Двойник. 2

 2.
«..Стоит ли говорить, как я страдал впечатлениями вашей любви. Собачонкой болтался следом, от университета, общаги, до студенческих вечеринок, громких загородных загулов. Начиналось лето и  пришла мысль сыграть двойную игру.    

Однажды я нашел дорогу к ректору, встревоженному долгими исчезновениями отцу единственной дочери.  И доносил каждый ваш шаг.  Больше того, я следил, когда ты оставался сам без неё.  Студенческие вечеринки, сумасбродства. На стол ректора ложились фотографии. Мы  с ректором становились похожими в своих тревогах, ревности и жгучей ненависти. С тех пор я научился угадывать его мысли, а ректор проникся ко мне доверием. Я выполнял мелкие поручения, сопровождал в коротких поездках. И вскоре созрел момент, когда ты очутился в его руках.  Об этом знал я, ректор, его дочь, но не догадывался ты.


В юбилей учреждения университета состоялся торжественный вечер в клубе Альма-матер.  Мы сидели за длинным столом, я уже по правую руку ректора в компании дочери.  Все навеселе, разговорчивы. Ректор благосклонно склонил голову в мою сторону и доверительно рассуждал:
- Когда критикуешь иную точку зрения, невольно становишься апологетом  чужой теории. Так происходит неизменно. Самим себе мы кажемся оригинальными, но ничто не ново под луной.  Всё движется по кругу. Не надо спорить, надо думать, как на этом  явлении можно заработать. Стремитесь быть американцем, мой юный друг. Свободный человек лишен предрассудков.
- А бог предрассудок?
- Не начинайте жизнь с вопросов, на которые вы никогда не найдете ответов, мой вам искренний совет.  Нельзя выходить из определенных рамок.  Позволите себе слабость, проявите идейность, вы погибли.  Даже пресловутая безыдейность, популярная нынче на факультете, тоже идея.
- А единоверие, единый бог, однополярный мир? Тоже идейность?
- Внешне всё может складываться превосходно. Но открою вам тайну – ни один теолог с тысячелетним культурным стажем не согласится на добровольный компромисс.  Политики наивны и глупы. На этом можно и следует зарабатывать.  В наших руках великое наследие атеизма.  Мы можем возвыситься, позволить себе отрицать любого бога.  Я предлагаю вам рамки. Задайтесь целью заработать капитал, у вас непременно получится.  Когда вы взойдете на вершину, вишенкой на торте пусть будет прихоть – я нашел бога!  И вам поверят.

В университетском периодическом издании вскоре появился ряд статей под общим заголовком – «Война идей». Часть из них перекочевала в центральную пресу. А следом прокатился слух, что ректор увлекся работой над докторской диссертацией на тему – «Тория борьбы». 

Долгие томные вечера в огромной ректорской квартире мы проводили с ней наедине.  Игристое вино в высоких фужерах, полумрак, тихая музыка, старинная мебель.  Она бредила тобой, жаловалась, как ты часто бываешь невнимательным и холодным. Погруженным в мир, где места для неё нет. А я утешал, говорил, что ты её недостоин. Что с другими девушками ты бываешь очень  даже снисходительным и терпеливым, и подсовывал фотографии, словно лил в вино яд.

Уже трудно сказать, чего было больше в моей двойной игре любви к ней или расчета. Я осознанно отравлял связь между вами, но я чувствовал, в свой мир она меня не пускала. Тем не менее, я сделал ход, вырвался вперед, оставалось столкнуть тебя. 

Обстановка в стране менялась, из неопределенности проступали очертания и вскоре ты показался неудобным для всех.

Был канун зимней сессии. Твой гордый, беспечный образ наводивший тоску на преподавательский состав.  И внезапная новость, что ты не допущен к сессии.

Ты стоял в вестибюле в окружении студентов, воздух пропитался электричеством. Бунт на историческом факультете, ретроградная профессура.  Я притаился за твоей спиной, когда по коридору на встречу буре показался ректор со своей дочерью. Ты протянул ей руку с уверенностью, что она примет её.  Но она замерла возле своего отца.  Два огромных мира,  ты был прав, огонь не властен над мирами. Я не смог тебя уничтожить, но я сумел разрушить гармонию, связь между мирами.

