13-14. Всё по-настоящему. Смерть Матери

Отрывок из романа Олух Царя Небесного

Олух Царя Небесного
http://www.proza.ru/2019/12/05/597


©

13. Всё по-настоящему

Как можно жить и работать, когда ты бросаешь курить? Если при этом курил всю жизнь. Даже до рождения – в прошлой жизни. И пил примерно столько же. Как, я вас спрашиваю? Как?!!

Ладно. Не надо нервничать. Попробую разобраться в этой неестественной и почти безысходной ситуации. Не пью я уже лет пять, но снится мне исключительно пьянка. То есть ничего другого мне и не снится. Представляете, какой возвышенной жизнью я живу. Я так скажу, алкоголики бывают пьющие и непьющие. Один мой приятель, бросив пить, даже воду пил со значением. Выпьет залпом, выдохнет и задумается, что это он сейчас принял.

А что же я? Короче, это фантасмагорическое занятие не отпускает меня и сегодня. Дело в том, что самому, усилием воли, бросить пить – нереально. И мечтать об этом нечего. Настоящий алкоголик никогда не опустится до подобной ерунды. У меня всё и всегда было по-настоящему. Настолько по-настоящему, что каждый раз я пил до конца – до самого что ни на есть дна. Конец этот мог стать и моим концом, то есть концом окончательным.

Возникает вопрос: почему же не стал? Я не знаю. Очевидно, потому же. Очевидно, я так задуман – всё доводить до полного финиша, до отвращения. На пятьдесят каком-то году – водка в меня перестала залезать. Но я не успокоился – перешёл на пиво. Два года я питался пивом. И опять потерпел фиаско – и пиво в меня не лезло.

И вот чего я добился. Теперь мой организм отдаёт это богатство, что копил всю жизнь. Со дна меня поднимается мутная пена, и рвётся наружу. Мутная пена – это моё достояние, моё богатство, это всё, что осталось от прошлой жизни. От великого противостояния двух миров: истинного ego и нелюбезной действительности.

Да уж. Это были годы схватки за право быть. Быть поглощённым вечностью. Сколько моих друзей этим правом воспользовались! А вот я проскочил. Это были годы провала в никуда, в нирвану, в ПУСТОТУ! В ту пустоту, которая и была моим божеством – суть сути вещей. Та пустота, с чего всё началось и всё закончится. В ту пустоту, которую я постигал всю жизнь, но так и не постиг окончательно. Да и как исчерпать неисчерпаемое?

О да, я курил и писал романы о своём питие. То есть сначала пил и курил, а потом курил и писал. Совмещать питие с писанием романов, да и картин у меня не получалось. Слишком велико было проникновение первого, чтобы я мог задуматься о втором.
 
Сначала я проникал в ту пустоту. Проникал и проникал, ибо нет предела познанию. Но был предел моих возможностей – дно, к которому я стремился, и которого всегда достигал. Потом наступали муки расставания с этим потрясающим занятием (ну не мог же я пить всё время чисто физически, хотя так хотелось!). Тогда я ложился – и не пил. Тоже одно из потрясающих занятий, что отложились в моей памяти. Одна из величайших страниц биографии: лежал – и не пил! Но выпитое накануне жило во мне, оно говорило со мной, оно меня убаюкивало, уносило в трансцендентные миры…

Я лежал по трое суток без сна. Профессионалы знают, как трудна и безыскусна жизнь алкоголика. Выход из многодневной ходки всегда заканчивался бессонницей. Но ведь что-то со мной случалось за те сутки? По всяким там законам бытия что-то непременно должно было случаться. Но… я так скажу: ничего не случалось – я только умирал и немел. Именно: умирал и немел. И вот оттуда… из немоты умирания… являлось НИЧТО.

Вы только не подумайте… ты, мой дорогой и единственный Читатель не подумай, что я отчаянно вру. Это выстраданное состояние и я ни на что его не сменяю, я буду говорить о нём тихо и со значением, потому что здесь – ВСЁ. Как писал Лао-Цзы «перед лицом смерти всё ничтожно, из-за всего существующего проглядывает Ничто. Ничто – и есть первооснова мира, из Ничто всё возникает. Ничто – путь вещей, явлений, процессов, потому что из Ничто всё вытекает и в Ничто всё возвращается».

