Месть Читты

     Итак, Хас-се,  Солнечный Луч, стал носителем лука, принадлежащего
его отцу,  вождю Микко,  а Читта,  Змея, потерпел поражение. Почему-то
был он уверен в том,  что Ренэ Дево показал Хас-се новый прием борьбы.
Никаких доказательств он  не  имел  и  однако  воспылал  ненавистью  к
мальчику.  Хитрый,  как змея,  он решил ждать,  когда представится ему
удобный случай отомстить Ренэ. По окончании игр он исчез, и больше его
в тот день не видели.
     На его  отсутствие  никто  не  обратил  внимания,  так  как   все
поднялись  на  насыпь  из  золы,  раковин,  костей и обломков глиняной
посуды, накапливавшихся здесь в течение многих веков. Ежегодно на этом
самом месте, где пировали предки, племя устраивало пиршество, и в этом
году обычай не был нарушен. По окончании пира начались пляски и пение,
затянувшиеся до поздней ночи.
     Наконец, танцоры устали;  устали и музыканты, бившие в барабаны и
гремевшие  трещотками,  которые  сделаны  были  из раковин и наполнены
сушеными ягодами.  К двум часам ночи музыка смолкла, и все погрузилось
в глубокий сон.  Задремали и караульные,  которые должны были охранять
лагерь. В тишине слышалось только гуканье хуп-пе (большой совы).
     Если бы сторожа не задремали,  быть может,  увидели бы они темную
фигуру человека,  крадущегося  вдоль  опушки  леса  по  направлению  к
большому  амбару,  где  хранился  принадлежащий племени маис,  а также
запасы ямса3 и кунти-катки (крахмальный корень). Амбар построен был из
кольев  и веток смолистой сосны и покрыт пальмовыми листьями,  сухими,
как трут.
          3 Тропические растения, имеющие съедобные клубни.
     Человеку, кравшемуся к амбару,  приходилось  пересекать  полянки,
залитые  лунным  светом.  Он  ложился  ничком на землю и полз в траве,
извиваясь,  как змея. В одной руке держал он какой-то круглый предмет,
излучавший тусклый свет. Это была большая тыквенная бутылка, в которой
лежали красные угольки,  вынутые из костра,  еще тлевшего на  эпола  -
площадке для танцев. В другой руке человек нес несколько сухих щепок.
     Никем не замеченный,  он подполз к амбару и  притаился  в  густой
тени.  Заслонив концом одеяла тыкву с углями,  он засунул в нее связку
щепок и стал раздувать угли. Тотчас же показался дымок, а через минуту
щепки загорелись.
     Человек поднес  пылающий  факел  к   сухим   пальмовым   листьям,
заменявшим  крышу:  языки  пламени  потянулись  к небу.  Обежав вокруг
амбара,  человек поджег его в нескольких местах,  затем забросил факел
на крышу и скрылся во мраке.
     Когда сонные караульные подняли,  наконец, тревогу, вся постройка
пылала,  как факел. Индейцы выбежали из хижин и с ужасом смотрели, как
гибнут в огне их запасы.  Все спрашивали,  как  это  случилось  и  кто
виновник пожара, но караульные не могли дать никакого объяснения.
     Между тем поджигатель благополучно  добрался  до  опушки  леса  и
спрятался  в  тени  деревьев.  Все ярче становилось зарево,  и человек
отступил, уходя дальше в чащу леса.
     Вдруг подле него раздался голос - голос Хас-се:
     - Читта! Неужели это твоих рук дело?
     Вместо ответа  Читта  ударил  его  кулаком  по  лицу,  и  Хас-се,
оглушенный ударом, упал. Наклонившись к нему, Читта злобно прошептал:
     - Лежи, носитель лука! Мы с тобой еще встретимся.
     И с этими словами он бросился в чащу леса.
     Хас-се, спавшего  в  хижине,  разбудили крики караульных и зарево
пожара.  Выбежав из хижины,  он увидел на опушке  леса  темную  фигуру
человека  и  направился  к  нему,  чтобы выяснить причину тревоги,  но
вдруг,  узнав фигуру Читты, сразу понял, кто был виновником несчастья.
Невольно  вскрикнув  от  удивления,  Хас-се  подбежал к нему,  а Читта
наградил его ударом кулака.
     Очнувшись, Хас-се увидел,  что лежит в хижине своего отца на ложе
из оленьих шкур,  а сестра его  Нэтла  смачивает  ему  виски  холодной
водой.
