Рутледж едет один- Уилл Левингтон Комфорт 1-10 гла

Автор- Уилл Левингтон Комфорт. публикация: Нью-Йорк: A. L. Burt Company, 1910
30 сентября 1900 года в Детройте Комфорт женился на Аде Даффи Малхолланд (1872-1938), вдове Кларенса М. Малхолланда. У них было трое детей. Их дочь, Джейн Левингтон Комфорт (1903-1996), также стала романисткой, написав произведения самостоятельно и в тандеме со своим мужем, Говардом Эллисоном Штуртцелом (1894-1985), который использовал псевдоним "Пол Энникстер". Их двумя сыновьями были писатель Джон Даффи Комфорт (р. 1908) и художник Том Тайрон Комфорт (1909-1939).
Уилл Левингтон Комфорт умер в Лос-Анджелесе 2 ноября 1932 года
***
Содержание ПРОЛОГ На ЧИР-СТРИТ, ЛОНДОН, 9
 ПЕРВАЯ ГЛАВА МАТЬ ИНДИЯ, КАК ГОВОРЯТ, ТРЕПЕЩЕТ ОТ
 НЕНАВИСТЬ К СВОЕМУ БЕЛОМУ РЕБЕНКУ, БРИТАНЦУ  ПОДКИДЫШ 30
 ВТОРАЯ ГЛАВА ЗАГАДОЧНАЯ ИНДИЙСКАЯ ТАЙНА ОБСУЖДАЕТСЯ
 ЧЕТЫРЬМЯ МУЖЧИНАМИ, КОТОРЫЕ ДОЛЖНЫ БЫЛИ РАЗГАДАТЬ ЕЕ ПЕРВЫМИ  42
 ТРЕТЬЯ ГЛАВА

 РАТЛЕДЖ РАССКАЗЫВАЕТ, КАК МАСТЕР СПУСТИЛСЯ
 С ДОБРЫХ ГОР, ЧТОБЫ НАЙТИ СВОЕГО УЧЕНИКА
 В ПЫЛАЮЩИХ РАВНИНАХ 51


 ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА

 РУТЛЕДЖ СОЗЕРЦАЕТ ПРОШЛОЕ В САМЫЙ РАЗГАР
 ТЕНИ ПРОГНОЗ ОТ КРУПНЫХ СОБЫТИЙ, 65


 ПЯТАЯ ГЛАВА

 РУТЛЕДЖ ВЫХОДИТ ТЕПЛО В ТУМАНЕ
 НАХОДИТ СВОИХ ДРУЗЕЙ И СТАЛКИВАЕТСЯ С НЕНАВИСТЬЮ
 ЛОНДОН 74


 ШЕСТАЯ ГЛАВА

 ЗАТРАГИВАЕТСЯ МРАЧНАЯ ТРАДИЦИЯ
 ИЗ-ЗА СВЯЗИ, КОТОРУЮ ОНА ИМЕЕТ С ПРЕДАТЕЛЬСТВОМ В
 ИНДИЯ 85


 СЕДЬМАЯ ГЛАВА

 РУТЛЕДЖ ПРОСИТ СТИМУЛЯТОР - ВЕЩЕСТВО
 ЭТО ПОЕТ В ВЕНАХ КОРОЛЕЙ 104


 ВОСЬМАЯ ГЛАВА

 ПРЕВОСХОДНАЯ ЖЕНЩИНА ОПУСТОШАЕТ СВОЕ СЕРДЦЕ
 ЕГО СОКРОВИЩА ДЛЯ ОТВЕРЖЕННОГО, И ОНИ РАССТАЮТСЯ
 НА ЧАРИНГ-КРОСС 110


 ДЕВЯТАЯ ГЛАВА

 МИСТЕРУ ДЖАСПЕРУ СООБЩАЮТ, ЧТО МАТЬ-ИНДИЯ
 СТАЛА ПРИЧИНОЙ ПОРАЖЕНИЯ НАПОЛЕОНА И ЧТО ГОЛОДОМОРЫ
 НЕ ЛИШЕНЫ ДОБРОДЕТЕЛИ 124


 ДЕСЯТАЯ ГЛАВА

 ОСОБАЯ СИЛА ПРОЯВЛЯЕТСЯ В МАЛЕНЬКИХ
 ХИЖИНА В РИДАМПХУРЕ, И РУТЛЕДЖ ВИДИТ
 СВОЮ РАБОТУ В "ДРУГОЙ ВОЙНЕ" 139


 ОДИННАДЦАТАЯ ГЛАВА

 РУКА КАСАЕТСЯ РУКАВА БОЛЬШОГО ФРИЗА
 ПАЛЬТО В ЗИМНИХ СУМЕРКАХ НА НАБЕРЕЖНОЙ ВАЙД ПО АДРЕСУ:
 ШАНХАЙ, 148


 ДВЕНАДЦАТАЯ ГЛАВА

 ДЖОННИ БРОДИ ИЗ BOOKSTALLS ПРИГЛАШЕН НА
 ВЕСЕЛИТ УЛИЦУ И УБЕГАЕТ, ПОДОЗРЕВАЯ ЗАГОВОР
 СОЗДАННЫЙ ПРОТИВ НЕГО 164


 ТРИНАДЦАТАЯ ГЛАВА

 ДЖЕРРИ КАРДИНЕГ ПРЕДЛАГАЕТ ТОСТ ЗА ИЗГОЯ
 И ВЫНУЖДЕН ПИТЬ В ОДИНОЧЕСТВЕ 175


 ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ ГЛАВА

 РАТЛЕДЖ УВЕРЕН В ЛЮБВИ ЖЕНЩИНЫ - ХОТЯ
 ОН ДОЛЖЕН ВОЗГЛАВИТЬ АРМИИ ВСЕГО МИРА
 СЖЕЧЬ ЛОНДОН 187


 ПЯТНАДЦАТАЯ ГЛАВА

 НОРИН КАРДИНЕГ ПОЯВЛЯЕТСЯ ПОСЛЕ ПОЛУНОЧИ В
 БИЛЬЯРДНОЙ ОТЕЛЯ "ИМПЕРИАЛ" - НЕВЫРАЗИМОЕ
 ВОСПОМИНАНИЕ 200


 ШЕСТНАДЦАТАЯ ГЛАВА

 НЕКОТОРЫЕ ГРАЖДАНСКИЕ КРЕПКО ДЕРЖАТСЯ РЯДОМ С КУРОКИ, ПОКА
 КРОВАВЫЙ ЦВЕТОК РАСПУСКАЕТ СВОИ ЯРКИЕ
 МАЛЕНЬКИЕ БУТОНЫ 211


 СЕМНАДЦАТАЯ ГЛАВА

 ФИНИ И ФИНАКЬЮН УДОСТОЕНЫ ЧЕСТИ “ПРОЧИТАТЬ
 ОГНЕННОЕ ЕВАНГЕЛИЕ, НАЧЕРТАННОЕ ПОЛИРОВАННЫМИ РЯДАМИ ИЗ
 СТАЛИ”. 222


 ВОСЕМНАДЦАТАЯ ГЛАВА

 БИНГЛИ ВЫРЫВАЕТСЯ Из ЛАГЕРЯ
 ГРАЖДАНСКИХ ЛИЦ, ЧТОБЫ ПОСМОТРЕТЬ НА “СТРОЙНЫЕ СОМКНУТЫЕ РЯДЫ
 ИДИ С РЕВОМ ВНИЗ, ЧТОБЫ УМЕРЕТЬ”.232


 ДЕВЯТНАДЦАТАЯ ГЛАВА

 НОРИН КАРДИНЕГ, ВХОДЯЩАЯ В ЯПОНСКИЙ ДОМ
 ВЕЧЕРОМ СТАЛКИВАЕТСЯ С ВИДИМОЙ МЫСЛЕФОРМОЙ СВОЕГО ВОЗЛЮБЛЕННОГО 243
 ДВАДЦАТАЯ ГЛАВА НОРИН КАРДИНЕГ ВИДИТ РАТЛЕДЖА В
 ВОЛНУЮЩИЙ МОМЕНТ, КОГДА ОНА НЕ ОСМЕЛИВАЕТСЯ НАЗВАТЬ ЕГО ИМЯ 255
 ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ ГЛАВА РАТЛЕДЖ, РАЗМЫШЛЯЮЩИЙ Над ГРАНДИОЗНЫМ ЗРЕЛИЩЕМ
 О ЯПОНСКОМ БИВУАКЕ, ПРОСЛЕЖИВАЕТ МИРОВУЮ ВОЙНУ
 ДО УТЕЧКИ В МОЗГУ ОДНОГО ЧЕЛОВЕКА 266

 ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ ГЛАВА РАТЛЕДЖ ДЕМОНСТРИРУЕТ КОНТРАСТ МЕЖДУ
 ЯПОНСКИМ ИМПЕРАТОРОМ И ЯПОНСКИМ БОЙЦОМ,
 В ТО ВРЕМЯ КАК ОКУ БРОСАЕТСЯ В СТАЛЬНУЮ БУРЮ 277

 ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ ГЛАВА РУТЛЕДЖ НАТАЛКИВАЕТСЯ НА “КОНЬ-УБИЙЦА” НА
 ОБЛАСТИ ЛЯОЯН, И ОНИ МЧАТСЯ ПО
 БЕЗ ЦЕНЗУРЫ КАБЕЛЯ ПРИ ШАНЬХАЙГУАНЯ 285

 ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА ВЕЛИКОЕ ФРИЗСКОЕ ПАЛЬТО И ЖЕНЩИНА ПУТЕШЕСТВУЮТ
 ВМЕСТЕ ПО ПОБЕРЕЖЬЮ И ПЕРЕСЕКАЮТ ИНДИЮ В НАПРАВЛЕНИИ
 ДОЛИНЫ ПРОКАЖЕННЫХ 303
******************************
Ратледж едет один
ПРОЛОГ
На ЧИР-СТРИТ, ЛОНДОН

Джерри Кардинег, декан британского общества "Художники слова войны", только что вернулся
домой из Китая, где застал союзников за освобождением от них
Пекина. Это было хорошее и заманчивое служение, как для просмотра, так и для изображения.
в нем было много великолепного колорита, напряжения и опасности,
и недостаточно кровопролития, чтобы охладить мировую оценку. Cardinegh
сидел у камина в своем маленьком доме в УРА-Стрит, Лондон, и был
служили его дочери, Норин, а небесного устроения, который
Старый служака считали, что он заслужил. Совместный ужин, просто
два, по-настоящему праздник после постного месяца пересекая горы
разделение. Затем виски, бокалы, сода, трубки, табак, документы
днем-все, обслуживаемых дорогой рук. Седой, суровый ветеран
действительно, жил, и девушка наполняла его глаза.

Он оставил ее двадцатилетней, и ей все еще было двадцать, но прибавившаяся доля дюйма
делала ее очень высокой, и это поразило его. Есть
загадочная цветет под люминесцентными бледность ее кожи; саженей
более добавлена в глубине ее глаз, и предложение о том, чтобы ее
голос. Природа и наследие подретушировали девичьи губы по цвету и
изгиб, расширивший нежные ирландские глаза, придал блеск и выразительность
рыжевато-золотым волосам.... Для Джерри в мире было только две женщины
Кардинег, а другая была воспоминанием - о матери.

“ И кто, по-твоему, придет сегодня вечером, дир? - спросил он. Во всем, что говорил Джерри, была
светлая сторона языка Тайронов, но она была
настолько тонкой и неуловимой, что полностью игнорировала английские буквы, за исключением, возможно
то единственное слово “дир”, которое он с любовью произносил для Норин, и кое-где еще, и еще
там, в структуре предложения.

“ Кто-то из твоих воинов сегодня ночью снова сменит Пекин? Кто, отец?

“ Только один. Самый лучший и странный из всех. Он на пути домой в
Штаты. Вы встретились с ним в Токио пять лет назад - после того, как японцы
разгромили Китай, и Тройственный союз вмешался, чтобы пожрать
трофеи.”

Девушка задумчиво помешала огонь в камине на мгновение,
затем встрепенулась радостно и нетерпеливо. “Ратледж-сан?”

“То же самое. Вот это странно - спустя пять лет - я имею в виду японское название адреса
”Ратледж-сан ".

“Вот что я использовал, чтобы позвонить ему, и я всегда думаю о нем так. Я думаю, что
о нем очень много. Его работа в _Review_ меня. Он является одним из
очень немногих, кого я мог бы с радостью принять - в эту первую домашнюю ночь с тобой,
отец. Она говорила со старой бесстрашной прямотой, которую так любил Кардинег.

“Так ты много думаешь о Рутледже? И почему, Дир?”

“Он видит глубоко. Его работа проливает свет на меня. Иногда я думаю о том, как
он сидит за своей работой и улыбается, потому что знает так много, что
не осмеливается присесть. Я думаю, Рутледж-сан любит Азию - как ты, как
мы - любим Ирландию, отец.

“Ты не мог бы представить лучшего человека, Норин”, - сказал Кардинег. “И
значит, он знает много такого, о чем не пишет для _Review_? Ну, может быть
итак.... Он говорит так же хорошо, как и пишет - когда на нем чары.
Я не знаю человека, который может очистить разум от всего, кроме того, что он в него вбрасывает
как Ратледж. И слова, кажется, извиваются и прокладывают себе путь
глубокие, как заусенцы, - когда он наклоняется вперед с идеей ”.

Норин улыбнулась. “И почему он не вернулся в Лондон за все эти
годы?”

“Вы сказали это потому, что он любит Азию”.

“Но он не вернулся в Америку?”

“Рутледж чувствует себя как дома в Лондоне, так и в Филадельфии, своем родном городе
. Он работал как для американской прессы, так и для
Английский. Видите ли, мы были нужны ему, потому что у Англии есть чем заняться
более или менее постоянно на поле. Фактически, с тех пор, как Япония захватила
Китайский Порт-Артур в 94-м, одному человеку было чем заняться.
следуя за американским и британским оружием - Куба, Южная Африка, Филиппинский архипелаг
, а теперь снова Китай. Но я встречался с ним и вокруг
мира. Они хорошие люди из нашего племени, Норин, сильные, храбрые и
мудрые люди, но Рутледж, из них всех, глубже всех внедрил свое ремесло в
мой промах, так сказать. Я люблю этого парня.

Она двигалась в полумраке гостиной - прикосновение
ее руки то тут, то там, вероятно, бессознательная подготовка к появлению
гостя, и странное напряжение в ее глазах. Было девять, и порывистый зимний
ночью, когда Cardinegh признался в мире-странник и взяла его большой
Фриз пальто. Норин смотрел из дальнего конца зала. Ратлидж
заговорил тихо и со смехом и схватил старшего мужчину за руку и
плечо. Чувство возбуждения, охватившее все тело, расширило вены
у девушки, а вместе с ним и определенный холодок страха, какой-то безымянный
предзнаменование - смесь радости и ее цены в виде боли, и все это в том первом взгляде
. Это было похоже на прелюдию к песне или пролог к истории,
которая содержит элемент каждой эмоции в привлекательности целого....

“А это Норин - маленькая Норин, которую я когда-то осмелился назвать своей
Японская возлюбленная. Да что ты, как вода из скалы, что я снова тебя вижу!,
Мисс Норин!... Джерри, эти годы были непревзойденными художниками здесь, на Чир-стрит.
Пока нас не было, мы старели ”.

Норин услышала свои слова: “Я чувствовала близость к тебе очень много раз.
раз, Раутледж-Сан,--вся закутанная, как в одеяло, в те тучные
_Review_ колонны под своим именем”.

“Это верно”, - сказал Cardinegh. “Мы все ущербные имитации рядом с тобой,
сынок”.

“Я думал о том, как хорошо, как потрясающе звучит "Ратледж-сан"
снова”, - заявил гость. “Это похоже на Песнь домой, услышав от
проходящий корабль”.

Перед началом пожара два корреспондента еще раз разгрузились под
пушками фортов Таку, для слушающей девушки, и последовали за
Пей-хо, этот бурлящий сток горькой земли, вплоть до стены Тяньцзиня.

“Рутледж бросил нас в тот день - вернулся к своим соотечественникам - в
американскую колонну”, - сказал отец.

Джерри хотел, чтобы эту историю рассказали для Норин, и его воспоминания бросили вызов
и оживили Ратледжа. “Да, я хотел снова увидеть своих мальчиков”, - признал он
. “У меня был один хороший взгляд на них, на Кубе, в Лотон,
который был убит год спустя, под глазами, на берегу
Река Maraquina в Лусон. Служба на Филиппинах была быстрой и приятной,
но это была служба отдельными подразделениями. Мне не терпелось посмотреть, как ребята сработают
в количественном отношении. Американские войска, знаете ли, тоже немного нервничают.
высокоразвитые до состояния атомов. Они живут для более высокой игры в своей стране
- коммерции и изобретений. Когда-нибудь нация поднимется еще выше.
я имею в виду, к духовной эволюции.

“Мальчики в основном болели в Китае, у них была слабая кровь из-за тропического климата.
Филиппины. Колонна была полна лихорадка, кашель и прокляв
мало. Они дрожали от холодной сырости ночей в Тяньцзине
путь.... Бедные ребята, но было приятно послушать их разговор перед серыми стенами Тяньцзиня.
в ту ночь, когда мир висел на волоске.
концы тросов для флэша, ‘битва’. Я ехал вдоль сбившейся в кучу колонны и
слышал Техас, Индиану, Ноб-Хилл и Бронкс, Холстед-стрит и обратно.
Бей - все из теней на земле, которые выдыхали усталые ругательства и
дрожали под натиском мелкого, холодного дождя ”.

Джерри взялся за картину наперебой: “ты помнишь, когда спрей
искр вытряхнул из-за стены?--партия во главе
фейерверки пыталась ночь, чтобы увидеть, если это было достаточно темно. Затем
последовала череда гулких обвалов. Казалось, что равнина была
туго натянутая как барабан-голова, и они упали кометы на нем.... В
Чинос получил российский диапазоне, примерно в то время, и оставила незаживающие раны в
Славянская линия змеиный. И я хочу знать, Ратледж, ты слышал
пронзительный крик японцев, когда они вырвали славу
лидерства?... О, мы снова услышим об этих коричневых карликах!

“Думаю, да”, - сказал Ратлидж. “Они бежали вперед, как гончие, огрызались
друг на друга и показывали языки, как стая, готовящаяся к добыче. Да,
Я помню, а потом за стеной в туземном
город, и небо стало красным - красным, как индейское одеяло! Оно
засияло красным на лицах мальчиков из Штатов.... Мисс Норин, вы...
слушайте с широко раскрытыми глазами, как Дездемона.

“Расскажите мне еще о ваших мальчиках”, - прошептала она.

“Труба пронзительно прокричала ‘вперед’, и колонна ожила”.
Ратлидж объяснил: “Как по волшебству, они выстроились в строй и пронеслись мимо,
тяжело дыша, смеясь, крича под дождем. Боже, сжалься над ними! Они были хорошими
мальчиками - все хорошие мальчики. Я бы хотел, чтобы все они вернулись со своими мечтами.
все сбылось.... Они не знали, что ждет их впереди, за исключением того, что у них
видел слепого серые камни стены, сквозь сумрак в конце
марта дня. Они не знали, из-за чего была битва, но они
с радостью бросились ломать стену о скалу веков - в огонь
и сталь, и желтую ненависть всех преисподних. Это ничего не значило для них.
после того, как стена была разрушена. Это странная, уродливая часть всего этого.
человека в рядах всегда ждет худший конец - и так прискорбно часто
у него даже нет повода для энтузиазма. Он склонен падать в
борьба с хорошими друзьями, так как он имеет где-то на спиннинг
планета, да и какой смысл имеет изменение национальных границ его
мать?” Рутледж задумчиво....

“Кажется, трудно использовать взрослые, как это-мужчины, белые мужчины, с шипами
под прямым углом от змеи, и прикосновение вечности
нутро куда-то. Бедняги, им достается самое худшее - так всегда бывает!
... Я наблюдал за хвостом колонны, покачивающейся мимо, наблюдал за
последними фрагментами, размытыми дождем и ночью. Уже в красном
тумане на стене Тяньцзиня началась пляска смерти”.

Глаза Норин были полны загадок и туманности. Как и в его
работа, Рутледж теперь предлагал ей невысказанные тома. Ее сердце ощущало
огромное богатство этого человека. Она чувствовала внутреннее расширение. Жалость была
почти страстью на его лице; и еще там была ненависть - ненависть к
манипуляциям правителей земли, которые гнали вперед эту
бедную колонну, ругающуюся и кашляющую под дождем. Она видела все это - как будто
она была рядом с ним той ночью - освещенное огнем поле, по которому текла
самая красная кровь на земле. И по всему миру она, казалось, видела
лица служанок и матерей этих мальчиков - лица напряженные
навстречу им, весь белый от пережитой трагедии. Более того, ей показалось, что на мгновение она увидела
лик высшего Бога, отвернувшийся от Своих изображений, потому что
в тот нечестивый час они были одержимы безумными дьяволами войны....
Профиль Ратледжа очаровал ее. Он говорил легко - так, как он
привык говорить перед мужчинами, для которых война была карьерой, - но
возбужденная девушка увидела в его глазах, прищуренных при свете лампы,
бунт мистика против бесчеловечности материальной власти. Вокруг его
глаз и на всем загорелом от тропиков лице было выгравировано выражение
невозможно, чтобы мужчины ее жизни было известно.

 * * * * *

“Я был втянут в резерве русской пехоты потом,”
Рутледж заключен. “Джерри, ты слышал, как россияне поют?”

“Да, у Плевны и раньше, сынок.”

“Это стоит того, чтобы жить долго, чтобы услышать,--дикий и заунывный, как
Сибирская зима.... Этот резерв ревел свою песню, как скучно в
Тяньцзинь - песня о заснеженных холмах и скованных льдом сердцах - бедные
_muzhiks_! И британская батарея, тонны заряжаемой стали и латуни,
прогремел бас!”

Итак, вдвоем два корреспондента осветили историю этого случая
ночной бой - на пути к снятию крышки с дипломатической миссии в Пекине
. В этот момент посыльный из офиса _Witness_ принес
копии нескольких телеграмм, которые Кардинег прокомментировал для редакционной статьи
параграф или два. Он прошел в свой кабинет.

“Ратледж-сан, вы не возражаете, если я попрошу вас рассказать еще?”

Норин придвинула свой стул поближе, как маленькая девочка, ожидающая рассказа.

“Такое слушать, как ваш”, - рассмеялся он, “сделали бы Наполеон раскрывать
его планы на бой следующего утра. Это было выявить лучших из
сказки любого человека. Спроси меня обо всем, что я знаю, и это твое”.

“Всегда, когда другие корреспонденты приходят сюда, на улицу Чир-стрит, - а
почти все они звонят, чтобы повидаться с отцом, - я заставляю их всех рассказать мне
о самом храбром поступке - о самом храбром человеке - которого они когда-либо видели или знали
во всех своих услугах. Думаю, я знаю их все” кроме вашего.

- И каким, по-вашему, будет мой самый храбрый мужчина, вы, коллекционер
героизма?

“ В том-то и дело, Ратледж-сан. Я думаю, что ваш собеседник не будет человеком
просто грубой храбрости. Вот почему я так жажду услышать ”.

“В этом случае я подобен одному из посланцев к Иову - я один остаюсь
рассказать вам. Я никогда никому не рассказывал, но иногда мне приходит в голову мысль
написать историю Родера для тех немногих, кто хочет понять. Он -
моя собственность, мисс Норин, смиренная мученица с могучей душой, как у святого
Павла.

“Он человек рожден, чтобы страдать, как все великие, кто распяли
себя в различных способов, чтобы уменьшить страдания простолюдин мужчин. Я
никогда не чувствовал то же самое про любого другого человека. В наших отношениях есть что-то совершенно
чудесное. Случайно, как оказалось, я встречался с ним
где-то раз в два года в течение двух десятилетий - последний раз в
Гонконг, эта поездка домой. Я, конечно, увижу его снова? Тебе не кажется это
глупой - эта идея о том, что тебе суждено встретить определенного кого-то
время от времени где-то - до Конца?”

“Нет. Я хочу услышать все, так же, как он приходит к вам, со всеми вашими
мысли об этом ... пожалуйста. Отец будет занят по пол-часа в своем
исследования. Я думаю, я сам разберусь”.

Рутледж откинулся в кресле с сигаретой, который с ним был только
иногда снисхождения. “Как я уже сказал, я встречаюсь с ним раз в два года в своих
странствиях, и я всегда исцеляюсь от мирской суеты и
мировая политика после дня, проведенного с Родером, ” продолжил он, наблюдая за ней. “У него
в детстве было странно непривлекательное лицо - медлительное, с той тупостью,
которая иногда бывает у глухих, и влажной, рассеянной бледностью, которая
наводит на мысль об эпилепсии. Его первоначальный дом находился далеко отсюда, в Новой Англии
деревня, замкнутая, как врезной ящик, в своих мыслях и сердце. The
Роудеры были большой, небогатой семьей - шесть или семь детей - все они жили в
ужасающей бедности. Некоторые из самых маленьких были заячьими губами; все они
боялись других детей. Мне никогда не нравилась Новая Англия.... Я могу
видишь еще серый, некрашеный дом Роудеров, высоко на голом холме
на фоне серого, безжалостного неба - лохмотья в разбитых оконных стеклах; голоса
в доме, который ты не мог забыть, но в то же время ненавидел вспоминать.... Все
умерли за год, кроме этого мальчика, который стал моим другом. Все встретились Жнец
без помпезности и геральдике, похороны перекрытия, так что село
был под кайфом, и имя Rawder стоит-день для старых смертности в
его худшие. Так что остался только этот, странный, бессловесный тип
Неудачник в глазах деревни.

“Он был немного старше меня, но в некотором роде моим рабом. Теперь я понимаю это
. У меня было все, чем может благословить мальчика хорошая семья и родительская мудрость.
а у него не было ничего. Что я жалел его, казалось, тепло его
душа с благодарностью. Он ожидал, что так мало и был готов дать
так много. Я хотела бы понять лучше.... Он стремился к служению
, но ему долгое время отказывали в рукоположении. Он был вторым по
его класс после нескольких лет обучения в духовной школе, заработанные с
невероятной нищете, но его пробная проповедь или что-то о нем в шоке
сообщества. Теперь я знаю, что он был шире, мягче благочестия. О
на этот раз я пришел в свою первую поездку по всему миру. Не имея возможности
найти церковь, он попросил о зарубежной миссии, самой маленькой миссии в
самой одинокой, самой ужасной стране. Его ответ прозвучал шепотом среди
собрания проповедников, бросающих вызов его здравомыслию. Простите их, как и
он, мисс Норин. Я не мог полностью понять черты его трагедии
, но я помню, что, когда я расстался с ним в тот раз,
в моем сердце было смутное опустошение. Я не мог забыть глубокую,
встревоженные глаза, тяжелое невзрачное лицо, изборожденное суровостью
от младенца, настоящего магнита для злых фортун.

“Снова вернулся из Англии, я встречался с ним в Бостон под свои знамена
и факелы из Армии Спасения. Он был тоньше, глубже-глазами,
богаче,-озвучил, и все живое, с любовью для своей расы. Впервые
я почувствовал настоящее очарование этого человека. Это было что-то в его глазах.,
Я думаю - что-то, что вы видите в глазах маленького ребенка, который
умирает без боли ”.

“Видения”, - прошептала она.

“Да, это то самое слово. Что-то Божественное в мужчине в
улицы Бостона. Но я делаю моя история, Мисс Норин. Я
не знаю, что у меня все эти детали. Она стала довольно интимный
необычные моя-это история”.

“Пожалуйста, расскажите мне все. Я думаю, что это будет история великой победы”.

“Да, грядущие годы положат этому конец.... Два года назад я ехал верхом
с кавалерией Тарранта по южному Лусону, когда обнаружил Родера среди
солдат. Это было в разгар стремительного двенадцатичасового марша
от Сан-Педро-Макати до Инданга, без остановки на кофе или бекон.
Он не видел меня, и я не мог добраться до него, пока колонна не сломалась
построение. Что он, должно быть, перенес, взбираясь на Холм Дурака в качестве рядового
новобранец кавалерии! Днем был бой, и колонна была
сильно перемешана. Каждый четвертый остался с тремя лошадьми и
своей собственной. Остальные, спешившись, двинулись в бой. Родер был с
боевыми силами. Я мельком видел его во время раннего стресса
от всего. В его челюсти было столько же железа, сколько и у Тарранта,
чья доблесть гремела по всему Тихому океану. Тем не менее, я слышал, как
унтер-офицер ругал его как дворнягу - Бог знает почему, если только это не
это было потому, что Родер не стрелял на поражение. Той ночью, когда мы вошли в Инданг.
Я не смог найти его. На следующее утро его не было в строю.
Таррант поехал дальше без него. Очевидно, я был единственным, кому было не все равно.
Я думаю, что в кавалерии к нему относились примерно так же, как к нему относились на методистской конференции
и в комитете по иностранным миссиям.

“На следующей неделе в колонке Тарранта разразилась война - немного настоящей войны. Я нашел
всю эту службу "архипелага" интересной, кампанию "сбей и беги",
со всем человеческим интересом к большим репортажам. Мы были пойманы на
утоптанная тропа в джунглях, обстреливаемая с трех сторон. Небольшая по численности,
но это сражение было из тех, о которых говорят в английских полках десятилетиями.
полки, украшенные флагами. Я никогда не видел ничего подобного
с более близкого расстояния. Мне это даже показывали - странную манеру
мужчины открывают рты, когда их бьют о пояс. Я слышал, как души
говорили, проходя мимо - странные, сбивчивые высказывания, исходящие из мозга
и слетающие с губ, но полные смысла - высказывания великого и
запоминающегося значения. Я видел , как Таррант простоял тридцать секунд под навесом
первые залпы, встревожен, в желтых бликов. Нет взгляда на
солдат так страшно, как увидеть хаос в лице его начальника,
но он довольно быстро исправил. На мгновение мужчины попытались прикрыться
запачканными короткими соломинками своей религии.

