***

Меня зовут Миша Васьков. Мне недавно исполнилось семнадцать. И всё детство я провёл за играми. Не по своей воле, а потому что мама заставляла. Она всегда говорила: хочешь чего-то добиться – играй. Пока сверстники развлекались делением столбиком, я зубрил урон. Пока они расслаблялись за синусами, я потел над скоростью реакции.  А когда они только перешли к логарифмам, я уже был миллионером.

Мама во всём была права. Как только я заключил первый крупный контракт… ну, как я… Мама поболтала с какими-то типами в костюмах, затем они вручили ей увесистый кирпич из бумаги. Мама терпеливо прочитала его. Затем велела мне подписать последнюю страницу.
Один из мужчин подошёл ко мне и сказал:
– Ленин жил, жив и будет жить. 
Я плохо понимал о чём речь, но маму расстраивать не хотел. Поэтому попытался показать свою лояльность, но получилось лишь невнятное “угу”. Когда важные типы ушли, мама разрыдалась и сказала, что мной гордится.
Так вот, как только я заключил этот контракт, мы сразу стали жить как нормальные люди. Так говорила мама. Лично для меня ничего не изменилось – всё тот же экран телефона, те же маленькие человечки дерутся друг с другом, а я один из них. Только теперь у меня бородка, прищур и красный костюм. А стреляю я из электрической пушки красными звёздами. Если я убиваю противника, мой бородатый человечек кричит “Получай, буржуй!” и проигрывается торжественный марш. Моя кличка Ленин.
Мама рассказывала, что он был вождём какого-то красного племени в прошлом. И партия красных якобы продолжает традиции, продвигает Ленина и его друзей. Если я буду побеждать на матчах, Ленин станет популярнее. И, может, когда-нибудь даже выиграет президентский матч. Тогда на всей планете установится равенство и братство.

Сейчас от нашей партии два кандидата в президенты: Ленин и усатый Сталин. За Сталина играет Аня. Хоть мама и говорила, что Сталин ел людей, Аня мне все равно очень нравится. У нас с ней разница в возрасте, ей двадцать пять. Мама быстро увидела, что качество моей игры страдает от присутствия Ани, и наши совместные тренировки магически прекратились. Я виделся с Аней на мероприятиях, интервью и фотосессиях, но не более того.
Никто не умел играть так, как Аня. Её навык был практически, как мой, может, даже выше. И она почти всегда молчала. Я много раз пытался с ней заговорить. И постоянно представлял, что может твориться в её голове. Почему она всегда молчит? Иногда она дарила мне несколько дежурных реплик, но больше разговорить её не удавалось. И тогда я пытался общаться с ней через игру. На матчах и совместных тренировках (когда они ещё были), я намеренно концентрировался на её Сталине. Даже когда мне было менее выгодно бить первой её, я шёл к ней. Я чувствовал, что она замечает моё непрестанное внимание. И чем больше я доставал её в игре, тем более холодно она вела себя со мной не только в жизни, но и на поле. Как полная противоположность моему поведению. Так, если ей было выгодно убить меня, она словно намеренно игнорировала моего Ленина и бежала на другой конец поля.
А один раз, когда я погиб в глупой попытке догнать её, она вдруг рассмеялась. Под камерами, на глазах кучи фанатов, во время важного матча. Я чувствовал себя идиотом. Так опозориться. Так глупо проиграть. Ради чего? Чтобы привлечь её внимание? Мама тогда устроила мне знатный скандал. И пообещала, что сама пойдёт к Ане, если я не прекращу сливать матчи. Я не мог потерпеть такого позора и прекратил доставать Аню, чтобы мама не осуществила угрозу.

Я играл по шестнадцать часов в день. Мама кормила меня с ложки во время тренировок. Раз в четыре часа мне разрешалось выйти в туалет. Мама постоянно повторяла, что до президентского матча всего три месяца – расслабляться нельзя. А я играл и думал о том, что как только выиграю матч, мы поедем на море. Мама обещала.

Дни тянулись один за другим. Мне казалось, что я не сплю, а долго моргаю.
В один день я проснулся сам. Это было странно. Обычно меня всегда будили, быстро вели в ванну и я садился за телефон, пока меня кормят. Я решил, что если мама увидит, как я лёг спать дальше, она обязательно расстроится, поэтому встал, наскоро умылся и взял… телефона не было. Я обыскал комнату: ничего. Я посмотрел на расписание, которое висело на холодильнике: через час пресс-конференция. Мне нужно быть там.
Я вышел из квартиры, сел в подъехавший автобус и уснул.
Почему я так сделал? Это всё было на автомате. В дни конференций я всегда так просыпался, умывался, затем подъезжал автобус. Там обычно уже была Аня. В этот раз её не было. В этот раз я смутно заметил, что и автобус был какой-то другой. Сидения не кожаные, без откидных столиков и плакатов с красными звёздами.
 
Мне снилась игра. Я раздавал люлей капиталистам: расстрелял хохолок Трампа, вырубил Обаму и в очередной раз отправил Байдена в мультивселенную. Проснулся я в хорошем расположении духа. Но совсем не там, где рассчитывал. Вместо привычного порога конференц-центра я увидел покосившуюся пятиэтажку. Рядом с ней железные качели, где бесились чумазые дети. Я заворожённо смотрел на всё это в окно, пока не ударился лбом о стекло.

– Да ёпт, - раздался мрачный мужской голос рядом, – Не картошку везёшь!
– Я, что ли, дорогу клал кривая такая?! – крикнул в ответ водитель с акцентом.
– Твои и клали… – пробурчал мужчина.

Я пригляделся, кто сидел рядом со мной: помятый мужчина в клетчатом костюме. Я поморщился: это вам не мамины духи.

– Год назад перекладывали, сволочи… – продолжал мужчина. Я засмотрелся на его залысины.
– Нормально так приложился, – заметил он, глядя на меня, – Ух, бледный какой. Куда едешь?
– На пресс-конференцию.
– На авторынок?
– В смысле?
– Ну, две остановки осталось: Коммунарка и авторынок конечная. Тебе куда?
– На пресс-конференцию.
– Ты дурак?
– Я киберспортсмен. Еду на пресс-конференцию. Чего непонятного?
Меня этот тип начинал раздражать.
– Вон оно как, – многозначительно ухмыльнулся мужчина, – У меня сын тоже киберспортсмен.
– За кого играет?
– За мразей и подлецов.
Я стал судорожно перебирать все известные мне партии: красные, зелёные, старые люди, новые люди, короли с их Николаем Двенадцатым… Где же среди них мрази? 
– Я не знаю такой партии, – сдался я.
Мужчина промолчал. Однако выражение лица у него было такое же, как когда он спросил, не дурак ли я. Мы помолчали секунд двадцать.
– Долбится целый день. Учиться не хочет, работать – зачем, скоро контракт, – снова заговорил мужчина, он погрустнел, – Как зараза какая-то. И главное, всем плевать, за что и кто там дерётся. Лишь бы “прикольно” было!
Я не знал, что сказать. Мне было непонятно, чего не устраивает этого типа. Его сын, вроде как, человеком пытается стать.
– Я понимаю, они над Николаем Вторым издеваются. Он та ещё мразь. Но они же Сталина берут. И как придурка заставляют по полю бегать. А на Западе что происходит? У них Гитлер, представляешь? Гитлер победил на президентском матче и теперь этот матч переименовали в диктаторский!
– А в чём, собственно, проблема?
– Это нормально, что Гитлер победил? – я увидел знакомое выражение.
– Ну, так если он лучше всех играет? Он, что, зря тренировался?
– Гитлер победил, - мрачно повторил мужчина, как будто в этой фразе я должен был увидеть ещё что-то, – Гитлер победил…
– Да что он сделал-то? Почему ему нельзя побеждать?
– Ты историю вообще учил?
Честно, не учил. Мама сказала, что если я слишком много буду знать про историю партий, то начну отмазываться от выгодных контрактов, а хорошему игроку это ни к чему. Кто больше платит, за того и нужно играть.

В любом случае, не понимаю, чего этот тип так напустился на Гитлера. Кричит он прикольно, а новый вампирский скин вообще топчик. Когда-нибудь, если я выиграю президентский матч, я от имени всей страны буду драться с Гитлером. Кто ж за него играет?.. Вроде, какая-то татуированная лесбиянка. Насколько помню, у них там странные условия для игроков – обязательно быть геем или типа того, чтобы играть за их партию. Я задумался. Нет, я бы в жизни не согласился стать геем. Даже если бы мама обиделась. Хорошо, что за Ленина можно играть без таких условий.

Конечно, для моего собеседника было шоком, что я почти ничего не знаю по истории. Он задал мне ещё несколько вопросов, ещё больше убедился в моём невежестве. Затем я рассказал о себе подробнее. И тут этот тип меня огорошил.
– Как это не попаду на конференцию? – возмутился я, – Я всегда сажусь на автобус и он меня везёт, куда надо.
– Не на тот автобус ты сел. Сейчас конечная, выходим, – скомандовал мужчина.
Я почему-то подчинился. Тип выяснил, что я не помню мамин телефон, с собой у меня никаких гаджетов нет, а куда идти и как добираться домой, я не знаю.
– Твоя мамаша хоть бы записку с адресом положила… – тяжело вздохнул он, – Ладно, все равно на работу мне уже не надо, лет так семь… разберёмся с тобой. Мамаша переживает, наверное.

