Вишня

     Фёдор молча брёл по просёлочной дороге. Впереди, покачивая боками, шла бурёнка по кличке Вишня. Он гнал её с пастбища по своей любимой дороге, вдоль вспаханного поля, на котором копошились вороны, мимо берёзового перелеска, мелкого кустарника, старого, заброшенного хутора.

     Хутор ничем не примечателен, хутор как хутор: развалины хозяйского дома, дворовых построек, старый колодец, заросший сад и огород. Хозяин, старый Антип, умер давно. С тех пор всё пришло в запустение. То, что когда-то был сад, по весне напоминали цветением пять старых яблонь и вишня. Старая вишня начала засыхать, видимо, хворь одолела. Из года в год она цвела всё меньше и меньше. На удивление, от корня упорно пробивалась жизнь.

     Тоненькая веточка росла рядом, от родного корня. Второй год на ней были белые цветы. Второй год на этой тоненькой веточке, которая через некоторое время превратится в дерево, появлялись первые ягоды. Во время цветения этот стебелёк окутан пчёлами. Сбор нектара и пыльцы идёт полным ходом.
 
     В далёком детстве Фёдор с друзьями собирал с дерева вишнёвую, похожую на янтарь смолу и с азартом жевал её. 
 
     — Что будет с ней через пару лет? - думал он каждый раз, проходя мимо.               

     Он уже попробовал первые ягоды. Вкус был изумителен, ягода сама сладкая, крупная, ароматная.

     —Жаль будет, если и этот отросток погибнет, - думал он.

     — Не будет его, не будет, - пробормотал Фёдор.

     Как-то по осени, ближе к зиме, взяв лопату, топор, большое полотно, пошёл запрягать жеребца. Будучи бригадиром в колхозе, коня держал у себя.

     —Едем копать вишню, понял? – говорил он, глядя на свою лошадку.               
   
     В сарае конь по кличке Гром стоял в соседнем стойле и рядом с коровой Вишней.Как только Фёдор заговорил о вишне, которую будет копать, Гром повёл ушами, не понимая, о чём говорит хозяин. Ведь бурёнки не было рядом, никто не жевал...

     Дул лёгкий ветерок. Гнал лохматые облака. Иногда через них пробивался свет вечернего заката. С очередным сильным дуновением на лицо падали капли дождя. Фёдор не обращал внимания.

     Накрапывал дождь. Фёдор сидел на телеге, свесив ноги. Думы мучили. Стоит ли сейчас, под зиму, копать этот молодой росток, приживётся ли он, даст ли весной листья и цветы. Думал и о том, что оторвёт молодой росток от родного ствола. Настолько ли он силён, что сможет выстоять зиму и дать жизнь.
Возвращаться он не думал. Что-то толкало его к вишне, погибающей и растущей, стремящейся к жизни большого дерева.

     Небо начинало сереть, дождь продолжал капать. Фёдор подошёл к деревцу, опустился на землю.

     — Ну, брат, пришёл за тобой, - начал свой разговор Фёдор.

     — Оставим твою родительницу доживать, а сами пойдём по жизни рядом, тут недалече. Будешь стоять на солнышке, правда, с ветром, но ничего, выдюжишь.
Фёдор аккуратно обкопал молодое деревце, копал подальше от ствола и глубоко. Вот и родительский корень. Фёдор достал топор. Потом лопатой начал подымать, подкапывать росток.               

     Постелил покрывало. Завалил молодую вишню на покрывало, плотно обернул, чтобы не рассыпалась земля, и положил на телегу. Спохватился, что не сориентировал деревце по сторонам света.                Долго стоял, приглядывался. Кажется, к вечеру небо прояснилось. Или это просто казалось.

     Фёдор оторвал от холста узкую полоску и повязал на ветку, только ему известную, какую сторону света обозначала.
 
     Похлопал Грома по шее, сел в телегу, взялся за вожжи. 

     — Гром, домой, вишня ждёт, когда посадим. Не торопись, - проговорил он.  Конь понимал хозяина, тронул в сторону села.

     Утром, встав затемно, Фёдор вышел во двор. Небо было усыпано звёздами, ветра не было. На редкость осенью должна быть хорошая погода.               

     - Славная будет погода, - подумал он.