“Это был голос из джунглей, который напугал Тарранта. Я рассказываю вам
всю историю, мисс Норин, из-за того голоса в джунглях.
Туземцами руководил белый человек, одетый в хаки американского солдата
. Именно это белое руководство возглавляло колонну Тарранта
на убой в этой горячей пучине джунглей. Крик ‘Грабитель!
Грабитель!’ раздался со стороны американского командования. Что-то в голосе
обеспокоило меня - всего на секунду - страхом, что Родер, возможно, в конце концов,
сошел с ума.... Послушайте, я думаю, что в мире нет ненависти
более зловещей и разрушительной, чем та, которую вызывает дезертир, который ведет
врага против собственного народа. И этот человек руководил черным отрядом
Малайцев!... В конце концов туземцы отступили, и белый человек вместе с ними.
Солдат из Индианы умирал на солнце, когда все стихло. Я слышал его
скажу устало, ‘Боже, если бы я только мог убить Rawder, хрен бы
это было для меня проще простого!’

“Вот как они ненавидели его в тот день. История Роудера, дезертира,
обошла весь мир. К ней был прикован вечный интерес, как к
козлу отпущения, который превращается в огненное клеймо. Манила посылала колонну за колонной
пехоту в страну Инданг и ниже, к камаринцам,
но ренегата пока не собирались брать в плен.

“Я продолжал ездить с Таррантом некоторое время после этого. Он находил
действие, когда оно было; более того, я чувствовал, что настоящая история
Роудер еще не был написан. Он был важен для меня, и я не мог поверить, что
голос из джунглей принадлежал ему. Тарранту было приказано со своим
отрядом и двумя другими, спешившимися, отправиться на Миндей, маленький остров к югу
от Лусона, который природа наказала различными способами. Я помню
пустой, ослепленный солнцем залив, когда наш маленький транспорт взбаламучивал песок.
Ни один _банко_ или _каско_ не вышел нам навстречу. Мы были среди
людей, которые не выступали за мир. Существует испанская традиция
что каждый мужчина, уроженец Миндея, одержим семью дьяволами, а
лидеры - десятью.

“Лучшие бойцы на островах - эти миндайцы", - сказал мне Таррант.
‘Цена жизни здесь - убивать первыми, убивать все время, змей
и людей’. Той ночью я бродил по пустынному порту на "Крузо"
в тишине. На окраине города меня ‘вырубил’ маршрут из
вспыхивающих звезд - удар по голове сзади.

“Как ни странно, мисс Норин, местные жители оставили меня в живых. Утром я
проснулся в бунгало и обнаружил Родера, сидящего в дверях.

Его странно очерченные веки были смежены из-за интенсивности света.
Снаружи солнечный свет пылал чистым белым пламенем. Это было самое яркое время суток
, самое жаркое время года на самом огненном
острове земного шара. Разумный день коварен. Вы можете дышать и гулять
на улице, но если вы не спрячетесь, когда ваша кожа головы предупредит вас об этом
своим покалыванием, вы, вероятно, будете вечером схоронены дикими собаками Миндей.
собаки Миндей. Или, возможно, если ваша жизнестойкость огромна, солнце
сохранит вам жизнь, но поджарит содержимое вашей сковороды для мозгов, что
гораздо хуже, чем потерять руку.

Родер не заметил, что я проснулся. Он обменивался идеями с
молодой миндаец, кожа которого была цвета сухих мокрых дубовых листьев.
весной они покрывают леса у нас дома. Похоже, что этот
с пятнами был на Лусоне и выучил восемнадцать или двадцать слов из
английского. Через них и признаки, которые застежка мира, Rawder был
накапливая Mindayan для целей--администрирование Методизм в
туземцы.

“Я был без сознания в течение многих часов. Я не мог подняться, и мой мозг
, казалось, работал в смену маленького мальчика. Казалось, целую вечность,
Я наблюдал за разговором руки и губ, слишком слабый, чтобы позвать, спросить, почему я
жил - мой череп наполнился мыслями из комнаты больного. Родер продолжал работать над
языком, спокойным, нежным, домашним до боли. Он был более худощавым,
сильнее, чем прежде; незагорелые, но пастообразных бледность пропала с
его лицо. Лет переросли наследия физическое расстройство. Я
всегда замечал, как формировались его мысли, медленно, тщательно, без
украшений, но каждая мысль напрягала его возможности до предела
его мозг. Если в мыслях Родера было какое-то действие,
он выполнял это действие, как хорошие гончие бегут - до смерти. Я видел
теперь этот чудесный вид вокруг него, это согретое Небесами нечто, что
отличает человека, которому предстоит проделать большую работу в этом мире. Возможно, я
один мог это видеть. Они говорят, что Бог никогда не посылает многие души среди мужчин
без кого-нибудь, чтобы признать это. Это может быть что честь моя,
в случае Rawder. Как бы я ни был поражен, я не мог не отметить его
стойкость в сосредоточении. Это, как вы знаете, дар только
мистиков. Этим он загонял обезьяний разум переводчика Миндаяна
на ложе пыток.... Он увидел, наконец, что мои глаза были
открыл и подошел ко мне, опустился на колени, чтобы взять меня за руку. Туземец воспользовался
моментом, чтобы сбежать.

“Выяснилось, что я был в настоящей деревне, в двух милях от порта.
Миндаянцы привели меня с несколькими американскими солдатами, которые
бродили прошлой ночью по краю лагеря, чтобы устроить яркое
пыточное представление на городской площади. Родер спас мне жизнь, но
остальные ушли самым неприличным образом.

“Я не спал, когда тебя привели", - сказал он. ‘Эти люди
еще не очень сильно сплотились вокруг меня, иначе я мог бы спасти мальчиков
которые были взяты в плен.... Но ты - я умолял сохранить тебе жизнь через
переводчика, сказав, что ты великий учитель, а не солдат,
показав им разницу в твоей одежде - и в твоем лице.’

“Возможно, вы можете представить себе, мисс Норин, его борьбу с туземцами,
пока я лежал без сознания той ночью.... Я объяснил ему, что
Командование Тарранта приняло его за дезертира и ренегата, чье
руководство сделало тагалов извергами. Он смотрел в открытую.
долгое время молчал. Его не били кнутом и не приводили в ярость, как
кто-то быть. Я думаю, я всегда буду помнить его слова:

“Я, кажется, не столько раз и столькими способами, прежде чем
началась моя работа, мистер Рутледж. Солдаты не виноваты.
Они не могли понять меня; и все же моя цель была такой простой. Мне
не следовало говорить им, что я намеревался стать миссионером в Азии
по окончании моей службы. Это смущает их. Какое-то время все будет
понимаю. Какое-то время я буду делать хорошо и не плохо’.

“Но как ты ушел из команды?’ Я спросил.

“Я не знаю", - ответил он. ‘Во время боя я упал от жары
и легкое ранение. Я проснулся один, спрятал свое оружие в джунглях,
и попытался последовать за отрядом. Должно быть, я ошибся следом, потому что
Я больше никогда не видел американское снаряжение. Три дня ночного путешествия
привели меня недалеко от большого прибрежного города Триакнакато, где я
встретился с группой миндаянцев, совершавших торговое путешествие ...’

‘Скажи мне, Родер, ’ перебил я, ‘ почему ты вообще вступил в кавалерию"
прежде всего.

“Азия позвала меня. В те последние дни в Бостоне я всегда слышал, как Азия
звала меня на работу. У меня не было денег ни добраться до Тихого океана, ни пересечь его,
итак, меня зачислили в полк, которому было приказано служить здесь. Я слышал
о некоторых солдатах, выполнявших хорошую работу среди своих товарищей в старых
английских полках, и подумал, что, пока я снова не буду свободен, я мог бы
быть полезным в отряде. Белые люди, кажется, не слушают меня, мистер
Ратледж.

“Так он говорил, мисс Норин. Он вам хоть немного нравится - мой великий
человек, Родер?”

Девушка нерешительно посмотрела на него, как будто ответить было нелегко
. “ Он мне так нравится, - наконец ответила она, “ что я хотела бы, чтобы это было
моей судьбой встречаться с ним время от времени на протяжении многих лет, как это делаешь ты. Расскажи
мне все.

И вот он начал учить словам Джона Уэсли и
других миндайян, которых Испания предоставила самим себе из-за
их свирепости. Бог знает, почему миндаянцы дали ему Мессианский
шанс выучить их язык и объяснить его послание, но они оставили
его в живых. А теперь я должен рассказать вам еще об одном или двух моментах из
битвы. Для твоих испуганных глаз уже было слишком много войны.
но это коротко и о моем самом храбром человеке.

“Пока мы разговаривали, раздался резкий щелчок карабина "Краг". Я не мог
подняться, но пополз к дверному проему. Миндаянцы выстроились на площади
для действий. Террант приближался со своим кавалерийским эскадроном, чтобы расплатиться
за убийства прошлой ночью, и голые миндайцы попытались
встретиться с ним в открытую - на что тагалы Лусона никогда не осмеливались
. Все это произошло в одно мгновение. Из джунглей вышли парни из
Штатов - странными, быстрыми рядами, пуская пузыри белого дыма,
пригибались для стрельбы и бежали вперед в перестрелке, отвечая на
звук трубы - это когда текучий металл попадает в пазы формы. На
пылающем просторе - в таком ярком свете, что было больно смотреть сквозь него
это... силы встретились. Миндайцы с ружьями времен Магеллана;
американцы с их быстрыми, одушевленными "крэгами"; эскадрилья белых людей,
три скелета войск, отобранных из сорока штатов, сложенных против
тысяча с лишним блестящих чернокожих, все они с энтузиазмом шли на смерть. Ад запретен
В тот час комнаты опустели, мисс Норин. Тогда я ненавидел войну, но
с тех пор возненавидел ее еще больше.

“Они встретились - на моих глазах они встретились - и мертвые вылетели из рядов,
как мякина, и были растоптаны, как мякина, тружениками. Рукопашная
наконец-то; блестящая чернота плоти на фоне тусклого зелено-коричневого цвета хаки;
джунгли полны запасов, обменивающихся отравленными металлическими салатами;
наука против первобытной похоти; закаленное мужество против фанатизма.;
желтое небо, желтый песок под; кровопускание между, и
вечные джунгли со всех сторон. Это была битва, чтобы преследовать и обесценивает
наблюдатель мозга.

“Я не знал о доблести Тарранта до того дня. Один человек мог дрогнуть
в его команде, но ряды были тверды как сталь. Его трубач
интерпретировал каждое движение губ командира. Я потрогала циновку
в хижине, но не смогла поднять бедра. Родер встал
надо мной, наблюдая, морщины на его потном лице были искажены печалью.
До меня доходило, что будет означать конец боя
для него - но на его печальном лице не было ни следа страха. Много лет назад, когда я был
мальчиком и любил физическую храбрость, я должен был боготворить этот чистый
его взгляд. В его глазах стояли слезы из-за мужчин, которые жестоко обращались с ним!...

“ В битве всегда есть последняя минута, мисс Норин, - когда каждая из сторон
проявляет последнюю вспышку мужества, и меньшее рвение
убито. Последняя капля храбрости побеждает в битве, когда сила и
стратегии больше нет. Она выигрывает для пауков, мальчиков и армий. У Терранта была
она.... Когда все закончилось, люди из отряда Родера увидели его в дверях
и бросились вперед.

“Мистер Ратледж, ’ тихо сказал он, ‘ они идут за мной. Мальчишки
сорвали мою миссию здесь’.

Его рука коснулась моего лба. Ужасная болезнь оставила меня.... Я не
верить, рассказывать даме историю, которую можно было бы не говорить
его товарищ войны-книжники, Мисс Норин, но, поверьте, у вас побудило
это идеальное прослушивание----”

“ Его рука коснулась твоего лба, ” повторила она.

“ Да, и в этом прикосновении было что-то такое, о чем торговец
военной атрибутикой не смог бы подробно рассказать в печати. В какой-то момент я
был всего лишь оболочкой человека - а в следующий я смог подняться.

Старый отряд Родера бежал вперед, чтобы добить его - Террант шел впереди
. Я пытался заставить их услышать - этих белых людей, когда они ворвались внутрь,
полные адской борьбы с похмелья. Но они меня не услышали. Эти
Люди видели только венец великого дня - убить дезертира, который
повел тагалов против них на Лусоне - Родера, отступника, которого они
верил также стоял за смертями прошлой ночи и этого дня.
Убить его после того, как он выпорол миндаянцев, значило бы умалить славу
Пантеона.... Родер отступил, улыбаясь, с пустыми руками. Мне удалось
подставить Терранту подножку и прокричать эту историю ему в уши, когда он падал. Старший сержант
прошел мимо меня с туземным ножом.... Жидкости текли из мужчины
, который спас меня, прежде чем Террант или я смогли вмешаться, но остальные
были остановлены.

“Несколько часов спустя, ночью, он пришел в сознание. По крайней мере,
сознание дрогнуло в его глазах, и я наклонилась, чтобы услышать: ‘Я еще не собираюсь
умирать’....

“И это было правдой, мисс Норин, несмотря на ужасную рану - но это
все зажило.... Тарранта освободили от Миндей. Обратно в Манилу
узнал, что ренегат Нижнего Лусон был захвачен живым
волонтерская пехота. Его зовут Девлин, и он с громким в
История Лусон. Благодаря Тарранту, которого я пропитал сутью характера
Родера, мой самый храбрый человек был уволен по инвалидности....
Месяц назад я оставил его на набережной Гонконга. Он нашел
ночную работу среди матросов - спасал их от людей-стервятников, которые
охотиться на бедного Джека-на-берегу-с-деньгами-в-кармане - тяжелая, осуждаемая злом работа
но это единственный вид работы, который Родер пока знает. Многие одурманенные наркотиками или
пьяные моряки просыпались на борту собственного корабля с десятой частью своего
заработка и целой шкурой, оставшейся после плавания, чтобы смутно удивляться
кто был его защитником со странным голосом и нежными руками - последнее, что он
помнил в Гонконге.... Родер сказал мне, что я должен найти его в Индии
затем - сказал, что мечта призвала его в сердце Индии. Он должен
найти своего учителя.... Неужели вам не верится, мисс Норин, что
есть великий смысл в этой индийской тени, упавшей на моего самого храброго человека
? Я знал индусов, которые могли заглянуть за пределы плоти
людей, презираемых их собственной расой, и обнаружить волнующие души
эволюцию и вдохновляющую чистоту ”.

Вошел Джерри Кардинег. Норин быстро перевела дыхание, как будто
внезапно пробуждается от сна.

“Я чувствую, что какое-то время я увижу свой смелый человек, Раутледж-Сан”,
она прошептала.




ПЕРВАЯ ГЛАВА

ГОВОРЯТ, ЧТО МАТЬ ИНДИЯ ДРОЖАЛА ОТ НЕНАВИСТИ К СВОЕМУ БЕЛОМУ РЕБЕНКУ,
БРИТАНСКОМУ ПОДКИДЫШУ


Сумерки сгущались над продуваемыми ветрами холмами. Было
перестрелка в тот день в верхней Индии. Две британские колонны, которые
вели кампанию с разницей в месяцы, разошлись с ужасающими звуками
радости. Пехотинцы Ее Величества, уже плотно сбившиеся в кучу вокруг
своих костров для ужина, улюлюкали кавалеристам, которые все еще сопротивлялись
недоуздками, пикетами и лошадьми, которые стучали по дерну
и заоблачно ржал, чтобы подъезжали фургоны с кормом. Каждое дуновение
ветра приносило новый запах - кофе, верблюдов, кожи, оружейного перегара, сигарет,
седельных попон и безымянных других. Завтра там будет площадь в
квадратную милю холмистого пастбища, настолько загаженного людьми и животными, что
туземный бычок умер бы с голоду, прежде чем выращивать там урожай до сезона дождей.
Ливни снова пропитали его сладостью.

Гражданские корреспонденты сгруппировались для беспорядка. Был
Бингли из _Thames_, уважали, но не любили, а скорее лучше
известен как “конь-убийца” - молодой человек наполеоновских амбиций и
Cowperish мрак. Был Финакьюн из _Word_, который создал цветистый
роман о войне, украсил свои поля сражений пальмами и
древними храмами, и не больше забыл бы о лунном свете, чем о
подсчитайте количество убитых. Финакуне произвела на свет пылкого ухажера
из британской армии и смуглой полногрудой дьяволицы из "врага"
. Его рассказ о кампании был ухаживанием за этими двумя, и он
читался как “Страсть в пустыне”, за что _Word_ ему хорошо заплатил
и сильно любил его. У Финакуне была еще одна неподражаемая особенность.
Он обладал одним из тех, легким, изящным цифры, которые даже цивильно
одежду не портят; и он может выйти из тридцати дней в
поля, щеголеватый и, одевшись соответствующим образом приспосабливать как с утра Лисьей охотой.

Потом были Фини, Троллоп и Тальяферро, которые разносили подносы
и объявляют экипажи в этом повествовании, хотя и верховные жрецы прессы
и лондонцы Марка.

Центром собрания был старый Джерри Кардинег из _Witness_,
по профессии декан культа британских художников слова войны,
но Тайрон патриот до мозга костей и со страстью. Как раз в этот момент старина Джерри
брал сигарету сухого копчения, две унции скотча, приказывал своим слугам
превратить бычью щеку в вырезку и исполнял роль церемониймейстера
. Кардинег легко снискал тройную славу: во-первых, и всегда.
во-первых, за качество своей работы; во-вторых, за то, что видел больше
войну (двадцать семь кампаний с тех пор, как он связался с китайцем Гордоном,
до этой ночи в Бхурпале), чем у любого другого человека на планете; и третье
за то, что он отец Норин Кардинег, абсолютно очаровательной женщины.
молодая женщина, проявляющая себя в настоящее время в Лондоне.
Сердечное сочувствие старика к Ирландии и ко всему, что Ирландия сделала и
потерпела неудачу, было частично известно среди книжников и фарисеев. Это было
бесконечным предметом юмора среди его соотечественников. Только сейчас Финакуне
вспомнилзадал стандартный вопрос и запустил его:

“Джерри, если бы Англия и Ирландия вступили в войну, где бы ты работал
домашний офис - в Лондоне _Witness_ или Дублине _Contemporary_?”

Кардинег никогда не отвечал дважды одно и то же. “Ни то, ни другое”, - заявил он.
теперь уже беззаботно, доставая банку селедки с копченой рыбой из седельных сумок Финакьюна.
“но палатка капитана, в те времена, когда я не был
ведет ирландцев к славе. У тебя есть нож? Мне нужно, смачно пилить
этот виски”.

“Старый боевой конь не всегда юморной”, - сказал Бингли, который был
сидит отдельно. Бингли всегда сидел в стороне, чтобы кто-нибудь не увидел его
черную тетрадь для заметок или одолжи у него провизию.

Троллоп повернулся к Финакьюну и прошептал: “Декан выглядит больным.
Ты заметил?”

Финакьюн кивнул.

“Было бы Эллер, если бы этот маленький роман в горах, должно доказать
последний поход старика,” Троллопе тихо протянул.

Из сумерек появилась еще одна фигура, и Джерри Кардинег с ревом прыгнул
в объятия проворного гиганта в просторном фризовом плаще. На мгновение
показалось, что эти двое находятся в смертельном конфликте. Палатки для щенков
были сняты, наборы для ужина разбросаны, слуги-туземцы уползли, как
от дуэли людоедов, и святые верблюды поднимали головы и в
свежие тревогу. Это было хорошее, приятнейшее приветствие и подобающий способ
для мужчин, которые любят друг друга, встретиться после продолжительной разлуки.

“ Встаньте, дети мои, и направляйтесь к Ратледжу, вашему духовному
отцу! - Наконец приказал Кардинал.

Все, кроме Бингли, повиновались.

“Вставай, молодой Скут,” Джерри называется зловеще - “и покормить с
верблюды”.

“Я не имею чести знать этого джентльмена”, - сказал Бингли без
рост.

“Лучше почитай еще немного свою историю”, - заметил декан, поворачивая голову.
вернемся к молодому льву из Темз. “Джентльмены, - продолжил он,
выдержав ораторскую паузу, - взгляните на человека, которого Боги создали для
военного корреспондента - или шпиона, как вам больше нравится, - и они закалили его в
адский огонь и святая вода - Боги. Джентльмены, это Ратледж, который
знает Индию лучше, чем кто-либо из вас знает Лондон, и он американец.
Это Рутледж, который в одиночку едет, кто остается на местности в мирное время
пропаганды войны, для нас-и больше войн. Я говорю, Раутледж, когда ты
дома последний раз?”

“ Садись, ты, ‘поврежденный архангел”, - со смехом сказал Ратлидж. - Я сел.
перед вашим камином на Чир-стрит, Лондон, немногим более года назад
.

Услышав имя новоприбывшего, “Убийца лошадей” не замедлил прийти в себя
встать на ноги. Он поспешно подошел, угрюмость исчезла с его лица
на нем читалась смесь зависти и восхищения. Он долго
пристально смотрел на изможденный профиль Ратледжа. Финакьюн заметил этот взгляд
и истолковал его для собственного удовольствия следующими словами: “Итак, ты -
Рутледж, только что названный величайшим из всех. Что ж, я Бингли
из _Thames_. Я превзошел всех остальных в этой кампании,
и когда-нибудь я померяюсь с тобой умом и выдержкой. А пока тебя
стоит развивать ”. И действительно, первыми словами
“Убийцы лошадей”, когда он протянул руку, были:

- Я Бингли из “Темз", мистер Ратледж.

“ Я видел и слышал о ваших работах и восхищался ими, мистер
Бингли, ” сердечно ответил Ратлидж. “ Рад с вами познакомиться.

“И я слышал о вас тоже” Бингли ответил: К радости
другие.

Рутледж охватил несколько старых друзей, но большинству он был известен меньше
в лицо, чем репутацию. У него была склонность смеяться над Сильными Мира сего
в акте принятия войну, а стремление сделать мир видеть, что война
был похмелье с тех времен, когда мужчины ели их плоть, горячая от
убьет, а не от огня. Под всей его работой скрывалась и часто выражалась
открыто в язвительных выражениях его убежденность в том, что война - это ужасное явление.
навязывание мужчинам в рядах. Данный вопрос был рассмотрен остальной
в качестве простого душевного тепла подлинно великий труженик.

Добавлено определенное равнодушие к таинственности и очарования мужчины.
В полевых условиях он присоединялся к какой-нибудь дальней колонне.
для грязной работы, выбирая командование на основе глубокого знания
лидера и людей; к этому была добавлена концепция Индии, ее
топографии, стратегий, бойцов и ее методов мышления и действий
что вряд ли могло быть сопоставимо - за пределами секретной службы - в чьем-либо сознании
Британца.

В _Review_ неизменно держал второй мужчина в самом сердце вещей
крышка рутинную, так что Рутледж смогла последовать его наклонности
для жесткого спортом и принести в его дивной сказки далеко шансы, ночь
атаки, противнику из первых рук, лица и доблесть тех немногих, кто
прислушивайтесь к свисту Жнеца, крику инертной плоти, когда
дух улетает прочь - юмор, ужас, ад столкновения.

Аксиома ремесла заключается в том, что во взводе, сражающемся за свою жизнь
существует вся сила человеческих интересов, которая приводит в ужас при столкновении
о пятидесятимильных фронтах сражений; и Рутледж играл в меньшую игру, чтобы выиграть.
семена. О нем говорили, что он мог забраться в мозг солдата
и наблюдать, как механизм работает на полную мощность и ломается.
Читая его, всегда чувствовалось, что ему очень жаль солдата.
человеком, и многие ненависть к системе, которая его использовала.

Где Грозный был причастен, было шокирующим энергии в
начертательная полномочия Рутледж. Даже шрифт, которым были напечатаны его послания
с поля боя на улицы Лондона, иногда казался живым,
трескучие иероглифы, горячие из зловонных центров войны. Он
мог выделить свои первые строки в толстых колонках _Review_, как
закат в пустыне.

В конце кампании, вместо того чтобы искать соблазнов
возводя в культ Лондон, Рутледж будет дрейф, возможно замаскированная,
в некоторых индейских горячей кровати, чтобы изучить язык, оккультизм, не хотят чувствовать
Яды, или Cleopatran парфюмерии. Рассказы о его повадках и его работе заняли место
его присутствия дома в мирное время. Какой-нибудь путешественник
, приехавший издалека, рассказывал, как Рутледж улыбался во время
шестидневной нехватки воды; как Рутледж скучал по местным ножам
которые так часто становятся источником человеческих фонтанов в темноте. Он был
прошептал, и аккредитацию, что брахманы называют его _One_; что
они запомнили его как великого и уважаемого и жреческий каста
в каком-то прежнем воплощении, и были верны до сих пор. Это честь.
настолько великая, что на всем западе не найдется и пяти десятков человек, которые
могут адекватно оценить это. Мать-Индия чувствительна к потеплению.
потоки великого человека, даже если он изгнанник в этом мире.

Ратледж заставил англоговорящий мир фамильярно произносить его имя
и искать то же самое в общедоступных печатных изданиях. По этой причине, Финакуне,
с пишущей машинкой на коленях, американский пончо растянулся на
траве под ним, прислонившись спиной к камню, и с фонарем у локтя,
обрушил колонну на свою машину. Закончив работу с полуулыбкой,
он громко прокричал:

“О, Ратледж, посмотри, что получается, когда едешь один! Через месяц или шесть
недели, Бога любящего письма, в _Word_ будем публиковать: ‘гражданский
беспорядок был зарегистрирован в ночное время, что молодые бродячие планеты, Космо Раутледж,
кто в нынешние и бывшие кампаний привела прямо к источнику
эксклюзивная информация и нажал на отверстие в его честь’.Тогда, на
палка или две, я рассматривал большой Фриз пальто,” Finacune добавлен
причудливо “описал чело пророка, стройные руки Свифт
красноречие, и грустно, невыразимо глаза Раутледж, родившийся в Америке,
корреспондент британской, гражданин мира, как дома в
Индия и мистика войны”.

“Просто добавь, ” растроганно заметил Кардинег, “ что его сердце бьется за
Ирландию”.

Это была чудесная ночь. Сильные натуры пульсировали в одном ритме. Виски
как это иногда будет, дьявол, он ... вывел из храбрецов.
и нежной человеческой речи. Рутледж рассказал немного истории
большой Фриз пальто.... Это были моменты непреодолимого насилия в повествовании
; моменты бурной романтики, обладательницей которой была
свидетель или слушатель....

“Ах, в те дни шили ткань”, - вздохнул старый Джерри. “Не могли бы вы поискать
под воротником имя старого белфастского мастера?”

“Это точно есть, ” сказал Ратлидж, - поскольку Тайрон отмечен водой“
в великом свитке Кардинега.

Джерри мгновение не отвечал. Его лицо выглядело особенно белым в
темно.

“Декан вернулся в Ирландию как раз перед тем, как мы приехали сюда в эту
поездку”, - проворчал старина Фини из "Pananglo News Service". “
похоже, он не смог поднять там восстание, поэтому поспешил обратно в
в офис "Witness_" и посещал комнату редактора кабельного телевидения, пока
Пурпальцы не сжалились над ним и не начали стрелять в Томми ”.

Часы проходили в разговорах и смехе, выпивке и песнях. Строго говоря, это было
ночное заседание внутренней секции художников войны; и по духу
верховные жрецы службы старейшин толпой вернулись послушать среди
низко висящих индийских звезд.... Было по колено в утренние часы, когда
Ратлидж и Кардинег наконец разошлись. Они прошли между рядами
храпящих, перешептываясь:

“Джерри, что сделала с тобой эта узкоколейная кампания? Лихорадка или
голод? Ты выглядишь изможденным, обветренным и побелевшим.

“После этого я отправляюсь в логово”, - сказал Кардинег. “Ребята не поверят"
но это абсолютно мой последний выход на поле. Я
иду домой Норин, сынок, и Лондон, и _Witness_ может идти к черту.”

Там было неестественно яда в слова старика. Его напряженные руки
беспокойно шевелились; его глаза, видневшиеся в свете спички, когда он прикуривал
сигарету, были беспокойными, полными какого-то мучительного напряжения. Ратлидж
схватил неистовую руку.

“Ты окисляешь слишком много тканей, старый боевой конь”, - сказал он
тихо. “ Когда вернешься, тебе захочется ненадолго прогуляться по лугам.
но ты там не останешься. Этот материал--запах от него, как сейчас в
рассвет-росой, и бормоча образований в настоящее время”--Раутледж махнул
руку на бивуаке--“как это не позволит вам работать долго в
пастбище. Когда война-заголовки начинают расти на первых страницах
из _Witness_, и облако не больше ладони человека и
чернеет в кулак сжимая кинжал ... почему, вы будете в
Лейн-забор ржала для проводов”.

“ Ратлидж, не надо снова ворошить всю эту чушь, ” сказал старик. “ Это
не то, что я не в силах, но я слишком полон ненависти, чтобы идти дальше.
Я всегда ненавидел этого самодовольного английского народа, и я не кондиционируя с
лет. Я чувствую, что становится все жарче и жарче - иногда я ощущаю это как бег.
Внутри все раскаляется. От этого мой мозг обугливается и становится ядовитым - вот и все.
мне так кажется.... Тем не менее, я был одним из первых Англии
aggrandizers. Я радовался принт на ее побед. Я болела
с низколобого моб, ‘Боже, храни Королеву!’ Я принял на себя основную тяжесть
ее войн - ”сын моего отца"!

Ратлидж был встревожен, но тихо усмехнулся. “Можно подумать, что вы
мы все еще были огненным клеймом фениев, Джерри.

“Я знаю, с кем говорю”, - прозвучал странный шепот. “Фении"
еще не умерли - не все фении.

“Когда вы в последний раз получали известия от мисс Норин?”

“О, прошло две недели. Мы должны получить почту в Мадирабаде.... Я должен
написать. Боже мой, я должен написать!... Не обращайте внимания, если я немного поболтаю,
Ратледж. Я выпил довольно много, чтобы поприветствовать твое возвращение. Виски обжигает
по моему позвоночнику быстрее, чем когда-то давно.... И ты не видел Норин...
?

“Больше года”, - сказал Ратлидж.

“И ты не слышал, что ее называют самой красивой женщиной в
Лондоне?”

“Да, Джерри. Я слышал это от генерала Фальконера в Бомбее; от
Сьюардов в Симле; от Бликли, который вернулся в Гонконг после
годовой отпуск с замененной печенью и женой-ребенком. Но потом я понял
это, Джерри... да, я знал это.

