Четвёртый

                Поиски источников дохода


В детстве судьба зарождается
Деревенский философ Григорий

                В поисках источников дохода Четвёртый пристрастился сначала к рыбалке. Исходил, излазил речку Берёзовку, текущую  вдоль села и дальше, до впадения в Бухтарму, на несколько десятков километров, узнал все рыбные места, изучил, когда мордочкой, когда удочкой ловится лучше. Весной, во время нереста,  ловилась щука. В месте нерестилища стояла спина к спине, хоть руками бери. И брали – занимались ночью лучением. Брали фонарик и шли лучить рыбу. Летом глинистая речка была мутной, ловились в ней одни чебаки да гольяны. Убедившись, что охота более прибыльное дело, рыбалку он почти бросил, занимаясь ею только летом, вернее даже в конце лета, когда в посветлевшей Берёзовке ловятся в основном хариусы. Хариус – царская рыбка – так считают многие. И не зря – деликатес! Кто хоть раз откушал свежего жареного хариуса, тот всегда поспорит, что он лучше и судака, и сазана. Хариус нежнее. Сладкий, жирный сазан, которого привозят из  Зайсана,  приедается, а хариус – никогда! А если его жарить прямо на берегу, только выудив из речки! О, это сказка – не блюдо! Ловили хариуса чаще удой.
              Когда умер Данилыч, дома обнаружилось незарегистрированное ружьё, Пашка стал ходить на охоту. Крупной дичи, как волки или медведи, близко к селу не водилось. А норку, лису, зайца всегда можно добыть.
            Сначала Пашка ходил с опытными мужиками. Помогая им, перенимал их сноровку,  знания, изучал звериные повадки. Осенью, до того, как утки поднимаются на крыло, ходил на уток. Зимой ему доставляло удовольствие ставить силки, капканы, читать звериные следы. Как человек, выросший на природе, он любил по утреннему морозцу пробежаться вдоль  Берёзовки по окрестным пригоркам и полям, замечая, где и сколько прошло лис – плутовок, с наслаждением вдыхать холодный воздух, заряжаясь от природы спокойствием, тишиной и надёжностью. Ему нравилось, поддев совком лисьи следы на тропе, устанавливать раззявленные, проваренные в травах, чтобы отбить запах, капканы, заметать следы полынным веничком и предчувствовать добычу, и подсчитывать прибыль. Много же природа давала человеку и щедро давала. Павел постиг её обязанность давать ему от себя,  потому что он над нею властен, а не она над ним. Отец Тимура тоже одно время был увлечён охотой и сына приучил. Несколько раз они втроём выходили на охоту зимой и летом. Но, охотясь втроём, часто возвращались без добычи. Постреляют из ружья просто так, зато обязательно где-нибудь увидят нечто удивительное: зимой, как стреконувший заяц  путает следы,  как мышкует лисица, как кормится на дороге перепёлочка с выводком, как токуют тетерева.
             Долго смаковали  встречу с норкой, которая произошла в излучине родной реки. Стояла как раз середина лета. У воды, под деревьями, сквозь кроны которых солнце не пекло, а приятно согревало,  они расположились перекусить хлебом, картошкой, свежими огурчиками с грядки. Разложив аккуратно продукты на салфетке, приготовились есть и замерли. На тот берег  было рукой подать – из-под коряги выскользнула норка, упитанная, гладкая, и давай что-то искать в зарослях тальника и редкой траве. Набьюла Бидахметович сделал предупреждающее движение – «сидеть тихо». Они замерли, даже жевать перестали. Красавица шустро обследовала участок, мелькая гладкой, блестящей шёрсткой, один раз подняла мордочку и посмотрела, как им показалось, прямо на них. Обогнув прибрежный куст смородины, плавно перетекла в воду – только её и видели.
Тогда они заговорили в голос:
– Вот это да!
–Красота!
– Царица!
Пашка с сожалением удержался, чтобы не пальнуть из ружья. Такой экземпляр!  Жунусовых это зарядило, как обычно, добрым расположением духа. Впечатлений  хватило на несколько дней. А Пашка не понимал, зачем тогда ходить на охоту, если никого не убивать.
Он уважал соседа и чувствовал в нём много противоположного себе. Несмотря на своё несогласие с тем, что не всё надо говорить, не всю правду раскрывать перед мальчишками, чувствовал его неподдельную заинтересованность во всём, что касалось жизни в селе. Пашка думал, что таких людей надо вместе собирать, и пусть они живут своей жизнью, в которой одна честность и доброта. А тот  сочувствовал другу сына, часто говаривал, что Пашкин жизненный опыт, труд и экономия сделают из него человека. Эх, не был он у Пашки дома, не видел его сундучка! Не знал, что его кубышка воспитывает. Да и не все его высказывания слышал.
В выпускном классе Павел начал пропускать уроки из-за охоты, но  ниже четвёрки скатывался редко, поэтому учителя к нему не цеплялись, без него проблемных детей хватало. Тогда, в 80-е годы, сформировалось поколение равнодушных к учёбе  старшеклассников. Поставленные в рамки жёстких требований и под угрозой плохой характеристики, некоторые девушки и юноши ходили в школу как бы по принуждению,  демонстрировали в старших классах равнодушное отношение к учёбе. Всё потому, что  знали:  только некоторые поступят в институт, куда был жёсткий отбор. Профтехучилища, дающие рабочие специальности, презирали, но не в силах были вырваться за пределы, определённые регламентированной государственной образовательной системой. Получалось, что средняя школа, заложив претензии, выбрасывала одних в жизнь, отличную от ожиданий, лишь меньшей части молодёжи предоставляя более широкие возможности. И не всегда эти возможности можно было оправдать талантами и успехами в учёбе. Может, поэтому в советские времена часто попадались рабочие – а по уму инженеры.
          Друзья-охотники уважали Пашку за выдержку, выносливость, упорство и сообразительность. Стрелять он научился отменно и многих переплюнул по меткости и скорости. Заметив чрезмерную жадность, начали было подтрунивать над ним, но постепенно насмешки прекратились: слишком злобно, по-волчьи, вспыхивали его глаза на эти колкости и тем зажимали простодушно болтливые рты. Он научился сам выделывать шкуры и, видимо, сбывал их где-то не в своём селе. По крайней мере, никто не говорил, что купил у него лисью шкурку или шкурку норки. Зимой он носил лохматую шапку из рыжей лисы, за пошив которой тоже рассчитался с умельцем лисой. Очень гордился этим. Ни у кого из парней такой не было!
         Постепенно он стал избегать компаний на промысле – так много не добудешь. Тимур, понимая, что для друга охота не только развлечение, не обижался на него, да и времени было мало, надо было все силы бросить на подготовку к экзаменам. 
        Мать не препятствовала охоте Павла, уверовав в его умения и самостоятельность. К этому времени у всех трёх его братьев прирастали семьи,  все они были отягчены детьми, так что было им не до него, и  рос он без их опеки, всё яснее осознавая, что мать одна, не сможет дать ему,  даже при её сильном желании, всего, чего ему хочется. Ему страстно хотелось полной свободы от бедности, а значит денег – в их количестве он видел  грядущую стабильность.



                Лихое начало пути

У дитя  грехи должны быть детскими.
Деревенский философ Григорий

Это произошло в 1984 году, когда он учился в выпускном классе средней школы. После уроков, морозным январским днём, во время очередного охотничьего похода в одиночку, он увидел возле принадлежащей ему добычи знакомого охотника из другой деревни. Тот застрелил попавшую в  Пашкин капкан лису и выпрастывал её. Пашка остановился метрах в пятнадцати, выехав на лыжах из лесочка. Он не закричал, не заругался. Зло вскинулось в душе его,  и решение пришло внезапно. Подняв ружьё, почти не целясь, выстрелил охотнику в голову. И… попал. Тот копыхнулся и замер, повиснув в развилке замёрзшего тальника, а Пашка, как робот, быстро подъехав, стараясь не глядеть на голову, вытащил из-под него добычу, сунул в заплечный мешок, туда же положил капкан, повернулся и ушёл, не оглядываясь. Переезжая речушку, выбросил ружьё в полынью. Он чувствовал себя настолько правым, что сначала ни страх, ни угрызения совести его не мучили. Дома он вытряхнул лису и сжёг в растопленной матерью на ночь печи, пока она отсутствовала во дворе по делам и не видела этого. Несмотря на то, что взял зверя, считая своей принадлежностью, что-то странное происходило с его чувствами. Они не изменялись, оттого что отдалялось событие. Не хотелось думать о нём, не хотелось, чтобы было напоминание. Но что-то каменное встало внутри него и не уходило. Он гнал это от себя, стараясь забыться сном.
Но и в забытьи перед ним являлся всё тот же охотник. Он рылся в его сундучке, хватал и прятал деньги, рассовывая их по карманам, а Пашка, будто убеждая себя, что прав, снова и снова  стрелял в него. И тот снова, и снова  падал почему-то именно в развилку, оставаясь висеть в подрагивающем, как от страха, тальнике. А там, в отдалении, за ним, ближе к реке, мелькал кто-то Чёрный, без лица, но Пашка знал, что он смотрит одобрительно и усмехается. Потом Чёрный засмеялся громко его собственным голосом: « Кха-ха-ха, кхе-хе-хе, кха- хе - хе», заколебался, становясь шире и прозрачнее, и пропал. Даже в состоянии сна, Пашка сознавал, что положил начало своей новой жизни, что-то внутри  страдало и плакало, но ум искал и находил оправдание убийству. Один раз мелькнула мысль:
– А, может, он живой? Может, притворился. Если живой, то хорошо, чтобы не узнал его, Пашку.
И начинался другой сон, в котором охотник наставлял на него ружьё и стрелял. Тут  Четвёртый вскакивал на кровати. Было страшно.
              Утром к ним  пришёл  по делу дед Григорий, поболтал о том, о сём и, как всегда, пофилософствовал. Рассказал, что вчера его сосед Тимофей вёл по улице домой своего пьяного сынишку, а мальчишке каких-нибудь четырнадцать лет. Посетовал, что родители с детьми не справляются. И сделал заключение:
– В наше время  дети детские пакости делали – ну, в чужом огороде арбуз сташшут, ну, подсолнух обезглавят, подерутся. А пьянство – взрослый грех. Раньше дети до взрослых грехов не добирались – в голову им не приходило. А щас, что это такое? Вот и моя Тася говорит, что поп про апокалипсис рассказывал, что беззаконие да грехи возрастать будут в последние времена.
– Я в этом не понимаю, Григорий, – произнесла мать. – Библию пробовала читать – сложно для меня. А детей сами родители должны воспитывать. Да ведь и школа плохому не учит. Откуда они плохого набираются, Бог их знает.
Он отдал матери рубль, взятый в долг на днях и ушёл.
В голове у Пашки что-то запылало, загорелось. Ему показалось, что щёки вспыхнули внезапным огнём после слов старика о детских грехах. «Всякое новое поколение умнее старого, – упорствовал Паша. – И я по-своему жить буду. О грехах пусть попы да старики думают. Я никому не скажу. Никто не видел. А раз не видал, как говорит этот же деревенский Философ Григорий, то и совесть помалкивает».
               Так начался отсчёт преступлений Четвёртого, ведущих, как ему казалось, к достижению главных жизненных целей. На другой день он не пошёл в школу. Матери велел никому не говорить, что ходил на охоту, лучше, если она скажет, что он заболел. Она поняла, что ему стыдно за пропуск уроков и не выдала сына. Да и, правда, у него поднялась к утру температура от  бешеной тревоги, которую он с трудом  подавлял, настраивая себя на радость от того, что начавшийся снегопад  скрыл все следы. Но она существовала в нём,  как неизлечимая болезнь. Что это? Душа? Ему-то точно известно: нет никакой души. С этим надо было жить, и он будет жить!
           Он сидел и задумчиво смотрел в окно. Весь мир был выкрашен белой краской. Снег обрушивался беззвучной мягкой лавиной, уютно кутая землю, пряча от внимательных глаз безобразия, радуя сердца. Мать подошла к сыну, тоже выглянула в окно, выходящее на улицу:
         – Не насмотреться! Дарит же Господь людям красоту! И сколько её много, во всякое время года своя! – произнесла она мягко. И опять она, сославшись на Бога, не до кона понимала сказанное, а повторяла традиционное, как поговорку.
Но он не отозвался. Коснувшись рукой его волос, она отнесла его невнимание на счёт заворожившему его снегопаду и вздохнула легко, оттого что рядом с ней родной человек, чувствующий так же.
Охотника хватились через неделю. Его семья давно привыкла, что он отсутствует по нескольку суток, ночуя у знакомых в соседних деревнях. Стало ясно, что его, по адресам старых ночёвок  нет, и не было –  все встревожились. Искали несколько дней, но не нашли. Прошедшие снега сделали своё дело, так что, оказавшись в том самом месте, поисковики не заметили в образовавшемся сугробе фигуру человека.
Четвёртый переболел и, как ни в чём не бывало, через неделю пришёл в школу. После случившегося он стал на время загадочно-угрюм. Сидел по-прежнему в углу на последней парте, и никто лишний раз  к нему не подходил, боясь попасть на острый язычок.
Говорили, что у Пашки дома побывал милиционер из города. Но так как ружья у него не оказалось, чужого он не брал и к тому же болел – от него отстали. 
Только в мае обнаружили охотника. На него набрёл пасечник, искавший место для  вывозки своих ульев. Убийцу так и не нашли. Павел  перестал тогда ходить на охоту, мать не заметила исчезновения ружья, при опросе следователем дома её о нём и не спросили, удовлетворившись ответом Пашки, что никакого ружья в доме нет. что на охоту ходил с кем - нибудь, у кого оно было.
Выпускники школы готовились к экзаменам. Для села это всегда  большое событие. А как же? В нём результат огромных общих усилий, старт во взрослую жизнь. Молодыми надеждами переполнялся весь мир вокруг. И от этих надежд и ожиданий, казалось, выше поднималось и ярче светило солнце, громче звенели птичьи голоса. В самом воздухе разливалось непонятное трепетное волнение, и лопались на деревьях почки, выпуская на волю буйную зелень. Травы поднимались под ногами не по дням и по  часам, а неожиданно, по мановению волшебника, укрывая освободившуюся от снега землю. Людей радовали первые весенние невзрачные цветы – первоцветы. Ребятишки приносили их с окрестных лужаек, чтобы удивить учителей и мамочек. И те принимали эти скромные подарки весны, не обманывая ожиданий детей с неподдельным удивлением и благодарностью. Всех тянуло вверх и на волю. Ребятишки и молодёжь, бегавшие в горы на свидания с обновляющейся природой, обменивались вестями о происходящих в ней изменениях, загорали от весеннего солнца до черноты. Внутри и снаружи всего и всех совершалось преображение.
Экзамены Пашка сдавал успешно, демонстрируя при этом спокойствие. Четвёрки украсили аттестат более чем наполовину. Память не подводила. Естественные науки были изучены им основательно. Вот закон и мораль в курсе истории и обществоведенья вызывали сопротивление. На деле было всегда иначе, чем по правилам, предписанным ими. Видеть это и понимать помог ему гениальный непредсказуемый Чичиков. Как можно не восхищаться героем, сделавшим состояние из «мёртвых душ», обманувшем государство? Никто не додумался, а он...   Вот что значит прочитать внимательно Гоголя. Паша хотел бы разбираться, как любимый герой, в законах, посмеяться над  остальными, ничего не понимающими в хитром государственном устройстве. В нём продолжал формироваться индивидуалист, не доверяющий никому. Он чувствовал себя способным на одиночество в среде людей. После того январского события это нарастало в нём, невидимо для окружающих. Но , сдавая экзамен, он говорил то, что надо.
 Учиться дальше, сразу, после школы, Паша не пошёл, пообещав явившимся к ним с матерью братьям, что сначала, как Андрей, отслужит армию. После выпускного,  до августа, работал в совхозе разнорабочим, потом окончил курсы шоферов при  ДОСААФ (так называемое,  Добровольное Общество содействия армии, авиации и флоту). Осенью попал под призыв.


