Непонятый

Степан Иванович стоял перед входной дверью. На нём был серый, в клеточку, костюм, шею стягивал броский, совершенно не подходящий к рубашке, галстук, а в полусогнутой руке он держал розовый тюльпан. Как всегда, в минуты сильного волнения, у него слегка подёргивалось левое нижнее веко, и как-то неприятно свербило под коленками… «Спокойно, Стёпа, спокойно – мысленно говорил он себе – там такие же, как ты, люди… одна голова, две руки, две ноги… да и дельце-то пустяковое…».

Дверь была пугающе высокой и массивной. Обращённая к посетителю сторона её была обита гладкой тёмно-коричневой кожей. Золочёные шляпки гвоздиков холодно поблёскивали из своих, абсолютно симметричных, углублений. На большой деревянной ручке, с золотыми же, набалдашниками не наблюдалось и намёка на потёртость. «Тоже мне, великаны – металось в голове Степан Иваныча – изощряются… не хватает им, понимаете, нормального дверного проёма… чтоб я ещё раз сюда пришёл!... Но сегодня надо. Надо.».

Он переступил с ноги на ногу, носовым платком вытер с лица пот, и взглянул на часы. При этом, в его глазах промелькнуло нечто, похожее на облегчение… «Нужно зайти ровно в назначенное время – снова закрутилось в голове Степан Иваныча – нужно подать цветок, и пожать руку… мужчине – подать, женщине – пожать… то есть, наоборот… и улыбаться, улыбаться… тьфу, чччёрт. Всё у них, не как у людей, всё с выкрутасами… Да! Обувь не снимать… и, уже, когда принесут чай – спросить о протекции». Он снова бросил взгляд на часы, и ослабил дрожащей рукою галстук. «Проклятая удавка… послать бы их всех… но нет. Сегодня нужно потерпеть… ради дела… Рука, цветок, улыбка, протекция. Всё просто.»…

Чтобы немного успокоить дрожь в коленках, Степан Иваныч принялся сновать вдоль двери влево и вправо. Три быстрых шага туда – три обратно. Три туда – три обратно. Ноги шагают. Руки пощипывают розовый тюльпан. Голова думает: «Протекция, конечно, снимет все вопросы… лишь бы всё прошло гладко… с этими выпендрёжниками… а вдруг они спросят про мой статус?... Что бы им такое соврать?... Слушай, какое им дело, вообще, до моего статуса?!... Вот же сволочи!»… Решительно прервав «движение влево», Степан Иваныч ринулся к двери.

Он сделал глубокий вдох, и рванул ручку на себя. Дверь и не подумала открыться. Величаво и холодно глядела она на возмутителя спокойствия своими жёлтыми глазками. «Что за ерунда? – кровь гулко запульсировала в ушах – разве так бывает?!... Это же просто негодяйство какое-то!». Степан Иваныч взялся за ручку двумя руками, и рванул на себя что есть силы… Дверь и не дрогнула. Мысли замелькали в его голове с невероятной скоростью, хаотично сменяя друг друга: «Это просто вероломство!... Измена!... Единственный раз, по предварительной договорённости!... Статус им подавай!... Выпендрёжники проклятые!...».

Повинуясь внезапному всплеску эмоций, Степан Иваныч упёрся правой ногой в стену, и рванул дверную ручку всею мощью своего девяностокилограммового тела… Ручка осталась в его руках, а сам он, раскрасневшийся и ошеломлённый, оказался на полу, у противоположной от двери стены… в это время дверь бесшумно отворилась вовнутрь. На пороге стоял приятного вида господин, одетый в мягкий белый свитер. «Что же вы не заходите, Степан Иванович? – спросил он негромким баритоном – Мы тут вас совсем заждались!»…

И, вот, именно то, что этот господин был так возмутительно вежлив… то, что он воспринимал столь пикантную ситуацию как должное, окончательно вывело Степан Иваныча из себя. «Да идите вы к чертям собачьим, вместе со своей протекцией! – прокричал он, вскочив на ноги – Уж, как ни будь, обойдусь без вас, выпендрёжников!»… Он чувствовал огромное облегчение, когда быстрым шагом удалялся прочь от этой дьявольской двери. А приятный господин стоял посреди коридора, рассеянно стряхивал со своего свитера останки розового тюльпана, и недоумённо глядел вслед непонятому им человеку...