- Но она поразительно расцвела после того, как ты покинул нас. Она
никогда не забывала тебя, Ратледж.... Она похожа на ирландскую девушку, которая дала
ее ко мне”.

“Давай спать, Джерри. Мы едем как падаль птиц по всему миру
везде, где есть Кровь, пролитая на землю. Мы не годимся для
женщина, которую нужно помнить”.

“Женщина, которая подарила мне Норин, могла помнить и ждать, сынок!... Ах,
Боже, через какой красный ад я прошел!”

Ратлидж размышлял о неистовых эмоциях, охвативших его.
старый друг в десяти минутах ходьбы. Из горнила британской ненависти
он унесся в холодные пещеры мрака, где уложил в постель
жену своей юности. Всего четыре месяца назад он покинул Кардинег твердым,
чистокровным, серо-стальным. Рассвет показал ему сейчас загнется, пепельного,
перебегая глазами старика, летучих но нецентрированным речи. Трагедия
все это зарождалось в душе молодого человека. Более того,
с волнующей свежестью ночь и возвращение в старый Лондон
друзья пробудили его собственные воспоминания.... “Она никогда не забывала
тебя, Ратледж!”... Не забыл _ он_ и бледное, изящное лицо
Норин, с широко раскрытыми глазами слушавшей под фонарем на Чир-стрит.
Он вспоминал каждое изменение выражения ее лица; и для каждой фазы
истории, которую он рассказал, были разные уровни печали и
сочувствия.

Пребывая в странном, растроганном настроении, Ратлидж попытался отогнать свои воспоминания.
Только Бог был достоин сочетаться с концепцией Норин в этот момент.
Кардинег, когда он стоял рядом с ее отцом в новом дне, уже оскверненный
разбросанной армией. Он жалел, что видел так много войны.
Судьба вложила в его мозг целый том сражений. В
самом центре его жизни серия за серией запечатлелись последние и
ужасные картины мира. Ратлидж был впечатлен:
странная мысль о том, что такие картины, должно быть, притупляют деликатность человека и
иссушают поверхность его души, подобно лаве, заливающей виноградник
Италия.

“Ты отправишься домой после того, как это маленькое дело закончится?” - Внезапно спросил Джерри.
- Да, и это ненадолго.

- Ты волшебник! - что ты имеешь в виду?“ - спросила я. ”Да, и это ненадолго".

“Ты волшебник! - что ты имеешь в виду?” Кардинег, вздрогнув, пробормотал.

“Я имею в виду, что нынешний пузырь вот-вот лопнет”.

“Я - по крайней мере, ребята - предполагал, что эта кампания продвигается неплохо!”
Cardinegh голос был хриплым шепотом, и его руки зажали
рукав другой. “Скажи мне, что ты знаешь!”

“Тише, Джерри!” Голос Ратледжа был неслышен в двух футах от его губ
. “Это все слухи - неопределенные, невыразимые, как будто облака сгустились.
шептали об этом - и все же за всем этим стоит что-то большое. Внизу, в
Калькутте, дрожат кресла могущественных. Британская Индия - поверьте мне на слово
- слишком взволнована каким-то открытием внутри или откровением
извне, чтобы еще больше беспокоиться о маленьком восстании местных жителей
вроде этого. И все же даже это может иметь свое отношение к большой беде.
Местная газета осмелилась напечатать это предложение - хорошее предложение, между прочим:
‘Мать Индия дрожит от ненависти к своему белому ребенку,
британскому подкидышу!’ Осмелился бы индуистский журналист напечатать это
без реальной или воображаемой поддержкой? ‘Неавторитетный, но важно, если
правда, как _Review_ говорит, - Это моя собственная идея. Это так: русские шпионы
проникли куда-то в тайну Британской Индии;
медведь с грохотом тронулись с информацией, которая уже потянуть за
На английском сил в обороне-из более крупную игру, чем Bhurpalese.
Если Россия вооружает приграничные штаты и получила информацию
типа "огненное клеймо" против Англии - последняя сейчас очень похожа на
остриженного Самсона - вкладывает столько власти в маленького Бхурпала!...
Что-то не так. На севере есть соперник.... Все это расплывчато,
расплывчато, но велико - велико, как Азия!... Послушай пророка-любителя, старина.
Броненосцы: если мы живем три года, мы увидим столкновение пятьдесят мили
фронтах!”

Они снова были в лагере. Кардинег ничего не сказал, но его
лицо было безумным от возбуждения, руки неуправляемыми.




ВТОРАЯ ГЛАВА

ЗАГАДОЧНУЮ ИНДИЙСКУЮ ТАЙНУ ОБСУЖДАЮТ ЧЕТВЕРО МУЖЧИН, КОТОРЫЕ ДОЛЖНЫ БЫЛИ
ПЕРВЫМИ РАЗГАДАТЬ ЕЕ


Силы удерживаются вместе с помощью звеньев, не приваренных вручную.
Напряжение на более слабых звеньях приводит к дрожи всего кабеля.
цивилизация. Некоторые разделы системы постоянно вдалбливать в отношении
друг другу, и неизбежно наступает такой период, когда замыкание
неизбежно. В такое время двух материальных сил раздвигать для
обороны. Часто мир сохраняется за счет молчаливого противостояния власти;
часто за счет ослабления напряженности с обеих сторон, более удобного положения
установления границ и обильного применения смазки,
дипломатии. Однако время критическое, и на обоих задних планах
орудия войны собраны против кризиса.

Что-то произошло в Индии. Его рвало наружу в
Калькутта, бурлящая в индийских провинциях. Лондон и Санкт-Петербург
содрогались от ее поразительного гальванизма. Корреспонденты на местах в
Бхурпале начали ощущать эти таинственные трения, но не смогли получить ни слова
ни строчки об истине. Слухов было много, как конфетти на Марди Гра.
Слухи ходили во всех оттенках мечтаний и формах разума. Одна из них заключалась в том, что Китай уничтожил иностранные концессии от Гонконга
Конга до Владивостока и бросил миру вызов войне; другая - в том, что Китай уничтожил иностранные концессии от Гонконга
до Владивостока.
Русские армии наводняли Гималаи, и что вся Индия
были готовы поддержать русского Медведя против британского Льва; что
Англия обратится к Японии и Соединенным Штатам, а Россия потребует
союза Франции и Германии; короче говоря, что будет
веселое проявление ада по всему миру.

Ратлидж задержался с гражданским нарядом всего на один день. Его не было
всего сорок восемь часов с кавалерией Бульвер-Шинна, когда
волнующая тайна, на которую он намекнул Джерри Кардину в их
короткая ночная прогулка начала ощущаться армией и ее последователями. То
, что было известно в тайных советах Калькутты и Лондона, никогда
добрался до поля, но результаты изменились. Кампания подошла к внезапному завершению.
завершение. Рука, стоявшая за историей, поманила его; и артерии конницы, орудий
и пехоты, проложенные красными чернилами по карте Бхурпала,
были сосредоточены в гарнизонах для _ ожидания _. Мелкие восстания в
холмы, которые называют воинов и писцов в действие по истечении
мрачно стрейч мира, был как удаленно забыли, как и капризов
лихорадка прошлом.

Один за другим корреспонденты были отозваны - встревоженные, раздраженные,
их работа была сделана наполовину и совершенно без блеска. Все их телеграммы
последние дни (сообщения, которые намекали на какое-то серьезное международное поражение;
напряженные, незначительные результаты работы умов, которые искали правду среди звезд и почвы
) были либо остановлены при отправке, либо получили четкий ответ.
слово, что больше ничего подобного не требуется. Это было душераздирающе.

Фини, Финакуне, Троллоп и Тальяферро заранее собрались на
веранде отеля "Бенгал" в Калькутте. Они ожидали корабля на
Мадрас, Бомбей и домой. Это было через десять дней после большого светского вечера
в Бхурпале, в начале января 1902 года. Троллоп обнародовал
теория. Это была тщательно продуманная теория, включавшая в себя
часы тяжелой работы в грязном, душном вагоне по пути вниз
из Мадирабада, а Троллоп был грузным человеком, который притягивал к себе внимание... “Синий
Кабан”, - осмелились назвать его несколько близких людей. Теория содержала
взвешенное с точностью до драхмы мнение о причине внезапного
разброса войск от поля боя к гарнизону и обязалась интерпретировать
тревожный оттенок беспорядка, который шепотом распространился по всей империи.
Только что была доставлена телеграмма из его газеты "Эксперт", и
был разложен на столе перед остальными. Троллоп тяжело дышал
.

“Не могу использовать теорию matter”, - гласила депеша. “Кампания закрыта”.

Вскоре Троллоп поднял глаза и обнаружил в ожидающих его глазах три широкие,
снисходительные улыбки. Троллоп так редко бывал смущен, что сейчас он
обеспечил остальным приятный момент.

“Не унывай, толстяк”, - отметил Finacune. “Твой старик всегда был
хулиган. _Word_ подсказал мне то же самое, когда я взялся
объяснить лондонским школам-интернатам, что это за обратная сторона
о, только _Word_ сделал это изысканным, деликатным способом. Ты знаешь, мне
все это приснилось, что Россия приехала, чтобы поухаживать за Матерью Индией,
и что была заминка с Томми Аткинсом, игравшим шафера ...”

“Это была единственная приличная вещь, которую я прислал из кампании”, - проворчал Троллоп
.

“Дома об этом знают больше, чем мы”, - сказал Фини,
мрачный, убежденный странник, следующий после Кардинега по многолетней службе.
Он сорок лет исколесил мир, чтобы понаблюдать за человеческими кризисами
события.

Финакьюн спросил с некоторым оживлением: “Нас всех четверых
отозвали, не так ли?”

Остальные воздержались от ответа, но Финакуне беззаботно продолжил. “Мы
эксперты - отборные люди - выбор Европы для освещения беспорядков в
Индии и других местах. Никто не стоит рядом с нами. Это правда или нет?”

Было признано, что это вырвано из первоначальной гирлянды
истины.

“Теперь, ” утверждал _Word_ man, “ мы находим наши кабели, наши опытные и
дорогие кабели, не обрезанные, не подшитые для справки, которым даже не доверяют
корзина уборщика, но, насколько нам известно, сгоревший нерожденный ребенок!_... Мы
не получили никаких объяснений. Нам даже не сказали, что мы сделали
хорошо или плохо ”.

“Мне сказали заткнуться и идти домой”, - протянул Троллоп.

“Одна и та же гранула в разных покрытиях всасывается в системы организма
нас троих здесь присутствующих”, - добавил Финакьюн. “Послушайте. У меня есть теория.
Англии угрожает ее логичный враг с Севера. Какой-то блестящий
заговор_ был совершен русскими шпионами, или же имело место
предательство. Я не могу смириться с тем, зная, что только что произошло.
Любым способом, это является достаточно большим, чтобы сделать наш родной восстание выглядеть
мерцание в Холокосте. Беда так велика, что его нужно хранить
от всего мира, от английского народа, ото всех, кроме Машинного отделения
Англии! На нас надеты намордники, и на наши документы надеты намордники. Одним словом,
кризис настолько велик, что _ пресса сплотилась вокруг трона_, чтобы
сохранить это дело в тайне!”

После этого последовало множество комментариев. Атмосфера была накалена
со всей серьезностью. Вера выросла, что трезвомыслящий мало
юморист, Finacune, должен был умилиться сердцевина вопрос. Ситуация
предоставила определенные великолепные игрушки для обсуждения. Идея о том, что
Царская секретная служба, либо путем покупки предателя, либо какого-то
чудесное воровство, обеспечил информации достаточно взрывчатки, чтобы взорвать
из британских подкреплений из Индии, составил огромный и ужасный
зачатие в английском сознании. Даже бледный, вялый Тальяферро,
величественный “Экскалибур” _общества, беспокойно зашевелился.

Вдоль подъездной дорожки посыпался гравий, и все четверо
обернулись и увидели Джерри Кардинала, выезжающего на великолепном сером мерине.
стиль и мощь. Он промчался мимо быстрым шагом, наклонившись вперед в седле
его белое, изможденное лицо выделялось ярким профилем на фоне увитых виноградом деревьев.
стена справа от него. Его перчатке левой руки держали уздечку-Рейн с
жесткость искусственный член. Его плечи, казалось, не наполнялись
пальто, которое он носил; его тело выглядело маленьким и усохшим на огромном звере
; его губы шевелились.... В памяти каждого из четверых, как ни странно
, надолго запечатлелся этот мимолетный образ всеми любимого
дина, когда он выезжал с подъездной аллеи на Джаспер-роуд.

“Говоря о желании что-то узнать, ” заметил Троллоп, “ я бы хотел
знать, что тянет старика вниз”.

“Мы все должны сломаться”, - мрачно сказал Фини. “Джерри нарушает
одобренный способ подобен хорошей машине, детали которой имеют одинаковую прочность на растяжение
”.

“Интересно, если это возможно”, - вышел медленно из Finacune, “для Дин
получить линия на тайну, и что она так отчаянно ... вы знаете
есть некоторые ситуации, в таком отчаянии, - что если посмотреть им прямо
в лицо он никогда не будет прежним после этого.”

“Любые международные волнения, которые могли бы сбить старого Джерри Кардинега с толку
или с его подачи, должны были бы касаться Ирландии”, - заметил
Фини.

Троллоп подхватил тему. “ Это было после той ночи , когда Ратледж
заехал к нам в Бхурпал, который Джерри начал по-настоящему разрушать.
Они поговорили после того, как мы вернулись ”.

“Кто должен знать правду, если не этот демон Ратледж, который едет верхом
в одиночку?” Спросил Фини.

“ Джентльмены, ” сказал Троллоп, хлопнув в ладоши, подзывая слугу, “ мы отплываем.
сегодня ночью мы возвращаемся Домой. Милостью странного бога войн мы будем в
В Лондоне, на приеме армии и флота, в течение месяца. Возможно, тогда
нам доверят тайну, которую наши газеты не осмеливаются доверить.
телеграмма - тайна, которая гложет до глубины души того, кто скажет
сколько Сил? А пока давайте все выпьем за человека, который написал
о войнах Англии - за исключением бессмертного Фини - когда мы были просто
учусь читать сказки - выпьем за человека, который только что проезжал мимо!”

“Могу я добавить реплику, Троллоп?” Спросил Финакьюн, когда принесли колышки.

"Синий кабан” кивнул.

“Когда придет время, - сказал Финакуне, - человеку, который только что проехал мимо, чтобы
закончить свою последнюю битву, которую мы все проиграем, - пусть он упадет в обморок от
объятия самой красивой женщины Лондона - его дочери!

Они выпили стоя.

Старина Фини нарушил наступившее молчание. В одно мгновение они поняли
что у него было что-то важное, чем он мог поделиться, и что в этом рассказе была радость
.

“Общеанглийское агентство stripped news, которое я имею честь
представлять, прислало мне сегодня утром небольшую статью”, - заявил он с
тонкой, холодной улыбкой, которую все они знали.

“Фини, ты, мертвая планета, ты хочешь сказать, что у тебя остался лучик
света?” Спросил Финакьюн. Эти двое были очень близкими друзьями.

“Пресс сплотил вокруг престола, как ты говоришь, мой эмоциональный молодой
друг,” Фини отправился на вежливо“, но престола В временной имеет
получился один из самых гладких уловок, которые как известно, дипломатия-все в темноте,
заметь-один из самых глубоких дипломатических вдохновения произошел в
закон и Евангелие строительства империи. Давайте предположим, что кто-то, путем небольшого
предательства, передал боевую мощь Афганистана русским,
выведя его из-под английского контроля. Также давайте допустим, что Россия,
уверенная в этой массе, размахивает огненным факелом вдоль всей
северной границы Британской Индии - ввергая эти угрюмые местные государства
в восстание - и объясняя им почему! Вся нижняя Индия, жители
равнин, отреагируют на беспорядки. Это был случай ожидания
целое столетие - ожидание точного момента для восстания. Индия - это
народ, ожидающий награды. Они строят для вечности. Одним словом, мои милые!
после одной-двух битв Англия столкнется с великой войной - со всей Индией.
при поддержке России - десять к одному!”

Фини откинулся на спинку стула и улыбнулся виноградной лозе, которая была фоном
для ухода Джерри Кардинега. Остальные нетерпеливо заерзали.

“Что делает Англия в подобном случае?” - спросил наконец старина Фини.
... “О славная Англия, о моя Англия мудрости и вдохновения!
Говорит ли Англия: "Давайте сражаться с Россией, если это необходимо"?.. Нет, мой
собратья по несчастью; Англия смотрит на карту мира. Главы
ее различных ведущих департаментов в Лондоне собираются вместе. Я имею в виду ее Родной,
Колониальный и иностранный офисы. Один из этих немых бесславных Гладстоунов
находит старую петицию, над которой смеялись и которую откладывали в сторону в течение
месяцев. Она из Японии. Ее читают и перечитывают вслух. Невоспетый
Гладстон из the outfit делает обжигающее предложение. Япония попросила
об англо-японском союзе. Одним поворотом пера дело сделано. Что
это значит, братья мои?”

Вдумчивый Тальяферро соизволил заговорить: “Япония совершила
_harakiri_ - то есть многие молодые, импульсивные представители армии
и флота сделали это семь лет назад, когда Россия возглавила Тройственный союз и
разграбили трофеи, в том числе Порт-Артур, полученные Японией в результате победы над
Китай. При моральной поддержке Англии в союзе Япония начнет
войну с Россией, чтобы вернуть свои трофеи. У меня есть идея, что Япония
думает, что она может победить Россию ”.

Тальяферро говорил так редко, что его внимательно слушали.

Древний Фини хлопнул в ладоши. “Если бы у вас хватило наглости следить за действиями
войск, которые у вас есть в мировой политике, Тальяферро, вы бы
пусть нас всех выпорют, ” сказал он. “Вы правильно поняли. Изоляция
между Россией и Японией, особенно между
Кореей и Маньчжурией, давно стерлась. Япония, лишившаяся своих трофеев в китайской войне
для России это один огромный змеиный зуб. При моральной поддержке Англии
- Я говорю _моральной_ поддержке - Япония сразится с Россией и споет
гимны за шанс ”.

“Вы же не хотите сказать, что такой союз подписан?” - Взволнованно спросил Финакьюн
и Троллоп наклонился вперед.

“Совершенно верно”, - тихо сказал Фини. “Пан-Англо" прислал мне эту историю телеграммой.
сегодня, а здешний пионер напечатает это завтра утром. Япония
теперь предъявит России требования, которые приведут к войне. Это потянет
Россия от границ Англии с Индией. Немного дипломатии, этот альянс,
мои мальчики! Англия удержала Россию от агрессии; сделала
беспомощной идею восстания в Индии, потому что там
нужна поддержка России; Англия поставила половину Азии между своими границами и
возможностью войны! Абсолютное великолепие всего этого дела заключается в том, что
Англия называет свой неслыханный союз с Японией - движением за
сохранение целостности Китая и Кореи! Я спрашиваю вас со всей искренностью
правда и трезвость - как сказал святой Павел - разве это не юмор для возвышенных
и одиноких богов?”




ТРЕТЬЯ ГЛАВА

РАТЛЕДЖ РАССКАЗЫВАЕТ, КАК МАСТЕР СПУСТИЛСЯ С ДОБРЫХ ГОР, ЧТОБЫ
НАЙТИ СВОЕГО ЧЕЛА На ПЫЛАЮЩИХ РАВНИНАХ


Ратледж отделился от кавалерии Бульвер-Шинна у Мадирабада и достиг
Калькутта на два дня опередила остальных, за исключением Бингли, который отстал всего на
пару часов - как раз достаточно, чтобы последний опоздал на
лодку, на которой Ратледж отплыл в Бомбей. “Убийца лошадей” покончил с собой
очень серьезно отнесся к этому делу just-miss и был взволнован до глубины души.
Он хотел, чтобы за ним было первое слово в Лондоне, а также последнее слово
в Индии. Он изучал вопрос о тайне со свойственным ему усердием
, полностью изложив свою точку зрения. Так быстро он двигался,
однако, что он пропустил трос с _Thames_, замалчивание далее
теорий. В ярости он решил пересечь Индию по железной дороге
и наверстать упущенное время, возможно, успеть на корабль раньше Ратледжа в
Бомбее. Это был человек, которого он боялся дома и за его пределами, на работе и в играх.

Бингли не следует понимать превратно. Он был очень важным военным человеком,
умственным и физическим спортсменом, боявшимся немногих вещей - меньше всего работы.
Такие люди интересны, иногда опасны. Бингли был честен в
материальных вещах; иногда до отвращения. Его меньше всего любили из
английских военных корреспондентов, но он был одним из самых известных. Он завидовал
искренней любви, которую обычно внушало имя Ратледж;
завидовал триумфам “мистика”, как назвал его Финакьюн;
скопировал Routledge-метод частой езды в одиночку, но нашел
было безнадежно сделать это и сохранить уважение современников.
Небрежность, с которой Рутледж добивался высоких результатов, была
совершенно неподвластна Бингли, так же как и способность делать вид, что забывает
великие дела, которые он совершил. Для Бингли было необходимо заметно
торжествовать над своими _купами_; действительно, впечатляюще. Этот недостаток в
манерах и определенный талант находить свой уровень в непопулярной
стороне вопроса вызвали неприязнь к себе подобным.

Ратлидж приготовился к долгому путешествию, ему было о чем подумать
о “Французской революции” Карлейля -ее уже читали во многих странах.
Обычно тайна, подобная той, что он оставил в Индии, давала бы
материал для глубоких размышлений, но он предпочел оставить ее подальше от себя
и в полной мере насладиться прелестями вернувшегося изгнанника. Бомбей был
взволнован англо-японским союзом, но Рутледж не стал вдаваться в подробности.
тема обсуждалась не дольше, чем один из дней его отсутствия в последнем индийском порту.
Он ничего не упустил из значения этого великого хода Англии,
который так очаровал Фини, но когда он попытался разобраться в
первой причиной его способностей стал хромым и устал, и у него тоже узнали
также терапия морского путешествия, чтобы продолжить бесцельное измельчить. В
выполнена путешественник, он отложил все отходы от спешки и беспокойства
и с животными дни и ночи валяться вместе без малейшего
износ. Следовательно, большие объемы ткани были отремонтированы и отскока.
У Рутледжа это было не “Завтра мы будем в Порт-Саиде”, а
возможное отражение сегодняшнего дня в том, что “мы находимся где-то в Красном море”.
Часто он читал ночи напролет или дремал с полуночи до
рассвет, завернутый в плед на палубе. Его мозг впал в мечтательное состояние
непродуктивности, пока он с трудом не смог вспомнить, что это когда-то было
довольно властным правителем кризисов; производителем нагроможденных слов, которые
проявил собственными красками войны бесчисленные яркие и ужасные фильмы
, которые попались ему на глаза. Месяц на море сгладило жесткий
строк службы с его лица, как он размягченные мозоли его
узда рук.

Он не был до заката, когда его лодка парится на доставку
до Марселя, что старый щелк-щелк его психическое напряжение
возобновилось, и мысленные огни снова загорелись ярко. Тогда он обнаружил, что
многое, что было расплывчатым и неузнаваемым в Калькутте, прояснилось и
было закончено, как это часто приятно бывает после сезона пралайи_,
как выражаются индусы, период покоя, будь то сон или смерть.
Ну вперед стоя на палубе, с блеском города покалывания
в темном будущем, оно несет в Раутледж, что его жизнь на этом
период достиг расставание. Расхождения протянул
перед ним отчетливо, как если бы его разум был устроен их подсознательно,
в то время как его материальные способности дремали в затишье дальних путешествий.
Мысли начали обрушиваться на него дождем.

“Ратледж, как ты и весь мир собираетесь налаживать отношения с этого момента?...
До сих пор вы играли, просто играли, разбросав свои годы по всей земле
с небольшой выгодой для себя или для мира. Если бы вы
умерли сегодня ночью, вы, возможно, заслужили бы пять строк в
тридцатитомной энциклопедии: ‘Космо Ратледж, американец по происхождению, англичанин
военный корреспондент и путешественник, ездил верхом с Томом, стоял у огня с Диком,
и бегал с Генри; взялся изучать из первых рук различные местные
Дела Индии, и умер от лихорадки на краю... Бог знает чего...
желтой пустыни или мутной реки.

Он улыбнулся и раскурил трубку, размышляя дальше. “Суть в том, что я умру
задолго до лихорадки - если я продолжу этот мировой скиталец - мертвый для себя
и для людей - один из великих без клейма, пересекающий и перекрещивающий свою
путешествуйте по всему миру.... Должен ли я сесть в Лондоне
или Нью-Йорке и повторить весь свой путь на бумаге - книги,
передовицы, специальные статьи, долгие ужины, начинающиеся в восемь, по часу
о бильярде, о письменном столе в какой-нибудь газетной конторе - толстом, бессмысленном и неподвижном
в пятьдесят?... Что лучше: изможденный, голодный, побитый штормами странник,
вечно смотрящий в освещенные огнем оконные стекла цивилизации, или
помятый и повязанный галстуком церемониймейстер внутри? Гражданин
заказанного дней и ночей, или изгнание с планеты или навсегда
рев в его черепе?”

Они были сновать свой корабль в док, а голоса Франции
толстые на ночь.

“Рутледж, ты уклоняешься от ответа”, - пробормотал он через мгновение. “Это
не значит, что ты должен выбирать между одним городом и огромным миром; ни
между столом или седлом, палаткой из шкур или отсеком из
кирпича. Вы сможете прокатиться на верблюдах в Лондоне или упаковать складная кровать на
пики для Llassa; вы можете быть бродягой дома или его пределами редактора. Это
дело не в том, весь мир или нет, Ратлидж, а в том, женщина это или нет!

Хлопающий тент наконец затронул этот вопрос. Ратлидж ловко раскурил свою
трубку, уловив ноздрями самую суть портового бриза
, и выключил ее.... Он хотел пересечь всю Францию в эту ночь; и
поужинать в Париже завтра, дышать хулиган ветров канала
завтрашний вечер и снова завтрак в Лондоне.... Его мозг действительно избавился
от азиатской летаргии - уже оживился для напряженного
удара Европы. Он был необычайно оживлен. Быстрый французский говор на
пирсе внизу взволновал его великим смыслом бурлящей жизни - как
это могло бы взволновать мальчика с полей, входящего в город из его видений
. Несколько часов, а потом Лондон!... “ Она никогда не забывала тебя,
Ратледж....

Один раз он видел мать Норин--женщина, которая, немного
хотя, была ее воплощением небес на Джерри Cardinegh; небо в духе
теперь к старику. Лицо из живого жемчуга; позолота и бронза
осенних лесных зарослей в ее волосах; большие спокойные глаза, полные тайны и
милосердия.... В каком-то смысле, не поддающемся анализу, ее вид заставил Рутледжа
еще больше полюбить Ирландию Джерри Кардинега. Тайрон был немного освящен в
зачатии - потому что это был ее дом.

В Париже, в "Севилье", на следующий день днем слуга сообщил
Раутледж, что женщина ждала его в оранжевой комнате. Есть
был подниматься в его груди, захватывающее темпераментный ответ. Немного
ароматной эссенции возвращения домой, которую он и не думал найти в
Париж завладел его чувствами.... Она сидела в приглушенном свете
и тени знаменитой гостиной Севильи. Едва уловимый аромат мирры
и сандала; Гончарные изделия Зуни, похожие на шары солнечного света пустыни; золотые
гобелены из дома Гобеленов; золотая шерсть из персидского
ткацкие станки; блеск оранжевой полной луны сквозь разорванные атласные облака;
лоны позолоченного дневного света пробивались сквозь развевающиеся кружева на створчатом окне;
тишина Палестины; солнечный свет веков, вплетенный в каждую ткань.
и женщина, Норин, поднимающаяся ему навстречу, яркая.
классика света и тепла.

“Ратледж-сан!”

“ Завтра я ожидал увидеть вас... в Лондоне, - запинаясь, проговорил он.

“ Я жил в Париже. Я вернусь, чтобы подбодрить улице-ночь-к
приготовьтесь к отцу, завтра днем”.

Он горел от возбуждения при виде ее, причем красный
глубоко в ее щекам. Это было так, как если бы между ними произошло чудесное психическое
общение; и, встретившись наконец во плоти, они были
смущены, поражены этим феноменом.

“Мистер Бингли сказал мне, что вы должны были быть сегодня в Париже. Вчера вечером он уехал в
Лондон. Мне не терпелось увидеть вас. Возможно, я не дождался
достаточно долго для вас, чтобы отдохнуть после путешествия”.

Рутледж не ответил. Он улыбался в странной застенчивостью, а несколько
улыбка мужчины после тридцати. Более того, он держится в руке,
охотно предложил.

“Простите меня, глядя на вас”, - сказал он наконец. “Я был очень
давно. В Индии----”

“Вы можете смотреть, Раутледж-Сан. Мужчины, идущие домой с войны может делать как
они будут”, - засмеялась она.

“ Найти вас здесь, в Париже, невероятно, мисс Норин. Я планировал
оставить открытым путь от Книжных киосков до Чир-стрит - покататься с тобой
возможно, посмотреть, как ты что-то рисуешь, и побеседовать ...”

“Вы останетесь в Лондоне на некоторое время, Ратледж-сан?”

“Да, пока вы с Джерри не обратитесь в "Ревью" с просьбой начать войну, чтобы
избавиться от меня”.

Ей не нужно было говорить ему, что она рада. “Пойдем, пойдем"
на улицу. Это словно зачарованный замок в вот--как жить над одной из
ваши прошлые жизни на всей этой желтой тишине”.

Она не могла бы объяснить, что заставило ее это сказать. Ратлиджу понравилась
идея, и он отложил ее, чтобы испытать в горниле одиночества.
- Где ты оставил отца? - спросила она, когда они оказались на улице.

“ Далеко в Бхурпале, за два или три дня до того, как нас всех вызвали.

Он боялся следующего вопроса, но, понимая, что это обеспокоит его.
Норин перешла к сути темы, не задавая вопросов.

“ Конечно, он мне не сказал, но, боюсь, ему нездоровится. Кажется, я
знаю, когда с кем-то из дорогих мне людей случается беда.

“Это был унылый, кампании жесткий спорт, но он выдержал это.”

“Я чувствую, что он белый и времени НОСИТЬ ТО, Раутледж-Сан. Это его последняя
пределами времени. Теперь я всегда буду нужна ему - но мы не будем говорить об этом ”.

