Путешествие Томаса Бишопа. Чудо

Василиса взяла в руки большую витиеватую ложку и опустила ее в банку, полную густого душистого варенья из малины и яблок. Сладкая рубиновая патока густыми струйками полилась за края, когда девочка щедро набрала целый черпак; крупные кусочки ягод и фруктов, политые медовым сиропом, улеглись на раскатанное тесто. Припорошив пальцы в муке, Василиса улыбчиво принялась защипывать края, формируя очередной пирожок. В просторной уютной кухне домика на окраине витал флер теплоты и ласковости. Рядом в корзине с грецкими орехами сидел Ричард и наигрывал на банджо шутливую мелодию, подбадривая подругу и ее немного суетливую, но заботливую бабулю.
Бабушка Агата — так ее по-доброму назвали в Ликпуле — несмотря на свой глубоко преклонный возраст отличалась живостью ума и легкостью, какой порой не доставало многим молодым девушкам и юношам. Всего два дня назад она приняла в доме свою горячо любимую внучку и ее спутника, и за это время уже заставила Томаса несколько раз покраснеть до ушей от смущения. Бабуля никак не унималась, полагая, что Томас — жених Василисы, и приехал для того, чтобы сыграть свадьбу. Конечно, оба все отрицали, однако Агату переубедить было невозможно.
Когда Василиса завернула последний пирожок, бабуля забрала противень и отправила его в духовку.
— Какой же все-таки смышленый у вас хорек, — она вытерла руки о передник и, поправив кружевной чепец, с прищуром взглянула на Ричарда.
— Сударыня, смею напомнить, что я не хорек, а мышь-полевка. И, прошу заметить, очень воспитанная, — он не прекращал играть.
Василиса хихикнула.
— Что-нибудь еще, бабушка?
— О! — Агата, театрально всплеснув руками, засеменила к недорезанным овощам, — да, моя милая. Пока наши пирожочки греются в духовке, помоги мне с этой зеленушкой.
Девочка, вымыв руки, послушно подошла к бабуле и взялась за лук-порей.
— Режь осторожнее, не очень крупно, чтобы вкус салата не казался слишком резким, но и не мельчи — равномернее, равномернее. Смотри, пальцы не порань!
— Не многовато мы с тобой готовим на один ужин?
— Конечно же, нет! — возмутилась Агата, посмотрев на внучку свозь свои большие круглые окуляры, — ты привела домой мужчину, ему нужно питаться как следует! Это мы, несчастные, бедные, запуганные женщины можем и поголодать немного, а твоему кавалеру нужны силы, иначе как он сможет защитить тебя от троллей? А от гномов? А от зубной феи?
Василиса расхохоталась.
— В Томаса столько не влезет! Да и к тому же, не думаю, что мне стоит опасаться зубной феи.
— А ты не решай за него и режь лук. Так… — Агата сложила кусочки спелых томатов в плошку с вареными яйцами, — как так вышло, что ты сейчас не в Академии?
— Э… — девочка тут же перестала улыбаться, — я сдала все экзамены и закончила раньше всех…
— Вот-те как бывает. Значит, ты у нас с образованием?
— Получается, что да...
— А кавалера ты себе такого симпатичного где нашла?
— Да не кавалер мне он, ба… — Василиса выглянула в небольшое окошко и взглянула на спину Томаса, который сидел на крыльце и любовался вечерним небом. Рука остановилась, прекратив нарезать лук, а в груди неожиданно образовалась какая-то необъяснимая щемящая печаль. Каким же родным и любимым он показался ей в тот миг — Василиса впервые поймала себя на мысли, что было бы здорово глядеть так на него из окна кухни в их собственном доме, стоящем где-нибудь на опушке леса…
Бабушка Агата, заметив резкую перемену в настроении внучки, поправила очки и ласково произнесла:
— Отнеси-ка ему кофе. И печенье. Пусть осень и радует нас теплыми днями, но, думаю, сейчас на улице довольно прохладно.
Василиса перевела взгляд на бабушку, и та с намеком в прищуренных глазах улыбнулась.
— А…
— А с готовкой мне поможет ваша смышленая мышь. Иди-иди.
Девочка не стала упираться. Заварив в глубокой кружке ароматный кофе и забрав из буфета вазочку с печеньем, она вышла на крыльцо и опустилась на ступеньку рядом с другом.
— Это тебе, — она протянула ему напиток и угощение.
— Спасибо, — Томас повернул голову к Василисе и, аккуратно забрав из ее рук чашку, с едва заметной грустью улыбнулся. 
— О чем ты думаешь?
— Да, так…
Василиса сплела пальцы в замок и взглянула на волны невысоких холмов, тянущихся к густому лесу на окраине Ликпуля. Несколько пожелтевших деревьев мерно раскачивались под дуновениями теплого ветерка; вечерние облака рассеялись, высыпав мириады сверкающих звезд. Всюду разлился таинственный покой и умиротворение наступающей ночи, овеянной душистой прохладой.
— Красиво так… — проговорила Василиса.
— Да, красиво, — глухо отозвался Томас, даже не притронувшись к принесенному кофе.
— Тебя что-то беспокоит?
— Глупости, ничего серьезного.
— Это из-за случившегося в доме ведьмы?
— Что? Нет, вовсе нет. У тебя бабушка такая хорошая, а Ликпуль… настоящий рай.
— И поэтому ты кислый как лимон?
— Нет… и да. Черт, — Томас выдохнул, — это глупости.
— Расскажи, — Василиса посмотрела на аккуратный профиль Томаса.
— Ну… ты… ты ведь здесь останешься, с бабушкой, я прав?
— А ты бы как хотел? — девочка поняла, к чему клонил ее друг.
— Я? Ну, я… а это что-то изменит? — Томас повернул к ней голову и недоуменно нахмурился.
— Ты беспокоишься, что мы расстанемся? Что я останусь дома, а тебе неотвратимо придется уйти?
— Я же сказал — глупости…
— Да разве глупости? — Василиса бережно взяла его за руку, — знаешь, у меня было время подумать.
— И что же ты думаешь? — Томас с волнением смотрел на худенькие пальцы подруги, ласково сжимающие его ладонь.
— Я думаю, что ты страшный засранец, Томас Бишоп, — девочка заулыбалась, — здесь хорошо, но оставаться на одном месте кажется мне не слишком перспективным планом. К тому же, если меня ищут… да и вдруг ты устал от моего занудства? В общем, если ты захочешь, я пойду с тобой.
— Правда? — на секунду у него перехватило дыхание. — А как же..?
— Ты можешь не задавать так много вопросов? — Василиса посмотрела Томасу прямо в глаза и крепче сжала его руку. Удивительно, как много времени прошло с их первой встречи, и как незаметно оно пролетело для обоих. Василиса будто знала Томаса всю жизнь, а никаких придирок и упреков никогда не существовало. Ей больше не хотелось его менять или чему-то учить, не хотелось стыдить и сетовать на чрез-мерную прямолинейность.
— Простите, твое высочество, — Томас состроил гримасу, подхватив тон подруги.
Она тут же шутливо толкнула его в плечо и широко заулыбалась.
— Ненавижу, когда ты меня так называешь.
Они рассмеялись и вместе посмотрели на усыпанное звездами темное ночное небо.
— А помнишь, как ты меня поварешкой огрела на следующий день после того, как мы познакомились?
Василиса, поджав губу, подавила смешок.
— Да, когда ты приставать ко мне начал со словами: «ой, а что это у тебя на лбу?».
— Да не было такого! — Томас с наигранным возмущением нахмурился и отклонился назад, снова посмотрев на подругу.
— Да было!
— Да не было! К тебе тогда вообще подступиться было невозможно. Снежная Королева. 
— Не надо было меня дразнить, — Василиса закрыла глаза и положила голову ему на плечо.
Томас приобнял ее и вновь обратился взглядом к живописным холмам Ликпуля.
Семейный ужин выдался на славу. Томас заметно приободрился и весь оставшийся вечер весело шутил, рассказывая бабушке Агате о своих приключениях. Василиса и Ричард бодро поддерживали его, сохраняя приятную непринужденность и добродушие. Все складывалось замечательно. Впервые за долгое время юноша чувствовал себя по-настоящему счастливым. В углу гостиной приятно потрескивал камин, источая душистое тепло, по комнате разливался мягкий аромат можжевельника и спелых яблок, а рядом рассыпался смех тех, кого он любит. Словно бы он, наконец, обрел настоящую семью.
После плотного ужина все улеглись спать. Томас, стянув с себя одежду и шерстяные гольфы, забрался в кровать и укутался в теплое пуховое одеяло, а Ричард, положив банджо на прикроватный столик, примостился рядом с подушкой. Оба уснули мгновенно — день выдался богатым на события.
Утром Томаса разбудил возбужденный оклик Василисы, которая, судя по заводной бодрости и фонтанирующей во все стороны энергии, проснулась давно и уже успела переделать кучу работы. Она ворвалась в комнату, как ураган, и, подскочив к кровати, начала трясти друга за плечо. Она радостно о чем-то рассказывала, однако Томас спросонья не разобрал ни слова.
Разлепив глаза, он приподнялся и, сонно посмотрев на сияющее лицо подруги, пробормотал:
— Что происходит?..
— Вставай! Мы сегодня идем на свадьбу!
— Что? Какая свадьба, Василиса? Мы же не планировали…
— Да не у нас, дурень, вставай скорее! — девочка стянула с него одеяло.
— Ай! — Томас тотчас проснулся. — Я же в одних...! Василиса!