Вместе с типом мы пришли к нему домой. Это была одна из покосившихся пятиэтажек. Мне показалось, что я видел таракана. В нос ударил спёртый, но удивительно знакомый запах.
Я сразу вспомнил, как мама  готовила макароны на душной кухне. Она пилила папу по поводу того, что он уже полгода не может прикрутить полку в моей комнате. Папа грубо ответил ей, что прикрутил полку уже неделю назад. Но маме это не понравилось: хоть он и прикрутил полку, шурупы он взял со шляпками не того цвета. Серебристые, по мнению мамы, совершенно не подходили к интерьеру моей комнаты. Так что пускай переделывает. В общем, они заспорили, нужно ли перевешивать эту полку. Слово за слово, и макароны оказались на голове у папы. Дальше крики, грохот. Я не видел, что там происходило, так как мама предусмотрительно закрыла дверь. Но папу я после этого тоже не видел. Пропали и его вещи. Мне некогда было задумываться, что там произошло, потому что с тех пор я только играл. Через месяц после исчезновения папы я перестал ходить в школу и уже ничего не отвлекало меня от игры.
Нет, это не связанные события – школа и папа. Дело было так: папа готовил меня к сборам по плаванию. Я и другие сильные ребята из класса должны были поехать во что-то типа лагеря, где мы бы тренировались. Мне очень нравилось плавание. Мама уже тогда заставляла меня много играть, так что после школы, домашки и бассейна я уделял всё свободное время игре.
Мне нравилось, как мама радуется моим победам. Хотелось радовать её ещё больше. Она вписывала меня во все важные матчи и я постепенно продвигался в топе. Конечно, до текущего уровня было как до Луны, но я определённо делал успехи.
У них с папой как будто было соревнование, в чём я буду успешнее – в плавании или в игре. А у меня получалось и то, и другое. Но, если честно, плавание нравилось больше. Потому что в случае поражения папа не орал на меня, будто я предатель вселенского масштаба. Соответственно, когда папа пропал, я продолжал заниматься плаванием в надежде, что он вернётся. Конечно, без него я стал тренироваться меньше, потому что мама сильно страдала, когда я уходил на тренировки. Я не хотел видеть её слёзы. Однако, не смотря на прогулы, на сборы меня все равно взяли.
Я был рад, что поеду, хоть и пришлось расстроить маму – она думала, я останусь и буду участвовать в турнире с хорошим призовым фондом. Такие турниры по игре периодически проводили районные депутаты, чтобы поднять популярность. На моё удивление, мама почти не давила на меня по поводу пропуска турнира из-за сборов. Я был счастлив. И на радостях так лихо прыгал на кровати, что опрокинул висящую надо мной полку. Ту самую, из-за которой разрушилась наша семья. Прямо на ноги. Вряд ли можно представить ещё большее невезение. Одна нога была сильно ушиблена, а вторая сломана. Конечно, ни о каких сборах не было и речи. Я прорыдал всю ночь. Мама плакала вместе со мной и тихо повторяла: “Я же говорила, Мишенька, аккуратнее”. А затем она заочно обругала папу, ведь это именно он так и не закрепил эту полку. Он ничего не слышал, зато мне от этих слов было ещё хуже – ругали его, но я знал, что эти слова относятся ко мне. 
Так я вошёл в первую пятёрку турнира по игре. Из-за гипса я не ходил в школу три месяца. А затем мама решила, что в школе все равно нет ничего полезного, и я перешёл на домашнее обучение. Что-то я совсем увлёкся воспоминаниями. Проклятые макароны. 

Так вот. Тип привёл меня в двухкомнатную квартиру. Из одной из комнат веяло спёртым воздухом. У меня даже глаза заслезились. Я не удержался и заглянул туда, чтобы узнать, что же там стухло. На низенькой раскладушке возлежала крохотная старушенция. Такая маленькая, а сумела так отравить воздух в комнате! Она напомнила мне хомячка или черепашку, которым давно не чистили клетку. Напротив неё висел телек, где шло политическое ток-шоу. Старушка мирно посапывала, пока самые умные типы решали, как привести нас к светлому будущему.
– Людям нужна свобода слова!
– Кто вам её не даёт? Только вчера обсуждали новую выходку Клинтона младшего. Самый конченый скин за последние десять лет! Ещё бы в ковёр замотался! Разве запрещено обсуждать, какой он, извините меня, люди добрые, дебил?
– Но он из империи зла! А свобода слова…
– Заткнись, дебил! Имею право так говорить. Свобода слова!

Неожиданно кто-то убавил звук до нуля. Старушенция тут же распахнула глаза и скорчила гримасу, издав протяжное “Ы-ы-ы!..”
 
– Мама, ты сегодня ела? – спросил мой знакомый, держа в руках пульт.
– Ы-ы-ы… – отрицательно ответила старушка.
– Вот скотина… – пробурчал он и бросился в другую комнату.
Я не знал, куда податься: глянул на экран телевизора. Там уже пошёл новостной репортаж: наш президент Михаил Сергеев побывал на съезде развитых стран-участников игры в Калифорнии. Там находится штаб-квартира создателей игры. Старушка, хоть звук и был выключен, с интересом следила за новостями. Мне с ней наедине оставаться не хотелось. Так что я проследовал за типом в клетчатом костюме.

– Мирон! – пробасил он, входя в комнату, обращаясь к огромному мужику в засаленной майке.

Тот сидел спиной к двери, лицом к компьютеру, где шла запись стрима регионального матча. Я сразу вспомнил тот матч. Я в нём не участвовал – не моя лига, я играю на более серьёзных состязаниях. Но мама на фоне смотрела его. Как она сказала, чтобы знать, подрастают ли мои конкуренты.

– Мирон, ёлки палки! – снова обратился к нему мой спутник.

К слову, воздух в комнате старушки теперь мне показался очень даже свежим. Уж лучше нюхать старушку, чем протухшего борова.
Огромный мужик лениво развернулся к нам. В одной руке у него был телефон с запущенной игрой, а во второй сочный жирный бургер. Лицо мужика было измазано соусом, как и майка. На штанах крошки. Мужик пережёвывал бургер, но какая-то часть изо рта вываливалась, делая майку и штаны ещё живописнее.
 
– Жрёшь, гад?! А бабушка голодает. Ты какого хрена не покормил её?!
– Так она не просила, па, – невинно ответил мужик.
– Ты дурак?! Она говорить не умеет!
– Ой… – мужик резко бросил бургер и схватил телефон двумя руками. Я услышал, как проигралась музыка начала матча.
– Будь проклят мошенник Маск со своим бесплатным интернетом… – хмуро сказал тип в клетчатом костюме.

Тут он снова вспомнил про меня.
– Что делать-то с тобой будем? Как тебя там…
– Миша. Васьков, – ответил я. Мирон хмыкнул. Я не понял, была это реакция на моё имя или у него что-то произошло в игре.
– А я Фёдор Иваныч, - тип протянул мне руку, я её пожал, – Будем знакомы. Голодный?
Я кивнул.

Фёдор Иваныч приготовил макароны, и мы пошли в комнату к старушке. На моё счастье, окно открыли. Фёдор Иваныч выдвинул стол, затем выставил на него кетчуп “Красный дед” с изображением Ленина. Под ним красовался рекламный лозунг “Вечно вкусный, без срока годности, особая технология консервации”. После Фёдор Иваныч принялся кормить старушку.
Я такое ел последний раз в детстве. Потом мама посадила меня на строгую диету, чтобы я получал нужные витамины и микроэлементы. Я же спортсмен.

– Ты играешь за коммунистов, так?..
– За кого?
– За красных, - Фёдор Иваныч тяжело вздохнул.
– А-а-а, да. За Ленина.
– Будем звонить в их штаб, они не возьмут. Никогда не берут… Придётся туда приехать и тебя показать, так сказать, лицом. А они уже с твоей мамашей свяжутся.
– Угу, - ответил я с набитым ртом, – Вы только там не говорите, что я макароны ел. 
   
Раздался оглушительный грохот. Я даже поперхнулся. За ним последовало протяжное “Л-я-я-я-я-я-я-я”.
– Мирон, ты бы делом занялся, а… – крикнул Фёдор Иваныч.

В комнату вошёл Мирон. Вроде, огромный мужик, а выглядел как маленький мальчик. Губы его тряслись, а из глаз текли слёзы. В безжизненных руках болтался телефон.
– Ранг… ранг… ранг понизили… - в отчаянии сказал Мирон, - Годы… годы труда… страданий…
Фёдор Иваныч сделал фейспалм.
– А какой у тебя ранг? – я попытался как-то поддержать разговор.
– Второй, – с некоторой гордостью ответил Мирон, а затем снова погрустнел, - Был…

Вдруг Мирон передал мне свой телефон. Я тут же его принял и автоматически запустил матч. У нас это получилось как-то не сговариваясь. Так давно я не заходил в общую версию игры. Там можно было купить любого персонажа, даже моего Ленина, выбрать для него любой скин. Игроки тратили на прокачку героя виртуальную валюту – койны. И по каждому герою велась статистика, сколько суммарно койнов на него потратили. Чем больше, тем больший вес он приобретал в реальности. В зависимости от потраченной на него валюты герой мог участвовать в политических состязаниях. Например, чтобы сражаться за пост мэра, надо было набрать минимум миллион койнов. За пост президента – уже миллиард. Теоретически играть можно было за кого угодно в развлекательном режиме, хоть за Гитлера, только это не давало никаких плюшек. Даже ранг не начислялся.
Мирон же пытался пробиться в киберспорт. Если у тебя высокий ранг, условно больше 50-ти, то тебе будут попадаться такие же сильные противники. Соответственно, больше вероятность, что тебя заметит какой-то политик или партия.

Я победил меньше, чем за минуту. Я мог бы и быстрее, вот только Мирон играл за некого Давалкина. Он тоже метил в президенты, но был менее популярным, чем, например, Ленин и Сталин. Я просто не тренировался за него играть. Ранг Мирона снова повысился до второго. Давалкин немного продвинулся в топе вверх. Неужели за него так редко играют, что моя победа так много принесла?