Она повела меня по многолюдным улицам - холодным, ярким февральским днем.
воздух был свежим, и в нем было много парижских представлений.
о них. “Я отведу тебя в свою студию, если хочешь.... Там тихо
и по-домашнему уютно. Большая часть моих вещей упакована, но мы можем выпить чаю”.

“ Я собирался уехать в Лондон сегодня вечером, ” отважился он.

“ Конечно, мы поедем тем же пароходом. А завтра-завтра есть
будет что-то для мужчины делать, в веселье улице--готовимся к
отец”.

Оба рассмеялись. Он казался слишком радостным для Рутледж.

“Я терпеть не могу Лондон, - то есть, я не могу жить там, когда отец
это далеко”, - говорит она сейчас. “Кажется менее одиноким в Париже.
Лондон - определенные дни в Лондоне - кажется, пропитаны сдерживаемой трагедией. Там
там так много серого горя; так много невысказанной боли - так много жизней
которые, кажется, ничего не значат для богов, дающих жизнь. Я полагаю, так везде.
но Лондон скрывает это меньше ”.

“Меньше, чем в Индии?”

“Ой, а Индия имеет свою философию. Нет никакой философии в
учебный план Ист-Энда.... Хотел бы я думать об Индии так, как думаете вы
- спокойно и без ненависти к британскому господству там. По крайней мере,
не показывая своей ненависти. Но это кажется таким скандальным и гротескным
мне кажется, что коммерческие люди доминируют над духовными людьми. Что
дерзость англичан предлагать индусам способ поведения
жить и поклоняться Богу! Я девушка Джерри Кардинега - когда дело касается
Индии и Ирландии. Должно быть, это то, что заставляет меня ненавидеть Лондон”.

“Англия молода, Индия стара”, - сказал Ратледж. “Старики часто могут
учиться у молодых - как жить”.

“Но не как умереть - и все же у Индии был большой опыт в обучении
как умереть от рук британцев.... Мы не должны говорить об этом
сегодня! Слово "семья" превращает меня в дикаря. Голод в Индии; ирландский голод
голод; вечный голод лондонского Ист-Энда!... Возвращаюсь домой.
после войн вас не должны заставлять говорить о горьких вещах.
Я хочу сесть и послушать вас о вашей Индии, а не об Индии Кардиналов.
Индия Кардиналов. Мы всегда видим черный лик за Индией, как и
за Ирландией. Вы видите очарование внутренней жизни Индии - а мы
убожество дверных проемов. Да, я все еще читаю _Review_.... Ах,
Рутледж-сан, ваше интервью с английским ‘миссионером и членом клуба’
в Лакхнау было восхитительной концепцией; однако за всем этим стоит
по-моему, в его юморе есть что-то от ужаса. Больше всего потому, что
‘миссионерский и самый быстрый в мире, как я его видел, в свои силы, будет иметь
воспринимается не юмор! Он, без сомнения, назвал бы это очень
превосходной статьей - и все же каждая строчка содержала намек на его
пагубное невежество и его детскую душу! Я должен повторить - какая дерзость
для неповоротливой плоти помешанных на материях людей, берущихся учить
_видческую_ Индию - как искать Бога!”

Ратлидж неизменно становился беспокойным, когда при нем обсуждались ценности его собственной работы
.

“ Кстати, мисс Норин, “ сказал он, - я оставил Бингли в
Калькутта...”

“Он так сказал, но попал в Индию по железной дороге и поймал корабль, прежде чем на
Бомбей. Отец и другие будут в Лондон завтра. Они сошли с корабля
в Неаполе, чтобы успеть к завтрашнему приему армии и флота
вечером.”

Ратлидж был немного сбит с толку, поднимаясь вслед за Норин по лестнице.
он прошел в студию и сел у окна. Дом был лишен
многих вещей, отождествляемых с ее индивидуальностью, и все же все это было
определенно частью ее. Сундуки и коробки были готовы к отправке,
открылся только ее чемодан. Из этого она достала чайные принадлежности и
мужчина с волнением наблюдал за происходящим. После чуждой тишины Оранжевого зала
и суматохи парижских улиц студия показалась ему милой
с безымянными достопримечательностями. Все негативы в его разум, когда-то переполненные
с фотографиями Парижа и цивилизации, были хорошо чистится
Индия. Теперь эти мгновения были наполнены новыми впечатлениями.... Печать
тонкость была в ее платье, и до него далеко бросая импорт в
ее слова. Быстрый поворот ее головы и руки, все ее движения,
выражали ту приятную упругость, которая отличает индивидуалку от
стадо. Все было именно так, как ему сказали в Индии. Норин Кардинег
проявила королевскую власть, став женщиной.

Мужчина не перестал быть немного сбитым с толку. Он снова был заряжен
тем же вдохновляющим темпераментом, который побудил его рассказать ей
интимную историю Родера, и рассказать ее со всей своей отвагой и
нежностью. Препятствия, которые месяцы создавали в его мозгу и
сердце, теперь исчезли перед теми же чудесными, внимающими
глазами. Воспоминания о ней всегда были самой прекрасной архитектурой его мыслей
но они были как замки в заоблачной стране, с наполовину утраченными чертами,
по сравнению с этим моментом, с живым слава Норин Cardinegh
подметание в полное владение своей жизни. Все, что было раньше, было
тусклым и нежелательным; даже он сам, человек, Ратледж, с которым он
так долго жил наедине.... В этот великолепный момент расширения к нему пришло это
- яркий ответ мира на его долгие поиски смысла
бытия.

 * * * * *

“Рутледж-Сан, У меня есть вино и чай и печенье, и вы можете курить, если
вам нравится”. Она нарисовала маленький стол и стул для себя. “Это будет
пройдет час, прежде чем носильщик приедет за моими чемоданами, и я хочу, чтобы ты
сказал мне, видел ли ты снова нашего храбрейшего человека. Прошло уже больше года
с тех пор, как ты оставил его в Гонконге.”

“Мисс Норин...”

“Для вас я бы предпочла быть Норин”.

“Норин, в чем для вас сила величия Родера?” Рутледж
спросил, понаблюдав за ней несколько секунд.

“Он работает вслепую, постоянно, среди подонков, и милует для
всех людей, кроме себя!” - сказала она напряженно. “Живой дух
Кажется, что в нем присутствует Христос, и ничего от секса или земных желаний. У меня есть
представлял его, с тех пор как ты рассказал мне эту историю, таким чистым душой, как любой из
пророков или мучеников. Меня не волнует размах его мозга, когда
у него такое человеческое сердце!... Хотел бы я сказать все, что он предлагает
но я имею в виду... Я думаю, что он близок к Богу!

“Спасибо”, - сказал Ратледж. “Это одна из лучших вещей, которые я знаю, чтобы
вы говорите о нем, как наш храбрый человек’--делить его со мной....
Да, я видел его снова, и есть еще одна история, которую можно рассказать, и я
расскажу ее так, как он сказал мне:

“Это началось с его отъезда из Гонконга. Он никогда не был таким усталым и таким
слабонервных состоянию на определенный день. Это было то время, когда я был с
вы на вечер в УРА-стрит. Он заявляет, что когда наступила та ночь, он
отправился на набережную на свою работу с ‘злым бунтом’ в сердце
. Ночь дождя и бури. Он спас упавшего моряка
у китайцев, и ведет его к себе в дом, когда он был
ударили сзади и растоптал. ‘Боюсь, они хотели меня убить", - признался он.
В качестве извинения он добавил, что жизнь китайцев
так мрачна и безысходна на побережье. Его старая душевная рана была
снова открылся, и он проснулся с ощущением, что смерть была очень близка. Понимаете,
полиция нашла его тело под дождем. Он погружался в
бессознательное состояние, когда появилось видение.

“Он никогда не прикасался к Индии на тот момент в этой жизни, но это был
немного Индии, которая появилась в его видении, и все было очень верно
к нему.... Сумерки и маленькая деревенская улочка; древний индуист
святой человек сидит в дверном проеме, склонив голову, его губы шевелятся, произнося
Невыразимое Имя. Родер очень четко видел это и все остальное, так что он
узнал бы это место, когда увидел его снова - песок, тишину,
река, проносящаяся ржавым серпом по городу, и его старый хозяин
, сидящий в дверях.

“Это была картина, которая пришла к нему, когда он лежал на станции
Гонконгский полицейский, близкий к смерти.... Индуистский святой человек, такой
старый, что казался спутником Смерти, печально посмотрел вверх
и сказал: ‘Сын мой, я спустился с прекрасных гор ради тебя.
Именно здесь ты найдешь меня ожидающим. Поспеши прийти за мной, моя
_chela_, ибо я полон лет, и я уже устал от этих равнин
и от стольких мужчин. Нам нужно кое-что сделать, прежде чем мы снова будем вместе
в наши прекрасные горы’.

“Санньяси говорил по-тибетски, которого Родер никогда раньше не слышал,
но каждое слово он понял так, как я вам уже говорил. "И как быстро он это сделал
После этого я исцеляюсь!’ - воскликнул он мне, улыбаясь. Боль оставила его.
и его рана волшебным образом закрылась. Они сказали ему, что он умрет, если встанет с постели
, но он закончил свое исцеление по дороге к своей реке и в свою
деревню. Все для него было легко, как заявляет наш самый храбрый человек. Есть
корабль в гавани, которая необходима человеку, чтобы почистить овощи, и
Rawder установлены в нем, оставаясь на борту в порт через порт, пока что-то
побудил его сойти на берег в Нарсапуре, который лежит среди устьев великой Годавари
. За одним из них он последовал до главного ствола,
и путешествовал пешком месяцы и месяцы, изучая туземцев
и их язык, делая то, что представлялось ему среди мертвых и
живущий посреди голода и чумы, и "не знающий ни голода, ни
жажды, ни боли’. Это его слова, Норин.

“Он как один из тех мистиков, “ сказала женщина, - как Сузо или святой
Франциск Ассизский - который не считался с физической болью”.

“Да.... Я я недолго оставался в Америке после того, как бросил тебя на Чир-стрит
. На самом деле, я вернулся в Индию за несколько месяцев до того, как эта последняя неприятность
возникла в Бхурпале - с Роудером в Индии. Я нашел его в Сиронче, где река
Годавари впадает в Пенгангу, и он рассказал мне все эти
вещи. Затем некоторое время я путешествовал с ним, и это было очень полезно для
меня. Он всегда помогал - до самых корней беспорядка
вещей. Я очень много думал о тебе. Ты был единственным, о ком я рассказал.
Родер. Вот почему я был так рад услышать, как ты сказал "наш самый храбрый человек”.

“ А его хозяин?

“ Да.... Это было далеко к северу от Сирончи, на Пенганге, и он
торопился, торопился несколько дней. Я должен был оставить его в Ахири на
службу, которая состоится еще через два дня. С наступлением темноты мы прибыли в маленькую
деревушку, по которой, как ржавый серп, ползла Пенганга. ‘Это
то самое место... Я знаю это место", - повторял он.... Даже я не был удивлен
Норин, увидев престарелого Санньяси, сидящего в дверях,
его губы шевелились, произнося Невыразимое Имя.... И так наш самый храбрый человек
нашел мастера, которого заслужил; старого мастера, пришедшего из
его селят в величественных гор, чтобы забрать чистейший человек-душа я
когда-либо знал”.

“Тогда вы ... тогда вы никогда не увидите его?” - закричала женщина.

“Вот что для меня странно, Норин. Он сказал, что я должна увидеть его снова.
в этом году в Индии. Он сказал, что я узнаю время и место. Они
идут на север, к холмам, пешком и очень медленно. Один
может совершить кругосветное путешествие и, вернувшись, обнаружить их всего в трех
или четырех широтах к северу от места расставания. И вот я ушел
он был очень счастлив, изучал тибетский и китайский языки и древнюю мудрость,
с радостью помогаю посреди самой страшной нищеты в мире ”.

“И у вас пока нет мысли вернуться в Индию, Ратледж-сан?”

“Нет”.

Чай был превосходным. Перевозчик приехал и забрал стволы и коробки.
Они сидели вдвоем в раздели Studio, пока сумерки замяли
расстояния. Внизу на улице потеряли свою привлекательность холостого хода, а фигуры
быстро.... Света не было. Мужчина трепетал в темноте.
в коридоре женщина шептала "Привет" своему маленькому парижскому домику;
затем закрыла дверь и, взяв его за руку, повела к лестнице.




ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА

РУТЛЕДЖ РАЗМЫШЛЯЕТ О ПРОШЛОМ, НАХОДЯСЬ В ЭПИЦЕНТРЕ ТЕНЕВОГО ПРОГНОЗА ОТ
КРУПНЫХ СОБЫТИЙ


Они поужинали в "Севилье", сели на ночной поезд до Кале и разговаривали
на палубе парохода в Ла-Манше. Ночь была звездная и холодная.
дул порывистый ветер. Огни Франции гасли позади. Появился корабль
впереди, как слабая, низко висящая звезда, он вырисовывался мощно, его огромные
очертания кололись в свете, и он быстро прошел мимо, так близко, что они услышали
о том, как она сокрушает моря, и о биении ее железного сердца.... Норин говорила
:

“Как хорошо, что не нужно путешествовать одной. Я так много времени провела в одиночестве. Я
кажется, я рассказываю вам удивительные вещи.... Должно быть, я очень странный человек.
в некотором роде, возможно, экстрасенс, потому что мне снится так много вещей, которые
остаются живыми и после ”.

На картинке она хотела выразить словами, явно приехавшие с Рутледж
слушать.

“Однажды, когда я был таким маленьким, что я не мог говорить прямо--так мало
что вы могли бы иметь сбалансированный мне в руку,--пришла женщина с крошечными
комнату, где я лежал. Это было посреди ночи. Отец был где-то в Азии
. Я проснулся, я думаю, потому, что услышал, как женщина возится в
дверь. Она была большая, истерика-то вещь и вдруг крикнул, что мой
мать была мертва ... потом бросились прочь, оставив меня одного в темноте!... Это
был у одинокого английского загородного дома в зимний период. Я помню снег
и ветры, и серый, бросая неба и ночи. Мне пришлось остаться
есть в одиночестве, пока отец пришел домой. Уже больше месяца я был в этом
отличный дом, с голыми, вздыхая деревья все вокруг-деревья, близкие к
стен дома. Они режут ветер на ленточки и постоянное
стоны. И, о, ночи были вечными! Я был в просторной холодной комнате
в огромном, скрипучем доме - и всегда я слышал тяжелое дыхание
откуда-то издалека. В одиночку, я стер все мои страхи там ... пока, наконец, я
ничего не боятся, только и мечтает о ночи, которая жила со мной на протяжении всей
дня. Я никогда не был рядом, что страны-с отцом пришли.
Как ужасно он выглядел! Он оставил меня странные и разные. так что я был
не как дитя малое позже.... Рутледж-Сан, почему я
вы все эти вещи? Уже много лет я не говорил так много за один день”.

“И я не слушал так восхищенно, Норин”.

“Я бы не пытался рассказывать тебе так много, если бы не то, что ты должен быть
вернуться в Индию в течение года.... До меня дошло, Ратледж-сан, что
вы должны уйти очень быстро!”

В тени машинного отделения послышался скрип плетеного кресла.
вентиляционные шахты позади них. Норин импульсивно схватила его за руку. Дело было не в
том, что она сказала что-то, чего не мог услышать мир, но она
была очень сосредоточена, и маленькая история, которую она рассказала,
была для нее настолько интимной, что ни одна женщина, и только этот мужчина,
когда-либо вызывал это наружу. В мысли о том , что
это услышал незнакомец. В любом случае, чары рассеялись.
Ратлидж был раздражен. Воспоминание о мире этой женщины и
чувство единства с ней, которое внушила странная маленькая уверенность
, были просто неприятны.

“Сейчас я пойду в свою каюту”, - прошептала она. “Осталось совсем немного
отдохнуть.... Спокойной ночи, Ратледж-сан. Я рано уеду за границу”.

Он знал, что она бы еще не подумала о своей каюте, хотя время было уже позднее, если бы не скрип стула.
она подошла к окну и спросила: "Что случилось?". Он знал, что она еще не подумала о своей каюте, даже несмотря на то, что
час был поздний. Ратлидж взял ее за руку и коротко пожелал спокойной ночи. Вернувшись
он подошел к шезлонгу между вентиляционными шахтами, сел и снова поднялся
осторожно. Звук был тот же. Он тщательно проверил стул
и обнаружили, что в кратчайшие возможные пути ветра стали причиной
скрип.... Они стояли долго-в течение восьми или девяти футах от кресла.
Джентльмен предупредил бы, что находится в пределах слышимости,
или, что еще лучше, пошел бы своей дорогой - если только не уснул. Последнее
было маловероятно, потому что по палубе гулял пронизывающий зимний ветер. В
в курительной комнате находился человек, лицо которого стало знакомым всем
Ратледж с тех пор, как он сел на парижский поезд в Марселе прошлой ночью
мужчина средних лет, с резкими чертами лица, с седыми усами.
Этот путешественник также останавливался в Севилье. Он оторвал взгляд от
раскладывания пасьянса, когда вошел Ратлидж. В квартире играли в бридж
и еще один или два человека. Рутледж выбрал сигару
внимательно и успел шепнуть дежурному в легкой, юмористической
кстати:

“Позвольте мне посмотреть, что сердечно-фляга мгновение и скажи, как долго это
человек в пасьянс был здесь”.

Другой вручил ему пакет и прошептал: “просто о пяти
минуты”.

Ратлидж купил ликер и отключился. Случилось так, что
он заглянул в курительную комнату через наполовину занавешенное окно,
и встретился взглядом с Седоусым.... Это была мелочь
- вряд ли это совпадение - пересечь Францию одними и теми же
этапами за двадцать четыре часа и прервать путешествие в том же отеле
в Париже. Кроме того, потому что незнакомец не был в зале для курящих-номер
за пятнадцать минут до не констатировать тот факт, что это была его
вес, что сделало кресло скрипит.... Рутледж был не склонен
отдых. День провела революцию в своем систем бытия. Он жаждал
снова дневной свет, совершенно забыв свое обычное терпение с естественной
прохождение часов и событий. Сам по себе день был невыразимо прекрасен,
но сейчас возникла тревожная реакция и предчувствующая тень, которую
не выкуришь и не выкинешь из головы.

И это в ночь его идеального дня. Норин Кардинег отдала ему
каждую минуту своего пребывания в Париже, даже не попрощавшись со своими
друзьями.... Это не было тайной в Индии; не быстрое угасание
Джерри Кардинег, который почувствовала его дочь, хотя и не видела; не
седые усы или скрипучий стул - они просто были сплетены в
одеяние из крапивы. Предчувствие было даже не его собственным. Оно принадлежало Норин
Кардинег, и имело отношение к тому, что он оставил ее и поспешил вернуться в
Индия.... “До меня дошло, Ратледж-сан, что вы должны уйти очень быстро!"
... Большое фризовое пальто было мокрым от тумана в Ла-Манше и
Брызги ла-Манша, когда в предрассветных сумерках показался Дуврский пирс, и глаза
странника снова наполнились семью оттенками английского
грей.... Норин ушла до конца рабочего дня.

“Давай сядем на более ранний поезд до Чаринг-Кросс”, - сказала она. “Я
думаю, у нас еще есть время. Наш багаж зарегистрирован, и мы можем
позавтракать по дороге.

Он принес свою сумку, и Норин дружески взяла его под руку, когда он
снова появился на главной палубе.... Она была вся в сером, как
утром, за исключением оттенком желтый складками на шее, и ей
Золотое чудо-творчество волос.... Рутледж повернулся на пирсе шаг
за. Это были Белые Усы в легком походном порядке, спешащие
чтобы успеть на ранний поезд.

Между ними стоял накрытый для завтрака стол. “Ратледж-сан”, - сказала она, критически наклоняясь к нему.
“вы не выглядите ни капельки уставшим, но я сомневаюсь, что
спали ли вы с тех пор, как я ушла от вас. Кроме того, твое пальто совсем промокло.

“Я немного понюхал канал”, - ответил он, подумав, что человек, который
выглядит скучным и измученным в присутствии Норин Кардинег, был бы
неспособен отражать свет любого рода. “Я не мог? чувствую себя более подтянутым
и сохраняю самообладание. Хотя я и не англичанин, это волнующе -
снова увидеть Англию ”. Он перевел взгляд со своей тарелки на ее глаза, а затем в сторону
на зимние поля, проносящиеся мимо окна, как бесконечный ковер-самолет
. “Когда-нибудь, когда больше не будет войн, ” добавил он, “ мы
напишем эссе и назовем его ‘Виноградные и кентские сады”.

Они разделены на Чаринг-Кросс, чтобы снова встретиться вечером в
Армия и флот регистрации. Рутледж возвратился в свою старую квартиру в
Книжные лавки дороги и сел перед его решеткой-огонь в разгар
старые трофеи и сокровища. Книжные лавки были многолюдной частью Лондона,
изобилующей множеством мелких предприятий и удобной для обширных районов
непрекращающаяся нежелательность. Это было ущелье, из которого доносился непрерывный шум.
Даже ночью, когда протесты булыжников должны были стихнуть
, соседняя пожарная часть имела обыкновение
время от времени распахиваться, как дверца часов с кукушкой, и выливать воду
тонны лязгающего полированного металла. Свистки с далекой реки хлестали
дымный воздух, когда маленькие фабрики были спокойны; ночные смены
рабочие постоянно оживляли тротуары. На колокольне церкви Старого Тимофея был
стражник с железным языком, который никогда не позволял
не проходит и часа, чтобы его не расплющили, а затем не разделили пополам
а по воскресеньям и в дни Святых тот же самый колокол издавал непрерывный
грохот по ущелью с болезненной, ощутимой вибрацией, похожей на
поезд в метро.

Книжные прилавки десятилетиями пребывали в упадке. Когда дедушки были маленькими
мальчиками, это было хорошее место жительства, но маленькие фабрики
давно выкурили его. Действительно, он сидел в почтенной старости по
огни магазинов. Некоторые _habitu;s_ жил, и не отметил
прогресс распада, более старая крыса воспринимает гниения плесени
погрузиться поглубже в свои тесные стены или в крошащуюся штукатурку своего дома
.

Ратледж в Лондоне был одним из мест обитания. Это место ассоциировалось у него
со смутным началом - кладовой чувств и военных реликвий,
хранимых по годам. Перед этим пожаром он написал свои первые виды
Лондона для американской газеты, и сюда он привез различные
напоминания о путешествиях. К книжным прилавкам он вернулся из своего первого путешествия
в Индию - вернулся с мистическим шепотом старой смуглой Матери в голове
ее мистические ветры наполняли паруса его души. Глядя на
на той же самой каминной решетке, погруженный, как в транс, в сердце хрусталя, он погрузился
в свои первые медитации, бормоча достигающий звезд ОМ - до тех пор, пока
мальчик внутри него, грубый по отношению к Европе, в страхе разрушил чары, чтобы его
разделенные тела больше не соединялись вместе. В те дни он глубоко впитал
Веды; и Бхагавад-гита была едина с ним в соответствии с его
светом. Из них он пришел, чтобы увидеть и почувствовать великое Колесо Рождений
смертей и Перерождений, истинное и вечное, вращающееся в винтиках Кармы.
И, однажды почувствовав и открыв это, маленькие проблемы
день и поколение земли - это всего лишь легкая гимнастика для ума.

Сейчас Ратлидж с тоской оглядывался на те чистые дни. Это дано
человеку лишь раз в этой жизни, чтобы следовать по Пути. Когда мужественность свежа
и чувствительна, сохраняя весь свой нежный цвет и невредимую силу;
и когда, полный голода, который никогда не опускается ниже диафрагмы,
молодой человек обращается за Истиной к мастерам и мудрецам - настало время
выбирать между миром и звездами! Это время, когда
мир дает бой, чтобы задержать ищущую душу. “Смотри, вон там
Джозеф, взбирающийся к Богу!” - кричит старая Плотская мать; и, собрав своих
чародейских приспешников и своих драконов страха, она презирает низших
города, все благополучно стекающиеся к ней за данью, чтобы пощипать за юбки
призванных Небесами.... Какие красные цветы страсти она посыпает, прежде чем
его на скалистой, возвышенностью сторону; какие песни завоевания она вызывает с
Нижний рощи; с какого романсы она шевелит покой его, все
ароматный губами и великолепие глазами; то, что Сион она поднимает облака и
клей, чтобы держать его глазами с высоты--не все написано, да,
сожгли, в истории человечества?

Кто идет дальше? Несколько отважных.... Если чары не смогут удержать
его, и если его ясные глаза проникнут сквозь иллюзии чувств; вот,
путь становится крутым и темным перед ним, и на пути встают драконы!
Вера юноши должна быть такой же, как у Даниила сейчас, которая является столбняком для
львов и параличом для каждого монстра. Он не задержался на похотях.
Не дрогнет ли он перед страхами?

Многие задерживаются в мишурных садах смысла; немногие поворачивают назад перед
ревом Фурий; Один - но кто может сказать, как лавровое дерево
цветет для него там, где ждет слава?....

Печальнее всего то, что те, кого призывают, поворачивают назад,
узнают в прохладе лет, насколько коварны чары,
и что никогда дракон тьмы не причинил вреда ни единому волоску на Твердом Сердце; но
путь не так ясен для второго путешествия, и душа
ожесточена скептицизмом, не способным реагировать на Внутренний Голос. Этот человек
должен родиться свыше.

Ратлидж сел в свое старое кожаное кресло и немного оглянулся назад
с грустью посмотрел на мальчика двенадцатилетней давности, совершенно чистого от пыли
из мировых троп, не тронутых войной, чувствительных к духу,
шевелящийся в коконе плоти, весь подсвеченный звездным веществом!... Если бы только
он знал тогда Норин Кардинег!... Он мог заглянуть глубоко внутрь. Ему
не нравился образ человека, который он видел в себе - странник, шагающий
по Востоку; часто останавливающийся на год в местах, где живут белые люди
яростно избравший избегать и посвятивший себя (кто осмелился теперь с тоской оглядываться
назад, на те зачатки духовной жизни) самому
кровавому восстанию Материи - войне, красной войне.

Он горько покачал головой, встал, подошел к окну и посмотрел вниз
на переполненные книжные прилавки невидящими глазами. Из всего этого вышло вот что
наконец:

“Нет, Ратледж-сан, ты отдал свою самую красную кровь и самый белый огонь
старой Матери Азии. Было бы честно и чисто с вашей стороны связать
остаток - и такой земной остаток - с возвышенной чистотой Норин
Кардинег?”

Он долго стоял, погрузившись в раздумья, пока не вздрогнул от
тихо произнесенного имени:

“Ратледж-сан”.

Он был уверен, что его собственные губы не произнесли этих слогов. Он спрашивает, если
оно было крылатым по всему городу, от cheer-стрит.... Его взгляд упал
к дороге. Внизу и немного правее он заметил Белые
Усы. Ратлидж схватил шляпу и быстро спустился, но
незнакомец исчез. В течение получаса он пытался заманить собеседника в ловушку
но тщетно. Был уже полдень, шел дождь. Он намеревался
пойти в офис _Review_, но старое кожаное кресло и
дружелюбная обстановка заманили его обратно. Для _Review_ подойдет завтрашний день.
В эту ночь, армия и флот регистрации. Все он знал бы
есть.... Она попросила его прийти, чтобы подбодрить улице, но он не мог
заставить себя вломиться к возвращению старого Джерри домой. Он помешал в камине.
сидя в тлеющем камине, он снова погрузился в размышления.




ПЯТАЯ ГЛАВА

РАТЛИДЖ РЕШИТЕЛЬНО ВЫХОДИТ В ТУМАН, ЧТОБЫ НАЙТИ СВОИХ ДРУЗЕЙ, И
СТАЛКИВАЕТСЯ С НЕНАВИСТЬЮ ЛОНДОНА.


В тот вечер Ратлидж покинул свою квартиру незадолго до девяти и
укрылся в февральском тумане в своем просторном фризовом пальто. Он собирался
поймать такси, когда устанет ходить пешком, но время и расстояние
остались позади благодаря сиянию и постепенно ускоряющемуся темпу. Это было
добрых четыре мили от Книжных киосков до Трафальгарской площади и Оружейной палаты
где армия и флот прием состоялся. Он обогнул Гайд-парк, сейчас
в зените своей сезона, и снова мелькает Пикадилли. Его полное
электрический Блум был жуткий блеск в тумане. Лондон, старые и
почерневший кирпич мамонта, была мила с ним, даже сейчас, испаряя ее
ночной пот.... Он думал об этих магазинах, клубах, огнях, запахах,
и памятниках долгими, ясными, как небо, индийскими ночами. Далеко в
Гималаях, где древняя мать-Земля жадно тянется к
звездам (как и душа человека, который размышляет в этих суровых высотах),
он много думал об этих волнующихся мостовых и тосковал по ним
в красные моменты воспоминаний. На рисовых полях Рангуна; в хлопковой стране
Бомбей; на базарах Лахора; с видом на равнины
из Симлы; в подземном мире Калькутты и на крышах домов в
Бенаресе - он нанес на карту эти улицы в размышлении и раскрасил определенные
земельные знаки своим желанием.

Здесь, снова в его собственном мире, он целый час прогуливался по
центру Лондона, и ни один человек не окликнул его. Десять ударов
гулко донеслись с какого-то шпиля, теряющегося в густом тумане.

“Можно было бы носить с собой фонарик, как старый пророк
бочка-дом, чтобы найти в такую ночь его друзей. Кроме того, ” добавил он
, “ большинство моих товарищей по играм к этому времени уже купаются в ванне для умывания
на другой стороне площади ”.

У входа в знаменитый бальный зал стояла вереница экипажей;
и под навесом он столкнулся с быстрой, изящной фигурой
всеми любимого Финакьюна - схватил за плечи маленького человечка
нежно.

“Привет, старина, я впервые вижу белого человека в домашней зоне ...”

Финакьюн резко обернулся, встревоженный. “Почему, как поживаешь?",
Рутледж?” он пробормотал throatily. Его правая рука дернулась в сторону
другие по привычке, но был снят без застежки. “Что делать?
Зайдешь, я полагаю?”

