больше беспокоило, чем радовало.

Им принесли два коктейля, с нанизанными на края колёсиками лимона и торчащими оранжевыми соломинками.

Надя сняла колёсико и отправила его в рот. Она никогда не пила коктейлей, и, пользуясь тем, что Тоша пребывает в отключке, удалила соломинку и поднесла напиток к губам.

Внезапно очнувшийся Тоша полез к ней обниматься, и алкоголь нечаянно был пролит на его помятые брюки. Надя начала многословно извиняться, но виз-а-ви, не обратив внимания на маленький инцидент, махнул рукой:

– Да ну его на хрен! Я тебе другой куплю! –

после чего поставил на её шее засос.

Сопротивлялась Надя слабо. У Антона были властные мягкие губы, от которых почему-то пахло вишней, и сильные, умелые пальцы. Тоша стянул зубами серебристую бретельку, обслюнявив Наде плечо, и у неё, наконец-то, представилась возможность очутиться в шкуре леди Годивы. 

Соскучившиеся руки уволенного в запас защитника родины крепко сжимали девичьи груди. Соски её так затвердели, что, казалось, вот-вот пробуравят толстую мужскую кожу.

Волна сладострастия ударила ей в голову, и она, одёргивая себя и страстно желая, чтобы кто-то пришёл ей на помощь, запустила пальцы в его светлые волнистые волосы, а другой рукой, не соображая, что творит, начала вытаскивать рубашку из его брюк.

Её уже не смущало то, что сейчас её трахнут.

И, вдруг вспомнив о своей девственности, она представила, как назавтра на бархатистой ткани дивана обнаружат бурые пятна засохшей крови, и она будет опозорена навеки! Тогда её точно выкинут из города, как щенка.

Страх пронзил её, как острая ледяная сосулька, и она с такой силой оттолкнула Тошу, что он, падая на спинку дивана, смахнул неслушающейся рукой оба фужера.
 
Звук разбитого стекла привлёк внимание. Надя едва успела натянуть платье.

В нише появился секьюрити, дотоле Наде незнакомый – молодой коренастый парень с узкими щелочками глаз – вытащил Тошу на свет, встряхнув его несколько раз, как термометр.

Проявление грубой мужской силы разожгло внутренности девственницы, и она, кусая губы, смотрела, как на неё надвигаются подруга и авторитет.

Дядя Гена схватил секьюрити за форменный рукав и стал что-то эмоционально нашёптывать ему на ухо. Охранник выслушал авторитета надменно-презрительно, а потом что-то тихо ему ответил, показывая глазами на Надю.

– Сучка! Проститутка! Шалава! Подстилка хозяйская! – орал дядя Гена, уводя из клуба рвущегося в бой племянника.

– Хороша! – Большим пальцем руки Вера больно пырнула Надю в бок.

С незаметной узкой лестницы второго этажа спускался Гагапкин.

У Нади пересохло в горле. Она оглянулась в поисках выхода, но объёмная фигура Веры загораживала двери. Прожекторы мигали, слепили глаза. Надя не сразу заметила, что Станислав Кириллович манит её пальцем.

– Иди к Славику, не видишь, он поговорить с тобой хочет!

Вера подтолкнула Надю к лестнице. Девушка, крепко держась за перила, поднялась вслед за широкой спиной директора. Ей уже было всё равно, что последует за этим разговором, и что она может потерять. От её былого смущения не осталось и следа. Плюхнувшись на стул, она первым делом скинула босоножки, и, вытянув ноги, пошевелила пальцами.

Она вся была разгорячённая, потная и злая.

– Такой ты мне больше нравишься, – Славик взял другой стул и сел прямо перед ней.

Надя глянула на него исподлобья и промолчала. Она тоже нравилась себе такой, но добиться этого состояния ей удавалось редко.

– У тебя красивая кожа, нежная… – Гагапкин дотронулся до её щеки.

Надя едва заметно отстранилась и напряглась.

– Где мои семнадцать лет… – промурлыкал владелец клуба.

Надя продолжала молчать и смотреть ему прямо в глаза. Глаза у Станислава Кирилловича были как холодная зимняя река. Надя мучительно думала, когда она должна ему сказать, что мужчины у неё ещё не было. 

Гагапкин встал и неожиданно предложил:

– Хочешь кофе?

– Я бы выпила коктейль, – немного развязно произнесла Надя, подгибая ноги под стул и упираясь пульсирующими пальцами в холодный линолеум.

– Не хило, – заключил Станислав Кириллович, но встал и вышел.

Вернулся он с графином и пустым бокалом. За оранжевым стеклом плавали кубики льда. Он налил Наде и поставил напиток перед ней.

Надя выпила горячительную жидкость залпом.

– Вообще-то это пьётся медленно, через соломинку, – ухмыльнулся Гагапкин.

В его голосе появились новые нотки.

– Но что-то я соломинки не вижу, – в том же тоне ответила Надя.

– Да, забыл прихватить, – согласился Станислав Кириллович. – Ещё?

Надя кивнула.

Она чуть пригубила второй бокал, пытаясь удержать во рту цитрусовый привкус.
 
Станислав Кириллович изучал её более, чем внимательно. Но, почему-то теперь, чем дольше он не сводил с неё глаз, тем меньше стеснения чувствовала Надя. Что-то произошло между ними. Что-то, чему она не могла дать названия, но этот новый виток отношений больше не вызывал у неё страха.

– У меня есть к тебе предложение. Отказываться не советую. Другого такого не будет.

Надя отхлебнула щедрый апельсиновый глоток и испытующе уставилась на директора клуба, будто решая, стоит ли он того, чтобы выслушивать от него какие-либо предложения.

У неё заныло внизу живота, и дрожащим ломающимся голосом она произнесла:

– И мне нельзя будет даже подумать?

– Тут нечего думать.

Станислав Кириллович налил себе кофе.
 
– Надо делать, как я говорю.

Надя вскинула брови и окатила владельца клуба изучающим сощуренным взглядом, одновременно пытаясь сообразить, действие ли это коктейля, или этот большой, крепкий мужчина, на которого Артур совсем не был похож, разбудил в ней новую черту характера.

– Ой, – Станислав Кириллович поморщился. – Только не надо вставать в позу!

– А если я откажусь? – Надя сцепила пальцы рук.

– Тогда как последняя дура ты поедешь обратно в свой Жопополынск.

Посёлок, в котором она родилась, назывался Белополынск. Надя молча проглотила обиду.

– Вот и славно.

Гагапкин принял её молчание за согласие.

– Сейчас я отвезу тебя на квартиру. Одна комната, кухня, ванная. Места маловато, но тебе хватит. Обстановка, еда и всё такое имеется. Выспишься, пару деньков обживёшься, приоденешься…

Невольно Станислав Кириллович бросил взгляд на Надины босые ноги, но она не смутилась. Она устала стесняться.

– А что дальше? – поинтересовалась она чересчур деловым тоном.

Отступать было некуда. Она сама просила чуда, и оно почти упало ей в руки, осталось только кое-что подставить.

– А дальше займёшься моим сыном!

Гагапкин тяжело вздохнул и полуотвернулся к окну.

– Как это? – опешила Надя.

Она ожидала чего угодно, но только не этого.

– Ну, как девочки занимаются мальчиками? – усмехнулся «папа». – Мне тебя научить?

Надя отрицательно помотала головой и как в трансе потянулась к оранжевому фужеру.

Гагапкин долил ей из графина, и молча смотрел, как он пьёт.

– Да, это нелегко, я понимаю. Но ты ему нравишься. Очень нравишься. Он от тебя торчит, – владелец клуба отвёл глаза, будто любить Надю было кощунственно. – Только из-за тебя я терплю эту жирную пиявку. Но замечать этого ты не хочешь.

Надя хотела возразить, но Гагапкин не дал ей раскрыть рта.

– Я знаю, с ним тяжело. Но лучше ты, чем эта старая потаскуха. В тебе ещё что-то человеческое осталось.

Надя возмущённо выдохнула и с силой брякнула фужер на стол.

– Ладно, ладно, потише! – Гагапкин накрыл своей тяжёлой ладонью её обтянутое люрексом колено. – Меня уже ничем не напугаешь. Я всякого в жизни насмотрелся, но эта ваша Вера…

Станислав Кириллович взял её за подбородок и заставил смотреть себе в глаза.

– Скажи честно, что ты делаешь рядом с ней? Ты понимаешь, что она портит всё, к чему прикасается? Если это цветок, она его срывает. Если птица – отрывает крылья. Если муха – сворачивает голову. Она – человек, который аиста переделывает в дятла. Что тебя с ней связывает? Только не ври, что она хорошая, что вы подруги, что ты не знала и прочую лабуду…

Надя опустила голову и потрогала озябшими пальцами пылающие щёки. Потом потянулась за коктейлем.

– Достаточно, – осадил её Гагапкин. – В моей жизни и без тебя хватает проблем. Алкоголь ещё ни одну женщину не сделал прекраснее, поверь моему опыту… Так что насчёт Веры? Почему ты с ней? У тебя стокгольмский синдром?

– У меня вообще нет подруг, я совсем, абсолютно одна! – с вызовом накинулась на него Надя. – Она первая, кто обратил на меня внимание, и для кого-то я хоть что-то значу!

– А тебя не смущает, что она подкладывает тебя под разных мужиков? А? Что ты для неё – игрушка, забава? – Станислав Кириллович выглядел очень рассерженным.

– Это неправда! – прошептала Надя. – Я… Я…

Она расплакалась.

Гагапкин протянул ей коктейль.

– Ладно, выпей два глоточка, успокойся только! Не хнычь! Ну, всё! Всё!

Он злился и нервничал.

– У меня ещё не было мужчины, – тихо сказала Надя, глядя в пол.

– Да ну! – не поверил Гагапкин.

– Я – девственница, – прошептала Надя, размазывая по лицу тушь.

Станислав Кириллович опять вздохнул и достал из кармана джинсов платок, которым стал вытирать ей слёзы.

– Не надо румян в другой раз, хорошо?

Надя согласно кивнула.

– Они тебя очень портят. Это дурной вкус, понимаешь? Я уверен, что это задумка твоей подружки.

Надя кивнула.

– Ты не видишь, что она тебя изуродовала? И платье это, как у шлюхи, – он сначала опустил, потом поднял лямку. – Ты же его не выбирала?

– Не выбирала, – эхом повторила Надя.

– А чем она задурила тебе голову, когда привезла сюда? – сладким голосом поинтересовался Гагапкин. – Только правду!

– Она сказала, что, если я вам понравлюсь, то вы найдёте мне работу и жильё.

– А расплачиваться как? Постелью?

Надя кивнула.

– И ты бы на это пошла?

У девушки хватило духу твёрдо ответить «нет», но Станислав Кириллович ей не поверил.

– Я понимаю, – начал он, – что вы, бабы, устраиваетесь в жизни, как можете, любыми способами. И я не вижу ничего плохого в том, когда женщина живёт за счёт мужчины.

Но, согласись со мной, что женщина, особенно в этом случае, что-то должна отдавать, и это не секс. Это имидж, внешность, хобби, ум, да что угодно, хоть вышивка крестиком, хоть выращивание морковки, но мужчина должен ею гордиться.

А Вера твоя умеет только брать. Рожей она не вышла, поэтому расплачивается такими, как ты. А это не мой случай. Если бы не Артур, я бы её взашей из клуба выкинул.

Тусовалась у нас тут одна художница, Лена. То ли Калугина, то ли Кулагина… Да не суть, я этих имён не запоминаю. Ну, крутилась, кошельки набитые опустошала, и каким-то Макаром вышла на Артурку. А он же дурачок. Кто ему скажет про гениальность, тот ему и друг. Вот эта Лена как-то привела подругу свою Веру, якобы гуру в области электронной музыки. И пошло, поехало.

Но я-то не дурак, я сразу понял, что Артур и музыка его сумасшедшая здесь ни причём, что цель – бумажник мой пухлый. Лена эта и соблазняла меня, и сиськами голыми здесь, в кабинете моём, трясла, напивалась и на жизнь горькую жаловалась.
Я её долго терпел, потом послал. Где она сейчас, не знаю, и знать не хочу.

А сынок мой с тех пор возле этой свиноматки ошивается. Неделями у неё пропадал… У меня от сердца отлегло, когда узнал, что он влюбился, но я тебе так скажу: пока ты будешь с Артуром, чтоб к Вере ни ногой. Это моё условие. И ещё одно условие: о том, что ты и Артур будете, типа, парой, ей тоже знать не обязательно. Ври, что я тебя трахаю. Понятно?

Во время этого монолога Надя перестала плакать и успокоилась. Она торопливо кивнула:

– Понятно.

И, помедлив, спросила:

– А Артур, правда, гений?

– А хрен его знает! – Станислав Кириллович почесал затылок. – Я от него вешаюсь. Урод в семье, одним словом. Он любит, когда его бред слушают, когда его жалеют, нытьё терпят. Мать его больше часа не выдерживает. Я так вообще его видеть не могу.

– А я выдержу? – засомневалась Надя. – Я его вообще не понимаю. Ничего, из того, что он говорит. Когда он шутит, я смеюсь только из вежливости!

– А ты не за бесплатно будешь выдерживать!

Наниматель вытащил из среднего ящика стола толстую пачку денег, схваченную банковской резинкой, и положил перед девушкой.

– Это на первые поры, а там по обстоятельствам. Лариса тебя по салонам поводит, по магазинам. Еду будет завозить мой шофёр. На кафешки Артуру дам я.

Он выделил местоимение «я».

– А кто такая Лариса? – заинтересовалась Надя.

– Это мать Артура.

– Ваша жена? – продолжала прямолинейная девушка.

– Лариса в первую очередь – это мать Артура.

