Случай на границе

Когда я ездил челноком в 1994-96-х годах, на китайской стороне взяток не брали. Возможно, их таки брали, но под видом услуг или формальных платежей. Они были столь мизерны, что не удержались в моей памяти, в отличии от тех, что брали на нашей стороне. Мы платили всем и за все: погранцам, таможенникам, гаишникам, случалось, и шоферам наших автобусов. Когда мы отказывались платить, или торговались – они угрожали поставить нашу группу в некую очередь, которая может затянуться на неопределенное время. Эти поборы были велики, особенно для неопытных новичков с маленькими деньгами. Они могли запросто сделать вояж бесприбыльным.

Тогда китайская сторона выглядела как стройка. Во всем мире стройплощадка выглядит неизящно – разбросанные везде стройматериалы, мусор, руины, одним словом, грязь и беспорядок. Путь наш лежал по разбитой, чуть ли не проселочной дороге, по сторонам которой за глиняными дувалами стояли глиняные же убогие домики, крытые камышом. В дувалах были устроены затейливые по китайски, деревянные декоративные старинные ворота. Угадывалось, что некогда они были покрашены яркими красками. Это были въезды в поселок, где между домами была летом пыль, а в остальное время грязь.

Между поселками вклинивались длинные и узкие, всего в десяток метров шириной, поля. Полоски свеклы, капусты, пшеницы, кукурузы и прочего чередовались. Если растение росло на длинном стебле, то по нему карабкалось что вьющееся, вроде фасоли. Трактора и оборудование были крошечными. Тракторист сидел на тракторе верхом, как на мотоцикле. Иногда на тракторе не было места, и тракторист шел рядом, управляя им через кабель. В промежутках дорожного пространства шли бесчисленные кирпичные заводы. Собственно, это были длинные и высокие кладки кирпича, по которым лазали немногочисленные люди. Говорили, что обжиг происходит прямо в той же кладке, но я этого не видел. Куда им столько кирпича, думалось мне.

Параллельно нашей дороге строилась новая, на повышенном полотне. Строилась она оригинальным способом. Проезжая вдоль нее, я видел все этапы. В нескольких первых поездках я наблюдал, что на насыпи ничего не происходит. Потом, на одном из ее участков, я с удивлением увидел тысячи людей, стояших строем, каждый в нескольких шагах друг от друга. У ног их лежал бумажный мешок. Они одновременно вскрыли его, высыпали под ноги, и стали перемешивать тяпкой, очевидно мешая цемент с материалом насыпи. Тут я вспомнил о методах строительства дорог из старого учебника. Это же укрепление грунта цементом, а годовое стояние насыпи под дождями вело к естественному уплотнению грунта. Потом я видел, как укладывали асфальт непривычно тонким слоем, а последние мои поездки происходили уже по первоклассной дороге, почти хайвею, размеченной и обнесенной знаками. По откосам в шахматном порядке были посажены тополя, каждый в приствольном кругу. Все круги соединялись системой канавок, видимо, собиравших дождевую воду.

То же происходило и в городе. Я еще застал старинный базар, весь покрытый грязью, с ишаками и арбами. На нем, похоже, продавали животных, корм для них и овощи оптом. Городской базар для покупателей был уже гораздо чище и приличнее. Я приезжал туда на велике, и покупал там столетние яйца. Они стоили ихний полтинник штука. В магазине это было бы в несколько раз дороже. Ах, как я любил те яйца! И ведь знал же я тогда как их выбирать.

И в то же время в городе уже стоял многоэтажный супермаркет, похожий на букет цветов. Он был построен из монолитного бетона за год на моих глазах. Стройка работала круглые сутки, а рабочих было что муравьев. Опалубка из досок формовала лепестки. Если послать этих ребят в Барселону, они бы построили Саграду Фэмили за пару месяцев, а то местные ее за сто лет закончить не могут. Тот супермаркет, по сложности конструкции, ей немногим уступал.

Высотные дома росли как бы сами по себе. Приезжаешь через месяц – а он стоит, как будто стоял всегда. Люди в него заходят так, как будто бы век так делали. Но я-то помню, что полгода назад на это месте были лачуги, возле которых каждое утро стояли печальные мужики в грязноватых майках. Они глядели на тебя с надеждой: вдруг ты позовешь их что-нибудь поднести. Многие челночницы так и делали: нанимали носильщика, который их везде сопровождал и таскал покупки.