С этим удивительным приветствием человек-_слово_ взбежал по каменным
ступеням и оставил своего “мистика войн” под мокрым
навесом, немало встревоженный. Довольно пристальный взгляд таксиста
через мгновение таксист отвлек Ратледжа от размышлений,
и он последовал за Финакьюном в холл, где его сразу же проводили в
гардеробную для джентльменов. Очевидно, Финакуне сбросил свою верхнюю одежду
с невероятной скоростью, потому что там не было ни его, ни каких-либо других гостей.
Первой мыслью Ратлиджа было, что над ним подшутили
за его счет, действия Финакьюна просто подготовили почву, но он не мог
зациклиться на этом. Вся его натура сразу стала чувствительной к
ужасному беспорядку.

Его имя затрепетало над будоражащей чувства музыкой, когда он ступил на
пол сверкающего зала. Это была выдающаяся компания
адмиралов, генералов, гражданских активистов и высокопоставленных представителей
Министерства внутренних дел, иностранных дел и колоний; самые храбрые люди
возможно, в королевстве; несомненно, некоторые из прекраснейших женщин. Толпа
двигалась медленно, подавленно; и лица поворачивались к нему
не радостно, не многозначительно, а быстро, скрытно, в оборонительной манере
мода, как на какого-то огромного агента угрозы и коварства.

Ратлидж с трудом совладал с мускулами своего лица.
Оратор знает момент. Вот прямое свидетельство
власти разума над материей. Та первая волна отвращения и
недоверия, которую когда-либо встречали его глаза, казалось, стерла черты его лица
и соткать свой собственный образ на плоти. Он никогда не забудет это ощущение.
Женщины вытягивали головы из-за плеч мужчин. Стюард
прошел перед ним, попал в поток ненависти, и его лицо
заметно изменилось. Ратлидж собрал все свое сопротивление и улыбнулся. Он
мгновенно понял, что только несколько человек, самых ценных инструментов
королевства, знали конкретное обвинение, и что остальные обвинили его
в какой-то ужасной обобщенности. Финакьюн исчез.
Джерри Кардинег так и не появился. Троллоп, этот славный вол
мужчина, самый медлительный из всех, кого унесло ветром общественного мнения, стоял
ближе всех к Ратледжу. Они пристально смотрели друг на друга.

- Послушай, брат, в чем дело? - спросил я. - Что это? - беспечно поинтересовался Ратлидж.

“ Я думал взять у вас интервью по этому вопросу - не для публикации, конечно,
а ради собственного любопытства, - последовал озадачивающий ответ.

Ратлидж быстро шагнул вперед, но Троллоп отвернулся.

Берлинг-Форстер, начальник артиллерии, чья доблесть за много лет до этого при
Кветте была ярко продемонстрирована британскому народу Ратледж,
единственный гражданский, находившийся с ним в то время отдельно, занял место
Троллопе и теперь смотрел с ровным, каменистым наглость, благоустройство
англичан всего, на человека, который сделал его знаменитым. Он не пошевелился
чтобы пожать руку, которую Ратлидж имел неосторожность предложить ему.
Однако Берлинг-Форстер произнес фразу, которая показала, что он совершенно
забыл, что в комнате были женщины.

Теперь ни на йоту не изменился ни смуглый оттенок лица Ратледжа
, ни довольная улыбка на его лице.

“ Полковник, однажды я заметил, что ваш темперамент действует более эффективно, ” сказал он.
вежливо.... - Фини, - заметил он, поворачиваясь к мрачному лицу капитана.
старик: “Может быть, вы скажете мне ... я не в состоянии поинтересоваться...
что это за игра?”

“Мне кажется,” Фини мрачно ответил, “что вы из
порядок везде”.

“Спасибо ... я не знаю.”

Теперь настала очередь Дартмора, редактора "_Review_". Как есть
связано это были последние призвание Раутледж, чтобы сделать это
газета важных и между войнами. Быть оскорбленным Дартмором было
все равно что быть сброшенным с лошади на изгородь из испанских штыков.

“Я рад, что у вас хватило хитрости не заезжать в _Review_
сегодня в офисе, хотя у тебя хватает наглости прийти сюда.
Не ходи в _Review_ за своим чеком. Я прослежу, чтобы его
доставили в буфет "Рубикон" в течение часа. Советую тебе купить
что-нибудь с ним, чтобы покончить с собой ”.

Высокая фигура в вечернем костюме, от которой Ратледж отмахнулся довольно грубо
и без извинений. Это был Бингли из "Темз". На мгновение
Ратледж был ослеплен - индусы хорошо называют это - красным туманом
страсти. Он приучил себя выносить эти слова, последние несколько мгновений слушал холодно,
с любопытством, но реальный физический контакт
дал волю своей ярости.

“ Я бы не советовал ему убивать себя, пока он не уберется подальше от берегов Англии.
Дартмор - скверна, знаете ли! - Сказал Бингли с
дерзкой улыбкой.

Лицо женщины, спешащей к нему сквозь затаившие дыхание группы людей.
в большом приемном зале Ратлидж очнулся от бреда.

“ Бингли, ” заметил он, с усилием прикрыв веки, словно пытаясь избавиться от приступа гнева.
“ Я учту ваше предложение.

Редактор повернулся спиной, на его князь слуг, как рутина
мужчины часто решалась это сделать. Дворецкий стоял издательством Routledge с великим
фрак. Воздух наэлектризовался от перешептываний. Вся компания
была сосредоточена на деле, природу которого знала лишь горстка людей
. Но остальные обсуждали это с благоговейным, голодным рвением - в той
прискорбной, голодной манере низших людей, которые способны забыть
о своих собственных ограничениях при виде одного из могущественных павших.
Ратлидж натянул верхнюю одежду, странно улыбаясь....

Затем дамы королевства ахнули, а доблестные воины уставились на них. A
леди прорвалась сквозь сужающийся круг и подбежала к отверженному-a
чудесная ирландская леди с рыжевато-золотистыми волосами и бледно-золотистым шелком. Ее рука опустилась
на рукав его пальто, и ее лицо, шедевр из
знаменитой галереи Эрин, было обращено к нему с гордостью, но и с жалостью.

“Они не говорят мне... Они говорят о предательстве, но никто не осмеливается сказать
Я... Что это за ужасная ошибка?” - требовательно спросила она.

Внезапная нежность в глазах Ратлиджа сменилась страхом и
болью. Остальные отступили назад.

“Беги, благословенная девочка”, - прошептал он. “Происходит что-то серьезное. Я
кажется, понимаю это меньше всего - но очевидно, что я здесь плохое лекарство.
сейчас. Все выплывет наружу. А пока не показывайся со мной, Норин!
Он добавил еле слышным шепотом: “Твой отец...”

“ Отец будет здесь сегодня вечером. Он проводил меня до двери, пообещав
вернуться в течение часа. Я думаю, он пошел искать тебя. О, он
изменился - больше, чем я боялась! Но вы, Ратледж-сан...

“Пожалуйста, оставьте меня. Вы подрываете свое положение, разговаривая со мной.
Это ранит сильнее, чем все, что могли бы сказать эти люди. Я выйду
и все обдумаю.... Спокойной ночи, Норин, мой дорогой друг.

Но она вцепилась в его руку. “ Какое мне дело до того, что они обо мне подумают? Я
хочу, чтобы _you_ знал - ты должен знать, когда остаешься один, - что есть одна женщина.
женщина, которая будет рядом с тобой, несмотря ни на что!

Ее слова не ускользнули от внимания толпы. Он решительно отступил
но его сердце упало, когда она добавила еще громче: “Помни,
у тебя есть один друг, даже если все твои храбрые товарищи терпят неудачу!”

Его губы шевельнулись, произнося слова: “Дорогая Норин, не говори больше ни слова”.

“_помни меня!_” - вспомнилось ему.

На мгновение она увидела, как он повернулся к двери - происхождение от
Плантагенеты и прочие ангелы согревают ее сердце. Другие женщины
поняла его попытку защитить ее от них и от ее собственной
импульсивности. Что они думали о его галантности, они не сказали;
но то, что они думали о Норин Кардинег, проявилось в украшенных драгоценными камнями
гребнях и в искусно зачесанных назад волосах, которые бросились ей в глаза
когда она снова повернулась к залу.

“Могучий храбрый из вас, я уверен, Мисс Cardinegh”, - сказал Бингли, наступая
на ее сторону. “Я хотел бы иметь такого друга, так лояльны. Но вы ошибаетесь.
На этот раз, действительно...

“ Даже в этом случае, мистер Бингли, я буду полагаться на свое собственное суждение, ” ответила она,
быстро растворившись в толпе, куда он и не пытался последовать.

От Ратлиджа не ускользнуло отношение Зала к ней.
"Буря отвращения", хотя и новый и очень замечательный вид битвы,
не разрушила его философию, но пренебрежение, которое его защитник терпел
ради него самого - это был мрачный ад в его сердце.

Выйдя на улицу, он боролся с этим, в ушах у него звучал рев промокшего Лондона. Такси
подъехало к стойке регистрации, и ее отец, Джерри Кардинег,
вышел - невероятно усохший, изменившийся и неуверенный в себе. Далеко
другим был бы он, уехав из Лондона в Индию меньше года назад, суровым,
обветренным, полнокровным человеком. Теперь Ратлидж тосковал по своему другу из
друзей, но тот не позвонил.

В буфете "Рубикон", на другой стороне площади, ему вскоре вручили чек от "Ревью"
Посыльный. Изгой подписал
квитанцию и ошеломленно сел, забыв выпить. Час спустя
Берлинг-Форстер вошел в буфет с несколькими друзьями из Оружейной.
Артиллерист увидел Ратледжа за дальним столиком и попятился.

“Мы пойдем дальше”, - сказал он. “Я чувствую, что это не место для нас”.

Острый глаз управляющего заметил, что взгляд Берлинг-Форстера остановился на
одинокой фигуре за дальним столиком, и теперь он с сомнением уставился на
Ратледжа. Тот встал и подошел к нему. “Простите меня”, - сказал он,
покидая заведение. “Ни за какие коврижки я не стал бы снижать популярность
вашего превосходного буфета”.

Лондон изменился за час; он был безжалостным, чужим. И все же он мог
смеяться над Лондоном. Мысль, которая заставила его содрогнуться, была связана с
великолепной женщиной, которая бросила себя на обломки его
состояния - женщиной, которая так много значила для него в тишине
Обслуживание.... Он двигался в тумане; миновал офис _Review_,
взглянул на четвертый этаж, где горел лишь бледный свет.
сейчас. Друзья были там, поставив свои лучшие мозги и руки в
МО утреннюю газету. Режущий предложений Dartmore вернулся,
и он не пошел наверх. В маленьком пресс-клубе за углом,
в день, когда мужчины были на фестивале. Ратледж поморщился - и прошел мимо. Есть
время было еще успеть на ночной поезд в Париж, но он не мог позволить
тайна его победить, даже не за блеском Парижа-не для новых
Иерусалим! Он будет ждать и не задавать вопросов. Широкое, низкое здание
очень роскошное, с его музыкой, огнями и смехом появилось, наконец,
справа от дороги. Рутледж спросил полицейского, что был
происходит внутри.

“Это такси-водителей ежегодный ОП, сэр”, сказал офицер.

“ Может войти тот, кто в настоящее время не работает водителем такси? - Спросил Ратлидж.

“ Назовите цену, сэр.

Все для всех мужчин, Ратледж с радостью присоединился к собранию,
покупая моря пива и континенты тортов. Не прошло и получаса, как он
позвонил в "Рупли", заказал кондитерскую в десять этажей, и вскоре
многие пары, сияющей физиономией, были, чистили и пируэты на
владение ею. Будь он царский конюх, он не мог
установленный выше по оценкам гостей. На сердце у него потеплело от
веселья. Было уже за полночь, когда новый социальный слой обрушился на него с шумом
до его ушей дошло. К нему подошел маленький упрямый церемониймейстер,
очень бледный и печальный:

“С сожалением вынужден сообщить, сэр, что один из них был уволен "
от операции " Харми и Нойви", сэр, этого нельзя было ожидать
чтобы найти здесь парня.

У Ратлиджа был широкий взгляд на мир и сжатое представление о нем.
личное уравнение, но его юмор не спас его сейчас от того, чтобы быть ужаленным
сильно и глубоко.

“Вы, конечно, совершенно правы”, - сказал он. “Я очень сожалею, что вторгся сюда".
"Я очень благодарен за то, что хорошо провел время до сих пор. Спокойной ночи”.

Во многих женских кругах послышался горестный шепот, когда принесли
великолепное фризовое пальто, но его быстро заглушил
оттенок интеллекта, который распространился по залу, как яд.
Дворецкий на приеме в честь армии и флота сказал об этом одному из водителей,
который, появившись позже на праздновании своей собственной гильдии, нашел там
изгоя. Так пали империи.

Ратлидж прошел пешком все расстояние до своего жилья. Иногда он
улыбался; иногда он ловил себя на том, что шагает вперед с безумной быстротой.;
затем он снова улыбался и переходил на неторопливый шаг.
джентльмен, наслаждающийся ночным воздухом. Поднимаясь по лестнице в книжных киосках,
он едва не споткнулся о маленькую фигурку, свернувшуюся калачиком и спящую. Его
Сердце сжалось от сочувствия к беспризорнице. По крайней мере, в Лондоне был один человек
, который не испытывал к нему ни ненависти, ни оскорблений. Возник импульс унести
маленького подняли в тепло. Ребенка, не будя, положили
в большое кресло перед камином в квартире наверху. Затем
Ратлидж сел медитировать.

“Это веселая старая тропа - видит Бог, я люблю ее!” - пробормотал он. “У меня
было то, что добрый серый поэт назвал бы ночью ‘богатства и
разнообразия’.... Возможно, я был бы менее счастлив, если бы знал, что за порода
инкуб, который обрушился на меня.... Вероятно, утром меня вышвырнут
отсюда - возможно, превратят в камень и сталь.
странно, очень странно, что я, Ратледж, чье дело рассказывать
всему миру сплетни внутренних дворов и проблемы открытых полей - это
смысл моей собственной судьбы должен быть похоронен во мне, прежде чем я взгляну на
это!... И эта чудесная девушка! Почему я не узнал ее, когда пыль
мира не падала на меня; когда я не видел
красных вин мира - потому что они были красными!... Ратледж, старый скиталец,
как часто какая-нибудь женщина вставала, чтобы спасти тебя от смерти - и вот теперь женщина
встает, чтобы спасти тебя от твоих друзей!”

Сторонний наблюдатель еще долго думал бы, что
Ратлидж дремлет, зажав в зубах стебель нарджиле,
за исключением мягкого бульканья в бутылке и крошечных струек дыма
через большие промежутки времени. Наступил рассвет, сменивший мрачно-серый цвет на
мертвенно-белый, как в бессолнечное утро.... Звонок разбудил его. Он встал и
открыл дверь. На лестнице был Джерри Кардинег.




ШЕСТАЯ ГЛАВА

ЗАТРОНУТА МРАЧНАЯ И УЖАСНАЯ ТРАДИЦИЯ ИЗ-ЗА ОТНОШЕНИЯ, КОТОРОЕ ОНА ИМЕЕТ
К ПРЕДАТЕЛЬСТВУ В ИНДИИ


Ратлидж отступил от открытой двери. Он боялся протянуть
руку, чтобы ее не оттолкнули. Когда старик бросился через лестничную площадку
и схватил его, он почувствовал довольно необычный прилив радости.

“ Боже, сынок! - Пробормотал Кардинег, опускаясь в кресло. “ Я думал, ты
улизнул из Лондона. Я здесь уже третий раз за последние десять
часов.

“Должно быть, было три часа ночи, когда я пришел, Джерри, и я ушел
около девяти вчера вечером”.

“Я был здесь между девятью и десятью, и снова в полночь”.

“ Значит, вы недолго оставались в Оружейной? Вы же не хотите сказать, что
мальчики устроили вам овацию - в моем вкусе? Мисс Норин, должно быть, сказала
вам.

“ Ратледж, ” медленно произнес другой, изо всех сил стараясь держать в узде
стадо летающих способностей, “ они приветствовали меня по-старому, но
в доме царил беспорядок. Тебя не было всего минуту или две. Норин
ждала меня в дамской комнате - готовая к выходу на улицу. Она бы
пошла домой одна, если бы я не появился в этот момент. Торопя меня уйти, она
рассказала мне, как тебя приняли. После этого она настояла на том, чтобы пойти сюда со мной.
хотя я сказал ей, что хочу поговорить с тобой наедине. Дай
мне немного виски.

Рутледж был поражен дрожь алчности, с которой Cardinegh
нес сырой дух к губам.

“Мы приехали сюда прямо из оружейной--Норин и я”, - сказал он
задыхаясь. “Когда мы не нашли тебя, мы поехали обратно в "Чир Стрит"
и метались остаток ночи. Боже, сжалься над ней - я не мог сказать
ей! Ратледж, я не осмеливался сказать ей!... Она умоляла меня снова и снова заверять
тебя в своей вере. Она увидит тебя сегодня...

Раздался слабый вздох, и мягкий извиваться от третьего стул перед
огонь. Он было отвернулся от света. Cardinegh вскочил на
ноги с ужасом на лице.

“ Ты нервничаешь, старый создатель королей. Да ведь это всего лишь маленький лондонский бродяга, которого я
подобрал спящим у себя на лестнице.

“Как ты думаешь, он слышал, что я сказал?” - требовательно спросил старик.
хрипло.

“Ты еще не сказал ничего такого, чего не мог бы услышать мир. Садись
и покури, Джерри. Бог по-прежнему правит, и мы дома.

Кардинег уставился на маленькую фигурку, свернувшуюся калачиком у огня,
у него перехватило дыхание.

“ Я весь измотан, ” выдохнул он. “ Послушай, сынок, это на тебя похоже - взять на руки
маленького изгоя.

Ратлидж улыбнулся, потому что последнее слово имело большое и новое значение.
“Возможно, наши голоса будут его беспокоить. Я отведу парня в соседнюю комнату
, ” сказал он и распутал грязные шнурки, положив мокрый,
равномерно стоптанные башмаки перед камином. Когда он поднял мальчика на руки,
глаза сонно открылись, но Ратлидж не мог видеть лица, прижатого
к его плечу. Это были сонные, испуганные глаза, мудрые и очень
блестящие, как у мыши. Ратлидж уложил его на его собственную кровать
и укрыл одеялом. “Бедный маленький старичок, от тебя пахнет, как от
Букстоллс-роуд”, - пробормотал он. “Я мог бы безошибочно распознать тебя среди
запахов Индии. Ничто, кроме бунта, не помешает тебе уснуть, но бедняге
старине Джерри будет легче разговаривать с тобой здесь - и при закрытой двери ”.

Он придвинул свой стул поближе к другому и добродушно сказал: “А теперь,
Джерри, расскажи мне, что мне полезно знать”.

“У тебя была ужасная ночь, сынок, твоя первая ночь дома более чем за
год?”

“Я предпочитаю называть это интересной ночью”.

“Ты вот-вот возвысишься с нарастающей славой. Ты помнишь наш последний
разговор в поле - на бивуаке в Бхурпале?

Ратлидж кивнул.

“И вы предположили, что шпионы русского медведя работали вниз
над холмами, и разграбили некоторые поразительные тайны, связанные с
Британская Индия?”

“Это было всего лишь предложение. Факты мне пока не ясны. Там
где-то произошел колоссальный сбой - тот самый, я полагаю, который толкнул
Англию на союз с Японией. Я, кажется, единственный человек в Лондоне
, которому отказали в правде ”. Ратлидж потянулся за янтарным кусочком
своего наргиле.

“ Говорят, человек последним слышит, что происходит в его собственном доме.

“Какая тут параллель, Джерри?”

“Я должен подойти к этому. Весь Лондон не знает - за исключением того, что ты
под подозрением в предательстве. Сорок человек в Лондоне точно знают
что произошло в Индии. Возможно, десять из этих сорока были в
прием вчера вечером. Сорок верю, что ты-человек, который превратил
монстр трюк в Афганистане, также называемого буферного государства. Это
высокопоставленные главы департаментов - иностранных, внутренних, колониальных, военных,
и начальники секретных служб - люди, которые живут в тени трона.
Максимум шесть корреспондентов посвящены в тайну. Остальные не могут
рассказать, что вы сделали, но для них вы все равно являетесь главным в рейтинге
Искариот.... Ратледж, сколько человек знают правду об экспедиции Шубар-хана в "Лотосе"?
- Возможно, те же самые сорок человек.

- И солдаты полка полковника Хэммонда? - Спросил я. - Кто-нибудь знает правду об экспедиции Шубар-хана?

- Возможно, те же самые сорок человек.

“Это историческая тайна”, - сказал Ратледж. “Многие мертвы;
остальные рассеяны и утеряны. Тайна была чудесным образом сохранена. Почему,
это шедевр кафедры английского шпионажа”.

“Записи разврата полковника Хаммонда в крови были украдены в прошлом
осень,” Cardinegh прошептал. “Была украдена вся история - признание Хэммонда
, показания его военного трибунала, даже в распоряжении
солдат его полка - людей, которые знали все!... Боже! что за история
для России отдать в руки трижды десяти тысяч сыновей и
сыновей сыновей Шубар-хана в Афганистане!”

Кардинег безудержно рассмеялся.

“ Ратледж, сын мой, ” нервно продолжал он, “ когда патаны и
африди начинают войну, Британская Индия забывает о своем поло, бильярде
и лесном хозяйстве.... Все это началось с Кабульской резни - вы помните?
Шестнадцать тысяч убитых белых мужчин, женщин и детей.
Среди погибших были отец и мать полковника Хэммонда. Тогда он был всего лишь
совсем мальчишкой, но это свело его с ума, когда он стал мужчиной и был
отправлен обратно на ту же службу в звании полковника. Ты один из сорока,
Ратледж. Ты знаешь эту историю. Хайберские холмы и та же старая тропа
место, где были убиты его родители, дало течь в черепе Хэммонда. Он был
хорошим офицером до этого, иначе он не был бы полковником. Это
утечка превратилась в поток, который смыл гору и обрушился
на две с половиной тысячи человек Шубар-хана - мужчин, женщин и детей - внизу,
внизу, в долине...

“Это хорошая фигура речи”, - успокаивающе сказал Ратлидж. “Но,
Джерри, факты, как я их слышал, были таковы: полковник Хэммонд потерял своих
мать и отца на той же тропе, по которой он вел свои войска в ту ночь.
ночью. Все признают, что он сошел с ума - из-за долгих размышлений о
старая кабульская резня. Он преследовал Шубар-хана со своим полком.
и незадолго до наступления сумерек заметил бивуак патанов в тысячах
футов ниже, в долине. У Шубар-хана было полторы тысячи солдат, и еще
тысяча женщин и детей присоединились к своим мужчинам в лагере.

“Первоначальной идеей Хэммонда было встретиться с патанами в бою, но он
случайно увидел этот утес, ненадежно нависающий над крутым склоном.
Теперь Хэммонд был знаменитым инженером. Каким бы безумным он ни был, он не забыл
свое ремесло. Что касается женщин и детей, о которых сообщили его разведчики
ниже - это только сделало безумца более проницательным. Помните, его мать
умерла именно там.... Он посмотрел на склон и увидел, что если бы он мог
начать подъем, он мог бы обрушить лавину на переполненный лагерь.
Это не было сражением. Англия не сделала бы этого, но мы имеем дело с
безумием единственного лидера. У Хаммонда был динамит. Также
Патанцы не знали, что английский полк был наверху. Утес был
нацелен на лагерь. Взрыв сработал. Падающий камень вырыл траншею в горе
, набирая тонны мощности с каждым футом скольжения. Что произошло
британцы держали это в секрете, но мы с вами знаем. Двадцать пять человек
сотни патанцев, включая тысячу женщин и детей, были похоронены
заживо. Если бы Хэммонду удалось сохранить остатки разума, это
никогда бы не вышло наружу, но он был в бреду, когда привел свое снаряжение
обратно в штаб, и это заставило его людей задуматься. Немного
мышление и они поняли все. Возвышающиеся злодеяние, никто не отрицает,
но сделано это было сумасшедшим, не по Англии, Джерри”.

“Патаны думали, что это естественный оползень - до прошлой осени”,
Заметил Кардинег, и в его глазах было ликование.

Холодок пронесся над Раутледж на мгновение, как если бы он был в
присутствие человека без души. Колоссальные разрушения десятилетий
назад сумасшедшим англичанином не был вещью, чтобы о нем говорили как
Cardinegh говорил ... его глаза так и сверкали торжеством. Даже афганцы
никогда не узнали правды, настолько совершенным было британское управление. Они
смотрели на лавину как на ужасное наказание богов. Они
вернулись чесать свои каменистые поля и растить своих тощих
ягнят с растущей верой в то, что боги хотели, чтобы англичане были в их
землю, и что боги, которые могли отпустить таинственный оползни знал
лучшие.

Призраки двух с половиной тысяч солдат Шубар-хана, бродившие по
чудовищным холмам самыми темными ночами - они не могли говорить.
Солдаты безумного полковника - если бы их всех не разделили, не отправили на
самые одинокие посты и самые опасные передовые позиции под предводительством
глаза сотрудников секретной службы, которые видят все и ничего не говорят?... Это была
не вина Англии, это дело рук сумасшедшего англичанина, который взялся
отомстить за резню шестнадцати тысяч человек. Это было так, чтобы быть
скрытая глубоко в сердцах немногих - эта мрачная и ужасная история.

Если бы Россия получила это сейчас - неоспоримые документы - это позволило бы ей
снова закипеть в Афганистане. Пограничные штаты и вся Индия
были бы втянуты в конфликт. Больше всего британские войска, служащие в Индии
, были бы подстрекаемы к мятежу историей о том, что случилось с солдатами
полка полковника Хэммонда - людьми, которые знали все. Да, Россия могла бы
построить на этом свою великую войну - давно предсказанную войну - и направить своих
марионеток против Англии за обладание северной Индией.

Ратлидж содрогнулся от этих мыслей о войне и от
человека, стоявшего перед ним, который тихо, безумно смеялся и пил неразбавленное виски
- еще один полковник Хэммонд во плоти!

“ Позволь мне прояснить ситуацию, Джерри, ” беспечно сказал он. “Один человек крадет
документы, которые рассказывают всю правду о Шубар-хане, и передает
историю в руки русских ...”

“И в какое время!” - Страстно воскликнул Кардинег. - Когда ты
Abduraman die?”

“В Октябре Прошлого Года. Он был ценным человеком для англичан,” Рутледж добавлен
вдумчиво. “Он удерживал патанов и африди от борьбы с
Англичанин, и в то же время сумел избежать гнева России. Он был
человеком Буферного государства”.

“Его сыновья не так ценны”. Кардинег усмехнулся. “Абдураман умер
от _инсульта_, как писали газеты. Это был инсульт!... Когда был убит
Кантрелл, британский агент в Кабуле?”

“Месяц спустя”.

“Когда нас всех отозвали с поля боя, а о Бхурпале забыли?”

“Еще через месяц”.

“Какое это было Богом данное время!” - воскликнул старик.

Рутледж увидел необходимость проведения Cardinegh вместе, пока он не мог
вам вся эта история. “Я ясно вижу, как один человек может использовать эти
документы, чтобы начать войну в Афганистане, ” капитулировал он. “ как Россия
могла устроить ад вдоль всей границы, поставляя порох и оружие,
и заставить грозного врага выступить против Англии, прежде чем вступить в бой самой.
поле боя. Я даже могу представить, как вся Индия, ‘кипящая ненавистью
к своему белому ребенку, британскому подкидышу’ - мне всегда нравилось это предложение
- может встать и сказать: ‘Это принятое время’. Более
что, я вижу, как рассказ Забытый полк полковника Хаммонда может
начать зараза патчи мятеж на английской армии----”

“Кое-какую работу для одного человека”.

“ Большая работа, Джерри, ” согласился Ратлидж. “Я пока все это вижу, но вам
придется извинить меня за то, что у меня еще остался небольшой интерес к тому факту,
что прошлой ночью меня практически вышвырнули из Оружейной”.

Старик замолчал, и страхи снова овладели им. “Не убивай
меня, пока я не закончу, сынок. Предполагается, что ты тот человек, который передал
эту историю русским шпионам”.

“Ах!”, - сказал Рутледж. “Я должен быть мужчиной, и пока никто не
проконсультировали меня по данному вопросу. Если бы мне просто предложили быть тем самым
мужчиной - меня бы выгнали?”

“Сорок человек, которые знают эту историю, не сомневаются в тебе”.

Здесь был пролит яркий свет на недавнюю деятельность Белых
Усов. “Почему я не арестован, Джерри?”

“Правительство не осмеливается”.

“Огласка?”

“Вот именно. Правда об Афганистане сегодня является тайной, охраняемой ценой
человеческих жизней. Между нами и Петербургом идет арбитраж. Если бы Индия
и Россия увидели, что британский народ возбужден, велика вероятность, что они
были бы вынуждены нанести удар немедленно. Солдат тайно перебрасывают
к Хайберскому перевалу. Десантные корабли отправляются в путь внезапно и без
демонстрация со стороны Англии сию минуту. Обнародование этой истории - и
это было бы под угрозой из-за вашего ареста - возбудило бы сочувствие индейцев
по всему миру. Само название Шубар Хан приносит Old
Англию на колени. Это была беременна дня во внутреннем круге,
мой сын. Нет, вы не арестованы.”

“Почему меня не убили тихо?”

“По той же причине, но с другой. Я позаботился об этом. Каждый, кто знает
с этой историей Шубар-хана нужно считаться. Я сказал им, что тебя
нужно сохранить в живых - что я могу добиться твоего письменного признания. Они
верят, что я сейчас этим занимаюсь ”.

Ратлидж направил всю силу своих сосредоточенных способностей
в глаза старику. Лицо Кардинега было мертвенно-бледным.

- Где вы познакомились с секретными агентами? - Спросил я.

“В Неаполе. Они вызвали меня на ковер почти перед тем, как я покинул корабль”.

“Это самая захватывающая история, с которой я когда-либо сталкивался, Джерри. Я должен
дать вам письменное признание о том, как я связался с русскими и
передал им документы, касающиеся Шубар-хана, которые я украл.
Почему ты выбрал меня для этого признания - потому что я твой лучший
друг?”