– А как же я вторгнусь в дружбу Веры и вашего сына? Они ведь часами говорят, он с ней всё-всё обсуждает, а я не смогу ему это дать…

– Ты меня извини, Надя, – Гагапкин впервые назвал её по имени. – Но эта чёртова Вера при моём сыне мне на хрен не нужна. Я прекрасно понимаю, почему он возле неё трётся: он там понятый. Но понять, что он – всего лишь средство приближения к моим капиталам – не может. И никогда не сможет. Ничего, он переживёт разлуку с подругой, потому что рядом с ним будет молодая и, главное, психически здоровая девушка! А про ночную кукушку, которая дневную перекукует, наверняка тебе бабушка рассказывала.

– Хорошо. – Надя скрестила руки на груди. – А если я не справлюсь, если Артур во мне разочаруется? Ведь я глупая, идеи его не поддерживаю, шутки меня раздражают. А когда он поймёт, что я – не Вера, и что я его не понимаю, он сбежит. А мне тогда что делать? Я не хочу возвращаться в провинцию. Мне нравится этот город.

– Убедила, – рассмеялся Слава. – Ты как Лариса, если да кабы… На случай форс-мажорных обстоятельств я тебя поддержу, пока нормально в жизни не устроишься. 

– Я согласна.

Надя поразилась, как холодно и по-деловому она это сказала.

– Вот и отлично. – Станислав Кириллович потёр руки. – А понимать его ты научишься со временем. Это же будет твоя РАБОТА. А на работе часто приходится делать то, что ты делать не любишь, или не хочешь. Мне бы за такое платили! 

– Забери деньги!

Надя робко дотронулась до пачки, и, так и не взяв её в руки, произнесла:

– Мне её даже положить некуда.

Станислав Кириллович спрятал деньги в карман.

– Я думаю, вы с ним найдёте общий язык! – уверенно произнёс работодатель.

– Почему? – удивлённо переспросила Надя.

– Да ты даже деньги не то, что, не пересчитала, в руки не взяла!

Он засмеялся, а вместе с ним рассмеялась и Надя. И этот смех окончательно их сблизил.

– И в кого он такой?

Станислав Кириллович мельком посмотрелся в зеркало. – Но хоть красивый! Он тебе-то хоть чуть-чуть нравится?

– Я не знаю, – честно ответила Надя.

Втроём они ехали по притихшему ночному городу. Надя, кутаясь в шаль, стучала зубами. Когда водитель включил печку, Вера, занявшая пассажирское сиденье справа от Гагапкина, приказала обогреватель отключить, заявив, что ей жарко, а кому холодно, тот сам виноват – значит, любовь не греет. Но Станислав Кириллович сделала вид, что не расслышал.

Вера болтала, никому не давая вставить ни слова. И речь её была ни информативной, ни содержательной, ни интересной. Чтобы заткнуть ей рот, Гагапкин на полную мощность включил Dire Straits. 

– All the late bargains have been struck… – затянула Вера, не попадая в ритм с Марком Нопфлером.

Надя смотрела прямо перед собой. Её чуть-чуть тошнило, веки слипались, но поездка ей очень нравилась. Впервые в жизни её катили в машине по улицам, освещённым лишь фонарями, и ей казалось, что есть только музыка, а они – её звуки, и Надя – скромный диез, но она верила в то, что у неё всё получится. А танец на столе, поцелуи в барной кабинке и чужое платье не более, чем the latest trick большого города, и больше таких унижений не будет.

Машина остановилась на остановке вблизи новостроек. До Вериной девятиэтажки надо было топать минут пять. 

– Ближе подъехать не могу, тороплюсь, – небрежно бросил Гагапкин. – А она – он обернулся и похлопал Надю по коленке – поедет со мной.

Вера масляно ухмыльнулась, помахала кончиками пальцев и, вытянув губы трубочкой, просюсюкала:

– Ню-ню…

Ни Гагапкин, ни Надя не отреагировали.

– У меня там все вещи остались.

– Завтра съездишь и заберёшь, – коротко ответил Станислав Кириллович, убавляя звук.

– А долго ещё ехать? – поинтересовалась Надя, чтобы поддержать разговор.

– Тебе должно быть всё равно.

Славик поправил зеркало так, чтобы лучше видеть лицо девушки. Пересесть вперёд ей не предложили.

– Да, мне всё равно, – согласилась Надя, выдавливая из себя довольную улыбку.

– А чья это квартира? Ваша?

– Моя, – ответил водитель, закуривая. – Устал я… Ты куришь?

– Нет, – Надя больно сцепила пальцы.

– Похвально, – кивнул Гагапкин. – А то, что пьёшь и мужикам даёшь лапаться – плохо!

Надя отвела глаза и покраснела. В конце концов, решила она, он взял её на работу, он платит ей, и поэтому имеет право слегка её поддеть. А раз не высадил возле «Мостовой» в пахнущую дождём ночь, значит, понял, что она из себя представляет.

Надя откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.

Жизнь раскрутила её, как на большой карусели, Надя летела и не хотела думать о том, что не всегда полёт заканчивается мягким приземлением. Она расслабилась и сказала себе: «Я буду жить сегодняшним днём. Я буду брать всё, что даст мне жизнь. А всё остальное пусть катится, как поезд без тормозов, потому что я – Нарун!».

Они затормозили возле старого кирпичного дома, верхние этажи которого терялись в ночной мгле. Фары высветили надпись на кирпичной стене, выведенную чёрной краской: Broadway. Надя выбралась из машины и взглянула вверх.

Раскачиваемые ветром в черёмуховой тьме, её приветствовали верхушки тополей. Ничего не говоря, Станислав Кириллович открыл дверь подъезда и шагнул вперёд, Надя за ним.

На лифте они поднялись на последний этаж. Гагапкин повернул налево, прошёл через небольшой квадратный холл в узкий сумрачный коридор, в конце которого чернела дверь.

Свет в прихожей ослепил Надю, и она щурилась, медленно оглядываясь по сторонам. Гагапкин положил пачку денег и ключи на подзеркальный столик, где стоял телефонный аппарат, бросил коротко:

– Осваивайся.

И, потрепав её по щеке, захлопнул дверь.

Щёлкнул замок, затихли шаги и гул едущего вниз лифта, а Надя всё ещё стояла на пороге, на чистой ворсистой дорожке и шумно дышала от счастья. Сбросив босоножки, она опустилась на красный кожаный пуф возле зеркала.

Она медленно протянула руку и взяла связку ключей от своей новой квартиры. Волна сумасшедшего счастья ударила её в грудь, и она заплакала оттого, что сбылась её самая заветная, самая тайная мечта: жизнь в любимом городе, небольшая одиночная квартирка, да ещё и верхний этаж, обособленность от соседей, нетрудная работа, и – боже – она пролистала денежную пачку. Ещё ни разу она не видела столько много денег.

И даже тот факт, что платить за свою мечту ей придётся притворством, больше её не смущал.

Прижимая к груди ключи, она сказала вслух:

– У меня всё получится. У меня получится абсолютно всё!

И засмеялась тихим, серебристым смехом.

Зазвонил телефон, и сердце её чуть не выскочило из груди. Затаив дыхание, она сняла трубку и прижала её к уху.

– Надя, забыл сказать, по этому телефону можешь звонить только мне, на работу и домой, и матери своей. Номера на листке под аппаратом. Больше никаких контактов, поняла? Завтра съездишь к своей бывшей подружке, заберёшь шмотки, потом обратно. Через день к тебе приедет Лариса, когда она от тебя отлипнет, я позвоню и скажу, что делать дальше. Ясно?

– Да, я всё поняла! – как можно суше ответила Надя.

– Тогда отбой!

Трубка запищала, и Надя положила её на место, внимательно осмотрев себя в зеркале. И правда, в этом платье она выглядела так, будто собралась на деревенскую дискотеку.

А в целом сейчас она себе нравилась: овальное лицо, чуть вздёрнутый нос, большие карие глаза с чуть приподнятыми уголками, длинные ресницы. Лоб высокий и чистый, щёки чуть припухлые, с несколькими крошечными прыщиками. Губы мягкие, верхняя чуть больше нижней. Уши чуть отступают, но за длинными волосами этого изъяна не видно. Брови густые, как у азиатки.

Интересно, что в ней нашёл Артур? Когда он успел в неё втюхаться?

Однажды, мешая спать Наде и детям, Вера проболтала с ним всю ночь по телефону, утром, как только начали ходить автобусы, он приехал к ней, и они продолжали беседу на кухне, и Артур даже не взглянул в сторону собирающейся на учёбу Нади.

Он вообще её не замечал, как тот спящий красавчик из фильма, постер которого висел на крашеной в белый цвет двери в ванную. Счастливая Сандра Баллок в объятиях родного брата того, кого она вытащила из-под поезда****.

Надя наконец-то встала и стала осваиваться.

Ванная была обычная, немного темноватая, с небольшим окном под потолком, с бежевой занавеской.

На крючке висел халатик карамельных тонов, большое мохнатое полотенце, на полке два шампуня, два геля для душа, в стаканчике зубная щётка и дорогая зубная паста, несколько баночек с кремами. Вдохнув свежий запах полотенца, она вышла в большую комнату: вместо кровати – матрац, небольшой шифоньер, музыкальный центр, письменный стол и два стула. Видимо, вкусы Артура тоже были учтены.

В шифоньере лежали аккуратной горкой запас постельного белья и полотенец, нижние маечки и пижама, а что ещё немаловажно: на плечиках висело два летних платьица – синее в белый крупный цветок с длинной волнистой юбкой, приспущенными рукавами и вырезом-«лодочкой», и прямое короткое красное платье без рукавов из мягкого струящегося креп-сатина, две белых футболки, и джинсы – одни побольше, другие поменьше.

Ещё чёрный костюм – пиджак и юбка из тонкой ткани. А в самом низу – Надя встала на колени и молитвенно сложила руки на груди – стояла обувь!

Мягкие белые плетёные босоножки на маленьком каблучке, тряпичные «лодочки» в тон джинсам, кроссовки из такой мягкой кожи, что их страшно было брать в руки, и строгие чёрные туфли.

Прижав белые босоножки к щекам, Надя отправилась в кухню. Деревянный стол с сетью лаковых трещин, два лакированных стула с мягкими сиденьями, газовая плита и деревянный настенный шкаф для посуды с зелёными слюдяными дверцами. От продуктов, которыми сверху донизу был набит холодильник, разбегались глаза.

Урча, как кошка, от свалившегося на неё богатства, голодная девушка вытащила гроздь бананов, упаковку йогуртов, копчёное мясо и завёрнутый в целлофан и пергамент длинный батон. Внизу она нашла пирожные. В морозилке дышали инеем и морозом несколько брикетов с готовыми котлетами, пластиковая тара с мороженым и мешочки с курицей.

Надя кое-как нарезала мясо, отломила шмат от батона и стала жадно есть, одновременно отрывая плёнку от клубничного йогурта и очищая банановую кожуру.

Утолив голод, она сбросила люрексовое платье прямо в коридоре и легла в горячую ванную. Вытираясь чистым полотенцем, она блаженно улыбалась, и затуманенное зеркальное отражение улыбалось ей в ответ. Нагишом она проскользнула в комнату, забралась под лёгкое тёплое одеяло и сразу же погрузилась в долгий спокойный сон.

Проснувшись, она не сразу сообразила, где находится.

А, вспомнив, засмеялась тихим счастливым смехом и, вскочив с постели, потянулась всем юным гибким телом, высоко вскинув руки и встав на кончики пальцев. Было около десяти.

На лоджии, неожиданно большой для этой маленькой квартиры, Надя съела лимонное пирожное и выпила чашку кофе, массируя пальцы о приятный ворс ковра. Лёгкие кружевные занавески колыхались от ветра, а круглый столик, за которым она пила кофе, был пределом мечтаний.

Закончив с «аристократическим» завтраком, Надя стала собираться на выход. В аптечке в ванной она нашла пластырь, и мысленно поблагодарила хозяйку квартиры за предусмотрительность.

Из шифоньера она выбрала синее цветастое платье, надела босоножки из шкафа, сунула вчерашнее платье в пакет, как какую-то грязную гадкую тряпку и вышла из квартиры.

Кладя ключи в крохотную дамскую сумочку, Надя ещё раз тепло подумала о Ларисе.
Купленные на рынке босоножки без сожаления были сброшены в мусоропровод.

Погуляв между кирпичных многоэтажных домов, обнаружив невдалеке полузаброшенный парк, она сообразила, где находится и, отыскав автобусную остановку, доехала до центра, потом пересела на другой маршрут и поехала на «Мостовую».

Проезжая железнодорожный мост, под которым часто скапливались автомобили, Надя заметила, что на неё пристально глядит молодой чернявый парень в белой футболке и блестящими часами, которые отбрасывали золотистые капельки света на Надино лицо.
Надя не выдержала и расплылась в улыбке. Парень улыбнулся в ответ и поманил её рукой, мотнув подбородком в сторону ближайшей остановки. Надя отрицательно покачала головой и подняла и опустила плечи. Она бы никогда не воспользовалась приглашением, но ей было безумно приятно, что к ней проявили интерес.

Не переставая улыбаться, Надя грациозно, словно по воздуху, одолела тягучую извилистую тропку до Вериного подъезда и взбежала на четвёртый этаж, не вызывая лифт, так легко и удобно было ей в новых босоножках. Дети жарили на кухне хлеб, Вера спала.

Надя, пользуясь тем, что подруга всё ещё храпела, переоделась в свою одежду: чёрную «боксёрскую» майку и чёрные джинсы, а вещи и обувь Ларисы аккуратно упаковала в свою сумку. Ей не хотелось, чтобы Вера комментировала её новую одежду. Наверняка, она не сказала бы ничего приятного.

В сумке всё ещё лежали её старые рваные босоножки, которые она почти всё лето зашивала самостоятельно. У неё не поднялась рука выбросить их немедленно, потому что их покупала мама, и теперь Надя радовалась своему промедлению. Ничего, пусть у них будет последний путь!

Она выстирала платье и вывесила на лоджии. С него сразу же начало капать, будто оно оплакивало прежнюю Надину жизнь. Они с детьми пили чай с хлебом и вареньем, когда в кухне появилась заспанная Вера.