                Второй

Плохое  само собой получается
Деревенский философ Григорий

На два года все как будто забыли о Павле Свиридове. Ни учителя в школе, ни бывшие соклассники, ни другие деревенские жители не вели о нём разговоров. Семья? Так в деревне жила одна мать-пенсионерка. Она вращалась в узком кругу своих сверстниц и сверстников, ничего особенного не рассказывала о сыне, кроме того что ждёт и надеется дождаться. Всё, как у всех. Затратив столько усилий на своих детей, она не сомневалась, что дети у неё хорошие, потому что она их воспитывала в уважении к старшим, прививала трудолюбие. Ей даже в голову не приходило, что какие-то  воздействия могут слепить в любом из её детей нечто пагубное.
В разговоре с Философом как-то погордилась:
– А мне не стыдно людям в глаза смотреть. Четверо сынков выросло – по нынешним временам много! А сколько в них трудов вложено! Слава Богу, последний взрослеет, его в Германию-то отобрали, потому что понравился аттестат военкому. Когда я-то с ним на комиссию ездила, так он меня спрашивал, сколько мать воинов вырастила для страны, а я говорю: трое веннообязанных, вот последнего отдаю. Всё спросил, про каждого, был доволен.
– У нас с Тасей Вовка один и то гордимся. Твои четверо, конечно, немалых трудов стоили. Это плохое получается само собой.
               Односельчане тоже не догадывались, что ему, Павлу, будет уделено скоро так много общего внимания. А пока он  исполнял, как все,  долг перед Родиной и не где-нибудь, а за границей, в центре Европы.
Через полгода после его возвращения, летом и  осенью 1987 года, в районе произошла целая серия криминальных эпизодов. Поползли слухи о бесстыдных грабителях кладбищ, об ограблении ювелирного магазина в районном центре. Всё завершилось нераскрытым убийством крупного предпринимателя из сферы торговли в городе N и неизвестного на реке Берёзовке. 
Труп последнего нашли под мостом за деревней. В Берёзовое нагрянул целый наряд милиции, следователи, представители прокуратуры. Пашку арестовали. Вот тогда заговорили о нём, о его жизни, о службе в армии, всплывали и муссировались неизвестные или казавшиеся прежде незначительными события, выдвигались предположения. После обыска рассказывали, что у него дома нашли какие-то бланки с печатями сельской администрации. Об этом поведали понятые. И теперь все нераскрытые за последнее время преступления деревенская молва приписывала ему.  Заговорили, что труп под мостом – это его дружок и подельник, тот самый знакомый, со времён службы в армии, виденный многими. Николай Дерябов,  приехавший из Латвии, был застрелен из пистолета Макарова, обнаруженном у Пашки. Но, кроме него, передавали досужие разговоры, будто найдено в доме его матери другое оружие: автомат Калашникова и боевые гранаты. И что бедная мать ничего об этом не знала. Отныне она почти не появлялась на людях.
 Не за горами были  жестокие девяностые. Новое время. Развал державы. Экономический кризис. Страна и люди жили  предчувствиями бед, ощущениями застоя. Криминал расправлял крылышки. Но ещё не стал для общества привычным, удивлял и возмущал.
Не опередил ли наш герой время или само время поворотило его на кривую дорожку?


                Крепкий орешек
               

Совесть закопал - для жизни пропал.
Деревенский философ Григорий

Следователь по его делу был немолодой, опытный, видавший немало закоренелых и начинающих преступников. Пашка для него оказался неожиданно крепким орешком. Не вернул ничего из припрятанного, стоял на том, что подельник де его кинул и всё забрал. А куда дел, неизвестно.
Не всякий мог до конца держаться своей версии перед Щетниковым Андреем  Викторовичем. Умный, проницательный, он и в этом случае был уверен в успехе, чувствовал, что разгадка близка, надеялся, что преступник откроет самое важное для следствия, то, во имя чего они и совершали свои  "походы", не показываясь днём, действуя исключительно ночью, не привлекая в свою "группу" никого лишнего. Его тяжёлый скорпионий взгляд  и не у таких вытаскивал признания. Но эта дуэль не приближалась к развязке. Щетникову казалось, что это не он, а этот наглый, сероглазый парень изучает его, пробует на зуб, выворачивает совесть и самосознание, чтобы, вымотав, победить, сказать своё последнее весомое слово - приговор.
              Вот как произошла их последняя встреча  в  камере предварительного заключения.
 Напротив Четвёртого сидел  Щетников, как всегда уверенный в силе Закона. Ему было далеко за сорок. Голова полысела. Крепкое, поджарое тело даже в этой позе, казалось, всегда готово распрямиться, как сжатая пружина. Спокойствие было затаившимся,  наступательным внутри. Глаза прикрывали тяжёлые веки.  Но быстрые,  пронзительные взгляды, которые он изредка метал на подозреваемого, как бы набрасывались на собеседника вместе с вопросом. К этому  разговору он готовился тщательно. Держал в голове фразы для начала диалога. Какая из них сработает, он должен почувствовать в первый момент встречи.
  Арестованный, побледневший и осунувшийся за время заключения под стражу, не был ни подавлен, ни растерян. Всё так же спокойно и нагло смотрел перед собой, мимо следователя и  не сразу отводил глаза в сторону, если их взгляды встречались. Тому показалось, что единственно правильное – передать привет от матери, ведь перед ним почти ребёнок, а поза – просто бравада. Он начал так:
– Я виделся вчера с твоей матерью, Павел, Татьяной Иосифовной.– Он пробовал, в который раз, доброжелательный тон. – Она  просила передать тебе привет и вот это. Он положил перед ним пакет с вещами и едой, приготовленной руками матери.
– Спасибо. Я не очень нуждаюсь.
–Открой. Там сверху записка.
– Прочитаю потом. Спрашивайте: Вы же не за этим пришли?
Он брал инициативу в свои руки. Следователь перешёл к другому варианту.
– Да, вопросы у меня есть. Объясни-ка мне, если сможешь, ты ведь не работал после армии?
– Нет, не работал.
– А как же, ты говоришь, жил, не отягощая мать и братьев поборами, не беря у них денег?
– Своих денег хватало.
– Откуда? С каждого грабежа, а всего у вас пять эпизодов, вы имели определённые и немалые суммы, как установило следствие, которые, как ты говоришь, забирал и прятал твой дружок Николай Дерябов. На что же ты жил?
– Были доходы.
– Скажи, какие. А то это наводит на мысль, что далеко не все эпизоды ты признал. На вас  ещё кое - какая мелочь  приходится.
             Пашка усмехнулся. Хотел спросить: «Что же?», но промолчал, чувствовал, что чем больше молчит, тем труднее идёт разговор, и выстраивал эту преграду между собой и им, как крепостную стену от врага.
– Срок будет немалый, – продолжал Щетников. – За шесть месяцев пять доказанных эпизодов, каждый месяц по одному, а один месяц пустой.  Нелогично. Выпадает одно, самое крупное по сумме ущерба дело –  предполагаю : ограбление ювелирного  магазина в городе. Пожалуй, оно самое дерзкое, продуманное, с отключением сигнализации. А ведь Дерябов и занимался когда-то установкой таких систем в Латвии. Это точно подтверждённый, доказанный факт. Не может быть, чтобы он  не воспользовался этим умением. Помоги следствию – это шанс уменьшить себе срок.
– Моя вина – это моё, и у меня свой срок, но я ещё раз вам повторяю: не ходил на такое дело. Я не знаю, ставил ли он сигнализации, я не знаю, грабил ли он магазин. Я не видел. Вы при обыске много денег нашли у него на съемной квартире или у меня дома? Да, я участвовал в других кражах, но всеми деньгами не пользовался. Он был надо мной старший.
Говорил Павел отрывочно, избегая пространности всё из тех же соображений самозащиты.
– То-то ты этого старшего и пришил.– Щетников упёрся взглядом в его глаза.
– Пришил?– Пашка выдержал и не отвёл глаз, он даже как бы невольно привычно хохотнул и даже сел повольготнее, вытянув ноги. – Вы сами, как бандит, разговариваете. Я не собирался его убивать,  взял пистолет просто так, думал постреляем за деревней. А он  пьяный пришёл,  предложил мне 10 процентов от всего, хоть сразу,  дескать, тебе, чувак, хватит, мал ещё, угрожать начал, полез драться. Вы же видели этого гориллу. Что оставалось делать? Я защищался. И что мне его 10? Да и сколько этих денег было! Мелочь!– сказал и тут же пожалел о последнем, так явно раскрывавшем его лицо – преступника с немалыми аппетитами.
Следователь сделал вид, что поверил.
           Разговор опять ушёл по заданной Пашкой траектории. Никак нельзя было повернуть его в нужное  русло. Андрей Викторович сделал последнюю попытку:
– Но оружие ты же купил? Откуда автомат, гранаты? И зачем они тебе? За это уже статья полагается. А ты применил оружие. И, видимо, не первый раз. Так?
– Сам не знаю, зачем приобрёл. Просто интересно. У меня есть, а ни у кого нет. Да это всем иметь хочется, любому парню, который умеет обращаться с оружием, – увернулся опять от ясного ответа Четвёртый, как опытный игрок. Не мне вам рассказывать, сколько изымают сейчас незарегистрированного оружия?
– А на какие средства?
– Средства были. Из армии привёз. Я же в Германии служил. До армии накопил.
Следователь крякнул и ухмыльнулся, скрывая улыбку, вспомнил про тот самый ящик – сундучок. В нём была обнаружена тысяча рублей, так и не потраченных денег. Их изъяли, приобщили к делу. Для Пашки это было подкреплением его позиции: власти, готовые забрать последнее, достойны обмана. Вот они как действуют – забрали то, что накоплено с огромным трудом.
– Что ж ты за человек такой? Врешь и не краснеешь. И матери врал, что работаешь в городе, и деньги ей давал, а сам нигде не работал.
 – Это я вру?– Пашка понял его ухмылку и разозлился. – Нет. Это вы врёте. «Привет от матери. Передачка…  Понял я ваши приёмчики. Зря вы стараетесь… Не знаю я, ничего не знаю про деньги, про этого подлеца Дерябу, оказывается, всей правды тоже не знал. А работу найти попробуйте, – пошёл он в наступление, – полдеревни не работает летом, а зимой вся деревня на пенсии стариков живёт. Молодёжь на работу не очень берут. А кто работает, тому такие крохи платят. А вот скажите, – неожиданно  Пашка завершил тираду вопросами:
 – Можно, не нарушая законов, жить нормально сейчас? И будет ли у таких, как я, шанс выбиться в люди? Что для этого нужно? Знать и исполнять законы или знать и обходить их, или искать слабые места, как  Чичиков у Гоголя. Может, всем жить по второму варианту? Народ уже самолёты ворует, чтобы страну покинуть. Почему?
 – Верно, и по первому и по второму варианту живут, каждый свою дорожку на земле топчет, – ответил Щетников и добавил,  полушутя, полусерьёзно:
– Ишь ты, на классика сослался! Начитанный! – и добавил в раздумье, как бы про себя:
– Главное – момент поймать. В нужное время оказаться в нужном месте.
Это не адресовалось Павлу, это было сказано себе.
             Что за смысл он вкладывал в эту фразу? Бог весть. Но во времена перестройки и приватизации, или «прихватизации», как её называли в народе, она была актуальна, как никогда. Пашка обрадовался этой невольной, но откровенной оговорке.Это помогало снова уйти в сторону от намеченного следователем разговора:
– Я понимаю, что не там и не тогда родился. Вы, видимо, в таком же положении?
Не ответив, Щетников задал последний вопрос:
– А почему у тебя кликуха такая - Четвёртый? Вас что не двое было? Вот припаяем тебе организацию преступной группировки, за всё, твоё, не твоё, ответишь! – возвысил он голос.
– Да, нет. Это друг так назвал меня, начитавшись нумерологии. С детства прилипло, – смысла скрывать  это не было. – Он с радостью пояснил, почему «Четвёртый». Это увело  беседу ещё дальше от истины и помогло ему быть естественным.   
 Он-таки сбил следователя с толку. Разговор зашёл, как всегда, в тупик. Было бессмысленно напоминать о юности за решёткой, об упущенных возможностях. О каких возможностях? Ведь спросит тотчас, как делал не один раз, где работать, где жить, кому он нужен. Что ответить? На этот раз Щетников отказался от дальнейшей борьбы…
              Он доложил прокурору о неудаче. Оба были уверены, что не могли подельники, свершившие столько краж, не пользоваться деньгами. Не могли не иметь общего тайника. Но сроки заканчивались. Дело, в котором фигурировало только два преступника, не имело смысла продолжать расследовать. Их, действительно, было двое, и тратить столько времени им никто не позволит. К тому же и судью, и прокурора устраивала версия о глупом, попавшем в лапы матёрого преступника пареньке, которому и посочувствовать некоторые могли. Характер, правда, ужасный. Да что характер! В зоне обломается, обтешется, может, пожалеет о содеянном. А, может, и нет, – ведь он уже… убийца. А ещё застрял  вопрос: где эта парочка спрятала награбленное. Парень оказался крепким орешком. Совесть для него – та самая презираемая простота, что хуже воровства – а с этим убеждением не живут, как все. Ни угрозы, ни попытка войти в доверие, ничего не дали.
                Опрошенный в качестве свидетеля дед Григорий сделал вывод: «Кто совесть закопал – для жизни пропал». Ничего не сказал, когда его опрашивали, по живучему правилу: видеть не видел, слышать не слышал. Измучился старик, размышляя, как у Данилыча с Татьяной такой Четвёртый уродился.  "Скоро жизнь совсем перевернётся, не иначе", – решил он.
 


                Я  - Четвёртый!