“ Да, ” хрипло ответил Кардинег, “ потому что ты мой лучший друг.
Ни один мужчина в мире не взвалил бы на себя такое бремя вместо меня. Они
никогда бы не позволили мне добраться до Лондона.

Ратлидж наклонился вперед и заговорил, понизив голос: “Значит, это вы
связались с русскими ...”

“Да”.

Рутледж не мог с собой поделать-наличие в других положить отравленную
посмотрите на его лицо на мгновение. Последние пятнадцать минут он уже
пережил каждый этап удивления и ужаса. Это откровение потрясло
психические корни его существа.

“Ради бога, сынок ... не смотри на меня так! Подожди, пока я
рассказал вам все. Я думал, что ты уже в Лондоне-с Норин. Я был
в Италии, и они никогда бы не позволили мне добраться сюда. Я никогда бы не смог
снова увидеть ее - или улицу Радости ”.

Ратледжа охватила жалость. Он посмотрел вниз на останки Джерри
Кардинег. Он собрал свои нервные окончания и связал их вместе,
улыбнулся и положил руку на колено старика.

“Как часто я нашел его”, - сказал он задумчиво, “что такой день, как
вчера предвещает великие события. Я имел самые странные за день
вчера, Джерри. Час за часом я сидел здесь, пренебрегая вещами, которые
нужно было делать, думать, размышлять. Я уже сталкивался с этим раньше в своей жизни.
дни, подобные вчерашнему, предшествовали кризису.... Не подозревали ли кого-нибудь из
других мальчиков или кого-нибудь из солдат? Почему в этом эпизоде
палец указывал на тебя или на меня? ”

“С октября все оккультные силы Империи были задействованы в этом деле"
- Ответил Кардинег. “ На первый взгляд, это была гражданская работа.
Это было неопровержимо. Все остальные мальчики попали под прицел
службы. Они, конечно, этого не знали, но каждый день службы
последние четыре месяца мы были охвачены, наше прошлое сбалансированным. Один за
еще, в процессе ликвидации, подтвержденный их-всех, кроме вас и
меня. Твоя адская привычка вести кампанию в одиночку была направлена против тебя, твоего
того, что ты американец, твоей принадлежности к браминам, твоего сверхъестественного знания о
великом Внутри. Тем не менее, они ничего не принимали как должное. В Неаполе двое
агентов заманили меня в укрытие, требуя рассказать все, что я знаю. Это были вы или я. Они
знали это, и я знал это. Основная часть подозрений пала на вас. Я в форме
еще одно свидетельство против вас, намекнул, что я могу обеспечить свою исповедь,
если бы только они оставили меня в покое, пока я не доберусь до тебя ”.

“Скажи мне еще раз, почему, Джерри”.

“Потому что мне нужен был день - всего один день! Я не видел Норин почти
год. Я хотел провести с ней день. Мне нужно было уладить ее дела. Боже,
помоги мне, Ратледж, я хотел, чтобы она полюбила старика - еще один день! Я
не мог телеграфировать тебе. Я думал... я думал, что однажды ты выдержишь этот вес.
- ради всего святого!

“ И что ты предлагаешь делать, Джерри?

“ У меня был свой день. Я иду в Военное министерство с фактами
сегодня утром!

“А потом?”

“Исчезнуть”.

“А ваша дочь - мисс Норин?”

Кардинег с трудом сглотнул. Его дрожащие пальцы нащупали
то место, где человек в поле носит немного боеприпасов. Призрак
улыбки появился на его лице.

“Не думаю, что я сожалею”, - сказал он. “Я joggled сидений
могучий. Это было дело всей его жизни. У меня есть моя радость за нее. Это не то, чего я
ожидал - но это сделано. Я не вижу в этом ничего хорошего так ясно, как раньше, - но
это сделано. Только я хотел посмотреть этому в лицо, как старый Джерри.
Кардинег мог бы это сделать - не больной, трясущийся и полупьяный. Я должен был
сделать это, когда маленький дом на Чир-стрит значил для меня только
прекрасное место отдыха между войнами. Я сгорел до конца, сын мой.

“Но, Норин...”

“Во имя Господа, не доводи это снова до дома! Она никогда не узнает
то, что известно сорока. Она обеспечена. У меня был свой день - спасибо
тебе. Они позволят мне уехать из Англии. Я привык брать
в сжатые сроки поездок, и надолго. Она услышит - как она всегда
когда-нибудь боялась услышать - о, брюшной тиф на Мадагаскаре, массовое уничтожение мусора на Янцзы
где-нибудь в горшках!... Благословенная маленькая Норин. В слезах она
рассказала мне, что случилось с тобой в Оружейной. Подумай, что я чувствовал.,
son. Она любит тебя, Рутледж. Что ... что я сделал не повлияет на ее
значение-в твоих глазах?”

“Джерри, как ты денешься с этой штукой в Индии?”

“Никто не знает, кроме меня. Полагаю, мне лучше рассказать тебе. Перед моей последней
короткой поездкой домой прошел слух о боевых действиях в Афганистане. Вы
помните, там собрались восемь или девять британских корреспондентов,
включая вас и меня. Мы с Кантреллом были довольно близки; и старые
Абдураман, я думаю, доверял мне больше, чем кому-либо другому, из-за
моего возраста и службы. Он был ненасытным слушателем и прекрасным,
улучшенная, насоса двойного действия. Я думаю, что это было одним из элементов его
величие--хитрый старый дипломат.

“Никак, я беседовал с ним много раз. Ты придешь на
ночь после изучения стратегических точек, что дьявола на землю; не
сомневаюсь, от Кабула до перевала. На этот раз в моей жизни, я был доволен
работа в офисе. Я имею в виду двор Абдурамана и его "мысли". И тогда тоже,
Я часто общался с Кантреллом, который был кем-то вроде начальника секретной службы в
том округе, как вы хорошо понимаете. Время от времени на ночь приходили разные агенты
- люди, которые делают грязную работу для
Англии ”.

Глаза Кардинега снова сверкнули. Произнеся несколько замечательных фраз,
Ратлидж успокоил его и восстановил непрерывность разговора....

“Ночь была тихая, жаркая, как в аду”, - продолжал Кардинег. “В Кабуле может быть
жарко, когда стихают ветры с гор - но ты был там
той ночью. Ты знаешь. Я был в доме Кантрелла. Трое Безымянных
которые служат Англии ценой своей жизни и довольствуются зашифрованным сообщением
или похвалой, произнесенной шепотом каким-нибудь главой департамента...

“ Я изучал секретную службу, Джерри, ” мягко заметил Ратлидж.
“Это интересно, но мне больше интересно знать, что произошло”.

“Мы все уселись отдыхать. Дьявол в меня не будет сожжен
fieriest вин. Помните, Кантрелл был слабым человеком, но искренним.
Трое других изучали Афганистан, несмотря на огромные трудности. Они
знали о внутренней жизни Буферного государства больше, чем любые трое белых
мужчины, не исключая Кантрелла и вас, между Персией и Британией
Индия. Они были уверены в Кантрелле. Что касается старого Джерри Кардинега ... Ну, что ж,
они приняли меня как должное.

“Вскоре - было уже очень поздно - все, кроме старого Джерри, опустили решетку
и замочили. Тогда я рискнула открыть вопрос полковника Хаммонда. Это
старая история Кантрелл и до трех-не для меня новость,
но странный. Я был очарован разговорами внутри компании. Здесь были люди,
которые годами хранили секрет; мужчины - по крайней мере, двое из них, - которые
помогли рассеять британские войска полковника Хэммонда.

Внезапно Кантрелл встал и, пошатываясь, подошел к своему сейфу, поглядывая на
закрытую дверь и открытые окна кабинета. Он долго возился с ручкой.
прежде чем большая дверь распахнулась. Затем с помощью маленьких клавиш
найдя его внутри, он залез во внутреннее отделение и вытащил оттуда
толстый конверт.

“Кстати, о полковнике Хэммонде, - сказал Кантрелл с пьяной улыбкой, - у меня здесь все документы.
‘У меня есть все документы. Им никогда не доверяли почту.
Но они доверяли мне. Я никогда не доставал их раньше - но мы
попали в объятия наших друзей. Не так ли?’

“Мы все согласились, а потом было интересное чтение. Ратледж,
это была замечательная история, которую я искал - все, что я хотел
узнать об одной из самых отвратительных военных экспедиций в истории
совершено. Я сказал себе, что мир должен знать об этом. Это
было потому, что я был газетчиком. Затем я снова сказал: ‘Мир должен
знать об этом’, и это была гуманитарная цель. Я думал
об Ирландии и Индии.

“Двое сотрудников секретной службы наконец уснули. Кантрелл подвинулся
и подал блюдо на ножках из горячего воска.

‘Я рад, что ты убрал это обратно в сейф, Кантрелл", - сказал я, когда
конверт благополучно оказался у меня в кармане. ‘Вы могли бы сделать много вреда
Англия с этим только сейчас.

“Я взглянул на тайного агента, который не спит, и обнаружили, что он не был
в деле о моей краже. Я бы обратил это в шутку, если бы это было так.
Факт в том, что у меня на самом деле не было идеи украсть бумаги, пока я
не обнаружил, что я это сделал.... Кантрелл запер сейф, и мир
стал моим - весь в кармане пальто!... Вы не возражаете, что, когда Кантрелл был убит,
или покушение на него было совершено, сейф был взорван - довольно долгое время спустя? Я
тем временем вернулся в Англию и Ирландию с Норин.

“Боже, как я взбесил англичан!... Когда твое имя было произнесено прошлой ночью
в Оружейной, лица вокруг меня были похожи на толпу помешанных на крови
собаки - ноздри расширены, шерсть вздыблена. Я должен был любить тебя, Ратледж, чтобы
обрушить на тебя Ненависть Лондона!

“ И документы Хэммонда были у вас все время, пока вы были в Англии и
Ирландии? Поинтересовался Ратлидж.

“ Конечно. Я пробыл в Европе всего несколько недель, прежде чем меня отозвали обратно
для участия в перестрелке в Бхурпале. Ты остался в Индии...

“Но когда и где ты передал документы русским шпионам, Джерри?”

“В Бхурпале - когда началось это дело. Это было за несколько недель до того, как я встретил вас в ту ночь.
в ночь сбора, когда сошлись две британские армии.
Я остановился в Доме отдыха в Сарджилиде, по пути на поезде из
Калькутты на фронт. Именно там я услышал русскую фразу от
предполагаемого парса. Я сразу же напал на след шпиона, но сначала я хочу
рассказать вам, почему я передал ему бумаги. Вернее, сначала я хочу
выпить виски. Я говорю коротко и быстро, и это сжигает энергию
.

Рутледж обслуживал его. “Почему вы отдали документы Кантрелла первому
Русский шпион, которого вы встретили в Индии, - вот что я хочу знать, - сказал он.
небрежно.

“Тогда послушайте. Идея пришла мне в голову перед тем, как я отправился в Индию с этим
Пурпальская путаница. Я говорил тебе, что мы с Норин совершили небольшое путешествие
в Ирландию. Я не должен был возвращаться в Тайрон, где ее мать
расцветала, где я был мальчиком. Я не должен был возвращаться!”

Голос старика дрогнул, но он не сбился с толку.

“Как бы то ни было, сын мой, мысли о матери Норин и Ирландии были
слишком глубоко запечатлены в памяти.... Но мы вернулись. Солнце садилось
над маленьким городком. Он был грязным, сморщенным, обветшалым - этот старый каменный город
и самым беззаботным местом, где юноша когда-либо встречал девушку или проводил свой
детство.... Ах, матери, юноши и девушки, воспоминания о
старом Тайроне всегда звучали в моем сердце - когда я мог забыть Англию!”

Ратлидж прикурил сигарету от лампы и передал ее Кардинегу
не говоря ни слова. Джерри на мгновение замолчал. Затем последовали
такое впечатление, что его родина, сделанные при его-ветерана с его
дочь:

“Я не могу забыть наш последний взгляд ... в Старый город, усохшие и молчать в
в разгар своей карьеры. Я слышал бормотание в дверях, как
мы слышали это в Индии. Лучшая кровь ушла в Америку;
трикотажные фабрики были закрыты, оставшиеся голодали. Это было похоже на Индию
во время чумы и голода, но я могла бы это вынести.... Это было на следующий день
утром, когда я увидел британский гарнизон, расквартированный в городе...

“Ты знаешь, что чувствовал полковник Хэммонд, когда что-то дало течь в его мозгу"
”, - предположил Ратлидж.

“Ты попал в точку, парень.... Там был старый город, в лучшем случае умирающий с голоду, с
тремя сотнями британских солдат, пожиравших его содержимое! Это заставило меня
подумать о павшем верблюде - с красношейным стервятником на каждой косточке в
туше. И это Ирландия, и это Индия!”

Виски блестело в глазах старика. “ Берегись, Ратледж,
когда услышишь щелчок в мозгу! Ты что-то сказал на этот счет.
эффект.... Как вы знаете, я вернулся в Индию, из Калькутты в
Сарджилид, где я встретил русско-парси. Я подумал о Норин и ее матери
, и Тайроне, и службе Англии, которую я знаю так же хорошо, как и
тебя. Я подумал об Индии.

“Что я нашел в Сарджилиде? Там тоже был голод, и был
гарнизон красношеих грифов; песок, летящий с продуваемых всеми ветрами холмов
; вонь из хижин; голоса из дверных проемов; налог на соль, который
усилил голод, потому что люди нуждались, но не могли купить свой собственный продукт
голые загорелые дети, лишенные плоти, как пустые змеиные шкуры, но
Я не буду продолжать! Я должен немедленно отправиться в военное министерство.... Именно в
Сарджилиде я встретил русского.... Возможно, я еще один полковник.
Хаммонд, но я отдал документы. Он был очаровательным парнем - этот
Русский!”

Кардинег шепотом рассказал подробности его предательства. Политика
Диалог не очистит мир, но важный факт
остается фактом, что документы, касающиеся динамита полковника Хэммонда, попали
в руки России - для нее это зажигательная головка для разжигания Афганистана,
Индийская граница и британские мятежи.

“Затем я вернулся на поле, чтобы смотреть. Прошли недели”, - продолжил он
спешно. “Мы встретились в Bhurpal, и ты сказал мне, что вы обнаружили. Я
знал. Каждый день был для меня полон стакан радости тогда. Я видел, британские
Индия дрожь в разбитый сосуд из ее секретов.

“Ратледж, это было так, как будто ты ударил гадюку в позвоночник. Британская Индия
свернулась калачиком. Я ударил ее в позвоночник. Она корчилась и сворачивалась!”

Кардинег снова рассмеялся. “Ирландия избавится от британских гарнизонов.
Теперь они отправятся за границу, чтобы сражаться с афганцами и русскими.
Краснорожим в Сарджилиде не придется ехать так далеко! Там будет
фронт сражения длиной в пятьдесят миль, как ты сказал - ты, "пророк-любитель’! Ты и
другие парни проведете кампанию, но старины Джерри там не будет. У меня был свой
день - и это еще один. Я ухожу, чтобы поднять твой груз, сын мой.”

Ветеран кампании встал и надел пальто. Ратлидж расхаживал
взад и вперед по комнате. Кардинег подошел к двери и, взявшись за
ручку, заговорил снова:

“Я знаю, что ты думаешь, сын мой. Ты думаешь, что мой план провалился.
Ты думаешь, что Англия испортила мою работу - что ее договор с Японией
таков был мой ответ. Вы думаете, что Англия сотрет остатки
изоляции между Россией и Японией, и что Медведь сольется с
восходящим Солнцем - что все это оттянет Россию от границы с
Британской Индией. Ах! ... и ты хорошо думаешь. Я не могу видеть все это так ясно,
как когда-то. Я не могу чувствовать мысль о неудаче так, как когда-то.
Англия имеет время для укрепления своих рубежей и прикрыть ее наготу если
Россия и Япония воевать, но история Шубар Хан сказал и мой
работа! Это начальное поражение, Ратледж, и вены британцев
Индия заражена токсином болезни, иногда поддающейся
героическому лечению - как англо-японский союз, - но всегда
неизлечимой!”




СЕДЬМАЯ ГЛАВА

РАТЛИДЖ ПРОСИТ СТИМУЛЯТОР - ВЕЩЕСТВО, КОТОРОЕ ПОЕТ В ВЕНАХ КОРОЛЕЙ



По окнам стучит дождь. Атмосфера в квартире была тяжелой, тяжелой
из-за бессонной ночи. Табачный пепел на полу; белые угольки в камине
; мелкий пепел сожженных эмоций в глазах мужчин. Ни один из них
несколько мгновений не произносил ни слова.... Чьему опустошению суждено было стать в результате
войны? Северный Китай или Южный Китай вскоре огласит топот
иностранные армии? Ратлидж отогнал этот вопрос подальше, занявшись далекими заботами
своего разума. Теперь настал момент оплакать человека, стоявшего перед ним. Там
никогда не было ни мгновения ненависти к Джерри Кардинегу - возможно, поначалу было полномасштабно
волна ужаса, но это прошло, и на смену ему пришла
жалость к постоянству.

Он оплакивал своего друга, который сошел с ума, умер. Годы совершил в
ужасный трюк здесь. Под многими созвездиями он слышал, как Кардинег
шепотом рассказывал о своей страстной ненависти к Англии и ее отношению к Ирландии
и к Индии. Немалую часть этой ненависти разделял и сам Ратледж. Он понял, что
теперь, когда эта страсть поглотила разум и мягкость разума старика
. Кардинег прежних дней больше не смотрел из этих
затравленных, горящих красным глаз. Мор был невменяемым любимому им лицу.
Это было настоящее зло в огонь-свет-как измененный график. Жизнь
задумчивый искоренили отличным юмором в последний. Угнетение
взрастило демона, который вселился в мозг и заставил содрогнуться доброе имя.

“Я должен идти”, - грубо сказал Кардинег. “Это мой последний день. Этим утром
мои последние приготовления для Норин. Час с ней - затем в
военное министерство с "Откровением". Ты останешься здесь, сынок. Держись этих
стен - пока Дартмор и мальчики не вернут тебе твою славу.... Я
вижу, как они входят толпой!... А Норин ... ах, как я рад за нее!

Ратлидж широко распахнул окна и стоял рядом, наблюдая, как врывается утро.
Сырое, прохладное, но очищающее.

“Сядь на минуту больше, Джерри”, - сказал он наконец. “Я хочу задать
пользу вам. Это трудная вещь, штука тонкая--тяжелее и более
нежный, чем то, что вы доверились мне, не спрашивая. Нет
другой белый человек, которого я осмелился спросить об этом.”

“ Выкладывай, сынок. Кардинег с удивлением наблюдал за ним. Ратлидж сел
и наклонился вперед, в его больших спокойных глазах блеснул приятный огонек.

“Я сказал вам, что я прошел интересный вечер, Джерри. Это было больше, чем
что за прекрасная ночь. Мысли пришли мне, что никогда не скрючился
в смертельной мозга. Я чувствовал этот огромный туман Лондона - моего врага!
Я чувствовал, как он собирается вокруг моих ушей, как тайский гриб в Китайском море
. Это было богато, несравненно богато, стимул цезаря -этого
Ненависть семи миллионов душ к Ироду! Я думал часами,
Джерри - и я должен был писать - материал для славы - великую книгу!
Ни виски, ни наркотики, ни аскетизм йогов не привели бы к такой работе. Я
видел подобную работу в звездах, в дыму битвы, в кострах бивуаков, в
спокойствии и далях чудовищных Гималаев; возможно, в глазах
женщины - но только мельком, Джерри! Сегодня ночью это хлынуло непрерывным потоком
неземного огня. Я хочу, чтобы это длилось месяцами - месяцами! Я бы отдал полжизни
за то, чтобы Лондон и армия так ненавидели меня, пока работа не будет выполнена.
Это то, что поет в венах королей. Отдай это мне - для книги
!”

“Очнись! Ты, дурак, очнись!”

“Послушай, старый чемпион, - страстно продолжал Ратледж, - “Я потратил
эту жизнь на накопление данных опыта. Я пересек Сахару
в одежде погонщика верблюдов; я месяцами лежал в желтом
Мусульманин в лахорских хижинах; как Санньяси, я с трудом поднялся
на крышу мира. И боевые действия, Джерри - патанские, зулусские,
и бирманские; и восстания - афганские, балканские, манипурские, африканские,
Филиппинские - все это вернулось прошлой ночью, яркие, великолепные картины
подходит для украшения Романтики Открытого пространства. И, Джерри, у меня есть
заглянул в мистические знания Индии, мать в мире, тонко и
соблазнительно, чтобы цвет его и все! Я хочу сделать это, Джерри, книги Наши
Племя! Я напишу это кровью, с поднимающимися вверх огненными столбами
для глав орденов - если ты только оставишь этот поток силы в моих венах
ненависть Лондона!”

Кардинег, задыхаясь, схватил его за руку. “Один из нас - ты или я - сумасшедший”.

“Сумасшедший, конечно”, - засмеялся Ратледж. “Человек, должно быть, немного не в себе, когда
вдохновение Китса и удар Карлайла сливаются воедино в
его мозгу ”.

Теперь в глазах Кардинега вспыхнула дикая надежда. “И пока ты будешь писать"
книгу”, - пробормотал он, - “Я буду наслаждаться твоей мишурой и трюфелями здесь,
играть седого воина, которого ведет дочь своей матери....
Ратледж... Ратледж, твой сорт стимуляторов новый и необработанный ”.

“Я переношу обычные яды, Джерри. Человек, погруженный в нежную
лазурь, не может вытеснить другие пигменты из своего мозга”.

Кардинег встал. “Для меня это сладостный рай”, - странно пробормотал он.
Губы его дрожали. “Это такой покой, какого я никогда не знал. Я никогда не был
готов был отдыхать до сих пор, до сегодняшнего дня - когда я подумал, что шанс упущен.
сгорел. Ты хочешь воспользоваться этим?

“Да”.

“Месяцы жизни - дома, Норин!... Черт возьми, Ратледж, я сломлен! Это
на тебя похоже, Ратледж, это на тебя похоже...

“Для меня это дар богов! Подожди, Джерри, пока я не верну книгу
держись и не высовывайся!

Кардинег покинул квартиру и Книжные прилавки, сбитый с толку своим новым
обладанием днями. Напряжение, которое держало его на ногах до самого конца;
которое укрепило его тело и способности к самому концу; несение
его шаг за шагом с Хайберских холмов, через кампанию в Бхурпале
(дни, в которые он наблюдал за результатами пожара, который он
начато); напряжение, которое пробудило его личное мастерство, чтобы сбить с толку и
разоружить тех людей сверхъестественной проницательности в Неаполе, и заставило его
последнее ралли в Лондоне - теперь он поднялся, и вместе с этим расслабилась субстанция
его мозга и тела. Несомненно, он сохранил бы свою проницательность
выдержку и несгибаемые нервы, чтобы попрощаться с Норин и сделать свое
признание сегодня в Военном министерстве - но в этом не было необходимости!

Старик шел, что-то бормоча, забыв на время поймать такси.
Чудо всего этого, хотя ему это и не нравилось, заключалось в том, что он
утратил свое правление, уничтожив ненависть к Англии. Веселая улица и
Норин--блаженным ей руку, чтобы помочь ему; ее прикосновение так на нее похожа
матери по лбу; глаза ее матери через стол--месяцев
жизни, отдыха, дома и Норин!... Это были его мысли. Есть
нет места для мира-политика, войны, страсти. Даже вещь
Рутледж, который сделал завис в фоновом режиме. Это был кусок
нечеловеческая доблесть, почти слишком большая, чтобы за нее можно было крепко ухватиться. Ратледж отождествлялся
теперь в его мозгу с волнующей храбростью давно минувших дней; с
другими солнечными лучами, в которых люди встречали потрясения в полной зрелости;
сегодня для старого Джерри это был другой, более красочный мир....
В глубине души он чувствовал, что когда-то _ он_ мог бы упиваться ненавистью
Лондона. Возможно, это была одна из особенностей среднего возраста
дистанция взросления - столь же недоступная пониманию старших, как и для
детей. Что в действиях
Рутледж не был полностью потерян для Кардинега, но он спрятал его среди
туманной славы воспоминаний - дней, когда мужественность была в зените
света и власти. Это было не из настоящего; это не имело ничего общего с
сегодняшним онемением и быстрым, безболезненным размягчением.

“ Норин! ” позвал он у входной двери на Чир-стрит.

Слуга сказал ему, что Норин отсутствовала целый час.... С
испуганным видом слуга придвинул стул поближе к огню для
старика, налил ему грога, разложил под рукой принадлежности для курения и
попятился, глядя на улицу.... Несколько часов спустя Норин нашла его
там - нетронутый стакан, трубки, ежедневные газеты. Его улыбка была такой,
как будто что-то снесло ветром. В его глазах не было
огня, ярости. Даже звездное преклонение, которое ее присутствие отразило
в них вчера, потускнело - как и могучие образы войн
в его мозгу.... Он встрепенулся при виде нее, начал говорить о
Ратледже, остановился, задумался, затем выпил.

“ Поднеси спичку к моей трубке, дитя. Так вела себя твоя мать. Тебя долго не было
, дир.

Она повиновалась. Выражение великой боли отразилось на ее лице, когда она поспешила
ушел. Много времени спустя, запершись в своей комнате, она услышала, как он напевает
дрожащим голосом старую ирландскую народную песню, которая была забыта у нее в голове дюжину лет назад.




ВОСЬМАЯ ГЛАВА

ПРЕВОСХОДНАЯ ЖЕНЩИНА ОПУСТОШАЕТ СВОЕ СЕРДЦЕ РАДИ ОТВЕРЖЕННОГО
И ОНИ РАССТАЮТСЯ НА ЧАРИНГ-КРОСС


Взяв за руку Джерри Кардинала на лестнице, Ратлидж
вернулся в свою комнату, слегка горько улыбаясь.

“Что было, конечно, хрупкая, лежащих на задней многие лежат на ... ”
он размышлял. “Я бы не старый Джерри глотай, что год назад....
Но в этой идее есть хороший юмор - книга Рутледжа, вдохновленная
динамо-машины британской ненависти - книга о войнах от человека, которому скорее нравится
продвигать рейтинг гнилости войны.... Но имя Кардинега
пока не может войти в историю вместе с именем полковника Хаммонда и экспедицией Lotus
с предательством.... Живой Бог, как эта милая девушка преследует меня!
... Я должен убрать ее подальше - подальше от холодных, закрытых помещений. Это
несправедливо использовать ее как шпалеру для мыслительных лоз вроде моей. Она
просто экстрасенс в достаточной степени, чтобы знать без слов ...

Вскоре он подумал о том, что Родер сказал ему о возвращении в
Индия в этом году, и Норин поправку ... что он был очень
быстро. Каким далеким это казалось вчера!... Рутледж стоял
у окна. Хотя его активный ум был заполнен более печальными, более тонкими
материями, процесс бессознательной мозговой деятельности был сосредоточен на Белых
Усах на улице внизу. Этого определенного секретного агента не было в поле зрения
, но в толпе не было ни одного человека, которого можно было бы
не_ идентифицировать с этим тихим, безвестным отделом - мужчинами
который сохранил тайну Шубар-хана вопреки приказу полковника Хэммонда.
полк, который знал все.... Лондон бежал со своим отвратительным утренним распорядком.
дела - серое утро и дождь.

“Лондон”, - тихо воскликнул он, поражаясь великому событию, которое выпало на его долю.
“клавиатура планеты! Как Отличный оператор!
жаждет включить на меня полное напряжение прямо сейчас!”

Рутледж был тяжело ранен и в остальном не притворялся.
Сегодня он не хотел возвращаться в Индию. То, о чем он умудрялся
молиться - Ненависть к Лондону - было парализующим ужасом. Это разрушило
его внутреннюю жизнь. Он уже ощущал всепоглощающее одиночество
эмигрант; хуже того, он чувствовал против себя гигантскую, сосредоточенную душу
англичан. Она населяла тени комнаты, улицы и
его мозг, наполняя его слабостью и неуверенностью. Дело было не в этом.
идея смерти тяготела к краям его существа. Он мог смеяться над
смертью с безупречными принципами. Скорее, все, что связывало
его с жизнью, было мертво - работа, развлечения и свет. Он был прикован к
трупу - ненависти Лондона. Это была заразная коррозия, которая сломила
его собственный дух, чего никогда не делал никакой физический страх; и все же, пораженный, как
он был, он чувствовал, что разрывается во встречном притяжении двух великих
страстей - между его самой милой женщиной и его самым храбрым мужчиной.... Свет.
Стук в внутреннюю дверь испугал его. Это был продавец с книжного прилавка.

“ Можно мне теперь выйти, мистер?

Со вздохом облегчения Ратлидж повернулся к двери, но по дороге
его взгляд упал на две стоптанные, провалившиеся туфли, ровным слоем расставленные перед
камином.

“ Благослови тебя Господь, парень, минуточку, ” сказал он.

Он собрал всю мелочь, которая была в его карманах, большую и мелкую.
серебряные монеты и осторожно опустил их в туфли, теперь уже неуклюже
высушил, - затем открыл дверь. Невысокий, потасканный парень быстро вышел,
окинул хозяина дома с головы до ног быстрым одобрительным взглядом, затем
выглянул в окно, чтобы определить, где он находится. Это было все возвращается к
у него, видимо.

“Я спала на улице-лестнице ЕР”, - пояснил он, как бы вам это
прямо в его собственном сознании. “Тогда я ничего не знал, пока не услышал"
”горе".

“Как тебя зовут, маленькая душа?”

“Джонни Броуди”.

“Голоса беспокоили тебя, Джонни?” - Спросил Ратлидж.

- Не-а. Мне было слишком жарко. Ничто так не беспокоит, как войс, когда ты
тепло. Это твоя лестница? Раньше по ней никто не поднимался поздно.

“Ты часто там спал, Джонни?”

“Не очень, - нервно сказал мальчик.

Он на мгновение заставил Рутледжа вздрогнуть. Это было еще не за Белой чертой.
Усы используют парень такого размера, но, после использования, паренек будет
никогда не говорил “woices”. Кроме того, он спал на лестнице
перед. Джонни оглядывал стены со скрытым удовлетворением.
Ему понравились ружья, седла и изображения солдат. Они были настоящими
мужскими вещами.

“Как долго ты работаешь в книжных киосках и поблизости отсюда?”