Он попытался вернуть себе одеяло, чтобы прикрыться, однако сопротивление было уже невозможно. 
— Бабуля обещала найти для тебя подходящий костюм!
— Василиса, какой костюм… — юноша сидел на кровати в одних полосатых трусах и смущенно прикрывался краешком простыни.
— Я сейчас была в городе и встретила Лелю, мою подружку из начальной школы. Она сегодня выходит замуж, и мы с тобой приглашены. Поэтому вставай скорее и одевайся.
— А, может, я лучше дома останусь?
— Тогда ты пропустишь все веселье. Ричард, ты тоже идешь!
— И откуда в тебе столько энтузиазма, моя дорогая? — выдохнул Рич.
— Бабуля сейчас поднимется и…
— Бабуля уже здесь, — донеслось с лестницы и через мгновение на пороге уже стояла Агата, держа в руках два тяжелых костюма и большую холщовую сумку. — Внучка, ну-ка иди последи за пирогом, ты ведь не хочешь идти на свадьбу с пустыми руками?
— Конечно, бабушка! — Василиса схватила охнувшего от неожиданности Ричарда и помчалась вниз.
— Никогда не видел ее такой взбудораженной… — скривился Томас, сложив брови домиком.
— В Ликпуле свадьба — это целое событие, — бабуля просеменила к креслу и аккуратно сложила на него одежду. — Подойди-ка сюда.
— Но я…
— Да чего я там не видела? — Агата повернулась к нему и деловито сдвинула очки на кончик носа. — Нашел кого стесняться.
Томас, немного помедлив, все же сполз с кровати и приблизился к старушке. Та, насупившись, расстегивала пуговицы на рубашке в синюю полоску и тихо причитала.
— Может, вам помочь?..
— Ой, да я уже закончила. На-ка вот, примерь.
Юноша послушно надел рубашку и застегнул до самого подбородка.
— О, нет-нет! — сразу же замахала руками Агата, — снимай, в этом старье ты похож на тридцатилетнего холостяка!
— А откуда у вас эти костюмы? — осторожно поинтересовался Томас, испытывая перед бабулей легкую неловкость.
— Они принадлежали моему покойному мужу.
— Оу… — юноша робко забрал из рук Агаты белую рубашку и, отпустив две верхние пуговицы, надел через голову. — Такая мягкая ткань…
— Муслин. Нравится? Тебе идет, сразу выглядишь как человек. Надевай брюки.
Когда Томас оделся, бабуля помогла ему подтянуть ленты на черном жилете и расправить подкладку сюртука для солидности. Не хватало лишь одной маленькой детали, которая завершила бы упаковку юноши к празднику — галстука. Как оказалось, их у бабули в шкафу пылилось больше двух десятков вперемешку с шейными платками и «бабочками» самых разных цветов и размеров. Сопротивляться было бессмысленно, поэтому Томас неизбежно стал жертвой творческой мысли Агаты и оттого простоял почти целый час в ожидании окончательного выбора. Бабуля подбирала галстук педантично и неторопливо, словно желая проверить нервы юноши на прочность.
В итоге выбор пал на черный платок с серебристыми «огурцами». 
— Идеально. Поглядись-ка.
Томас повернулся к овальному напольному зеркалу и тотчас застыл в немом изумлении, будто бы не поверил собственным глазам. Из зазеркалья на него смотрел кто угодно: прилежный гимназист или сынок аристократа — но только не он. И этот человек в отражении внушал скорее страх, нежели восторг и восхищение.
— Все же, думаю, это не слишком хорошая идея…
— Ты волнуешься, потому что столкнулся с неизвестностью. Но не все неизвестное — плохо и страшно, сынок.
— Я часто иду у нее на поводу.
— Моей внучке сложно отказать. Но тебе понравится, уж не сомневайся, — Агата заговорщицки сощурилась, — наши свадьбы — это отличный способ провести время. Народ у нас добродушный и искренний. 
Томас лишь обреченно вздохнул. Он никогда не ладил с мероприятиями подобного рода, а тут — целая свадьба! А если придется что-то говорить? Тогда он, несомненно, растеряется и все испортит. Разумеется, Агата всеми силами пыталась убедить его в том, что ликпульская свадьба — это лишь хороший повод для веселья и приятных бесед, однако Томас был твердо убежден в обратном.
До самого вечера он пытался отвлечься от мрачных мыслей, помогая Василисе в приготовлениях. Девочка испекла земляничный пирог и положила в украшенную цветами и фруктами корзину, а уже ближе к торжеству нарядилась сама.
В этом чудесном платье из розового грогрона и венком осенних цветов она напоминала фею из волшебного леса, которая странным образом очутилась в человеческом мире. Светлые волосы, теперь уложенные в сложную прическу, как будто сделали ее лицо старше, а взгляд серьезнее и строже; в последний раз Томас видел ее такой в день их знакомства и от вмиг накативших воспоминаний внутри родилось противоречивое чувство, притом довольно неприятное.
Василиса остановилась всего в нескольких шагах от застывшего в изумлении друга и, смущенно улыбнувшись, робко спросила:
— Как тебе?
— Очень… аристократично, — заикнувшись, ответил он, не сумев быстро подобрать никакого иного слова.
— Аристократично? — удивленно переспросила она. 
— Тебе очень идет… — он тут же попытался исправиться, но вышло весьма нелепо.
— Какая же ты красавица, Василиса! — отозвался Ричард, забравшись на плечо Томаса, — увидев тебя, он потерял дар речи, поэтому разучился делать комплименты.
Василиса хихикнула.
— Выкрутился.
— Так, — из гостиной вышла Агата, — вы готовы?
— У меня еще есть шанс отказаться от этой затеи? — Томас сложил брови домиком.
— Нет, — Василиса подошла к нему и поправила выправленный наружу карман сюртука, — ты же меня не оставишь одну?
— Нет…
— Расслабься, Том, будет весело!
— Отдохните там как следует, и передавайте мои поздравления Леле и ее жениху, — бабуля отдала Василисе приготовленную корзину с угощениями и проводила до крыльца.
— А почему твоя бабушка не пошла? — поинтересовался Томас, когда они уже спускались с холма. — Она выглядит довольно энергичной.
— Энергичная, но все равно уже в летах. Не солидно, — Василиса держала друга под руку.
Добравшись до церкви, где должна была проходить церемония, они радушно принялись здороваться со всеми собравшимися гостями и, конечно, поздравлять друзей с праздником. Томас тенью следовал за воодушевленной подругой, чувствуя себя совершенно чужим, а вот Ричард быстро вошел во вкус и вскоре радостно поддерживал каждую новую беседу.
После венчания все гости собрались в доме жениха на банкет и танцы, где Бишопу, наконец, посчастливилось лично познакомиться с молодоженами. Леля представилась ему девчонкой крайне легкомысленной и по-ребячески веселой, и в сравнении с Василисой казалась очень нелепой. Она, впрочем, была не лишена своеобразного обаяния и девичей легкости, а вот Ланс Реймонд, ее новоиспеченный муж, выглядел совершенно иначе. Крепкий, со строгим прищуром, он больше походил на скалу или тяжелый валун, который никак не сдвинуть с места. Притом в прямолинейном водянистом взгляде его шевелилась эдакая червоточинка, которую Томас всегда хорошо чувствовал в людях.
Оказавшись рядом с супругами, Василиса первым делом кинулась обнимать подругу и осыпать ее искренними поздравлениями.
— Я так рада, хи-хи! — воскликнула Леля, широко улыбаясь и заливаясь звонким смехом.
— Мы с Томасом приготовили для вас подарок, — Василиса протянула ей корзинку.
— Ой, это так мило, так мило и замечательно! А я еще не знакома с твоим кавалером, хи-хи!
— Да я не кавалер… — замялся Томас.
Отовсюду доносился воодушевленный смех и перестук каблуков танцующих гостей. Ансамбль ирландских скрипок и гармошки невольно завлекали в хороводы бойкой задорной мелодией и характерными ритмами, закручивая небольшую гостиную в вихре веселья. 
— Томас Бишоп, мой близкий друг. И Ричард — самая замечательная мышь-полевка на свете, — представила своих друзей Василиса.
— Поздравляю со свадьбой, — Рич отвесил учтивый поклон.
— Какая замечательная мышь, ах, какая замечательная и необычная! Ланс, ты только погляди, хи-хи!
— Рад знакомству, — Ланс протянул Томасу руку, и тот ее деликатно пожал. — Как тебе Ликпуль?
— Славный городок. Я много, где бывал, но в таком замечательном месте — впервые, — нетвердо ответил юноша, чувствуя неприятную неловкость.
— Не осторожничай. Я по глазам вижу, что ты не робкого десятка, Томас Бишоп.
— Я…
— Расслабься! — Ланс самоуверенно хлопнул его по плечу.
Томас издал нервный смешок и покосился в сторону Василисы.
— Дорогой, мы с Ваской хотим пуститься в пляс, хи-хи! — Леля прильнула к плечу мужа и невесомо поцеловала в щеку.
— А… — заикнулся Бишоп, но Реймонд тут же его перебил.
— Мы присоединимся к вам позже.
Василиса заулыбалась и, ухватив подругу за руку, скрылась в круговороте танца.
— Держишься за нее, как будто…
— Я за нее не держусь. Мне просто нравится ее компания…
— Мы же не на балу у короля, Томми, — Ланс положил руку ему на плечо, и Бишоп тут же почувствовал резкий запах одеколона.
