Невидимый человек невиданной продуктивности

Этот текст написан в ноябре 2019 года в связи с 75-летием известного российского социолога Франца Шереги. Уже приближается следующий еще более «крутой» юбилей, и я обнаружил, что текст может быть прочитан лишь на специальном социологическом сайте, посещаемом лишь специалистами. А это неверно, Его жизненный путь в вышей степени уникален и интересен, а его вклад в науку весьма значим и при знакомстве с ним удивит многих не только своим объемом и многообразием, но смелостью, нестандартностью выводов.
К тому же, перед нами яркий пример биографичности творчества социолога, отношение Шереги к исследуемой социальной реальности пронизано и детерминировано  особенностями мира, в котором проходили его досоциологические годы. 

******

Очень давно (23 января 2004 г.) Валерий Голофаст, прошедший в юности и ранней молодости хорошую литературную школу, писал мне: «...ты работаешь на грани литературы. Посему будь пост-постмодернистом, смело делай любые коллажи из любых вариантов и кусков». К такой же структуре текстов пододвигал меня своими текстами, своим опытом и Андрей Алексеев. В силу ряда обстоятельств я долго не принимал их советы, и главная причина – мне казалось, что у меня нет базы для использования этого метода. Но, несколько месяцев назад, я потихоньку начал осваивать его.
Во-первых, обнаружилось, что интервью, проведенные десять и более лет назад, а также биографические очерки, написанные в те же годы, пробрели новый смысл. Тогда они были наполнены «тем временем», тем пониманием развития нашей социологии, теперь многое изменилось и в нашей социологии, и во мне как в аналитике нашего прошлого. Так, при работе над книгой «Нескончаемые беседы с классиками и современниками. Опыт историко-биографического анализа» (2018), составленной из давно написанных очерков, я несколько раз пытался «освежить» материал, и не смог: «старое» сопротивлялось «новому».


Есть и вторая причина конструирования коллажей, которая, допускаю, существеннее первой: воспоминания, рассказы моих собеседников (респондентов) просятся наружу, я почти физически ощущаю невозможность пересказа своими словами того, что было сказано ими в процессе нашего интервью. Интервью – это исторический документ, а прямая речь – точнее и кредитнее, чем мое изложение. Чтение интервью, его фрагментов – это форма непосредственного общения читателя и рассказчика.
Настоящий материал выполнен именно в такой технике. Причина – проста, мною проведено два интервью с Францем Эдмундовичем Шереги и написано несколько очерков о нем, и этот материал многое освещает в его жизни.


Творчество Шереги до удивления биографично, не в смысле наполненности его научных публикаций фактами его жизни (по-моему, этого в них совсем нет), но в возможности проследить движение и содержание его исследований. Так, недавно присланный мне список его книг (увидевших свет в 1982-2019 гг.) – это уже история его работы, его поисков. Обстоятельства далеко не всегда способствовали ему в анализе и комментировании полученных им данных, однако следует иметь в виду, что мало кто из прикладников позволял себе быть настолько свободным в своих интерпретациях, как Шереги.


Процитирую собственные слова, сказанные достаточно давно: «Приезжая в Москву, я стремлюсь встретиться с теми, кто мне дорог, приятен, интересен. В какой-то момент очередной беседы меня обычно спрашивают, долго ли я буду в Москве и кого увижу. Ответ на первый вопрос практически неизменный: 3-4 дня; на второй – более разнообразный, ибо каждый раз физически невозможно встретиться со всеми, с кем хотел бы. Но всегда я говорю о том, что буду у Франца Шереги. Отклик – стандартный: “... сто лет не видел(а)!...что он делает?”. Сто – не сто, но реально называемые временные интервалы – немалые: 10-15-20 лет» [1]. Я года четыре не был в Москве, но уверен, если бы приехал сейчас, услышал бы те же самые ответы, только уже были бы не 10-15- 20, а 15-20-25 лет.
А вот слова Франца Шереги из нашего давнего интервью: «Я пришел в советскую социологию случайно, причем как “белая ворона” и остался “белой вороной” и в российской социологии. Иначе говоря – пришел в социологию “ниоткуда”, “побродил” в кулуарах словно незваный, но “диковинный” гость, иостался в российской социологии как неудобный объект, который в какой-то мере мешает, но к которому “притерлись” и мимо которого можно проходить не замечая, коли в нем нет надобности» [1].
Разве неправ я, поставив в заголовке этого текста, горькое «невидимый»?