“Аллус”.

“Но разве вам негде переночевать?”

“Много”. Сказано это было не с юмористической целью. Джонни Броуди
боролся со своими ботинками.

Ратлидж радостно посмотрел на него.

“ Боже мой, ” пробормотал Джонни с благоговением в голосе. - Желаю тебе умереть, если ты
не опрокинул банк в моих ботинках!... Моих?

Ратлидж кивнул.

“ Что ж, я доволен! Я нигде не буду в безопасности из-за всего этого.

“ Джонни, все твои места для сна похожи на мою лестницу? Я имею в виду, разве у
тебя нет постоянного места?

Мальчик бросил на него быстрый взгляд и решил, что сейчас не время
для лжи.

“ Господи, горди, лестница неплохая - только когда очень холодно. Не, у меня
нет ничего обычного.

“В заднем коридоре есть комнатка как раз твоего размера, Джонни”, - сказал мужчина
. “Сегодня я снова уезжаю, и эти комнаты будут заперты
надолго, но я думаю, что вернусь. Если бы я исправить это с помощью
хорошая хозяйка для вас, чтобы иметь эту маленькую комнату-и я дам тебе
регулярное армейское одеяло, как солдаты, чтобы свернуться калачиком, когда он
холодно, и маленькая кроватка, и все, что вам нужно, вы бы использовать его
каждую ночь?”

“ Боже! Скажите, мистер, честно?

Он кивнул. “Тогда можешь идти, Джонни, и получить хороший завтрак, и я
его организуют когда ты вернешься”.

Рутледж пришли к соглашению с женщиной из дома; осуществляется
из собственной комнаты, одеяла, мыло, полотенца, картины, боевая пара
кисти, неиспользованный перочинный ножик, пакет свечей, и многие
другие мелочи маленькая коробка из комнаты в зал, занимает гораздо меньше времени.
также, В оснащение.... Он еще не привел свою собственную кладь
от Чаринг-Кросс, и теперь был рад. Лондон стал для него как
карантин чума, удушение угроза. Он хотел покинуть Лондон в день,
и Норин Cardinegh, не смея вновь посмотреть на нее. Каждое его
движения, он понял, наблюдали. Даже взять ее руку на мгновение
будет отражать зло на ней. Седоусый или кто-то в его роде
наблюдал бы, и был бы сделан длительный отчет. Он быстро расхаживал по комнате
, совершая величайшее дело в своей жизни.

... Он мог бы пойти к Родеру. В этом было исцеление. Возможно, старый
Санньяси принял бы его за _chela_ своего _chela_. Он мог спрятаться
в английской Индии, которую так хорошо знали лишь немногие из секретной службы
как и он.... Мог ли он отбросить все войны и иллюзии материи, испить
древней мудрости, благодетельно странствовать до конца с двумя
святыми мужами среди самых смиренных божьих бедняков? Мог ли он оставить позади себя
все, что было высшего и прекрасного в его жизни в этот час, утопить это на
кладбище своего прошлого с другими мертвыми желаниями?

Это был просто поток смутных, тщетных мыслей. Если бы двенадцать лет назад он был чист, как тот
мальчик, и мудр, как мужчина сейчас, _ и если бы он никогда не
знал Норин Кардинег_, возможно, тогда старый Санньяси мог бы сказать: “Будь
ученик моего ученика; и, свободный от всех иллюзий плоти
, путешествуй с нами вверх, в тишину прекрасных гор”....

Но эта жизнь никогда не познает свободы от этого волнующего, прекрасного
воспоминания. Он мог пожертвовать союзом с Норин Кардинег, но никогда
отречься от нее в самом сердце. Она была замужем за
источником и центром его жизни, и никакой аскетизм не мог отдалить ее
от него. Он мог бы поместить половину кривой планеты между ними, но невеста
, которую мир создал для него, была бы вечным вопиющим голосом в
пустыня; и пока они не соединятся в этой или другой жизни,
Колесо Рождений и Смертей никогда не освободит его от любви,
самой возвышенной из всех иллюзий. Хотя он сидел в храме на крыше
мира, устремив свои мысли к звездам, пока _ трава куша_
под ним не была сдута, как пыль, и его тело не окаменело на
голая скала, последний вздох руин шевелил бы его губы, произнося
имя светлого дара мира, преподнесенного ему - Норин.

Вернулся Джонни Броуди. Ратлидж взял его за руку и повел в
посреди его владений.... Это было довольно счастливое время, когда за всем присматривала
старая домовладелица, а в ее кармане лежал таинственный фонд для Джонни
чулки, брюки от Броуди и даже обеды, когда олд Букстоллс
пренебрегала своими обязанностями. Наконец, в последний момент, Ратлидж опустил руку
его рука легла на плечо мальчика. Лицо было обращено вверх, ясное,
глаза немигали. Мужчина больше не боялся.

“Джонни, ” сказал он, - лучшие парни в этом мире - это те, кто
достаточно силен, чтобы в нужный момент придержать язык. Никто не должен знать
насчет этой маленькой комнаты - _nobody_. Для тебя я просто порядочный незнакомец
который уехал. Если кто-нибудь спросит, кто, где, как и почему обо мне
- ты не знаешь. Это все твое. Спи крепко и ничего не говори. Если
тебе нужно что-нибудь, чего ты не можешь достать сам, иди к домовладелице. Будь
честен в том, что ты делаешь везде - я не имею в виду в комнате, Джонни,
но везде, и на улице тоже. Не в том, что касается твоих рук и
лица - это хорошо, - но в основном в том, что ты думаешь. Я могу вернуться
когда-нибудь, а могу и нет, но ты будешь здесь столько, сколько тебе понадобится.
Подумай об этом, Джонни Броуди, запомни хорошенько: всегда, если что-то
ударяет тебя изнутри, что делать что-то нехорошо, не торопись.
Делай это. Подумай хорошенько. Если ты не хочешь делать это, когда за тобой наблюдает человек, который тебе нравится
больше всего на свете, это нехорошо делать в одиночку ”.

Ратлидж запер свою квартиру. Держа мальчика в одной руке и
свою сумку в другой, он спустился на улицу, и как раз в этот момент
у тротуара открылся экипаж, и из него вышла Норин Кардинег.
Ратлидж пожал протянутую руку, но в ответ послышался теплый поток
боль разрасталась внутри него, как кровь из открытой раны....

Дождевик висел на ней как хрупкая гармония, капюшон прикрывал
ее волосы; а высокий воротник, отороченный алым, тонким, как
нитка, но ярким, как орифламма, скрывал шею. Это сияющее,
идеальный овал лица под дождем. Оно светилось изнутри, как жемчужина
, и имело алую окантовку в изгибе изысканных губ,
странное внутренней живостью. Никогда еще она не была для него такой чудесной.
когда он почувствовал великолепную жизнерадостность под жемчужно-серой перчаткой, которая
момент в грязных книжных киосках. Концепция женственности, которая расширила границы любого мужчины!
... Он оторвал взгляд от тротуара,
где его на мгновение задержал сверкающий носок ее
ботинка, и обнаружил устремленные на него огромные глаза - озера великолепия, которые удерживали
его храм, белый, как истина, золотой солнечный свет на его куполе; и, далеко
внутри, тусклое, мистическое святилище, где Мать-Земля построила святилище
для него.

“Слава Богу, что вы не ушли, Ратледж-сан!” - тихо сказала она.
“Скажите мне ... ах, но я знаю ... вы бы ушли, не сказав мне ни слова....
Ты думаешь, это правильно?

“Да”.

“За что вы меня так наказываете, Ратледж-сан?... Вы думаете, меня волнует
то, что волнует Лондон или что он думает? Вы думаете, Лондон может заставить меня
плохо о вас думать?... Мне нужно с тобой поговорить! Нельзя ли нам подняться в твои
комнаты, подальше от толпы и дождя? Маленький мальчик может прийти.”

Там не было окна, отличный выбор на улицу, которая, возможно, не состоится
белые усы, момент; ни одного прохожего, кто не может
уже один его вид.

“ Я сдал свою... то есть я отказался от своей комнаты, - запинаясь, проговорил он.

“ Мне нужно поговорить с вами. Садитесь в мой экипаж. Так будет лучше.
путь. Маленький мальчик...

Она уловила враждебность в глазах беспризорницы. Она собиралась
уводить мужчину. Последовал еще один взгляд, значения которого она
не упустила. Ратлидж наклонился к нему.

“ Прощай, маленькая душа, ” сказал он. “Я снова найду тебя в каком-нибудь подъезде"
когда-нибудь - может быть, на пороге славы. Будь хорошим мальчиком
всегда. Не уставайте быть чистыми, и какое-то время вы будете могучий
рад”.

Мальчик смотрел, как экипаж медленно двигаться прочь среди автомобильные грузоперевозки-пока
незнакомец положил руку ему на плечо.

 * * * * *

Несколько секунд никто не произносил ни слова; затем заговорила Норин.

“ Что это за важное дело, которое вы делаете, Ратледж-сан?

“ Я не могу сказать ... даже вы.

“Да, но тебе не нужно было причинять мне такую боль. Ты уходил, не сказав мне ни слова.
и я так горжусь тем, что была за тебя - вопреки остальным”.

“Норин, вы должны верить, что это не хорошо для вас, чтобы было видно с
теперь мне. Каждое движение я делаю это известно; все в малейших
общение со мной под подозрением. Твоя преданность - я даже не могу
говорить о ней уверенно, она так велика и дорога - и поскольку это так, я
содрогаюсь от мысли втянуть тебя в эту мою жалкую судьбу. В
власти этих людей сделать тебя очень несчастной, пока меня не будет - и
для меня это мучение, не меньше ”.

“Ты думаешь обо мне ... всегда думай обо мне и о маленьком социальном вопросе,
который касается меня!” - воскликнула она. “Меня это не волнует ... О, пожалуйста,
поверь этому. Вчера вечером ты оставил в Оружейной, не зная, что
не случилось ли с тобой. Сегодня утром ты все знаешь. Вы могли бы сделать
бессознательно-все, чтобы превратить ненависть Лондона к вам?... Это
не в разумных пределах. Я верю, что для меня справедливо знать, что мой
отец сказал тебе ночью ... Но ты не сказал мне...

“Я могу нести эту вещь ... нести один. Прошлой ночью я смеялся.
Сегодня я нахожу, что над этим не стоит смеяться. Ненависть к
Лондону, ” Ратлидж медленно и четко выговаривал слова, несмотря на
сопротивление всей его человечности, - я навлек на себя.

“ Не бесчестьем!

Он молчал.

“ Только не бесчестьем, Ратледж-сан! ” торжествующе прошептала она, заглядывая
ему в глаза. “Ты не смог бы донести до меня ложь, даже для того, чтобы
защитить другого - даже если бы ты произнес слова лжи. Твои глаза
сказал бы мне правду!”

Дождь барабанил по окнам кареты. Лицо так близко от него
в полумраке было похоже на видение мастера-художника, слишком совершенное для
бедной человеческой руки. Давление ее плеча; аромат
ее присутствия; ее голос, который будоражил в нем первобытную
тайну других жизней - против всего этого он боролся изо всех сил.... Это была
не страсть в красном значении этого слова, а любовь, которая заставила
железнодорожные ворота в Чаринге пересечь его врата к живой смерти.

“Думай, что хочешь”, - приказал он через мгновение. “ Бог свидетель, я так и делаю
не хочу, чтобы вы считали меня дьяволицей, но вы должны молчать другим
обо мне.... Вы заставите меня страдать больше, чем вы думаете - если вы выступите
против Лондона ради меня - когда меня не станет. Это был великолепный труд всей жизни.
ваш отец купил для вас дом в Лондоне....
Норин Кардинег, я выйду из экипажа, когда мы подъедем к Чарингу.
Крест; и во имя Бога, не делай ничего, что могло бы еще больше навлечь на твое имя мой позор
!

“Мы больше не будем говорить об этом”, - спокойно ответила она. “Я буду избегать
каждого мужчину и женщину в Лондоне, которые осмелятся говорить о позоре и
Рутледж-сан на одном дыхании, но если они будут искать меня!... Но у меня есть
что сказать еще. Ты должен уйти, а я должен остаться. Прежде чем ты уйдешь,
Я расскажу вам, что вы сделали для Норин Кардинег, и что
вы значите для нее - для меня.... Вы мой самый храбрый человек, Ратледж-сан....
Когда я была маленькой девочкой, мой отец рассказывал мне о тебе. Я слышала,
все мужчины говорят о тебе. Твой прием был бы величайшим из всех
прошлой ночью в Оружейной меня приветствовали - если бы не эта ужасная тайна. Я
видел, как этот маленький мальчик смотрел на тебя сегодня утром. Я знаю, что
он думал - потому что те же мысли были у меня в Японии, когда я был, но
немного старше. И ваша работа была глубокой и важной для меня - это
личное, просветляющее служение. Это заставило меня увидеть тщету нагромождения
камней, тщетность имущества. Глядя туда, куда вы указали, я
обнаружил, что настоящая жизнь - это не еда и металл ...”

Напряжение на мгновение спало. Ратлидж тихо рассмеялся. “Ну, я же
всего лишь торговец военной дрянью - самой безбожной из всех материй, Норин”,
сказал он.

“ Торговец военным хламом - чтобы заставить мир увидеть весь этот ужасный фарс!
О, не думайте, что я не смог увидеть значение вашей работы или не сумел
противопоставить ее тяжеловесному эгоизму некоторых других англичан
военные корреспонденты, которые строят свою карьеру на войнах - с их скучными
изучение тактики, их тяжелое обращение со стратегиями - так комично.
как ребенок, задыхающийся от тяжелых камней. Вы думаете, что я не видел
несмотря на ваше блестящее описание того, как японцы поймали и
удерживали фургон в Тяньцзине, реальной картины всей вашей истории - истории о
жестокая, безжалостная нация бесчувственных мальчишек, которые бегут в челюсть, а не в разум?
”

Ратледж был поражен выражением мысли, которую "
_Review_" намеренно не опубликовал бы, менее очевидным, чем в "
шараде". В этом не было ничего тщеславного, но ее слова
врезались в память - трещины в тот ужасный час расставания. Конечно,
в рассказе женщины была глубокая радость за нее.:

“Они говорят о том, что вы потерялись в Индии на долгие месяцы.
Вы думаете, я упустил все, что вы нашли, Ратледж-сан, когда
вы были потеряны для мужчин? Я кое-что знаю о том, что значит для вас Индия,
ее покорность и ее голод, и сотни маленьких Уоррен
Гастингс’, бросившихся за ней, из Лахор в Пондичерри, задумчивый
фунты-сила! Почему, для меня вы изложили это ясно, как Карлайл
с его раскатами грома пятидесятилетней давности. Вот Англия,
сидящая с потупленными глазами среди своих горшочков с мясом, а вон Индия - опустошенная.
Вы не сказали этого прямо, Ратледж-сан, но вы заставили меня
увидеть провинции Индии, разбросанные повсюду, как панцири насекомых
в паутине, и этот Лондон - темное логово наблюдающих
Глаза.... О, я понял все, что вы имеете в виду, Ратледж-сан, но
больше - более важные, прекрасные вещи, чем национальные отношения.... Вы
ушли в тихие места, чтобы помедитировать, и мне вы принесли
образы тишины - большие, целомудренные вещи, такие как наш самый храбрый
мужчина. В мире, где есть такие люди, есть добро и есть надежда.
и такие вещи - и благодаря тебе я сохранил свой оптимизм. Я, кажется,
чтобы иметь идеальный торрент разговоров, но я уже столько времени в одиночестве, чтобы
думаю, и ты уезжаешь. Я хочу, чтобы ты знала, что ты и
то, что ты принес мне, больше, чем Лондон и весь мир....
Когда я говорю с тобой, мне кажется, что я знал тебя всегда.... И тогда ты
уходишь - с бременем на сердце, которое не было вызвано никакими твоими действиями
.... Почему это, Раутледж-сан, что храбрый человек должен страдать
таких потопов зла?”

“Норин, вы непреодолимой,” пробормотал он. “Это жизнь ...”

Она прижалась лицом к стеклу, бездумно пытаясь смахнуть с него капли
снаружи хлестал дождь. С быстрым, диким возвратом боли она
осознала, как близко они были к Чаринг-Кросс.

“Я еще не сказала вам ... всего, что я имею в виду, Ратледж-сан!” - прошептала она.
лихорадочно. “Прошлой ночью вы встретились с каким-то противником и победили. Вы
слабость и боль-но вы победили.... Я не совсем понимаю, но
приговор звучали в моем мозгу это: ‘молодые зерна вскочив на
поле Ватерлоо.’... Ночью я встретился со своим противником - и я тоже
победил. Когда я думаю о тебе, меня захлестывает, как приливная волна, желание
сражаться с Лондоном и всем миром за тебя; но у меня здесь есть моя работа. Ее нужно
выполнять чисто и без криков. Я нужен своему отцу. Лучшее ушло
от него уже - и я должен дорожить остальным; но это будет не всегда.
... И когда моя работа на улице Радости будет закончена, Ратледж-сан,,
Я пересеку весь мир, чтобы найти вас!”

Он чувствовал, что ему трудно дышать в запустение. Желание полностью сформированными
и прямой осанкой, несмотря на насмешки над ним, победил его
момент. Это было для того, чтобы продолжать с ней - ездить верхом, путешествовать, плавать под парусом - с
с ней, через ворота Чаринг-Кросс, в Саутгемптон, штат Нью-Йорк,
Сан-Франциско, Иокогама, Нагасаки, Шанхай, Гонконг, Сингапур,
Калькутта - вверх по Гангу к его истоку в Горах, и там, среди
таинственные люди его сердца, чтобы жить с ней, обожая в тишине
звездного света, в утреннем сиянии.

“Я буду безымянным и странником...”

“ И мой самый храбрый мужчина!... Это не по-женски, Ратледж-сан. Это
прощай. Девушку оторвали от меня, а женщина говорит от всего сердца....
Никто, кроме тебя, не мог понять. Я всегда был странным.... Я
не могу оставить это недосказанным. Я приду, чтобы найти тебя, когда буду свободен! Это
не... не то, чтобы я просил тебя выйти за меня замуж. Это не так... но быть
с тобой! Я думаю ... я думаю, что ты настолько благороден, что я, будучи женщиной,
не стал бы усложнять.... Ратледж-сан! Это Чаринг-Кросс!”

Она быстро достала из кармана крошечные ножницы, отрезала у себя на виске
прядь волос, перевязала ее своей собственной прядью и сунула
ему в руку.

Она была легкой, живой, теплой, как птичка на его ладони. Ее последние слова
звучали в его снах много дней.:

“Помню, я Норин Cardinegh ... кто верит в вас всегда--перед
все мужчины, за все время. И я тоже должен быть сильным и терпеть, пока мой
работа выполнена, и я могу пересечь мир, чтобы найти тебя!”

... Он стоял у обочины перед большой станцией. Перевозки
отвернулся. Из толпы до него донесся крик, не для его
ушей, но прямо в грудь, дикий крик отчаяния, на который откликнулось его
сердце....

Он купил билет и перепроверил свой багаж, а затем прошел
через ворота в серые, прокуренные дворы. С палубы своего
парохода в Саутгемптоне той ночью он в последний раз увидел Белые
Усы, довольную улыбку на проницательном, жестком лице. Холодно и отстраненно
Ратлидж удивлялся, что ему позволили покинуть Англию
живым.




ДЕВЯТАЯ ГЛАВА

МИСТЕРУ ДЖАСПЕРУ СООБЩАЮТ, ЧТО МАТЬ-ИНДИЯ СТАЛА ПРИЧИНОЙ ПОРАЖЕНИЯ НАПОЛЕОНА, И
ЧТО ГОЛОД НЕ ЛИШЕН ДОБРОДЕТЕЛИ


“Дж. Дж. Джаспер, Сиракузы, Нью-Йорк”, - значилось в регистрационных списках отеля.
Мистер Джаспер путешествовал по всему миру.
он не спешил. “Я уже понеслась вся моя жизнь до сих пор”, - он
объяснил. Это был искренний, здравомыслящий невысокий мужчина пятидесяти лет.
он производил дорожные тележки в течение тридцати лет и преуспел в этом.
замечательно отошел от бизнеса - высокопоставленный
достижение лишь для немногих американцев.

Мистер Джаспер был заинтересован в Индии задолго до того, как коснулся Бомбей, буду
Восток. Это произошло потому, что его сестра была членом Теософского
класс обратно в Сиракузы. Он много лет слышал о “мечтательной Индии”,
о Мадрасе и Ганге, йогах и астральных телах, об эзотерических
секции и Е.П.Б. Синнетта, Олькотта, Безант, мастерса, голода,
_карма_, _девачан_, _пралайя_ о метемпсихозе и Великом Белом
Ложа Гималаев.... “Отправляйся в Мадрас, Джеймс”, - сказала ему сестра
. “Во что бы то ни стало, отправляйся в Мадрас. Наша штаб-квартира и наши библиотеки
там есть оккультная литература. Возможно, что наш президент и основатель,
Мистер Олкотт, лично встретится с вами или с Анни Безант, самой известной
женщиной в мире. Называй это не ‘Bes_ant_’, как автор, а так, как
если бы оно писалось ‘_Bes_sant ’. На это есть причины, Джеймс, _эзотерические
reasons_.”

И вот мистер Джаспер отправился в Мадрас. Он взял за руку белобородого
Олкотт, [A] всесторонне развитый человек, который не потерял интереса к нью-йоркской коллегии адвокатов
или прессе просто потому, что он был президентом и основателем
как правило, утонченные мужчины и женщины, которые имеют безрассудство полагать, что
покупать дешево и продавать дорого - это не высшая слава человека. Также мистер
Джаспер произнес это “_Bes_sant” по эзотерическим причинам, но он не познакомился с
самой известной женщиной в мире, поскольку она совершила свой ежегодный
перелет в Лондон.

Несмотря на все то, что он видел, нюхал и размышлял среди
прибрежных городов Индии, мистер Джаспер был впечатлен ужасающей бедностью
некоторых районов. Сердце этого человека было сжато, а мозг
заполнен вечным вопросом "Почему". В доме миссионера в
Низагари он выяснил определенные факты. Индуисты города были
голодные. Они пришли к миссионеру, мужчины, жены и младенцы, и
самым жалостливым образом просили еды.

“Если бы мы могли есть только раз в два дня, мы бы больше ничего не просили!”
они плакали.

“Боже, это голод - библейский голод!” - воскликнул американец.

“Ах, нет”, - ответил миссионер. “Вы должны позволить мне поправить вас.
В Низагари нет непризнанного голода”.

“Если это не голод - что означает это слово?”

“Отправляйтесь в центральные провинции”, - устало сказал миссионер. “Голод
объявлены там”.

Мистер Джаспер долго думал в ту ночь. Он напомнил, оставшись однажды, когда
он был гораздо моложе и ночевал в Нью-Йорке без денег.
Тогда метрополис был для него городом незнакомцев, но, как и сейчас, это был
город чистой и обильной воды, бесплатных обедов и скамеек, на которых можно было посидеть
. Более того, была летняя ночь; и все же еще до отправления почты
утром мистер Джаспер почувствовал, что его вселенная погрузилась в хаос.... “Я
встану и отправлюсь в Центральные провинции”, - заявил он. После многих
утомительных дней он сошел с поезда в жарком, зловонном городе Нагпур.

“Голод”, - сказали ему. Ему показалось, что он увидел голод в глазах жителей.
Английский - “да, на севере свирепствует голод, но правительство взяло его под контроль"
. Видите ли, когда голод официально объявлен, он длится недолго
....”

Мистер Джаспер поспешил на север, чтобы все не закончилось до того, как он туда доберется.
Он хотел увидеть условия, которые заставят англо-индийцев
официально признать голод. Наконец, до него дошло, что он
должен покинуть железную дорогу, чтобы познать реальность, и он отправился в путь
на восток, в долгий дневной путь, на телеге, запряженной волами, и в носилках,
через горящую, покинутую землю к городу Ридампхур - слишком мало.
и слишком далеко, чтобы англичане могли услышать его крик. Наименьшая из
деревень, Ридампур, тихое, стерильное, лишенное Христа место, раскинулось на
шафрановой пустыне. Он расплатился со своими кули на краю деревни, и
они указали на Дом отдыха среди хижин.

Место было мертвым, как порождение мечты. В лучах послеполуденного солнца было что-то лихорадочное,
неестественное. В этом мертвенно-золотом свете дома выглядели увядшими
и готовыми рухнуть. Он миновал темный
дверной проем, и его пронзила вспышка ужасного понимания - взрывная волна
невыразимого зловония.... Он пробежал шаг или два, охваченный ужасом, как будто
он наступал на мертвых в темноте. Его мозг был заполнен
бормотанием: “Это голод! Это голод!”... Мистер Джаспер быстро обернулся
и увидел выходящего из затемненной хижины белого человека в туземной одежде
. Это было лицо, лишенное загара, и застывшее с печалью, слишком глубокой для слез
- дикой, трагической печалью, ярко светившейся в широко раскрытых от лихорадки глазах....

Все это было кошмарным и зачаточным. Так он вошел в печь из
кирпича, называемую Домом отдыха, вымылся, переоделся и задыхался, пока
храпящие пункахи хлестали его горячим, стерилизующим дыханием....
Ужин в тот вечер в восемь. Мистер Джаспер сел за стол с
худощавым незнакомцем в белом полотняном наряде - изможденным великаном с головой
и фигура необычайно властная; глаза усталые и беспокойные,
но очень мудрые и очень добрые. Лицо у него было такое загорелое, что мистер Джаспер
сначала подумал, что его спутник, должно быть, представитель высшей касты;
особенно учитывая, что он не ел мяса и очень скупился на остальное. Ужин
был скудным, но это было настоящее пиршество по сравнению с тем, что ожидалось в центре
голодающего района.

“Я не предполагал, что здесь можно раздобыть такое разнообразие блюд”, - сказал мистер
- Заметил Джаспер.

“До последнего дня за деньги было вдоволь еды"
- два, - ответил незнакомец.

“А у туземцев нет денег?”

Мистер Джаспер понимал, что вопрос бессмысленный, но ему очень хотелось
вовлечь стоявшего перед ним человека в разговор. В лице этого человека было
выразительное выражение, которое обещало многое. Он доказал, что
отнюдь не лишен желания поговорить; более того, казалось, его подстегивало странное
рвение к беседе в тот вечер, как у человека, побывавшего в тюрьме или
где-то надолго вдали от себе подобных.

“Я пришел сюда не из вульгарного любопытства, а стремясь понять”.
Мистер Джаспер сказал.

“А как вам наша великая коричневая Мать Индия?”

“Она не кормит своих детей”.

“Это правда. Мать Индия должна вернуться к столу
мир и узнать, как обстоят служил младшим народам-в
острее глазами, быстрей!-руками народа. Вы слышали эту историю,
без сомнения, в Индии когда-то была великая и прибыльная промышленность.
Ее коммерческие системы были основаны на взаимном обслуживании, а не на
конкуренции. Затем пришли Ост-Индская компания и Англия. ‘Мать
Индия, ты совершенно абсурдна, - сказал Ингленд, и она убрала все свои
взаимная выгода промышленности, и снова реорганизовали их в истинную
Английский способ. - Мы должны показать вам, как, мать Индия, - сказала она. Индия
должно быть, неумелыми, потому что в Англии их так и не вернул”.

Оба мужчины улыбались. “Значит, вы думаете, что голод в Индии - результат
британского правления?” мужчина из Сиракуз заметил.

“Если бы я сказал вам это, было бы правильно с моей стороны объяснить, почему я так думаю"
. Это заняло бы некоторое время, а ночь очень жаркая ”.

“Я приехал в Ридампур, чтобы узнать правду. Я верю, что так или иначе, я добьюсь успеха.
если вы расскажете мне все, что сможете, сэр”. Глаза незнакомца
заблестели.

“Обсуждая этот вопрос серьезно, хорошо бы начать с фразы Маколея
. ‘Самое тяжелое из всех ярм - это ярмо незнакомца”.

“Вы не англичанин?” - спросил мистер Джаспер.

“Нет, но разве это что-то значит? Многие англичане говорили правду. Эдмунд
Берк сказал: ‘Татарское вторжение было пагубным, но именно наша
защита разрушает Индию’. Английский историк Монтгомери
Мартин писал, что такая постоянная утечка, как утечка Англии в Индию, привела бы
к обеднению самой Англии, если бы она подверглась этому. И здесь
подумайте, что заработная плата рабочего, когда он получает работу, составляет в среднем, но
два пенса в день. Ю. И. Сандерленд наблюдает, ‘англичане _given_
Индии железные дороги, джутовые мельницы, чайные плантации и многое другое....
Прибыль достается британцам’. Мистер Сандерленд, без сомнения, упоминает
в другом месте об опиумной промышленности. Герберт Спенсер заявляет, что
было самонадеянным предположением со стороны британцев принять как
факт, что Индия существует для Англии. Он также характеризует
отношения Англии к Индии как ‘хитрый деспотизм, который использует местных солдат
для поддержания и расширения подчинения туземцев ”.

“Но мы в Америке, - сказал мистер Джаспер, - я имею в виду тех, у кого есть
не изучавшие глубоко этот вопрос - даже наш президент, мистер
Рузвельт - рассматривали английское правление в Индии как обширную и благотворную
систему ”.

“Ах, да”, - ответил незнакомец со странной улыбкой. “Как вы и сказали,
так считают те, кто не вникал глубоко в этот вопрос.
Был другой американский президент, мистер Линкольн, который заявил, что
ни один человек не достаточно хорош, чтобы управлять другим человеком.... Но по всему миру есть ошибки
в суждениях и ошибки невежества, которые приводят
к жестокости. Английские агенты придут сюда, к бедному маленькому Райдампхеру
в настоящее время с рисом и просом, и когда начнутся дожди, периодический
голод официально будет объявлен прекращенным еще на один год, и
население этого района достигнет нормального состояния в сорок
миллионы жителей Индии - это люди, медленно умирающие от голода”.

“Но почему не индусы эмигрировать?”