     Бормоча под нос Марш славянки, направился в сарай. Корова Вишня ждала дойки, ждала, когда её отправят в стадо, на выпас. Гром передергивал ушами, ловил каждый звук. Фёдор протянул ему горбушку хлеба, похлопал нежно по холке, погладил рукой по шее, подбородку. Конь положил подбородок ему на плечо. Фёдор достал картофелину, ещё тёплую, простоявшую ночь в чугунке в русской печи.
Гром аккуратно губами взял её.

     —Ну, молчун, поехали, пора вишню на новое место сажать.

     — Она уже заждалась, - сказал Фёдор и посмотрел Грому в глаза.

     Через полчаса Фёдор уже стоял у небольшой возвышенности, мимо которой по дороге всякий раз проходили пешие, конные, лошади тянули телеги. Это была единственная дорога через село.

     Фёдор поднялся на возвышенность. Округа просматривалась до горизонта. В низине стояло любимое село, родная хата. Брезжил рассвет. Яркие в темной ночи звёзды тускнели и пропадали. Небо начинало синеть, солнце ярким диском торопилось из-за дальнего леса.

     Перекрестился на восток перед работой. Прочёл «Отче наш»...                Взялся за лопату. Он привык работать одной рукой. Вторая в империалистическую осталась в окопе, в июльских полях. Вернулся молодой парень домой без руки. Духом не упал. Приспособился копать, пахать, косить, молотить одной правой рукой. Да и с лошадью легко управлялся. Женился, пошли дети, всё ладилось.
 
     Вот и сейчас ловко управлялся с лопатой. Подготовил яму, добавил перегнившего конского навоза. Он с детства знал, что это самое лучшее удобрение, самое чистое из помёта всех домашних животных. Подсыпал пару лопат торфа, не забыл и про солому. Развернул покрывало и аккуратно, ориентируясь по завязанной метке, опустил вишню в яму. Слегка присыпал, чуть притоптал. Глянул, чтобы ствол стоял ровно.

     — Молодец, дорогая, не начала вянуть, - отметил про себя.
Досыпал земли, облагородил. Зачерпнул воды из ручья, не торопясь, хорошо пролил.
Присел. Положил рядом лопату. Земля была сырая, но Фёдор не замечал.
Сложил дерюгу, на неё и присел. Привычным движением достал кисет. Ловко перебирая пальцами единственной руки, помогая языком, скрутил самокрутку, прикурил. Посмотрел на Грома, который не отрывал от него своего взгляда.

     — Всё, Гром, вишню посадили, слышишь? – проговорил вопросительно Фёдор, - должна прирасти, должна.

     Глубоко затянулся, выдохнул медленно, наслаждаясь едким дымом махорки.

    Гром потянул ноздрями воздух, наклонил голову, замахал хвостом.

     — Что, доволен и ты, дружище? - усмехнулся Фёдор. Они давно понимали друг друга.
 
     — Сейчас едем, сейчас, – махнул он Грому, который позвякивал удилами и мотал головой.

     Встав, Фёдор потянулся, медленно пошёл в сторону вишни. Вишня, под лёгким движением ветерка, качала ветками: не то благодарила, не то выражала неудовлетворение. Фёдор наклонился, погладил ствол от поверхности земли до первых нижних веток.

     — Расти, родная, тебе здесь будет хорошо. Высоко, солнце, ветер. Всё будет
хорошо. С Богом, дорогая, - заботливо проговорил Фёдор.

     Затянулся, ожёг пальцы, «бычок» бросил в сторону и затоптал.Посмотрел на вишню, молча, поклонился и пошёл к телеге. Гром нетерпеливо переступал с ноги на ногу, готовый вот-вот тронуться в путь, в родной и тёплый хлев.

     Фёдор, расположившись на телеге, свесил ноги. Конь сам, не торопясь,
направился домой, весело помахивая хвостом.  Пересадив вишню, Фёдор задумался: «Зачем пересадил вишню? Для чего? Вдруг не приживётся,
погибнет, что тогда? А если пойдёт в рост: и сельчанам, да и людям, проходящим мимо, и тень, и защита от дождя, хоть как-то. Думал ли он о благодарности путника? Конечно, нет. Думал, что надо сделать и всё. Дерево у дороги – добрый знак. И тень, и ягода, весной – красота. Белый цвет, лёгкий запах. А потом лист вишни и на кухне пригодится.

     Он покачивал ногами. Взгляд скользнул вдаль, на далёкий лес, убранное поле.