С Францем Шереги мы дружим очень давно, сейчас мне представляется, что прежде всего нас сближало стремление к научному, т.е. идеологически не ангажированному рассмотрению социальных процессов, происходивших в стране. Меня «тянуло» в сторону позитивизма, абстрактных моделей процесса социологического измерения и истории науки, в частности – творчества Карла Пирсона, но одновременно меня заинтересовали общелогические построения Шереги и его интерес к марксизму как методу социального познания. Однако главное, что меня привлекало в нем, это внутренняя свобода. Я уже несколько лет жил в США, когда стал чувствовать себя столь же свободным в научном и гражданском отношении, каким был Франц в те далекие годы.


Уже многие годы мы постоянно переписываемся, потому и думал, что знаю, сколько им сделано. Но сейчас перелистал его книги, хранящиеся у меня дома, еще раз посмотрел изданную пять лет назад и при моем участии онлайновую книгу «Франц Шереги. Теоретические и прикладные исследования: 1977—2014 годы», перечитал несколько интервью с ним и понял одно. Мы имеем дело с социологом невиданной продуктивности. Феноменальной.
Открывая указанную книгу, академик Михаил Горшков заметил: «...А вот то, что объединяет его научные труды, назвать можно. Это – научная емкость, комплексность анализа и междисциплинарная интерпретация эмпирических данных. Иными словами, качественные характеристики, которых сегодня так не хватает социологической науке «на выходе ее продукции», и благодаря которым она только и может получить свое, заслуженное, место в системе государственного управления. <…> Но что еще отличает публикуемые научные труды Ф. Шереги – это ясность мысли, безупречная логика, сфокусированные (а не размытые, как это зачастую бывает) оценки».


Пять лет назад, на пороге 70-летия Шереги, обе названные грани его личности выделил Андрей Алексеев: «С Францем Шереги мы знакомы разве что заочно. Если не контактам, то дистанционному взаимодействию очень способствовала дружба обоих с Борисом Докторовым. Среди моих коллег, да просто творческих личностей, не так уж много таких кто остается для меня загадкой. О таких можно сказать: “Я не понимаю, как это ему удается”». Дальше Алексеев говорит о пяти гранях этой загадки и первой называет: «ЗАГАДКА ПРОДУКТИВНОСТИ. За 40 лет профессиональной деятельности – порядка 35 монографий (может я, что-то и пропустил в подсчете). То есть примерно по одной полновесной книге (до 30 печатных листов) в год. При самом высоком трудолюбии ученого, это трудно вообразить» [2].


Начало

Тогда же, обращаясь к истокам формирования личности Шереги, я попытался дать «отгадки» задач Алексеева, однако сейчас не буду воспроизводить тот текст [2], а приведу воспоминания Франца Шереги, это –фрагменты интервью с ним, 2006-2007 гг. [1]:
Нередко я интересуюсь тем, почему наши коллеги стали социологами, хотя их ответы скорее раскрывают, как, в силу каких обстоятельств они выбрали этот путь. Тебе я не стану задавать вопрос «почему?», а потихоньку начнем раскручивать «как ты стал социологом»...
С детства у меня не было однозначной мечты или цели – кем стать? Мое понимание смысла жизни, сообразно ценностям жителей малого городка Виноградов(до вхождения Прикарпатского края в состав СССР в 1946г. город назывался Севлюш), воплощалось в понятии «семья». Все остальное – это для обеспечения условий жизни семьи.
С таких позиций кем и где работать для меня не являлось ценностью, но лишь конкурентоспособным средством, призванным удовлетворить не мои личные профессиональные амбиции или «таланты», а потребности семьи. Этот приоритет у меня сохранился по сей день, поэтому свое занятие прикладной социологией считаю рутинным инструментом заработка на жизнь, и не более того. Естественно, как и у всех в молодости, у меня были планы реализовать себя в профессии, но то были мимолетные увлечения: стать священником (католическим, так как в этой церкви я посещал курсы), поэтом или писателем, мясником (пойти по стопам отца), а в выпускном (10-м) классе школы – юристом или философом. В итоге, после семи лет обучения в венгерской и трех лет обучения в русской школе, я поступил на математическое отделение физико-математического факультета Ужгородского университета (столица Закарпатья). Проучился один год (на украинском и русском языках) и со второго курса меня забрали в армию, по причине послевоенной «демографической ямы» забирали всех студентов 1–3 курсов. И три года прослужил под Москвой. После окончания службы, будучи женатым и с ребенком, обучение в университете продолжил заочно; три последних года – экстерном, так как жил я в Московской области, а обучение продолжал в Ужгороде. Кстати, в аспирантуре Института конкретных социологических исследований Академии наук СССР я начал обучение в 29 лет (в 1973 г.), продолжая работать переводчиком на двух работах. Так что и здесь обучение фактически проходило как бы заочно. В итоге систематического высшего образования я не получил и считаю себя «самоучкой».