Я лежал и тупо смотрел в это Ничто. То есть внутрь себя, что было одно и то же. И вот оттуда… из кромешного меня вылезали… нет, не чёртики вылезали и не зелёные человечки, чушь всё это и глупость! Мы люди творческие, многоплановые и со вкусом, ну какие у нас могут быть зелёные человечки?

Образы будущих картин вылезали из меня! А вы думали, откуда берутся произведения искусства у человечества? Оттуда и берутся. Из того Великого Лежания. Из того фантасмагорического внегалактического улёта в область божественных откровений и дьявольских насмешек! Из того Ничто. Из астрала. Да-с. Вот так вот всё и происходит! Именно.

Вру я всё. Конечно же, вру.  Или нет? В той жизни сейчас невозможно разобраться. Остались только памятные кадры, которые и снятся теперь с назойливостью госпожи Совести (только эта дамочка может так прилипать, доставая тебя). А кадры той кинофильмы были страшненькие.

Впрочем, бывали всякие: и романтические, и криминальные, и мистические, и совсем уже сюрные. Было и такое. Просыпаюсь я как-то внутри  костра. То есть лежбище моё натурально горит, а я возлежу в центре как жертвенный баран. Языки пламени лижут меня, а я ничего не чувствую. Без вмешательства здесь, естественно, не обошлось. Ведь Кто-то же разбудил меня (не будем уточнять Кто). Удивительнее всего, что и Огнь был Благодатный, (такой же, что из Гроба Господня, в Иерусалиме) иначе как объяснить, что ни одного ожога на теле вашего покорного слуги не было. То есть я восстал с жертвенного ложа, нетронут и чист как агнец!

Это к вопросу совмещения двух удовольствий. Когда пьёшь и куришь одновременно – можно и не проснуться. Не всем же уготована встреча с Благодатным Огнём.

Как, скажите, как теперь можно жить и работать без той божественной подпитки? Да никак! Поэтому и не пишу я больше романов о своём питие. В общем, всему приходит конец. Вернее не так: всё имеет свой цикл. Пьяный цикл завершился со смертью матери. Я начал самостоятельную жизнь очень поздно, когда нормальный Поэт уже давно стал легендой, а нормальный Художник ещё не вошёл во вкус, то есть было мне – за пятьдесят. А успеть нужно было многое. Авансы, что раздавал мне Господь, приличные люди возвращают. Ведь для чего-то Он оставил меня жить. И об этом я расскажу прямо сейчас.



14. Смерть Матери

Мать умирала не один год. Как отец приказал долго жить, так она и начала умирать: с декабря 1994 по ноябрь 2007 года. 13 лет моего прозябания. Теперь я знаю точно – она хотела забрать меня с собой. Моя мама была не проста, любовь ко мне имела роковую и шутить не любила. Да такими вещами и не шутят.

Мать была жертва. По гороскопу, по жизни, по восприятию той жизни. Это была её фишка, её объяснение всему, что с ней случалось. Кого-чего она была жертва – людей, судьбы, обстоятельств? – не ясно. Но эта жертвенность стала её жизненным статусом. Она сидела на кухне, раскладывала картишки и курила. Изо дня в день. До утра. Это было так значимо, даже торжественно. Она страдала. То есть лицо её излучало постоянную вселенскую скорбь. Почему вселенскую? Наверное, потому, что так мощно и бесконечно скорбеть, можно только в масштабе вселенной.

Лет пять такого сидения возвели её в ранг великомученицы. В этом статусе она убедила, прежде всего, себя, потому что зрителей, кроме меня, никого не было. Она уже при жизни стала памятником, об который разбивались все мои мечты и желания. В ней была мощь, чувствовался непреклонный характер.

Однако характер дело наживное – это наследие жизни. В ту страдальческую жизнь жертвы она явилась совершенно другой! У меня есть фотографии того времени. Какая же она была красавица! Она дышала лёгкостью, чистотой и целомудрием. Ещё у неё был абсолютный слух и божественный голос…

И всё это достояние попало во владение одноглазой бестии на тонких ногах. Замужество для матушки стало шоком. Совместная жизнь с мужем и его мамашей началась в местной больничке посёлка Сетунь. Моя малая родина тогда была ближним Подмосковьем, которое застраивали пленные немцы.