– Ты читер? – недоумённо спросил Мирон.
– Я много играю, – пожал плечами я.
– Ты… – тут Мирон внимательно посмотрел на меня, – Ты… Ты Ленин… Да… Ленин… Не может быть… Можно сфоткаться?
Я кивнул. Мы сделали совместное селфи.
– Па, это подарок на др?
– Если б я мог, то подарил бы тебе мозги... – отозвался Фёдор Иваныч. Он только что закончил кормить старушку и убирал посуду.

Мирон всё не мог поверить, что перед ним настоящий киберспортсмен, и донимал меня вопросами из разряда, какой обряд провести, чтобы добиться успеха. Он даже предположил, что у меня в голове установлен специальный чип, который ускоряет реакции и предсказывает будущее. Я был рад, когда мы с Фёдором Иванычем наконец-то двинулись в путь до штаба красных.

Всю дорогу мы много общались. Наверное, впервые за десять лет я так глубоко погрузился в разговор с кем-то, кроме мамы. Казалось, Фёдора Иваныча не устраивало абсолютно всё: разбитые дороги, закрытые школы, дистанционка, задержки автобусов, упразднение вузов, бесплатный интернет, который ловит абсолютно везде. Но больше всего его возмущало, что люди повсеместно играют. Мол, раньше было лучше.

– Зато нет войн, – пытался спорить я.
– Да я лучше бы воевать пошёл! – воскликнул мужчина. Пассажиры автобуса боязливо обернулись, но вскоре уже забыли про него.
– Раньше люди хоть знали, за что и почему они берут в руки оружие. Это тебе не языком молоть, не игрульки играть. Это поступок! И делал этот поступок только тот, кто готов был брать ответственность. А теперь любой дебил может научиться играть, и вот, пожалуйста, он уже главный. Сына моего видел? Он даже играть не умеет, но при этом считает, что он ответственный гражданин! В выборах участвует! Думает, под сраку лет кто-то резко миллионами его одаривать будет! Он всю жизнь так проиграет и ничего после себя не оставит! Казалось бы, тупые должны хотя бы размножаться, а он и этого не хочет! Вот до чего страну довели! Да что страну, весь мир…
– Его же никто не заставляет играть… – возразил я.
– А что ему ещё делать? Он раньше, вообще-то, в МЧС работал, жизни спасал!
– И что, некого больше спасать? Или всех спас?
– Зарплату не платят. Извините, мол, непредвиденная задержка. И так уже полгода.
– Ну, если б так везде было, то давно бы ничего не было уже. А у нас и медицина бесплатная, и полиция с МЧС работают, вроде как. Плохо живут только ленивые. Он мог бы подработку найти, наверное, – я пытался звучать уверенно, но на деле только повторял то, что говорила мама. Вот у неё получалось звучать убедительно.
– Подработку с двенадцатичасовым графиком и с одним выходным? Миш, ты вообще на улицу выходишь? Ты знаешь, что зарплаты такие маленькие, что врач на бесплатном приёме без взятки тебя лечить не будет? А менты всю преступность покрывают. Всё, что бесплатно официально, по факту платное. Бесплатно тебе разве что пендель дадут, и то должен останешься.
– Если б так было, то никто бы коины в политиков не вкладывал. Да и вообще, – я вдруг осмелел, – Если вам что-то не нравится, то идите сами научитесь играть, да и наведите порядок.
– Я вообще-то до одного случая врачом был. Учился много, ну, когда ещё институты были, некогда было играть. А если человек играть не умеет, так, значит, и нечего ему страной управлять?
– Ну… – я задумался, – Найдите тогда того, кто хорошо играет. Наверняка кому-то ваши идеи понравятся. Любой может стать президентом, вы сами не идёте, а только ругаете всё вокруг!
Фёдор Иваныч снова обдал меня красноречивым взглядом, вопрошающим, не дурак ли я.
– А деньги я где возьму на хорошего игрока? – он горько засмеялся, – Вам же всем деньги нужны.
– Неправда.
– А зачем ты играешь тогда?
Я хотел было выпалить – потому что мама велела. Но потом понял, что это было бы как-то не солидно.
– Потому что разделяю идеи красных.
– Ну, и в чём идея твоего Ленина?
– Что все должны жить хорошо, быть братьями.
– Вы, наверное, ещё против всего плохого?
– Именно, – обрадовался я точной формулировке.
– И как Ленин победит в президентском матче, сразу всё наладится у нас?
– Ну да, – кивнул я, не понимая, в чём подвох.
– А ничего, что он уже побеждал десять лет назад и всё то же самое было? Только ещё больше наворовали! Да будет тебе известно, что в те пять лет, что Ленин был у власти, отменили пенсии, сократили расходы на медицину, провели реновацию.
– А реновация-то в чём виновата?
– А в том, что разрушили хорошие дома, новые не построили и расселили всех в плохие. Кажется, невероятнейшая глупость, но это было! И это твой Ленин всё сделал! А ведь это даже не Ленин, а клоун! Настоящий Ленин бы в гробу перевернулся!
Я заспорил. Но каждый мой аргумент Фёдор Иваныч давил ещё более шокирующим утверждением. Я даже не знаю, чего я спорил. Честно, я не особо-то и вдавался в подробности всей этой политики, законов и так далее. Но с каждым новым утверждением мой мир как будто рассыпался. Всё казалось таким бессмысленным и глупым. Ужратый Мирон, рыдающий из-за ранга, гордая мама в новой норковой шубе, оптимистичное выступление Ленина о светлом будущем… Неужели это всё было…

– Вот и штаб! Приехали! – объявил Фёдор Иваныч, и я вместе с ним потащился к выходу из автобуса.

Красные флаги, красные звёзды. Сияющие лица Сталина и Ленина. На фоне них помятый Фёдор Иваныч со своими залысинами и клетчатым костюмом смотрелся особенно жалко.
Я подумал, что будь он персонажем игры, никто бы не вложил в него ни коина. Какое у него было бы оружие? Он же врач?.. Наверное, скальп или молоточек. А ультует он своим клетчатым пиджаком, ослепляя противника рябью.

– Михаил! Михаил нашёлся! – закричала девушка за стойкой ресепшн и понеслась ко мне.
За ней побежали ещё какие-то важные типы. Кто-то из них звонил по телефону. Скорее всего, моей маме. Я ощущал себя как в рое мух. Тяжело и, прочем, неприятно дышать, гудение в ушах. Я чуть не потерял из поля зрения самое главное.

– Фёдор Иваныч! – крикнул я вслед едва не скрывшимся залысинам.

Он обернулся, остановился.

– Фёдор Иваныч! – я, отмахиваясь от мух, попытался приблизиться к нему, перекрикивал гудение, – Если б за вас бесплатно играл хороший игрок, пошли бы в президенты?
– Как только, так сразу, – усмехнулся он.
– Подождите здесь, хорошо? – взмолился я. Главное, чтоб он не ушёл. Только бы не ушёл.

Я миновал рой красных приспешников, ринулся вверх по лестнице, завернул в коридор с красными коврами и бесцеремонно ворвался в кабинет, где сидел самый главный красный.

– Я хочу расторгнуть контракт.   

 
***

Мама не разговаривала со мной уже неделю. Это было тяжёлое испытание. Было бы проще, если бы она кричала или что-то такое, но молчание…
По условиям договора расторжение контракта обязывало меня платить неустойку. Сумма выходила приличная. Нам пришлось заложить лучшую из наших квартир. Я даже был не в курсе, сколько всего покупалось. Обычно мама распоряжалась деньгами. Она всё вкладывала в украшения и недвижимость. По меркам топового игрока мой образ жизни был довольно скромным. Зато деньги не уходили в никуда. Даже сейчас при отсутствии моего заработка мы вполне могли жить на деньги от сдачи квартир.
Конечно, мама не сразу замолчала. Она пыталась воздействовать на меня всеми правдами и неправдами. Даже обещала организовать совместные тренировки с Аней. И это почти возымело эффект. Однако я сразу же представил Фёдора Иваныча в его помятом костюме, вспомнил вонь в его квартире, тупое лицо Мирона, лежачую бабушку, смотрящую ток-шоу и понял, что только я могу навести порядок. Я даже глянул пару видосов, чтобы узнать кто такой Гитлер. Этот фетишист сделал немало зла, как оказалось. Конечно, маньяки ещё с 2016 были в тренде, но Гитлер прям отличился. Я бы не хотел, чтобы такой псих управлял страной. А я и мне подобные игроки, которые ничего не знают, получается, помогаем таким, как Гитлер. 
Я объяснял маме, что это только моё решение. И Фёдор Иваныч вовсе не “околдовал” меня, не “загипнотизировал”. Она даже угрожала подать на него в суд, но я сказал, что тогда она меня больше не увидит.
Поначалу Фёдор Иваныч решил, что я шучу. Затем этот взгляд, будто я дурак. Но я чётко донёс до него, что пути назад нет. Либо мы сейчас идём на президентский матч, либо восхищаемся Гитлером. И Фёдор Иваныч тоже загорелся идеей.

Мы сидели у меня дома и готовились сделать из Фёдора Иваныча такого героя, за кого бы хотели играть, за кем было бы интересно следить, в кого хотелось бы вложить коины. Ведь для участия в президентском матче мало было просто хорошо играть. Нужно было набрать коины. И этот набор по большей части зависел от того, насколько интересен геймплей за этого персонажа.

– Может, перекраситесь в зелёный? – предложил я.
– А число дьявола на лбу не набить? – скептично ответил Фёдор Иваныч, – Я, что, клоун? Нам бы над программой подумать. Это не болтать. Например, в больницах сейчас нехватка техники. Я думал о том, чтобы дёшево закупать оборудование в Китае, а затем на наших заводах…

Проходящая мимо мама хмыкнула. Мы всё ещё не разговаривали. Но я и без слов её понял. Никто заумные предложения Фёдора Иваныча не воспримет. Даже я не особо понял, если честно, что там и где он собрался покупать. Но я не стал мешать ему планировать будущее нашей страны. Пускай. А маркетинг я возьму на себя. Я обязательно придумаю, как привлечь к нему внимание.
 