Если можно, поясни, как ты оказался в среде социологов…
Это произошло случайно, пытался уйти от изнуряющей рутины переводческой работы с венгерским языком, который и по сей день является для меня родным. Получилось так, что работая с 1968 года переводчиком- синхронистом в Высшей комсомольской школе при ЦК ВЛКСМ в Москве, я переводил лекции, семинары, зачеты и экзамены по философии, политэкономии, истории КПСС, научному коммунизму, международному рабочему движению, а с 1971 года – по прикладной социологии, которые читал проректор по науке ВКШ Владимир Смирнов, социолог из города Горького (Нижний Новгород), и многим другим гуманитарным предметам. <…> Мне нравилось переводить лекции по философии и прикладной социологии. Последняя мне импонировала своей рациональностью и связью с математикой. В августе 1973 года я случайно прочитал в газете «Вечерняя Москва» объявление о приеме в аспирантуру ИКСИ АН СССР. Так как я подсознательно уже искал возможность сменить специальность переводчика, то по наивности подал документы в аспирантуру на заочное отделение. По наивности потому, что в советские времена «с улицы» в аспирантуру не поступали, как правило, места были распределены заранее. Реферат я подготовил по выборочным методам в социологии. Еще до вступительных экзаменов в Отделе аспирантуры мне предложили переписать заявление на очное отделение, что я и сделал. В последующем я узнал, что инициатором этого был Владимир Эммануилович Шляпентох, меня лично не знавший, но рецензировавший мой реферат по выборочным методам.


Да, глядя в прошлое, можно сказать, что ты попал в очень сильный научный коллектив. Как началось обучение?
Ты знаешь, я довольно быстро осознал, что, подобно мольеровскому персонажу из пьесы «Мещанин среди дворян», – «говорю прозой». Иными словами, социологии в аспирантуре я не учился, просто расширил свой кругозор о социологах и углубил – по методам прикладной социологии. Что касается собственно «социологического видения» социальных проблем, я им уже тогда владел полностью и более широко, чем советские социологи. Более того, при сдаче кандидатских экзаменов в аспирантуре мне приходилось снижать свой уровень до «коммунистических догматов», иначе я бы их не сдал (я не имею в виду собственно марксизм, который изучал с интересом)».


Пожалуй, это все так... Но если не аспирантура, то что предопределило твою склонность к анализу социальных процессов?
Укажу три причины, вытекающие из условий моей социализации. Первая причина – географическое расположение Закарпатья. Это географический центр Европы, в котором сталкивались политические интересы различных государств.В течение первой половины XX века, да и ранее, в течение 800 лет эта область являлась территорией Австро-Венгрии, после первой мировой войны – Румынии, потом Чехии, в 1938 году часть области выделилась в самостоятельное государство «Закарпатская Русь» со столицей в городе Хусте, потом снова отошла Венгрии, после войны преобразовалась в Закарпатскую Украину, в итоге – вошла в состав Советского Союза как Закарпатская область. Население области не успевало переучивать «государственные языки», гимны и законы. Вместе со сменой государств, поглощавших область, менялись и политические системы: капитализм, «мелкодержавный» шовинизм, фашизм, в итоге в 1948–49 годах национализация, создание колхозов и установление социализма. Это способствовало формированию у населения социального иммунитета по принципу: «кесарю кесарево, а я сам себе на уме». Эта неподверженность никакой политической идеологии и скептицизм относительно законодательств характеризует население Закарпатья по сей день. Она же является основой умения самостоятельно анализировать любые политические и социальные процессы, делать независимые выводы и принимать автономные решения. Так «от природы» я стал политиком.