Её пористое лицо лоснилось, полугодовалая химическая завивка потеряла упругость и висела сосульками, как свалявшаяся шерсть дворовой шавки. На ней была короткая маечка, обнажающая рыхлый живот, и кожа на нём при движении, как песок, пересыпалась из сантиметра в сантиметр. На ногах во все стороны торчали чёрные жёсткие волосы. Но глаза смотрели трезво и внимательно.

Этот вопрошающий взгляд хотел знать, как прошла ночь с «папиком», но Надя улыбалась намеренно глупо, будто разучилась читать по глазам. Бухнув свою тушу в середину небольшого диванчика с расползшейся по краям обивкой неопределённого цвета, Вера, нисколько не стесняясь детей, прямо спросила:

– Ну, и как он в постели?

Надя вытянула губы – она всегда так делала, когда собиралась сказать неправду – и ответила:

– Ну, не высший класс, но – бывает и хуже!

По опыту она знала, что это именно тот самый малоожидаемый от неё ответ, из-за которого у неё могут быть неприятности.

– Понятненько.

Вера легла на подушку из облезлого плюша, задрав ноги с отросшими ногтями на подлокотник дивана.

Разочарованный тон её голоса должен был вылиться во что-то унизительное для Нади, и она уже догадалась, что сейчас подруга «попросит» её сделать ей кофе, а когда Надя его сделает, то нальёт не в ту кружку, насыплет мало (или много) сахара, потом ей скажут, что всякий раз надо наливать свежую воду, а не кипятить кипячёную. Она чуть не рассмеялась от своего провидения в голос.

– А недовольной ты не выглядишь! – Вера скривила лицо, отчего нос её стал казаться крючковатым. – Ну-ка, кофейку организуй!

Надя, сдерживая смех, вылила старый кипяток в раковину и, набрав холодной воды, поставила чайник на плиту. Потом, обернувшись к горе посуды, лежащей в эмалированном тазу, угодливым голосом поинтересовалась:

– Тебе в какую кружку налить?

– Вон в ту, из польского фарфора!

Это была единственная красивая чайная чашка в Верином доме. Хрупкая, изящная, с квадратным орнаментом по ободку и еле заметными золотистыми веточками, внизу чашка словно стояла на постаменте, как призовой кубок. Остальные представляли собой грубые тяжёлые монолитные формы, со «смешными» надписями и мультяшными рисунками. Из фарфоровой чашки всегда пила Надя.

Девушка невозмутимо вымыла чашку и продолжила наводящие вопросы:

– Одну ложку кофе или две?

– Две.

– Сахара?

– Три.

Вера никогда не пила такой сладкий и крепкий кофе, но Надя положила всё именно так, как услышала, уже зная, что после того, как напиток будет принят внутрь, подруга заявит, что этот кофе пить невозможно, и что ей выйдут боком и эта довольная ухмылка и эти уточняющие вопросы, но остановиться она не могла.

Дети были посланы за хлебом. Пока закипал чайник, Вера не сводила глаз со вчерашней студентки, за одну ночь превратившейся в языкастую взрослую стерву, а Надя и не собиралась выдерживать этот натиск.

Глядя вдаль, за горизонт, она переводила Верины невысказанные мысли в слова и вот, что у неё получилось. 

Вера сама метила в любовницы к Гагапкину и только поэтому возилась с его не от мира сего сыном. Когда Гагапкин дал понять, что в любовницах не нуждается, она, скрепя сердце, не рассталась с Артуром, так как он часто привозил вкусности, а Лариса отдавала Натали одежду.

Гагапкин злился, что вниманием сына завладела тридцатитрёхлетняя толстуха сомнительной репутации. Веру эта злость забавляла, и она продолжала с ещё большим пылом заменять мальчику и мать, и отца, и подругу.

Но, видимо, постоянство ситуации, наконец, стало выводить из себя и её, и она, чтобы ещё больше позлить папика, привела ему травести, после чего уже могла с чистой совестью намекнуть Артуру на то, что папочка изменяет мамочке с его ровесницей, которая вроде бы ему нравится.

Вера, привыкшая контролировать все отношения, к которым она была причастна, никак не могла удостовериться, действительно ли Артур влюблён в Надю, или ей показалось?

Она рассказала юному гению о том, что Надя провела ночь в общаге у Колупаева, после чего Артур, встречаясь с Надей, хмуро с ней здоровался и старался избегать её общества.

Видимо, гений чем-то сильно насолил Вере, да так сильно, что она решилась на эту комбинацию: свела отца гения и девушку, в которую предположительно гений был влюблён. И Надя теперь точно не сомневалась в том, что до ушей её предмета работы эта информация будет донесена.

Чайник засвистел.

Надя заполнила фарфоровую посудину почти до краёв, чтобы не слышать набившее оскомину ещё в общаге замечание о том, что «девушка, которая не доливает воду в кружку, выйдет замуж за алкоголика», и поставила кофе перед подругой. Вера задумчиво почесала брюхо и приподнялась над столом, внюхиваясь в кофейный дымок.

– Какое-то горелое, сама пей такое!

Она капризно отодвинула от себя чашку. За чашкой потянулась петлистая коричневая дорожка. Надя отпила глоток и опять улыбнулась по-новому, на этот раз смакуя, как её издевательская улыбка неприятно действует на человека:

– Я постирала платье.

– Угу, – кивнула Вера, поднимаясь и обеспечивая себя кофе самостоятельно. То, что кружка была взята ею из грязной посуды, её не смутило. – Могла бы и не париться.

Если бы Надя не выстирала платье, то услышала: «Могла бы и постирать!».

Надя вдруг почувствовала нарастающий протест против этого хамства и одновременно удивление: как она могла позволить так с собой обращаться?

– Я переезжаю, – сообщила Надя, чтобы поскорее вырваться из этой квартиры.

Для себя она твёрдо решила, что, как только допьёт кофе, который, кстати, оказался совсем недурным на вкус, она встанет, попрощается и уйдёт. Уйдёт навсегда.

– Да? – Ирония так и лилась из Вериного рта. – Значит, ты чего-то стоишь!

Надя ясно видела, что это открытие неприятно поразило подругу.

– И куда? Под лестницу, в «Водопад»?

Когда Вера бывала очень разозлена, она издевалась каждую минуту, не пропуская ни одной мелочи. Однажды, пребывая в похожем состоянии, она пнула голубя и тот, взлетев, ударился о боковую стенку «комка», до смерти напугав и себя, и владычицу сигаретно-шоколадного царства.

Надя мысленно усмехнулась и вульгарно ответила в тон подруге:

– Нет. К охранникам.

Что-то в её груди запело от счастья. Оказывается, вовсе не трудно дать отпор хаму, дать понять, что унижение тебя не задело. Но тут же её счастье омрачилось встречной мыслью: она обрадовалась, потому что нашла пристанище у сильного, а если бы не Станислав Кириллович, то она бы, как всегда, робко улыбнулась и промолчала.

Вера громко, разбрасывая слюни, заржала. Надя осталась невозмутимой. Она даже получила какое-то своеобразное садистское удовольствие от своего спокойствия.

– Ой, не зря я тебя к «папику» пристроила, – закончив ржать, выдала Вера. – Может, наконец, человеком станешь!

Надя, поглощённая кофе, молчала. Дно чашки уже забелело перед ней, как стартовая прямая, но она, вопреки собственному внушению, решила, перед тем, как уйти насовсем, разгрести гору посуды. Да и продолжать возражать Вере не имело смысла: она была из тех людей, которые при любых обстоятельствах оставляют последнее слово за собой.

– Когда пригласишь на новоселье? – Вера сменила тему, поняв, что поддеть Надю не удалось. Значит, надо было искать новые темы для разговоров.

Надя, шоркая тарелку, не оборачиваясь, промурлыкала:

– Слава запретил кого-то приводить!

– Вот козёл! Мразь! – ругнулась Вера. – А когда ты ему надоешь, куда подашься? Будешь лампочкой Ильича в Жопополынске своём светиться?

– Когда я ему надоем, – медленно, словно пробуя на вкус каждое слово, произнесла Надя, – я не уеду домой. Я останусь в городе и найду работу. Слава обещал!

– И ты веришь обещаниям какого-то мужика? – усомнилась Вера. – Да он тебя поматросит и бросит, помяни моё слово! Замуж тебе надо!

Надя уныло расставляла вымытые тарелки в сушилке и не понимала, как она могла скучать по этим оранжевым шторам, по этому безковровому липкому линолеуму, по этим наполовину выкрашенным в синий цвет стенам? Да ещё называть эту помойку soul kitchen? Наверное, Моррисон в гробу уже перевернулся!

Вера намеренно не заклеивала этот отголосок советской эпохи клеёнкой или обоями по финансовым соображениям. Однако, все гости уведомлялись о том, что синий цвет снижает аппетит, хотя хозяйка квартиры своими габаритами этой аксиомы не подтверждала. А если кто-то, обозревая убогий интерьер, не сравнивал контрастную кухню с полотнами Синьяка и Ван Гога, то обвинялся в отсталости.

– Оглохла, что ли? – заорала Вера в самое ухо Нади. – Тебе надо хорошего парня подыскать! Помнишь Юлю с телевидения?

Надя помнила: миловидная темноволосая женщина за тридцать, невысокая, с лучистыми морщинками вокруг приоткрытого рта.

– Она тут неделю назад звонила, сказала, что нашла для тебя мальчика. Говорит, вы созданы друг для друга.

Надя от неожиданности закашлялась:

– И почему ты мне раньше об этом не сказала? До вчерашнего вечера?

Вера, не привыкшая к такому обращению, вскинула голову, отчего её грязные кудряшки разлетелись в стороны, и процедила:

– У меня голова не такая большая, как у лошади, чтобы обо всём помнить! Мне своих проблем хватает!

– Ладно, мне пора!

Надя вытерла руки о замызганную тряпку, висевшую возле мойки и ушла за сумкой.
Из-за упущенного шанса она готова была разгромить вокруг себя всю жалкую обстановку однокомнатной Вериной квартиры. Она знала, что эта Юля отличается тем, что подбирает пары, и никогда не ошибается.

– Ты обиделась, что ли? – искусственно рассмеялась Вера. – Да тебя в таком виде только к бомжам в теплотрассу можно подпускать! От тебя же за версту несёт провинциальным убожеством! А он – мальчик из хорошей семьи, из состоятельной! Хочешь, чтобы он на это твоё рваньё, в которое ты сейчас копыта суешь, любовался? На эту твою стираную-перестиранную майку-алкоголичку?

Вера не говорила, а будто разрубала свиную тушу.

– Спасибо за заботу! – выдавила Надя, хватаясь за дверную ручку и пытаясь скорее сбежать.

Всё-таки Вера её достала, унизила, заставила вновь переживать свою никчёмность и обыкновенность без надежды на чудо.

– Ну, подожди! Успеешь со стариканом потрахаться!

Голос садистки так резко стал миролюбивым, что Надя, чертыхаясь, остановилась.

– Это не просто какой-то мальчик! Это Андрей Чертанов, рок-музыкант. Ну, помнишь, он перед новым годом приходил? На Брайана Мэя похож, волосы такие же длинные, только без кудрей. И он сейчас как раз без девушки! Упустишь такой шанс, будешь дура!

– Но я же…

Вера мгновенно уловила Надино оправдательное замешательство.

– Ты же! – передразнила она. – Одно другому не мешает!

Надино сердце громко застучало, кровь прилила к щекам, а в низу живота забегали мурашки.

– И когда встреча? – необдуманно спросила ошарашенная девушка.

Она не забыла этого Чертанова, он ей сильно понравился, особенно его глаза: сине-фиолетовые с жёлтыми крапинками, как букеты Ван Гога. Эти глаза подействовали на Надю как весеннее дыхание в разгар суровой зимы, но рок-музыкант остался к ней равнодушен.

– Ты не торопись! – охладила Вера её пыл. – Держись пока за папика, выжми из него всё, что должна.

Надя удивлённо приподняла брови.

– Да, и, кстати, мне полагается десять процентов со всех будущих сумм. Если бы не я, то ничего этого не было бы!

– Что значит десять процентов со всех будущих сумм?

– Ты совсем дурак, да?

Вера насмешливо оглядела её с головы до ног.

– Он тебе даёт тысячу, ты мне сто рублей и так далее. Математике тебя поучить, да?

Надя не ответила, потому что в дверь постучали, и на пороге возникла нагруженная, как ишак, круглолицая узкоглазая восточная красавица. Она, тяжело дыша, перекатила через порог сумку и пожаловалась:

– Лифт, собака, не работать хочет!

Но Вера будто её не слышала. Присев на корточки, она самозабвенно требушила огромную клетчатую торбу, восклицая:

– Ой, помидорки! Капустка, тоже ничего, морковочка, картошечка… А что, мяса тебе сегодня не дали?

– Ёк! Дядя Сельбик говорил, много беру.

– Жмот твой дядя! Ладно, соображай рагу!

Айгуль спокойно, как будто, так и надо, волоком потащила овощи на кухню.

Пользуясь моментом, Надя схватила свои вещи и, сопровождаемая издевательской цитатой «Ты заходи, если шо», почесала мимо лифта вниз.

Перевести дух она остановилась только через несколько подъездов.

«Ничего, я выкручусь», – подумала она, утешая себя в попытке быстрее вернуть утреннее состояние. – «Она никогда не узнает, сколько в действительности денег даст мне Станислав Кириллович! И, вообще, он может рассчитываться натуральными продуктами. А глупое и наивное выражение лица я ещё делать не разучилась!».

Испорченное настроение восстановилось поездкой в новую квартиру в полупустом автобусе, который не спеша катил по залитому солнцем шоссе и мыслями о длинноволосом музыканте с обворожительным хрипловатым голосом.

Этот Чертанов, о котором ей так некстати (а, может, специально?) напомнила подлая подруга, именно сейчас стал той самой ложкой дёгтя. Даже не ложкой, а ведром.

Больше полугода Надя запрещала себе вспоминать о нём, прекрасно понимая, что такому парню она не пара, и даже не из-за отсутствия тусовочного налёта или обеспеченности, а из-за того, что они – люди разных социальных слоёв.