Я не видел выражения лица, говорили, ты улыбнулся, я запомнил твою последнюю фразу:
- Если я не прав, господин ректор, это моя личная трагедия, она никому никогда не причинит зла. Но если я прав, а вы идейный лицемер, вы кончите катастрофой.

С той минуты ты навсегда исчез, а для меня открылись горизонты. Стоит ли говорить, что она никогда не полюбила меня, всегда презирала за то что я сделал.  Но мне казалось, со временем я сумею вытеснить твой образ. Она потеряла прежнюю свободу, приземлилась, вновь подчинилась влиянию отца и моей безусловной опеке.  А через год мы сыграли громкую свадьбу.

В городе, между тем, я утвердился, пожалуй, лучшим адвокатом, одним из тех, кто не признавал иного ремесла. Карьера началась с арендованной комнаты  стеклянного офиса в престижном квартале, и вскоре я сделался совладельцем великолепной конторы на центральной площади.

День зажигался засветло, сотрудники являлись к семи, дверь кабинета распахнута. С утра готовился к заседаниям, за тем уезжал в суд, а после четырех назначал встречи. Записаться ко мне  человеку постороннему, не знакомому с технологиями современного «процесса», было сложно. Я уверенно снискал расположение судей и прокуроры районов откровенно побаивались моего участия.

«Мы люди, умеющие видеть в тем-но-те», - любил я наставлять бесконечным клиентам, самодовольно откинувшись в спинку кожаного кресла, и мои гонорары росли, надолго опережая инфляцию.
 
Семейная жизнь была обыкновенной. С тех пор как я долго терпел ваш роман, мерз у стоянок ночных клубов, и, среди комнат роскошной квартиры ректора, сочувственно утешал её в тот день, когда ты бросил университет, в отношениях с ней мало что изменилось. Я говорил, что романтика это не профессия, а жить следует в правилах, отыскивая щелочки для избранных. 

Свадебное фото в деревянной рамке, с тех пор, много раз бережно передвигалось, таким образом, очутилось на полке бельевого шкафа в наволочке с кружевным платьем невесты, и там напоминало о юности.

 Городской ритм утомлял, появилась усадьба. Поездки за город сделались регулярными, их не терпела супруга. Я не перечил, отправлялся за город в одиночестве. Среди сельской тишины стремился избавиться от мучавшего наваждения. В последние годы повторялся один и тоже сон:
«я брел длинным тоннелем. Тоннелю не видно конца, он невероятно тесен, стены на ощупь шершавы и холодны. Ни одной мысли, никакого смысла в движении, лишь  невероятная тоска. Она закипала из потрясающих глубин, из тех, которым вездесущие психологи ещё не дали имени, и внезапно я испытывал силу, яростно бросаясь на стену тоннеля и царапая пальцами. Из под ногтей сочилась кровь, тупая боль, и покорность -  вновь  бесконечный тоннель, ему нет конца, движение бесцельно». Я просыпался.  Где то догадывался о смысле сновидения, как заклинание, всегда помнил предупреждение ректора – никогда не выходите за рамки, позволите себе слабость и вы погибли. 

Весь день за тем в бреду. Улицы города представлялись тесными, кругом  бесконечные автомобили, каменные стены, черный тротуар и бездонное небо… То утро повторилось в своем обыкновении.

Привычным движением распахнул стеклянную дверь конторы - вестибюль, сонный охранник, три ступени, коридор. Двери кабинетов полуоткрыты, так заведено. У сотрудников за мониторами сосредоточенный вид. Секретарь протянула длинный конверт без штемпеля и марки, проводила влажным, слащавым взглядом. В кабинете душно, повернул фрамугу, уличный шум проник следом. Напился кофе, стремясь сосредоточиться, но это иллюзия. До обеда бесцельно копался в бумагах, звонил, и, в конце концов, послал все к черту.

Откинулся в кресло, представил, как сбегу в другой город, не буду пить кофе… Вспомнил о конверте, раскопал в бумагах, вскрыл: «Ваша жена изменяет вам. Перечислите тысячу у.е. и я назову  место их будущей встречи.» Дальше цифры счета, глупый смайлик.

Тогда я брезгливо швырнул письмо. Заиграл телефон, в трубке заговорил приятель, договорились о встрече. Тем вечером  приятель  заинтересовал  предложением.
«Есть частный клуб, они живут в другом измерении, вот пригласительный».