Вторая причина – национальный и этнический состав населения. Испокон веков область населяли горные украинцы (гуцулы), русины(в долине), венгры, румыны, словаки, немцы, австрийцы, евреи, с 1946 года – русские. Не принимая государственной идеологии, коренное население самоидентифицировалось по конфессиям. В каждом селе имелось по 1–2, а в небольших городах – по 4–5 церквей: униатская (византийская, или греко-католическая), римско-католическая, протестантская, православная, иудейская, кроме того, секты пятидесятников, субботников, еговистов и др. Совместное существование и оппозиция меняющимся государствам, попеременно поглощавшим область, способствовало выработке у населения этнической и конфессиональной толерантности и солидарности. Все с детства говорили на 2-3 языках, в зависимости от национального состава населения города, в частности, дома и в школе – на родном языке, в официальном общении или в случае незнания языка собеседника – на официальном государственном языке соответствующего периода; в период СССР – на русском. В такой среде я стал чувствовать и понимать суть межэтнических и межконфессиональных отношений «своим нутром». Этому способствовало и то, что я вырос в интернациональной семье: мать – еврейка, отец по матери – австриец, по отцу – венгр, жена – русская. В закарпатской среде было принято гордиться этнической и конфессиональной принадлежностью, при этом не кичась и уважая этническую и конфессиональную принадлежность других. Выдавать себя за кого-то другого было равноценно лишиться человеческого обличья.


Третья причина – личный жизненный опыт, в существенной степени повлиявший на восприятие мной политических и производственных отношений. Личный политический опыт заключался в том, что все население Закарпатья формировалось в капитализме и примерно до 1960-х годов социализм воспринимало как временное явление, равно как и советскую «оккупацию». В течение семилет в венгерской школе меня учили «капиталистические» учителя. Через страдания матери, по причине ее национальности, меня лично затронули как немецко-венгерский фашизм, так и сталинские репрессии (в период «дела еврейских врачей»). Что касается формирования моих социально-экономических воззрений, то они станут понятными, если я только перечислю профессии, по которым работал: сельскохозяйственный рабочий в полеводстве, садоводстве; сапожник, пекарь, мясник, артист венгерского народного театра, студент университета, военнослужащий, заведующий библиотекой, учитель венгерской школы, репетитор по подготовке к поступлению в вуз по математике, физике и французскому языку; переводчик-синхронист венгерского языка в политической системе и в войсках (на пограничных курсах высшего офицерского состава), аспирант, ответственный секретарь журнала «Социологические исследования», научный сотрудник, преподаватель вуза, предприниматель. Приехав в Москву из Центральной Европы и имея богатый личный опыт всевозможных социальных отношений, в том числе и капиталистических, я считал себя в социальном отношении более зрелым, чем советские социологи. Думаю, что история подтвердила мою правоту.


Франц, как вам в школе объясняли вхождение Западной Украины в СССР? Наверное, дома вы слышали иную версию?
Общепринятая официальная версия была простая – советские войска освободили земли Украины. Нас эта, да и любая иная официальная версия «не коробила», так как все мы, кстати, даже местные украинцы (гуцулы) и русины, обладали превентивным «генетическим» иммунитетом недоверия к любой официальной информации – и советской, и несоветской – даже если она была объективной. Отчуждение населения Закарпатья от любой государственности как института власти всегда было абсолютны.
Можно сказать, что еще до поступления в аспирантуру ты получил образование в «социологической академии».
Пожалуй, так. Потому свои социологические «опусы» я пишу «от жизни», а не по заученным шаблонам. Естественно, я знал многие работы западных социологов, изданных в Венгрии без всякой цензуры. Однако в шаблонах никогда не нуждался и не нуждаюсь: ни в советских, ни в западных, при всем моем уважении к профессиональной деятельности и советских, и западных социологов. К социализму с начала 1960-х и до начала 1980-х годов я относился лояльно, особенно к провозглашавшимся моральным принципам. Более того, состоял в КПСС в течение 25 лет, вступил во время службы в армии. По социально-философским и экономическим взглядам по сей день считаю себя марксистом, и эту свою позицию вряд-ли изменю. Что касается логических методов теоретической социологии – я гегельянец».