Чертанов – потомственный интеллигент, его отец – доктор технических наук, мать – доцент кафедры экономики в универе, а у Нади – мама всего лишь воспитатель в детском саду, а папа их давно бросил, но к науке он точно не имел отношения.

Но, вдруг проекция неравного брака, так ненавязчиво рекламируемая в кино, выплеснется однажды и в реальность? Отношения с Артуром – это её будущая работа. Это возможность выглядеть так, чтобы Андрею было не стыдно с ней показаться на людях. В конце концов, должна быть у Нади личная жизнь или нет? Не купил же её Гагапкин с потрохами? Может, гений сам сбежит от неё через неделю? А папик обещал её устроить.

Наведя порядок в своём крохотном мирке, Надя выбросила из головы все сомнения по поводу Артура и красавчика-музыканта и предалась мечтам о том, как она будет жить в любимом городе. Поднимаясь в лифте, она прижалась щекой к ореховой панели, исчерченной надписями, и сказала вслух:

– Я еду домой!

Остаток дня она прометалась по квартире: из кухни в комнату, из лоджии в ванную.

Выстирав вещи, она долго лежала в горячей воде, а потом, уложив на блюдо всего понемножку из холодильника, сделала кофе по новому рецепту: две ложки коричневых гранул, три – белых, растянулась на матраце, включила Ирмина Шмидта и погрузилась в новое для неё состояние блаженства.

Вечером позвонил Гагапкин.

– Ну, как прошёл день? За вещами съездила?

– Да… съездила.

– А почему голос такой неуверенный? Только честно и коротко. Без этих бабских объяснений и предисловий!

– Вера сказала, что я должна ей отдавать десять процентов от любой суммы, которую получу от вас! – выпалила Надя без запинки.

– Сука, – хмыкнул Станислав Кириллович. – И почему я не удивлён? Надя, чтобы ни копейки из моих денег без моего ведома ты ей не давала, поняла?

– Да, – согласно ответила девушка.

– Ну, чтобы не прослыть невежливой, можешь разок-другой купить печенья там, трубочек масляных, детям в гостинец. А на меня нажалуешься, что я жмот и денег тебе в руки не даю, только мелочь на проезд.

– Хорошо.

– Освоилась?

– Не до конца, – восторженно отозвалась Надя.

– Сегодня – восторг, завтра – сопли. Ну, ладно, наслаждайся и готовься к натиску любящей мамаши!

– Ой, Станислав Кириллович! – испуганно прокричала Надя. – Подождите, не отключайтесь!

– Ну, что ещё?

– Вера может сказать Артуру, что у нас с вами отношения.

Гагапкин вздохнул и, помолчав, проговорил:

– Молодец, что сказала... Всё, запомни, говори мне абсолютно всё, что касается тебя и Артура. А насчёт «отношений» я всё улажу. Ну, привет!

Ночью Наде снились большие хрустальные шары, летающие в пустоте.  Она, стоя на какой-то плавающей платформе, как в игре Супер Марио, ловила те, на которых сверкало придуманное Артуром имя «Нарун», и за каждый пойманный шар ей начислялась дополнительная жизнь.

Лариса ворвалась в её жизнь как ураган.

Надя представляла её холёной царственной женщиной с высокой замысловатой причёской, с пальцами, унизанными перстнями и томными манерами. Однако Лариса в голубых широких джинсах и белой блузке с волнистым воротником походила скорее на старшую сестру Артура, чем на его мать.

Она показалась Наде очень симпатичной. Светлые, с «вертикальной химией» волосы и безупречный макияж, ухоженные ногти и ни одной морщинки на лице. По сравнению с внушительным мужем она казалась Дюймовочкой. Артур не был похож ни на отца, ни на мать.

Переступив порог квартиры и жизнерадостно улыбаясь, Лариса завела длинный непрекращающийся монолог, в котором участие Нади ограничилось кивками и междометиями.

– Ты – Наденька! – полуспросила-полуутвердила Лариса, обнимая зардевшуюся девушку. – Очень приятно. Мне, правда, очень, очень приятно с тобой познакомиться! Ты такая милая! Слава сказал, что ты очень скромная девочка (Надя покраснела)! И ты очень нравишься Артурочке! Господи, эта большая и ужасная Вера звонит ему по ночам! Ведь с этим надо что-то делать! Ой, ну что мы стоим в прихожей! Пойдём, я кофеёчку сварю!

Лариса хлопнула зелёной дверцей, достала кофемолку, турку и бумажный пакет с кофейными зёрнами. Перекрикивая кофемолку, она продолжала, не обращая внимания на смущение девушки:

– Надюша, тебе надо сделать стрижку «каре» и обязательно выщипать брови! И не спорь!

Надя не собиралась спорить. Ей и в голову не пришло, что Лариса сразу подчеркнула её зависимое положение. И даже то, как бесцеремонно она залезла в холодильник за пирожными, как по-хозяйски уселась напротив Нади, казалось последней в порядке вещей.

– Я такая сладкоежка! – слизывая молочно-белый крем, сообщила Лариса. – Артурочка тоже любит сладкое. Здесь только его любимые пирожные: эклеры и лимонные. Запомни, это несложно.

Надя послушно кивнула.

– Тебе немного не хватает стиля, но это поправимо. Для меня главное – чтобы Артурочке было хорошо! А ты «Секретные материалы» смотришь? Если хочешь, я могу телевизор привезти.

Шампунь тебе подошёл? Извини, что так мало купила, средства для тела, бальзамы, лаки, пенки, выберешь сама. Я терпеть не могу, когда мне дарят косметику, и сама не дарю.

Вода горячая есть? Артурочка любит подолгу лежать в ванной. А ещё он читает в туалете. Я подумала, что кровать – это несовременно и привезла матрац. Если что-то тебе не понравится, скажи.

Артурочка любит романтику: свечи, кружева… Он очень нежный, ранимый мальчик. Вы давно знакомы? А шторы я на распродаже купила. Неплохие, да? По-моему, бордовый цвет очень таинственный, ты не находишь?

Надя кивала, иногда вставляла «да» и «конечно», но, похоже, Лариса не сомневалась, что  незнакомая девушка из провинции будет вести себя именно так: как безмолвная кукла.

После кофе она придирчиво осмотрела убогий Надин гардероб и забраковала почти всю одежду, после чего они отправились по магазинам. Внизу их ждала белая «волга» с водителем.

– Это Гриша Корешков, наш водитель, – представила Лариса, привычно усаживаясь в переднее кресло. – А это Наденька, подруга Артурочки. Гриша, дай ей свою визитку с номером!

После того, как Надя убрала жёлто-синюю карточку в сумочку, Лариса распорядилась:

– Надюша, звони, когда надо куда-то поехать. Не пользуйся, ради бога, общественным транспортом! Там столько грязи! Я и Артурочку к машине приучаю, но он от этой Веры нахватался демократизма и назло мне, чтобы я волновалась, ездит на автобусах. Но, надеюсь, ты его от этой дурной привычки отучишь. Ты всегда можешь сказать, что тебе туфли натёрли или голова разболелась, он на такое реагирует, не бойся!

Гриша иронично усмехнулся и нажал на газ. «Волга» мягко выехала на проезжую часть. Ловя на себе насмешливые взгляды водителя, Надя очень смущалась. Минуя «китайский рынок», машина плавно катила в центр, мимо выставленных в витринах горделивых нарядных манекенов, мимо приветливо распахнутых дверей кофеен и закусочных, мимо одетых в неброские тона успешных прохожих, работающих или живущих в самом сердце города.

Гриша подъехал к двухэтажному зданию, в котором располагался один из самых модных магазинов, куда Надя и заходить боялась, потому что работающие там продавщицы, с первого взгляда определяли потенциальных покупателей и просто глазеющих. Надя только в кино видела, как угождают состоятельным покупателям и даже предположить не могла, что когда-нибудь из-за неё возникнет столько суеты.

Она стояла в примерочной, стараясь не встречаться с холодными завистливыми глазами крашеной в слепящий арктический цвет и одетой по последней моде служащей, которая улыбалась, потому что получала за это деньги. Но Надя чувствовала, что блондинка в душе её презирает, наверное, потому что обслуживает девушку, которая и в подмётки не годится «светским львицам».

Лариса, скинув лёгкие кожаные туфли и поджав под себя одну ногу, развалилась на мягком кожаном диванчике и давала указания. Ей никто не перечил, на неё смотрели, как на Фрейю, скандинавскую богиню красоты, которая решила принарядить новую валькирию. Ещё одна приказчица, похожая на ту, что помогала Наде застёгивать молнии и справляться с ремешками, но повыше и с более благожелательным лицом, принесла Ларисе кофе, в белой чашке и на белом блюдце.

– Спасибо, Настюша, – проворковала Лариса, а Надя подумала, что с высокой самооценкой надо родиться.

Часа через три, когда позади остались отделы с платьями, сумками, обувью, бельём и украшениями, Надя так устала, что перестала реагировать на зависть во взглядах девушек, и так проголодалась, что волчий блеск в её глазах можно было спутать с надменностью. Покидая отделы, Лариса оставляла покупки, объяснив Наде, что за ними зайдёт Гриша.

Когда, они, наконец, покинули это «дамское счастье», валькирия, откинувшись на мягкое сиденье, проехала мимо него с невидящими глазами.

Лариса приказала ехать в салон красоты, где Надю мучили ещё несколько часов. От голода её стало тошнить ещё в отделе белья, а от сладкой парикмахерской смеси из миндальных запахов шампуни, мокрых волос, обжигающе горячего фена тошнота усилилась, и когда Наде выдёргивали брови, она больше не чувствовала ни радости, ни удовольствия.

Лариса же, удивляя её всё больше и больше, кажется, даже не вспотела и была такой же бодрой и щебечущей, как утром. Но и пытка красотой закончилась тоже.

Они пообедали в «Старой мельнице», небольшом уютном местечке. Лариса, видимо, устав от болтовни, попросила Надю рассказать историю её знакомства и дружбы с Верой. Рассказывая, Надя старалась быть беспристрастной, не скрывая недостатков и не умаляя достоинств бывшей подруги. То, что Вера стала для неё «бывшей» подругой, принесло Наде облегчение, говоря, она слушала саму себя с интересом, и этот рассказ стал своего рода покаянной исповедью.

Лариса отнеслась к истории с большим сочувствием, несколько раз вставляя: «Я тебя очень хорошо понимаю!», после чего Надя прониклась к ней сестринским чувством.

Ловя своё отражение в стекле от потолка до пола, рассказчица беспрестанно крутила головой, наслаждаясь прикосновением к щекам подстриженных под «каре» волос, и трогала их руками. Ей казалось, что вместе с отрезанными волосами ушла та часть её жизни, в которой присутствовала Вера.

По пути домой они завернули в гастроном, где Лариса чего только не накупила! Она прислушалась к словам девушки о том, что, не покажется ли Артуру подозрительным, что Надя так хорошо знает его гастрономические предпочтения, и бросала в тележку «фифти-фифти»: вкусы Артура, вкусы Нади. После того, как Гриша в два захода поднял все покупки в квартиру, Лариса, как показалось Наде, стала прощаться с сожалением:

– Наденька, мне так приятно было с тобой общаться! Жаль, что время так быстро закончилось! Но, надеюсь, мы будем видеться… иногда.

Надя в немом вопросе вскинула брови.

– Артурочка не должен знать, что ты знакома со мной и со Славой. Ни в коем случае! Если он узнает, что мы всё это спланировали, он нам никогда не простит! Он даже не знает о том, что это наша квартира.

– А как я всё это объясню? – Надя развела руками. – И жильё, и такую красивую одежду, и… остальное? Он ведь в курсе, что я – бедная.

– Не говори так, Надя, – Лариса обняла её и прижала к себе. – Я сама через всё это прошла. Как-нибудь расскажу за кофе…

Она отпустила Надю и сжала губы, но тут же рассмеялась, махая рукой:

– Ой, я даже на вокзале целый месяц жила, пока комнаты в общежитии дожидалась. В туалете голову мыла! А это всё у тебя потому, что тебя взяли в «Газпром», ты работаешь секретарём и должна выглядеть на все сто! И, в конце концов, Артурочка может и не спросить!

Она щёлкнула сумочкой:

– Наденька, возьми на расходы!

– Что вы, Лариса Михайловна!

– Ларочка! – капризно перебила озабоченная мама. – Не надо эту «Михайловну»!

– Лара, мне Станислав Кириллович дал очень много денег!

– Ой, – Лариса подвела глаза к потолку. – Ты ещё глупая девочка, и тебя всему надо учить. То, что он тебе дал, это его дело. А то, что я дала – моё. И ему необязательно об этом рассказывать! Запомни, мужчина никогда не должен знать, сколько денег на самом деле ты имеешь или тем более зарабатываешь. Всегда приуменьшай эту цифру в три или четыре раза! Никогда денег не проси, но когда мужчина даёт, не отказывайся! И обязательно купи что-то такое, чтобы он видел, что деньги его ты на ветер не выкинула!

– Бери, бери! – настаивала опытная дама, перекладывая купюры меньшие в объёме, но большего достоинства в Надин новый кошелёк.

Надя смущённо краснела и не знала, куда девать руки, поэтому теребила край длинного платья в белый цветок, которое ей безумно понравилось.

– И что дальше? – робко поинтересовалась Надя, когда Лариса взялась за ручку входной двери.

– Слава мне велел тебя одеть, обуть и привести в божеский вид. А, потом, я думаю, инструктировать тебя будет он. Самое главное, что от тебя требуется: слушать и понимать. Но, Наденька, я тебя умоляю, рассказывай мне всё, абсолютно всё об Артурочке! Что тебя в нём смущает, что ему не нравится, от чего он балдеет, и не бойся делать ему замечания! Поверь мне, если он любит человека, то ему советы небезразличны. Мы с тобой должны сформировать из него нормального человека. Ну, отдыхай, солнце!

Закрыв за Ларисой дверь, Надя разложила покупки по всей квартире, лихорадочно разделась и стала примерять обновки, кружась по всей комнате и любуясь своим отражением в небольшом зеркале на внутренней стороне шифоньера.