Глупость проста, а бездушность пуста.
Деревенский философ Григорий

             Была зима, шли снега, укрывая мир чистотой и свежестью, которые  нужны были ему больше всего на свете. Хорошо было выйти из тёмной камеры в подвале, вдохнуть морозного воздуха и забыть про страшное, что творят люди. Но на этот раз Щетников не мог сразу забыть разговора с Четвёртым, шёл и прокручивал его в уме. Где произошёл сбой? Как удалось бандиту избежать признания? Всё  вспомнил: и молчаливую защиту, и уход, и передёргивание вопроса.
             А убийца, сидящий в одиночке, как всякий законченный рецидивист, после ухода следака думал:
– Вынес,  выдержал,  всё, что есть там, в тайниках, моим будет. Вот вам признание, вот вам мои денежки!
              Потом достал мамкину посылку и записочку: «Пашенька, не верю я никому. Если ты что сделал, сынок, по-глупости, сознайся. Честному человеку больше доверия. Не борись с большими людьми. Приветы тебе от братьев. У них у всех были обыски. Они тоже не верят, что ты сделал, что-то преступное. Чем мне тебе помочь? Подскажи, сынок?» Разорвал записку. Мать, она и есть мать. Маленький по жизни человек. Родила? Спасибо. А дальше он сам пойдёт, и не надо ему мешать. Его били при дознании, не оставив на лице следов, но он выстоял. Братья? Выдержали бы братья?  Они слабее, они живут малым, у них ещё те, советские представления о совести. Конечно, образование получить успели. А он – нет. Была к этому в нём зависть. Но он не хуже их, а лучше жить будет. Их образование даёт право работать и существовать – вряд ли кто-то из них сделает карьеру и разбогатеет. Уже идёт всесоюзный  распад в государстве, и они уже маются со своим образованием.
– Эх, мать, думал Пашка, хорошо, что ты не знаешь ничего. Я, только один я из всех вас, мягкотелых Свиридовых, такой. Я – Четвёртый! И вот уже для торжества моей гармонии я убрал с пути двоих. Первого – за малую, а второго – за большую выгоду. Туда им и дорога. Кто встанет на пути, туда же отправлю – за первым и вторым!
           Он перестал думать о матери, и ярко представил свои главные сокровища: увесистый мешочек с золотом, коробку с цацками из ювелирного магазина, деньги. Пусть лежат до поры там, где их никто не найдёт. Он дотерпит до своего часа.
            В ту ночь он опять видел сны.  Охотник забирал его лису, и он стрелял в него без промаха. Потом он заново прокручивал второй эпизод и второе убийство.  Тогда, убедившись, что последнее награбленное подельник принёс с собой, чтобы  унести  в тайник, пошёл за ним, щупая в кармане пистолет. Деряба доверял ему, считал несмышлёным и потому преданным и не способным напасть на того, кто назывался его другом. Это он придумал устроить тайники, на всякий случай. Думал, пофестивалит и явится назад, в Ригу, при деньгах, и всё у него будет: квартира, машина и средства вытащить младшего брата из тюрьмы. Тайников  было три –  «Подальше положишь – поближе возьмёшь». Места, глухие, но не слишком далёкие показал Пашка. Они располагались в стороне от часто посещаемой поймы реки, на горе, там, куда никто не забирался даже случайно.  Со стороны никто не догадается о кладах, настолько естественно  выглядели дикие, только для них приметные местечки.
Парень легко шёл на преступления, был не глуп, изворотлив и жаден до чёртиков.
        Но Деряба не знал, что Четвёртый  умел маскироваться и не показывать истинного лица до поры, до времени. Давно им владела тревога, предчувствие,  что Колька его кинет. А ещё мучило его, что надо делиться. Хотелось всё забрать себе. Если  выкрасть всё, догадается. Во сне он заново настраивал себя на убийство, совершал его и одновременно анализировал. Когда Колька пошёл  вперёд, он вытащил пистолет, – при движении тот  не услышал,  как он засунул за пазуху руку,  как взвёл курок. Выстрелил от волнения неудачно – промазал, ранил в голову, пуля лишь задела слегка, скользнув над ухом. Тот развернулся, и Пашка увидел два глаза – два выстрела. Подельник был удивлён и разозлился. Ещё миг, и он бы среагировал. Но Колька был пьян и от этого заторможен. Собственный страх заставил Пашку действовать быстро. Не раздумывая, он дважды выстрелил подельнику в грудь. И вдруг, подняв глаза, по наитию, за съёженной Колькиной фигурой, над тропой, увидел в  ночи громадный, колеблющийся силуэт  Чёрного, явившегося во время первого убийства и услышал тот смех: «Кха-ха-ха, кхе-хе-хе, кха –хе -хе». И зловещий его повтор, и затихание. Тупо и гулко забилось сердце. Показалось, что собственная его жизнь висит на волоске,  артерия на шее наполнилась и тоже стала биться, как пойманная птица в последние мгновения. Он сам как бы ослеп и оглох, как тогда наяву. "Нереального не бывает", – выговорил вслух с трудом. В  голове прояснилось –  услышал журчание реки, опомнился, оттащил труп под мост, обыскал, вытащил награбленное и бросил, не столкнув в воду. Как и наяву, таскать труп было противно. Хотелось побыстрее убежать оттуда. Он проснулся. Открыл глаза и, на самом деле, или ему показалось, от него метнулась страшная чёрная тень, похожая на человека, только гораздо больше по размеру. Это не могло, не имело права быть реальным. Пашку охватило ощущение холодного ужаса и одиночества. И чтобы преодолеть его, он произнёс вслух : « Я не верю в то, чего не может быть!»  Но что это такое всплывает в сознании? Что мучает его, рационалиста, трезво мыслящего человека? Что за  непризнаваемая и непостижимая тайна живёт внутри. Второе заклинание помогло. Он успокоился и наяву стал анализировать, как попался.
                Если бы он был чуточку осмотрительнее. Если бы выбросил пистолет. И ещё одна ошибка – их видели вместе несколько раз в деревне, хотя жил Деряба в городе – снимал «квартиру с женщиной или женщину с квартирой», как  он похвастал. Они даже на танцы заглядывали пару раз. И, когда опознали Дерябу, то указали на него, на Пашку, как на знакомого. Догадливые «лягавые» быстро отреагировали, и при обыске обнаружили у него столько улик, что ничего нельзя было сделать!
               Насколько первый раз было легче пережить всё дома. Тогда ни о чём не догадывавшаяся, слабая мать казалась защитой. Тогда он был почти мальчишкой. Теперь защиты не было. Но он ещё молод, а такое богатство стоит того, чтобы потерпеть. Он снова забылся сном,  ему мерещилось, как он перебирает сокровища, и эти видения он удерживал долго, наслаждаясь ими и черпая в них силы для дальнейшей борьбы. За все усилия  жизнь наградит его по заслугам. Не медалями, а деньгам, денежками и драгоценностями, без которых клад не клад и богатство не богатство. Только волшебный блеск золота и бриллиантов рассеет тьму  и наполнит сердце радостью обладания.
После закрытого суда над Пашкой, который состоялся в декабре 1988 года, в самом деле, прекратились грабежи на кладбищах. Обыватели так и решили, что это точно был он и его подельник. Но  это были дела других рук –  разоблачили целую группу мародёров разного возраста, квалифицировавшихся на ограблении богатых захоронений…
Пашке дали восемь лет, и отсидел он их от звонка до звонка. Знающие люди говорили, что дело в убийстве. С удовлетворением передавалось теперь из уст в уста, что могил он не грабил.  Как можно! Хотя, с другой стороны, тот - то, второй, был постарше, поопытней, он - то, поди, несмышлёного и втянул во все тяжкие. Для деревенских свой и есть свой – его жальче. А всего жальче мать. Татьяне-то каково?
              Четвёртому шёл двадцать второй год. Он лучше всех знал, почему пошёл на разбойные и  кровавые дела. Он стал владеть всем в ту  роковую ночь. Последние деньги  утащил в  тайник, приготовленный в глухом недоступном месте, а  коробку с побрякушками из ювелирного магазина в другое , где лежало золото, которое они выкрали у незаконно мывших его в Берёзовке золотодобытчиков.


                Какая у жадного душа?


Свою душу чужой  не заменишь.
Деревенский философ Григорий


            Около года Пашка просидел в одиночке. За примерное поведение его  перевели на общий режим.
            На зоне он был хитёр, лоялен, законопослушен, держась поближе к «буграм», умело находил покровителей, не прогибаясь, но подражая их манерам поведения. Выучился говорить по фене, матерно выражаться хриплым голосом. Научился варить чифир и курить. Но, сберегая здоровье, старался не привыкать слишком. А ещё овладел строительными навыками: штукатурить, малярничать, даже стены кирпичные класть. Руководил бригадой на строительстве не одного объекта. Одним  из самых интересных для него  была усадьба начальника тюрьмы. Строили лучше, «чем для народа», так говорили между собой. В доме оборудовали сейф. Вот это коробочка! Вот у кого денег куры не клюют. Сейф устанавливали не они, а специальная группа, просто Пашка видел, когда эту штуку с особыми замками привезли и выгружали из машины, и заметил, куда понесли, а когда не увидел его в той комнате, то догадался, что она надёжно закамуфлирована. Когда-нибудь и у него  будет такой же настоящий сейф, набитый деньгами.
            Начальник обеспечивал простой, но сытной едой, даже угощал хорошими сигаретами. За лето и осень  возвели двухэтажный дом, гаражи, соорудили крепостную ограду, установили ворота на электронике, оборудовали сауну, бассейн и другие мелочи. Людьми управлять он там научился, понял, что когда человеку некуда деваться, он будет подчиняться и делать, что скажут и сколько потребуется. Там дух его укрепился в ненависти и презрении к людям.
Там он научился стоять за себя перед самой грубой волей, черпая силу в мечте о ждущем его  богатстве.
            Четвёртый был хорошо информирован о том, что происходит в стране. Читал доступные газеты и журналы, смотрел телевизор. Новенькие с воли приносили такие рассказы! Развал державы без войны – это вам не забава, это  тяжёлый  процесс для страны, для народа, где  мифическое выдавалось за реальное. Он больше и больше укреплялся в мыслях, что жить надо для себя, что большие деньги оградят от больших проблем. Только деньги! Растащиловка скоро закончится – аппетиты у элиты, которая учит, что деньги надо не зарабатывать, а делать, будут удовлетворены. Богатством она вознесётся над «быдлом», которому придётся утешаться тем, что «бедность не порок», что «не в деньгах счастье», что «большие деньги – большие проблемы». Как будто без денег проблем нет!
              Пашка пришёл к выводу, что хитрым и наглым лучше живётся на белом свете. Вон начальник тюрьмы, Дмитрий Игоревич, как пользуется своим служебным положением. Семье создал барские условия, используя дармовую рабочую силу и обогащаясь всеми подворачивающимися способами. Живёт и в ус не дует. Всё, что захочет, у него есть. Лицо  носит такое непроницаемое. Глаза – холодные. Губы – сжатые. Ощущает ли он себя счастливым, не прочтёшь. А зависть чужую так и ловит, явно подпитывается  ею. Одни боятся,  другие завидуют, и ни перед кем он шапку не ломает и не перед кем не заискивает. И не надо ему унижаться, и не надо тяжело работать. Если говорят, что «золото – сам дьявол», то сдаётся Пашке, что начальник оседлал самого дьявола. Вот кто не хуже Чичикова изучил жизнь и умеет в ней плавать. О чём думает и мечтает? Это ему зачем? У него всё хорошо! А на душе? На душе у него, наверное, тоже замечательно.
Поменялся бы с ним наш герой душами? Нет, и пробовать не будет, потому что свою любимую считает лучшей – жалко же.               
 Однажды Пашка  пошутит:
– У меня душа зелёная. Зелёный – цвет самой жизни. Тем более что зелёными, то есть долларами, сейчас копить надёжнее всего! И пусть!
                Пусть, как сказал он сам, так и будет. Зелёный вызывает недоверие. А это то самое отношение мира к жадным и жадного к миру, которое существует реально.
                Тем, кто постигнет всю глубину такой души, вероятнее всего, представится  неестественный цвет как составляющее самой бездуховности, потому что в действительности нет у неё  никакого наполнения и нет для неё красок.


               

                В новом обличье

Самое страшное, когда душа молчит.
Деревенский философ Григорий


             В 1996 году Павел Свиридов отсидел положенный срок. Он возвращался домой накануне Нового Года. Доехав на поезде до районного центра, прошарился  до вечера. Городишко N был охвачен предпраздничной суетой. Несмотря на морозец, на рынке толпился народ, скупая всякую всячину. Кто искал рыбу, кто мясо и колбасу,  хватали ёлки всех мастей, гирлянды, игрушки. Раскупались сувениры и другой залежалый товар, который вдруг стал пользоваться спросом. Снег на рынках и вокруг притоптали в катки  – ходили по ним, не отрывая ног. Пашку удивило изобилие магазинов и рынков, изобилие товаров, разнообразие продуктов, особенно наличие всевозможных фруктов зимой. Когда пришедшие с воли на зону рассказывали, что теперь, если деньги есть, то всё-всё  купишь, чего только душенька пожелает, не очень верил, а теперь увидел своими глазами. Уже не спекулянты, а челночники были героями дня. Китайские товары, пусть не самого лучшего качества, повсюду –  по дешёвке бери, не скупись. Он не выдержал и купил два килограмма мандаринов и килограмм апельсинов. Набрёл на видеосалон и посмотрел боевик. Вечером, пошёл на последний автобус, проходящий мимо деревни, и оказался дома по темну. Подошёл к калитке. Что-то дрогнуло в груди  – родные пенаты, скромный родительский дом. Мать не сразу узнала его по голосу, хотя ждала в любую минуту:
– Кто там?
– Это я, Паша, – ответил хриплым от долгого молчания голосом.
Сразу запричитала, открыла дверь, приникла к груди, гладила по рукавам, не доставая выше, без конца повторяла:
– Ну, слава Богу! Ну, слава Богу! Сынок приехал. Не зря сердце волновалось. Ждала я тебя со дня на день. Ждала и дождалась. Припала к груди. Плакала. Сердце так колотилось в её сухонькой груди, что его биение ощутил и  Пашка.
Почему-то ему это было неприятно, будто внутрь тела посмотрел. А она не знала, куда посадить, чем угостить. Говорила, что приходило в голову, без конца повторяя:
– Ну, вот ты и дома.
– Всё мать, позади! Всё будет по-другому!– высвободился он из её объятий.
Она восприняла его возвращение, как точку всего плохого, что было в его судьбе.
Ни упрёка, ни напоминания она ему никогда не сделает. Ведь его боль – это её боль.
             Пашка был свободен. По селу прошёл и затих слух об этом событии.
 А спустя всего полгода Четвёртый предстал в неожиданном для всех обличье предпринимателя. Народ задавался вопросами:
– Откуда у него взялись средства на покупку магазина, БМВ, а ещё и квартиры в городе?
          Говорили, что, вернувшись из мест, не столь отдалённых, он оказался под покровительством важного чиновника, бывшего работника правоохранительных органов, а в настоящее время депутата Мажилиса Парламента. Авторитет этого человека  был настолько высок, что никто не рискнул бы ставить палки в колёса любому, кому он покровительствовал. Сам он рассказывал об одном генерале МВД, которому был обязан благополучием в тюрьме. Четвёртый  попал «в нужное время, в нужное место». Он смел теперь сказать вслед за успешными  предпринимателями, настоящими хозяевами жизни: «Кто не рискует, тот не пьёт шампанское». Народившаяся мораль гласила: рисковать, чтобы выиграть, рисковать ради главной цели – наживы – нормально. Наступило время для него, для осуществления его планов.
Всё присвоенное легализовано, всё приватизировано, государственная и всенародная собственность отдано частным предпринимателям, иностранным компаниям. Ещё остались обделённые предприимчивые, не всем досталось. Разгулялся криминал, регулируя отношения между «счастливыми», кому досталось много, проверяя их снова и снова на прочность, и обиженными, кому досталось мало или ничего.
 – Вот оно, –  брат на брата, сын на отца! Дожили! Никакой Бог этого поганства не вынесет. Грабежи, развращённость, потребительская вседозволенность!
                Пашка слушал, посмеивался, разъяснял, если кто обращался с вопросом, как он оценивает происходящее:
 – Все хотят сразу и задаром. Почему у одного есть, а у другого нет?
 –  А ты не такой? Такой же!
 Он посмеивался по-прежнему:
 – Кха- ха- ха,  кхе – х е- хе, кха – хе -хе , – щурил наглые  глаза и ораторствовал, не скрывая своего видения мира и человека, которые, так он считал, наконец -то совпали по правде – (Вот плоды советского просвещения – каждый был знатоком в области политики и каждый был причастен к ней, хотя бы на словах):
              –  Советское время прошло через репрессии, жестокость и добралось было до демократии. А наше время ещё  не прошло семь кругов ада, чтобы блистать гуманизмом. Вот когда пройдёт, тоже демократия будет. Но интересное время. Жить не скучно, а здорово. И цитировал Сталина: « Жить стало лучше, жить стало веселее!» Раньше ниже лица не смотрели, а теперь выше попы ничего не видим. Как говорят, порок возвеличен, а нравственность низложена. Все, кто выше, кто ниже чином, все хотят одного – жить богато, ни от кого  не  зависеть. Скрывать  нечего: я тоже такой. Я теперь точно знаю, чего хочу. Того же, что и все – хорошей, сытой жизни, не такой, как у отца и братьев, которые и без зарплаты и без работы насиделись. Теперь один торгует, другой уехал из страны, третий в охранники подался.
Он  встретился с ними, поговорили, наказали по-свойски:
– Смотри, Пашка, сможешь – живи лучше нас? Только не безобразничай.
– Знаю, что смогу лучше. – А про себя подумал:
–Знаю, что для этого нужно: не надо скрывать за лживой моралью, какое хорошее человечество. Оно не хочет держать свои желания, пороки и страсти в узде. Страсть – это и есть главный интерес. Пускай гуляет народ! Пускай делает, что хочет. И я буду, буду богатым! Наконец-то, моя страсть будет удовлетворена.
           Высокий, сухощавый, подтянутый. Он привлекал внимание  внешностью и странно дерзкими речами. Не всякий о таком говорил.
            Крайне резкие его суждения несли в себе трудно отрицаемую правду, и многим его было интересно слушать. Он стал общительнее, но далеко не так откровенен, как думалось некоторым. Учителей не сторонился. Он вдруг почувствовал как бы победу над той идеологией, которую они насаждали ему в школе.
– Кончились советские сказки. Настала настоящая жизнь! – говорил почти каждому и радовался, что почти никто не возражал ему. Только историк Олег Борисович вступил в спор:
– Нет, Паша, у исторических процессов нет ошибок. Ошибки у людей, у тех же политиков, бывают. А эпохи своё большое значение всегда имеют. Только нам оно открывается спустя время.
  " Тоже умничает, " – подумал Паха.      
 Он начал осуществлять мечту – занялся торговлей.
Одному только Тимуру, который ворочал крупными делами в бизнесе, он чуть-чуть приоткрыл завесу тайны над своей судьбой настолько, насколько посчитал возможным, поделившись, что пережил в зоне и даже то,  как случайно стал соучастником воровских дел в армии за границей. Из того прошлого тогда и явился к нему лейтенант в отставке Колька Дерябов. Они вместе перегоняли «Уазы» в Польшу по распоряжению высоких чинов. А куда они шли дальше, не их дело. Колька был в курсе, он и разъяснил Пашке, что к чему. Крупные воры и с ними делились ворованным. Только тогда они были «последними шестёрками». Но это и спасло их, когда лавочку прикрыли. Зато  теперь, когда он знает породу человеческую любого ранга и достоинства, ни перед кем не спасует.
 – Я ещё доберусь до своего назначения. Помнишь, я – Четвёртый! Я такую школу, такие университеты там прошёл. Я теперь знаю, где консультироваться и где получить помощь. Разве не ради богатства все живут, не ради денег? Он засмеялся тем самым, знакомым Тимуру смехом, который ему был безразличен. А ты как?
– По первой профессии – строитель, архитектор.
Тимур отнёс смех к привычке, выработанной в зоне, к самозащите перед теми, другими.
 – Когда развал пошёл,– продолжил он, –  окончил ещё юридический факультет, тебя вспомнил, посмотрел на жизнь открытыми глазами и увидел, что законы надо знать, чтобы бизнесом заниматься. Тут в строительстве такая белиберда пошла, что работу не найти, занялся ремонтом квартир. А теперь у меня крупная строительная фирма, свой кирпичный завод, в своё время я его арендовал, а потом приватизировал, теперь восстановил, хочу ещё керамикой заняться по-крупному, на широкую ногу. Сейчас это модно и актуально, спрос растёт. Народ хочет жить красиво. Забегай. Если, что надо, помогу. Да извини, что ни разу к тебе не приехал – не был уверен, хочешь ли ты со мной встречи. Если помощь потребуется, обращайся. Могу реально помочь.
– Да нет! Пока не надо.
– Но дружить-то будем? Давай снова дружить.
– Там увидим, – уклончиво ответил Павел.
Попрощавшись,  думал с завистью:
– Два института он окончил. Может, я тоже бы окончил, да не в том месте оказался. Дружбу предлагает. Дружба дружбой, а… . Нет, разные у нас пути.
Уверенный, спокойный,  бывший соклассник смотрел на мир  через другие очки. Про себя Павел подумал, что он мало изменился с тех пор, разве стал более мужественным внешне. Да, у него не было за плечами такой школы, как у Четвёртого.
И Пашка вспомнил развилку тальника, в которой висел застреленный им охотник. На мгновение показалось, что это он навсегда застрял в той развилке, что ему самому не выбраться из неё никогда.  И не было ни внешних, ни внутренних сил выбраться оттуда. У него ничего не было, кроме страстного все поглощающего желания  копить. Об остальном  душа молчала.