— Не называй меня так, пожалуйста, — он помрачнел и немного отстранился. — Томас, Том, но не Томми.
На мускулистом лице Ланса тут же появилась кривая усмешка.
— Загадочный ты молодой человек, Томми. Я за тобой наблюдал с того момента как вы с Ваской приехали в город. Ликпуль маленький, сам понимаешь. А ты всегда один, знакомств новых не заводишь. Скрываешься от кого-то? Или трусишь?
— Прости, Ланс, — Томас отошел на шаг назад и, нахмурившись, посмотрел в глаза неприятному собеседнику, — но тебе не кажется, что это немного не твое дело? И что непонятного в просьбе не называть меня «Томми»?
— В Ликпуле все «мое дело». Что-то мне подсказывает, что ты мальчик из обеспеченной семьи, Томми.
— Хватит!
— Ланс, — рядом неожиданно раздался строгий голос Василисы. Очевидно, она из танцевального хоровода украдкой наблюдала за другом и потому быстро заметила тревожные изменения в выражении его лица. Подойдя к раздосадованному Томасу и бережно коснувшись его руки, Василиса вцепилась недовольным взглядом в Ланса. — Что случилось?
— Мне тут не место, — процедил Бишоп, буравя своего стушевавшегося собеседника тяжелым взглядом.
— Ты опять за свое, Реймонд?! — Василиса вышла вперед, будто заслоняя собой Томаса.
—  Да мы же просто разговаривали… — потупился Ланс, тотчас сделавшись «невинной овечкой». — Понятия не имею чего он взъелся…
— Я взъелся?! Издеваешься?!
— Не заводись, Том. Идем, — она взяла друга за руку и увела в толпу гостей, не пожелав заострять внимание на паршивом характере Реймонда. Остановившись в противоположном углу, девочка с заметной неловкостью произнесла. — Прости. Не надо было тебя с ним оставлять. Все хорошо?
— Он всегда такой?
— К сожалению. Что он тебе наговорил?
— Да так. Не люблю, когда бессовестно провоцируют.
— Как был засранцем, так им и остался…
— Любишь же ты всех на место ставить, — Томас неловко улыбнулся.
— Ха-ха, работа такая. Идем! — она вдруг оживилась, когда музыканты заиграли польку.
— Что? Куда?
— Тебе надо развеселиться! — Василиса потащила его в самый центр.
— Нет!
Девочка резво вытащила друга на площадку и, даже не дав опомниться, увела в веселый танец. Томас быстро вошел во вкус и совсем скоро позабыл о неловкости — искренняя улыбка легко и непринужденно танцующей Василисы будоражила сердце, забирая с собой все страхи и тревоги. Сжимая ее ладонь и слушая звонкий радостный смех, он чувствовал себя самым счастливым человеком на земле; и будто ничего, кроме ее чудесных глаз, больше не имело значения.
С разыгравшейся охотой он танцевал с Василисой, совсем не думая о времени. Лишь после трех энергичных танцев, ему захотелось выйти из круга всеобщего веселья, чтобы перевести дух и поглядеть на подругу со стороны. Им никогда прежде не приходилось танцевать друг с другом, и новые ощущение были весьма приятны, как будто их души с каждым мгновением становились все ближе и ближе.
Томас с улыбкой наблюдал за легкими движениями подруги и остужал разгоряченную голову лимонной водой. Так он простоял с минуты две или три. Сделав очередной глоток, он подумал было вернуться к Василисе, однако, лишь шагнув вперед, неожиданно оступился от пронзительного звона в ушах; на мгновение глаза стянуло предобморочной поволокой. Словно нанесли удар со спины и сбили с ног. Ни с того ни с сего тело поразила странная слабость, близкая к удушью — нечто омерзительное наполнило все тело липкостью и жаром и, поднялось к носу, глазам, к голове; молоточки застучали в висках и тут повсюду заплясали разноцветные пятна. Томас, быстро поставив стакан на стол, оперся рукой о стену и закрыл горящие огнем глаза. Свободная рука инстинктивно потянулась к галстуку и ослабила узел, освобождая стянутое горло. Голова кружилась, на лбу проступила холодная испарина. Бишоп шумно вобрал в легкие побольше воздуха и сосредоточился на дыхании, боясь упасть. От царящего вокруг многообразия ужасающе громких звуков становилось только хуже, и его неодолимо потянуло выйти на улицу.
Неожиданно невыносимое визжание скрипок пронзил нестройный звук до судороги знакомого дорожного рожка, заставивший Томаса приоткрыть глаза. Гостиная продолжала кружиться в танцах и веселье, а этого странного нестройного звука словно никто не заметил. Будто ничего не изменилось, и зов рожка лишь почудился ему. Оглядевшись, он собрался с силами и хотел было выйти на улицу, как вдруг заметил среди гостей до ужаса знакомую мускулистую фигуру с черными сальными волосами.
Дирадам-там-дирадамдирадам-там. Хей! Черные черти, черти с язвами, да с копытцами, да с козлиными, уши рваные, глазки впалые, да на своих двоих скачут! Стук-перестук. Цок-перецок. Бом! Ш-ш-ш-ш. Бом!
Стремительно бледнеющий Бишоп не мог поверить своим глазам — неужели «они» теперь будут преследовать его до конца жизни? Время будто замерло, а сердце забилось с болезненной быстротой. Почему никто не обращает внимания на возникшее из пустоты чудовище? На эти перекликающиеся голоса?
Стянутый призрачной поволокой силуэт Морбуса возник достаточно далеко. Сначала будто бесплотный дух, но постепенно приобретающий цвет и форму. Вокруг него кружили танцующие пары, среди которых была и Василиса, и никто не обращал внимания. Кислый удушающий смрад чувствовался Томасом во сто крат сильнее, чем когда-либо. Лихач из Четверки напоминал наваждение, призрак, выползший из воспоминаний ослабшего разума, однако Бишоп едва ли мог сейчас отличить выдумку от реальности. Голубоватые бельма были направлены прямо на него, словно хотели испепелить на месте. И едва взгляды их пересеклись, как крупное лицо исказилось от кривой улыбки, более напоминающей оскал.
Томас содрогнулся и, не задумываясь даже на мгновение, выскочил на задний двор. Едва не споткнувшись о ступеньку, он слетел с крыльца и еще несколько секунд бежал вперед, пока не выбился из сил. Остановившись, он пошатнулся и приложил горячую руку ко лбу.
От ударившего в лицо потока свежего осеннего воздуха немного полегчало. Томас сделал еще несколько шагов вперед, пытаясь унять беспокойное сердцебиение, и глубоко задышал. Медленно в голову возвращалась ясность — явившееся видение было ничем иным как отголоском пережитых страхов. Так, во всяком случае, он хотел думать. Ведь никто из гостей не видел Морбуса, а значит его и не было вовсе.
В теле все еще чувствовалась слабость, и будто бы поднималась температура, однако ощущение удушья постепенно отступало.
Томас закрыл глаза и подставил лицо под дуновение ночного прохладного ветерка. Ароматное веяние гладило разгоряченные щеки, забиралось в темные кудрявые волосы, окутывало ласковым флером взбудораженное сознание. Бишоп пытался отогнать от себя страшное наваждение и думать о чем-нибудь прекрасном и добром, однако всякий раз в черноте воображение всплывал болезненный образ.
Вдруг со спины раздался тихий голос:
— Том?..
Бишоп обернулся. В двух шагах от него стояла Василиса, лицо которой было омрачено тревогой.
— Все нормально? — она робко приблизилась. — Что с твоим лицом?
— Что?
— Ты бледный…
На плечо девочки взобрался Ричард.
— Как ты себя чувствуешь, мой мальчик?
— Со мной все хорошо, просто нужно немного подышать воздухом.
— Нет, — Василиса взяла его за руку, — пойдем домой? Ты плохо выглядишь.
— Да не волнуйся, правда. Не хочу портить тебе вечер.
— С ума сошел? Как я смогу теперь про какой-то там праздник думать? Мы идем домой, — она решительно посмотрела в темные глаза друга. — Подожди здесь, я скажу Леле, что мы уходим. Всего минуту.
— Хорошо…
Василиса развернулась и быстрым шагом направилась к дому, не желая задерживаться даже на мгновение. Она ни секунды не сомневалась в принятом решении, теперь думая только о Томасе.
Девочка уже ступила на крыльцо, как неожиданно раздался напуганный оклик Ричарда:
— Томас!
Василиса инстинктивно обернулась и, едва не потеряв равновесие, тут же кинулась к рухнувшему на землю Томасу. Едва она увидела его лежавшего на холодной траве, сердце будто ухнуло вниз и перестало стучать.
— Том! — она упала перед ним на колени и ухватилась за плечи, — Томас!
— Сюртук! — подтолкнул напуганный Ричард.
Девочка тут же дрожащими пальцами взялась расстегивать пуговицы костюма, зовя потерявшего сознание друга по имени. Две крупные градины слез скатились по щекам и разбились о стремительно бледнеющее лицо Томаса.
Из дома на крик Василисы сбежались несколько растерянных гостей, один из которых — рыжеволосый мальчишка на вид лет семнадцати — тут же поспешил на помощь.
— Он просто…
— Нужно доктора! — воскликнул мальчишка, пытаясь привести Томаса в чувство.
Василиса подняла на него застланные слезами глаза. Сердце в груди заледенело от глубокого щемящего страха, и весь мир словно рухнул в одночасье…