Ей всё безумно нравилось: платье из хлопка на бретельках нежного жемчужного цвета, с цветочной аппликацией из чёрной тесьмы по подолу, платье из бежевого батиста с талией от груди, швы которого были отделаны зигзагообразной апельсиновой строчкой, джинсовая белая курточка с бахромой, персиковое бархатное болеро, платье в широкую синюю и белую полосы, маечки и классические трусики однотонных спокойных цветов.

Она была уверена, что Артур, увидев её в белой юбке с поясом и полосатой чёрно-белой блузке с рюшами по низу рукава, точно не останется равнодушным!

Надя не особенно любила контрастные цвета, но они ей шли, и с этим было трудно поспорить. Лариса твердила, что Артур любитель противоположностей, и чтобы ему было приятно, надо просто смешивать разные стили: например, романтический и спортивный.

К примеру, вот эту голубую блузку с воланами можно надеть с джинсами, а эту «отвязную» суперкороткую джинсовую юбку со строгой «водолазкой», закрывающей горло. Розовый он не переносил категорически. Чёрный, белый, бежевый, иногда – сине-зелёный – такова была палитра, на которой отдыхал его глаз.

Трёхъярусное платье цвета морской волны без рукавов делало неожиданный акцент на Надиной стрижке «каре», тонких линиях бровей и на загаре, делая её похожей на островитянку с Тихого океана. К довершению, к каждому наряду полагался аксессуар.

Без ожерелья из стилизованных под камень стеклянных бирюзовых и изумрудных бусин нельзя было сказать о «морском» платье, что оно великолепно. А персиковое болеро, нежное, как фланель детской пелёнки, сглаживало оскал черепа на чёрном облегающем платье из трикотажа.
 
Надя уже легла, когда раздался телефонный звонок.

– Артур приглашён завтра к Вере на тусовку. – Без приветствия выдал Гагапкин. – Так что, милая, купишь гостинцы, возьмёшь двести рублей – долю, что ты ей якобы должна из моих денег, и отправишься к подруге.

– Хорошо, – без особого энтузиазма ответила Надя.

– Надя, твоя задача заключается в том, чтобы ты его оттуда увела.

– Но…

– Я очень тебя прошу. Постарайся, включи всё своё обаяние, оно у тебя имеется, ты просто им не пользуешься. Наверное, на эту квартиру сразу не вези его, он ещё с девочками не это, короче, он ещё неопытный в этих делах. Погуляйте по городу, деньги у тебя есть. И, главное, не бойся. Я к Вериному подъезду отправлю Корешкова с машиной дежурить. Он за вами присмотрит.

– Да, я всё поняла. Спасибо.

– Лариса просила передать, чтобы ты надела джинсы с птицей на заднем кармане и белую футболку без рисунка.

– Хорошо.

– Ладно, потом, как к себе в квартиру приедешь, я тебе позвоню. Пока.

– До свидания, – прошептала Надя взволнованным голосом.

О боже, он сказал «к себе в квартиру»!..

Приняв в ванную, она ещё долго развешивала на плечики обновки и комбинировала одно с другим. Перед сном она слушала один из альбомов Артура «Diamond 5 Snow at dawn», а остаток ночи ей снились сине-зелёные бусины из ожерелья, в одной из них Надя была запаяна, как жучок, и ей было трудно удержаться на ногах внутри огромного прозрачного шара. Она падала, вставала, снова падала и снова вставала, а её куда-то несло и несло…

Проснулась Надя в обед. Солнечные лучи щекотали её голые ноги. Она потянулась и поплелась в ванную. От вчерашнего шоппинга ныли мышцы. Она открыла кран, но вспомнила, что Лариса велела ей умываться специальной пенкой, после чего не вытирать лицо полотенцем, а нежно промакивать тонкой салфеткой. И, хотя Ларисы не было рядом, Надя подчинилась.

День обещал быть жарким, в форточку на кухне ветер задувал запах раскалённого асфальта. Она сварила пельмени и кофе. Поев, взяла роман Ли Харпер «Убить пересмешника», который читала уже полгода и уселась на лоджии, вытянув ноги так, чтобы на них попадало солнце.

Но приключения Глазастика и её брата не увлекли её, показавшись слишком детскими, хотя ещё не так давно Надя мечтала и об отце, и о несуществующем брате, и друге. Прочитав страницы три, она захлопнула книгу и вернулась в комнату. Легла на матрац и включила Diamond 4.

Ей вдруг стало страшно оттого, что ей скучно, и она не знает, чем заняться. Пошляться по городу? Но там жара. Магазинами она сыта по горло. Еда есть. К Вере ехать рано. Так ничего и не придумав, Надя занялась уборкой. Домывая пол, она подумала, что можно съездить в «Букинист» и купить книг, или, лучше, попросить Ларису привезти телевизор.

Вечером ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы вернуться в Верин бардак. Она оделась в то, во что велела Лариса, обулась в очень удобные кожаные туфли с «дырочками», на плоской тонкой подошве, и, дополнив себя небольшим браслетом цвета морских водорослей, поехала на работу.

В магазине, рядом с её новым жильём, она долго выбирала, что купить к чаю: торт – слишком торжественно, пирожные – не демократично, овсяное печенье – бедно. Вера не поверит, что Станислав Кириллович оставил её без денег. Подумав, она купила большую банку растворимого кофе Cafе Pele (ей он казался безвкусным) и полный пакет расстегаев. 

В автобусе Надя прислонилась лбом к чистому стеклу, чтобы костями и кожей чувствовать вибрации большого сложного механизма.

Это всегда напоминало о детстве: как с матерью они ездили в город на электричке. Электричка отходила до рассвета, и маленькая Надя не отрывала глаз от восходящего апельсинового диска. 

Потом она стала вспоминать Чертанова. Нет, определённо он мало был похож на гитариста группы Queen. Если только удлинёнными породистым лицом и высоким ростом…

Вера пригласила его «потренчать» на гитаре. Рок-музыкант привёл с собой подругу и отгородился длинноногой брюнеткой, как частоколом. Он неплохо пел и свои и чужие песни, в чаепитии не участвовал, и Надя видела, как в ванной он присел на корточки перед своей девушкой и, держа её руки в своих, что-то говорил, а она сидела, отвернув голову в сторону нахохлившаяся, как воробей, и недовольная.
Надю он даже не заметил.

– А, это ты! – холодно приветствовала Вера, оглядывая Надю с головы до ног. – Тряпчишек на базаре прикупила! 

Надя сделала для себя новое открытие: Вера не разбирается в одежде. Поправлять её или хвастать, что джинсы и футболка были приобретены в «Farfalla», а обувь в «Модильяни», Надя не стала.

– Привыкаешь к красивой жизни? – продолжила  Вера брызгать ядом.

Надя прикусила язык, но, когда подруга, даже не посмотрев, что за презент был ей вручён, отбросила пакет на какие-то коробки в коридоре, заменяющие полки для хранения разного хлама, гостья не выдержала.

– Нет, скучаю по прежней! – дерзко ответила она, расшнуровывая новый модный рюкзак из джинсы с бахромой. – Вот твой процент.

Она веером вытащила две новенькие хрустящие сотни.

– Тоже в кучу бросить?

Вера выхватила деньги и быстро спрятала под блестящую чёрную кофту без рукавов, в лифчик.

– Совсем дурак, да? Деньги кидать хочешь, да? Шутник, да? – заканючила Вера, подражая официанту-узбеку из шашлычной неподалёку.

– Ну, проходи, – сменила она гнев на милость. В голосе зазвучали кошачьи нотки. – У нас сегодня тусовка намечается. Придёт один известный поэт Владимир Верещагин, гей, кстати. Ну, Колупаева и Гагапкина представлять не надо. И, – она выдержала эффектную паузу, – возможно, нас посетит одинокий и всё ещё никем не подобранный Чертанов!

Надя промолчала.

– А зря ты подстриглась под Варлей. Тебе не идёт!

– А мастер мне сказал совсем другое! – возразила Надя.
–
 Он тебе соврал!

– Ну, раз мои гостинцы никому не нужны, я заберу обратно? – Надя потянулась к пакету, но Вера её опередила.

Заглянув внутрь, она сморщила нос.

– Ну, могла бы раскошелиться на «Наполеончик»! Весь год у меня ела, спала…

– Да, верно, – начала злиться Надя. – И весь год варенье мамино привозила. Из смородины и малины. Каждую субботу – новая банка.

Вера зло сощурила глаза и прошипела:
– Надеюсь, папик выбросит тебя на улицу ско-о-о-ро-ско-о-о-ро… Особенно после того, как я ему о тебе интересного поведаю мно-о-о-ого- мно-о-о-ого! 

– Тогда процентов тебе больше не видать, – резонно заметила Надя.

– Тебе никто никогда не говорил, что ты – маленькая грязная сучка?

Вера придвинулась к ней так близко, что Надя, ощутив запах горелого лука, идущий у неё изо рта, невольно отпрянула, больно ударившись локтем.

Неизвестно, чем бы закончился этот «вордрестлинг», но из большой комнаты вывалился Колупаев и полез к Наде обниматься.

– Классненько выглядишь! Здорово, что ты подстриглась!

Наде нужна была серьёзная передышка после словесной перепалки, и она была так рада вмешательству Владика, что от всей души чмокнула его в побритую и пахнущую одеколоном щёку.

– Хочешь, что-то покажу? – кокетливо повёл глазками Владик. – Пойдём со мной на балкон!

Надя кивнула, а Вера кинула им вслед:

– Ты только при поэте глазками так не дёргай! А то кое с чем расстанешься!

Лоджия  в квартире Веры была большая, на её полу с комфортом могла поместиться парочка, о чём хозяйка квартиры неоднократно сообщала всем и каждому и, судя по тому, что сейчас в одной стороне лежал скатанный матрац с торчащей из него сероватой простынёй, небольшое узкое помещение всё-таки превратилось в love-отель.

Владик вынул из кармана пачку Winston, зубами вытащил сигарету, щёлкнул зажигалкой, затянулся и выпустил дым примерно тем же движением, каким дети выдувают мыльные пузыри. Надя громко рассмеялась, не потому, что это было так уж смешно, а потому, что ей нужно было отвлечься от неприятного обмена мнениями.

– Почему ты смеёшься? – тотчас же обиделся Владик.

– Потому что ты смешно куришь!

Он и сам выглядел смешным, этот чересчур крупный мальчик с большими руками и пухлыми щеками.

– Я учусь пускать кольца! – важно заметил он. – Вот ты умеешь?

– Я не курю, – напомнила Надя.

С курением у неё была связана одна история, вспоминать о которой ей было безумно стыдно. 

– А зря, – вздохнул Владик и докурил сигарету обычными затяжками.

Чтобы не вдыхать дым, Надя зашла в комнату. В нише, огороженной от прихожей книжным шкафом, переодевалась в жёлтые шаровары Вера. Позади пыхтела Айгуль, скалывая булавками подпоротые по бокам швы.

Надя прошла на кухню, чтобы выпить кофе. Cafе Pele, который она принесла, уже стоял вскрытым. Чайник закипал. Она щедро насыпала и кофе и сахара в фарфоровую чашечку и примостилась на краешек табуретки.

Стол был сервирован под восток. Наверняка, это дядя Сельбик отдал большой синий чайник с белым узбекским узором, с позолоченными крышечкой и ободком. Вокруг чайника стояли такие же красивые пиалы на блюдцах. Надины расстегаи стояли у плиты в простой пластмассовой чашке.

– У нас чай узбекия сегодня! – радостно воскликнула Айгуль, бесшумно появляясь на кухне. – С мёд и чёрный перца.

– Вкусно, наверное, – уныло улыбаясь, ответила Надя.

– Вкусно с салом, – возразила восточная красавица, шурша длинным атласным платье прямого покроя и шароварами.

– Я буду чай выливать! – гордо объявила она.

– Я за тебя рада, Айгуль! – искренне улыбнулась Надя.

– Дорогому гостью – налить половина пиала, плохому – полная пиала. Традиция такой! – она укоризненно покачала головой, показывая на Надин кофе.

– Айгуль! – донёсся властный голос. – Ты ещё должна ногти мне накрасить!

– Вах, вах, – покачала головой алтайка и засеменила на голос. – Я уже бегал!

Надя отошла к окну, отпила большой кофейный глоток и совсем некстати вспомнила тот унизительный эпизод, после которого она на дух не переносила сигареты.

Дело было чуть больше года назад, весной. Надя подвизалась перевести мальчику, по имени Олег, с которым недавно познакомилась в библиотеке, небольшую техническую статью. Английским она владела средне, но и перевод, скорее, был для отвода глаз.

Уже то, что Надя сама понесла текст в общагу к новому знакомому, не понравилось ей, но в этом была целиком её вина, так как, когда договаривались, она выпалила, что они смогут встретиться где угодно, но только не у неё!

Подсознательно она ожидала, что Олег встретит её в одиночестве, но, увидев, что кроме него, в комнате смотрят телевизор ещё четверо студентов, сразу сбило её с романтического лада.

Надя отдала перевод, в который Олег даже не взглянул, приняла скромную коробку конфет (что означало: «мавр сделал своё дело, мавр может уходить), но замешкалась, и Олегу ничего не осталось, как предложить ей сигарету. Надя вытащила длинную палочку из пачки с верблюдом и, как умела, затянулась, стараясь не выдать своего невежества.

– Нравится? – спросил Олег, загадочно улыбаясь.

– Конечно! Вкус Camel ни с чем не спутаешь!

Ответом ей был дружный ржач. Олег повернул пачку другой стороной, на которой было написано Opal, и ещё раз стороной, где красовался символ пустыни: он был приклеен скотчем.

Запах кофе притянул Владика. За какое-то мгновение он сожрал треть булок, уронив повидло на стол, но это его не смутило. Вытащив из кармана брюк сырой платок, он стал громко сморкаться, издавая какой-то поросячий звук.

– Ты всё ещё болеешь? – спросила Надя.

С той ночи в общаге они больше не виделись.