Мы на скорую руку создали аватар Фёдора Иваныча в игре. Максимально правдиво, без приукрашиваний. Дали ему врачебный молоточек в качестве оружия. Фёдор Иваныч был доволен, хоть и возмущался, что он не невролог, а хирург. Но оружие хирурга было бы слишком кровожадное и отвратило бы от нас потенциальных последователей. Я внёс первый взнос, чтобы он мог считаться официальным политиком. Аватар прошёл модерацию всего через несколько часов.
Затем я записал видео, где рассказал людям про Фёдора Иваныча, что теперь, мол, буду играть за него. Призвал всех вкладывать коины. Параллельно обратился к нейросеткам, чтобы те сделали ему несколько новых скинов. Фёдор Иваныч, увидев свои новые облики, поражался, как я смог всё это организовать.
– Ты даже адрес свой не знаешь, заблудишься в трёх соснах, как будто тебе три года, – удивлённо говорил он, – А тут… Как это так?..
– Это ж всё онлайн, – оправдывался я, – Может, я не выходил из дома, но в интернет выйти никогда проблемы не было.
– Я этих так называемых художников даже не видел, это роботы какие-то рисуют?       
– Типа того. Нейросеть.
Фёдор Иваныч, конечно, все равно слабо меня понял, но это было не главное. Главное, что в нас стали вкладывать коины. Пока не так много, как хотелось бы, но уже что-то. Я так понял, людям это было скорее в прикол. Мало кто всерьёз верил в идеи Фёдора Иваныча.

Через пару недель я стал понимать, что у нас проблемы. Каждую неделю мы набирали максимум десять тысяч вложенных в нас коинов. И за оставшиеся пару месяцев миллиард собрать было бы просто нереально. По сути Фёдор Иваныч выступал товаром, который мало покупали. Почему люди не хотели играть за него?.. Может, оружие скучновато? Или скины не те?..
Я ломал голову, какой бы скин привлёк внимание. Но ничего не выходило. Мы просто не успевали. Фёдор Иваныч уже и сам стал сомневаться в этой затее. Он ссылался на крупные партии, где огромная команда занимается раскруткой политика. А что мы можем вдвоём? Мало того, красные вообще сидят на исторической теме. После выхода ремейка “Atomic Heart” их популярность взлетела нереально.

В моей комнате меня ждал Фёдор Иваныч, пока я отлучился в туалет. Мы вместе снимали обращение к людям. Шло тяжело, потому что Фёдор Иваныч не привык говорить на публику и всё никак не мог забыть, что его снимает камера. Я уже спрятал её, чтобы его ничего не смущало. Если и это не сработает, то я уже не знаю…
 Я проходил мимо гостиной, где сидела мама. Она без эмоций смотрела телевизор. Шла реклама туров в Турцию. Мы должны были бы поехать, если бы я победил за Ленина. Мама обещала… Мне вдруг стало так грустно. Так захотелось подбежать к ней, взять за руки, обнять и извиниться. Прийти в красный штаб, сказать, что пошутил я, что буду я за Ленина играть. И снова тренировки. И снова мама рядом. Ни о чём не нужно думать. Только об игре. Об остальном подумает мама. Она же и с Аней обещала разрешить тренироваться. Что мне ещё надо-то?
Я же и правда стал хуже играть со всеми этими заботами о рекламе. И ладно бы, у нас что-то получалось. Но Фёдор Иваныч был людям не нужен. Я нерешительно встал перед дверью. Мама вдруг обернулась. Мы оба замерли. Я уже дёрнулся, чтобы подойти к ней. Но тут в дверь позвонили. Я виновато пожал плечами. Нужно открыть, ничего не поделаешь. Мама кивнула.

На пороге был… Ленин. Мне даже стало немного жутко. Персонаж игры воплотился в реальности. Хотя, скорее персонажа игры списали с Ленина. Но легче не становилось. Хоть я и был какое-то время его официальным игроком, лично мы виделись всего два раза.

– Поговорим? – с хитрым прищуром спросил неожиданный гость.
– Да, пожалуйста, – я нервно сглотнул, пропуская его в квартиру.

Ленин смело вошёл, мы вместе проследовали в мою комнату. Я услышал, что мама суетливо выключила телевизор. Фёдор Иваныч тоже удивился, поднялся с места, неловко пожал протянутую Лениным руку.

– Миша, ты бы в гостиную человека пригласил. Вы уж извините, – мама впервые за долгое время заговорила со мной, её голос чуть дрожал.

Однако в гостиную никто не пошёл. Мама подала чай ко мне в комнату. Мы сидели за небольшим столиком. Висело напряжённое молчание. Только мама всё что-то лепетала, но это не особо помогало.

Наконец, Ленин начал издалека. Он стал расспрашивать меня и Фёдора Иваныча о том, чего мы хотим добиться, если окажемся у власти. О том, как собираемся продвигаться без партии. Фёдор Иваныч терпеливо отвечал ему, а я только кивал. А мама то и дело предлагала всем съесть шоколадку и призывала пить чай. Он уже остыл, но никто так к нему и не притронулся. За всё время мама, наверное, выпила чашек двадцать чая и съела столько же шоколадок.
Затем Ленин аккуратно перешёл к тому, что партия красных держится на советском прошлом. И образы вождей уже порядком засели в зубах. Им не хватает современного политика. Того, кто мог бы пробудить интерес к красным. Фёдор Иваныч напомнил нашему собеседнику, что успела натворить его партия, когда была у власти.
 
– Это не ошибка руководства, а цель руководства! - заспорил Ленин, - Новостройки занимали полезную территорию, где могла поместиться школа!
– Люди жили в просторных квартирах, а их в коммуналку в бараке! А там, между прочим, многодетные семьи, – парировал Фёдор Иваныч.
– Люди на эти квартиры не заработали!
– Это были врачи, учителя, спасатели… В общем-то, те, кто был полезен государству! И квартиры при Губкине им выписали не просто так! Если б Губкина не убили…
– Это был несчастный случай. А Губкин к следующему президентскому матчу едва ли коины успевал набрать.
– Ну, хорошо, – Фёдор Иваныч раскраснелся, – И где же ваша школа?
– Какая школа?
– Ну, как же, вы же для неё территорию освободили?
– Освободили. Но люди сами решили, что хотят учиться дома!
– Каким дебилом надо быть, чтобы дать школьникам самим голосовать, хотят они в школу ходить или нет?! – возмутился Фёдор Иваныч.
Я подумал о том, что мама словно знала заранее, что школы закроют, и предусмотрительно посадила меня дома. К слову, школы закрылись буквально год назад. Теоретически я бы не успел доучиться в одиннадцатом классе.

– Все равно смысл образования потерялся. Любое, даже творческое задание, можно сделать нейросетью. Так что какая школа? Зачем государству деньги тратить? Кто хочет, пусть учится сам.
– И много таких, кто учится?
– Вот вы учились и что теперь? Государству пользы не приносите. В игру не играете…
– Я хирург, а не игрок!
– …Рекламу не смотрите, деньги не вкладываете! Мы позоримся перед западными странами! У них вложения в игру гораздо выше! А ведь это вложения в мирное небо! Хотите, чтоб как в Сербии было?!
– А вы не передёргивайте!
– А что в Сербии-то было? - робко спросил я. Мама легонько пнула меня под бок. На её счастье, спорщики меня даже не услышали.

Уже гораздо позже мама объяснила мне, что в Сербии, когда игру только начали внедрять во всех странах, нашлись те, кто был против. И в один день они захватили здание правительства, вывели на площадь чиновников правящей партии и заставили драться между собой. Кто не хотел, тех расстреливали. Драка шла до последнего выжившего. Позже американцы, которые и внедрили везде игру, ввели туда войска. Всех революционеров либо расстреляли за сопротивление, либо посадили.

Тем не менее, спор между Лениным и Фёдором Иванычем не унимался.
– То, что было в Сербии – крайность! По факту люди живут плохо! Люди отупели! Они не могут учиться! Не могут работать! Только играть!
– Какой дурак будет работать, если почти всё делает искусственный интеллект? А кто играет, живёт хорошо. Вы сами выбрали нищету! Обидно, что теперь никого не покалечите?
Фёдор Иваныч замер, набрал побольше воздуха.
– Я… Я… Если бы оборудование было исправно… Я бы…
– Убийца!
Фёдор Иваныч размахнулся и врезал Ленину со всей мочи. Мама вскрикнула. Ленин схватился за ушибленный нос, испуганно посмотрел на Фёдора Иваныча.
– Пошёл вон, сволочь! Я всех вас вырежу, как заразу! Клоуны и бездельники! - Фёдор Иваныч встал в боевую позу.

Ленин нервно засмеялся. Но тем не менее попятился к двери. И удалился, будто его и не было. Фёдор Иваныч всё ещё тяжело дышал. 


***

Сколько стоит врезать Ленину по лицу? Почти миллиард коинов! Именно столько мы набрали за следующую неделю. Оказывается, мы так и не выключили камеру, когда к нам пришёл гость. А затем Фёдор Иваныч решил самостоятельно удалить видео и неловкими пальцами случайно выложил его.
Хирург стал новым кумиром. Да, благодаря Ленину все узнали, что Фёдор Иваныч не только был врачом, но и то, что по его вине погиб человек. Ну, как по его. По вине тех, кто стырил деньги на ремонт и замену старого оборудования. Во время операции оно зависло, и Фёдор Иваныч, хоть и делал всё возможное, спасти человека не смог.
Вы спросите, почему люди были в таком восторге? Тут та же история, что и с Гитлером. Людям нравятся кровожадные маньяки. С Хирургом делали мемы, разрезали его высказывания на цитаты. В общем, всем просто было весело.
Фёдор Иваныч, хоть и был поначалу недоволен своей новой репутацией, затем понял, что трагедию можно использовать, чтобы донести до людей, что нужно что-то менять. Нужно сокращать расходы на игру и вкладывать в медицину и образование.