     Глаза радостно светились. Он сделал давно задуманное дело. Посадил
дерево. Кабы прижилась, дала ягоду! Думы мучили Фёдора всю зиму. С
нетерпением ждал весны, теплых дней. Смотрел на первые почки на сирени.
Она первая даёт знать, что скоро и у остальных пойдёт листва.
Закончился сакавик-март. Фёдор не торопился навестить вишню. Вот ещё одна—две недели, посмотрю. Так думал он последний месяц.

     Вот и начался красавик – апрель. Через неделю Фёдор был у вишни.

     –О, чудо! Почки сказали сами за себя. Они просто начали набухать. Скоро и
листья пойдут. Листья, цветы, ягоды. Значит, всё хорошо. Так думал Фёдор.
Он улыбался, думая о дереве, которое, будучи оторванным от родного корня, начало свою жизнь. Жизнь полную радости, тепла, холода и мороза.

     Фёдор часто приходил к вишне, разговаривал с ней. Гладил ствол, успокаивал.
Настроение всегда подымалось, он смотрел на мир весёлыми глазами. Думал ли он, что эта вишня, им посаженная, будет для кого-то памятью...
Памятью о нём, о человеке, который посадил это дерево, которое растёт,
даёт цвет, ягоды, тень и защиту от непогоды. Сейчас, когда только набухли
почки, трудно было говорить о дальнейшей жизни дерева. Как вкусны будут
ягоды, крупные, красивые. Можно только гадать.

     Время летело, Фёдор погрузился в свои домашние дела. Детвора взахлёб
рассказывала о красоте вишни, больших белых цветах.
Выходя на полевые работы, Фёдор поглядывал в сторону, где стояла вишня. Её было хорошо видно с крыльца родного дома.

     Как-то жена принесла десяток ягод с дерева. Вкус Фёдора поразил. Крупные, сочные, сладкие и ароматные, с легкой кислинкой. Послевкусие поражало. Ягоды хотелось кушать и кушать.

     Обнял свою Катерину, прижал, нежно погладил по голове.

     — Вот и хорошо. Пусть люди радуются. Где дети, пусть сходят, только ветки не ломают, - проговорил он, - самому не сходить, всё нет времени.
На душе потеплело. Это его радовало. Дела спорились.

     — Царская вишня, - проговорил Фёдор.


     Незаметно летели года. Детвора росла, а с ними росла и вишня. За два десятка лет превращаясь в красавицу.

     В тот год теплые весенние дни сменились неожиданно сильной летней
жарой. По дороге потянулись беженцы. Люди шли хмурые, уставшие. Останавливаясь у калитки, просили пить, разрешения присесть во дворе. Дети просили есть, а присев рядом с родителями, сразу засыпали. Проходили солдаты. Утопая в июньской пыли жаркого лета, останавливались, с тоской смотрели на двор и шли мимо. Было хорошо видно, как несколько солдат, под вишней, поправляли обмотки. Екатерина угощала, чем могла, проходивших мимо хаты.

     Немцы пришли через два дня. Вечером промчались через село пару
десятков мотоциклистов, за ними танки и грузовики. Селяне сидели по
домам, малых детей спрятали под печь.

     Над сельсоветом висел флаг с крестом, стоял солдат с карабином. По дворам пошли солдаты. Выгоняли всех, от мала до велика на улицу и гнали к сельсовету, по-новому – комендатуре.

     На крыльцо вышел немецкий офицер, два солдата вывели колхозного
счетовода Владимира Ивановича, последним вышел учитель немецкого
языка Петрович. Офицер начал говорить. Над селом повис гортанный, лающий звук. Петрович переводил. Оказалось, что Владимир Иванович ночью сжег две машины с имуществом и продовольствием немецкой армии. За это он подлежит расстрелу.

     Счетовод Владимир Иванович, маленького роста, лысоватый, стоял, опустив голову. Рубашка на груди была разорвана. Руки висели как плети. По лицу, телу были видны следы побоев, запёкшаяся кровь. Как только Петрович
закончил переводить, Владимира Ивановича подвели к сараю – складу
сельсовета. Поставили лицом к стене. Солдаты отошли шагов на десять.
 
     Владимир Иванович повернулся, поднял голову. В глазах горела
ненависть. Всё его тело выражало готовность броситься на новых хозяев.
 
     –Не поминайте лихом, сельчане, — проговорил он.

     –Их надо уничтожать, как заразу. Не бойтесь! Мы их побьём!

     Это были его последние слова. Прозвучала автоматная очередь.