– Как видишь! – Колупаев обиженно вскинул голову. – Ты же меня бросила!

Надя фыркнула и покачала головой. Мужчины, которые постоянно на что-то жаловались и обижались без повода, никогда не вызывали у неё интереса.

– Мы не подходим друг другу, – снисходительно ответила она.

– Действительно, – язвительно согласился Владик. – Мне больше подходят девушки с длинными волосами.

Этот выпад неприятно покоробил Надю, оказалось, Колупаев ещё и мстительный. 

– А я люблю с короткими, – послышался из полутёмной прихожей низкий ломающийся голос.

В кухню, пружиня, как хищник, и не сводя с девушки сверкающих глаз, пробрался Артур. У Нади засосало под ложечкой. В другой раз она бы тотчас вышла, но теперь вынуждена была стоять под водопадом горячего взгляда.

«Это же моя работа!», – промелькнуло у неё в голове, и она невольно улыбнулась.

Артур замер и робко улыбнулся в ответ. Надя рассматривала его будто впервые.

Густые пепельные волосы, коротко остриженные на затылке и с длинной чёлкой, падающей на глаза, среднего роста, стройный, худощавый, пальцы грубые, ногти обкусанные. На нём были голубые джинсы и свободная белая футболка, а Надина стрижка подчёркивала это сходство в одежде ещё острее.

– Вы сговорились, что ли? – стал ревновать Владик.

Он недолюбливал сочинителя странной музыки и открыто сомневался в его гениальности. Они переглянулись, но ничего не ответили. В это время в кухню вплыла Вера, всё ещё дуя на расставленные золотистые ногти левой руки. 

Её вымытые закрученные волосы были перехвачены сжимающей лоб блестящей оранжевой лентой. На шее до пупка, как хомут, свисали три ряда искусственных бус. Видимо, она слышала замечание толстяка, поэтому подошла к Наде, поднесла растопыренную ладонь к её голове и, как граблями, начесала ей волосы на лицо.

– Вот теперь полное сходство!

Ей распирало от оригинальности своего поступка. У Нади на глаза навернулись слёзы, но она сдержалась. Криво улыбаясь, она откинула волосы назад и попыталась уложить их руками.

– Я и не знал, что ты Эдвард руки-ножницы! – тихо съязвил Артур, ни на кого не глядя.

– Я и тебя могу превратить в красавчика!

Не дожидаясь согласия Артура, она взлохматила волосы и ему, но в отличие от Нади, он стал выглядеть милее.

– И я хочу! – встрял Владик и дёрнул Надю за футболку:

– Сделай мне укладку!

– Я специалист по стрижкам, извини, – парировала девушка.

Ей понравилось, что Артур отвлёк от неё внимание Веры.

– Да? – встрепенулся Артур. – Тогда подстриги мне волосы на затылке!

– Они же короткие! – удивилась Надя.

– Это для тебя они короткие, а для меня ужасно длинные!

Его голубые глаза пронзили её насквозь.

– У меня нет ножниц, – отказывалась Надя.

Никаким специалистом-парикмахером она не была.

– Я принесу!

Артур стрельнул в неё глазами и убежал в комнату.

– Вы серьёзно сговорились надеть одно и то же? – спросила Вера прежним тоном, притворившись, что они совсем не ссорились менее часа назад.

– Нет, не сговорились, – мрачно ответила Надя.

– А у меня тоже есть джинсы и белая футболка! – похвастался Колупаев.

– И у меня тоже есть! – Верино раздражение опять показало жало. – Давайте теперь в клонов играть! Вообще, у нас сегодня восточная пати в декадентском стиле. Я похожа на Зинаиду Гиппиус?

Вере никто не ответил.

Громко щёлкая большими портновскими ножницами, вернулся Артур. Надя похолодела.

– Идите на лоджию! – выгнала их Вера.

– А ты, – обернулась она к Владику, – давай мой посуду. Твоя будущая избранница это обязательно оценит.

Артур потянул Надю за руку. Замерев, на ватных ногах, она последовала за ним. Работа есть работа. Айгуль принесла ей платок из ацетатного шёлка, который Надя обмотала вокруг шеи юного дарования. Он сидел, не шелохнувшись, и смотрел вниз, но исправно стрелял в Надю глазами. Она подержала в руках ножницы, ощутила их вес, и, чтобы потянуть время, серьёзно произнесла:

– Надо смочить.

Артур кивнул головой. Брызгалку она не нашла и принесла стакан воды. Она развернула Артура затылком к свету, удивляясь, как напряжены и одновременно податливы его плечи. Надя набрала полный рот воды и обрызгала затылок. Вода попала на нежную кожу его шеи и медленными струйками потекла за шиворот.

– Кажется, я тебя немного намочила, – низким хрипловатым голосом сообщила Надя.

Он быстро посмотрел на неё и так же быстро опустил глаза.

«Так Орфей, должно быть, пускал стрелы», – пугаясь, подумала Надя. – «А что, если он меня в себя влюбит? Что тогда?»

Она вдруг подумала, что боится любви, как огня.

Надя впервые в жизни стригла человека. Правда, неизвестный парикмахер невольно оказал ей услугу. Стрижка Артура была идеальна, короткие волосы были такими короткими, что их трудно было зажать в пальцах. Важно пощёлкав лезвиями, делая вид, что срезает волосы и, не тронув ни одной пряди, но вдоволь потрогав его самого, Надя нагнулась к его уху и прошептала:

– Работа закончена.

Артур вскинул руку и провёл ею по затылку.

– Отлично, теперь мне не жарко!

– Может, и меня подстрижёшь? – высунулся на лоджию Владик.

Артур едва заметно двинул бровями, как кот, которому мешают спать.

– Нет! – Твёрдо сказала Надя.

– Ты только гениев обслуживаешь? – съехидничал Колупаев.

Надя ответила будущему инженеру таким презрительным и ненавистным взглядом, что того словно волной смыло.

– Как ты всё это терпишь? – расстроенным голосом спросил Артур.

– Точно так же, как и ты, – ответила Надя, машинально отряхивая с платка невидимые волосинки.

– Но меня это не достаёт так, как тебя.

Артур забрал у неё ножницы.

– Хочешь, я ему язык отрежу?

Надя засмеялась.

– Да ну его!

– А… – в глазах Артур застыл немой вопрос.

– А злится он на меня потому, что я его отшила! И у нас ничего не было! Никогда! Кроме покера!

Она выскочила из лоджии и закрылась в туалете.

Возможно, она сказала это с излишней горячностью, и, возможно, она вообще не должна была оправдываться, но, увидев, как в глазах гения что-то изменилось – будто снежинки растаяли – Надя поняла, что на верном пути. Эти отношения, какими глупыми они не казались бы, надо было строить только на честности и искренности.

Из своего временного укрытия она слышала, как пришёл новый гость – поэт Верещагин. Он оказался непропорционально сложенным мужчиной средних лет, низкого роста, с розовым, по-младенчески сморщенным лицом и гладкими ухоженными руками.
Взгляд его был какой-то скользкий, будто его глаза были не двумя белёсыми горошинами с чёрной сердцевиной, а  неприятными подвижными мормышами, норовящими забраться под купальник.

Впрочем, три женщины – хозяйка квартиры, манерно представившаяся Верико, алтайская красавица с вплетёнными в мелкие косицы монетами и вполне современная Надин вниманием поэта завладеть не смогли. Впрочем, стремилась к этому одна только Верико, и только по причине желания обладать.

Только Артуру Верещагин насильно пожал ладонь, задержав в своей, нежно провёл пальцами по бледной коже. Артур выдернул руку и убежал, забился в диванный кухонный угол, сел в своей любимой позе: поджав колени к подбородку, обхватил лодыжки и, как зверёк, дико глазел из-под пепельной чёлки, нависающей на голубые глаза.

– Милый мальчик, – ухмыльнулся Верещагин, усаживаясь на противоположный конец дивана.

Верико втиснулась между ними, не удержавшись от набившего оскомину «подвинься, противный!», остальные расселись вокруг стола. Счастливая сияющая, как начищенный чайник, Айгуль разливала чай и раздавала пиалы. Поэту она слегка поклонилась. Янтарной жидкости в пиале для него было налито наполовину.

Верещагин улыбнулся и достал из пакета бутылочку вина. Разлив в неведомо как оказавшиеся на обупленном столе рюмочки в зелёной «шубе», он стал знакомить собравшихся поклонников со своим творчеством.

Стихи были так бездарны, что Наде было за себя стыдно – как она может слушать признания в любви из уст этого неприятного человека. Читая, рифмоплёт косил белёсой горошиной влево и полупьяно улыбался.

Надя была благодарна Владику за то, что тот, воспользовавшись паузой, пригласил её сыграть партию в покер. Конечно, это можно было назвать ненадлежащим исполнением служебных обязанностей, но и позволить этому визгливому трагическому голосу, который будто не стихи читал, а грыз яичную скорлупу, насиловать свой мозг, Наде тоже не хотелось.

Уходя, она слышала, как Верещагин читает стих о мальчике-мороженом, который являет собой холодную массу мыслей и чувств, и только благодаря тонкой деревянной палочке, он держится на плаву, и что в палочке заключён великий смысл, без неё мальчик рассыплется на тысячи сладко-маслянистых комочков.

Играть вдвоём было скучно. Владик шутил, но неудачно, Надя улыбалась из вежливости. Она ожидала, что следом явится Артур, но юное дарование не торопилось сломать карточный домик. После трёх проигрышей Владик надулся и предложил посмотреть телевизор. Надя пожала плечами: ей было абсолютно всё равно.

По местному каналу повторяли сериал «Комиссар Рекс». Из-за старой антенны, которая держалась в штекере с помощью пластилина, сносно шёл только ТВ «Город».
Владик задёрнул шторы, чтобы не отсвечивало, и плюхнулся на диван рядом с Надей.

Не выдержав того, что он начал ёрзать, пыхтеть и потеть, она отодвинулась на безопасное расстояние. Несмотря на сексуальный голод, близость Владика вызывала у неё какое-то тошнотворное омерзение.

– Ты очень жаркий, а я плохо переношу жару, – соврала она из жалости.

Вдруг резко зажглась люстра.

– А я вам интимчик испортила! 

Довольная Верико рассмеялась квакающим безобразным смехом.

– Владик, зайчик, – голос стал капризным. – Ты с девочкой потом полижешься. Сбегай за булочками!

– Мы не лизались! – резко и звонко, будто била стекло, возразила Надя.

– А зря! – Вера забавлялась её смятением. – Он отличный лизун!

– Собственный опыт?

Надя словно тяжёлый, слежавшийся пласт снега с ледяной корочкой оторвалась от вершины горы и покатилась, сметая на своём пути всё живое, вниз.

Вера сощурила глаза и с ненавистью жгла нахалку прозрачными змеиными глазами. Ей стоило усилий растянуть малиновые губы в клоунском оскале и произнести ласковым тоном, будто ничего оскорбительного в Надиной «шпильке» не было:

– Ну, мы же не будем ссориться из-за какого-то смазливого мальчика?

– Зачем ссориться, если можно его поделить?

За могучей спиной Веры показался тщедушный Верещагин. Он был уже пьян. Вдвоём они выглядели как уродливое обрюзглое отражение и его хлипкий хозяин в комнате смеха. Мимо прошмыгнул взъерошенный Артур и, запрыгнув на диван к Наде, прижался к ней дрожащим боком. Его дыхание было загнанным и тяжёлым.

– Интересный поворот! – вскинула брови старая декадентка. – Гений нашёл себе музу! Ну... Мы все знаем, с кого Рафаэль писал свою знаменитую Мадонну!

Вера знала потому, что у неё на кухне Надя писала реферат о художниках ренессанса. Но, похоже, другие были не в курсе.

Надя презрительно хмыкнула. Маргариту Лути*****, дочь хлебопёка, девушку из низов, кто-то называл куртизанкой, кто-то верной спутницей художника, но какова бы ни была Форнарина при жизни, образ её был увековечен, и не одно поколение восхищалось её простотой и беззащитностью.

Из туалета вдруг донеслись специфические звуки, которые бывают, когда в желудок что-то вливают насильно, а он с этим не согласен.

– Ой, бедняжка Айгуль! – притворно-заботливо изумилась Вера. – Девочка первый раз попробовала вино!

– Всё бывает в первый раз! – срифмовал, заикаясь, поэт. – Друзья, давайте будем пить за декаданс!

Он широко раскинул руки и рыгнул.

– Вовочка, по-моему, тебе нужна му-у-у-у-за! – промычала Вера, и они, наконец, покинули большую комнату.

Проходя мимо уборной, Вера стукнула в дверь кулаком:

– Муза! Ты не утонула? Выходи, тебя ждёт бурное будущее!

– Тебе нравится Рекс? – спросил Артур после того, как из кухни донеслись звуки какой-то приятной попсовой музыки.

Он немного успокоился.

– Не знаю, – честно ответила Надя. – Я его редко смотрю. У меня телевизора нет.

– Я тоже не смотрю телевизор, – Артур говорил очень быстро, «съедая» концы слов. – Я видел тебя в мае возле библиотеки.

– Я там часто занималась, – спокойно ответила Надя. – Я институт закончила в этом году.

– А я не люблю учиться, – нахмурился Артур, легко подхватив тему разговора.

Надя не ответила, так как искала пульт, чтобы убрать звук на время рекламы. Одновременно она дёрнула за твёрдый засаленный шнур старомодного бра, чтобы не нарваться на пошлости, если их случайно увидят вместе.

– Чем думаешь заняться? – продолжал Артур. – Работа? Ещё один ВУЗ? Замужество?

«Да он болтливый!» – ахнула про себя Надя. – «Как сто тысяч сплетниц!».

Вслух она произнесла:

– Я, кажется, нашла работу. Ходила на собеседование, жду звонка.

Артур не спросил, где именно проходило это собеседование, и Надя сочла это хорошим знаком. Оба смотрели в экран. Серия продолжилась, Надя забыла включить звук, но они этого не замечали.

– Работать – это скучно! – осудил Артур.