Возвращаясь к введению, обосновывающему обращение к коллажной, клиповой технологии, замечу: «Возможно ли все написанное Францем Шереги пересказать своими словами?». В принципе, «да», но с огромной потерей цвета, вкуса, запаха, его текста, в целом он лишится своей уникальности и документальности.
Франц, ты еще не ложился или уже встал?
Иногда я получаю электронные послания от Шереги, когда в Москве– 4 или 5 часов утра. Тогда, чтобы мне определиться с характером ответа, я спрашиваю его, он еще не ложился или уже встал и начал работать. Такая работоспособность – многое объясняет в его удивительной продуктивности, но не она – главная. Она – следствие, она – элемент его отношения к труду. Я имею в виду традиционное, крестьянское, ремесленническое отношение – не терпящее праздности. Начатое дело требует завершения.


Франц Шереги как социолог не нуждается в представлении российскому социологическому сообществу. Он давно и успешно работает в разных областях социологической науки. Исходно – на стыке методологии и истории социологии. Его кандидатская диссертация, защищенная в 1976 году в Институте социологических исследований АН СССР, была посвящена проектированию выборки при проведении пилотажа. В те же годы им было проведено историографическое исследование советской социологии 1920-1930- х годов. В составленной им краткой – подчеркну это слово – библиографии по этой теме – 79 наименований [3]. Замечу, это было то время, когда ранняя советская социология была большим «белым пятном».


Шереги выполнено большое число теоретико-прикладных исследований по разным аспектам социологии молодежи и образования, девиантного поведения, с середины 1970-х до настоящего времени им проведено большое число опросов общественного мнения населения СССР/России поважнейшим проблемам внутренней и внешней политики страны. В подготовленной им в 2007 году библиографии указано 24 монографии, написанных им (в основном) и в соавторстве. Книга «Как провести социологическое исследование», основными авторами которой являются М.К. Горшков и Ф.Э. Шереги, впервые была издана в 1985 году. За прошедшие три с половиной десятилетия она была много раз переиздана и стала одним из популярнейших руководств по подготовке и проведению прикладных социологических исследований. Во многом именно эта работа стала началом одного из важнейших направлений деятельности Шереги - «прикладная социология». В середине октября я попросил Франца Шереги прислать мне обновленный список его монографических работ – в нем 67 позиций; немалое число книг вышло в нескольких изданиях. В ряде книг слова -«прикладная социология» присутствуют уже в названии работ, он – автор или соавтор работ по методологии прикладных исследований, по прикладным исследованиям в области социологии образования, права, предпринимательства, политики, девиации. В последние годы им выпущена серия книг по социологии образования и науки.


Долгое время книги, изданные Шереги, не продавались в магазинах, они поступали в библиотеки высших учебных заведений и в органы управления образованием Российской Федерации, а также в библиотеки ведущих зарубежных университетов. В 2017 году он стал сотрудничать с московским издательством «Юрайт», специализирующимся на издании учебников и учебных пособий для продолжающих послешкольное образование. Уже переиздано множество книг, которым в разное время дал жизнь Шереги, и эти книги поступают на рынок.


В моем понимании весьма значима книга Франца Шерегии его коллеги и друга Евгения Белкина о работе молодежи в зоне БАМа [4]. И здесь мне хотелось привести воспоминания Шереги, правда, со значительными купюрами.
Вот его ответ на вопрос: «Чем ты тогда занимался?»
«Первый серьезный социальный заказ, который был мне поручен, исходил от центральных политических органов в 1982 году (ЦК КПСС и ЦК комсомола). Было предложено изучить социальные проблемы строителей Байкало-амурской железнодорожной магистрали (БАМ), в том числе мотивацию приезда на «стройку века», планы строителей на будущее.<…>
Исследование было очень трудным и в высшей степени интересным. Со мной вместе исследованием руководил Евгений Белкин, ныне профессор, сотрудник Совета Федерации РФ. Результаты исследования меня поразили. Исходно я думал, что исследование необходимо для понимания причин нежелания молодежи ехать на БАМ. Однако обеспеченность рабочей силой на БАМе оказалась 120–140%. <…> Поразило меня и то, что, хотя стройка объявлялась и пропагандировалась как интернациональная, в действительности 85% приезжавших на БАМ составляли русские. Например, в составе бригад, приезжавших из республик Средней Азии, русские составляли 95% (из Прибалтики – 60%, Украины –40% и т.д.).По итогам исследования на БАМе я подготовил информационно-аналитическую записку в ЦК комсомола, которая – предполагалось – должна была быть ужата до 3-х страниц и направлена секретарю ЦК КПСС по идеологии М.А. Суслову. Однако этого не произошло, так как Суслов скоропостижно скончался <…>.