     Был уже день.  От амбара оставалась только куча золы  да  тлеющие
угли.  Перед хижиной, где лежал Хас-се, толпились индейцы. От него они
надеялись узнать имя поджигателя.  На рассвете отряд воинов  наткнулся
на  Хас-се,  лежавшего  без  чувств  на  опушке леса.  Лицо юноши было
окровавлено.  В высокой  траве  воины  увидели  следы  ног,  обутых  в
мокасины.  Эти  следы  привели  их  к берегу реки,  и здесь разведчики
заметили,  что пропало одно из каноэ.  Немедленно  отправились  они  в
погоню  за  беглецом.  Один  отряд  двинулся  к верховьям,  другой - к
низовьям реки, и до сих пор еще разведчики не возвратились.
     Когда Хас-се очнулся и открыл глаза,  Нэтла,  склонившись к нему,
спросила:
     - Брат, кто нанес тебе этот жестокий удар?
     Он чуть слышно пробормотал несколько слов.  Нэтла выпрямилась  и,
повернувшись к отцу, воскликнула:
     - Читта,  Змея,  отомстил нашему Хас-се за то, что Хае-се победил
его!
     С порога хижины старый вождь сообщил эту весть всем  собравшимся,
и толпа разразилась гневными криками.
     Уничтожив маис, заготовленный на зиму, Читта нанес удар не только
индейцам,  но и маленькому гарнизону форта Каролина,  так как Лодоньер
хотел купить у Микко часть съестных припасов.  В форте оставалось мало
провианта;  правда,  в лесах водилось много дичи,  а улов рыбы в реках
был хороший,  но французские солдаты - плохие охотники  и  рыболовы  -
всецело зависели от своих соседей-индейцев, снабжавших гарнизон пищей.
     Вот почему на следующий день  после  пожара  белые  не  на  шутку
встревожились,  не  видя  в  окрестностях  форта ни одного индейца.  В
индейский лагерь посланы  были  разведчики.  Вскоре  они  вернулись  и
донесли,   что   лагерь   покинут,   а  индейцы  словно  сквозь  землю
провалились.
     Исчезли не только все индейцы,  пришедшие из дальних деревень, но
и племя вождя Микко. Мало того, они унесли с собой все свое имущество.
     Лодоньер понимал,   что   положение  создалось  очень  серьезное.
Солдаты были изнурены работами по  постройке  форта,  многие  заболели
местной   лихорадкой  и  страдали  от  мучительной  боли  в  суставах.
Уничтожены были запасы провизии, на которые рассчитывал Лодоньер. Ушли
неведомо  куда  индейцы,  приносившие  в форт дичь и рыбу,  а французы
неспособны были добывать себе пропитание в этой дикой стране.
     Лодоньер знал,  что  корабли  с  провиантом  не  скоро  придут из
Франции.  Быть может,  ждать их придется еще несколько месяцев.  Да  и
вообще  он  никогда  не  был уверен в поддержке родины.  Гугеноты были
гонимы католическими правящими кругами и  отправлялись  в  Новый  Свет
точно в изгнание.  Оттого-то и индейцев они старались не притеснять, а
ладили с ними.  Без их помощи горсточка изгнанников была  обречена  на
гибель.  Между  тем  сам  Лодоньер,  измученный и переутомленный,  уже
ощущал первые  симптомы  тропической  лихорадки,  и  трудно  было  ему
занимать ответственный пост начальника форта.
     Узнав об уходе индейцев,  он решил созвать на совет всех офицеров
гарнизона  и сообща обсудить создавшееся положение.  Немедленно послал
он за своим лейтенантом Суассоном,  за капитаном  артиллерии  стариком
Хилэром,  за квартирмейстером Мартинецом, начальником саперов Шателе и
художником Ле Муаном.  А вслед за ними прибежал и Ренэ, хотя никто его
не звал.
     Совещание происходило  в  комнате  коменданта.  Изложив   вкратце
положение  дел,  Лодоньер предложил всем присутствующим высказать свое
мнение относительно того,  что следует предпринять. Как всегда в таких
случаях  бывает,  мнения разделились,  и разгорелся спор.  Художник Ле
Муан взволновал коменданта,  сообщив о том,  что в  форте  неспокойно.
Солдаты ждут со дня на день прибытия подкрепления из Франции.  Если же
провиант не будет доставлен,  они построят  корабль,  покинут  форт  и
сделают попытку вернуться на родину.
     В разгар спора дверь распахнулась,  и два солдата ввели в комнату
молодого индейца. Ренэ радостно вскрикнул, узнав своего друга Хас-се.