“Мать Индия не может позволить себе дать своим детям отрывок деньги”
незнакомец заявил, быстро. “Она отправляет нескольких самых смелых и многообещающих
своих молодых людей в Америку и другие страны, чтобы они учились у молодежи
как позаботиться о себе в коммерческих вопросах, в надежде
о возрождении ее промышленности в грядущие столетия. Но рядовой
низкие касты, библиотеки топлива famines_, придется поголодать
в хорошие времена, чтобы спасти от их заработка цену на крест один
нашего Северного речного парома. Они умрут задолго до того, как накопят денег на проезд от Бруклинского моста до Кони-Айленда ".
Глаза мистера Джаспера загорелись при упоминании.

"Но почему индусы не сражаются?“ - Спросил я. - "Почему индусы не сражаются?" - Спросил мистер Джаспер.
"Но почему индусы не сражаются?” он спросил.

“У Индии нет оружия”.

“Но даже наши маленькие государства Южной и Центральной Америки получают оружие и
весело сражаются им”.

“Индия беднее, чем маленькие штаты Южной и Центральной Америки - настолько
бедна, что белому человеку требуются годы, чтобы понять значение ее
бедности ”. Говоривший наклонился вперед и добавил медленно, с горечью:
“Сорок миллионов в Индии голодны сегодня ночью: сорок миллионов никогда не бывают иначе, как голодными
они переходят из утробы матери в обжигающие гаты,
никогда не зная ни минуты насыщения: и все же Англия истощает Индию
сто миллионов долларов в год. Послушайте, за последние двадцать пять лет
девятнадцатого века десять миллионов человек в Индии умерли от голода.
В тот же период Англия превратила в вампира эту страну голодных в размере
двух с половиной тысяч миллионов долларов. Это один из трагических
фактов мира.

“Вот еще: в девятнадцатом веке Англия вынудила Индию
содержать в пять раз больше войск, чем было необходимо для ее собственной обороны
или ее собственного подчинения - другими словами, вынудила Индию предоставить войска
за британские завоевания за пределами Индии!... Вы не будете возражать, сэр, если я
произнесу фразу, которую никогда раньше не произносили?

Мистер Джаспер немного нервно рассмеялся.

“Именно Индия разгромила Наполеона”.

“В этом заявлении есть некоторый шок. Скажи мне, как?”

“За пятьдесят семь лет, прошедших между битвами при Плесси и Ватерлоо,
Англия награбила миллиард фунтов стерлингов - пять тысяч миллионов
долларов - у покоренного индийского народа. Такова была цена, которую Индия
заплатила за рабство, за разрушенную промышленность и периодический голод. Это
был период военной экспансии Англии. Армия, сокрушившая
Наполеона кормили, одевали и вооружали за счет индийских данников”.

С минуту оба молчали, и незнакомец добавил с
внушительностью, которую мистер Джаспер никогда не забывал: “Это довольно волнующе -
помните, что эта древняя Индия была высокоцивилизованной в богатом значении этого слова
выражение, сформировавшееся в искусстве, литературе и несравненной философии,
когда предки англичан были нарисованы дикарями. Индия была
лидером азиатской цивилизации и, возможно, самой богатой страной в мире
, когда на нее напала Англия. Что сейчас представляет собой старая Индия? Прислушайтесь
к душам, проходящим сегодня ночью в литтл-Райдампуре!

“Но что, во имя всего Святого, можно сделать?” - требовательно спросил мистер Джаспер.

“Когда Англия начнет относиться к Индии так, как она была бы вынуждена относиться к
например, Индия, колония белых людей, агрессивных, как американцы,
начнет открывать для себя серость утра ”.

“Но Англия не сделает этого, пока Индия не станет воинственным народом ”.

“Нет, боюсь, что нет. Англия все еще сохраняет большую часть своего империалистического
высокомерия.... Некоторое время назад, один из самых способных родного
Редакторы, старик, был изгнан из страны в течение шести лет
ведь он опубликовал статью в своей газете, отметив, что его страна
несчастья. Этот пожилой редактор был мурахти, и во время суда над ним
созвали присяжных мурахти. Напротив, присяжные состояли из
Английский и парсийский. Заключенный не знал ни слова о судебном разбирательстве
до тех пор, пока переводчик не сообщил ему о его высылке.
Другой молодой индуистский аристократ недавно был сослан пожизненно за то, что
он принимал участие в публичных выступлениях. Английский судья, вынесший приговор этому делу
молодой человек заявил, что не было причин для обращения одного индуса к собранию индусов
, поскольку у последних не было голосов. Я называю это
довольно интересной политической проповедью ”.

“Это главное из безобразий”, - заявил мистер Джаспер.

Собеседник с минуту пристально смотрел на него, словно раздумывая, стоит ли
было бы разумно пойти немного дальше. Он заметил глубокий и искренний интерес
на вспотевшем лице и повторил вопрос заново:

“Индия, лучшее из Индии, потерял от ее крови, что делает
для военных и коммерческих завоеваний. Она является самой длинной страданий всех
народы. Она просит только для мира. Эти великие игрушки
более материальных держав - военно-морской флот, солдаты, колонии, вооружение - она не может
оценить, не может понять. Индия не труслива. Вы не были
позвонить старик трус, потому что он журит с усмешкой молодой грубый
кто сразил его. Старый мистик Индия предпочтет голодать, нежели
возмущение ее философия войны. Она даже приспособила свою философию
к зрелищу голодающих своих детей, вместо того, чтобы опускаться до
переросшего уродства физической войны. Моей работой было
немного изучить нации, и я стал думать о них как о людях
существах разного возраста.... Посмотрите на молодую Японию - шестнадцатилетнюю девушку
среди сильных мира сего! Смуглый, черноглазый мальчик, жестокий, неосвещенный
изнутри, грозный, и жаждущий снова использовать ту силу, которая у него есть
когда-то чувствовали. Мальчик-мозг, господство на войне-это высшая победа
мир может дать. У Японии здоровье мальчика, она заживает как дождевой червяк
и пылает гордостью за обладание своим первым оружием
. Как и тот мальчик, он слеп к неотъемлемым правам женщин
. Без зазрения совести, он бросает своих женщин из-за семи морей, чтобы заполнить
бордели на каждом порту--породы скот кормить мире
похоти, и не знает укол гордости, - но смотреть, как он работает горячая-выдохнул данным
винтовка-ям, если так много, как немного юмора от внешнего нации
будоражит неугомонный чип на его плече! Грубый мальчик, Япония,
трофеи завоеваний для него пока что всего лишь эпизоды. Солдат - это
в высшем проявлении; экспансионист, которого еще не отняли от груди. Он сражается
ради великой славы битвы - обезумев от прямой и ужасной жажды
стоять среди павших....

“Америка?... Да, я американец. Америке тридцать пять, как я вижу
ей, и ее страсть - к символу завоевания, долларам. Америка
погружается в транс, глядя на деньги, как те, кто смотрит на хрусталь.
Токсин доллара бунтует в ее венах. Вся коррозия проклятого
Еврейская склонность к конкретному, по-видимому, является наследием
Америки. Она копит так, как мужчины никогда раньше не копили. Она худощава из-за
собирательства, настолько перегружена кратными и делителями, что
она даже не научилась использовать деньги в материальных целях - как их тратить
изящно. Однажды ночью американец - распутный принц; на следующий день
коварный, ненасытный меняла с рыбьей кровью, чтобы расплатиться за это.
Америка так занята коллекционированием символов обладания, что у нее остается
мало времени, чтобы обратить свои мысли к войне, хотя у нее его пока нет
потеряла свое физическое состояние. Однажды разгромив Англию и очистив себя
междоусобной борьбой, Америка теперь считает, что ей
нужно всего лишь отказаться от своего тикера, своих продуктов и своих бумажных континентов,
хватай винтовку и патронташ - чтобы обрушиться на весь мир. Просто случай
по необходимости, знаете ли, и возникнут Гранты, Ли и Линкольны;
рабочие превратятся в ополчение, а земля - в рупор попирания
непобедимые. Но война не является реальным выражением Америки в этом
молодом веке. Финансовое превосходство над соседом, вульгарный внешний
демонстрация роскоши, света, шума, блеска, показухи - вот формы
модного самовыражения - конкретные свидетельства более или менее конкретного
накопления. Эксцессы Америки сиюминутны в отличие от
постоянного перенасыщения Европы с большим поясом. Я не говорю о ее славе, о
ее юморе, ее изобретениях. Именно эта низкая нынешняя склонность - вот что
трудно вынести. Национальные ресурсы Америки по-прежнему настолько богаты, что она
пока не видит необходимости в Индии. Пусть она облечется в мудрость и кротость
пока не наступили злые дни - да благословит ее Бог!...

“Посмотрите на Англию - толстая за пятьдесят, перекормленная, с одышкой, толстеющая
в обхвате, с углублением мозга. Англия строит свои корабли, чтобы откармливаться
в мирное время; много говорит о войне, чтобы сохранить мир, но далеко за пределами
энтузиазма и ажиотажа труб. Англия вступила в свой неизбежный период
физического упадка, хвастаясь завоеваниями, как мужчина средних лет
с ревматизмом в глазу, дряхлым комком под жилетом,
скованность в суставах, и красные огоньки апоплексического удара ярко горят на его горле
тот, кто выпячивает грудь среди своих сыновей и трусы, которые
он ‘лучше, чем когда-либо, черт возьми!’ Англия, чувственная в домашнем обиходе,
теснящаяся в своих домах, как беличье гнездо в мороз; оживленная
желудок, уже культивирующий и приправляющий ее порывистую, но необходимую
аппетиты; мудрая и коварная в этом мире, но слепая к своим собственным
извращениям и лежащая в их гнили.... Англия, кто не поставит
от мальчишеских вещей и обращаемся к Богу!... Она опустошает Индию, как Рим.
опустошила Галлию, как Испания опустошила Мексику, и усиливает скотоложство.
что означает гибель - с добычей.... Какая милая и совершенная
возмездие, если бы Галлия только могла увидеть чудовищных отпрысков
Цезарей; если бы ацтеки только выдержали, чтобы увидеть, что постигло Испанию
после _ноше Тристе_; если Индия - но разве Индия не указала в своей
философии на возмездие за национальный вампиризм - до Кортеса и до
цезарей?

“Тогда, если я вас не утомляю, мы могли бы взглянуть на Россию, раскалывающуюся
в муках жалкого века. Безумный, пораженный, его тело - парламент
боли, его мозг испаряет былую славу в своем нынешнем ужасе
распада.

“И Индия, я вижу здесь разницу. Все люди, как и все нации, должны
страдать. Европа и Америка учатся страдать через свои
излишества; Индия - через свои лишения, более чистым и святым способом.... Я
думаю об Индии как о старой вдове, которая раздала свое имущество
выводку Гонерильев и Авессаломов - отбрось все тщеславие
завоевания и материальные блага - бедная старая вдова с тощей грудью
и парализованными руками, которая просит только места в углу у камина и
крошек со стола всего мира!... Она все еще хранит улыбку
доброты по отношению к миру, когда она сидит во мраке, ее душа возносится к
звездам....

“В конце концов, голод ослепляет нас, потому что мы находимся здесь, в эпицентре его.
Трудно сдерживать свой бунт среди мертвых Ридампура
, когда думаешь, что англичанин тратит на опьяняющие напитки
ежегодно выпивает в два с половиной раза больше, чем тратит индуист.
тратит на еду, питье, топливо, одежду, лекарства, отдых, образование.
и религию. Нас немного ужасает мысль о том, что дома они
тратят деньги на ревущем Бродвее, в эту самую ночь, на обеды, вина и
кружки пива, и родственные тщеславие и порочность, которых достаточно, чтобы содержать миллион
родные матери кормят своих младенцев молоком на две недели. Если бы мы могли сидеть
вдали на холмах, так что все в мире были в правильном соотношении
и точки зрения, мы могли бы воспринять что-то sanitive и менее отупевшего
от голода, что-то менее вредны, чем смерть напитки и
чревоугодие. Вы знаете, душа горит ярко в конце поста много”.

Высокий незнакомец был мягко говоря в основном, как если бы обсуждали
вопросах еды перед ним. Лишь изредка он наклонялся вперед, и его
глаза загорались пророчеством или бунтом. Мистер Джаспер чувствовал воодушевление
другие его присутствие было самым замечательным. Он никогда не встречал такого человека, и
так сказал с мальчишеской импульсивности.

Остальные смотрели на него с искренней благодарностью. “Я боялась, что у меня было
говорил слишком свободно. Кто-то склонен быть свободно владеет, что он знает
хорошо. Я не хочу сказать, что я знаю, Индии, но только в том, что у меня есть
учился Индии надолго. У нее много граней, и в лучшем случае это взгляды человека.
но только его собственные.

Мистер Джаспер протянул свою визитку.

“Благодарю вас”, - сказал незнакомец. “У меня сейчас нет визитных карточек. Мое
Имя мало для кого имеет значение, но я желаю вам очень спокойной ночи ”.

Сиракузский фабрикант ушел в свою комнату и сел в темноте под
пунками, глядя в окно и обдумывая то, что он услышал.
Шафрановая пустыня казалась призрачно-серой под яркими низко висящими звездами,
и все предметы на ней были черными и покрытыми пятнами. Это заставило его вспомнить о
картинах с изображением египетских ночей - картинах, висевших, он не мог вспомнить,
где. Он был обеспокоен тем, что незнакомец не назвал своего имени. Здесь
был человек, с которым он бы радовался, путешествовать, виднее
и лучше. Мысль, которая повторялась сильный из всех, что он
услышанное было: “_ Все люди, как и все нации, должны страдать._ Европа и
Америка учатся страдать из-за своих излишеств; Индия - из-за
своих лишений - более чистым и святым способом”.

Жужжание кожаных брюк-пунка в конце концов подействовало на его очень крепкие нервы,
и мистер Джаспер вышел прогуляться. В маленькой хижине в дальнем конце
улицы, куда его привлек свет свечей и голоса
белых людей, он увидел три фигуры через открытый дверной проем.
Одним из них был древний индус, сидевший, склонив голову, на циновке.
Вторым был белый человек в местной одежде, которого он видел выходящим
из "Хижины ужасов" днем - лицо, лишенное загара
и исполненное трагической скорби. Третьим был молодой загорелый гигант
, который покинул его ранее вечером, который говорил об Индии
и о ее голоде, и обсуждал Силы так фамильярно, как один из них.
может обсуждать своих партнеров или соперников по бизнесу. Совершенно случайно,
Мистер Джаспер услышал имя, которое было скрыто от него его владельцем
- имя Ратледж.... На следующий день он упомянул это имя
англичанину из организации помощи голодающим, который привез провизию в
малыш Ридампур. Он обнаружил, что это имя используется для обнаружения дьяволов.




ДЕСЯТАЯ ГЛАВА

ОСОБАЯ СИЛА ПРОЯВЛЯЕТСЯ В МАЛЕНЬКОЙ ХИЖИНЕ В РИДАМПХУРЕ, И
РУТЛЕДЖ ОСОЗНАЕТ СВОЮ РАБОТУ В ДРУГОЙ ВОЙНЕ.


Выйдя из Дома отдыха, Ратлидж направился в смешении серости и тени
к хижине при свечах, где позже его увидел мистер Джаспер.
Он тихо вошел. Пожилой индус сидел, скрестив ноги, на циновке из рисовой соломы
его веки были закрыты, как будто от усилия, его губы и вся грудь
двигались в такт Имени. Это был Секар, мастер, спустившийся с небес.
славные горы для его чела_ - храбрейшего человека. Родер лежал
растянувшись во весь рост на полу, склонив голову над раскрытой книгой, на
которую падал свет. Он поднял руку, чтобы Раутледж, и рад
улыбка сформировалась на глубоко подкладке, бледнея.

“Сидеть в прохладе дверного проема, и давайте поговорим, мой хороший друг.
Что принес вам этот день?

Ратлидж повиновался, забавляясь “прохладе дверного проема”. Ночной бриз
был всего лишь иссушающим дуновением горячего песка.

“Этот день принес множество смуглых крошек, и я покорно сжал их в объятиях.
пропитанную молоком тряпку в их открытые рты. Кроме того, я купил последний рис, который
человек, который держит Дом отдыха, продаст по любой цене,
и раздал его голодающим. Утро принесет
нам еще больше мертвецов. Какая это ужасная монотонность - умирать, умирать, умирать - и
они так мало шумят по этому поводу. Кроме того, я был так подавлен
голодом, что нашел хорошего, ненавязчивого американца и в течение часа засыпал его
фактами - нашего соотечественника Родера ”.

“Наш соотечественник”, - тихо повторил Родер. “Прошло много времени с тех пор, как я
я слышал подобную мысль. Я больше не увижу свою страну
снова, добрый брат.

“Тогда Секар сказал тебе, что ты должен делать?”

“Да. Сегодня ночью мы отправляемся на север. Англичане будут здесь завтра.
с зерном, так что наша работа в Ридампхуре завершена. Вы останетесь здесь
до завтра, как вы сказали, а затем вернетесь на запад, к железной дороге,
когда придут англичане.

“ Вам позволено передать мне все, что он сказал? Спросил Рутледж.

“Да. Сегодня вечером в сумерках, Шекхар вылезал из своей медитации, и мы говорили
вместе долго. Я сказал ему, что ты имел в виду весь мой народ ко мне; что ты
ты был мне дороже любого человека, которого я когда-либо знал. Я спросил, не разрешит ли он
тебе попутешествовать с нами еще немного. Он покачал головой.
Вам есть что еще делать в мире. Он сказал, что ты бы
начать поиск вашей работы, как только вы достигли путешествовал-линии. Я сказал
ему, что ваша жизнь была в опасности, где у англичан было много; что ваш
жизнь была предпринята в Мадрас, и что это тяжелое горе для
мне расставаться с вами так скоро. Я спросил его, была ли ваша работа в мире
абсолютной - не было бы хорошо для вашей души медленно путешествовать к
Холмы, занимаемся тем, что нашли по дороге. Секар покачал головой....
Ах, Ратледж, брат мой, тебе предстоит еще одна война. Там
Наступит день, когда ты поймешь, как сильно нуждаешься в человеческой помощи, и
прийти к тебе будет дано не мне, а другой - женщине!

Голос Родера дрожал. Ратлидж никогда не забывал этот момент.
Беспокойное, извивающееся пламя свечи, тянущееся, словно в поисках более живого воздуха
маленький Ридампхер, оторванный от мира, и приближающаяся смерть
от хижины к хижине; тихая, ужасная индийская ночь; древний мистик,
погруженный в медитацию, настолько истощенный годами и аскетизмом, что каждый
добавленный вдох казался спасением; белое лицо Родера, на котором
уже давно были выгравированы прекрасные значения для его друга;
глаза Родера, которые никогда не были осквернены ненавистью, яростью или похотью,
сейчас так лучатся печалью; и откровения на устах Родера, которые
половина человечества все еще так молода, что называет это безумием.

“Он прав”, - сказал Ратлидж. “Таков закон. Вам нечего делать
с человеческими привязанностями на пути к Холмам. И я должен следить за
судьбами другой войны?”

“Такой войны, какой еще никогда не было...”

“В Азии?”

“Да. На севере, за горами. Больше он ничего не сказал, но ты
скоро узнаешь. Бог тебя жаль, Рутледж! Как охотно бы я взять
муках от вас! Вы должны пасть - не среди груды мертвецов, не в
грохочущем центре битвы, а отдельно.... Вы должны жить. Он
обещала, что не умрет, и что еще, женщина,
приходите, чтобы помочь вам. Я знаю, что ты будешь жить, потому что так написано.
еще раз в этой жизни я должен взять тебя за руку.

“ Только еще раз?

“ Да.

- Он сказал тебе, где?

Родер склонил голову. Его пальцы дрожали на колене.

“В долине прокаженных”, - сказал он.

“Ты все еще должен идти в Долину прокаженных?”

“Я здесь, чтобы встретиться с тем, кого вы когда-то назвали ‘Обитателем
Порога”", - сказал Родер.

В наступившей тишине мужчины посмотрели друг на друга. От
древнего индуистского пришло величественное Имя, звучащее нараспев, как из избитой морем
пещеры - глубокой, далекой, зловещей. Чела_ склонился в поклоне,
закрыв глаза. Рутледж был потерян для мира на мгновение повисла--
дыхание в пространстве, как если бы мир был бросая его как
отступает волна.

“Я надеялся, что Секар не всегда будет водить тебя по трущобам
и преисподним этого мира, Родер”, - сказал наконец Ратлидж. “Ты ощутил на себе
все совершенные яды страны Новой Англии
города, вплоть до гонений на твою церковь. Тебе пришлось изучать Бостон
при свете факела. Мрачный юмор американских войск был таким:
твоя доля в кавалерии, а безбожный Майндей - твоей первой миссией.
Гонконг предоставил вам для зачистки свою отвратительную набережную, и вы были
там почти убиты, как в Миндэе. Индия завела вас в самую гущу событий.
ее бедствия и голод. Вы трудились в рядах ее
убожество. Не в бровь была сильно пострадал от болезни твоей руки для охлаждения;
ни одна смерть не была настолько торжествующей, чтобы вы не наклонились, чтобы прикрыть ее.
Я думал, что в конце концов ты, может быть, попробуешь хоть кусочек
красоты и сладости всего сущего, прежде чем ты был потерян для нас за Холмами
.... Вместо этого ты отправляешься в Долину Прокаженных ”.

Родер посмотрел на него с благодарной улыбкой, в которой читалось
удивление, что его друг мог помнить все это, но он
сказал с мягким упреком: “Мои небольшие услуги были оказаны для
меньше всего о мужчинах, потому что они нуждались в них больше всего. Так не получилось.;
так было задумано. С самого начала, только мужчины, которые слушали
со мной были те, унижен сильную боль, или потерял в Великую Тьму.
Я даже не понимаю, почему я должен был заслужить благо
Мастер пребудь со мной. Но он пришел-и я счастливейший из мужчин.
Долина прокаженных - это всего лишь остановка на небесном пути.... Я -
счастливейший из людей, Ратледж, брат мой, и все же самая сильная боль в моей жизни
обрушилась на меня...

Родер подошел к двери и несколько мгновений стоял молча, затем
снова повернулся к свету, его лицо стало спокойнее.

“ Я сильно любил тебя, Ратледж. Ты был для меня...
представительным мужчиной. Я никогда не знал прикосновения женской руки,
ни глаз женщины, - но для вас я ощущал все большую любовь
человек для человека. Сегодня вечером, перед твоим приходом, Секар сказал мне, что только
еще раз в этой жизни я увижу тебя. Это будет после моего испытания
в Долине Прокаженных. После этого я убрал все любовь к тебе в
плоти, так как это привязывает меня к колесу.... Для меня это сложнее
чем многие Mindays, сложнее, чем служба на основе бесконечного голода,
тяжелее, чем удары и ругательства из толпы мужчин, тяжелее, чем любой
суд в долине прокаженных. Думать, что вы должны снова спуститься в
битва ... вы, кто так хорошо знаете ужасный грех, война-что я должен иметь
передняя часть знаний вы калеками в организме, и чтобы быть не в состоянии идти
для вас-ах, ничего, что я должен встретиться в долине прокаженных могут преследовать и
мучить душу твоего друга”.

Половина из них никогда не была рассказана раньше. Ратлидж преклонился перед
великой преданностью этого самого простого и святого человека, которого когда-либо проявлял мир
он. Быстрым движением рука Родера прошла между глазами
корреспондента и пламенем свечи. Хрупкое, трепещущее, почти
прозрачное, оно излучало красоту, которую Рутледж никогда раньше не замечал
. Внутри него происходили большие перемены.

В той маленькой хижине в Ридампуре была _мощь_, сила из скрытых
источников творения. Ему стало ясно, какая сила побудила
Секара найти свою _челу_. Древнему индусу еще предстояло отработать карму
, поскольку он тащил свою усталую, жаждущую могилы плоть вниз
из мира и чистоты его гор на пылающие равнины людей
чтобы вернуть этот белейший душа Запада.

“ Родер, ” медленно и благоговейно произнес Ратлидж, “ Это давно стало важной частью моего понимания.
что ты значишь для меня. Однажды я рассказал одной даме о
тебе - о моем самом храбром мужчине - и эта дама наблюдает и слушает тебя
по всему миру. То, что я снова иду в бой, совершенно правильно и
неизбежно. Я еще не достиг выпускного класса Матери-Земли.
Рана, которую ты предсказываешь, - пустяк. Хорошо, что я вижу тебя
еще раз - даже в Долине Прокаженных - хотя это задерживает тебя дольше, чем я думал
учитывая отдых, который ты заслужил. Что касается расставания, тебе виднее
лучше меня, что это слово не имеет значения. Вы лучше меня знаете, что
отношения между мастером и учеником не заканчиваются телом, как и
отношения друга с подругой. Никогда еще не жила чистая великая душа
, которая не видела бы проблеска того, что означает освобождение от плоти,
и не различала в свои возвышенные моменты таких радостей, что сила его
соул подвергся суровому испытанию в попытке прожить отведенные ему дни. Если бы
такие проблески были даны всем людям, народы пострадали бы от
шока самоубийства, какого никогда не вызывали ни война, ни голод.

“ Мы оба с радостью приступим к нашей работе. Сегодня вечером я ясно вижу свою миссию.
Это значит высмеивать войну перед людьми; показать, каким чудовищным занятием она является
для _человеков_; показать, насколько черна магия немногих амбициозных людей, которые
осмелитесь сделать из Божьего множества пушечное мясо. Я, наблюдатель за многими
службами, который, как предполагается, должен склоняться перед боевыми порядками и строить свою
карьеру на их триумфах и поражениях, буду смеяться над их несвоевременными
и нелепыми проявлениями. В конце концов, я нарисую войну такой красной краской,
такой реальной, во всей ее ужасной, бесплодной реальности, что народы будут
содрогнитесь - как при виде чудовищного преступления на Голгофе - содрогнитесь до глубины души
их души и больше не грешите!”

Момент был напряженный. Что-то более обширное, благородное, чем просто человеческое
сознание расширилось внутри Ратледжа.... Он увидел жалких пешек
, толпившихся, чтобы пополнить легионы Цезаря, который наклонился, чтобы узнать имена
некоторых своих центурионов. Он видел эту черную чуму, Наполеона и
полки, идущие на убой под его пристальным, острым, как пика,
взглядом; огромные массы любимых Богом людей, соперничающих за быструю смерть по одному слову из
эта окованная железом пещера запустения, рот Наполеона - рот
который изволил произносить время от времени имена вождей он рассчитывал
на данный момент для убийства. Цезарь и Наполеон, воплощения дьявольских амбиций
, мастодонты лицензированной преступности, оба эпилептики....
Он жаждал того момента, когда мир узнал бы в бутылку
замечательно концентраты ад-яд, прежде чем они пристыдили человечества
вождение бедных духом масс сначала сошел с ума, а затем в неблагородном
смерть войны.

“Это была выдающаяся ночь для меня, Родер”, - сказал Ратледж. “Я
горжусь тем, что благодарю вас за то, что показали мне мою работу. И я могу видеть вашу на
и дальше - даже в Долину Прокаженных.... Странно, Роудер, но в моем сознании есть
картинка, связанная с этим, - картинка, которая всегда приходит ко мне
в возвышенные, трудные моменты.... Наступление ночи - страна холмов, жары и
пыльного, извилистого шоссе. Христос проходит посреди толпы. Он
утомлен, изнывает от жажды. Пустые голоса толпы приковывают
Его мысли к страданию. Жалкие поступки людей превратили Его сердце в мученичество
печаль. При длине выше шепот ноги на
теплый песок, над Вавилонской последователей, доходит до его уха самостоятельно
стон из темноты. Он содрогается от боли. Он покидает шоссе.
Толпа понимает. Они тянут Его за одежду и кричат: ‘Нечистый!
Нечистый!’ Даже прокаженный, лежащий в темноте, предупреждает Его: ‘Нечист!’
таков закон.... Но прекрасный Христос склоняется от прикосновения
исцеляющего!...

“Я приду, чтобы найти тебя в Долине Прокаженных, мой самый храбрый человек. И
вы должны идти дальше после того, что большой мир, который является ‘шипом и
выдалбливаются гнезда для шипов в гранитных холмов!... Но, Родер, ты должен оглянуться
назад, на великолепную амплитуду за Долиной Прокаженных, чтобы найти
наконец-то твой друг почти готов. Возможно, ты придешь за
ним - так же, как Секар пришел за тобой”.

С быстрым вдохом материальное сознание
индуса вернулось.

“Час пробил”, - сказал он своему чела_. “Мы путешествуем ночью”.

Снова мимолетное выражение агонии на белом лице Родера, но
Ратлидж сжал его плечо и обратился к Секару::

“Это мелочь, но у меня достаточно денег, если они тебе понадобятся.
Разве вы не хотели бы путешествовать - по крайней мере, из области сильной жары - в
английских пожарных каретах? Две недели пути каждое светлое время суток?”

Санньяси отвечал: “возлюбленный мой ученик заработал много
сувениры. Это стало для меня ясно, что мы должны путешествовать в одиночку и на
ноги. Я очень стар, но у меня еще есть силы для путешествия - иначе меня
не следовало посылать”.

Он протянул руку - она была похожа на обугленную ветку - и Ратлидж
склонил голову для благословения.

“Ты сделал правильный выбор, возлюбленный моей челы. Тем короче,
круче твой путь. Эту жизнь ты посвятил служению
мужчинам, и ты прикован к Колесу любовью к женщине. Выполни свое предназначение -исполни все свои обязанности, и путь будет ускорен. Еще раз наши пути встретятся - и их будет четыре - в Долине Прокаженных!”
Rawder вылила чашку воды на старые ноги, высушила их с
ткани и обратил фирма сандалии.

“Ночью и утром я пошлю тебе свое благословение, Ратледж, мой
брат”, - сказал он, стоя у двери. Утром и вечером, пока
мы снова не встретимся в Долине Прокаженных, ты должен знать, что есть сердце, которое трепещет ради блага твоей жизни и твоей души. Прощай.

Они вышли в знойную ночь. Их белые одежды превратились в
серый; затем тусклый, переходящий в тени, на север по покрытой пылью индийской дороге.
************************
ОДИННАДЦАТАЯ ГЛАВА
РУКА КАСАЕТСЯ РУКАВА БОЛЬШОГО ФРИЗОВОГО ПАЛЬТО В ЗИМНИХ СУМЕРКАХ
НАБЕРЕЖНАЯ В ШАНХАЕ