Хироманты, целители, экстрасенсы.  Часовни и церкви росли как грибы после золотого дождя. Разрушенные дьяволом, большевиками,  они открывали путь богу.  Такой была идея и народ верил. Шел на бога как щука на живца. В нужный момент следовало подсунуть народу новоявленную богоизбранную элиту.  Элита обзавелась фабриками и заводами, тысячами гектаров чернозема,  месторождениями, электростанциями. И невероятным своим обогащением элита была обязана не народу, а богу. Это он сделал выбор и передал элите в собственность богатства сатанинской страны. 

До определенного момента эта игра забавляла, но вскоре наскучила. Служители культа быстро пресыщались и делались чванливыми.  Венчания, крестины, отпевания, я едва терпел.  Особенную страсть к  мероприятиям и особую материальную жертвенность церковникам проявлял городской криминалитет с татуированными куполами на спинах и груди, и своеобразной манерой разговаривать в нос.   

И в какой-то момент, интеллектуальная элита стремилась уйти в закрытые клубы.  Там предлагалась острота запрещенных ощущений и неизведанные интеллектуальные глубины теории идей Платона.  Как игра в рулетку, однажды тебе повезет, и ты, баловень судьбы, достоин лицезреть настоящего бога!  Ценник на входной билет соответствовал статусу богоискателя.   

Ехали на такси, за тем пешком, узкими чужими переулками. У прохожих подозрительный взгляд, укрытые плащами фигуры, черные пространства подъездов - всё кругом тяготилось недоверием. Наконец, посреди глухой каменной стены металлическая в заклепках дверь. Приглашения исчезли в отверстии по верх замочной скважины, минут пять было тихо, затем невероятный визг петель. Нас впустили в просторный двор, расчерченный газонами, фонтаном и кустами роз. У яркой клумбы человек, он с таинственным видом  изучал гостей.

«Вы господа, очень кстати, - заговорил он, - мы с волнением ожидаем встречи, равнодушных не останется. Вас проводит слуга, занимайте места, и наберитесь терпения, господа».

Из-под земли вырос человек, мы направились  песчаной дорожкой к зданию в глубине парка. Его стены заплелись диким виноградом, отчего окон и крыши не было совсем, а у земли чернело отверстие крыльца.

Слуга отворил дверь,  облако синего дыма вырвалось наружу. Здание внутри оказалось огромным залом. По периметру тянулись  ряды зрительских мест, над ними горели в подставках факела, по центру светилась арена. Еще были свободные кресла, люди суетились, шумели, а вверху завис смог. Протрубил горн. Широкоплечий в белом человек вырос посреди арены. Он развернул пергамент, выдержал паузу и начал читать:
«Господа! Члены братства рады приветствовать вас в старинном зале. Его стены помнят турниры в честь монаршей династии. Храбрецы отчаянно боролись за титул великого  магистра братства. Победы и горькие поражения. Сотни лучших сложили головы и заслужили  славу героев. Их бессмертные имена выбиты на щитах и до скончания века водружены под сводом зала.  Сильнейший, да займет место предводителя братства!»

Свет погас, и звуки горна пронеслись над головами. Раздался  топот.  В мареве факелов две тени в длинных накидках и  железных масках показались на арене, подняли руки в приветствии и замерли друг против друга. На минуту пришла тишина. Ударил гонг, плащи упали на пол, обнажая голые торсы, а в руках бойцов сверкнули клинки. Я был поражен увиденным. Грянул металлический звон. Полетели искры, отчаянные вопли, поднялась пыль и брызнула кровь.

Человек упал, за тем неуклюже подскочил, и следующий удар повалил его на спину. Из груди нелепо торчал клинок, рукоять подергивалась, но вскоре замерла. Всё произошло в несколько секунд, победитель поднял окровавленную руку и исчез с арены.  Над залом повисла тишина...               

… Я не помнил, как очутился во дворе. Под ногами проваливался песок, за спиной оживленно шептались, сильно зяб, жался к плечу товарища. Казалось, кто-то неведомый, провел ужасающей жестокости опыт над всем моим существом.

У ворот стоял  человек, и с пристрастным вниманием заглядывал в  лица, словно вычитывая откровения смятенных душ. Я опустил голову. «Приходите, мы были рады», - услышал над собой. С невероятным визгом, за спиной затворилась металлическая дверь, мы оказались в людном переулке.

