Paris je t aime

        В Париж я приехала, наполненная под завязку стереотипами об этом городе. Тут и «праздник, который всегда с тобой», и центр европейского искусства, и столица мировой моды, и город любви, романтики и свободы. Всё это меня привлекало и будоражило. Я, конечно, понимала, что все эти образы Парижа возникли в конце XIX века. И к началу третьего тысячелетия город должен был как-то измениться. Но я надеялась, что не кардинально. Славное прошлое не проходит бесследно, что-то должно остаться от тех золотых времён, и не только Эйфелева башня. Я была полна ожиданий, чтобы почувствовать романтическую атмосферу Парижа.

    Правда, время поездки было не самое романтичное – вторая половина декабря с долгими холодными ночами и с солнечными, но такими короткими днями. Хорошо, хоть мы попадали на Рождество, праздник, если не романтический, то уж точно волшебный.
 
    Мы прилетели в Париж поздно вечером, а до отеля добрались к 12 ночи, но лечь спать мне показалось кощунством. Я решила выйти и пройтись хотя бы по близлежащим улицам, убедиться, что я, действительно, в Париже.

    Было темно и безлюдно, все магазины и кафе закрыты, и даже машины не ездили. Зато я смогла ощутить всю широту и мощь османовских бульваров.

    На одном из них я повстречала одинокого молодого человека. Выглядел он прилично, был симпатичен и звался Софьен. Да ещё говорил по-английски. О чём мы говорили, я уже не помню. Помню, что мы оказались в ночном кафе. Посетителей, кроме нас, там не было, но столики стояли так плотно друг к другу, что отодвинуть стул, чтобы нормально сесть, было невозможно. Пришлось втянуть всё в себя и проявить чудеса гибкости. Я тогда не поняла, зачем так издеваться над людьми. То ли это кафе было очень популярно днём, то ли это такой французский стиль рассадки. Оказалось, второе.

    Мы взяли по чашечке кофе. И как-то сразу оказались в отеле на час. Как мы туда переместились, выпало из моей памяти. Помню только толстого сонного негра на ресепшене, аскетичный номер с кроватью и большим зеркалом напротив.
 
    Приключение, возможно, не самое романтичное, но вполне в парижском духе: как завещали художники с Монмартра и их легкомысленные подружки из кабаре. «Ладно, - подумала я, - это только первый вечер. То ли ещё будет!»

    Все последующие дни были посвящены попыткам почувствовать атмосферу Парижа, понять, почему возник такой образ города, что привлекало в нём писателей, путешественников, которые оставляли восторженные отзывы.

    Я, конечно, посетила все основные достопримечательности: Эйфелеву башню, Лувр, Нотр Дам, Сакре-Кёр. Но парижский дух там был давно затёрт шарканьями, возгласами и вспышками туристов. Хорошо хоть, в 2000 году не было ещё толп и очередей.
 
    Пробовала я Париж и на вкус – каждый день обедала в ресторанах традиционной французской кухни. Луковый суп, улитки, лягушачьи лапки, фуа-гра, сырное фондю – всё это было, конечно, вкусно. Но подобные рестораны предназначались в основном для туристов и были похожи на театральную самодеятельность – сено на полу, светильники на рогах оленей, гарсоны в средневековых одеждах. Хотелось почувствовать настоящую жизнь, а не спектакль.

    Для этого я решила завтракать не в отеле, а в уличных кафе. И действительно, туда приходило много обычных парижан, иногда все столики были заняты. В основном это были немолодые мсье, которые никуда не спешили, сидели с чашечкой кофе, круассаном и утренней газетой. Газетой! Так, наверно, завтракали их отцы в 50-х и деды в 20-х годах. Вот где можно было почувствовать живую традицию!

    Но один факт убивал всю картину. Это то, как они ели круассаны. Они их макали в кофе! Как такое возможно? Круассан должен быть с хрустящей корочкой и воздушной сердцевиной. А попадая в горячий кофе, он превращается в размазню, мокрую тряпку! Ошмётки круассана остаются в чашке, и кофе становится какой-то тюрей! Не говоря уж о том, что выглядит этот процесс неприятно и неопрятно.

         Как бы мне не хотелось почувствовать себя в ритме города, но такое я повторить не решилась. Оказалось, мне дороже стереотипный образ парижского завтрака: хруст французской булки, маленькая чашечка кофе, а не вот эта неприглядная реальность. Поэтому вернулась к завтракам в отеле.

    Ещё один облом с едой случился у меня на Елисейских полях. Я увидела витрину кондитерского магазина, на которой были выложены плитки, вернее огромные плитища шоколада. Они лежали по возрастанию процента какао в них: от белого к молочному, тёмному, заканчивая горьким. Я, конечно, купила самый горький, с 99% какао. Стограммовая плитка, которую отпилили от толстого куска, выглядела, как кубик.

        Я вышла на улицу, чтобы насладиться видом предпраздничного проспекта и необычным вкусом шоколада. Но разломить кубик оказалось невозможно. Откусить тоже, для этого были нужны стальные зубы. Попыталась погрызть – с таким же успехом можно было грызть кусок железа. Пришлось довольствоваться только рождественской иллюминацией. В Москве я растопила этот злосчастный кубик, вкус которого оказался невероятно горьким и противным. Я даже обрадовалась, что он не испортил мне тот парижский вечер.