1.

Василиса закрыла уши руками и опустила опухшее от слез лицо, когда за дверью спальни вновь разразился пронзительный приступ кашля, более напоминающий треск разбитого стекла. Он как бритва полоснул по сжавшемуся от бессилия сердцу и вытолкнул из груди жалобный болезненный стон. Василиса больше не могла плакать — что-то неистово клокотало внутри и рвалось наружу, что-то огромное и сильное, но слез совсем не осталось.
Она, сгорбившись, сидела на ступенях лестницы и молчаливо ждала, когда из спальни появится доктор. Он выйдет, деликатно прикроет дверь, снимет старое пенсе и посмотрит с сожалением, затем вздохнет и тихо басистым голосом скажет: «сегодня ему немного лучше…» — отведет взгляд. Это будет ложью. С каждым днем Томасу становилось лишь хуже, и ни лекарства, ни целебные отвары, ни процедуры не облегчали его страданий.  Странная чудовищная лихорадка била по нему нестерпимым жаром и болезненным бредом, и Василиса в глубине души понимала, что доктор не сможет ему помочь. 
Все случилось так, как она и предполагала, однако сегодня вместо привычной фразы, которой ее всегда пытались утешить, услышала обреченное: «Больше я ничего не смогу сделать. Теперь стоит уповать лишь на высшие силы».
Слова, сказанные доктором, окончательно выбыли землю из-под ног. Тогда Василиса поняла, что лучше бы ее увещевали ложью, чем разбили ужасающей правдой. Когда доктор торопливо удалился, она робко вошла в спальню и, опустившись на стул возле кровати, бережно коснулась горячего запястья друга. За три дня некогда пышущее здоровьем лицо Томаса осунулось и потускнело, крупные капли липкой испарины скатывались по вискам и таяли на влажной измятой подушке; хриплое дыхание сбилось, стало тяжелым и душным — жизнь медленно утекала из его груди.   
Василиса дрожащими пальцами взяла сухое полотенце, которое оставил доктор на ночном столике, и молчаливо приложила к разгоряченному лбу Томаса.
— Он обязательно поправится… — едва слышно произнес Ричард, сидевший у изголовья. — Он сильный.
Девочка устало посмотрела на взволнованного друга, но не произнесла ни слова. Ей казалось, что, если она сейчас откроет рот и начнет говорить, то окончательно потеряет над собой контроль.
— Мы не должны отчаиваться. Вот увидишь, ему совсем скоро станет лучше… — продолжил успокаивать Ричард, однако сам до конца не был уверен в правдивости собственных слов.
Василиса поджала нижнюю губу. 
— Не отчаивайся… — он в несколько ловких прыжков оказался у девочки на коленях и, ласково проведя лапкой по указательному пальцу свободной руки, свернулся клубком в ее ладони. Василиса прижала друга к груди и тихо всхлипнула, пытаясь задушить подступающий к горлу вал слез. — Ты ни в чем не виновата, моя девочка.
Неожиданно дверь комнаты медленно открылась и на пороге появилась Агата. Она бережно поставила на комод поднос с водой и лекарствами и, приблизившись к Василисе, ласково провела рукой по ее немного растрепанным волосам.
— Я принесла ему воды и пилюли, которые выписал доктор.
— Он умрет… — голос девочки дрогнул, когда бесцветный взгляд встретился с лицом обеспокоенной бабушки.
— Не говори глупостей. Он у вас крепкий, выкарабкается.
— Ты так же говорила о маме…
Агата замолчала.
— Вася… — Ричард поднял большие черные глаза на подругу.
— Я хотела сказать… — тут же заговорила о другом смутившаяся Агата, — что к тебе пришел Марк Эмин.
— Я не хочу ни с кем разговаривать.
— Он, кажется, хотел сказать тебе что-то очень важное.
— Бабушка Агата, — снова подал голос Ричард, — пусть он зайдет. Василисе впрямь стоит поговорить с кем-нибудь, кроме меня.
Девочка лишь неопределенно пожала плечами. У нее не осталось никаких сил для споров и пререканий.
Кивнув, Агата исчезла за дверью, и через несколько минут в спальню робко поднялся рыжеволосый мальчишка с острым вздернутым носом — тот самый, что кинулся на помощь потерявшему сознание Томасу. Он, взволнованно глядя на Василису, сделал несколько шагов вперед и произнес:
— Привет.
— Угу… — она растерянно кивнула в ответ.
— Как ты себя чувствуешь? — Марк, вытащив из-под стола деревянный табурет, приблизился к Василисе и сел возле нее.
Девочка промолчала.
— Здравствуйте, мистер Эмин, — поздоровался Ричард.
— И тебе «здравствуй». Вижу, вашему другу совсем худо...
На несколько минут повисло гнетущее молчание, нарушаемое лишь хриплым дыханием Томаса. Марк смотрел на опущенное лицо Василисы и не знал, как лучше продолжить разговор. Говорить пустые слова утешения ему совсем не хотелось, а как плавно перейти к самому главному он основательно не знал. Весь разговор, который он придумывал по дороге к дому Агаты, в одночасье вылетел из головы.
— Мистер Эмин, — вдруг заговорил Ричард, так прервав молчаливую неловкость, — по словам бабушки Агаты, вы, кажется, хотели сказать что-то очень важное.
— Точно, — он откашлялся, обрадовавшись прозорливости мыши, — жители Ликпуля очень взволнованы тем, что произошло на свадьбе Реймондов. Васка…
Василиса, не отпуская руки Томаса, посмотрела на Марка.
— Ты помнишь моего дедушку? Это он попросил меня к тебе зайти и передать кое-что очень важное. Ну, он считает, что это очень важно… Я сам не уверен в здравости его слов, все-таки годы берут свое, если ты понимаешь… но я обещал.
— Что он просил передать? — девочка хорошо помнила каждого члена семьи Марка, не только его дедушку. В ее счастливых воспоминаниях остался высокий седоволосый силуэт и ласковый басистый голос, которым старик часто рассказывал будоражащие воображение сказки.
— В общем… дедуля сказал примерно так: «передай Васке, что ее друга из холодных рук Смерти может спасти Чудо. Оно погребено глубоко под развалинами старого замка в Ликпульском лесу. Пускай она найдет его и сварит отвар из лепестков и листьев. Тогда мальчик поправится».
— Какое Чудо? — Василиса заметно оживилась.
— Дедуля сказал, что это какой-то волшебный цветок, способный исцелить любую болезнь, — Марк почесал затылок, — даже загадочную болезнь… Томаса. Васка, ты же не пойдешь его искать?
— Пойду. — Василиса резко поднялась со стула и начала стремительно собираться.
— Ты серьезно?! — Эмин, разведя руки в сторону, последовал за ней недоуменным взглядом. — Вот как знал, что говорить не надо!
— Это шанс помочь Томасу, — она вытащила из шкафа теплую шерстяную кофту и натянула поверх серого платья.
— Я что-то слышал об этом, — вдруг заговорил Ричард с плеча подруги, — в Мышистой долине, еще будучи мышонком я часто слышал от взрослых о загадочных растениях, исцеляющих раны. Как будто бы они растут в темных и влажных местах… быть может, это вовсе не сказка.
— Серьезно?! — Марк поднялся с табурета. — Тут-то говорящая мышь в полосатых штанах — что-то непостижимое для человеческого ума, а вы про цветы волшебные!
— Марк, — Василиса вдруг оторвалась от суетливых сборов и посмотрела на него с такой пронзительной надеждой, что юноше тут же стало не по себе.
— Чего?..
— Видите ли, мистер Эмин, «говорящая мышь в полосатых штанах» еще не самое необычное, что случалось за время нашего долгого путешествия, — озвучил Ричард крутящиеся в голове Василисы слова.
— Если есть хотя бы шанс ему помочь, я его не упущу.
Марк не нашелся, что ответить и лишь досадливо закатил глаза.
Девочка наскоро напялила поверх чулок шерстяные носки и, перекинув через плечо походную сумку Томаса, стремительным шагом направилась вниз.
— Да это же безумие какое-то, — Марк всплеснул руками и побежал следом. — Ну нельзя так подрываться! Васка! В лесу волки, темнеет рано!
Василиса, совсем не слушая, села на стул в прихожей и принялась затягивать шнурки черных башмаков. Из кухни вмиг показалась озадаченная Агата, привлеченная суетливыми возгласами.
— Бабушка Агата! Вразумите ее! Черт, как знал, что говорить не стоит, ну, дед!
— Что случилось?
— Я найду лекарство для Тома, — Василиса встала.
— Дедушка просил рассказать ей о волшебных цветах, — начал пояснять Марк, — я же не думал, что она подорвется!..
— Вот оно что… — Агата сняла очки, — подожди, я дам тебе еды в дорогу.
— Бабушка Агата! — взволнованно воскликнул Эмин, — вы что ее отпустите?
Василиса перевела взгляд на Марка.
— Ты точно спятила, Васка.
— Девочка моя, проверь, все ли ты взяла? — заботливо спросил Ричард.
— Угу, — она заглянула в сумку.
Эмин в недоумении глядел на лихорадочно оживленную Василису и пытался понять, когда она успела так сильно измениться. В его далеких воспоминаниях она всегда была сдержанной и немного грустной, а теперь в глазах сверкала загадочная искорка живой решительности, совершенно ей не свойственной.
— Это безрассудно, Васка, — неожиданно тихо проговорил Марк, сунув руки в карманы брюк, — и совсем на тебя не похоже.
— Твой дедушка знает, о чем говорит. Он всегда мне помогал.
