Мелодии колбасного вокзала

     В полдень вокзальные часы играют две короткие фразы. Одна, гордая и величественная, как выезд богатырей в дальний поход: эх, размахнись плечо. Другая, тревожная и щемящая, как ветерок из степи, доносящий стоны этих самых богатырей: спа-си-те, спа-си-те. Мелодию написал местный композитор Колбасников.
     Здание вокзала похоже строили два разных архитектора. Один воздвиг мрачное основание с низкими полукруглыми окнами, которое похоже скорее на убежище злобного горного колдуна или на казематы мрачного сибирского острога, чем на современный транспортный центр. Второй этаж проектировал человек совсем другого склада, там анфилада изящных портиков стоит на устремлённых в небо рядах колонн не то дорического, не то ионического стиля.
     С тех пор, как я попал сюда впервые, прошло сорок лет. Конечно, многое изменилось. Не было раньше на входе в вокзал рамок металлодетектора. И толпа вокзальная была заметно гуще. Зато теперь отьезжающие-приезжающие стали действительно гораздо лучше одеваться. Во все цвета китайского ширпотреба.
     Не изменилась вокзальная атмосфера. Когда раздается гудок и вдалеке показывается целеустремленная морда тепловоза, меня охватывает привычное волнение. Мысленно я представляю себе карту железных дорог, по чёрным артериям которой несутся бесконечные товарняки, развесёлые пассажирские, снуют туда-сюда трудяги маневровые и поверх всего этого надрываются голоса невидимых диспетчеров. Я вижу всё то же перемигивание светофоров, слышу всё те же переговоры по громкой связи и даже вроде бы упраздненный запах угольной гари все тот же. Хотя скорее всего это кочегарят деревянные избушки привокзального посёлка.
     На меня наплывают волны воспоминаний.
     Воспоминание первое – романтическое. Познакомился я с девчонкой. Я в седьмом, она – в восьмом, по меркам тогдашнего тинейджера - вариант сногсшибательный.
     И вот мы гуляем по городу, я ей что-то втираю. Она внимает мне, понятное дело, с высоты своего возраста и богатого жизненного опыта. И все мои попытки сблизиться – обнять, взять за руку, просто дотронуться – она насмешливо пресекает.
     А я продолжаю гнать пургу, запасы которой у меня не иссякают. Пересказав все книги и кинофильмы, я пускаюсь в плавание по океану свободной фантазии.
     Рассказал я ей, между прочим, что моя бабушка когда-то командовала бронепоездом, который освобождал город от деникинцев. Я так увлёкся, что сам поверил, будто моя бабка действительно бегала в кожаной куртке и размахивала маузером, поэтому вопрос «Чем докажешь?» застал меня врасплох. И видимо от отчаяния я ляпнул, что на вокзале стоит бронепоезд, на броне которого должна быть приварена памятная табличка с именем моей героической бабки.
     Мы отправились на вокзал. Я помнил, что где-то на задних путях там действительно стоит на вечном приколе допотопный паровозик, и табличка там есть, но как связать это с гражданской войной и моим генеалогическим древом – я понятия не имел.
     Похоже в тот день бог был на моей стороне. Когда мы пришли на вокзал, там разворачивалась церемония проводов в армию. Перрон заполняли стриженные под ноль синеватые щетинистые головы. Эти головы обнимали и целовали женщины. Кого-то матери и сестры, более удачливых – любимые девушки, а тех, кому совсем не повезло – жены, некоторые – с явными признаками беременности.
     Там, на перроне, я и столкнулся впервые с эффектом толпы. То есть, зрелище множества целующихся людей оказалось таким заразительным, что преодолев природную робость, я обнял свою новую знакомую и поцеловал ее в губы..
     Честно говоря, целовался я первый раз. Если не принимать в расчет те невинные эксперименты, которые мы проводили с Тоськой Чемодановой во втором классе.
     И – о чудо! – меня не оттолкнули, более того – губы девушки зашевелились мне в ответ и ее тело стало слегка подрагивать в моих объятиях. Мы целовались еще и еще, и совершенно забыли, зачем собственно пришли на вокзал, забыли слава богу и про бабушку, и про бронепоезд.
     От воспоминаний о тех вокзальных поцелуях у меня до сих пор кружится голова. Но всё закончилось очень быстро. Всего через пару дней я увидел мою возлюбленную идущей под руку с десятиклассником. Она со мной не поздоровалась. Она даже не посмотрела в мою сторону! Её спутник был был выше меня и шире в плечах. Скорее всего он превосходил меня в силе и прочих мужских достоинствах. Вот если бы у меня был бабушкин маузер… В тот момент у меня совершенно вылетело из головы, что у моей бабки никогда не было даже дамского браунинга. Все ее оружие состояло из острого языка и железного характера.