Так вот, свекровь взялась за невестку рьяно. Воспитывая своего сына без мужа, она была деспот и самодур – сын её слушался беспрекословно. Ко всему, жили они втроём в одной комнате. «Просыпаешься среди ночи, – вспоминала мама, – а на тебя смотрит из угла напротив стеклянное око бдящей свекрови».

Отношения между мужчиной и женщиной лучше всего объясняет только одно слово: непостижимость. Как написано в Книге притчей Соломоновых: «Три вещи непостижимы для меня и четырёх я не понимаю: пути орла на небе, пути змея на скале, пути корабля среди моря и пути мужчины к девице».   

Отец за всю свою жизнь не обронил ни одного плохого слова о нашей матери, а когда мы, милые детки, жаловались на неё, а сестрица уже в зрелом возрасте пыталась развести их, отец всегда отстаивал её сторону. Он говорил, какая она необыкновенная, какая тонкая… а я своим детским носом всегда чуял в ней мента. В матушке была какая-то поверхностная правда – формальная, как закон постового. Вы нарушили – и всё.   

А то, что матушка уже после смерти батюшки долгими зимними вечерами наговорила мне о нём, сводилось к одной теме: «не мужик, тряпка, Дымов». Было, было в нём нечто мягкотелое и суетливое, что и воспринималось как слабость духа. В своё время его мать над ним хорошо поработала. Однако чем больше он отталкивал от себя, тем больше и завораживал. Чем отталкивал, тем и привлекал – такой вот феномен.

Первого ребёнка, моего старшего брата, бабка вытравила сама. Тогда аборты были запрещены, но она была хирург, главврач больницы – как-то всё устроила. После первого аборта, оставшегося на её совести, родилась Танька. Потом был опять аборт. И опять мальчик. Мать больше не хотела детей и меня ждала та же участь. Спас отец. Он вовремя вернулся из какой-то поездки и, узнав, куда и зачем легла жена, со скандалом вывез её оттуда. Так что назвать отца «тряпкой» мать поторопилась. Я категорически не согласен.

По поводу несостоявшегося аборта на меня недавно обрушилась одна мысль, и уже не отпускала ни в какую. Она меня заворожила, как завораживает тайна, и взорвала мозг, как взрывает истина. Я просто узнал, что буквально сразу же после соединения сперматозоида с яйцеклеткой возникает жизнь. Больше того, учёные зафиксировали свечение вокруг зародыша, мол, это и есть душа будущего человека. То есть, надо мной, уже светился божественный нимб жизни, когда меня захотели лишить всего.

Был огромный период жизни, когда меня мучил страх. Да что там говорить, страх наплывами подступал всю сознательную жизнь! Повода не было, а я боялся. Чего? Может того скребка, которым вычищают плод?  Этот вопрос, не получив ответа, завис в моей голове. Как и то, почему смерть отца потрясла меня до глубины души, уход же матери никак не отразился на моём душевном состоянии. И никаких чувств, кроме облегчения я не испытал.

Был у меня и другой опыт. Опыт потусторонней жизни. Видно, грань жизни и смерти была так неразличима, что я часто пересекал её, и как бы жил под покровом метафизики. Я ощущал себя жителем сразу двух миров. Для художника – бесценный опыт. То есть моя биология с анатомией жили в этом «лучшем из миров», а дух блуждал уже по искривлённым дорожкам инобытия. Страх же окрашивал всё в белесые цвета Смерти.

А вопрос, что завис в мозгу – плёвый. Что это – просто биология? Мать меня не хотела, задумала убить, и я запомнил это на клеточном уровне, и на том же клеточном уровне не смог её простить. Но мать меня вскормила грудью, заботилась всю жизнь и так любила, что чуть не утащила с собой в могилу. И прожил я с этим «ощущением матери» всю жизнь. То есть, мой душевный комфорт постоянно убивал страх, на моё духовное созревание наложилась душевная боль.