— В том-то и беда, что он не всегда знает, о чем говорит.
— А как бы ты поступил на моем месте?
— Я бы хорошенько подумал, прежде чем с воплем бросаться на врага, образно выражаясь…
— А если времени «хорошенько подумать» нет? Том всегда был сильным, у него здоровье знаешь какое… но сейчас… — Василиса закусила нижнюю губу, чувствуя, как к горлу снова подступают слезы, — нет времени, Марк.
Эмин замолчал, опустив голову. 
Из кухни вышла Агата и протянула внучке льняной сверток.
— Надень шарф. И шляпу возьми, голову не застужай.
— Спасибо, бабушка, — девочка ее крепко обняла и, водрузив на голову фетровую шляпу, вышла на крыльцо.
— Васка, погоди, — неожиданно окликнул Марк.
— Чего? – она обернулась.
— Я тебя провожу. Я хорошо Ликпульский лес знаю. К вечеру уже будем у замка.
— Ты серьезно? — Василиса вскинула брови. 
— Василиса, — произнесла провожающая Агата, — быть может, в таком случае твоему маленькому другу стоит остаться здесь? Если Томас очнется, то рядом с ним должен быть тот, кого он хорошо знает.
Девочка посмотрела на Ричарда.
— Это разумно…
— Моя дорогая, ты уверена, что справишься сама? — мышь перебрался в ее ладони.
— Да, если Марк пойдет со мной. Ты нужен Тому.
— В таком случае, будь осторожна.
— Скажи, ему, что я скоро вернусь… — Василиса передала Ричарда своей бабушке и, взглянув на Марка, спустилась с крыльца.
— Нам на юг, — поравнявшись с ней, произнес Эмин.
— Не ожидала я от тебя, трусишка Марк, — Василиса попыталась улыбнуться, чтобы не давить на него своей удрученностью и беспокойством. — Спасибо…
— Из трусишки я уже вырос. А вот ты — совсем без башни, как оказалось! Должен же кто-то за тобой присматривать. Не волнуйся, мы легко доберемся до замка. Но я сомневаюсь, что ты сможешь там что-то найти.
— Я должна хотя бы попытаться.
Они спустились с холма и направились к южному выезду через оживленную городскую площадь.
— Давай сумку. Помогу.
— Нет, спасибо. Это сумка Томаса и, если он узнает, что кто-то кроме меня ее держал в руках, то начнет ворчать.
— Странный он у тебя…
— Я тоже так думала, когда только с ним познакомилась. Но он не странный, — Василиса немного ускорилась, — он всего лишь уважает свои личные границы.
— Погоди, я за тобой не поспеваю. 
Покинув Ликпуль, Марк вышел немного вперед и повел Василису к лесной чащобе, озаренной осенним полуденным светом.
Некоторое время они шли в молчании.
В воздухе витал сладковатый аромат прелых трав, мягкий ветерок издалека приносил терпкий флер цветочных полей; острые лучи холодеющего солнца хаотично пронзали золотисто-багровые кроны деревьев, ползли по отцветающим лугам и невысоким холмам, но едва ли уже согревали так трепетно, как в августе.
Послушно следуя за Марком, Василиса думала о Томасе. Казалось, она встретила его так давно, и мгновение первой встречи превратилось в далекое, совсем игрушечное воспоминание. Удивленный взгляд, ехидные ухмылочки, мальчишечьи выходки и ребяческие поддразнивания, которыми он «одаривал» ее первые несколько недель совместного путешествия, даже зубоскальство и скандалы — все это сейчас казалось неправдоподобным и глупым, словно происходившим не с ней, а с кем-то другим. Василиса понимала, что это вовсе не Томас стал приветливее и добродушнее, а она. Благодаря ему. И тот страх, что она испытывала, спасая его от призрачной принцессы Готхельма, сейчас вернулся с утроенной силой. Она торопливо шла по тропе Ликпульского леса вслед за Марком, сдерживая подступающие к горлу слезы, и утешала себя надеждой о выздоровлении друга. Она представляла себе, как Томас вновь откроет глаза, как сядет в постели и заулыбается.
Мысли о его задоре, который обязательно вернется с новыми силами, немного подбадривали Василису, и поэтому весь путь до Ликпульского замка она старалась держать их в голове, чтобы не терять уверенности.
Как Марк и предполагал, они добрались до старинных развалин лишь к вечеру, когда побагровевший диск солнца уже склонялся к горизонту. Покрытые многовековым мхом каменные стены и разрушенные колонны встретили своих гостей печальным одиночеством и наполненной лесными шорохами тишиной. От величественной громады рыцарской крепости остались лишь древние сводчатые арки и обрывающиеся в воздухе лестницы, когда-то соединявшие собой залы и покои, а из каменных настилов вместо балюстрад и статуй произрастали цветы и витиеватые деревья.
— Тому бы здесь понравилось, — проговорила Василиса, осматривая каменные руины, — он любит замки.
— Ты была тут когда-нибудь?
— Нет, ни разу.
— Много веков назад этот замок принадлежал графу Гуго де Ликпель. Наш город назван в честь его имени, — Марк расстегнул нижнюю пуговицу твидового пиджака и опустился на мшистый валун под аркой. — Не знаю, что ты хочешь тут найти. Я эти развалины вдоль и поперек облазил.
— Мы должны поискать. Но сначала мне нужно отдохнуть, — Василиса последовала его примеру и села рядом, — карабкаться по холмам и оврагам всегда очень тяжело.
Она закрыла глаза и шумно вздохнула, чувствуя, как от аромата лесной хвои немного кружится голова.
— Слушай, ты же в Академию уехала учиться три года назад, разве нет? — Эмин нахмурился. — Неужели ты так быстро выпустилась?
— Э-э… вообще-то нет, — Василиса сплела пальцы в замок и опустила голову, — я оттуда убежала. Ты только бабуле моей не говори, а то она с ума сойдет.
— Почему? Ты же так хотела там учиться! Да и… честно, ты всегда такая правильная была, аккуратная — настоящая курсистка Академии благородных девиц!..
— Я была одной из самых образцовых учениц… Но там тяжело, и учительницы все как на подбор — злые, гадкие, холодные… вот и решила убежать.
— А с Томасом ты как пересеклась? — в голосе Эмина странным образом прозвучали эдакие отголоски ревности, которые Василиса не уловила.
— Мы не так давно вместе путешествуем. Полгода, может быть, немного меньше. Он меня спрятал от «Свистков» — так мы с девочками называли охранников Академии. Я попросила Томаса вывести меня из города, после чего мы месяца два бесцельно шатались по миру, а затем он согласился проводить меня до Ликпуля, — девочка вдруг заулыбалась, — клянусь, первые несколько недель я была готова его убить. Тогда он мне казался страшным нахалом. Представляешь себе парнишку, который всю жизнь провел в путешествиях, и меня — «принцессу на горошине». А какие он колкости и шуточки отпускал в мой адрес!..
Она хихикнула и посмотрела на окутанное ранними сумерками осеннее небо.
— А я считаю, что ты очень даже милая… и это как-то не по-мужски, цеплять девушку, — Марк, вдруг осознав, что ляпнул это не подумав, тотчас покраснел до кончиков ушей. Однако Василиса даже не заметила его внезапного смущения. — Может быть, нам стоит начать поиски утром? Уже темнеет, мы едва ли что-то сейчас здесь найдем…
— Мне бы не хотелось терять время. Но ты прав. Вряд ли ползать по руинам вслепую — хорошая идея…
Василиса и Марк расположились на покрытой мхом поляне у подножия руин и улеглись недалеко друг от друга. Вскоре густой лес погрузился в ночную непроглядную тьму.
Подложив сумку Томаса под голову, девочка свернулась клубком и закрыла глаза. Она всегда с трудом переносила лесные привалы, а теперь, когда рядом не было близкого друга и клубящаяся в груди тревога никак не унималась, спать не хотелось вообще. А вот Марк быстро расслабился и вскоре, успокаиваемый лесным пением, погрузился в глубокий сон.
Несколько часов Василиса лежала неподвижно, вслушиваясь в переговоры ночных птиц и шелест осенних крон, пока вдруг не уловила тихий перезвон, доносящийся откуда-то из руин. Он серебристой россыпью разносился по округе, и в его переливистом журчании можно было услышать загадочный женский голос, напевающий незамысловатую мелодию.
Василиса открыла глаза и, приподнявшись на локтях, взглянула на каменные развалины — из самого центра исходило слабое голубоватое свечение, которое тотчас заставило девочку подняться на ноги и подойти к таинственному маняще-пугающему источнику. Разрываясь между любопытством и страхом, Василиса робко протянула руку к мерцающей сфере и тут же отпрянула назад — с земли вспорхнула бабочка и переливчатым голосом затрезвонила:
— Девочка! Девочка в нашем лесу, вот так чудеса!
— Это я «чудеса»? Ты же говорящая бабочка… — она не могла поверить своим глазам.
— Бабочка? Я не бабочка. Я зубная фея.
Ослепительный свет парящего в воздухе существа будто по щелчку пальцев угас, и Василиса смогла разглядеть крохотную девочку с огромными выпученными глазами и длинными белоснежными волоса-ми.
— Зубная фея?.. 
— А у тебя уже все молочные зубки выпали? — существо вдруг метнулось к губам Василисы и с надрывом попыталось липкими пальцами разомкнуть ее челюсть.
— Да! — она инстинктивно махнула рукой. — Я уже взрослая.