     Владимир Иванович отшатнулся к стене, медленно сполз на бок.

     Бабы заголосили, прижав к себе детей. Мужики опустили головы, сжали
кулаки. Так началась оккупация.
   
     Кажется, вишня всё понимала и сочувствовала людям. Казалось, что она не
так радовалась теплу летнего дня. Дети не шумели в её тени. Казалось, что и до
осени ягоды никто и не соберёт.

     Как-то под вечер, когда дети чистили сарай от навоза, в дом вошёл сосед Стас – местный кузнец.

     Новая власть назначила его старостой.
   
     –Фёдор, выпить есть, - с порога выпалил Стас.

     –Хоть на иконы перекрестись,- проговорил Фёдор.

     Стас повернул голову к красному углу, перекрестился. Потом молча сел на край лавки.

     —Что привело, сосед? –спросил Фёдор.

     —Власть и привела,- сосед стукнул кулаком по столу.
      
     —Уж год, как ты у власти, а зашёл первый раз, - заговорила Екатерина.

     —Когда мужики говорят, бабе не место, - грозно сказал Фёдор любимой
жене. Этим дал понять, чтобы она ушла во двор за самогоном. В доме повисла тишина. Только Стас протяжно вздыхал.

     —Что случилось, Стас - медленно проговорил Фёдор.

     —Немцы на днях собираются в деревню, не то за скотиной, не то за молодыми, - подняв голову, сказал Стас, — беды не миновать.

     —И что с того, - как будто его не касается, проговорил Фёдор. 

     Вошла Катюша с бутылкой мутного самогону. С передника на стол выложила пару огурцов и луковицу. Молча отрезала два ломтя свежеиспеченного хлеба и так же, молча, вышла к детям во двор.

     —Фёдор, кончай в прятки играть, где твои сыны?- выпалил Стас. С осени знаю, что они в лес подались.

     —Не знаю где они. Кто меня, убогого инвалида слушает. Вот только что корова Вишня,- проговорив это, Фёдор налил в стаканы мутную жидкость.

     —За здоровье твоих сынов, Фёдор, - сквозь зубы процедил Стас и опрокинул стакан. Молча понюхал отрезанный ломоть хлеба, взял огурец.

     — Что не пьёшь, Фёдор? За сынов не хочешь? – проговорил Стас. Фёдор молча опрокинул стакан, закусил.

Он знал Стаса с детства. Широкой кости, крепко сбитый, легко управлялся в кузне. Кузнец на селе первый человек. Стас не любил много говорить. С приходом фашистов
и вовсе замолчал.

     Стас встал, налил себе, залпом выпил, направился к выходу не промолвил ни слова. 
 
     — Что привело его, - думал Фёдор, - и сыновей вспомнил. Сашка то был дома, при нём. Числился связным в партизанском отряде. Двое старших партизанили.

     Когда Стас прошёл мимо окна, Фёдор позвал сына.

     — Сын, сходи с малыми до вишни, принеси ягод.

     Младшие с радостью отозвались. Через полчаса на столе на тарелке лежала гора спелых ягод.

     – Давайте кушать, дети, маму позовите тоже, — проговорил Фёдор, — косточки положите на край стола.

     Поев, младшие ушли. Катюша прибиралась в хате.

     — Смотри, сын, - проговорил Фёдор, - под вишней, в стороне, на север,
выложишь эту фигуру. Фёдор выложил на столе вишнёвые косточки.

     –Запомнил, смотри внимательно – это для старшего. Фёдор не называл
имена сыновей, которые партизанили.

     Саша знал, что и как надо делать, но этот знак видел впервые. Завернул
косточки в тряпочку, спрятал за рубашку, направился к вишне.

     Солнце клонилось к горизонту. Редкие лучи пробивались сквозь облака.
Прохладный вечерний ветер обдувал тело. Было приятно идти босиком по ещё тёплой пыльной дороге. С дороги направился к вишне. Трава холодила ступни, хоть прыгай.

     Как обычно, подойдя к дереву, Сашка присел. Осторожно огляделся по
сторонам. Поднявшись, погладил ствол. Залез на дерево, набрал ягод, сколько смог держать не раздавив, спрыгнул. Положил вишни в кошёлку.

     Поднимая клубы пыли, по дороге летели два мотоцикла. Что привело их в
деревню? Можно только догадываться.

    Лица мотоциклистов и сопровождающих были прикрыты грязной материей.

     Первый мотоцикл пролетел мимо, второй остановился.