 Крышеватели

К своей цели - хоть на пузе
И снова дед Григорий.

                Пути в бизнес Пашка искал, опираясь на покровителей. Они подсказали, где обменять извлечённые  сокровища на деньги, какие оформить документы, помогли с лицензией. Те деньги, что были награблены, пропали. Проведённая денежная реформа превратила их в прах. Когда Пашка добрался до  пещерки, открыл тайник и взял их в руки, то готов был завыть, как родственник по умершему. Ему показалось, что мир померк вокруг. Это был для него почти непереносимый удар. Столько из-за них пережил! За что? Навалилось бессилие. А когда сознание вернулось, он пошёл к Берёзовке и хотел спустить деньги, как были  связанными, в воду, где глубже. Пусть растворятся, сгинут, но так, чтобы ни одна рука не коснулась их. Но помня, что лучше приоткрыть тайну покровителям,  оставил их в тайнике, переместив из другого  сюда же часть золота. Остальное золото и часть ювелирных украшений забрал, чтобы пустить в дело. На  почти пустой тайник он и навёл позже своих покровителей. Посыльный от того самого "генерала", присутствовал лично.
                Четвёртому помогли «законно» открыть своё предприятие, отхватив  куш от припрятанных  золотых запасов, с сожалением подержали увесистую укладку пропавших денег – они уже ничего не стоили. Четвёртый понимал, что, хоть и время его, да не он у руля – он в самом начале ожидаемого триумфального успеха и от помощи не отказывался. Тем более, что его советчики - крышеватели просто так не отстанут и ещё долго будут сосать от прибыли.
                На поводок его ещё в зоне взяли. Бывший адвокат, зараза, держал его в голове все восемь лет и хотел разбогатеть за его счёт.  Всё ему было  известно про Четвёртого. Добиваясь признания,  его били и  тогда он  пообещал, что как только выйдет на волю, попытается найти тайник Дерябы. Тогда и выразит свою «благодарность» полновесно, а пока не может объяснить, где подельник спрятал сокровища, но догадывается. Он навёл  их сначала на взятый ими схорон золотодобытчиков. Те, действительно, убедились, что в указанном месте был тайник, но он был пуст. Ограбленные тогда Четвёртым и Колькой,  стали осторожнее или свернули дело. Времена-то поменялись. Несколько операций силовиков заставили полностью прекратить незаконную золотодобычу.
                До настоящего бизнеса, приносящего плоды, ещё надо было добраться. Сначала ринулся в торговлю. Изучил потребительский спрос, открыл круглосуточный вино-водочный магазин. Думал:
– Вот оно золотое дно бизнеса, черпай успевай. Палёнкой торговал – попался. Через два года закрыли его водочный бизнес за махинации. Крышеватели от тюрьмы спасли. Последним золотом отмазывался и в который раз убедился, что все живут ради наживы. Высокопоставленные, властные, так же жадны, как внизу застрявшие мечтатели – все одного хотят. Нет другого пути – надо стать богатым. «К своей цели – хоть на пузе!» – вспоминал он слова деда Григория, сказанные в адрес жадюги-прихлебателя. И поползёт и доползёт. Надо только осмотреться и приспособиться! Не получилось одно, надо браться за второе.
               

               
                Свой бизнес

Кто вертится, Тот и Есть.
Деревенский философ Григорий

                Второе, что привлекло внимание Павла Свиридова, – бензозаправки. Льётся бензинчик, а денежки капают и капают на счета. В городе эта сфера предпринимательства была в самом начале развития. Осенью 1999 года у него появилась своя бензозаправка. Он купил готовую, построенную недавно в складчину семейно, что и стало причиной ссоры и продажи. Началась бурная деятельность по созданию своего бизнес-пространства Четвёртым. Купил бензовоз, нанял хорошего бухгалтера. Контролировал всё сам, буквально ночевал на заправке. «Кто вертится – Тот и Есть!» – говорил он. Эта сентенция деда Григория очень нравилась ему в этот период. Его окружение жило по этому правилу. И не беда, что Философ свой вывод адресовал труженикам, не умеющим жить лёжа на боку. И к самому старику это относилось в полной мере. Идёт дед по деревне и пока из конца в конец пересечёт её то тут, то там подсобит односельчанам. За то и встречали приветливо. У Четвёртого эти слова наполнились другим содержанием.
             Вот ведь язык! Что говорим, что слышим – это не всегда то, как понимаем.
             От первого конкурента, который хотел пристроиться рядом с ним, ближе к выезду, в удобном и выгодном месте, крышеватели спасли его самым обычным способом. Только что возведённая заправка была взорвана в ночь перед приёмкой её комиссией, а Павел Иванович оказался ни при чём.
        Года через три с другой стороны,  метрах в двухстах, выросла ещё одна заправка, владела которой женщина. Опять конкуренция. Одни чиновники этому покровительствуют, другие – другому. Успевай отмахиваться. "Не могли уж оградить крышеватели чёртовы – только бы урвать!" - сердился Павел. Но крышеватели уже не смели действовать по-старому. Нивелированное глобалистами государство начинало приходить в себя.
         Она, владелица мешающей заправки, была старше его на девять лет. Узнал, что одинокая, что владеет не только заправкой, но и крупным продуктовым магазином. Узнал, что мужа убили два года назад в криминальных разборках. Уступив половину бизнеса, сохранила магазин, а заправку – мечту мужа – открывала в память о нём.
         Собой крепкая, характером твёрдая, в глазах то чертенята бесятся: «Попробуй, овладей!», то искры сыплются – сожжёт, не задумываясь. Шевелюра, как пожар, рыжая, коготки острые, крашеные, фигурой ладная. Понятно, что не дура. 
          С бабой конкурировать? Или  другой способ попробовать? Подъехал к ней раз, другой, на конференции предпринимателей подсел. О своём прошлом не рассказывал, да и Людмила, то есть Люся, как звали её в близком окружении, не совсем откровенничала.  Ухаживает мужик, ну, и пусть ухаживает. Видный такой, одет всегда с иголочки, как у нас говорят. Предпочитает дорогие костюмы, рубашки, модные курточки, головные уборы. И всё, чем он пользуется, самого лучшего качества: часы, галстуки и перчатки, барсетка и ноутбук. Он благоухал дорогим парфюмом. И  в этом никогда не изменял себе – с детства привитая аккуратность сказалась и соединилась с возможностями.
           Вскоре он её в ресторан пригласил один раз, второй – легче дело пошло. Стала Людмила сильно задумываться. А что? Не голодранец какой, не замухрышка, видный, сдержанный, весёлый, остроумный – всё политику на анекдоты переводит. На совещании или на конференции наклонится и начинает хитрым своим голосом с особенным смешком сыпать их один за другим:
 – Встретились коммунист и демократ. – Ну, что, спрашивает коммунист, – Построили вы лучшее общество? – Нет.– А почему? – Потому что с вас пример берём. Помните, как пели: « Весь мир насилья мы разрушим… Вот и мы, пока разрушим…»
А то вдруг спрашивает:
– А вы знаете, что разборки у политиков на том свете  тоже бывают? И продолжает: « Встретились там Ленин и Сталин. Ленин на правах старшего спрашивает:
– Что это Вы, батенька, натвойили там? Зачем культ личности йазвели?
– После разгула вашей революции выхода не было.  А как от моего культа культура и наука поднялись!
– Пожалуй, вы пйавы. Не стало культа – кйиминал попёй».
Или ещё один. Как он их только запоминает?
– " Ленин – Дзержинскому:
– Ну, давайте по маленькой. И в условиях стйожайшей конспийации, чтоб Надежда Константиновна не увидела".
             Люся смеялась и грозила пальчиком:
– Хулиган великовозрастный!– она по-женски заигрывала с ним.
            Но заглянула как-то в самую глубину его  глаз, и там, на дне, увидела зверя в засаде. У неё даже сердце оборвалось. Кто его знает, какой он. Слухи разные ходят. Не поберечься ли?
Было у него ещё одно редкое положительное качество – не пьёт, а так чуть-чуть пригубит и поставит. Не курит. За юбками как попало не волочится. Решила, что, может, и выйдет за него замуж гражданским браком. Но оба в сближении не спешили. Поняла, что чрезмерно жаден, когда наотрез отказался от предложения съездить на отдых за границу –  хотел  вложить деньги в открытие ещё одной заправки.  От ворот поворот сделать не успела, и дело было совсем не в нём, не в его жадности и не в её осмотрительности.


                Кто, где

У иных  на сердце не остаётся никакого следа.
Деревенский философ Григорий


          Была весна – утро года. С её приходом всё интенсивнее менялась жизнь.  В Казахстане стали широко отмечать  Наурыз, древний мусульманский праздник в день весеннего равноденствия,  по-русски – «Новый Год». Перемены воспринимали по-разному. Одни говорили, что это хорошо, другим казалось движением назад, в прошлое. Но если весну мы называем утром года, то она и есть начало всего – пора обрабатывать землю, сеять хлеб и садить овощи, планировать, как приготовить запасы на следующую долгую зиму. Весна пробуждает в сердцах любовь, в умах – мечты. Только у неё есть волшебное свойство –  зримо обновлять  лицо нашего  прекрасного древнего мира и давать новые силы всему живому. И почему бы не отметить это начало! Праздник стал общим для всех народов, живущих в Казахстане.
          Тимур и Павел встретились на конференции предпринимателей перед Наурызом.  В перерыве, во время обеда, Тимур подошёл к бывшему товарищу:
– Гора с горой не сходятся, а человек с человеком сойдутся, – заговорил приветливо и громко.
Обнял. Павел вынужден был ответить на объятие и поддержать разговор:
– Здравствуй, Тимка. Да, человек с человеком обязательно сойдутся. Похоже, что из наших бывших соклассников только мы с тобой здесь. Четвёртый неожиданно для себя назвал Тимура детским именем. От этого обоим стало проще.
– Класс-то, ты помнишь?  Каким был наш класс? Совсем небольшим. Сельская школа. Но если хочешь, я тебе расскажу, кто  где?  Про всех знаю.
Павел неподдельно впервые заинтересовался, как устроились в жизни одноклассники. Он не встречался с ними и не хотел видеться – ни к чему. Сразу, после возвращения из тюрьмы, он больше жил в городе, а, приезжая изредка к матери, не искал ни с кем встреч.
– Ну, вот, – продолжил Тимур, – из девушек две в районе: Вика учительствует в городе, преподаёт английский,  Наталья в городской больничке медсестрой, у обеих  дети. Алия высоко взлетела, живёт и трудится в Астане, в крупном банке работает, Баян здесь, в городе. Не встречал? Ох, уж эта Баян. Классный стилист-парикмахер! Она приобрела профессию летом перед выпускным классом, потом участвовала в конкурсах, ещё где-то училась. У неё свой  салон. С мужем разошлась, а всё такая же оптимистка. Сына растит.
– Я тут встретил Свету недавно, но не подошёл, – признался Паша.– Как у неё фамилия была, никак вспомнить не могу. Она ведь училась только последний год с нами. Ты в курсе, что у неё?
– У неё трагическая история. Вышла замуж за крупного бизнесмена. Из Смирновой превратилась в Кротову. Жили в Алматы, – произнёс название бывшей столицы на новый манер – лингвисты нашли, что прежнее, «Алма – Ата» содержит ошибки, связанные с особенностями казахского языка. – Муж её как-то пристрастился к  игре в казино. Проиграл всё дочиста, оставил семью без средств. А сам, представляешь, не пережил, сбросился с балкона 7 этажа, и разбился насмерть.
– Да, всё потерять – это трагедия. Я бы тоже не пережил, – вырвалось у Пашки.
– Брось. Ты расчётливый и бережливый человек. До такого не дойдёшь. Но я, знаешь, помог ей немного, когда вернулась в район, на работу взял, мне бухгалтер нужен был.
– А я анекдот вспомнил. Если хочешь разориться, то  есть три способа...
– Знаю, знаю, подхвати Тимур, – Как это? Самый приятный – женщины, самый быстрый – казино (Тут как раз второй), самый надёжный – сельское хозяйство.
– Вот поэтому почти никто из одноклассников в селе не остался?
– Ты прав, мало кто в селе осел. Иван, помнишь сына биологини нашей, Лидии Васильевны – военную академию закончил, высокий чины наращивает, карьеру делает. Мальчишки из нашего класса по-крестьянски жить не захотели. После армии кто в охране в городе, кто сверхсрочником в армии остался. Двое в деревне.
– Я им не завидую.
– Да не жалуются. Свои КХ (крестянские хозяйства) открыли.
– Вот как. Значит, не мы одни приспособились.
– Да. Хочешь жить – умей вертеться – теперь все знают, что это такое. Хуже всего получилось у Васьки, попал в дурную компанию, занимался грабежами с этими отморозками, а когда подломили киоск, он всё на себя взял, один за всех сел.
– Дурак! – вырвалось у Пашки, – Тех, кто характера не имеет, скорее всего ломают, и здесь, и там.
И задал наплывший вопрос об отце Тимура:
– А как в этом новом мире чувствует себя твой отец, Набьюла Бидахметович?
– Отцам нашим труднее, чем нам привыкнуть к новым порядкам, особенно тем, кто служил той идее честно, был уверен в её незыблемости. Болеет мой аке, и телом – от возраста, и душой болеет. Но сейчас говорит, что главное – мир сохранился. А вот авторитет человека труда упал. Меня воспитывает быть человечным, не только о прибыли думать, но и о людях. Больше всего радуется, когда я благотворительностью занимаюсь. Но я-то считаю, что благотворительность не выход, совсем другие пути нужны. Но это долгий разговор.
– А я так считаю, – отозвался Павел, – плачу положенные налоги, а остальная прибыль – моя, пусть к ней никто ручонки не протягивает.
– Понимаешь, это тоже неверно. Если ты сильный, умный, впереди всех, бери долю ответственности за свой народ – ты же часть его. Это, как в семье.
– Ну, ты тоже, как видно, одной ногой в коммунизме остался, воспитанник комсомола. Бывай. Попрощался коротким жестом, подняв сжатую в кулак руку, и, отвернувшись, не услышал ответа Тимура:
 – Не так просто прошлое из себя выжать. Конечно, я тоже был комсомольцем.
              Перерыв закончился. Все пошли в зал. И они расстались снова надолго. Встречи искать им было незачем. Обоим это было понятно. Но пожалел об этом только один Тимур.
        А в Пашке разговор оживил один давний эпизод на выпускном вечере. Ещё во время экзаменов он понял, что к нему неравнодушна Света, Светлана Смирнова. Но это не подвигало их ни на какое сближение. А во время вечера, когда столкнулись на лестнице, девушка вдруг остановилась, глянула ему прямо в глаза,  и он задержался. Что делать с этими мгновеньями? Или они уйдут в лету или дадут толчок новому развитию  судеб. Это было такое мгновение.
Света стояла не дыша. Её волнение передалось и ему. Но он справился первым. «Куда летишь ты, Светлячок? (Так звали её в классе)?» – « На свет, на музыку, на встречу», – нашлась Света, взглянула ещё раз и пробежала мимо. А потом весь вечер танцевала и с подругами, и с парнями из класса, и с учителями, но к нему ни разу не подошла и больше даже не взглянула. Наутро Пашка зачем-то узнавал, кто кого провожал и с удовлетворением выяснил, что Света ушла домой одна. Мгновение кончилось, но осталось сокровенным и тёплым комочком где-то в груди. Пашка и сейчас испытал  приятную грусть. Что-то непривычное шевельнулось в его опустошающейся душе. Уж не романтизм ли? Так бывает – все мы люди. С удивлением он ощутил в себе это чувство, но ненадолго – рационализм опять взял верх. Последний мираж растаял.