Его стали приглашать на дебаты, интервью и светские мероприятия. Там он не изменял себе – говорил, что думает. И людям это нравилось. Наверное, по популярности он почти сравнялся с Лениным. Скорее всего, тот вообще пожалел, что заявился к нам в гости. Мама объяснила, что он хотел переманить меня и Фёдора Иваныча, чтобы он стал рядовым членом партии и не лез выше. А я бы выступал за Ленина на президентском матче. За месяц до матча все топовые игроки уже были заняты. Без меня у Ленина не было шансов победить.

Да, мы с мамой помирились. Предполагаю, это было связано с ростом популярности Хирурга. Она снова стала тренировать меня. Организовала работу по продвижению – наняла каких-то рекламщиков. Они день и ночь придумывали забавные лозунги. Фёдор Иваныч с ними немало ругался. Ему всё казалось, что те хотят превратить его в такого же клоуна, каким был Ленин. Мама помогала им находить компромиссы. И, кажется, она и сама стала относиться к Фёдору Иванычу довольно дружественно.
 
Честно говоря, примирение с мамой было не единственным радостным событием для меня. Я стал общаться с Аней. Началось всё в игре: мне неожиданно пришёл запрос на дружеский бой от неё. Я согласился. Мой Хирург против её Сталина. Аня выиграла. Это неудивительно, ведь я стал меньше тренироваться. Но меня это сильно задело и я вызвал её на бой ещё раз. Я тогда победил. Мне даже показалось, что победа далась как-то слишком легко. Я не удержался и написал ей в игровом чате, чтобы не поддавалась. Так и началась наша переписка.
Через время Аня даже призналась, что раньше не воспринимала меня как мужчину. А теперь я кажусь ей взрослее. Мы, конечно, не только переписывались. Иногда виделись на общих мероприятиях, где я должен был появляться вместе с Фёдором Иванычем, чтобы удерживать нашу популярность.

Я был так счастлив тогда. Рядом мама, Фёдор Иваныч, Аня. О большем я не мог и мечтать.

Как-то во время очередной нашей ночной переписки с Аней я вышел в туалет. Я думал, все спят. Но оказалось, что мама и Фёдор Иваныч бодрствуют. Да, он часто оставался у нас на ночь, когда мы задерживались допоздна. Я хотел было окликнуть их, но затем вдруг расслышал, что мама плакала. Я эти всхлипы не спутаю ни с чем. Я затормозил у двери в гостиную и прислушался.

– Я часто думаю, что было бы, если бы этого не случилось, - дрожащим голосом говорила мама, – Я не хотела, чтобы так сильно, не хотела… Рука сама потянулась… Я… Я даже до конца не была уверена… 
– Если бы это помогло, я бы сам Мирону руки отрезал, лишь бы за ум взялся, – горько усмехнулся Фёдор Иваныч, – Я вас не оправдываю, но и не осуждаю. В своё время я должен был что-то сделать для него, а я не сделал. Теперь я пытаюсь достучаться, как-то воздействовать, но, как говорится, поздно пить Боржоми…
– Да, я говорю себе, что это было ради него, - продолжала мама, – Но я не уверена, что сделала это не ради себя. Не из-за обиды на его отца. Я просто не хотела, чтобы он уезжал.
– А что было бы, если бы он поехал?
– Он бы пропустил матч. Мы к нему так готовились! А ему плевать было, что пропустит! Он хотел поехать на сборы! Я вложила столько сил, чтобы он пробился на этот матч, а ему сборы важнее!

Я почувствовал, как сильно колотится сердце, прижался к стене. Я не мог объяснить, почему у меня такая реакция. Но я как будто знал, чувствовал, что мама скажет дальше. Я всегда это знал, просто забыл. Я продолжал ловить каждое слово, словно умирающий от жажды ловит каждую каплю. И каждая капля была ядом.

– Он же не понимал, что для вас это так важно.
– Как можно не понимать, что игра – это путь к большим деньгам, положению, успеху! Что его папаша поиграется с ним и забудет! А он останется ни с чем. Сборы ему важнее…
– Все равно уже ничего не изменить...
– А я изменила. Я изменила его… Как это сказать, даже не знаю… Я повторяла ему каждый день, что он сам… Что не надо было прыгать… Я плакала вместе с ним… Так было его жалко…

Мама не могла продолжать из-за всхлипов. Я не мог больше слушать. Я кое-как дополз до своей комнаты. Сел на кровать. Я снова вспомнил тот момент, когда уронил на себя полку незадолго до сборов.
Я будто снова пережил это. Мне восемь. Я счастлив. Я визжу от радости и запрыгиваю на кровать, прыгаю. Мама ворчит на меня, что я покалечусь. А я всё прыгаю, мне так хорошо. Затем я обессиленно опускаюсь на кровать, ложусь, смотрю в потолок, при этом зажмуриваюсь и пританцовываю из последних сил. А затем вдруг боль. Так больно. Мама кричит. Я как будто не понимаю, где я. Я приподнимаюсь – в ногах эта злополучная полка. Она, наверное, размером с меня. Я не могу пошевелиться. Мама в ужасе, бежит к телефону, вызывает платную скорую, потому что бесплатная приедет в лучшем случае через неделю. А я лежу, ничего не понимаю, пытаюсь плакать, но слёз нет. Тогда я хнычу, но как будто через силу. Я не касался полки. Я не мог её уронить. А мама была близко к кровати.
Тут всё сложилось. Я просто не должен был ехать на сборы. Я должен был играть. Мама так решила за меня. Конечно, она не хотела, чтобы мне было больно, но я не должен был ехать на сборы. Игра. Только игра…
Я чувствовал, как весь вспотел. Было так жарко. Я распахнул окно. Затем мой взгляд упал на телефон, который вибрировал. Аня… Точно, Аня. Я дрожащими руками открыл чат. Я не мог прочитать её сообщения: буквы расплывались. Я должен был избавиться от этого груза. Поделиться с кем-то… Только не с мамой… Я больше ничего не смогу ей сказать. Руки сами печатали. Я выплеснул Ане все свои чувства. Я хотел, чтобы она помогла мне. Она должна была сказать, что делать, как реагировать. Конечно, Аня ничего не объяснила. Вряд ли она бывала в похожей ситуации. Я переписывался с ней взахлёб, как в бреду.  Я сам не заметил, как уснул.

А утром всё было так, словно ничего и не было. Приветливая мама, я тренируюсь, а она кормит меня. Я повторял себе – забудь всё. Это не важно. Этого не было. У меня нет другого выбора. Если я это не забуду, то мне придётся злиться. Мама уже будет не мама. А я не хочу жить без неё. Если она смогла мне внушить, что я виноват сам, значит, и я смогу снова убедить себя, что она не при чём.

Сначала было очень тяжело. Я стал больше играть. Даже ночью играл. Почти не спал. Когда Аня писала мне, я раздражался. Потому что в переписке с ней приходилось думать, мозг расслаблялся. Я выходил из игрового потока, который выкидывал любые лишние мысли. Даже влюблённость в Аню не перекрывала мысли о том, что сделала мама. С Аней я стал холоднее. Кажется, она это почувствовала.
 
С тех пор я не отходил от мамы ни на одном светском мероприятии. Я был вычурно любезен с ней. Лишь бы она не поняла, что я всё знаю.
Аня пыталась отвести меня в сторону и поговорить, а я игнорировал её, был маминым хвостом. Аню это раздражало. И маму тоже начинало раздражать. Ей хотелось без меня пообщаться с важными типами, завести связи и всё такое.
Я раньше не особо обращал внимание, чем она занимается. А тут я стал жадно следить за ней. Благодаря моей игре она вошла в довольно респектабельный круг лиц. Я чувствовал, что ей очень важно их одобрение. Её приглашали в гости, советовались по разным вопросам. И даже предложили должность председателя комитета независимых партий. Я понятия не имел, что это за комитет и чем он занимается, но мама была так счастлива. Она обняла меня, сказала, что я самое ценное, что у неё есть, что лучше сына быть не может. Я не был уверен, что могу сказать то же самое про неё.
Однако мне было приятно видеть её счастливой. Чем более безмятежной и радостной она была, тем дальше уходило то воспоминание с полкой. Я чувствовал, что мне легчает. Я почти не злюсь на неё. Тем более, где бы я был, если бы не она? Плавание ничего бы мне не дало. А где папа, ради которого я и хотел добиться там успеха?
Разве он не знал, что я его очень ждал? Он ни разу не пришёл. А перед тем, как уйти, так и не прикрутил эту полку на нормальные шурупы. Что бы у них с мамой ни случилось, он просто вычеркнул меня. И его бездействие гораздо хуже, чем поступок мамы.   

Пока я внутренне прощал маму, я всё больше отдалялся от Ани. В конце концов Аня на одном из мероприятий прямо спросила, долго ли я собираюсь с ней “общаться в чатике”. А затем, когда я завис, не зная, что ответить, она пропала, словно ответ ей был не нужен. Я искал её среди журналистов, среди зевак и каких-то важных людей. Я просто хотел объяснить ей, что не могу отвлекаться до президентского матча. Я написал, что после победы приглашу её в ресторан. Аня ничего не ответила. Я не спал всю ночь, обновляя страницу с перепиской в надежде, что она хоть что-то ответит.
А под утро я увидел, что Аня меня заблокировала. Вот так просто. Я даже не успел прочувствовать опустошение. И тут меня ждала уже новая напасть.