Надя повернулась к нему и посмотрела на него в упор. Наверное, ей, с её крестьянским менталитетом, никогда не понять детей состоятельных родителей. И именно поэтому на неё никогда не обратит внимания такой парень, как Чертанов.

– А что не скучно? – бросила она вызов.

– Голодать и искать еду на помойке, – серьёзно ответил Артур.

– Ты пробовал? – Рассмеялась Надя.

Артур мотнул головой. Волосы, как крылья птицы, взлетели и упали обратно.

– Тогда откуда ты знаешь, что это весело?

– Может, это и не весело, но точно не скучно!

«Кивай и соглашайся!» – подсказала в её голове Лариса.

– Конечно, ты прав! – задорно ответила Надя.

– Как-нибудь попробуем? – предложил Артур.

– Обязательно, – согласилась Надя.

– Давай прямо сейчас!

Глаза Артура заблестели ярче. Он стал похож на леопарда, готового к прыжку.

– Не думаю, что это хорошая идея, – промурлыкала девушка.

Теперь они окончательно оторвались от экрана и смотрели друг другу в глаза.

– Боишься испачкать свою белую чистую маечку?

Начиная от горловины, Гагапкин пальцами провёл линию по всей длине футболки.

– Нет, не боюсь.

«It’s a wonderful, wonderful life!» – изнемогала soul kitchen.

– А что тогда?

Солнце в его глазах обжигало Надино лицо. Она мысленно представляла, что ныряет с головой в снежный сугроб.

– Сейчас я сытая и довольная, – пояснила Надя, хотя это не было правдой. – А кто же лазит по помойкам сытым? Никакого кайфа!

Может, она и будет соглашаться, но не всегда. Чувствуя торжество, она вынырнула из холодного сугроба.

– И потом, – добавила она, – в этом районе живут люди небогатые, сам догадайся, какие здесь мусорки!

– Надо наведаться в клуб к моему папаше, у них там шикарная помойка! Сходим?

– Обязательно! – Пообещала Надя с таким видом, будто это было её любимым занятием.

Она предупредит Станислава Кирилловича, и он что-нибудь придумает, чтобы их никто не обнаружил. Может, им салатов подложат…

Надя рассмеялась.

– Почему ты смеёшься? Я хочу знать! – Потребовал экстремист.

– Представила, как твой отец тебя там увидит!

– Я давно этого хочу, – Артур перестал смеяться.

– А что мешает?

Наде безумно захотелось дотронуться до его жёстких, блестящих волос.

– Если он увидит меня с тобой, я скажу, что ты меня подговорила. Тебе он ничего не сделает!

– А! – догадалась Надя. – Я нужна тебе, как прикрытие…

Артур вытянул губы трубочкой и смешно, как мышонок, ими подвигал.

– Ты права. Ты нужна мне. И не только как прикрытие…

Он дотронулся до её руки и медленно заключил в кольцо её внезапно похолодевшие пальцы.

– Но помойка не отменяется!

Надя захлебнулась в солнечном водовороте.

– Что-то не хочется смотреть на собачью жизнь, – перескочил Артур на другую тему.

– Мне тоже не хочется, – выдавила Надя.

– А что тебе хочется? – с вызовом спросил Артур.

Надя почувствовала, что дрожит, как в ознобе. Их лица были так близко, что она дышала его запахом – сладковатым, цитрусово-древесным запахом, и ей казалось, что из этого запаха состоит вся вселенная. Ей стало страшно.

– Ну, скажи! – требовал Артур, впившись ногтями в мякоть её ладони.

– Ты подумаешь, что я – дура, – тихо ответила Надя.

– Не подумаю.

Он на секунду коснулся носом её бледной щеки.

– Я хочу погладить твои волосы, – растягивая слова, произнесла девушка, холодея и содрогаясь от того, что она говорит.

На самом деле сейчас она точно и без запинки могла сказать, чего она не хочет: утонуть в огненной реке.

– И что тебе мешает? – допытывался Артур.

– Ничего не мешает, и что-то мешает… Всё мешает…

Она потянулась рукой к его склонившейся голове, вспоминая, что Артур не терпел, когда его трогали. В таких случаях он мог даже ударить.

Легонько коснувшись его волос, она запустила в них пальцы и вдруг так сильно притянула его к себе, что они едва не слились в одно целое.

– А что это вы тут делаете?

Комната наполнилась искусственным светом и капризными, самовлюблёнными нотами.

– Массаж, – ответила Надя, высвобождаясь из мужских рук.

Владик залез к ним на диван и привалился к ковровому покрытию стены. Наде пришлось вжаться в Артура, чтобы хотя бы с одной стороны чувствовать себя защищённой от потных флюидов неприятного ей юноши.

Отвлёкшись на похождения австрийской полицейской овчарки, она понемногу пришла в себя. О том, что Артур взволнован, говорило только его часто-часто стучащее сердце. Она видела, как оно бьётся сквозь тонкую ткань. Тайком от Колупаева они сплели пальцы горячих рук.

Когда побежали титры, Владик слез и присоединил к телевизору приставку и стал копаться в коробке из-под обуви, перебирая картриджи, размышляя вслух, кем он будет сегодня: влюблённым Марио, могущественным принцем Персии или вечно падающим Икаром.

Надя, осторожно высвобождая руки, глубоко вздохнула. Она выбралась на поверхность, но у неё было такое чувство, что там, в ядре этой горящей бездны она оставила какую-то важную часть себя, и что бездна отдаст ей эту часть не безвозмездно. 

Артур потянулся к её руке, но она опередила его, шепнув в ухо:

– Я не хочу, чтобы они знали.
А
ртур молча кивнул, резко поднялся и вышел. Вернувшись с тетрадкой и ручкой, забрался обратно, и, закрываясь от Нади, стал что-то писать.

– Что ты там пишешь? – заревновал Владик, оборачиваясь.

– Музыку, – коротко бросил Артур.

– Ты поможешь мне пройти лабиринт? – заканючил Владик. – Я карту потерял!

Надя всегда болела за его неуклюжих и нерасторопных героев, помогая им, чем только можно.

– Да, – ответила она отстранённо, косясь в тетрадку.

«Давай сбежим?»

Артур передал ей ручку.

«Куда?»

«Всё равно»

«Это надо сделать незаметно»

«Как?»

Хитроумный план уже возник у Нади в голове. Она написала:

«Приходи в 28 через полчаса. Я позвоню как будто твоя мама и велю тебе ехать домой»

Артур засветился от радости и быстро настрочил уже знакомый Наде домашний номер с припиской:

«Позвони моему отцу, попроси перезвонить Вере. Тогда она поверит, что мы её не разыграли».

Надя заговорщически подмигнула, записала номер, который уже выучила наизусть, на запястье и, стараясь не шуметь, чтобы поглощённый игрой Колупаев не заметил её отсутствия, на цыпочках прокралась в кухню.

– Мне пора, – она посмотрела на лоснящиеся лица женщин.

– Приятно было познакомиться, – любезно проквакал Вова.

– А чё вдруг? – развязно поинтересовалась подруга.

– Голова разболелась.

– Ну, звони, – не глядя, процедила Вера и отвернулась.

Из телефона-автомата в супермаркете «28» Надя позвонила Гагапкину и рассказала о своём плане.

– Отлично! Я рад! – обрадовался Гагапкин. – Молодец! Так держать! Корешков уже на месте.

С замиранием сердца Надя опустила трубку на рычаг и отошла в сторонку к закрытому уже отделу игрушек, рассматривая через стекло ворсистых клыкастых львов, белых медведей и грозных мохнатых колобков с тонкими ручками и ножками.

У неё было очень мало времени, чтобы проанализировать и оценить ситуацию.

Пока Артур был рядом, она не могла мыслить трезво. Отношения с ним стали её работой, условием её существования в этом участке пространства.

Она никогда не любила ни его, ни кого-то ещё  и только что поняла, что, собственно, она ничего о любви не знает, и это незнание породило в ней такую волну страха, что она засомневалась, правильно ли поступила, согласившись на предложение Станислава Кирилловича.

Она была уверена, что её ждёт некая игра, в которой есть определённые правила, и что в любой момент она может перестать играть, не объясняя причин и что её, как в хоккее, заменит игрок запасной. Она не «отработала» и суток, как обнаружила, что нет ни игры, ни правил, ни запасных.

Странность Артура вдруг стала для неё – простой, провинциальной девчонки – нормой. То, от чего она всегда бежала – от обычных отношений между мужчиной и женщиной – обложило её со всех сторон и грозило поглотить.

Она продолжала чувствовать на своей коже прикосновения его мягких сильных рук, воспоминания о жгучих взглядах резали её, как лазерные лучи. Она не могла понять, почему ей хочется убежать и спрятаться? Почему ей небезразлично, что будет дальше?

Ведь она получила то, что хотела, а это всего лишь плата за жизнь в любимом городе, так почему она вовлекает в расплату не только своё тело, но душу и сердце? Может, потому, что ни Станислав Кириллович, ни Лариса не рассматривали её как человека с желаниями и мыслим, и она сама не хотела этого замечать?

Она не знала ответов.

– Тебе он нравится?

Артур незаметно подкрался сзади, и Надя чуть не подпрыгнула от неожиданности.

– Кто? – Не понимая, о чём речь, переспросила она.

– Тот, на кого ты смотришь! Ты глаз с него не сводишь! 

Надя сфокусировала взгляд на небольшом голом резиновом пупсе со страшным взрослым узкоглазым лицом и всколоченными голубыми волосами. 

– Это гном-мутант, его зовут Арни, – сострил Артур, положив руки ей на талию и прижавшись к ней всем телом. – Хочешь, я подарю его тебе?

– Нет, – испугалась Надя.

Артур прижимался к ней не как мальчик, а как опытный мужчина, который знает, что делает.

Внизу живота заработала мясорубка, перемалывая не только её глупое бессмысленное сопротивление, но и все её фантазии об этой стороне жизни. Сколько раз она повторяла вслед за Моррисоном: «Light my fire!!!», одинокими весенними ночами погружаясь в наушниках на самое дно его голоса, не сомневаясь, что она уже готова влиться в этот океан, так как переполнена до краёв, что ей достаточно одной искры, чтобы вспыхнуть, как факел, но теперь она не была уверена в том, что у неё есть достаточно этого самого женского fuel******, чтобы загореться. 

– Скажи, что ты его хочешь! – требовал он изнемогающим голосом, от которого у Нади подгибались колени.

– Нет, я не хочу его! – вырываясь, упрямо возразила Надя. – Я хочу беременную Барби! 

Она выставила вперёд руки, словно защищаясь, не понимая, почему она это сказала, наверное, ещё один страх – не загореться – оказался так силён, что она невольно сморозила какую-то ерунду. Но Артура идея с беременной куклой рассмешила. Он хохотал, как сумасшедший, громко и заливисто, пока охранник не попросил их покинуть магазин.

– Если ты не против, я назову так свой новый альбом, – отсмеявшись, провозгласил музыкант.

– Назови, – улыбнулась Надя.

Приступ его безумного смеха подействовал на неё как включенный на полную мощность пожарный шланг. Если бы Гагапкин не нанял её для того, чтобы ублажать своего гениального сына, Надя не стала бы подвергать себя чувству стыда за другого человека. Но сейчас всё было иначе: ей за это платили. Она вскинула голову и тряхнула волосами: она выиграла этот раунд.

– Классненько! – Артур взмахивал руками, как дирижёр, перед Надиным бесстрастным лицом.

Этим словечком-сорняком поэтесса-неудачница оплела вокруг себя высокие упругие стебли настоящих цветов.

– Почему ты такая холодная? – Дирижёр схватил её за руки. – Я что-то не то сказал?

– Нет, всё хорошо, – беззаботно улыбнулась Надя. – Может, пойдём?

– Я ждал, когда ты будешь готова! – заявил Артур, увлекая её в сторону шоссе, туда, где властвовали машины. – Давай будем просто идти, не думая, куда мы идём.

– Хорошо!

Краем глаза Надя заметила, как от стоянки перед супермаркетом отъехала белая «волга». Ей стало спокойнее.

– Тебе всё равно или ты действительно хочешь пойти со мной туда, куда глаза глядят? – подозрительно спросил Артур.

Надя улыбнулась самой своей обворожительной улыбкой с примесью хитринки.

– Ладно, когда надоест, скажешь! – смилостивился романтик.

Надя кивнула.

На самом деле ей не хотелось шататься по городу, а хотелось вернуться в квартиру, наделать бутербродов и наварить кофе, сесть на балконе и включить что-нибудь хорошее и не очень страстное, Gentle Giant, например, и просто смотреть на звёзды, жевать и бесконечно погружаться на дно, но, не достигая его.

Артур что-то говорил, но она слышала только свист и шум автомобилей, проносящихся мимо, как метеориты. Они подошли к остановке и на мгновение остановились на светофоре. Пока не загорелся зелёный свет, Артур гладил Надины волосы, заправляя непокорную прядку за ухо. Когда метеориты затормозили, они двинулись дальше. Надя видела, что их обогнал очень высокий худой парень с собранными в хвост длинными волосами.

«Это же Чертанов!», – закричало Надино сердце, и она пошатнулась, будто её задело взрывной волной.

– Что с тобой? Тебе холодно? – забеспокоился Артур.

– Нет, со мной всё хорошо, – выдавила Надя.

Они ещё не дошли до фонарного столба, и Артур не видел, как побелели её лицо и губы.

– Смотри, машины как метеориты, падающие мимо нас, а мы стоим на самом краю вселенной, и ничто не может нас погубить!

Господи, так вот откуда этот внезапный образ из космоса! Надя никогда бы не додумалась до того, чтобы представить, что автострада – это Млечный путь. Пока её сердце кричало и билось об острые прутья клетки, в которую она сама себя заточила, голос Артура проник в её душу и она, не слушая, просто видела всё, о чём он болтал!

Это открытие заставило её нервно засмеяться.

– Почему ты смеёшься? – не понял Артур. – Но я рад, что тебе смешно!

– Я потом тебе скажу, – Надя протянула руку и погладила его по щеке.