     Оставим в покое подростковые переживания и переместимся лет на десять вперед. Воспоминание второе, гастрономическое.
     В те годы я все время опаздывал. Свободное время я посвящал чтению книг и употреблению плодово-ягодных вин в компаниях неформальной молодежи. Занятия эти обычно заканчивались глубоко ночью. А наутро часто приходилось ехать в командировку.
     И вот однажды утром я, не совсем проснувшийся или не совсем протрезвевший, врываюсь на вокзал. Пробегая по хитросплетению коридоров, пытаюсь рассмотреть в билете номер моей платформы. Наконец выскакиваю на залитый солнцем перрон и шестым чувством понимаю, что попал не туда.
     На перроне стоят расслабленные люди в ярких пижамах и соломенных сомбреро. Они поглощают мороженое и лимонад, а также купленные с рук вареную картошку и малосольные огурцы. Некоторые курят длинные американские сигареты. Эти счастливчики едут навстречу солнцу и морю. Они едут на Юг, а мне надо совсем в другую сторону.
     Схватив ноги в руки, я бегу по темному туннелю и снова выскакиваю на перрон И это перрон мой, это - перрон правильный. Потому что здесь стоят хмурые люди, одетые несколько теплее, чем необходимо, и на лицах у них – тяжелая забота. Такая же, как и у меня.
     Я достаю шпаргалку и еще раз штудирую ее. «Шеф – 2 п, зам – 1 п, Софья Сергеевна (это она организовала мне командировку) – 1 п, тетя Ира (из универмага) – 1п (брал взаймы на день рожденья), себе – 2 п и 2 кг сарделек (желательно говяжьих)» Итого – семь палок колбасы и два кило сарделек. Делим на два – потому что отпускают две палки в одни руки – очередь придется занимать четыре раза.
     И вот я в Москве. Разглядываю машины, здесь попадаются «Мерседесы» и даже экзотические «Тойоты», такие, у которых руль с неправильной стороны. Девушки одеты по последней моде. А некоторые – похоже, по моде завтрашнего дня. Афиши, от которых глаза лезут на лоб. Ленком и Таганка, футбольный матч «Спартак» - «Динамо» (Тбилиси), а на закуску – еще и ВИА «Червоны гитары».
     А мне надо отстоять четыре очереди. Колбаса, я тебя ненавижу!
     Но с другой стороны, на две предстоящие недели наша семья будет обеспечена едой. Будем откалывать ломти от заледеневшей в морозилке, позеленевшей от времени колбасины и разжаривать на шипящей сковородке. А потом поедать это перед телевизором, бодро бубнящем об успехах советского животноводства.
     Воспоминание третье, неприятное. Мы с дочкой (ей лет пять) собрались на дачу. Ждем электричку. К перрону пришвартовывается не сосем обычный поезд. У него всего два вагона и все окна задраены наглухо. Похоже почтовый.
     Отворилась дверь и из двери выскочил солдат с собакой. Потом на перрон посыпались сумки и баулы. Следом за сумками, как черти из табакерки, на перрон стали выпрыгивать люди. Все они садились на корточки с заведенными за голову руками. И все они были одеты в черные робы и черные шапки с козырьками.
     Дочка смотрела на происходящее изумленными глазами. «Кто это?» - спросила она. Я, не подумав, ляпнул, что это нехорошие люди. И тут же получил порцию новых вопросов. Почему они нехорошие? Что они натворили? Почему они сидят на корточках, а не идут, как все люди, в зал ожидания.
     День был солнечный, кругом сновали люди. Я взял дочку за руку и повел в здание вокзала.
     До сих пор не знаю, как объяснить пятилетнему ребенку некоторые жизненные подробности. Помню, что тогда я нес какую-то пургу про спортсменов и космонавтов.
     Тут, на мое счастье, объявили прибытие нашей электрички и маячившие за окном пейзажи раннего лета заставили дочку забыть про черных человечков.
     Вот такие воспоминания навеял мне вокзал нашего города. Вся наша история, весь этот кровавый век, со всеми его победами и унижениями, имперская гордость столиц и убожество заброшенных окраин, все это впечатано в его стены. И что в этом мире связывает нас крепче, чем эти вокзалы, чем стучащие по рельсам колесные пары, одинокие стрелочницы в оранжевых жилетах, этот запах горячего мазута, эта обвившая всю страну паутина дорог с крошечными точечками станций, многие из которых не удостоены даже названий – просто километр такой-то? Что нас связывает крепче? Разве что русский язык, на котором все это написано.