Был в этом городе остров из старых достойных строений, в основном, магазинов. Была там и гостиница. По их фронтонам шла выложенная кирпичем непонятная надпись латинскими буквами. Она была скрыта вывесками так, что за этим виделась ее ненужность.

- Что это? – спросил я у Ви Я, моего гида и друга.

- Очень давно (в 20-е годы?), государство хотело перейти на латинский алфавит. У них ничего не вышло. Никто не захотел.

Эта торговая улица утопала в тени старых платанов, или чинар по нашему. Жаль будет, если ее снесли.

Я не мог не обратить внимание на то, что все новые постройки были красивые. Как впрочем, и пристройки к старым магазинам. Вывески, козырьки, не вырывались из контекста, в отличии от того, что видел, и видел и вижу на прежней родине. Ну почему, гуляя даже по бедным кварталам Испании, Франции, Италии, Греции, среди лачуг, я не вижу ничего, что бы резало мне глаз? Почему их соборы, покрытые резьбой, так красивы? Их там немеряно, даже в самом захолустье. Где они напаслись таким количеством архитекторов и художников с образованием? Ответ прост. Это все делали люди пусть неграмотные, но с врожденным художественным вкусом. Чтобы делать свое дело им не нужен архитектор. Архитектор, наняв их, полностью им доверял, а заказчик доверял архитектору. Эти люди не умеют делать некрасиво. Теперь то же происходит и в Китае, а на моей прежней родине – нет. Что же, художественный вкус – как слух. Если Бог тебе его не дал, то ты присобачишь на вполне приличный дом уродующую его безвкусную пристройку с аляпистыми вывесками. Ты будешь ей даже гордиться, и никто вокруг не заметит диссонанса.

Обычно в последний день поездки во двор гостиницы заезжал грузовик. Челноки называли его камазом, хотя он редко им был. К этому времени все тюки с товаром челноки сносили туда. Нанятая бригада из местных ловко укладывала разноразмерные тюки в компактную кладку, ростом под мост, которым суждено проехать, потом укрывала брезентом, и по нему утягивала груз веревкой, образуя ячейки, которые на пересечении еще завязывались узлами. Этот камаз потом разгружала на нашей стороне уже наша бригада, и мы получали свои тюки, выставленными у стенки склада.

Камаз загрузили, и старшая - Фарида сказала:

- Они требуют, чтобы его кто-нибудь сопровождал.

Из мужчин в группе кроме меня была пара старых уйгуров. Конечно, все посмотрели на меня.

- Ладно, поеду.

Я сел в кабину, а остальные в автобус, и наши дороги разошлись.

В кабине было два шофера – китайцы лет по тридцати, улыбчивые и веселые. Мы сразу же установили контакт. Для начала они очень музыкально спели «Катюшу» и «Подмосковные вечера» на китайском языке. Моей похвалой они были польщены. Потом мы начали болтать. Как мы это делали? Я уже знал сотню китайских слов, да и жесты никто не отменял. Не уверен, что все китайцы понимали меня, потому что у них музыкальный язык, а со слухом у меня туговато. Здесь все зависит от желания понять, в чем я убедился в Америке. В Нью Йорке меня понимают все ньюйоркцы, а Северной Каролине не понимает никто. Язык-то один - люди разные. В Нью Йорке я свой, а Юге - янки. Думал ли мой папа, кем я могу стать на старости лет?

Китайцы спросили меня:

- Ты женат?

И когда я ответил утвердительно, - А дети есть?

- Трое, - ответил я.

Мой ответ, похоже, их расстроил. Они были холосты, а о детях еще не мечтали. Спрашивали как я живу, какая у меня квартира. Я отвечал.

Вдруг китаец припал к боковому зеркалу. Раздался шлепок по асфальту. Китаец остановился, и пригласил нас выйти. Оказывается, веревка развязалась, брезент захлопал по воздуху, кладка из тюков ослабела, и пара их вывалилась на дорогу. Мы подняли тюки, и попробовали засунуть их обратно. Тщетно! Кладка расползлась, и чтобы ее восстановить, надо было заново перебрать все. Мы втиснули эти тюки кое-как, закрыв брезентом, и я стал увязывать веревку. Оказалось, что у меня не хватает сил, чтобы сделать это так же туго, как делают худые грузчики с фигурами подростков. Я уже раньше заметил, что тонкие мышцы этой публики стальные, и по силе превосходят наши накачаные. Узлы, завязанные мной, были слабоваты, а сильнее затянуть я их не мог. Мои китайцы стояли в стороне, и я их понимал. Они не желали касаться ничего, чтобы потом не отвечать.