Впрочем, трудно во всё это поверить. Мистика какая-то, фантазии, блуд мысли. Если бы природа так реагировала на подобные «женские слабости», жизнь превратилась бы в ад. Мой страх – это нечто реальное, выпуклое, томящее только меня одного. Он – другой и очень мой. Он – индивидуален! И причина – где-то рядом. А если это суть моя? Вот такая гипертрофированная суть! Я же всё довожу до упора, до тупика. Быть может, это реакция на мою дикую сущность? Я блуждаю в первобытном мире «до знаний», мысли у меня крамольные, всё подвергаю сомнению. Это реакция на себя самого. Я боюсь себя, своей сути! «Я встретил врага, и это был я сам». Вот так.

Только «враг» мой, быть может, и есть порождение того изначального дородового страха? И те «женские слабости» и превратили мою жизнь в ад? Тогда как? И ещё один козырь, подтверждающий эту теорию – со смертью матери страх ушёл. Вот такой волнительный итог нашей совместной жизни.

На самом деле меня многое волнует. Ведь моя жизнь полностью зависела от судеб отца и матери, как судьба каждого из них – от судеб их родителей. Погибни отец на фронте, не сядь мама в ту же электричку, где ехал отец – ничего бы не было. И что? Это цепь случайностей или закономерность? Хорошо, пусть так, пусть закономерность. Я верю в предопределение, верю, что дети выбирают родителей, верю, в целостность мироздания и не верю в инопланетян.

У матери я остался один и был абсолютной единицей, вмещающей в себя все её чаяния. Поэтому и наша война была нешуточная. Мать нависала надо мной всей своей жертвенной тяжестью, и я до сих пор ощущаю её облик – властный облик, говорящий со мной языком ультиматумов. Я постоянно чуял на себе её безмерную любовь и ненависть до полного отречения, со страшным словечком «нелюдь» внутри. Это словечко было откопано в глубинах её подсознания и запущено в мир. Я – нелюдь, она – жертва и сама невинность. Я до сих пор не могу понять, чего в ней было больше – любви или войны? Или это такая любовь? Любовь до гроба.

Накануне её смерти я выпил и прозрел: она же хочет меня забрать с собой в могилу! И её буквально сводит с ума, что я не хочу туда с ней отправляться. Я тогда так и сказал:

-Что? Не получается утянуть за собой?

На следующий день её не стало. Утром я обнаружил хладный труп в её комнате. Она стояла на коленях, ничком упав на кровать, будто молила о чём-то. Наверное, просила Бога не разлучать нас.

Похороны мне реально понравились. Во внутреннем кармане у меня булькала плоская бутылочка коньяка, и всё было окрашено предчувствием новой жизни. Нас было трое: Мать-покойница, дух Отца Гамлета, ну и сам Гамлет, из двух зол, выбравший БЫТЬ. В зале для прощания мать лежала в гробу необычайно красивая. И если отец тогда (13 лет назад) светился Святостью, то мать сейчас излучала Красоту. Они были пара! Вот бы их рядом положить…

Играл Бах. Я зачем-то спросил у единственной тётки, дежурившей в зале: это Бах? Это я зря сделал, потому что она мне всё равно не ответила, а уникальность момента была испорчена. К тому же я знал, это – Бах. Потом я поцеловал маму, положил цветы в гроб и отступил. У неё был очень строгий вид – она была недовольна, что я не с ней. Так, из всей нашей аномальной семьи, на этом свете остался только я. Маме это не нравилось.

Гроб медленно, под аккорды Баха, погрузился в преисподнюю. Ну, туда, где священный Огнь, туда, где Тайна, куда мы все стремимся, и будем обязательно. Нет, положительно, мне всё очень нравилось. Это вам не в сыр-землю к червякам, здесь всё в традиции: земная жизнь должна завершаться Очистительным Огнём. Жаль только, что момент истины скрыт от нас. В Японии кремацию показывают по телевизору.

Вот и всё. (А сколько престарелых мальчиков утянули за собой их мамы!..). Я выжил, женился, у меня родилась дочь. А потом и сын.  Теперь нужно было нарисовать бога…