Однако я заинтересовался противоречием между информацией об интернациональном составе строителей магистрали, усиленно распространявшейся официальной пропагандой, и выявленной мною высокой национальной однородностью приезжавших отрядов строителей. Тогда я пришел к неожиданному для себя выводу о том, что русские (и «русскоязычные») вытесняются из национальных республик. Сделать это предположение меня стимулировал еще один факт, выявленный в ходе исследования: среди мотивов поездки молодежи на БАМ «стремление заработать деньги» находилось на 3–4 месте, а средняя зарплата, несмотря на тяжелый труд и сложные климатические условия, всего в 1,6 раза была выше, чем у строителей в среднем по стране. В 1983 году я срочно провел еще два аналогичных опроса на «интернациональных» стройках – Канско-Ачинском топливно-энергетическом комплексе (КАТЭКе) и в Волгодонске, на строительстве завода «Атоммаш». «Интернациональная» по замыслу структура отрядов строителей, рекрутированных на стройки по комсомольскому призыву, на самом деле здесь также оказалась почти мононациональной – в основном русские или «русскоязычные» (украинцы, белорусы).Таким образом, уже в 1983 году у меня не осталось сомнений в том, что русская молодежь, и вообще представители нетитульных национальностей, стали вытесняться из национальных республик. Центральная власть об этом знала и содействовала переселению русских путем финансирования так называемых «ударных строек». <…>. Тогда я и пришел к выводу: СССР стоит перед распадом.


Я высказал свое мнение некоторым представителям ЦК комсомола, с кем совместно работал во время исследования БАМа. Они не стали возражать, но посоветовали на эту тему открыто не рассуждать. Кстати, мысль о распаде СССР ко мне уже приходила и ранее, после окончания аспирантуры, в 1977 году, и основана она была сугубо на сочетании классовой теории Маркса и теории колониальных систем, которую я помнил еще с периода моей работы переводчиком. Как-то вечером осенью 1977 года, по дороге из Института социологии к метро, я высказал своим друзьям-аспирантам из Института Ягфару Гарипову и Леониду Веревкину мнение о том, что постепенное расширение национальной интеллигенции и бюрократии (служащих) национальных республик, рост численности рабочего класса – одним словом, становление более прогрессивной социальной структуры–приведет к стремлению национальных республик выйти из состава СССР по причине боязни конкуренции, которую они явно не выдерживали с аналогичными представителями социальной структуры метрополии (т.е. России). Я не помню, что мне ответили коллеги, но больше об этом мы не говорили и лишь Ягфар Гарипов напомнил мне об этом разговоре после распада СССР в начале 1990-х годов. <…>
Это воспоминание Шереги я заключил словами: «Да, я хорошо помню твои построения тех лет. Все выглядело логично, но внутренне согласиться с ними было трудно...»


Приведенный фрагмент интервью с Шереги – это не только пример его глубокого анализа эмпирических данных и стремления вскрыть реальную социально-политическую проблему, а также учета положений классовой теории Маркса и теории колониальных систем. Сегодня думаю, что в то далекое время обнаруженный национальный состав строителей БАМа и других ударных комсомольских строек мог подвести к выводу о распаде страны только человека с биографией, подобной Шереги. Надо было родиться и социализироваться в регионах, относительно недавно вошедших в СССР, где идеи социализма не полностью вытеснили из сознания людей традиции капиталистических отношений и где многие не были согласны с пребыванием в Союзе. Напомню сказанное Шереги выше об умении его земляков самостоятельно анализировать любые политические и социальные процессы, делать независимые выводы и принимать автономные решения.