Мы поехали дальше. Дефектное место безобразно выпячивалось пузырем над бортом, грозя снова обрушиться. По дороге я еще пару раз проверял крепость упаковки, перевязывая узлы.

Мы приехали к границе, и стали в очередь к таможне. Незадолго перед нами таможня закрылась на обед. Китайцам будто бы велели отъехать, и отстояться в стороне. Так это или нет, я знать не мог. Этой стороной оказалось сухое русло реки с высоких берегах. Мы въехали в указанное место. По берегам русла были какие-то временные палатки, в которых крутился подозрительный народ. Кроме нашей там не было других машин.

Я вышел из машины и подошел к прорехе в упаковке, чтобы еще раз ее укрепить. Тут ко мне подошла группа уйгурских подростков возрастом от двенадцати до шестнадцати лет, как мне показалось. Хотя они могли быть и постарше, просто худые и малорослые, выглядели так.

- Что ты здесь делаешь? - нагло спросил меня один из них.

- Мне сказали здесь стоять, - ответил я.

Он неплохо говорили по русски, как все уйгурские подростки, кормящиеся вокруг челноков. Где и у кого они учились? Вид у них был беспризорный.

- Ты не можешь здесь стоять без нашего разрешения, - сказал пацан, - это наше место.

- Что они мне такое говорят? – я обратился за разъяснениями к моим китайцам-шоферам, но их как ветром сдуло. Они забрались в кабину. Я попробовал открыть дверцу, но они заперлись изнутри, и легли на сиденья так, что их не стало видно.

- Если хочешь здесь стоять, то ты должен нам заплатить.

- А иди-ка ты на хер, - сказал я, и вдруг заметил, что эта шелупонь присматривается к дефектному месту и уже проверяет веревочные узлы на прочность. Я рванул к прорехе, и загородил ее своим телом. Наш груз , можно было бы разграбить за минуту, развязав стягивающую его веревку. Я уже видел один раз до того, как слаженно работает здешняя шпана.

- На хер можешь пойти ты сам, - обиженным голосом сказал главарь. Они обступили меня, встав очень близко. В Китае личные дистанции короткие. Прижаться к кому-нибудь обычное дело. В кармане моего пиджака лежал бумажник с деньгами и документами. Я знал, как ловко можно его вытащить, если отвлечь мое внимание. А его отвлекали. Вся эта публика крутилась вокруг, трогая меня, замахиваясь на меня у моего лица, пытаясь пролезть сзади под ноги. Я посмотрел вокруг. На берегах, вверху, стояли мужики, и смотрели на нас.

Пацаны, между тем, наглели. Большая часть их была сущие дети. Я бедрами, задом и боками отталкивал и оттеснял тех, кто лез к бреши в упаковке. Я помнил завет, что Боже упаси ударить кого-нибудь или только замахнуться. Того, кто сделал это, здесь же потащат в полицию. Свидетелей найдется тьма. Полиция, не разбираясь, бросит бедолагу в зиндан. А там, иди, объясняйся с ними, неведомо на каком языке. Потеряешь и деньги и визу, хорошо еще, если не получишь срок в местной тюрьме.

- Плати за место!

- Сколько ты хочешь?

- Тысячу юаней.

- Ни хера ты не получишь.

Пацан достал нож из ножен, висевших у него на поясе под пиджаком, и сунул его мне под нос. У нескольких пацанов вокруг вдруг образовались ножи, правда не такие красивые. У этого был узкий кинжал, вполне европейского вида. Таким закалывается Джульетта в фильме. Этими ножами они стали крутить передо мной. Главарь играл ножом, перебрасывая его из руки в руку.

Взглянув вокруг, я убедился, что мужики все видят, и чего-то ждут. Может быть, это они главные действующие лица. Пацаны только начинают. Им, видимо, поручено как-то убрать меня с моего поста.