                Эмблема или Герб


По любимым вещам владельца узнаешь поднаготную.
Деревенский философ Григорий

     В 2004 году  Четвёртый открыл ещё одну заправку в северной части города. Чем не молодец! Теперь у него три заправки в городе. И на фасаде у всех он разместил, наконец свою эмблему из металла – четвёрка, как пирамидка с гранями, окруженная не то лавровым, не то ещё каким-то венком. Те линии, что перекрещиваются под прямым углом, похожи на православный крест. Это его эмблема и герб, и талисман. Рассказывая о значении, он поясняет, что его преследовало число четыре. Про себя держал в уме не только то, что он четвёртый сын, родившийся 4 апреля 1966 года, но и что отсидел два раза по четыре.  Крест – символ космического равновесия, символ пересечения отрицаемого им духа и материи, а всё вместе –  знак гармонии мира. Как он мог признавать символ, не признавая объективности духовного,  объяснялось просто – он считал себя центром гармонии, властелином судьбы.
           У многих, кто натыкался взглядом на эту эмблему, возникало неприятие. Никто не усмотрел в этом соединении линий ни надежды, ни победы. Крест напоминал скорее перевёрнутый вниз рукоятью кинжал, особенно острыми гранями вверху. Эмблему ему, по его же просьбе, нарисовал ещё в зоне один дружок. Она была страшна, от неё веяло холодом и  жестокостью, но самому Пашке она что-то такое говорила, что не понимали другие. Обладая особой мимикрией в толпе, способностью делаться обычным, как все, он  долго оставался  непонятым, неразоблачённым. Теперь умный человек легко мог раскусить, куда спрятались Пашкин романтизм и Пашкина духовность. Но Пашку не волновало, что кто подумает.
           Выявить сущность его личности, наверное, смогли бы профессиональные физиономисты, которые по внешнему облику составят любому человеку психологический портрет. Время вытачивает  на лицах  следы внутренней и внешней борьбы. И для них человек  выступает всей  духовной сутью в своих чертах. Так красивое лицо одновременно бывает отталкивающим, а самое простое – приятным. И это особенно чутко улавливают дети.
            На лицо нашего героя пережитое и характер  наложили свои отпечатки. Сузились и глубоко спрятались глаза, взгляд помогали скрывать часто насупленные брови, нос становился всё острее, щёки потеряли нежную округлость, их перерезали по две параллельные морщины, тонкие губы оттягивали вниз глубокие борозды. Но он всё ещё был не стар, высок, строен и нравился женщинам. Не всякий физиономист увидел в этом сосредоточенном упрямом лице бывшего зека или убийцу. Скорее он выглядел, как респектабельный, самостоятельный, не размазня, а уверенно шагающий по жизни человек. С этим имиджем и жил годы, питая свою главную страсть – жадность, плавая в море жизни намеченным маршрутом, по паучьи прощупывая людей, кто чем дышит и, приобретая всё большую смелость в бизнесе, черствел душой.



                Анжела

Никто никому не щит.
По мысли деда Григория.

          Люсиной дочери Анжеле исполнилось в 2004 году восемнадцать лет, и она заканчивала школу.
Нежная, беленькая, томная. Во всём, даже в речах, небрежная. Скажет неправильно, но мило. Все улыбаются. Чисто ангел небесный. Ручками машет необычно, словно их демонстрирует. Как маленький ребёнок. Умиление… Выросла она в тепличных условиях, в каких  бизнесмены стали своих детей содержать, обеспечивая их всем лучшим. После школы дальше надо двигаться.
– А куда? Учиться? Больно надо!
          Вон сколько девчонок знакомых уже готовы замуж за богатых себя пристроить. А она не хуже их. А тут  рядом ходит тридцативосьмилетний красавец. Задумала отбить – и отбила... у матери. Когда Пашка опомнился от угара молодой страсти, уже поздно было: Анжела объявила, что беременна. Люськина истерика дела не решила, и пошла дочка с Павлом Ивановичем жить семьёй в его квартиру. Его стали посещать мысли о важности семейной жизни, семейных отношений, разбирало любопытно, кто у него родится. И снова он как бы нашёл в жизни подтверждение тому, что не надо ничего усложнять, ничем мучиться. У него самые важные шаги в жизни, кроме накопления денег, совершались вдруг, без всяких лишних переживаний. Стали все говорить о семье – пожалуйста, отхватил девчонку – сам помолодел. Пора детей заводить – вот тебе сын. Наверное, потому, что он делает  самое главное, сам планирует свою судьбу правильно, а эти мелочи прилагаются к главным усилиям. Всё идёт, как надо.
 Мать, Татьяну Иосифовну,  радовали перемены в жизни сына, о  Людмиле, она и не знала.
– Теперь у него всё, как у людей, будет. Детки пойдут. Да и пора уже, – делилась она со старшим сыном и снохой, у которых жила после возвращения Павла из тюрьмы.
             Он даже решил потратиться на приобретение особняка, чтобы у начавшей расти семьи было приличное жильё. Особняк был куплен в районе частных новостроек на краю города, потому что стоимость недвижимости там была  ниже, чем в центре.  Нанял  мастеров произвести косметический ремонт, обновил мебель. Ему и самому казалось, что наконец-то жизнь пошла как надо.
       Вот заправку  Людмилину не хотелось из своих рук выпускать. Что делать?
Начал с Анжелой вести разговоры о приданом – мать обязана выделить ей долю:
– Ты же одна у неё. Не может материнское сердце от дитя отвернуться. В тюрьму за сынами и дочерьми в первую очередь матери идут. А тут, подумаешь! Что такого страшного произошло? Она сама должна понимать, что мне ребёнок нужен, а она мне ребёнка не родила бы. Да и на серьёзный брак сама не была настроена.
– Конечно, конечно, – соглашалась Анжела,– только, понимаешь, мне всё-таки трудно к ней подойти. Если бы она сама. А? – в конце фразы, особенно такой длинной, она прикусывала губку и смотрела исподлобья. Пашка видел, что глупа, но до чего сладенькая, милая.
– Вот тебе на. Нам же с тобой нужно семью обеспечивать, условия детям создавать, а она, бабушка, должна тоже принимать участие. А про себя думал:
– Дура. В постель залезла сама, а содержанием я один её должен обеспечивать.
В очередной раз уговаривая встретиться жену с матерью и, наткнувшись на сопротивление,  накричал на неё:
– Жить хорошо хочешь? Иди. Или я тебе такое содержание дам, что работать придётся!
На этот раз согласилась. Потом расплакалась, надулась, не пришла в спальню, а уснула в кресле.
Посмотрел, как уютно спит, и не стал будить. Утро вечера мудренее. Утром он её уговорит.
             Так и сделал – поставил вопрос ребром – или, или. И, вообще, разъяснил, что сейчас они в долгах, нужно экономить, и он просит её заняться домом, готовить еду, так как приходящую служанку он вынужден уволить. Анжела взяла, наконец, в голову, что это так и есть и позвонила матери. Та ответила сорвавшимся голосом, видимо, сильно волновалась, и согласилась на встречу. Анжела в ответ разревелась, лепетала, как она его любит, рассказала то, что узнала от мужа о долгах, о нехватке средств. Мать поняла, откуда ветер дует, пообещала отдать ей в качестве приданого ту самую бензозаправку, если они оформят отношения в загсе. Дочь  попросила её пока не встречаться, потому что ей нельзя нервничать  – плохо для ребёночка. Мать согласилась и с этим.
                Людмила знала свою дочь и имела представление о зяте. Поэтому только после того, как   увидела брачное свидетельство,  оформила дарственную на дочь. И бензозаправка вскоре перестала давать прибыль. Павел Иванович сделал всё, чтобы она текла к нему. Не умеющая вести дело Анжела всё передоверила мужу, а он, обанкротив её заправку, обеспечил свою клиентами, чтобы получать большую прибыль. Открыл ещё одну на южном въезде в город, чем вызвал недовольство  уже сидящего там предпринимателя.
                Последним Анжелиным счастьем была свадьба, на которую мать не пригласили. Обливаясь слезами, Людмила смотрела на неё издалека. Невеста была трогательно красива и растеряна. Брачный договор о раздельном владении имуществом был подписан заранее, и молодая подписала его, не вникая что будет в случае чего…
               Роды были тяжёлыми, Анжела еле выжила, стала  нервной. Рождению Данилки Пашка сначала был рад. Нанял няньку и кормилицу в одном лице. Людмила после родов просила дочь о встрече. Но та опять отговорилась, на этот раз  состоянием здоровья. Анжела, падкая на всяческую мистику, стала бояться кары за свой грех, боялась матери, после возвращения из больницы почти не подходила к ребёнку, испытывала страх и перед мужем. Пашка не был готов к подобному, раздражался, злился, совсем перестал говорить с ней, пропасть между ними разрасталась всё шире. Он  приезжал с работы поздно, стал даже оставаться на ночь в городской квартире.
                Кто сказал, что семейное счастье бывает? Не бывает такого счастья. Есть одно, верное, настоящее счастье – он давно решил, что это. У него в разных банках уже были открыты депозитные мультивалютные счета. Счёт  шёл на миллионы. И дома, в спальне – не пустой сейфчик!
                Личная жизнь не удалась. Он понял это быстро. Да он и не делал на неё главную ставку, так же, как на любовь, как на дружбу. Наблюдая за молодой женой заметил, что постепенно она становится спокойнее, терпеливее, уступчивее  – полечилась у психотерапевта. После банкротства, не поняв, как и почему это произошло, она осознала себя полностью зависимой от него. Они не стали партнёрами ни в чём – совместная жизнь была скучной и обоим неинтересной. С Людмилой было бы по-другому – она такая заводная, самостоятельная, бойкая. А из дочери вон что сделала. Ей в полной мере была присуща слепая материнская любовь. Если бы эта девочка попала в замужестве в атмосферу доверия и любви, то, возможно, обрела бы  счастье. А пока жизнь предназначила её на муку.
                Павел стал груб в близости, звал её овцой, смотрел с презрением на её покорность, изуверски унижал перед нянькой Данилки и не выпускал из дома.
                Она попала в лапы жадного, не знающего жалости человека. В этих условиях даже её материнское чувство, любовь, было изуродовано, и воспитание Данилки сводилась к тому, чтобы накормить, напоить, чтобы не плакал. Ребёнок отставал в умственном и физическом развитии. Ему не хватало любви.
                Сын занимал отца недолго. Что такое ребёнок? Он – никто. Вот когда подрастёт, тогда… А что будет тогда, он пока не думал. Но, узнав о диагнозах, как-то сказал:
– Ты кого мне родила, овца? Ты как посмела мне это родить? – и ей показалось, что он шипит, как злющая, безжалостная гадюка. Она отодвинулась от него, а он резко отвернулся и вышел.
                Четвёртый не привык думать о чьём-то счастье, брать на себя  обузу не собирался. Но в самой глубине  его сознания ещё теплились представления о внешней порядочности. Вот её-то он пока и соблюдал, не бросая молодую жену.  Анжеле однажды сказал:
– Бессмысленнее человека, чем ты, не видал. Живи, пока сын растёт. А там посмотрим.
С этого момента они жили, как чужие.
             А что бы сказал самобытный деревенский Философ дед Григорий, узнав о таких событиях? Когда молодая мать бросила мужа с ребёнком и убежала с более удачливым любовником, он, поражённый до глубины души, передавал односельчанам причину поступка, высказанную ею при встрече с ним:
– Он не мычит, не телится, ничего делать не хочет ( это она про мужа так). И я ему в жизни не щит. О себе подумать надо.
Дед  вывел тогда, как он выразился, новую человеческую формулу жизни и заметьте, не сам вывел, а с чужих слов поймал:
– Если мать так говорит, то никто никому теперь не щит. Одна выгода у людей на уме.



                Мать Людмила

Время надеяться на свои  силы.
Философствует дед Григорий.

          Сначала она отступила, несмотря на то, что была решительным, успешным, деятельным человеком. Так бывает, что решительный затормозит, деятельный приостановится. А тут сразу несколько причин: личная обида, разочарование, и тревога за судьбу дочери. Жизнь рушилась. И не она сама – главное, главное – дочь, единственное и любимое дитя. Для неё она  жила, её будущим счастьем грезила.
          Людмила очень изменилась. Задорный рыжий цвет волос заменила   мелированием  и стала сразу значительно старше и как-то бледнее. В глазах уже не бесились чертенята. Она погрустнела, стала мрачной. На шутки почти не реагировала, как раньше, звонким, весёлым смехом. По происшествии четырёх лет, после того, как  Пашка увёл от неё дочь, столкнулась с ним на стоянке около рынка:
– Ну, как живёшь, зятёк? – спросила с нескрываемой злобой.
– Ничего, – ответил он односложно и хотел уйти. Но тут, неизвестно отчего,  у него выскочил тот самый, знакомый ей, наглый и противный смешок: « Кха- ха –ха, кхе- хе - хе, кха -хе -..». Наверное, это была защитная реакция. Незаконченный смех затих. Он неожиданно столкнулся с гневным взглядом:
– Ты ещё и смеёшься, последний подонок! Ты разрушил мою жизнь, мою семью, сделал несчастной мою дочь, ты не можешь быть ни отцом, ни мужем. Ты – ничтожество! Скоро настигнет тебя расплата. Отдай мне дочь, отдай внука. Мне от тебя ничего больше не нужно. Забери дарёную заправку, но отдай мне детей! Слышишь? Тебя возненавидит скоро весь свет, все люди за твою жадность, за твою подлость. Я добьюсь этого!
– «Пусть ненавидят, лишь бы боялись», – процитировал он Калигулу или сам вывел, исходя из собственного опыта и обстоятельств.
Люди прислушивались к разговору, останавливались, но знакомых среди них не было.
Людмила замолчала. Передохнув, догнала пытающегося сесть снова в машину Павла, упёрлась взглядом в  непримиримо наглые глаза:
– Ты меня слышишь? Он отступал только перед теми, кто сильнее, у кого в руках оказывалась его жизнь. Но тут он отступил, не видя смысла в совместном с Анжелой существовании:
– Да возьми свою дочь, возьми вместе со щенком, ...! Обе вы… Достали!
Людмила бросилась за телефоном. Может быть, номер прежний у дочери. Номер не отвечал. Четвёртый  не разрешал жене пользоваться мобильной связью. Мать помчалась домой звонить по  домашнему. Когда трубку подняли, она опять услышала голос зятя. Он уже был дома. На его грубое « да», ответила приказом:
– Дочь позови!
– Пожалуйста, – ответил нарочито спокойно.
Родной голос дочери вызвал такую бурю эмоций, что Людмила расплакалась:
– Доченька, Солнышко моё, хочешь, я тебя заберу домой, пойдём домой, пойдём вместе с сыном. Я не могу без вас жить.
Анжела заливалась слезами с другой стороны.
– Не бойся. Ты меня не бойся. Я ничего, я всё простила. Я еду за вами.
Анжела повернулась к мужу. Тот махнул головой: "Давай, давай. Что нам с тобой ещё делать?"
Людмила приехала через  полчаса и забрала дочь и внука, не взяв даже одежды. Ей не хотелось задерживаться в доме, ставшем им настоящей тюрьмой.
                Вот теперь Людмила могла узнать все о дочери. Она целовала её похудевшее личико, крошечные ручки, гладила по голове и не могла насмотреться. Малыша искупали, накормили и уложили спать. Мать то подходила посмотреть, как он спит, то опять садилась около дочери. Анжела сначала плакала, потом стала рассказывать. Материнские глаза то загорались ненавистью к обидчику, то сияли нежностью и лаской к ней. Они проговорили до полуночи, и, утомлённые,  заснули.
                В городе стали ходить слухи о подробностях этого странного, несчастного брака. Чуть-чуть высветилось истинное семейное лицо Четвёртого. Но кого исправили сплетни? Кого удивишь жестокостью, царящей  сегодня в мире?
                На другой день Людмила уже занималась судьбой дочери и здоровьем ребёнка. Отправила шофёра возить мать и дитя по докторам, а сама, не в силах забыть  мерзостей  Свиридова, решила мстить, не посвящая никого в свои планы.
                Разузнала, где можно купить настоящий  боевой пистолет? Не может быть, чтобы  невозможно было купить.
Ей подсказали. На вопрос, зачем он ей, ответила кратко:
– Пригодится.
– Лучше пусть не пригодится, подумай хорошо, – предупредил собеседник её. Но он знал Людмилу, как человека, ничего не делающего наобум. Не зря она была в числе спокойно развивающих свой бизнес предпринимателей.
– Может, и наоборот. Не пригодится. Что-то стала бояться. Бывает, одна иду или еду ночью. Мало ли что? Главное успеть. Стрелять умею – муж научил.
Получив наводку, отправилась покупать. Слух о приобретении дошёл до Павла. Он стал побаиваться. Её крик на всю улицу стоял у него в ушах. И  запомнилось в глазах столько злобы!
С этого времени стал уделять внимание охране.
               Береги, судьба, нас и всех живущих от последнего необдуманного шага.



