Записки читателя

-----

Дафна дю Морье.


Психологический рассказ «Птицы», блестяще экранизированный Альфредом Хичкоком в 1963 году (двадцатью годами ранее Хичкоком была экранизирована другая книга дю Морье —  «Ребекка», выдержанная в стиле готического триллера).



Рассказ «Птицы» — мрачный хоррор-катастрофа, написанный в лаконично-емкой и сугубо несентиментальной манере, с обилием деталей, разбросанных по сумрачно-выразительным пейзажным зарисовкам.



Никаких «сценических эффектов»: дотошное, почти телеграфное описание психологического состояния главного героя, ветерана войны —  Нэта Хокена, оказавшегося вместе с семьей перед лицом смертельной угрозы; натуралистическое воссоздание атмосферы почти инфернальной паники, которую сеют полчища птиц, взбесившихся от ненависти к роду человеческому.



 «И вдруг он увидел их.  Чайки! Они качались на  волнах  вдали  от берега. То,  что он поначалу принял за буруны, были белые чайки. Сотни, тысячи, десятки тысяч... Они поднимались и падали вместе с волнами, держа головы  по ветру,  будто  мощная  боевая  флотилия, бросившая якорь в ожидании прилива. Чайки заполняли все видимое пространство. Они двигались развернутым  строем, бесконечными,  тесно  сомкнутыми  рядами,  колонна за колонной. Будь на море штиль, они покрыли бы белым облаком весь залив,  голова  к  голове,  тело  к телу.  И  только  восточный  ветер,  нагонявший  высокие  волны, по временам скрывал их от глаз».



Иные читатели трактуют рассказ о «небесной угрозе» как метафору реалий (недавних) военных событий и продолжающегося политического противостояния:



«Произведение 1952 года просто не могло не нести на себе отпечаток не так давно отгремевшей Второй мировой войны. В памяти людей ещё были свежи воспоминания о ковровых бомбардировках европейских, японских и советских городов. Начавшаяся холодная война усилила тревогу возможностью сброса атомных бомб разрушительной силы (тем более после Нагасаки и Хиросимы это уже не казалось фантастикой), что могло привести к ещё большему количеству человеческих жертв. И потому -то в тексте мелькает пресловутый «русский след», когда жена главного героя восклицает, почему американские союзники не помогут уничтожить птиц. Сообщения по радио напоминают фронтовые сводки, а одним из предвестников птичьего апокалипсиса стал восточный ветер. Ассоциации напрашиваются сами собой».



Однако конспирологические теории меня интересуют меньше всего, поэтому я читала рассказ всего лишь как историю о внезапно и зловеще нарушевшемся равновесии в природе, наслаждаясь отменным языком, оригинальностью и жуткой реалистичностью сюжета (к слову, никакие красивые блондинки в повествовании не фигурируют, так же, как отсутствует любовная линия, от начала и до конца придуманная сценаристами в фильме Хичкока).



Повторюсь: сюжет представляется вполне реальным. Глядя на жестокое и бездумное обращение человека с природой, можно допустить самое фантастическое развитие событий: не только птицы и животные, но и деревья — как Бирнамский лес на Дунсинанский холм—  могут в один прекрасный день выступить в поход против человечества.

------

«Этрусская ваза» Проспера Мериме (перечитав, снова убедилась, что не люблю французов, не люблю точно по Гейне, который обмолвился как-то, говоря о Франции: «Легкость этого народа меня утомляет»).

----



«Безволосый мексиканец» — новелла Сомерсета Моэма — о столкновении двух миров в лице «дикого», бесстрашного, эксцентричного и пестрого, как его родина, авантюриста-мексиканца со «стальными глазами», «генерала мексиканской армии» и агента британской разведки, типичного англичанина, осторожного, благонадежно-умеренного и рационального. Сомерсет Моэм, знакомый не понаслышке со всеми тонкостями нелегкого искусства разведчиков, создал произведение одновременно по-шпионски увлекательное и серьезное, богатое описаниями «нюансов бытия».

----



Перечитано в четвертый раз — «Notre-Dame de Paris», знаковый французский роман в жанре «тёмного романтизма» (Гюго называл его драматическим романом), совершенно не французский по духу и глубине, построенный на игре оппозиций и архетипических столкновений.



Самый интересный анализ романа, вероятно, принадлежит Евгению Головину, взглянувшему на историю с алхимической точки зрения.