Весь вечер и ночь мысли судорожно копошились в воспаленном мозгу. Казалось, я был свидетелем банального убийства, но что-то ещё таилось в представлении. Там жил дух, он невидимым призраком метался по рядам зрителей,  нашептывал над ухом убийцы, брызгал слюной разворачивая старинный пергамент, а за тем всё исчезало. Посреди пустынного зала лежал труп, дымилась струйка крови. Казалось, не было человека виновного в преступлении, а был он, невидимый призрак…

Признаться, я слышал о поединках раньше. Я вдруг подумал, что организатором был мой тесть, ректор университета, магистр тайного ордена. Он создал общество после блестящей защиты диссертации  – Теория борьбы. Но я представления не имел о размахе событий скрытых от обывателей в тайне. 

Официально мой тесть доктор наук, слыл уважаемым учредителем дюжины агрофирм, почетным председателем агрохолдинга. Он, буквально, фонтанировал идеями.  Но от сельского хозяйства, на самом деле, был далек, понятия не имел, что делалось на полях.

Льготные кредиты,  бюджетные субсидии,  импорт экспорт, возвратный НДС, беспошлинная техника и ГСМ, безнал и черный нал, операции с землями из гос фонда. Я вел дела, иногда выслушивая скучные отчеты управляющих с отёкшими хитрыми физиономиями. 

Тесть представлялся мне современным Чичиковым, с той лишь разницей, что по родословной приходился потомком не помещику, а крестьянам. Тем самым мертвым душам переселяемых в Херсонскую губернию.  Я подозревал, что приглашение от приятеля посетить клуб было не случайным как и письмо.

Его абсурдное содержание больше не казалось таковым. Жена часто бывала вспыльчивой, нетерпеливой, никогда не ездила за город, а выходные проводила неизвестно как. Она так и не смогла забеременеть, и мы давно забыли об этом говорить. Тогда я ощутил прилив гнева, вышел из равновесия, не сообразив, что на это, очевидно, и был расчет… 

Я подумал, что следует объясниться, с тестем.
- Вы меня в чем-то подозреваете, мой дорогой зять? Вы достаточно вовлечены в наши общие семейные дела, неужели я могу поступать с вами не честно?
- Но вы же знаете, не можете не знать, что происходит на некой тайной арене?
Старик помолчал, посмотрел прищурившись таким взглядом, что по спине пробежала дрожь. 
- Вы, любезнейший мой зять, одним из первых оставили восторженный отзыв о моей диссертации – Теория борьбы. Или мне изменяет память? Фундаментальный труд. Чем вас не устраивает практическая часть моей работы? Я, право, удивлен. Научные работы для того и создаются. Я понимаю, теперь модно написать диссертацию, заработать степень и спрятать в долгий ящик от стыда подальше. Но мне кажется, тут не тот случай. Не находите? 
- Но там же убийства, льётся чья-то кровь.
- Вы взволнованы. Пройдет. Какая кровь? Что за фантазии.  Я никого не заставляю брать в руки оружие.  Я лишь предлагаю свою Теорию борьбы.  Определенные дивиденды тому, кто сумеет пройти все этапы моей теории.  Люди сами выбирают методы, добровольно. В этом один из принципов теории.  Если я , к примеру, владелец оружейного магазина, а вы мой клиент, неужели я несу ответственность за убийства совершенные вами?
- Как жестоко.
- Бросьте сантименты, вы же адвокат. Любой способ расправы с собственным врагом, соперником, жесток. Другое дело, если всё происходит в рамках закона, не правда ли, мой дорогой зять? В рамках, мой дорогой, всегда следует оставаться в безопасных рамках. Не теряйте голову. Вам не нужно там бывать.

Следующим утром я перевел деньги на указанный в письме счет, откровенно признал, что стал пешкой в дешевой игре. Словно безумное наваждение, запах дымящейся раны, я представлял своего соперника бьющимся в агонии. В тот день я проиграл какое-то элементарное дело о налоговых льготах. Вернулся в контору сильно выпившим, нашел на столе конверт, небрежно распечатал и прочел единственную строчку: В субботу 20.00 ресторан Одиссей.
 «Сегодня четверг»  - припомнил я.