Пусть лучше она сгорит в огненной реке, чем будет молча смотреть, как кровоточат раны на сердце.

– Правда, скажешь?

– Конечно!

– Давай ты скажешь это через сто лет, когда мы будем абсолютно и безумно старыми?

– Думаешь, я не забуду?

Они подошли к автомобильному мосту.

– Ты боишься высоты?

– Нет.

Надя перегнулась через каменное ограждение, рассматривая ползущий внизу трамвай, похожий на спичечный коробок. Артур тоже смотрел вниз, но думал он о другом.

– Ты веришь в то, что параллельные линии пересекаются?

– Нет, не верю.

Надя села на тёплый гранит, и Артур тотчас же прильнул к ней всем телом.

– Я покажу тебе такое место, где они пересекаются. И тогда ты будешь верить всему, что я говорю!

Он вдруг вскочил на широкую гранитную полосу, встал в полный и рост и потянул за собой Надю. Ей пришлось подчиниться. Огненное дыхание железного потока било в спину, а впереди перед ними расстилался, как вселенная, огромный город, и горящие окна казались миллионами скачущих звёзд.

– Ты бы прыгнула вниз? – поинтересовался Артур, крепко держа её за руку.

– Зачем? – удивилась Надя.

– Разве тебе не бывает так хорошо, что ты хочешь остановить это мгновение?

Прежде чем ответить, Надя помедлила.

– Я верю в то, что впереди меня ждут ещё более лучшие моменты, поэтому я не стала бы прыгать.

– Жалко, что ты не хочешь.

По его тону трудно было определить, говорит ли он серьёзно или шутит.

– Здесь невысоко, – упрямо возразила Надя. – И потом… мы ещё не рылись на помойках!

Юный Фауст тихо засмеялся, повернул Надю к себе и стал целовать её лицо, глаза, шею, губы… Его поцелуи были стремительные и неуправляемые, как рой белых мотыльков. Надя не сопротивлялась, потому что боялась, что ещё движение, и они грохнутся вниз на гудящие трамвайные рельсы.

Возле них затормозила машина. В открытое окно высунулась голова то ли девушки, то ли парня с чёрными гладкими волосами и ярко подведёнными глазами.

– Эй, вы – девочки или мальчики? – игриво поинтересовалась голова, едва размыкая ярко-красные губы.

– Мы – идиоты! – закричал Артур, взмахнув руками, и состроил гримасу.

– Понятно.

Голова спряталась в машину и уехала. Надя заметила, что Корешков не упускает их из вида, скромно прижавшись к обочине неподалёку.

– Давай спустимся вниз! – Взмолилась она.

– Ты мне доверяешь?

Артур смотрел на неё выжидающе, будто собрался закатить сцену.
 
- Я тебе доверяю, но ты пообещал, что мы будем идти в никуда, а мы стоим на мосту и никуда не идём!

Артур нехотя спрыгнул на асфальт, рванув за собой Надю так, чтобы она якобы упала, а он её поймал.

– Почему ты оделась сегодня так же, как и я? Ты читаешь мои мысли?

– Это случайность.

К Наде наконец-то вернулось желание.

– Это судьба, – уверенно произнёс наивный мальчик, зарываясь носом в её волосы, от которых пахло чем-то родным, материнским.

– Судьба бывает только тяжёлой, – стала спорить Надя, но Артур не дал ей договорить, заняв рот длинным поцелуем.

Где-то далеко громыхали трамваи. Город лежал у их ног, как большой хищник и жадно прислушивался к их прерывистому дыханию, будто собирался его похитить. Губы у Артура были мягкие и податливые. От первого поцелуя пахло вишней.

Внезапно перед её закрытыми глазами  вспыхнул образ мальчика из её далёкого детства, вспоминая которого, она всегда покрывалась сладостными мурашками. Этот образ, который она видела так ярко, будто в реальности, стал гаснуть и бледнеть, как акварель, попавшая в воду, а потом перед Надиным взором вспыхнула метель и, закрутив Максима, как веретено, унесла его в тридевятое снежное царство.

– Ну как, у меня получилось увести тебя в никуда? – прошептал Артур, вытирая её губы.

Надя обессиленно кивнула.

– Тебе понравилось?

Она слова кивнула.

– Так, чуть-чуть, капельку?

– Нет! Много капелек! – Засмеялась она.

– Мне нравится, когда ты смеёшься!

Он бесцеремонно запустил ладонь в её джинсы, под тонкие трусики и погладил выпуклость ягодицы.

– А мне можно? – развязным шёпотом спросила Надя, возбуждаясь.

– Да, только с другой стороны.

Он взял её руку и прижал пальцы к выпирающему бугорку на джинсах.

– Ты больной! – Надя в страхе отдёрнула руку.

– Да нет, я нормальный, – не обиделся соблазнитель.

– Это ты ведёшь себя странно. Как будто… как будто у тебя никогда ничего ни с кем не было! – выпалил он.

Надя вспыхнула и сжала губы.

– Эй, остынь! – Артур смотрел на неё встревоженно. – Просто Вера… она говорила, что ты ночевала в общаге у этого… – Артур презрительно вытянул губы. – У этого студента!

– И что?  – Набросилась на него девушка. – Ты считаешь, что я переспала со всеми Вериными дружками?

– Давай не будем ссориться! – крикнул Артур. – Я… Я просто очень сильно тебя люблю… – закончило он внезапно охрипшим голосом.

– Да, я ночевала у него. Вера попросила меня посидеть с ним, потому что он был сильно болен, – горячо оправдывалась Надя. – Но в одной постели я с ним не спала! И, вообще… Почему она тебе это сказала?

– Спросила, нравишься ли ты мне? Я сказал, что нравишься, преуменьшил. И услышал, что ты любишь Колупаева!

Вот почему он перестал её замечать.

– Какой вздор! – возмутилась Надя. – Я… Я терпеть его не могу!

У неё на глазах появились слёзы.

– Стоп! – Артур взял её за руки. – Всё. Давай забудем об этом. Нет никакой Веры. Нет никакого Влко. Просто скажи: ты любишь меня?

– Да, – прошептала Надя и спрятала лицо у него на груди.

А что ещё ей оставалось?

Он гладил её по волосам и утешал, шепча нежные слова, называл медвежонком и тыковкой, спрашивал, будет ли она рядом всегда, рассказывал, что дружил с полубезумной поэтессой из-за неё, Нади, что музыка его последнего альбома, названного «Нарун», до последнего бемоля пропитана ею.

Когда Надя успокоилась, он схватил её за руку и поволок вдоль моста. Корешков бесшумно покатил вслед. Остановились они у зажжённого фонаря.

– Я хочу посмотреть, какого цвета твои глаза, – так буднично заявил Артур, как будто несколько минут назад они не ссорились и не объяснялись. – Уверен, что они фиолетовые!

Надя  собралась было честно сказать, что глаза у неё самые обычные – карие, но мечтатель закрыл её рот ладошкой и умоляюще попросил:

– Просто согласись, что они фиолетовые!

– У меня фиолетовые глаза, – бездумно согласилась Надя.

Она может купить цветные линзы, если ему так нравится… А ей всё равно, в каком цвете видеть любимый город!

Целуясь и смеясь, они пошли дальше, по широкой улице, дыша прохладным летним воздухом любви и счастья. Артур болтал, не замолкая, и половины его слов Надя не понимала. Он говорил слишком быстро, заглатывая окончания и перепрыгивая с темы на тему как кузнечик. 

С одной стороны улицы тянулся длинный ряд многоэтажек, уходящих в ночное небо великанскими светильниками. С другой стороны тоненько дребезжали трамваи, ползущие, как жуки-светлячки и проносились, обдавая бензином, автобусы и иномарки. Надя и Артур, не сговариваясь, спускались по бетонным ступеням к трамвайной остановке.

– Ну, совсем ещё дети!

Голос был старческий и скрипучий. Откуда-то из темноты вынырнула старуха в простом ситцевом платье и белом платке. Её раскосые глаза и тонкая полоска губ не вязались с затрапезными домашними тапочками и мужскими носками. В руках она держала сшитую из ткани сумку-кошёлку, а тон её голоса был деревенским.

Надя вжалась в Артура, словно от страха, но это был не страх. Ей показалось, что эта внезапно появившаяся женщина пришла, чтобы забрать у неё то, что принадлежит только ей: счастливое будущее. Но Артур ничего не замечал.

– Любовь у вас? – спросила незнакомка так, будто собиралась принять участие в их судьбе.

– Да, – с вызовом крикнул Артур, не слыша её лепета: «Давай уйдём!»

– Здоровья вам, детишек, – стала перечислять старуха важно, как предсказательница. – А это на счастье!

Она запустила сморщенную руку в кошёлку и вытащила небольшой круглый предмет и протянула его Наде. Но девушка, будто ей протягивали жабу, брезгливо отпрянула.

– Что с тобой? – не понял Артур. – Эй, это же просто киндер-сюрприз!
 
Он выхватил из пальцев старухи шоколадное яйцо и весело поблагодарил дарительницу.

Старуха довольно улыбнулась и, шагнув в темноту, слилась с ней. Надя хотела вырвать сюрприз из его рук, но Артур по-мальчишески стремительно скатился вниз по ступеням, подняв зажатое в руке яйцо над головой, как знамя. Надя бросилась вслед.

– Выброси эту гадость! – закричала она. – Немедленно!

– Это подарок, – Артур отвёл руку. – Что происходит?
 
– Пожалуйста, выброси это, я тебя умоляю! – Надя прижала руки к груди.

– Как мелодраматично! – с сарказмом произнёс гений, раздирая красно-белую упаковку из фольги.
 
Лариса несколько раз предупреждала, что он очень не любит, когда ему перечат. Но Надя не смогла бы объяснить, почему её так взбесила и старая женщина, и её пожелания, и её интерес, и это чёртово яйцо. Она не хотела детишек. Она не терпеть не могла дешёвые мелкие игрушки из пластмассы. Она не считала, что её счастье – в яйце, но сказать всего этого она не могла, потому что Артур считал иначе.

– Я не хочу знать, что там! – Бессильно произнесла Надя, но Артур уже ломал шоколад, добираясь до пластмассовых половинок «счастья».

– А я хочу! – упрямился он. – Представь, что в яйце наша с тобой судьба!

– Нет, – простонала Надя. – Нет там никакой судьбы! Мы не в сказке! Внутри какая-нибудь примитивная игрушка! Судьба не может быть…

– Нет, это не игрушка! – Воскликнул Артур, приближая находку к глазам. – Смотри, какой красивый! Как твой браслет!

Он протянул ладонь, и Надя увидела аквамариновый шар из своего сна. Тот самый, который она ловила, покачиваясь на движущихся платформах, как неунывающий и бессмертный Марио. 

Надя рванулась вперёд и выхватила шар. Она хотела бросить его как можно дальше, но не успела. Артур налетел на неё, как ворон, повалил в траву, упал сверху, обездвижив её, и стал выковыривать подарок из сжатого Надиного кулака.

Она разжала пальцы, и противный шар укатился в траву. Артур сполз с неё, рывком привстал на колени и, не обращая внимания на Надю, принялся разрывать стебли щирицы в поисках этого злосчастного шара. Надя встала, отряхиваясь и проверяя, на месте ли ключи от уже не принадлежащей ей квартиры и не вывалилась ли мелочь, и заявила:
 
– С меня хватит. Я ухожу.

Она приняла решение. Собирать смородину с ноющей спиной ничуть не хуже.

– Как ты могла? – бубнил Артур, не слыша её. – Это была наша судьба. Наша. Твоя и моя. А ты так легко отбросила её, как мусор!

– Я уезжаю домой, – повторила она совершенно спокойно. – В Белополынск.

Артур продолжал искать шар.

Она развернулась и медленно поплелась куда-то вперёд. Город слился перед её глазами в одно дрожащее туманное пятно, и она поняла, что плачет.

«Как всё несправедливо», – думала она. – «Ещё минуту назад всё было так хорошо! Откуда же они берутся, эти старые уродливые «веры»? Я даже не буду заходить на квартиру. Нет, придётся. Мне нужны деньги на билет. И ключи надо у кого-то оставить, и записку написать. А это важно? Ой, как я оказалась на рельсах? Откуда они? Что он говорил? Что они пересекаются? Если сейчас они пересекутся, я вернусь. Если не пересекутся, уеду. Вот как надо выбирать судьбу!»

Где-то впереди раздался тонкий режущий звук. Он нарастал и его звучание становилось тревожнее. На этот звук, как при аранжировке, наложился другой – отчаянный, предупреждающий голос. Он кричал:

– Нарун! Стой! Остановись! Надя! 

Она обернулась и увидела, как к ней приближается Артур с перекошенным от страха лицом. А где-то вдалеке бежит ещё одна фигура: выше и старше. Надя почувствовала, как сзади на неё надвигается что-то большое и горячее, что-то, на чьём пути не стоит стоять, но она оцепенела и не могла сдвинуться с места.

Она просто стояла и смотрела, как мальчик, который впервые её поцеловал, приближается и становится всё ближе и ближе… Вот перед ней его яркие голубые глаза, вот напряжённые губы, капельки пота на прямом носу, вот его руки крепко ложатся на плечи и сейчас они станут одним целым.

Не надо никуда уезжать. Она дома.

Надя очнулась и в самый последний миг по отчаянию на лице Корешкова, вынырнувшего из-под мрака ночи, поняла, что происходит. Но было уже поздно.

Звенящий поезд смёл их тела, как по утрам сметает мусор на край тротуара дворник.
   
Примечания:

* Марио – персонаж видеоигры, низенький усатый сантехник из грибного королевства.
**Let me sleep all night in your soul kitchen
Warm my mind near your gentle stove (Doors);
***"Постинор" – посткоитальный гормональный контрацептив для приёма внутрь.
**** «Пока ты спал» (While you were sleeping, 1995), Джон Тёртелтауб, мелодрама;
*****Маргарита (Маргарета) Лути – дочь булочника, муза и возлюбленная Рафаэля Санти (1483-1520)
****** fuel (англ. Топливо)