«Архидиакон Нотр-Дам де Пари — неистовый, неукротимый искатель философского камня, один из тех людей, о которых Чосер писал в «Кентерберийских рассказах»:



Он бросил в тигель пятое наследство, И если б от того зависела удача, Жену, детей он истолок бы в ступе».

----------

Архидиакон ищет легендарный способ «фиксировать летучее, окрылять фиксированное». Но усилия его тщетны.
----------


«Со времен Ренессанса началось аналитическое нападение на природу. Изучение, рекогносцировка, разъятие на части с целью последующего созидания сугубо человеческого континуума. Действие Нотр-Дам де Пари идет в эпоху, когда интеллект, постепенно утрачивая свои квин-тэссенциальные свойства, начал превращаться в раскаленное лезвие рацио. Решающий исторический поворот, переход магии в естествознание, алхимии в научную химию, жизни в смерть, человека в антропоморфный механизм. Клод Фролло, один из главных героев романа, растерзан этим лезвием и этим поворотом.

В сущности, он эрудит-экспериментатор, действует на материю формообразующей силой (forma informanta) искусно и терпеливо. Он, видимо, верит, что имя вещества незыблемо связано с его субстанцией, то есть верит в закон идентификации. Проще говоря, свинец всегда свинец. Решающий момент. Одни верят в естественную трансмутацию (быструю или медленную), другие вообще не верят в подобные вещи, третьи — и Клод Фролло из их числа — верят в секрет преображения постоянных веществ...» (цит. по: Е.Головин. Нотр-Дам де Пари: Это убьёт то)

----

Квазимодо — чисто фольклорный персонаж, дракон, стерегущий красавицу, соединяющий в себе черты существ нижнего и верхнего миров (змея и птицы). Он карабкается по стенам собора, подобно ящерице и летает под его сводами, точно ворон.



Эсмеральда — Рэбис, «изумруд философов», субстанция, которая «растворяет, уничтожает составы несовершенные и, напротив, поощряет, активизирует скрытые тенденции к совершенству и централизации».

----

Книга многослойная, с широким полем концептов, написанная в русле магико-герметической традиции. Профаническое литературоведение судит (о романе) косно, ущербно (как о системе эстетико-идейных принципов романтизма). А это снижает его (романа) философскую (надисторическую) ценность.
----


---

Кровавые хроники Шекспира «о королевских буднях» (перечитано)...



«Макбет» — более поздняя и гораздо более слабая, прежде всего в фабульном отношении (театральные эффекты, серийные явления призраков отнюдь не восполняют этот недостаток) вариация «Ричарда Третьего», чрезмерно прямолинейно проигрывающая проблему «личности и власти». Классический нарратив прост и не требует детального пересказа: предсказание трех ведьм служит триггером для удачливого военачальника Макбета, повергшего предателя Макдональда и войско ирландцев, вселяя в него почти параноидальное желание «выиграть» королевский трон кузена Дункана. Далее следуют постоянные, навязчиво-утомительные колебания между «тяглом совести», страхом и стремлением захватить власть любой ценой (стремлением, движущей силой которого является супруга Мак Бетада мак Финдлайха). Эти колебания вовсе не свидетельствуют о противоречивом характере Макбета. Контекстуально знаменитый монолог «Завтра, завтра, завтра» представляется не более чем философской паузой, на сюжет нигилистические рассуждения не влияют ни в малейшей степени, как и в случае с Гамлетом с его «Быть или не быть» и одновременно сожалениями, что Клавдий «отобрал престо



Мистер Макбет скучен, в отличие от миссис Макбет — лишь она здесь истинно трагическая героиня (будто скрытая театральным занавесом), лишь она здесь представляет цельный монолитный образ, воплощение воли и несгибаемой решимости «идти до победного конца». Perpetuum mobile сюжета. Граф Нортумберлендский равнодушно прощается с умершим сыном, молодым Сивардом, Макдуф бросает на произвол судьбы детей и жену, улепетывая со всех ног в Англию (а затем, словно проснувшись, мстит за смерть «бедных цыпляток»)... И только леди Макбет воплощает истинно шекспировский размах характера — она центральный персонаж пьесы, женская реплика Ричарда Третьего, добровольная, безжалостная, хладнокровная и обдуманно последовательная злодейка (не зря Макбет без промедления раскрывает ей в письме таинственное предсказание «странных сестер», ведь супруга для него то же, что Электра для Ореста). Именно смерть леди Макбет знаменует конец трагедии, а не хитроумная победа законного наследника Малкольма.