— Жаль… а что ты здесь ищешь, взрослая девочка?
— Я ищу цветок… там, где я живу, его называют Чудом. Говорят, он способен исцелить любую болезнь.
— У тебя кто-то болен? — встревожилась фея и мерцание ее вернулось.
— Мой друг. Он умирает.
— Как жаль… но я смогу тебе помочь. Иди за мной, я покажу тебе Чудо.
Сердце Василисы екнуло от волнения и появившегося проблеска надежды. Не сомневаясь ни мгновения, она перекинула сумку через плечо и поспешила за голубоватым мерцанием. Фея привела ее к скрытому от человеческих глаз проходу, уходящему крутой лестницей глубоко в подземелья замка. Едва ли его можно было бы найти самому — так хорошо он спрятался от взглядов любопытных туристов.
Василиса, опираясь о влажные стены, медленно и бдительно начала спускаться по скользким ступеням. В груди тянуло от нетерпеливого предвкушения и трепета перед неизвестностью, а разум отзывался сомнением. И все же девочка продолжала идти вперед — Томас бы не испугался, и она не станет бояться. Серебристый свет освещал дорогу в древние давно забытые сырые катакомбы и вскоре вывел к длинному темному коридору. «Здесь довольно мрачно» — неприятным импульсом пронеслось в голове.
Воздух в крипте стоял тяжелый и влажный, и, несмотря на то что приближались осенние холода, здесь, внизу, он напитался знойной духотой, от которой у Василисы мгновенно взмокла вся спина.
Девочка остановилась у подножия крутой лестницы и с тревогой окликнула фею, однако та ничего не ответила, лишь закатившись переливчатым звоном. Мрак длинного коридора манил неизвестностью и в то же время отторгал — казалось там, в глубине, обитало нечто, погребенное и давно забытое. Хтоническое чудовище, которое уже много веков покоится в недрах таинственных катакомб. Каменные ребра древних стен то расширялись, то опадали от тихих завывающих вздохов и источали густое слезоточивое зловоние, словно бы внутри кладки покоились сотни гниющих тел.
Василиса закрыла нос рукой и, поежившись, двинулась следом за голубоватым мерцанием, которое озаряло слабым светом подземные своды. По лицу скатывались бисеринки соленого пота, от духоты с каждой минутой становилось дышать все труднее. Девочке пришлось снять шерстяную кофту и расстегнуть верхние пуговицы платья, чтобы освободить горло.
Они двигались по туннелю быстро и достигли тяжелой кованой двери всего за несколько минут, однако Василисе показалось, что прошла целая вечность. От подступающей тошноты начала болеть голова, и хотелось поскорее выбраться наружу.
— Ты готова? — прозвенела зубная фея.
— Угу… поскорее бы…
Маленькая ладошка существа коснулась железного хитросплетения рунического узора, и могучая дверь медленно отворилась.
Ничего более восхитительного и прекрасного Василиса никогда в своей жизни не видела. За порогом жутких катакомб покоилась просторная пещера, всюду устланная благоухающими цветами; к потолку зелеными кронами тянулись причудливые деревья, а корни их оплетали мшистые валуны и камни, из которых снопом светились белоснежные кристаллы. Их было так много, что свет без труда охватывал своды пещеры, забираясь в самые далекие уголки.
Василиса, с изумленным восторгом глядя на неземные ландшафты, ступила на медвяную траву и вдруг ощутила странное беспокойство. Казалось, при виде столь невообразимых красот душа должна воспарить, однако вместо восхищения в груди потянуло стылым холодом. Нахмурив аккуратные брови, девочка сделала несколько шагов вперед и снова остановилась. Густо растущая трава хрустела под ногами, как бисквитное печенье, а в воздухе витал терпкий цветочный аромат, за плотной завесой которого чувствовалась странная горечь.
Василиса снова осмотрела сияющий свод пещеры и, присев на корточки, коснулась кончиками пальцев загадочного красного цветка.
— Ты можешь его попробовать, — прозвенела над ухом фея.
— Попробовать?
— В Диком Саду все цветы съедобны.
Девочка, обломав стебель, вдохнула аромат цветка и тут же поморщилась.
— Пахнет кислятиной…
— А на вкус как мед. Ты чего такая привередливая?!
— Ну нет, мне не пять лет, чтобы всякую гадость в рот тащить.
— Какая противная девочка. Подожди здесь, я тебе принесу твое Чудо.
Не успела Василиса возразить, как зубная фея затерялась среди деревьев Дикого Сада.
Лишь серебристый звон смолк, и девочку тот же окутало глухое одиночество мерцающего грота. Она не двигалась с места, опасаясь, что все окружающие ее красоты только кажутся безобидными. И с чего она вообще решила, что у этой странной феи добрые намерения?
Простояв так несколько минут, Василиса отважилась сделать несколько шагов вперед и позвать фею, однако вместо ответа получила лишь отклик многоголосного эха.
Решив, что больше нет никакого смысла в ожидании, она робко направилась вниз по хрустящему холму — среди всего многообразия цветов обязательно должен расти нужный ей. Василиса была уверена в том, что узнает его сразу, как только увидит.
Двигаясь вперед, она осматривала чудеса загадочной пещеры: кустарники, отяжелевшие от гроздьев красных ягод, яркие цветы причудливых форм, деревья и мерцающие кристаллы — казалось, все, что росло под куполом грота, совсем не настоящее. В них не было той жизни, которая наполняла цветы и деревья на поверхности.
Василиса бродила по пещере до тех пор, пока не наткнулась на прочный каменный свод, под которым покоился странный саркофаг — на покрытой пылью поверхности можно было разглядеть несколько древних рун и эмблему рыцарского креста. Должно быть, внутри покоился граф Гуго, о котором упоминал Марк. Собравшись с духом, Василиса решила заглянуть внутрь и, немного помедлив, навалилась на каменную крышку — ей потребовалось приложить немало усилий для того, чтобы сдвинуть ее с места. Изнутри тут же вырвалось зловонное облако пыли, от которого мигом заслезились глаза, и опустилось лишь через несколько секунд. Василиса приблизилась на шаг и с любопытством взглянула на выцветшие многовековые кости, обложенные золотыми украшениями, кубками и оружием. А из ребер тянулся пышный ярко-пурпурный витиеватый цветок, по форме напоминающий лилию. Крепкие стебли его оплетали кости и расползались по каменным стенкам саркофага, будто щупальца.
Это было оно. Чудо.
Василиса почувствовала это сразу, как только увидела его бархатистое сияние. Борясь с волнением, она медленно потянулась к нему и робко коснулась пальцами крепких лепестков. Мягкие и хрупкие — они дышали настоящей жизнью, завораживая своей безукоризненностью, и одного взгляда хватило бы для того, чтобы навсегда остаться пленником их совершенства. От легкого прикосновения цветок отозвался приятным благоговением, и тогда девочка, вытащив из сумки Томаса походный нож, аккуратно обрезала стебель.
Едва цветок был сорван, как свет в пещере померк и волшебное голубоватое мерцание сменилось знойной чернотой.
Вздрогнув, Василиса в ужасе отпрянула назад и едва не споткнулась о выступающий корень.
Единственным источником света остался пурпурный отсвет волшебного цветка.
В гроте в одночасье воцарилась могильная тишина, нарушаемая лишь странным, едва различимым шелестом под ногами. Несколько минут Василиса стояла без движения и со страхом вслушивалась в безмолвие каменной пещеры, однако, когда всколыхнувшееся сердце немного успокоилось, она осмелилась оглядеться. Мягкие подошвы башмаков больше не чувствовали травы, а взгляд не цеплялся за цветущие бутоны. Вместо этого тьма очерчивала странные угловатые формы и несуразные камни, чем-то напоминающие исполинские кости.
Неожиданно шеи коснулось чье-то рокочущее горячие дыхание, и по коже проползло нечто влажное и длинное. Взвизгнув, Василиса круто развернулась и тотчас столкнулась с уродливой фосфоресцирующей мордой, которую осветило мерцание волшебного цветка. Чудовище захрипело, содрогнувшись, выдвинуло выпуклую костяную челюсть, разинуло усеянную зубами пасть, и тогда Василиса с криком кинулась бежать.
Мерцания цветка не доставало, чтобы осветить дорогу, поэтому она, подстегиваемая ужасом, мчалась наугад. Чудовищное существо грохотало следом, сокрушая пещеру нечеловеческим ревом, и неумолимо настигало — Василиса чувствовала, что не сумеет убежать, но все равно рвалась вперед, к выходу. Прижимая исцеляющий цветок к груди, она выскочила к знакомой ногам насыпи и вдруг, запнувшись о выступающий из земли корень, пластом загремела на что-то хрустящее и жесткое. Больно ударившись подбородком и до крови разодрав колени, она на мгновение растерялась, но чудовищу этого мгновения оказалось достаточно. Настигнув свою жертву, оно прыгнуло ей на спину и всем весом придавило к земле. Захрипев, Василиса почувствовала, как затрещали кости, и перед тем, как погрузиться во мрак, в голове мелькнула отчаянная мысль: «только не цветок».