Мне пришло секретное сообщение от неизвестного номера. Секретное сообщение – это сообщение, которое безвозвратно стирается сразу после того, как я его открою и прочитаю. Там были скрины моей переписки с Аней от лица Ани, где я рассказываю ей про то, как мама в детстве сломала мне ноги. Я не понял, к чему это было. Но, словно ответ на мой вопрос, пришло новое секретное сообщение. Я открыл. Там было сказано, что если я буду играть за Хирурга на президентском матче, то моей “мамаше” не поздоровится и все узнают, как она меня держала в рабстве. Затем ещё одно секретное сообщение, что я должен явиться в штаб красных и выполнять договор, играя за Ленина, иначе на маму обрушится волна общественного хейта.
Мне не надо было объяснять, что ждёт маму в том случае, если я решу играть за Хирурга. Тут же явятся придурки с хештегами про абьюз и детский труд, отберут у мамы всё. С ней перестанут общаться. Её станут травить. Это было ужасно. Но ещё ужаснее было то, что доказательства – это переписка с Аней. Она слила нашу переписку. Она предала меня. И из-за чего? Из-за того, что я стал холоден? Я почувствовал волну ненависти. Не просто на Аню, на самого себя.
Я идиот. Какой же идиот. Она же играет за Сталина. Она работает на красных. С чего она стала так активно общаться со мной? До того не замечала, а как появился Хирург, так сразу стала любезничать, форсировать отношения. Они хотели любой ценой вернуть меня к Ленину. Сначала Ленин пришёл лично, затем Аня пыталась отвлечь меня от игры, затем театрально обиделась и заблокировала. Надо же! А когда и это не сработало, она слила нашу переписку. Теперь у них есть компромат. Компромат на самого дорогого мне человека! Она прекрасно знает, что ради мамы я откажусь от светлого будущего, буду играть за Гитлера, если понадобится, да даже геем стану.

Я предам Фёдора Иваныча. Буду играть за Ленина. Выбора нет. Я себя ненавидел. Зачем я ввязал его в это? Зачем я убедил его, что мы можем что-то изменить? Поэтому ничего и не меняется. У всех есть что-то личное, никто никогда не будет действовать ради блага людей.
Я заочно разочаровался в Фёдоре Иваныче. Да, он ничего не сделал такого, чтобы я перестал ему доверять. Но если бы ему представился случай… Если бы он был в такой же ситуации, как я… Конечно, он бы предал меня. По-другому и быть не может.
Получается, я ради него должен от мамы отказаться, а он что? А он предаст меня и его даже совесть мучить не будет! Да пошёл он, этот Фёдор Иваныч! Правильно, что он ещё в автобусе начал меня раздражать. Я же всё предчувствовал.
Я пойду в штаб красных и скажу Ленину, что восстанавливаю контракт. Он победил. А Фёдор Иваныч пусть сам как-нибудь.
Я думал об этом всём, когда мы ужинали. Я, мама и Фёдор Иваныч. Зачем мама опять его пригласила? У него, что, своего дома нет? Сидел бы со своей старухой, сыном, наяривал бы макароны с кетчупом. Маме, что, нравится готовить для него? Ещё улыбается ему, любезничает. И даже не знает, что из-за этого типа может потерять всё.
 
– Как-то вы неохотно едите, – расстроенно заметила мама, глядя на Фёдора Иваныча, – Так и знала, надо картошку подсушить! Ничего не пропеклось!
Ага, значит, что я неделями не ем и не сплю, её не смущает.
– Дело в том, что красные очень не хотят, чтобы мы шли на президентский матч, – серьёзно ответил Фёдор Иваныч. “Да ладно?!” – подумал я.
– Как вы знаете, моя мать больна, – продолжал он, я закатил глаза, – Она давно стоит в очереди на чипирование. С чипом она снова сможет ходить, говорить и ясно мыслить. Проживёт ещё лет двадцать.
– О-о-о, очередь… – сочувственно подхватила мама. 
– Очередь… – повторил Фёдор Иваныч, – По очереди она получит чип через шестьдесят пять лет. “Да кому какое дело?!” – мысленно злился я.
– Красные предложили оперировать её вне очереди, если я откажусь от президентской гонки.
Мама поражённо смотрела на него. Я облегчённо выдохнул. Я знал. Я всё знал! Я предчувствовал! И вот оно подтвердилось – Фёдор Иваныч предал наше дело.  А я ради него хотел счастьем мамы пожертвовать!
– Я отказался.
– Что?! - выпалил я.
– Я отказался.
– Но ваша мать умрёт без чипа! – не унимался я. Он, должно быть, шутит.
– Миша, мы решили влезть в политику, чтобы изменить страну. Мы против коррупции. Я должен бороться со злом, а не примыкать к нему. Если мы победим, то я стану президентом. И ради чего? Чтобы пользоваться положением? Я должен сделать так, чтобы производилось больше чипов, а не пропихивать свою мать вперёд обычных людей. В обход людей, которые мне поверили! Я никогда так не сделаю. Если она умрёт, не дождавшись чипа, в этом будет только моя вина.
– Да что вы несёте! – подключилась мама.
– Да, моя вина. Я виноват, что столько лет был лишь наблюдателем. Виноват, что только с Мишей нашёл в себе силы попытаться что-то изменить. Если бы не Миша, я бы никогда не решился. И, что, стоит меня поманить чипом для матери, я сразу прекращу бороться?

Мне стало стыдно. Я идиот. Опять я идиот. Как я думал, что он меня предаст? Это я предатель, а не он. Как было бы удобно, как было бы легко, если бы он был предателем! Тогда ответственность на нём. Тогда я как бы имею право пойти играть за Ленина. Получается, Фёдор Иваныч готов пожертвовать жизнью своей матери, а я?.. А я не знаю. Матч всё ближе. А решения нет. Я смотрел на маму, слушал, что она говорит. Я не знал, что делать.

Когда Фёдор Иваныч ушёл, я вызвал её на разговор. Если она когда-то решила, что может управлять моей жизнью, может делать выбор за меня, пусть и сейчас этот выбор сделает.
Я спросил у неё, как бы она поступила на месте Фёдора Иваныча. Она ответила, что выбрала бы маму.
– А если бы ты знала, что она сделала что-то плохое?
– Что, например? - удивилась мама.
– Ну, не знаю, например, человека убила, – сумбурно предложил я.
– Глупость какая-то.
– Ну, случайно убила. Представь, она не хотела, но так получилось.
– Как так может получиться-то вообще?
– Ну, допустим, на тебя маньяк напал. И твоя мама тебя стала защищать, силы не рассчитала и маньяка убила.
– Всё, Миш, давай спать. Сам на такие странные вопросы отвечай, - сказала мама и ушла к себе.
Я остался неподвижно стоять. Значит, решения мама мне не даст. Только я могу ответить на такой “странный” вопрос.   


***

Солнце только начало всходить. А я уже был возле штаба красных. Ещё пятнадцать минут, и здание откроется. Пятнадцать минут как один миг.
Я вошёл. Я не слышал, как со мной здоровались, как в мою сторону косились, как меня звали. Я размеренными шагами шёл в кабинет главного. Я знал, что Ленин ждёт меня там.
Я вошёл в кабинет. Даже не постучался. Ленин хитро прищурился и заулыбался. Я смотрел на него и не находил в себе мужества даже поздороваться. Не то что озвучить своё решение. Хотя, если бы ответ был отрицательным, я бы и не пришёл. Ленин терпеливо смотрел на меня. Он знал, что я сейчас скажу.
– Я пришёл, чтобы сказать… – начал я, чувствуя к себе ужасное отвращение, – Чтобы сказать…
– Ну-ну… - игриво подначивал меня Ленин, потирая руки, как муха.
– Чтобы сказать, что я никогда за вас играть не буду! Взяточник, вор, мерзавец, провокатор! Вы и мизинца Фёдора Иваныча не стоите! – слова полились из меня сами, я даже не ожидал, что в итоге откажу Ленину. Я пришёл, чтобы сказать, что буду за него играть. Но не смог. Я бы не смог себя уважать после такого. Теперь уже я не подведу Фёдора Иваныча.
– Ух, – хихикнул Ленин, – Что ж это, мама обещала ещё разок ножки сломать?
– А если тронете мою маму, я вас.. я вас убью.
Я чувствовал такую злость. Я знал, что теперь никак не смогу защитить маму. И эта бессмысленная угроза – лишь демонстрация моего бессилия.
– Я думал, только никчемные люди воплощают свои амбиции через детей. А твоя мамаша не настолько никчёмная, всё-таки талантливый манипулятор! Ей бы к нам в партию.
Я молча смотрел на него и дрожал от злости. Хотелось ударить его по лицу, как сделал тогда Фёдор Иваныч.
– Хотя, конечно, с такой репутацией её теперь даже дворником не возьмут. Хм, странно. Почему от неё сбежал твой отец? Мы, кстати, его нашли. Она угрожала ему, не давала навещать тебя.
– Это неправда.
– Мы взяли у него интервью. Оно скоро окажется в сети. Он так хотел видеться с тобой. Но она обещала, что превратит твою жизнь в ад, если он попытается общаться. Как думаешь, твоя мать психопатка или твой папаша лжец?
Я чувствовал, как туман застилает мне глаза. Как же я ненавидел этого Ленина.
– Тут два варианта. Либо  ты такое ничтожество и маменькин сынок, что противен своему папаше. Настолько противен, что он ни разу не пришёл к тебе. Либо же твоя мать, которую ты так любишь, тебя ненавидит. Ей на тебя плевать. Более того, ты вообще никому не нужен. Не умел бы ты играть, никто бы с тобой не считался. Зачем ты вообще существуешь?