                Женский вопрос


Недостойный личного счастья не имеет.
Деревенский философ Григорий

             Прошло ещё четыре года. И дружба, и семейные ценности так и не прижились в Павле. Он никого не ставил выше себя. Свои пороки возвёл в ранг достоинств. Зато  в считанные минуты в любом обнаруживал «муть», так он называл разные человеческие недостатки.
             Скудость развлечений в провинции вполне замещалась у него «делами». Снимать стрессы спиртным он не привык, оставалась охота да девицы. Откуда их столько наросло! Всё моложе, всё активнее, всё развязнее. Философия потребительства толкала их на сделки с совестью и моралью. Они набивались в партнёрши, любовницы, сожительницы. Однажды из-за него подрались смазливая девчонка с улицы, которую он раз «подвёз», и местная певичка. Он хохотал, как сумасшедший, узнав об этом. И пусть кто – нибудь докажет ему, что бабы не дуры. Это стало незаметно главной темой его шуток, анекдотов, острот. Этим  он  отгораживался от людей, будто глаза отводил. За этой ширмой его самого не было видно. Всё женское стало для него нужным, доступным, унизительным и смешным антуражем жизни.
 Он рассказывал о женщинах, с которыми вступал в связь, натурально грубые вещи.  Безошибочно определял, когда в присутствии высокого районного начальства можно сдобрить пресную тягомотину  солёным словцом, и прославился циничными речами и похабными анекдотами.
–  О бабах всей правды даже Лев Толстой не рискнул сказать! Но обещал обнародовать её перед тем, как захлопнет крышку гроба, – часто говорил он, – Я думаю: обещание он выполнил. Но тот, кто услышал, не рискнул повторить. Так, возможно, погибла одна из гениальных идей.
Целый месяц трепал о том, как, проезжая ночью через родное село Берёзовое, встретил местную гулящую девку… в таком виде!
– Кха-ха-ха, кхе-хе хе –кха-хе -хе! –  похохатывал  Четвёртый, и тут же реализовывал весь свой творческий потенциал такой историйкой! Чем больше он её рассказывал, тем она становилась сочнее:
– Стояла глухая чёрная ночь. Даже в машине было страшно. Ведьмы  и вурдалаки гуляют в такую ночь. Сам в них не верю. Но в тот раз, разгрибит его грибит, поверил бы. Въезжаю. А в деревне, как всегда, ни огонька. Берёзовое спит, смердит, ничего не чует. Один я, как проклятый раб на галерах, работаю. Только успокоился, что к заправке подъезжаю – вот и поворот – глядь, фары выхватывают из темноты фигуру. Я,  поверите,  не матом разразился, как мне бы и положено, а начал одной рукой креститься, другой руль держу. Чую: побледнел, как смерть, шепчу что-то. Слушаю сам себя.(В этом месте он вытаращивал глаза, и , казалось, в самом деле бледнел):
 –  Господи Иисусе, спаси и сохрани! – повторяю одно и то же – Инстинкт включился, Бога вспомнил! Машина делает бросок из очередного кювета. Нет, не померещилось. Что-то страшное впереди. Мне показалось, что я уже голос бесовский  слышу. Волосы на голове зашевелились. И тут я в себя пришёл. Разгрибит его грибит! – как заору, скорость сбросил, и туда ещё раз светом. «Мать честная!» – не вскрикнул, а подумал. Это не мой слоган, опять – в разгрибит его грибит матерюсь. С третьего явления этой чуды – юды понял: это ж баба голая! Глазищами зыркает, вся ( тут Пашка хихикал) – в перьях выкатана, пьяная. Ничего не соображает, в руке ухват, на плече коромысло. Где взяли такую утварь, не знаю. На каблуках качается. Голова  длинными цветными пёрьями утыкана. (С этого места он почему-то произносил  не «перья», а с «ё» -«пёрья»). Дизайнеры, разрябит твою рябит (варьировал он свой мат), отдыхают! Как они,  пёрья, у ней держались, не знаю, но стоймя стояли, как павлиний хвост. Морда вся измазана. Тушь по щекам течёт, то ли она плачет, то ли рожа такая, не поймёшь сразу. Полрожи, где рот, помадой вымазано до ушей, а вокруг глаз круги светятся. Остановил машину, страх прошёл. Выхожу. « Куда такое очарование движется?» – говорю. Оно мычит что-то непонятное, пёрьями качает. Пьяная. Не узнал сразу. «Анюта. Нюра, ты, что ли?» – «Я, – говорит, – а сама – «ик», икает,  и на каблуках… подвернулась, брык в  придорожный бурьян, и лежит. Хотел до дому подвезти, да пожалел машину.  Дотронуться нельзя, прилипнешь. Вот как теперь молодёжь шутит. В наше время девка парня по морде била, если он к ней пьяный на танцах подойти посмел. А теперь девки пьяней ребят ходят. Да. Вот такие нравы. А я, когда до своей заправки доехал, позвонил её мамке. Та не удивилась, пошла да подобрала чадо-чудо. И ничего. Встречаю через время – ходит, как ничего не случилось. И что замечу, как человек из прошлого века, такое поведение нормой стало. Начать за это девок, как тогда, помоями поливать, бесполезно – на всех современных грешниц сейчас  помоев не хватит.
Удивительно, что с нею он тоже сошёлся «через время». Услугами дорогих львиц не пользовался из экономии  и домой не приводил, осторожничал.



                Старое хобби
 Не всякие привычки утешат..
 Дед Григорий

                Этой  осенью Четвёртому удалось съездить на охоту. Редко он объединялся для этого с другими предпринимателями, лучше одному, по старой привычке.  Охота снимала любой стресс. Он на БМВ в первой половине октября отправился по просёлочным дорогам в заветные места в окрестностях реки Берёзовки.
                Первые заморозки прошли. На деревьях осталось совсем немного листьев. Опустели и оголились луга. Зверушек было далеко видно на открытых пространствах убранных, золотящихся стернёй или нежно зеленеющих озимыми полей. Пожухлые травы, местами скошенные, местами полёгшие, не мешали своим волнением.  Было тихо и безветренно.  Он быстро заметил двух молодых лисиц. Водились ещё рыжие. Отсёк их от леска и реки. Гнал зверей на скорости, стреляя на ходу. Как вдохновенно страшен был он во время этой бойни. Орал на всю округу. Недаром потянуло его в этот раз за адреналином поехать туда, где ходил когда-то один за добычей.
 Не боясь ни кочек, ни буераков, погонял несчастных по полю, по косогору. А когда устали, стали поскуливать, чуя гибель, застрелил. Эту охоту видел один из пастухов, местных любителей природы. Его душа откликнулась невольно слетевшими с уст словами:
– Вот до чего дожили! В царские времена по крестьянским полям да сенокосам помещики скакали на лошадях,коллективно развлекаясь охотой на зверя, вытаптывая крестьянские угодья. В наши дни один столько же затопчет.
      Четвёртый решил закончить развлечение, бросил взгляд на серое облачное небо, на горы, на всё ещё разноцветную полоску деревьев в пойме Берёзовки, оглянулся на изъезженные машиной примятые озимые, поломанные кусты, и  почему-то ощутил не свою силу, а могучую властную мощь природы, которая была покойна и величава в своём осеннем умирании настолько, что будто бы и не обратила внимания на его бесноватую охоту. И все  безобразия, которые ему казались грандиозными, пока он ездил, орал и стрелял, предстали его мелкими безобразиями, а не её, природы. Вот так вот мало места он занимает в мире, и для неё его взрывы эмоций – ничто. И он догадался, что за зиму и весну тут произойдёт восстановление всего и не останется никаких последствий. Ему стало скучно, и он вырулил на дорогу, на которую, Бог знает как, вышла корова, хотя все остальные были за горой, на которой стоял на коне пастух, охраняя своё немногочисленное стадо. И вдруг, пастух видит, как сумасшедший «крутой» высовывает из окошка ствол и даёт по корове очередь. Неожиданный, короткий вскрик животного потряс окрестность и резанул по сердцу единственного зрителя. Машина объехала несчастную и вскоре скрылась из глаз. Убитая  кормилица лежала на дороге (её уберут со слезами хозяева, которым сообщит пастух), а лиски остались лежать  в поле до тех пор, пока не растащат по кускам, не изорвут их расстрелянные тела другие звери.



                Страсть

Не все достижения показывать людям можно.
Деревенский философ Григорий


           Вечером  Павел вернулся домой как всегда один. Приходящая домработница и, по совместительству кухарка, накрыв стол, ушла с его разрешения.
          Четвёртый, возбуждённый недавней охотой, после ванны быстро и с аппетитом поужинал. Он предпочитал появившимся новым вкусам традиционную русскую кухню, и нанятая им женщина замечательно готовила излюбленные его блюда: борщи, запеканки, кулебяки. Чаю он предпочитал компоты, кисели и соки, что ему и подавалось. Иногда наливал рюмку хорошего коньяка после ужина. Это было в минуты его священнодействия в спальне, когда он открывал сейф, устроенный в стене и закамуфлированный огромной масляной репродукцией с картины В. Г. Перова «Охотники на привале».
            Убедившись, что охрана во дворе на чеку, он направился в спальню, которая была для него и кабинетом. Плотно прикрыв дверь, повернул в скважине ключ. Здесь располагался и его рабочий стол, на котором он размещал ноутбук – в него он заглядывал вечером, проверяя свою электронную почту и счета. Пришлось овладеть некоторыми программами.
              На этот раз он отложил все дела ради главного – насладиться сбережениями, припрятанными в сейфе. Налив рюмку коньяка, чтобы ещё улучшить тонус, он отодвинул картину, отпер дверь и оказался в нише. Щёлкнув выключателем, зажёг свет, и его глазам предстала в стене массивная  дверь сейфа. Всякий раз эти священнодействия вызывали в памяти детские видения о том, как он в образе скупого рыцаря спускается в подвал, где стоят сундуки с сокровищами. Хорошо, что никого нет. Он один владеет этим богатством, о котором вряд ли кто догадывается. Дверца открыта. Четвёртый берёт рюмку, неторопливо выпивает коньяк, оглядывая содержимое: пачки денег, у задней стенки – в иностранной валюте, доллары, евро. На нижней полочке в красивых упаковках женские украшения: колье, браслеты с бриллиантами, золотые и серебряные броши. Он берёт в руки деньги, открывает коробочки, и в полутёмной нише разливается по потолку и стенам ни с чем несравнимый блеск. Сладкий миг, подобный катарсису он длит столько, сколько хочет. Никто ему не мешает. Через час он закрывает сейф, меркнет комната, отступает и смиряется сладострастное нервное напряжение. Он успокаивается, укладывается спать, довольный собой, одинокий и не понимаемый миром.



                Трудный бензиновый бизнес

Своё малое больше чужого великого.
Однажды сказал дед Григорий
.
       Бензиновый бизнес – штука прибыльная, но и хлопотная. Нет, нет, да и обостряются взаимоотношения между поставщиками, впрочем, как и в других видах предпринимательства. То двое против одного  объединяются, то один на один бьются. Но когда в дело ввяжется власть да начнёт одного поддерживать, а другого топить, или, как у нас говорят, гнобить, то, делать нечего, надо уступить, чтобы не разориться. Уступить, сохранить не бизнес, так деньги, чтобы начать всё сначала в другом месте. Легко  пережив кризис 2008 года, Четвёртый был уверен, что ему светит  и всегда будет светить звезда удачи. Но вот, как из-под земли вырос,  появился крупный поставщик, некто Орлов, напрямую связанный с нефтеперерабатывающим Павлодарским заводом. Он арендовал самую крупную районную нефтебазу, конечно, не без помощи властей. У него было преимущество в завозе крупных партий любых нефтепродуктов: соляры, бензина, керосина и  масел.
С год он сидел тихо, работал, наращивал темпы, потом стал методично переманивать клиентов, снижая не только оптовые, но и розничные цены. Упали доходы у всех остальных предпринимателей.
         Обиженные начали собираться в стаю. «Или все заодно, или все отвернутся от одного»,– заявили Орлову. Иначе не поздоровится! Выяснилось, что его крышует один из замов акима района ( так называлась теперь административная должность руководителя района, города, области), и всё, что закупается за счёт бюджета, берут только у него и по приличным розничным ценам. Конечно, там имели место откаты. Хотели поговорить по-хорошему, просили уменьшить поставки, не переманивать крупных клиентов. Куда там!
Активно участвовал в наездах и Павел Иванович Свиридов. Связался с покровителями: чем могут помочь. Те заявили, что это не тот случай, который  можно «разрулить». Посоветовали строить свою нефтебазу.  «Чтобы разориться!» – возмутился Четвёртый. Он встретился с Орловым один на один. Орлов затягивал решение вопроса, вилял, уходил от ответа, нагло отшучивался. И тогда Четвёртый дошёл до угроз:
– Не хочешь ли более жёсткого разговора? Нас много. Мы тебе его устроим. – Тот не испугался и в свою очередь ответил резко:
– Девяностые годы ушли. Не те времена. Оглянитесь. Развивайтесь. Кооперируйтесь. Боритесь со мной дозволенными методами. Работайте. Пришло время работать, а не баклуши бить и получать прибыль.
– Вот как? Ты ещё нас учить будешь? Все знают, как ты арендовал нефтебазу втихую,  никаких торгов на конкурсной основе не было. Это законно? Законник нашёлся! Знаем мы, по какому закону жируешь! Не уступишь. Плохо тебе будет! Мы тебя уничтожим. Помнишь? Нет человека – нет проблемы!
Орлов не показал виду, но внутри сердце то ли сжалось, то ли дрогнуло.
– Ты на своих покровителей надеешься, я – на своих. Ещё неизвестно, чьи сильнее. Мои ниточки высо-око-о  тянутся. Понял? – ответил, не показав, что испугался.
– Понял. Но если ты нам, кто вперёд тебя дело начал,  помешаешь, берегись! – возвысил голос Четвёртый – внутри у него всё кипело.
– Угрозы? Не боишься, что на диктофон пишу?– спросил собеседник.
– Не боюсь. Я за своё борюсь. Оно мне нелегко досталось! Если надо, любому глотку перегрызу! За свою выгоду сегодня каждый воюет.
– Наслышан. Не ты один так начал. Без криминала нет капитала.
– Теперь я жалею, что не пишу. Вот когда ты чистую правду сказал. Может, разойдёмся по понятиям?
– Это ты по понятиям живёшь, а я по закону!– закричал Орлов, – Ещё бывший зек будет мне условия ставить.
– Кое-кто пытался это делать. Где они?– Пашка даже захохотал.
– Уж если я стаи не боюсь, то одного зека не испугаюсь!– опять затопорщился Орлов.
– Больше разговоров не будет. Это я тебе обещаю! Понял? Я – зек бывший, а ты будущий. От сумы да от тюрьмы не зарекайся.
Договориться  в таком составе не удалось. При последующих встречах искры летели.
            И тогда власти предприняли попытку вмешаться.