Тем более было любопытно читать, что леди Макбет решается на убийство ради «женской страсти» к блеску славы и власти. Мол, нет тут ни вдумчивости в действительность, нет критики ни собственного предприятия, ни окружающих условий, нет, следовательно, ни малейшего повода к сомнениям и колебаниям...

Подобные размышления — в чистом виде схоластика. Захват трона — как правило, не знает колебаний и сомнений, это жестокая и авантюрная летопись убийств, переписывание истории «на свой лад».



Разве Ричард Глостер (разумеется, не исторический, а шекспировский) предавался раздумьям о ценности жизни малолетних племянников? Разве его беспокоили сомнения? Нет. Было лишь упоение собственной изобретательностью интригана и талантом виртуозного лжеца. И разве не точно так же слепил его блеск короны? И точно так же в финале он лишается душевного равновесия — против своей воли. Весь ужас совершенного проникает в него «не изнутри», а как бы извне — насильно; страшные гомерические тени встают в его подсознании в полный и ужасающий рост. Тени, вынуждающие покончить с собой и леди Макбет (просыпается страх, не совесть).



In my opinion, «Макбет» в значительной мере уступает «Гамлету» (отсутствием недосказанностей, парадоксов, широкой амплитуды душевных и интеллектуальных колебаний) и, без сомнения, проигрывает «Ричарду Третьему» с его макиавеллиевской двойственностью и утонченностью интриг.



Можно поспорить с Пушкиным, который порицал критиков английского драматурга и согласиться с Толстым, возражающим против нерассуждающего признания гениальности всех пьес Шекспира.



«Буря» и «Виндзорские насмешницы» — не гениальны (на мой взгляд, обе пьесы великолепный микс из искрометных шуток, колоритных образов, ярких эпитетов, составляющих искусное, но тем не менее достаточно пресное блюдо, когда «чувству не больно»), «Макбет» — не гениален, возможно, потому что писался «на заказ», учитывая текущую политическую повестку и вкусы «демонолога» всея Англии, Якова 1.



Апрель 2023

----

«Десять негритят» — детективный роман (magnum opus) гениальной леди Маллоуэн.



Сюжет выстроен по классической схеме gothic novel.

Почти во всех готических романах действие разворачивается в «заброшенном, полуразрушенном замке или монастыре» — в романе Кристи эту роль выполняет остров.



Повествование окутано «атмосферой страха и ужаса» и «разворачивается в виде непрерывной серии угроз покою и безопасности героев, раскрытие же тайны откладывается до самого финала».



Как и в готических романах, у Агаты Кристи нет «кровавых подробностей»,  сцены убийств остаются за кадром (отдаются на волю воображения читателя).



«Ten little niggers» Christie —  затрагивают самые разные сферы и проблемы: авторитаризм (в лице судьи Джона Уоргрейва), психологию: pangs of conscience, убийство «по страсти» (история генерала Макартура) и т.д.  Отчасти роман можно описать как логически выстроенную «хронику психоза».



(By the way. Капитан Филипп Ломбард —  прообраз главного (будущего) героя голливудских нуаров — Хамфри Богарта.  Хладнокровного типа с повадками «brutal man»).

------

Из разряда «на разок».

Раймонд Чандлер. «Сестричка». Hard-boiled fiction («крутой детектив»).

В основе «крутого детектива» лежит синергия жанров: криминального/ авантюрного\ бульварного, с тяготением к dark comedy, с обязательным присутствием femme fatale. Психологии, разумеется, ноль. Впечатления в целом те же, что и от «крутых» кинонуаров 40х годов. Сюжеты Чандлера, выступавшего также в качестве голливудского сценариста, нередко ложились в основу «черных фильмов», впоследствии пользовавшихся большим успехом. На месте главного героя, сыщика Филипа Марлоу — стильнобрутального и суперциничного, то и дело попадающего в опасные ситуации, опасность которых, впрочем, с большим успехом, чрезвычайно неубедительно и постоянно нивелируется его всеобъемлющим «приборополаганием» — я видела, ну, скажем, Дэна Эндрюса. Роялей в кустах, разумеется, хватило с избытком. В целом для «крутого детектива» характерно отсутствие авторского стиля, каковой с лихвой компенсируется экшеневыми ходами, чтобы читатель «не успел отвлечься» и подумать, есть ли тут какой-то смысл.


----

Роберт Блох. «Музей восковых фигур»... О восковых злодеях, об убийственно порочной Саломее и проч. «В моей крови чернила»...