Мной будто управляло другое существо. Дикое животное, которое может только убивать. Я бросился на Ленина, хотел ударить его как следует. Какое право он имеет это говорить? Но не успел я его настигнуть, как меня потащила назад неведомая сила. За руки кто-то схватил. Мне дали в живот. Очень больно. Я понял, что меня бьёт сразу несколько человек. Пока я скрючился от удара в живот, они продолжали бить. Я прикрывался руками, но они как будто и не стремились попасть в неприкрытые части тела. Били по рукам.
Не знаю, сколько это продолжалось. У меня всё плыло перед глазами.
Я смутно распознавал, что меня вывели через чёрный ход и выбросили на улицу, где тут же подхватили, посадили в машину и куда-то повезли.
Затем высадили, куда-то поволокли, подняли… Казалось, это никогда не кончится.


***

Это конец. Всё зря. Всё пропало. Сколько раз я это уже повторял? А потом всё налаживалось. Может, и теперь всё наладится?

– Ничего серьёзного, только два пальца сломано, – констатировал Фёдор Иваныч.
– Сволочи! Сволочи! – возмущалась мама, – Завтра матч! Они специально ему пальцы сломали! Мишенька, Мишенька, сыночек…
– Да, специально, – согласился Фёдор Иваныч, – Ещё и до дома довезли, чтобы он в таком виде возле их штаба не валялся. Ты не сможешь играть. Они почти не били по телу, только руки. Ты зачем туда поехал?
Я молчал.
– Этот урод специально его спровоцировал! Миша, что он тебе сказал? Ты же никогда не дрался, сыночек,  – причитала мама.
– Очевидно что-то обидное. Он и меня так вывел. Сначала нам это помогло, а теперь…
– Давайте заяву на них накатаем! – предложила мама.
– Он первый напал. Есть доказательства. Не подкопаешься. Играть не получится, в любом случае. Надо зафиксировать пальцы. Как назло, большой и указательный. И это не считая ушиба кисти.
– Не надо, – решительно сказал я, – Я буду играть завтра.
– Ты завтра едва ли пошевелиться сможешь, – подавленно сказал Фёдор Иваныч.

Мы заспорили. Я кричал, что буду играть, хоть мне каждую косточку пусть сломают. Если Ленин думает, что он победил, я на зло ему буду играть. И с переломанными руками всех обыграю. Я вдруг представил победу, как мама мной гордится, что глупо заулыбался, но затем снова принял серьёзный вид. Плюс к тому, я не мог слиться за день до матча, потому что на матче будет эта гнусная предательница Аня. Я убью её первой.


***

Фёдор Иваныч был прав. Я едва держался на ногах. Я не мог закинуться обезболом, потому что его приняли бы за допинг.
Ранее я никогда не участвовал в президентских матчах. Я и подумать не мог, что на них такой жёсткий контроль. Казалось, я прошёл десять кругов ада прежде, чем меня выпустили на сцену. Меня несколько раз заставляли пересдавать мочу и кровь. Долго не могли попасть в вену. Готов поспорить, что это тоже не без помощи Ленина. Он знал, что каждый шаг, каждая секунда ожидания даётся мне очень тяжело. Сил на игру почти нет.
Пока меня в очередной раз проверяли на допинг, я пересёкся с Аней. Я сделал вид, что не заметил её.

– Миша, это не я, – едва слышно произнесла она.
Значит, все уже знают. Мама уже знает. Не буду думать об этом. Я должен сосредоточиться на игре. Теперь у нас нет обратного пути.
– Это не я, меня взломали.
Я не удержался и рассмеялся в ответ. Неужели она считает меня настолько идиотом? Я должен в это поверить? Аня говорила в своё оправдание что-то ещё, но я уже шёл на сцену.

Объявили президентский матч. Представили кандидатов и их игроков: Сталин, Николай Двенадцатый, Давалкин, Дейви Джонс, Хирург.
Ленина среди них не было – видимо, его в последний момент сняли с матча, чтобы не позориться.
Николай представлял партию королей. Они выступали за то, чтобы в России был король, как в Англии. А сам Николай Двенадцатый типа был потомком Романовых, которых свергли. Выглядел он, конечно, как настоящий выродок. Таких впору в цирке уродцев показывать – весь длинный, с выступающими бесцветными глазами, торчащими в разные стороны зубами. Я вообще не понимаю, за что в нём жизнь держалась – настолько он был хилый и старый. Зато его сторонники гордились тем, что в нём только королевская кровь. Играл за него Никита Лышков по кличке Кит, здоровый бугай с тупым лицом. Может, он и выглядел неповоротливо,  зато я точно знал, что это впечатление обманчивое. В игре он был безжалостным профессионалом.
За Давалкина играла жена Эльвира. Вообще это была довольно странная парочка. После каждого слитого матча они подавали в суд на организаторов, якобы игра была нечестной, якобы им специально не дают попасть в большую политику. И западные страны всегда поддерживали их возмущение – после матчей шли крупные суды и скандалы. Как профессиональный игрок, с уверенностью могу сказать, что дело не в нечестности матча, а в том, что жена Давалкина просто не умеет играть.
Последним кандидатом, помимо Хирурга, был Дейви Джонс из партии пиратов. Они выступали за выход России к Карибскому морю. Когда их спрашивали, зачем нам карибское море, они говорили, что будут строить карибский флот. Далее вопросов им не задавали. За Дейви Джонса, ряженое чудище с кучей щупалец, играл Илья Воронов, примерно мой ровесник. Он был сильным и опасным противником. Мы с ним часто пересекались ранее и всегда он вёл себя со мной высокомерно. Даже сегодня он умудрился мне подмигнуть и жестом показать, что мне конец.

Мне и так было плохо – Илья мог не усердствовать. Я еле выслушал представление кандидатов и с трудом улыбнулся в камеру, когда речь зашла о Хирурге. Фёдор Иваныч шёпотом подбадривал меня. В камеру постоянно показывали маму. Я старался не смотреть на большой экран, но успел заметить, что она была бледная и взволнованная. Не думать о маме. Потом. Не сейчас.

Игроков рассадили посередине стадиона на расстоянии двадцати метров друг от друга. Кандидаты прошли в центральную ложу.

Пока нас рассаживали, на сцену вышел престарелый Филипп Гейтс, главный создатель игры. За ним семенила крохотная девушка-переводчица. Филипп Гейтс произнёс речь о том, что благодаря игре мы избавились от войн, экономических кризисов, на улицах почти нет насилия, мы победили голод и безработицу и, главное, достигли глобализации. Также он особенно подчеркнул, что благодаря игре политика стала прозрачной. Теперь любой человек может влиять на управление миром, любой может достичь высокого поста – игра открыта для всех. В конце он поблагодарил правительство Российской Федерации за признание игры и участие в ней в соответствии с международными конвенциями. Как подтверждение своих слов он позвал на сцену действующего президента Михаила Сергеева и вручил ему медаль за особый вклад в продвижение игры в России.
Михаил Сергеев пожал ему руку, поблагодарил Филиппа Гейтса за визит и награду, после чего пожелал удачи всем кандидатам и их игрокам. Сам он решил уйти на покой.

Заиграл гимн. Подняли флаг страны, а рядом с ним флаг с логотипом игры – перечёркнутая ядерная бомба. Все встали. Я, хоть и думал, что упаду, но гимн выдержал. 
Затем нам вручили телефоны. На своих играть не разрешалось, чтобы избежать читерства, а также, чтобы у всех были равные условия. Болельщики заревели. Я был счастлив, когда нам раздали наушники. Голова раскалывалась от шума.
Пошёл обратный отсчёт. На гигантский экран вывели игровое поле. Музыка начала матча. Три минуты – самые важные три минуты в моей жизни, за которые решится всё. Решится, изменим ли мы с Хирургом реальность нашей страны.

Стук в висках отбивает каждый шаг моего персонажа. Когда мы с Фёдором Иванычем создавали Хирурга, мы не думали о том, что за ближника нужна большая манёвренность. А манёвренность достигается за счёт постоянного движения. А постоянное движение достигается за счёт большого пальца левой руки, который у меня сломан. Я периодически останавливался, оценивая ситуацию на поле, тем самым давал пальцу отдохнуть.
Сначала в меня постреливал Николай Двенадцатый, не давая выйти из укрытия. Затем им занялся Дейви Джонс. Гнусная предательница билась с Давалкиным. Конечно, сильнее противника она брать побоялась.
Обычно я играл агрессивнее, но сейчас я растерянно стоял. Мне повезло – противники сами били друг друга, а меня не трогали. Моя репутация не допускала у них мысли, что я не в форме, что я по сути самый уязвимый противник.
Дейви Джонс убил Николая Двенадцатого. Следующий я.
Дейви Джонс тоже ближник. Он неумолимо двигался на меня. Ничего, я готов. Палец ужасно болел, руки задрожали. Это нечестно. Если бы не палец, если бы не голова, если бы Ленин не велел избить меня, я бы этому Джонсу навалял. Зачем я пошёл к Ленину вчера? Чего мне дома не сиделось? Я пытался собраться, но паника захватывала все мои мысли. Она начинала управлять телом и, главное руками. Если я сейчас умру, значит, всё было зря. Зря я подставил маму. Зря Фёдор Иваныч поверил мне. Я стал кусать губы до крови, чтобы привести себя в чувство.

Тут я побежал подальше от Джонса. Пошёл он. Не буду я с ним драться. Буду бегать, пока всем не надоест. Буду бегать, пока поле не уменьшится настолько, что останусь только я и этот Джонс. Мы играли в догонялки.
Я заметил, что Аня практически уничтожила Давалкина. Её Сталин бил его молотом, оглушал, что тот не мог убежать, и бил снова. Какой же Давалкин балбес. Со Сталиным вообще нельзя сближаться, особенно стрелкам типа него. Это гарантированная смерть. Когда оставался всего один удар, Аня вдруг развернулась и ударила пробегающего мимо Джонса. Он явно рассчитывал, что Аня добьёт Давалкина и не переключится на него. Пары секунд Давалкину хватило, чтобы убежать. Аня стала драться с Джонсом.