Василиса пришла в себя, когда ощутила на своем лице чье-то теплое влажное прикосновение. Нечто массивное и мягкое медленно протянулось от правого уха по глазам и, очертив нос, сползло по пересохшим губам, оставив за собой слизистую дорожку. Девочка поморщилась, однако же открыть глаза побоялась — руки и ноги ее оказались крепко привязаны веревками к деревянному столу, а сквозь черноту закрытых век пробивался яркий искусственный свет, который опалял кожу неприятным жаром. Поэтому, сквозь взволнованные стуки напуганного сердца она попыталась опереться на собственные ощущения и не подавать виду, что очнулась. Со всех сторон доносился знакомый слуху переливчатый звон, словно вокруг метались сотни фей, однако сейчас он не казался таким прекрасным. Его искаженное монотонное поскрипывание напоминало лязганье старых колес или шум металлических труб.
Кто-то стоял над головой. Его хриплое тяжелое дыхание зловонным теплом путалось в растрепанных волосах и ложилось на вспотевшее лицо.
Василиса решилась приоткрыть глаза лишь тогда, когда этот «некто» отвлекся на тихий металлический удар с левой стороны и, грохоча, отошел в сторону.
Немного попривыкнув к болезненно-желтому свету, взгляд в страхе пронесся из одного угла в другой. Василису окружали старые стены тесной комнатки, где с трудом помещались заваленный железными инструментами верстак и продолговатый стол, к которому она оказалась привязана. Над головой мельтешили десятки мерцающих фей, которые в своих маленьких ручках перетаскивали человеческие зубы самых разных размеров и отдавали их своему хозяину... рядом, всего в двух шагах, возвышалось тощее сгорбленное существо с ломкими стрекозиными крыльями и выступающей деформированной челюстью. Иссушенное тело его с головы до ног полнилось торчащими во все стороны зубами, ребрами, пальцами, черепами — оно словно было слеплено из костей и сухожилий.
Оцепеневший взгляд вцепился в сгорбленный силуэт, а затекшие руки непроизвольно тотчас попытались выпутаться из узла старых веревок. Глядя на выпирающие наросты и произрастающие из-под синюшной кожи человеческие останки, Василиса чувствовала, как в груди ухает отчаянный крик, но окативший ужас встал поперек горла и сомкнул губы. Сгорбленное чудовище медленно, будто лениво, всей массой скользило по полу и деликатно раскладывало по стеклянным банкам принесенные феями зубы. Работа двигалась слаженно и планомерно, словно единый организм, однако, лишь услышав шевеление, костяной хозяин медленно повернулся и уставился на девочку пустыми черными глазницами. Всего мгновение он не двигался, будто изучая, после чего, поднял к лицу раскрытые мясистые ладони и вложил в черные зияющие дыры скользкие глазные яблоки. Тонкие щупальца жил втянули их в себя и поставили на место.
Чудовище приблизилось к оцепеневшей Василисе, по щекам которой непроизвольно скатывались слезы ужаса, и со скрипом нагнулось к раскрасневшемуся веснушчатому лицу.
Все феи во мгновение застыли в воздухе, и на комнату тут же обрушилась гробовая тишина, прерываемая лишь хриплым дыханием костяного хозяина. Девочка, вцепившись взглядом в его деформированную морду, судорожно пыталась заставить свою голову включиться, но вместо этого отяжелевшие мысли проектировали немую пустоту. Гипнотизирующий страх забрался так глубоко, что даже тело перестало сопротивляться — казалось, склоняющееся над ней существо желает вовсе лишить ее всяких чувств.
Спустя несколько невыносимо долгих секунд, чудовище, наконец, подняло липкую руку, и одна из фей мигом вложила в нее длинные увесистые клещи. Как только их разинутая металлическая пасть приблизилась, сердце Василисы пропустило удар и от головы до живота пронеслась волна панического ужаса, которая тотчас заставил плотно стиснуть зубы и зажмуриться. Верно, скоро ее зубы попадут в коллекцию подземного чудовища, а тело навсегда останется погребено в жутких катакомбах древнего замка. Однако это лишь разозлило костяного хозяина. Чудовище впилось тощими пальцами в ее челюсть и стиснуло так сильно, что заставило разомкнуть губы и закричать. И как только Василиса почувствовала на кончике языка привкус металла, кулаки сжались и из глаз градом хлынули слезы.
«Помогите!»
Стоило лишь этому слову мелькнуть во тьме мутнеющего разума, как из груди девочки хлынул яркий лиловый свет, мигом отпугнувший костяного хозяина. Бросив клещи и закрыв голову руками, он согнулся и с жалобным стрекотанием отступил в тень — искры, озарившие комнату, быстро рассеялись и спустя мгновение за тяжелой кованой дверью раз-дались увесистые латные шаги.
Наступила тишина, и эти грузные удары, мерно приближающиеся к двери, словно бой гонга, готовили к чему-то непоправимому.
Василиса медленно повернула голову и посмотрела на сжавшийся в углу костяной шар, напуганный ярким светом и металлическим боем.
Неожиданно звук шагов стих и через мгновение массивные двери с пушечным грохотом распахнулись.
На пороге появился огромный рыцарь в латных помятых доспехах и со ржавым эспадоном в руках. Едва он переступил порог душной темницы, как сотни фей со звоном тотчас накинулись на него — металлическая рука едва успевала отмахиваться от них. Крылатые существа, отраженные латной перчаткой, с жалобным звоном бились о стены, словно мухи, и кровавыми пятнами стекали вниз.
Рыцарь решительно отбивался от врагов, при этом круша все на своем пути — во все стороны летели осколки банок, зубов и костей. Сделав широкий выпад в сторону, он замахнулся на костяного хозяина и при этом толкнул расшатанный стол. Ножки с треском подкосились и Василиса, взвизгнув, рухнула на пол. От головы по спине принеслась боль тупого удара и на миг потемнело в глазах, однако разум быстро пришел в себя — судорожно выпутавшись из веревок, девочка перекатилась на бок и, вскочив с земли, кинулась бежать. Ноги не слушались, но слепая паника подхлестывала: вперед, не останавливаться.
Василиса неслась по извилистым хитросплетениям каменных сводов, поросших человеческими останками и мхом, совершенно не узнавая этих проходов. Казалось, она попала в другое крыло подземного замка, где каждый поворот таил неизвестную опасность.
Наконец, Василиса остановилась, почувствовав, что ни рыцарь, ни костяной хозяин не идут по ее следу, и припала спиной к влажной стене, чтобы отдышаться. Рассудок постепенно возвращался в строй, а вместе с ним и логическая здравость. Восстановив сбившееся дыхание, она с тревогой посмотрела сначала в одну сторону, затем в другую — древние пахучие факелы освещали длинные катакомбы, из стен которых торчали кости людей и животных; это жуткое место все более напоминало склеп, а не замок.
И откуда только взялся этот рыцарь?
Подумав о закованном в латы таинственном спасителе, Василиса тут же вспомнила про загадочный свет, вырвавшейся из ее груди, и инстинктивно заглянула под шерстную кофту, которую надела на себя еще в кристальном гроте. Дрожащие пальцы вытащили из-под пояса потускневший истощенный цветок, который, верно, удалось спрятать во время падения, и в груди тут же кольнуло неподдельным ужасом.
— Нет! — сорвалось с губ.
Пурпурный свет сменился унынием и серостью, и высохший сникающий бутон теперь напоминал безжизненный камень.
Василиса судорожно попыталась привести его в чувство, вернуть сияние, однако лепестки угасли безвозвратно. От обиды и бессилия по щекам покатились обжигающие слезы, которые были во много раз сильнее всех прочих слез — все было напрасно.
Неожиданно над ухом раздался раздражающий звон, и кто-то больно потянул ее за косичку. Ойкнув, Василиса инстинктивно попыталась схватить заметавшуюся рядом зубную фею, однако та оказалась проворнее. «Я говорила ждать на месте!» — взвизгивала она, пикируя и пытаясь впиться в лицо Василисы своими маленькими коготками. «Гадкая, гадкая девчонка!». Девочка уворачивалась лязгающего вихря как могла, при этом пытаясь кое-как поймать предательницу.
Их противостояние длилось недолго — возникший из-под земли рыцарь ловко схватил визжащую фею и без усилия прихлопнул ее, будто назойливую муху. Раздался хруст костей и на землю посыпался белый порошок с множеством крошечных зубиков.
Вжавшись в стену и уставившись на измятое забрало, Василиса поняла, что теперь ей бежать некуда. Однако рыцарь, вместо того чтобы замахнуться эспадоном, с лязгом поклонился и протянул ей латную руку.
Девочка несколько секунд с сомнением смотрела на него, однако же робко приняла опасное предложение. Как только ее маленькая ладошка оказалась в его холодной перчатке, рыцарь развернулся и механическим шагом направился вперед. В мучительно долгом молчании они двигались по забытым коридорам подземного замка и, наконец, снова оказались в кристаллическом гроте. Однако теперь в свете зажженных факелов от его волшебства не осталось и следа — повсюду высились земляные насыпи, наполненные останками, из каменных стен тянулись невообразимых размеров кости, бивни и черепа великанов. Вместо цветов и травы из земли произрастали человеческие части тела: пальцы, глазные яблоки, языки, руки…
Но Василиса уже не испытывала страха — как только она поверила, что загадочный рыцарь на ее стороне, все мысли вернулись к Томасу и увядшему цветку… едва перебирая ватными ногами, она с трудом сдерживала слезы. Что же она наделала?
Рыцарь поднялся по насыпи и остановился у массивных дверей.
— Спасибо, сэр де Ликпель… — глухо прошептала Василиса, нисколько не задумываясь о своих словах.
В ответ рыцарь поклонился и, строго развернувшись, направился обратно к своему саркофагу.
Миновав уже знакомые катакомбы, Василиса выбралась по скользким ступеням на поверхность и едва не потеряла равновесие от ослепительно яркого света. Когда глаза немного попривыкли к ощущениям, она уселась на траву и тотчас разревелась от усталости и отчаяния. В груди щемила такая острая обида, от которой становилось невообразимо гадко и противно. Осознание собственного бессилия заставляло Василису чувствовать ненависть и упрекать себя в слабости. Ей казалось, что она своими собственными руками уничтожила то, ради чего притворялась смелой.
Неожиданно по ушам ударил пронзительный голос Марка:
— Где тебя, черт возьми, носило?! Я чуть с ума не…
Однако он тут же замолчал, увидев рекой льющиеся слезы.
— Что… случилось?..
Юноша растерялся, теперь не зная, как верно подступиться.
Василиса, все еще нелепо держа в руках увядший цветок, подняла заплаканные глаза на склоняющегося к ней Марка.
— Ты… нашла его?..
— Угу… 
Повисло гнетущее молчание. Одного взгляда на посеревший цветок было достаточно для того, чтобы увериться в его бесполезности. Никакого волшебства не осталось и, очевидно, вернуть его было уже невозможно. Эмин даже представить не мог, где Василиса отыскала загадочное «Чудо», о котором ходило столько легенд, и что ей пришлось преодолеть ради него, однако медленно начинал осознавать всю безысходность сложившейся ситуации.
— Я опять все испортила… — выдавила Василиса и разрыдалась еще сильнее.
— Как грустно, что такое?
Беда случилась? Как? Опять?