                Власть



От власти отказаться так же трудно,
как от богатства.
Деревенский философ Григорий.

                Накануне зама вызвал к себе Сам. Оба осторожничали и не доверяли друг другу. Сам занимал кресло не первый срок и хорошо знал, что пускать на самотёк такие дела нельзя. Может дойти до крупных столкновений, преступлений, убийств. И, хотя давно минули лихие девяностые, бизнес остаётся в руках многих, кто ради наживы рисковал и сейчас пойдёт на всё. И какие у него гарантии, что сверху не отреагируют на эту провинциальную возню. В соседнем районе из-за разборок в результате незаконно проданных под застройки участков земли вся административная головка слетела – огласка на всю Республику. Тут, если не ты, то тебя. Закон всё жёстче и оберегает предпринимателей, и в рамки ставит их же. А  крутых среди них по-прежнему тьма. И у тебя, Власть, раньше план один  был – прирост валового продукта по всем отраслям и теперь план – обеспечь развитие мелкого и среднего бизнеса и всё в процентах, спущенных сверху. Пляшешь перед этими бизнесменами – хозяевами жизни. Тьфу!
А тут ещё зама назначили свыше – область подобрала кандидатуру. Ведь понятно, что для него это кресло промежуточное – оно его должно на более высокую ступень кинуть. Не будет он долго тут сидеть да и сделать ничего не успеет, но для своего кармана постарается. Для таких презираемое захолустье – грязная водица, в которой и надо ловить золотую рыбку. А наверху у него «золотая» крыша! Такую не свернёшь. Как с ним разговаривать? Напрямую всё вылепить? Или дать понять, что ты всё знаешь, но даёшь ему шанс выкрутиться. Или сделать вид, что ты ничего не понимаешь и  возлагаешь, так сказать, все надежды, потому что только он и может разрулить ситуацию. Тьфу!
                – Заходи, Марат Сакенович! Дело есть. И такое, я тебе скажу, важное, что хотелось бы без лишних обсуждений и ушей решить. Сам, по какому-то своему опыту или чутью определял, когда и с кем стоит с Вы перейти на Ты и наоборот. Помолчав, неспешно продолжил:
– Прокурор у меня вчера был. Беспокойство вызывает возня в среде предпринимателей – поставщиков бензина. Не слишком ли много привилегий получил Орлов? Он всё-таки у истоков не стоял, а в два года так раскрутился, что на других плевать стал. Он и на нас скоро плевать станет. А?
– Да, ну, что Вы, Гаврила Савельич, преувеличиваете. Он вполне к Власти лоялен и законопослушен. – Последнее он произнёс с особенной интонацией. «Законопослушность» была куплена за немалые денежки.
– Вот, вот. Хотелось бы, чтобы это как-то подтвердилось на деле. Ну, нельзя же одному против всех. Как-то надо это прекратить. А то, как бы чего не вышло?
– Я уже обратил внимание. Предлагаю провести встречу в неформальной обстановке, с шашлычками.
– Ну, что ж, действуйте! А я завтра в область на совещание по проекту «Дорожная карта». Попробую выбить деньги на ремонт школ да Дворца Культуры. – Он облегчённо вздохнул. Оба понимали, что разговор ещё не решение проблемы. Сам радовался, что зам берёт на себя. А зам надеялся, что утрясётся, и понимал, что так, без вмешательства Самого, лучше.
             

                Мать


Для жадного сердечность недостижима.
Деревенский философ Григорий

               Все люди кому-то бывают нужны. Редко кто умудряется прожить так, что ни он никому не нужен, ни ему –  никто. Четвёртый жил так. И был только один единственный человек на всём белом  свете, которому Пашка любой был нужен – это  мать.
           Татьяна Иосифовна сильно постарела и жила уже давно в другом селе со старшим сыном, который завёл там свой магазинчик.  Дети его выросли, внуки прирастали, и они с женой остались вдвоём.
              Он заезжал туда попутно, ненадолго, проверяя работу своей заправки, и снова спешил окунуться в бурную жизнь конкуренции и наживы.
             Стояла  осень. Благодатная пора уборки,  заготовок на зиму. Горы поменяли нажитые за лето богатые одежды, которые, побурев, изменили весь пейзаж. Но и пёстрое убранство их было уже не так роскошно, как в начале сезона, кроны деревьев и кустов поредели и пожухли. Они  лениво сбрасывали отдельные листочки, которые не устилали землю шуршащим ковром, а  разноцветными  пятнами валялись вдоль дороги, сметаемые потоками воздуха от движущегося транспорта уже поверх первых слежавшихся когда-то ярких летних нарядов. Иногда такой лист вдруг прилипал к переднему стеклу машины, но, словно разглядев  угрюмого пожилого человека, на ближайшем повороте соскакивал вниз и непременно исполнял вдогонку ритуальный танец, сначала поднявшись вверх, потом, сверкнув жёлтизной или кровавым багрянцем, резко переворачивался, завершая кульбит неловким падением с подпрыгиваниями по асфальту вдогонку машине.
             Временами моросил мелкий дождь. Четвёртый ехал из областного центра, где заключил очередной договор на поставку бензина до конца года, без охраны. Чтобы добиться увеличения, пришлось раскошелиться. Сколько дармоедов приходится кормить! Поэтому он был мрачным. Он всегда тускнел, когда приходилось отдавать крупные суммы денег. Да, существовали ещё дверцы, открываемые способом взяток. Но он помнил, что надо заехать к матери – это вписывалось как нельзя лучше в то мероприятие, которое он придумал сегодня совершить.
             Он подъехал к дому на своей новенькой машине. Ни брата Василия, ни его жены Марины дома не было. Ушли на крестины внучки. Это было на руку.
              Четвёртый рассчитал, что мать всё перепутает, не обратит внимания на время. Часто заставал её дремлющей в кресле. Вот и на этот раз она сидела у телевизора.
             Татьяна Иосифовна давно превратилась в сухонькую, седую старушку, плохо видела, ещё хуже слышала. Как всегда обрадовалась, спрашивала, как дела дома, как внук, он врал не от бережного отношения к матери, а от равнодушия и от того, что считал все эти разговоры лишней тратой времени, мол, всё хорошо, и она была удовлетворена. Спросила, не выпьет ли чаю, до дома ещё далеко. О нём она заботилась больше всех – младшенький. Для неё он был ребёнком, в отличие от других детей. Продав свой дом, она когда-то отдала ему деньги, считая, что ему необходима помощь, и он взял их.
– Не обижайтесь, его мне жальче: пережил много,– сказала детям.
А они и не претендовали, давно жили и наживали самостоятельно. Уважая мать, не поперечили ей.
Ни она, ни братья не знали о всех  делах Четвёртого, с ними он никогда не делился ни проблемами, ни успехами, считая их людьми несведущими, а родственной сердечности он не испытывал. Да и с матерью, далёким ему человеком, обсуждать нечего, кроме её здоровья. Побыв не более получаса, он уехал.
               Дальше он действовал по намеченному заранее, очень важному для него плану, решив убрать несговорчивого конкурента собственными руками. Третий по счёту враг исчезнет с его пути сегодня.



               
                Третий лишний


Помрачающийся разумом забирает чужую жизнь.
Снова философствует дед Григорий


              Встречу предпринимателей – поставщиков бензина  устроили в уютной частной туристической гостинице у озера, любимом месте отдыха многих богатых людей региона. Четвёртого там не было. Не было ещё одного крупного поставщика, по фамилии Мельник.  Выпивали, разговаривали, пытались договориться, заместитель был так двоедушен, так суетился между теми и этими, что было неприятно смотреть: потирал ручки, похлопывал по плечу то одного, то другого.
– Ну что вы, – повторял он часто, – вы же все умные люди. Придумаем выход. Договоримся. Давайте по-хорошему. Он боялся, что кто-нибудь обнародует сведенья о его роли в этом деле, и ещё было боязно за карьеру, репутацию, бизнес на родственниках. И хотелось остаться при своих, полученных от Орлова  денежках и обещанных откатах.
              И вот, когда солнце приготовилось скрыться за гору, когда последние тёплые лучи его  упали на открытую террасу возле коттеджа, где собрались бизнесмены и представители городских властей, раздался негромкий хлопок, это из почти голых, но густых  кустов  донёсся выстрел, Орлов упал замертво, пуля попала в сердце. Пока бросились врассыпную, пока вызвали охрану, пока решили, кто  пойдёт в место засады киллера, солнце спряталось за гору. Быстро стемнело. Убийца подкараулил, вычислил удачный  момент. Умён! Нечего сказать! И старая, не главная дорога всей своей географией, и тем, что покрыта крупнозернистым песком, помогла убийце скрыться. Рядом с теми кустами поворот прикрывали  скалы и лесок. Четвёртый не раз бывавший в этих местах, хорошо знал все подъезды.
                Вызвали группу для расследования. Всех допросили. Место происшествия оцепили. Нашли брошенную на месте преступления винтовку с лазерным прицелом и глушителем, без отпечатков. К утру осталась одна версия – об убийстве из-за конкуренции.
Пашкина пуля настигла третьего. Пашка вёл счёт и не забывал про  нумерологию. Это был третий, третий лишний,  кого он убрал со своего пути. Если для  достижения гармонии ему придётся убрать четвёртого, он уберёт, не задумываясь: четвёрка – его число!
Не чуял Пашка, что стоял на краю гибели.



                Глухарь

Неподсудный у себя, при жизни мёртв.
                Совестливый дед Григорий

                Он чувствовал себя, как в ловушке, когда понял, что первые на подозрении те, кто отсутствовал на встрече. Об этом по телефону его предупредил один из  компании, собравшейся на озере. С Григорием они были единомышленниками в оценке  Орлова. Он и успел до активных действий полиции сделать из комнаты звонок и ему, и второму отсутствовавшему, Мельнику.
                Четвёртый подготовился внутренне к приёму «гостей». Но всё равно спал  мало. Раным-рано, на другое утро к нему нагрянула полиция. Осмотрели машину. Спрашивали, где находился в момент убийства. Он чуть испугался, когда взяли прилипший к  колёсам  новенькой «Нивы» грунт на экспертизу. Но он проехал по мелководной в известном ему месте Берёзовке, покрутился на песчаном дне, помогло также, что он  был у матери приблизительно в это же время, а это километрах в сорока от происшествия. Проверка подтвердила, что он  был в гостях между семью и восемью часами  вечера, так сообщила старушка, вспомнив, что смотрела сериал. Правда, она не смогла бы утверждать, было это начало или конец фильма,  на это не обратили внимания, особенно после проверки машины. Но это именно он, Четвёртый,  завернул к месту сборища, спрятал на расстоянии машину, пробрался и совершил дело. Кто-то потом неуверенно говорил, что, кажется, видел в сумерках машину, мчавшуюся от озера, и, возможно, это была «Нива».
                Берёзовка смыла даже самые мелкие частички – попробуй собери! Он чист! Он – победитель! Четвёртый держался, держался на жадности и уверенности, что этим пронизан весь белый свет. Не вырвешь своё – не выживешь.
Но и рвать надо так, чтобы не попасться. Поэтому он предпочитал делать все дела в одиночестве – усвоил урок дядьки-вора, данный давным-давно, в детстве.
                Проверка второго отсутствовавшего на встрече тоже не дала результата. Дело, несмотря на жёсткий контроль сверху, зависло наглухо сразу.
                Пашка по этому поводу не раз рассказывал анекдот:
« Набралось в следственном отделе множество нераскрытых дел, в обиходе – «глухарей». А начальник был заядлым охотником и любил глухариную охоту. Объяснял непонятливому составу отдела, за что и сколько им влетит да оговорился:
Вместо « Сколько можно о глухарях толковать…» сказал « сколько можно о глухарях токовать». С той поры и пошло:
– Глухари в отделе токуют (значит много нераскрытых дел).  Пора к начальнику на ковёр идти.
                Это дело, и в самом деле, дало толчок к перестановкам в администрации города N. Сам как в воду смотрел. Однако его не тронули. Зама перебросили в другой город без повышения, на его место разрешили назначить своего, чтобы знал ситуацию. Главного прокурора перевели с понижением. Хватил  Сам лиха, но усидел в кресле. И тому был очень рад.



                Жертва?

                Нам только кажется, что мы правим судьбой.
                Чем дальше движется судьба, тем ближе
                расплата.
                Тот же дед Григорий.
Несколько раз Четвёртый мог бы ступить на более опасную дорогу наживы – например, наркотики. Знал лично и тех, кто этим  не брезговал, занимая немалые должности в правоохранительных органах, и тех, из криминальных авторитетов, кто по уши завяз в нём. Но, по зрелому размышлению, он снова и снова избегал  этой опасности. Групповая зависимость, длинные маршруты доставок – показались большими рисками, чем бензиновый бизнес. И смертей там хватало. Одну группу, он знал,  брали с участием не только спецназа и  военной части. Наркотики из Афганистана шли транзитом в Россию. Городок N cтал перевалочной базой не в первый раз – братва тут и расслабилась. Собрались в загородной гостинице разными путями. Оказалось: их вели от самой границы с хорошо законспирированной подсадной уткой. Брали ночью. Братва держалась до последнего. Были  немалые жертвы с обеих сторон. Он похвалил себя за то, что так умно избежал страшной участи.
              Он успешно продолжал совершенствовать привычное дело. Порой думал, что все ему обязаны, и не знают об этом. Вот и пусть. Но если бы монопольно владеть нефтяным бизнесом в городе. Как бы он был богат! В их среде уже не было доверия друг другу. Да его никогда не было. Но после убийства Орлова многим стало жутко. Все притихли. Смотрели друг на друга насторожённо.
              В ресторане предприниматели с представителями силовых структур и ведомств праздновали очередной Наурыз. Поздравляли награждённых медалями, Грамотами, Благодарственными письмами. Павлу Ивановичу было вручено Благодарственное письмо  за инвестирование в нефтедобывающую промышленность. Это считалось выгодным. Четвёртый рассказал в кругу предпринимателей не первый раз о том, что он  Четвёртый. Поддерживая разговор, все начали искать гармоничное, связанное с числом четыре. Называли четверть как самую удобную часть целого, четыре времени суток, четыре составляющих мироздания: путь, Земля, жизнь, Человек; четыре стихии мира: земля, вода, огонь и воздух.  А ещё указывали на четыре типа темперамента: сангвиник, флегматик, холерик, меланхолик. И наконец, местный поэт Арахланов прочитал Стихи Омара Хаяма:
                Вино запрещено, но есть четыре «но».   
                Смотри, кто с кем, когда и в меру ль пьёт вино.
                При соблюдении сих четырёх условий
                Всем здравомыслящим вино разрешено.
Все закричали «ура» и стали пить за Хаяма!
На вечере оказался редко бывавший, впрочем, как и Четвёртый, Тимур. Ему много уделяли внимания – играл не последнюю скрипку в пополнении бюджета города, немало в последнее время делал для его благоустройства. Он был с женой – настоящей русской красавицей Марией. Мария преподавала музыку, сама пела. Тимур зачастую на таких вечеринках пел вместе с женой казахские и русские песни. Им всегда были рады в любой компании. И по всему было видно, какая они хорошая пара. Четвёртый видел счастье в их глазах, когда они смотрели друг на друга. Больше всего о нём говорило то, как они  искали друг друга в толпе, если их разъединяли.
Было видно, что нужны друг другу.
                Когда Пашка вырвался из круга, Тимур подошёл к нему первым:
– Слышал про трудности в вашем бизнесе. Как ты?
–У меня всё хорошо, – ответил кратко. Павел был абсолютно трезв, хотя с энтузиазмом поднимал бокалы, травил анекдоты и рассказал о себе, Четвёртом.
– Я сейчас слушал твою легенду о Четвёртом и ещё кое-что вспомнил.  Тогда я не всё раскрыл тебе, что узнал. Пашка проявил любопытство. То самое любопытство и внимание, какое Тимур видел на его лице в детстве. Это его обрадовало. Бог знает, почему нас радует старый жест друга, прежняя мимика, наверное, как привет из далёкого милого сердцу времени. Мы непременно откликнемся фразой: « Да ты всё такой же!» И этим обрадуем приятеля.
– Ну, а что ещё, кроме гармонии? Каково ещё моё предназначение? – проговорил медленно и  высокомерно.
– У каждого знака, или числа, есть тёмная сторона, продолжил Тимур. Я не стал тебя разочаровывать: чего-то боялся. Молоды мы были, и я, и ты. Но теперь, когда ты состоялся, когда у тебя всё хорошо, может, вместе посмеёмся над предзнаменованиями, которые нам уже не грозят. А, Пашка? Как в детстве, давай, друг, похохочем от души. Больше всего люблю беспечный смех, такой, как в юности. Тимур, конечно, знал о разных слухах, бродивших про Пашку, но не придавал им значения –  преувеличат всегда в сто раз.
– Ну, давай, – ответил Павел и снова понял, что  у него не получается легко и просто общаться именно с Тимуром. Он сразу ощущал кожей, какими разными путями они шли.
А тот, воодушевлённый поддержкой, уже рассказывал, смеясь и заглядывая ему в лицо:
– Оказывается, я это всю жизнь продержал в голове, хотя теперь не нумерологией  увлечён. Так вот, гармония и в том, что четыре пути греха ведут в сферу зла. Сейчас назову: жадность, зависть, лень и прелюбодеяние. Да, кажется, так. А я, пожив, скажу, что и одного такого достаточно, чтобы скатиться туда. А знаешь, окончательное число даты твоего рождения не Четыре, а Три, смотри 4(число) + 4 (месяц апрель) + 4  по году, вместе 12, а 1 да 2 равно 3. А год наш, 1966, вообще, разговор отдельный. Тимур увидел потемневшее Пашкино лицо, но не остановился, а высказался до конца:
–  Цифры года 1+9 +6+ 6 = сложив попарно, получаем  10  и12, т. е 1 и 12  = 13. Я запомнил это, хотя не уверен, что правильно считал. Носителя промежуточного  числа 13 или 1+12  ждёт  добровольная смерть или жертва. Нашли ягнёночка! Да и я себя таковым не считаю, – он засмеялся, – мы же с одного года. Так что твоя эмблема неправильная. Но она ведь тебе сослужила хорошую службу? И тут, снова взглянув в  лице Четвёртого, увидел одни огромные глаза – в них страх, плохо скрываемую боль, ненависть. Тимур отшатнулся:
– Прости. Я не знал. Я не подумал, что тебя это заденет.
– Всё нормально, – произнёс Четвёртый сквозь зубы и отошёл. Посмеяться не удалось. Тимур вздохнул с сожалением и пошёл искать жену. Не всё он знает о Паше, ох, не всё!