Обобщая свои размышления о навыках окружавших его в детстве и юности людей оценивать наблюдавшуюся ими политическую действительность, Шереги заметил о себе: «Так “от природы” я стал политиком». В нашем интервью он сказал: «Потому свои социологические “опусы” я пишу “от жизни”, а не по заученным шаблонам». Вот это и есть яркие свидетельства глубокой биографичности его творчества.
Есть еще одна грань невиданной продуктивности моего героя – издание социологической литературы. Многие независимые социологические организации издают книги, но не в таком объеме и не в таком многообразии. В присланном мне в прошлом году Александром Арефьевым - коллегой и другом Шереги – списке книг, изданных организациями, руководимыми Шереги или сотрудничающими с ним, 209 наименований. Он рассматривает свою издательскую деятельность в рамках совершенствования системы социологического образования в стране и потому стремится предложить преподавателям социологии и студентам широкий спектр тем, научных подходов, методов социологии и авторов. Среди изданных им книг есть работы его коллег, учителей, социологов, парадигматику которых он разделяет, но есть и авторы, которые придерживаются не разделяемых им теорий, концепций.


Спасибо, друзья

Моя последняя онлайновая книга, увидевшая свет несколько месяцев назад, открывается таким посвящением: «С благодарностью крестным родителям этой книги, моим друзьям Галине Шереги и Францу Шереги» [5]. Эти слова – честные, искренние, но они не передают всех граней моего отношения к Галине и Францу, я пишу им многое о том, что происходит во мне и в моей семье. Но при этом думаю, зачем писать? Они и так все знают и все понимают. Неоднократно убеждался в этом...
За два года со смерти Владимир Александрович Ядов написал мне, что подготовил для переиздания весьма дорогую ему книгу по диспозиционной теории, но не может найти издательства. Оговорив все с ним, я написал Францу Шереги об этой проблеме Ядова. Через пару минут получил его ответ: «Попроси Ядова переслать мне рукопись, через три недели книга будет готова». Конечно же, Владимир Александрович был в высшей степени изумлен (книга, действительно, вскоре была опубликована), но я ему написал, что с подобным встречался уже несколько раз. В письмах или при личной встрече рассказывал Шереги, что задумал сделать новую книгу о... в ответ я слышал: «Присылай рукопись, я ее издам».


Придет время, и после дотошного анализа я сделаю список моих бумажных и сетевых книг, выпущенных издательством Шереги. Но могу сразу сказать, что без его поддержки развитие моего историко-социологического проекта было бы совсем иным. Это он, много лет назад предложил размещать тексты проведенных мною интервью на его сайте www.socioprognoz.ru [этого сайта уже нет] и он – инициатор подключения к этой работе Елены Ивановны Григорьевой. Благодаря этому, проект постепенно изменил свою природу, из социологического он превратился – допускаю впервые в отечественной практике – в социолого-IT-ишный. Это обеспечило ему отвечающую современной науке высокую «прозрачность»и полную доступность методологии и эмпирического материала. Методология достаточно последовательно изложена в электронном девятитомнике «Современная российская социология: историко-биографические поиски» [6], a собранная информация представлена в онлайновом интерактивном издании «Биографические интервью с коллегами-социологами». Это уже две сотни интервью с российскими социологами моих биографических очерков, о тех, с кем не смог побеседовать [7]. Таким образом, проект стал «общественным», его результатами могут пользоваться все.
Спасибо вам, дорогие друзья.

1. Ф.Э.Шереги: «Тогда я пришел к выводу: СССР стоит перед распадом». 2. Aлексеев А. Загадка Шереги. 3. Шереги Ф. Краткий список работ советских социологов: 1920-1930-е годы. 4. Белкин Е. В., Шереги Ф. Э. Формирование населения в зоне БАМ.  М., «Мысль», 1985.
5. Докторов Б. Я живу в двуедином пространстве. М.: ЦСПиМ.2020.
6. Докторов Б. З. Современная российская социология: Историко-биографические поиски. В 9-ти т. [электронный ресурс]. М.: ЦСПиМ. 2016. <https://www.isras.ru/files/el/hta_9/htm/menu.htm>
7. Докторов Б. З. Биографические интервью с коллегами-социологами. 4-е дополненное издание [электронный ресурс].: ЦСПиМ, 2014. https://www.isras.ru/index.php?page_id=3074