Загородный дом оставался уединенным убежищем. В последний год я мало общался вне работы, не заводил друзей. Единственной подругой оказалась одинокая соседка. Раз в неделю делала уборку в доме, в тайне, мы успевали залучить пол часа, я платил ей чаевые. «У тебя красивая улыбка», - говорил ей. «Звони, не забывай», - отвечала она.

Стиль искусственного одиночества, ненадолго просыпаются давно погребенные мечты, вспоминания детства, юность, усопшие родители, первые неудачи и сама жизнь в воспоминаниях была другой, не из этого мира, выдуманной. Обрывки в памяти заполняли огромный шар, он раздувался, представлялось невероятным, сколько всего могло сохраниться в мозгу, в сердце, и зачем, с такой поразительной последовательностью и точностью все кем-то оберегалось во мне.

Представилась агония умирающего бойца. В исковерканном судорогой лице настоящие, неподдельные чувства.  Они живы в нас всегда, но по настоящему заявляют в последние секунды жизни. Казалось, я был близок к разгадке странного явления. Несомненно, это было посильнее впечатления кровоточащей раны, но было что-то ещё…    Я вызвал такси.

Уже серело, улицы наполнились людьми, такси остановил за квартал, долго шел пешком, безразлично расталкивая прохожих,  различая недовольное ворчание, и проскользнул в узкую  улочку средневекового города, на удивление легко отыскал металлическую в заклепках дверь и сильно постучал. Долго никого не было. Кругом образовалась тишина, становилось душно. Где-то над крышами  угадывались зарницы исчезавшего заката, наползали багровые тучи. Прозвучал щелчок, завизжали ржавые петли. Электрический свет брызнул в лицо. Меня разглядывали секунд десять, за тем свет погас, дверь отворилась шире, я проскользнул во двор.

«Вы знаете куда пройти» - услышал над собой, и ослепленный, зашагал, едва различая светлую нить песчаной дорожки.  Приближаясь, яснее чувствовал источник невероятной энергии, таившейся за стенами зала.  С безотчетным вдохновением рванул дверь, ощутил поток оглушительного визга вперемешку с табачным дымом и запахом вина. Я опьянел сразу, теряя способность размышлять, и расталкивая истеричных джентльменов, протиснулся к подиуму. Бой был в разгаре. Струйки крови на мускулистых руках смешались с потом,  превратившись в бледные разводы. Дыхание бойцов было хриплым. Вместе с искрами взлетала пыль, я протиснулся к краю арены, но сильная рука ухватила за волосы. Я чувствовал жгучую боль, и только свирепел в ответ, стремясь перехватить ненавистную руку. Выл, словно загнанный зверь, и отчаянный вопль растворялся в ревущем зале, и вдруг тишина.

Мертвое тело рухнуло в пыль, напряжение исчезло мгновенно, зал обмяк, зашептался, рука незнакомца щупальцем исчезла в толпе. Я приблизился к мертвецу и посмотрел в лицо. Оно казалось изможденным, исковерканным гримасой, что привиделось ему в последние секунды?! Побежала мертвенная бледность, сглаживая морщины, глаза ввалились, нос заострился, я испытал брезгливость и направился к выходу.

Уже шел дождь. Тротуарами сбегали мутные ручьи, вымытый асфальт скользил. Шлепали пешеходы укрытые колпаками зонтов,  суета казалась ничтожной. Проносились автомобили, рассекая серебристую поверхность луж, ночь я бродил улицами. Промокший плащ висел на плечах, в туфлях хлюпала вода, я думал, что есть в жизни тайные  мгновения, и нужно угадать эти минуты. Явилось впечатление зародившейся страсти. Мертвый взгляд бойца не шел из головы. Он был необычным, молниеносным перерождением живой плоти. И был невидимый дух торжества, требующий агонию несчастного в жертву. Тогда я почувствовал, что готов насыщать его бездонный желудок, довольствуясь взамен секундами чужого трагического конца.

Боец не чувствовал смерти, боли - ему открывалась последняя истина и я жаждал её прочитать. Я был готов на сделку с дьяволом. Во мне возродилась былая страсть, я вновь почувствовал себя двойником на узкой опасной тропе.

 Дождь прекратился, в пустых промежутках высоток брезжил рассвет. Сонный мальчуган выгуливал рыжего кокера. Совсем незнакомый квартал, словно из другого города. Я вызвал такси, спустя пол часа был в офисе. В приемной дожидалась пожилая женщина, на вид сломленная горем.