Я засмотрелся на них и не заметил, как Давалкин несколько раз попал в меня. Какое везение. Убить Давалкина мне по силам. Аня не только гнусная предательница, но и дура, что не добила это ничтожество. За добивание противника увеличиваются статы персонажа типа здоровья и урона. Она не просто дура, она тщеславная дура! Неужели ей так охото раздамажить Джонса, что она добровольно отказалась от увеличения характеристик. Как она рассчитывала победить нафиженного Джонса?  Было бы разумнее сначала завалить Давалкина, потом состилить у Джонса меня и с увеличенными статами биться уже с ним.
Уворачиваясь от Давалкина, я рассуждал, почему она так нелогично играет. Я снова пропустил выстрел. У меня оставалось меньше половины здоровья. А Давалкин будто осмелел. Да, он понял, что мне тяжело уворачиваться и стал агрессивнее. Он уже снёс все мои укрытия. Играть стало ещё сложнее. А я всё никак не мог приблизиться к нему, чтобы нанести хоть немного урона. Хоть чуть-чуть! Снова попадание. Ещё один выстрел, и мне конец. Я не могу проиграть Давалкину. Нет ничего хуже.

Я понял замысел Ани. Как же я её ненавидел в тот момент. Если бы меня убил Джонс после того, как Аня убила Давалкина, то я бы занял третье место и был бы убит действительно сильным игроком. Но она сделала так, что я займу теперь четвёртое место и буду убит самым последним ничтожеством. Ещё выстрел, и всё. Давалкин очень глупо промахнулся. Теперь ему надо было перезарядиться. Это дало мне возможность отбежать в кусты, где меня не видно. Теперь я пытался спрятаться там. Хотя бы пару секунд отдыха. Палец горел. Наверное, его отрежут после этого матча.

Я глянул, что там происходит у Сталина и Джонса. Джонс убил Сталина. Аня получила по заслугам. Джонс не смог удержаться, чтобы издевательски не покружиться рядом с трупом Сталина. И угодил в ловушку. Аня перед смертью успела поставить растяжку. Этого хватило, чтобы матч для Джонса был закончен. Это выглядело очень смешно. Джонс всегда фирменно кружился рядом с поверженным врагом, и Аня подловила его на этом. Всё-таки играть она умеет.

Тут до меня дошло. Я остался один на один с Давалкиным. Я против самого слабого игрока на поле. Сердце сжалось. Я понял. Я идиот. Какой же я идиот. Аня помогла мне. Она могла убить Давалкина, а Джонс бы гарантированно убил меня. Но она пощадила Давалкина и отвлекла Джонса на себя. Если я не смогу победить Давалкина, то я самый последний лох на земле. Аня пожертвовала своей победой ради меня. Она не дура, она умеет играть, причём очень хорошо. Это не могло быть ошибкой.
 
Я должен был победить. Я смогу победить. Давалкин сносил кусты. Моё здоровье частично восстановилось. Это значит, что я смогу без последствий выдержать ещё один выстрел в упор. Вместо того, чтобы забиться в край кустов, прячась от выстрелов Давалкина, я встал максимально близко к Давалкину. И когда он выстрелил в меня, прячущегося в кустах, я вдруг выскочил на него и атаковал. Давалкин этого не ожидал. Мне нужно было три удара, чтобы убить его. Первый попал. Затем я отбежал за спину противника и ударил второй раз. Снова успешно.
Я перенервничал и слишком сильно надавил пальцем на экран. Адская боль. Я не могу играть этим пальцем. Я сейчас потеряю сознание. Я положил телефон на колени и заменил большой палец мизинцем. Затем я замер – пусть Давалкин недоумевает, не завис ли я. Да, на президентском матче зависание невозможно, но если я встану, как будто я завис, это сломает противнику мозг. Это даст мне пару миллисекунд, чтобы подобраться к нему.
Всё-таки жена Давалкина не умеет играть. Сработало. Третий удар. Я убил Давалкина.

Победа. Телефон выпал из рук. Я почувствовал, что перестаю управлять своим телом. Перед глазами всё плыло. Всё кончено. Теперь всё будет иначе. Фёдор Иваныч наведёт порядок. Теперь всё будет хорошо.


***

Мама протирала мне лоб мокрой тряпкой. Я слышал раскатистый голос Фёдора Иваныча. Он сейчас выступал на сцене. Он произносил речь. Я счастливо заулыбался, понимая, что всё это был не сон. Фёдор Иваныч теперь наш президент. Я смог.
Тут я осознал, кто передо мной. Мама.

– Мам, – с трудом просипел я, – Прости меня, мам…
– Тихо, тихо, – ласково сказала она.
– Я не мог иначе, прости меня…
– Я всё заслужила. Мишенька, я всё заслужила. Всё, что они пишут… Это ведь правда. Я чудовище.
– Мама… Я тебя простил…
– Мне плевать на них. Только ты от меня не отворачивайся, сынок.
Я обнял маму. Я знал, что дам по лицу каждому, кто скажет про неё хоть что-то плохое.

Мама не отходила от меня ни на шаг. Периодически из толпы вылетали возгласы: “Родительский абьюз”, “Долой детское рабство” и тому подобное. Я знал, что все соцсети заполнены этими фразами как хештегами. Это все было мелким и неважным по сравнению с тем, какое дело мы сделали с Фёдором Иванычем. И мама была со мной. Это и её заслуга тоже. Да пусть против нас будет хоть весь мир. Мы этот мир изменим.

Возле стадиона мы рассаживались по машинам. Фёдор Иваныч должен был ехать в Кремль, чтобы принять дела. Он предложил мне и маме поехать с ним, но я отказался, так как хотел побыть с мамой вдвоём. Ей нужна была моя поддержка. Тогда мы попрощались. Фёдор Иваныч символически пожал мне руку, чтобы было не больно, а затем сел в машину. Мы с мамой сели в другую. Фёдор Иваныч приоткрыл окно и добродушно помахал мне.

Тогда я видел Фёдора Иваныча в последний раз.

Вечером мы узнали, что машина Фёдора Иваныча разбилась, когда он проезжал через тоннель. По новостям не переставали повторять, что произошёл несчастный случай. Водитель не справился с управлением и отлетел в опорный столб тоннеля. И водитель, и Фёдор Иваныч погибли в тот же момент.


***

Президентский матч был последним в моей жизни. С тех пор я уже никогда не играл. После смерти Фёдора Иваныча прошла переигровка. Победил Ленин, за которого играла Аня.
После её самопожертвования тогда, я не мог ей даже написать спасибо. Потому что чат наверняка бы прочитали. Нас бы обвинили в тимминге. Мы больше с ней никогда не общались.

Маму выбросили из всех её тусовок. Конечно, ни о каких должностях не шло и речи. Нам пришлось избавиться от большей части имущества, чтобы расплатиться с долгами. Да, все вдруг стали массово подавать на нас в суд. И везде были какие-то нелепые причины: то мама кого-то как-то оскорбила, то мама как-то отмывала деньги, то мама не платила налоги. И я, и мама, оба знали, что все обвинения надуманные. Просто всем хотелось стрясти с нас побольше денег.
Нам удалось оставить себе только небольшую квартирку на окраине. Мы продали её по смешной цене – никто не хотел покупать у нас что-либо. На вырученные деньги купили скромный домик в Краснодарском крае. Мы всё-таки поехали на море, как и мечтали.

Состояние было подавленное. Я стал много плавать. Это отвлекало и приводило мысли в порядок. Вечером я шёл с пляжа, пил газировку “Красный дед” и думал о том, что отложенных денег нам хватит от силы на полгода жизни, а нас никто не берёт на работу. Маму – потому что она “тиранша” и “абьюзерша”, а меня – потому что я ничего не умею. Работы тоже почти не было. Только самая низкоквалифицированная, и то все места были заняты. Игра была единственным вариантом жить нормально, а играть я больше не могу. Не только потому что после смерти Фёдора Иваныча участвовать в этом шоу мне казалось предательством. Чтобы мама не нуждалась, я бы играл. Но со мной перестали заключать контракты – я ненадёжен, пальцы срослись с проблемами, плюс я результат родительской тирании. Политики, которые заключили бы со мной контракт, подверглись бы общественному хейту. Никому это было не надо.

Со мной поравнялись прохожие. Парень с девушкой. Явно туристы. Я прислушался, так как диалог у них был для меня неожиданный.
– Помнишь этого Хирурга, которого убили? – спросила девушка.
– Это был несчастный случай. Ну, и?..
– Он же выступал против игры. Я подумала, что если мы перестанем донатить, то сможем ремонт доделать. У нас же треш.
– Ну, твой Хирург как Губкин. Из такого же разряда. Балабол.
– А по-моему, он по делу говорил. Я уже два дня не играю, как мы сюда приехали. И знаешь, чувствую себя круто. Думаю, запостить на канале об этом. Гейм-детокс.
– Ну, у вас инфоцыган лишь бы детокс какой сделать, – парень засмеялся, девушка тоже.
Затем они стали толкаться, после чего девушка шлёпнула парня под зад и побежала от него. Он погнался за ней.

Я смотрел им вслед. Значит, кто-то помнит, что Хирург был. Кто-то помнит, за что он боролся.
Я и не заметил, как вошёл в город, где уже всюду пестрили рекламные плакаты по поводу предстоящего матча Россия – Китай: Ленин против Мао Цзэдуна. Делили Марианскую впадину.
На душе стало лучше. Я подумал, что ещё немного и приду в себя. Хотя бы месяц-два. А затем обязательно придумаю, чем заняться. Всю жизнь я только играл. И если я преуспел в игре, то усидчивости мне хватит и на другой навык.
Я допил газировку, смял лицо Ленина на банке и бросил в переполненную мусорку.