Я отпихивался локтями, прижимая бумажник с деньгами, чтобы никто не всунул мне руку за пазуху. Мне уже все так надоело. В угрозу ножами я не верил. Это Китай. Здесь понтов больше, чем действий.

Вдруг вдалеке я увидел знакомую женщину из нашей группы.

- Гузель, иди сюда! – закричал я.

Она подошла. Я быстренько объяснил ей, что здесь происходит.

- Позови Фариду, - сказал я ей, - пусть она возьмет кого-нибудь с собой.

Она перекинулась с пацанами парой слов на уйгурском, и ушла. Мне уже порядком надоело отбиваться одному за всех, отталкивая корпусом пацанят, лезущих к прорехе.

Наконец, появилась Фарида с Абдрашидом – старым уйгуром. Они сходу включились в дискуссию с главарем.

Все, я больше за груз не отвечаю. Моего там ничего нет. Мои коробки с оправами едут в автобусе. И я пошел к оффису.

Там я встретил Жаксалык. Она сказала:

- Где накладная? Та, что должна быть у шофера?

- Какая накладная?

- Фарида должна была взять ее. Мы договорились, что сейчас на нее поставят штамп, и наш камаз поедет дальше.

Мы с Жаксалык пошли обратно к машине.

- Где накладная?

- Они ее забрали, - обескуражено сказала Фарида.

- Как?- возмутился я.

- Когда я ее взяла в руки, они попросили ее посмотреть. А потом отказались отдавать обратно. Теперь она у них.

- А что, Абдрашид с ними говорил?

- Говорил, стыдил их. Мол вы уйгуры и мы уйгуры, оба мусульмане. Вашим родителям должно быть стыдно за вас.

- И что?

- Все без толку.

Фарида, Абдрашид, и другие члены группы, подошедшие сюда стали совещаться, потом Абдрашид сказал:

- Надо платить.

- С какой стати? – сказал я.

- Накладная у них. Но я сторговался за двести юаней.

Стали собирать деньги. Двое из группы платить отказались. Их долю разделили между остальными. Как только пацаны получили деньги в обмен на накладную, они исчезли. На их месте здесь же выросли другие, постарше.

- Платите за стоянку на нашей земле.

- Но мы уже заплатили.

- Вы заплатили не тем кому надо. Это были дети. Настоящие хозяева мы.

Но к этому времени на накладной был поставлен штамп, и камаз зарычал, карабкаясь на берег. На тех шоферов я теперь смотреть не желал.

На площадке перед пропускным пунктом, к нам подошла Фарида, и жалобным голосом сказала:

- Ну вот, опять требуют деньги, - показала на молодцеватого крепкого казаха в бирюзовом тренировочном костюме. Мы подошли.

- Меня зовут Бахыт. Это место подо мной. Каждый должен оплатить проход. Все уже заплатили, остались вы одни.

С ним стали торговаться, и что-то ему дали.

Когда мы проходили контроль Жаксалык сказала мне:

- Абдрашид ходил жаловаться начальству. Он знает китайский. Они потребовали подтверждения, и мы с Фаридой подписали протокол.

- А про Бахыта сказали?

- А, этого. Это просто придурок из Панфилова. Не надо было ему ничего давать.

Дальше все пошло как всегда, родное: граница, плата за яму пограничникам, плата за проход им же, плата таможенникам. Уложились меньше часа, и поехали домой.

От следующей поездки мы ожидали того же. Но все прошло гладко, как это происходило раньше. Никаких ожиданий, никаких непонятных гражданских с их поборами. Кругом вежливые люди в форме, порядок. Потом все становилось только лучше.

Так что это было? Эксцесс, потом купированный? Может быть, бригада грузчиков намерено плохо завязала узлы в одном условленном месте. Шоферы по уговору поставили машину подальше от глаз. Пацаны должны были так припугнуть меня, чтобы я убежал. Тогда мужики с горки растащили бы камаз за минуту. Товара там было не на один десяток тысяч долларов. Слишком это сложно. Много участников. В Китае контролируется все. Ни до ни после не было ничего подобного. Так что маловероятно, хотя хорошо объясняет происшедшее. Это была, скорее всего, инсценировка.

Похоже, китайская власть производила на нас какой-то тест. Но на что? Что или кого они проверяли?