        С романтическими знакомствами тоже не заладилось. Встреча с Софьеном оказалась единственным значимым приключением. Может, дело было в сезоне (вернее, не сезоне), а может, во мне.

         Как-то я ехала в метро, напротив сидели два молодых человека. Мальчишки даже, им и 20 лет не было. Они заинтересованно поглядывали на меня и хитро улыбались. «Вот чтоб им со мной не познакомиться», - подумала я. Они были такими милыми, вихрастыми. На остановке они вышли, так и не заговорив со мной, но встали напротив. И когда поезд тронулся, их как прорвало. Они начали протягивать ко мне руки, стучать в окно, посылать воздушные поцелуи, даже бежали за поездом. Я не знала, как это воспринять: как издевательство, или как веселую шутку. На всякий случай помахала им рукой.

    Была ещё одна парочка молодых людей, с которыми я как-то пересеклась. Эти были посмелее. Мы столкнулись вечером около сада Тюильри. Они сразу предложили мне пройти в сад и предаться там любви. Я ещё уточнила, втроём? A trois, a trois! – радостно закивали они. Возможно, такое свидание и было во французском стиле. Но как с круассаном, я предпочла идеальный стереотип пошлой реальности. Заниматься сексом в кустах, на холоде – всё равно, что размачивать круассан в кофе. Нет, пусть Париж останется для меня городом романтической любви.

    Не я одна находилась в поисках романтики. В нашей группе была девушка, которая ещё в Москве познакомилась с одним французом. Каким образом она познакомилась? Наверно, по переписке. Сайтов знакомств тогда не было, и она даже не знала, как выглядит её кавалер, поэтому попросила меня пойти с ней на первое свидание. Француз оказался полноватым невзрачным дядечкой лет сорока. Он пригласил нас в ночной клуб, который был ему под стать. Возрастные посетители в повседневной одежде слушали ретро-эстраду. Долго я там не выдержала. А девушка осталась, может, надеялась, что лягуш после поцелуя превратится в принца.

    Рождество тоже не оправдало ожиданий на чудо. Этот праздник, действительно, был сугубо домашним. В рождественский вечер уже в шесть часов улицы резко опустели, большинство кафе и магазинов закрылось. Я бродила в одиночестве, голодная и холодная. И только одно место приглашало к себе своими приветственными огоньками – церковь. Я зашла и оказалась на бесплатном концерте классической музыки. Там я отогрелась телом и душой. Что ж, будем считать это маленьким рождественским чудом.

    Можно подумать, что я разочаровалась в Париже. Но нет, и архитектура, и еда, и люди – всё мне понравилось. Но не было главного – не возникла искра, я не влюбилась в город, как это произошло на следующий год с Римом. Когда я с первых же минут ощутила единение с городом и все дни ходила по Риму в постоянном эстетическом оргазме. И главное, что это произошло само собой, а в Париже я очень старалась проникнуться его атмосферой, но тщетно.

    В 2006 появился фильм «Париж, я люблю тебя», состоящий из нескольких новелл. В одной из новелл я узнала себя. Это был эпизод о немолодой американской почтальонше, которая мечтала о Париже, изучала французский язык, копила деньги на поездку. Наконец, приехала. Посетила все достопримечательности, пробовала разную еду – как и я. Но всё время чувствовала себя уставшей и одинокой. И только в последний день она села в парке на скамейку, откуда была видна панорама города. И неожиданно почувствовала Париж, и себя в Париже, и то, что она счастлива. Вот и у меня была такая «скамейка». И случилось это тоже в последний вечер.

    Я напоследок слишком долго гуляла по улицам и продрогла до костей. Зашла в ночное кафе и попросила бармена что-нибудь согревающее. Он налил мне в маленькую рюмочку белёсую жидкость. Я села за столик, сделала глоток и чуть не умерла. Жидкость обожгла горло, дыхание перехватило, все внутренности, казалось, сдвинулись со своих мест и начали перекручиваться. Мне казалось, что я кубарем качусь с горы, ударяясь о камни преимущественно головой. Наконец, я докатилась до дна, и меня накрыло снежной лавиной. Я ничего не слышала, не видела и не могла пошевелиться. Даже мысли исчезли. Я просто тупо сидела, уставившись в белую пелену перед глазами. Но при этом я согрелась, бармен не обманул.

    Не знаю, сколько времени я так сидела, но постепенно пелена исчезла, и я увидела, что в кафе были ещё три или четыре посетителя, так же, как и я, одиноко сидящих за столиками и безучастно смотрящих в никуда. Сразу вспомнились все «Любители абсента» и Мане, и Дега, и Пикассо. И тут я, наконец, почувствовала себя частью города и его традиций. Я подумала, может, Париж это не только город любви и романтики, может, это ещё и город одиноких, отчаявшихся людей? Тогда я совпала с ним. И тогда я могла искренне сказать: «Париж, я люблю тебя!»