Услышав распевный голос за своей спиной, Марк в испуге отскочил в сторону, а девочка тут же со вспыхнувшей надеждой подняла взгляд. Знакомое загримированное лицо приветствовало ее извечно неподвижной улыбкой.
— Паяц! — только и смогла воскликнуть она, растерявшись от нахлынувшей гаммы смешанных чувств.
 
— Давно не виделись с тобою,
Но плачешь ты, и грустно мне.
Скорее на «раз-два» вдохни
И слезы гадкие утри.

Его спрятанная в перчатку рука потянулась к лицу Василисы и смахнула со щеки застывшие слезинки.

— Подумаешь! Эва, беда какая!
Я, хочешь, фокус покажу?

Паяц театрально коснулся указательным пальцем увядшего цветка и лепестки его тотчас наполнились голубовато-лиловым сиянием. Будто вновь распустившись, он заструился новыми силами и пряной жизнью благоухающего Чуда. Василиса, глядя, как вокруг разливается жар волшебного сияния, не могла поверить своим глазам. Вскочив на ноги, она кинулась на шею своему спасителю и крепко обняла, чувствуя, как сердце начинает стучать быстрее. Простодушно засмеявшись, паяц щедро ответил на широкий жест и, прижав девочку к себе, произнес:
 
— Ох, эти чувства! Счастье, что сказать?
Ну что? Надеюсь, легче стало.

— Спасибо! — Василиса едва могла совладать с чувствами, рвущимися из груди.

— Такая мелочь — фокус детский.
Его о чем-то прочем не проси.
А с вашим новым другом — не знаком.
Представиться, пожалуй, стоит
Шутливых дел мне знатоком.

— Это мой друг детства, Марк Эмин…
— З-здрасьте… — едва разлепил губы Марк, в ужасе глядя на высокую фигуру поклонившегося Паяца.

— Ему не довелось, как вижу.
Иметь дела со внешним миром.
О загадках вселенских иначе бы знал,
И как лист на ветру не дрожал.
И все же, рад знакомству.
Пусть им и вам не по пути.

— Я должна вернуться к Томасу! — вдруг спохватилась Василиса.

— Я провожу вас, бога ради,
Давно не виделись с тобой.
Притом секретом поделюсь
И расскажу кто здесь при чем.

Девочка, с трепетом держа в руках спасительный цветок, стремительным шагом направилась в сторону Ликпуля, Паяц поравнялся справа, а Марку не осталось ничего другого кроме как в растерянности поплестись следом. Все же, он надеялся, что у Василисы найдется разумное объяснение всем этим «странностям».

— Что говорить о Чуде? Его
Повсюду много, только,
Еще б хотенье — разглядеть.

— Вы прямо-таки ангел-хранитель… Как вы нас нашли? — Василиса робко взглянула на таинственный профиль Паяца.

— Искать нарочно не хотел.
Судьба порой сама решает,
Свести кого, когда и с кем.
А ангел ли? Лукавство.
«Театр масок» — то еще коварство.
Еще спросить хотел я вот что:
На месте кости? Зубы, может?

— Зубы?.. на месте, а почему вы… — девочка нахмурилась, тут же вспомнив о жутком костяном существе, и неопределенно спросила, — что оно такое?..

— Он — Костяк, костей хозяин.
У зубных своих помощниц,
Злых и лживых зубных фей
Забирает и съедает зубки маленьких детей
Да чего уж там — не только!
Зубы всех живых людей!
Так что я б на месте нянек
Запрещал своим детишкам
Под подушку зубки класть
А то мало ли какая
К ним заявится напасть.

— А я еще смеялась, что мне не стоит бояться зубных фей…
— О чем вы говорите? — несмело спросил Марк, глядя в широкую спину шута.
— Когда поможем Томасу, я обязательно расскажу тебе о том, что случилось. Господин Паяц, а вы… не знаете, что случилось с Томасом? Он выглядел совершенно здоровым в тот вечер… и тут…
Несколько секунд Паяц молчал. По застывшему загримированному лицу невозможно было даже предположить, какие мысли крутятся под его колпаком, однако следующую фразу он произнес негромко и с некоторой долей печальной задумчивости:

— Да, о причине мне известно.
Болезнь — всегда расплата
За что-то большее, чем жизнь.
Да, о причине мне известно…

— Вы не хотите говорить?

— Мое желанье не при чем.
Боюсь беду накликать.
Их четверых не стоит звать
При том, что Том видал их лики.

— Значит, Томас от меня что-то скрывает… — Василиса опустила голову и задумчиво посмотрела на мерцающий узор волшебного цветка.
Паяц ничего не ответил.
Он помог девочке спуститься с поросшего пожелтевшим папоротником пригорка и вывел из леса на объятый ранними сумерками луг.

— Увы, мы здесь должны расстаться.
Беги скорей домой,
Тебя уж заждались.
И все ж — напутствие
Мое возьми с собой:
Желанье Чуду загадай,
Свари отвар из лепестков.
Затем испить до дна
Его ты Томасу отдай.

— Я это запомню. До свидания, господин Паяц. И еще раз спасибо вам за помощь, — Василиса присела в легком реверансе, — идем, Марк!
Эмин, обойдя шута, подошел к девочке и вместе с ней направился к Ликпулю.
Оказавшись в городе, Василиса прижала цветок к груди, надеясь так защитить его от пристальных взглядов прохожих — она несла его, как хрустальную вазу, понимая, что есть лишь одна попытка. И если сейчас случайно совершить какую-нибудь глупость, то нового шанса больше не будет.
Василиса шла так быстро, что Марк едва поспевал следом, а когда она принялась бежать, то и вовсе оставил попытки за ней угнаться.
Девочка миновала две городские улицы и устремилась вверх по холму к дому Агаты. Сердце ее стучало так нетерпеливо и быстро, а при мыслях о Томасе на глаза снова наворачивались слезы — еще немного. Еще совсем немного.
Василиса взбежала по крыльцу, перескочив сразу через три ступеньки, и ворвалась в прихожую.
— Ричард! — сбивчиво позвала она, одной рукой стаскивая пыльные ботинки, однако, заметив на вешалке старое пальто доктора, тотчас замолчала.
В доме стояла глухая неестественная тишина, от которой в груди тут же потянуло стылым холодом. Не было слышно ни голосов, ни звона посуды из кухни, где обычно проводила все свое время бабушка, ни даже тяжелого кашля Томаса…
На секунду замерев, Василиса почувствовала, как отяжелели ноги, и она не может пошевелиться. Вся радость, которой полнился дом Агаты, заиндевела и рассыпалась — пустующие молчаливые комнаты, пусть и озаренные заходящими лучами осеннего солнца, вселяли в девочку невообразимый ужас.
«В последний раз такая тишина бродила по дому в день, когда умерла мама», — вспомнилось Василисе.
Подумав об этом, она вдруг с содроганием сорвалась с места и, спотыкаясь, побежала наверх.
Ворвавшись в комнату, она увидела доктора, который сидел на стуле возле кровати, и Ричарда. Оба они выглядели встревоженными и с напряжением смотрели на угасающего Томаса.
— Ричард?..
— Василиса! Моя девочка! — обернувшись на зов, воскликнул мышь и с надеждой посмотрел на нее. — Ты нашла!..
— Нашла… — она приблизилась к кровати, — как он? Где бабушка?
— Она пошла в город за травами, — тихо произнес доктор, — но, боюсь, вашему другу они не помогут.
— Зато я помогу! — Василиса решительно спустилась в кухню и, принеся оттуда наполненную кипятком деревянную плошку, принялась заваривать отвар.
Доктор и Ричард пристально наблюдали за тем, как она бережно срывает мерцающие лепестки и опускает их в воду, что-то нашептывая одними губами. Закончив, девочка подошла к Томасу и, мысленно попросив цветок излечить его загадочную болезнь, осторожно помогла выпить.
Опустившись на край кровати, девочка отставила плошку на ночной столик и бережно взяла ослабшую руку Томаса в свою.
На мгновение воцарилась всеобщая тишина, наполненная волнительным ожиданием и надеждой, и после этого невыносимо долгого мгновения грудь Бишопа успокоилась. Тело расслабилось, и он, впервые за четыре дня задышал медленно и ровно. 
Василиса, не сумев сдержать радостного вздоха, полного облегчения и благодарности, прижалась к его груди, а доктор, который никак не мог поверить своим глазам, сумел произнести лишь короткое:
— Это невообразимое Чудо…