                Павел Иванович?

К земному счастью не каждый успеет.
Снова умничает дед Григорий

         Павел Иванович… Как его называть иначе? Ведь уже в годах человек. А всё просится то Пашкой, то Четвёртым поименовать. Как будто он остался пацаном, застыл неизменно. А, может, так оно и есть?
И внешнее взросление тут ни при чём, и приобретённое умение копить деньги. Да, то ли копил он всю жизнь? Для него что, другого выбора не было?
         Будем снисходительны, пусть будет Павел Иванович. Лет ему уже немало.
         Павел Иванович, давно, будучи по делам в Астане, купил себе « диплом юридического факультета, потому что с юриспруденцией он был на ты. Изредка демонстрировал его в кругу предпринимателей, нигде не указывая ни в деловых бумагах, ни в своей биографии, потому что   за использование поддельных документов можно было ответить по закону. Однако не раз  хвастал эрудицией в вопросах уголовного и административного права. Бывало,  что с ним советовались. Это тешило его самолюбие. Мог и свысока, и недоброжелательно ответить и посмеяться над беспомощными в этих вопросах предпринимателями. Кодексы давно стали его настольными книгами. Ему доставляло удовольствие ставить в тупик профессиональных юристов знанием тонкостей статей, толкованием подпунктов. Он читал законы, чтобы обходить их, чтобы знать, как могут быть выявлены афёры, там же черпал, какими они могут быть и думал, как избежать разоблачения. Прошли времена, когда на разбавленном бензине ездили его клиенты, когда одна его марка  заменялась другой, когда использовался недолив. Никто никого уже не взрывал. Научились договариваться. Образовалась структура городского и районного  нефтяного рынка. Город и район в целом, разделённый на сферы потребления, обслуживало теперь всего пятеро крупных и несколько мелких предпринимателей – поставщиков, и они никого больше не пускали на рынок, договаривались о ценах, чтобы  была хорошая прибыль. Придумывали льготы постоянным клиентам. Неплохую прибавку ему давали заправки  в деревнях,  одна – в родном Берёзовом,  другая –  в селе,  где жили мать и старший брат. Он создал возможность и жить хорошо, и – копить. Он  не ездил ни на Канары, ни в  Куршавель, не покупал и не строил особняков, не менял машины как перчатки, не тратился на женщин и не занимался благотворительностью, если было невыгодно.
           Но, начав ещё в детстве искать способы накопления денег, он не смог обойти такого из них, как валютные операции. В филиалах банков заметили, что он занимается ими, изучая котировки. Снимает суммы, делает обмен, через некоторое время делает обратный обмен и заново открывает вклад. Ни один из предпринимателей не совершал подобного – ни сил, ни времени, ни удачи не хватило бы. И надо сказать, что скрупулёзное отслеживание годового повышения и понижения курсов валют,  развившийся денежный нюх, а не прогнозы банкиров и политиков помогали ему в этом.  Если к миллиону можно было прирастить несколько десятков тысяч, он не упускал шанса.
               Он жил в своём особняке, который купил, ещё  женившись на Анжеле. Никогда никого не приводил сюда. Даже родственники, родные братья, не переступали порога его дома –  предполагая, что он занимается криминальными делами, старались держаться подальше. Каждый из них, занятый семейными проблемами, обросший родственниками , был втянут в то колесо существования и долга, из которого трудно выйти, но наработанное опытом за сотни лет, оно  являло собой образец принимаемого обществом и наиболее надёжного и приличного способа жизни.
               Долго после развода с женой он жил один, поглощённый страстью денежной наживы. Но вдруг весной 2014 года задумал жениться. Сошёлся с одной молодой, тридцати трёх лет, но неизбалованной, в меру умной (в этом, по его мнению, в женщине должна быть мера) незамужней женщиной, предварительно склонив её на заключение брачного договора о раздельном владении имуществом и капиталами. Её звали Дарья. Уравновешенная, хорошо знающая, чего хочет, без лишних «тараканов»  в голове – так  Четвёртый определил её характер. Немногочисленное семейство её жило в другом городе. Это тоже устраивало. Она работала в библиотеке, владела скромной однушкой и, хотя была замужем до него, детей не имела. Дарья была не против разумного накопления, по крайней мере, он не раз слышал от неё: « А чего зря деньгами сорить? Когда у меня будет много денег, то не я на них, а они на меня будут работать. Денег много не бывает. Сегодня умный, у кого денег много». Она создала вокруг него атмосферу обожания и высокой оценки за умение жить.
              Она приняла его таким, каким он был на самом деле. Недоверие и жадность стали его сущностью, которую уже невозможно было скрывать. Копить и считать – его главное занятие . Но к этому моменту даже эта страсть, превратилась в механическое действие, статистику. И он уже не мог остановиться. Как умирает от разврата плоть, невзирая на установившуюся в последнее время ошибочную точку зрения, что разнузданность в этом вопросе – признак здоровья, так умирала  сущность, отдавшая жизненную энергию изворотливому мозгу, работающему исключительно на наживу. По привычке, злобности и зависти он напрягал сотоварищей по общему бизнесу подозрительностью, колол комментариями их «хитроумные шаги», шантажировал  угрозами разоблачения перед законом и общественностью, портил им имидж, делался роком то для одного, то для другого. Эта травля доставляла ему  удовольствие. А жертву он привык доводить до деструктивизма или фрустрации. Ещё чуть – чуть и уродства его собственной натуры примут необратимый характер. Ещё немного и вся жизнь замкнётся неразрываемым кольцом. Вот эту опасность он чуял, как зверь. Пока ещё тянет к женщинам. Это его последний шанс создать подобие семьи сейчас. Его ненавидели и боялись, уважали и презирали, чувствуя, что этим его не достанешь. 
          Сегодня он заметил, как все, все поставщики нефтепродуктов кучкуются без него и не зовут его к себе. Даже Григорий не приближается. И не пойдёт он в это болото. Но своему  чутью на опасность он доверял, а оно настораживало в очередной раз. Он стал бояться за свою жизнь и поэтому нанял нескольких охранников, которые сопровождали его теперь постоянно.  Дом тоже поставил под усиленную охрану. Его беспокоила необходимость нанять ещё одного опытного телохранителя – жаль, дорого стоит. Расходы, одни расходы! И так пришлось ввести в постоянный штат переводчика. Документы принимаются всюду на двух языках, казахском и русском.
                Замучили тяжёлые сны. Осознав всестороннюю опасность случайных связей,  укрепился в желании  жениться. Ему часто снилась Анжела, его наивная  жена-девочка, почему-то мёртвой, хотя он знал, что она вышла замуж, родила второго ребёнка и счастлива в браке, оберегаемая матерью и успешным мужем. Ему снилось: он будто бы подходит к ней, а когда наклоняется, чтобы заглянуть в лицо, то видит  пустые глазницы. Труп! И начинает звучать в ушах детский жалобный плач. Не сына ли это голос? Или неродившегося ребёнка, которому он обязан был дать жизнь. Не голос ли это самой умершей души? И тут же в мозгу возникает тот  колеблющийся силуэт, и Чёрный победно издевательски смеётся его голосом, его смехом. Тут он обязательно просыпается или заставляет себя проснуться. Выбить, перекрыть этот страх, убрать, чтобы не было, любым способом. Неужели жалость-подлюка мучает? Зачем мучиться? Зачем мучиться ему, у кого накоплено, наложено столько! И ничего не потрачено как попало! В своём городе он Рокфеллер! Ведь свершилось! Он, пусть тайный – миллиардер! Ведь достиг. Но почему этого мало? Что? Что ещё нужно душе? Почему нет полной радости? И он вспоминает, как Тимур и его жена ищут друг друга глазами – чувство взаимной любви ему недоступно. У него не было такого! И не будет! А, может, совесть, о которой он забыл, проснулась? «Что тебе надо от меня, совесть? Мне от тебя – ничего! Кто говорит или думает сегодня о совести? Кто этот Чёрный, который является всё чаще наяву, а не во сне. Стоит только уйти в себя, возникает. Кто, кто это? Не сам ли Ужас?»
               Среди догадливых конкурентов ползли слухи о его подлых замыслах, хотя всё это были психологические манёвры, нагнетая, он создавал себе беспроигрышный авторитет, он защищался, чтобы никто не помышлял приблизиться к его индивидуальной империи. Те были недовольны и демонстрировали ему то же. Он отвечал ещё большей злобой. Не зря ему стало казаться, что к нему враждебно относится весь мир. И главной задачей вдруг стало обретение душевного покоя.
                Вот ещё почему он стал искать себе женщину для жизни. Долго выбирал невесту и, кажется, нашёл, что нужно. И главное – договор, брачный договор оградит его от потерь в случае чего…
                Вот-вот Четвёртый будет счастлив. Он понимал, что объективно у него нет даже надежды. А вдруг как-нибудь случится, вдруг произойдёт чудо! Поймав себя на этой мысли, изумился: «Это я-то надеюсь на чудо, на случай? Я, для которого духовность не есть реальность!»


                …или добровольно принятая смерть…


                Человек рождается с ясным взором, как новая заря,
                но, оглядевшись, теряет его, запутавшись в пространстве жизни, и обретает вновь
 в    последнее мгновенье
               
                .
                Деревенский философ Григорий

                После третьего убийства прошло  полтора года.
                Конец марта был тёплым. Вечер догонял ночь. Шёл мокрый, мелкий снежок – крупа, который называют снегоедом – от него сугробы вдоль дорог не добавляются, а убывают. И чернота, и этот снег, пожирающий себе подобное, портили настроение Четвёртому. Он не любил такую погоду, от неё становилось ещё муторнее. Душа истекала чем-то непонятным, противным, похожим на погодный сумбур. Вдруг захотелось  испытать неиспытанного, неподвластного его уму и сердцу! Неужели уже ничего не будет? Неужели ничего не даст, не пообещает ему, умному, смелому, особенному из всех Свиридовых, мир?
               Дороги повсюду освободились от снега и были чёрными, грязными. Он всё ещё любил и не бросал сам водить машину. Усмехнулся этому – «любил» и поправил себя – «люблю». Он ехал домой под охраной, сопровождавшей его на двух усовершенствованных «Нивах», одна впереди, другая позади. Дома его ждала та самая женщина. Он всё ещё надеялся, что нашёл одну из тех  редких, преданность которых можно купить, обеспечив содержанием, целиком, всю. Весь жизненный опыт научил его этому.
                Он ехал  накануне свадьбы. Неприятное волнение не покидало его, будто вот-вот произойдёт  небывалое. Он мчался туда, где  скоро будет поставлена точка на всей его жизни. Мчался, не предполагая, что самая последняя, неотвратимая остановка всё ближе.
                Когда Четвёртый выбирался из машины у крыльца, охранник, открывший ворота, вышел наружу осмотреть улицу и попрощаться с сопровождением. Волкодав, ещё не выпущенный на ночь, грыз за решёткой цепь, не в силах освободиться. Из машины  жены, припаркованной у крыльца, навстречу Павлу выскочил человек в маске и нанёс молниеносный удар охотничьим ножом, ещё и ещё. Павел Иванович стал оседать и валиться навзничь. Падая он вдруг отчётливо понял,  что ему ничего так сильно не хотелось, как жить, дышать, и, может быть, чуть-чуть… любить.
            Убийца произнёс, бросая нож, склонившись над упавшим: «Конец тебе, Пашка!»
– Кто ты? – спросил умирающий. Но чёрная фигура не ответила. Как будто материализовалось преследовавшее его видение Чёрного. За что?– ещё кричал ум, но душа покорно молчала.
            Четвёртый был убит во дворе собственного дома ножом, с которым когда-то любил ходить на охоту. Двое, убийца и вторая фигура, свалившаяся, как с неба, бросились к забору в стороне от охранника, перескочили его, и было слышно, как загудела отъезжающая машина.
            Скорая прибыла позже полиции и констатировала смерть.
            Первая версия была такой, что это Людмила, мать его жены Анжелы, наняла киллера для отмщения, но легко отпала. Людмила не скрывала ненависти к Четвёртому, и, к счастью, не привела её в исполнение. Возмездие и так настигло его.
            Рассматривалась версия о заказе конкурентов. Тщетно. Ещё одна – о том, что невеста Дарья, по какой-то причине, стала наводчицей и помощницей в деле, обеспечив убийц охотничьим  ножом  и винтовкой  и завезя преступников  на территорию усадьбы. Винтовка была обнаружена на чердаке хозяйственной постройки напротив дома, киллеров было двое. Оба вооружены, готовились завалить Четвёртого наверняка. Пальчики Дарьи на орудиях убийства  присутствовали. Но доказательств сначала не хватило. Позже её участие станет очевидным. Особенно, когда будет  осуществлён план-перехват. Полиция рыла землю, стараясь не допустить висяка. В одной из выезжавших из города автомашин были задержаны двое подозрительных молодых мужчин-иностранцев, из Латвии. Это были они,  брат Кольки Дерябова и его друг. Убийство Четвёртого они считали своим долгом. Последняя Пашкина женщина, на самом деле, была их  сообщницей. То, что   орудия убийства принадлежали ему, наталкивало на мысль, будто он сам подготовил и приговорил себя к смерти. Так завершилась  казавшаяся  реальной, а на самом деле, мистическая жизнь.
            Четвёртый погиб, не научившись любить, делать добро, не узнав ничего о других сторонах земного бытия, не искупив своих грехов. Ему было только сорок восемь. Четверка и здесь не оставила его. Только теперь это и вовсе не имело значения! Главное в другом. До следующей даты рождения злой рок или возмездие не дали ему дожить всего каких-нибудь десять дней.
            Что погубило Четвёртого? Семья , окружение или обстоятельства? Что случайного и не случайного в этой истории? Страстная и жадная  натура или сама историческая эпоха стали причиной такого страшного её развития и результата?