     –Ком, ком, — помахал рукой пулемётчик, сидящий в коляске.
Сашка подошёл. Немец протянул руку к кошёлке. Заглянул, пересыпал вишни в
каску.

     –Гуд, гуд, — сказал он, попробовав одну.

     Что-то гортанно – лающе проговорил напарникам. Раздался смех. Все трое
направились к дереву. Сашка остался у мотоцикла. Он сразу обратил внимание,что четыре запасных коробки к пулемёту лежали в коляске.

     –Ком, — позвал самый высокий из них, - ком!- и махнул рукой.
               
     Пока Сашка подходил к немцам, верзила достал штык. Сашка знал немецкий, мог свободно говорить, но виду никогда не подавал. Понял, что фрицы хотят нарезать веток с ягодой.

     Осторожно подошёл. Фриц показал на дерево, махнул рукой вверх и протянул штык. Сашка стоял, оторопев от такого предложения.

     Вдруг мотоциклист глянул на часы и громко сказал: « Опоздали, Ганс, поехали, пора!»

     Сашка, протянувший руку за штыком, готовый его взять, опустил руку и
сделал шаг назад. Дылда Ганс достал ближайшую к нему ветку с ягодами, потянул к себе и резко махнул штыком. Всё дерево встрепенулось. Казалось, оно лишилось не то руки, не то пальцев. У Сашки задрожали губы.

     Громко, смеясь, сплёвывая косточки, немцы сели в мотоцикл и полетели в деревню.

     Вытирая набежавшую слезу, Сашка обнял ствол и крепко прижался к нему. Он просил вишню не плакать. Он отомстит этим мотоциклистам.

     В начавшихся сумерках выложил показанную отцом фигуру. Положил листья
в определённом порядке, слегка прижал травой. Приближался комендантский час.

      Дома рассказал о случившемся. Конечно, никто из сельчан и подумать не
мог, чтобы обломать ветку, а тут такое. Но сила была на стороне фашистов.
Утром, взяв приготовленную кошёлку с ломтём хлеба и куском сала, Сашка направился в сторону леса. Немцы разрешали местным из деревни собирать хворост, не заходя дальше двухсот метров вглубь.

     Сашка понял, что сегодня будет не его день, увидев за деревом Стаса.

     –Что, к братьям прёшь? – криво улыбаясь, проговорил он.

     –За хворостом и грибами, — в тон Стасу ответил Сашка.

     Стас опустил голову, повернулся в сторону деревни и тихо проговорил: «Завтра приедут забирать в Германию». Потом взял из рук Санька кошёлку, вытряс содержимое и швырнул в кусты, помахав Сашке перед носом огромным кулаком.

     Совсем рядом, за глухими кустами лежали старший брат и два его друга. Одного Сашка знал. Это был Васька Бердянка, так его звали в отряде. Он служил
срочную до войны, а родом с рязанщины. Служил в Бресте, отступал, потом партизанский отряд, стал разведчиком.

     Когда Стас пропал из виду, Сашка сделал поклон в сторону села—условный знак. Партизаны подошли. Сашка рассказал брату всё, что знал от папы и Стаса.
Брат положил в кошёлку молоденьких, крепеньких подосиновиков, сунул Сашке подготовленную вязанку дров.

     Братья обнялись, Васька махнул на прощание. Он с другом стояли поодаль, охраняя встречу братьев: начальника разведки и связного партизанского отряда.
На утро, в двадцати километрах от деревни были сожжены три машины
фашистов. Полицаи убиты.
 
     Сашка в это время, со своими младшими братьями и сестрой собирал созревшие ягоды. А их с каждым днём становилось всё меньше и меньше. И лезть по стволу надо было всё выше и выше.

     Как-то Фёдор подозвал Сашку и сказал: «Надо оставить ягод и птицам!»
Это значило, что больше рвать ягоды нельзя, как бы они высоко или низко не
висели.

     Через неделю Фёдора забрали. Продержав месяц в комендатуре райцентра, отпустили. Потом, когда Фёдор вернулся домой, Екатерина рассказала, что Стас приходил и стоял на коленях, клялся, что это не он сдал Фёдора. Вернувшись, первым делом Фёдор пошёл к вишне. Холодало, но листья ещё не опали. Ветер гулял средь веток, и казалось, что вишня была рада приходу Фёдора. Был рад и Фёдор.

     Но радость это была кратковременная. Ещё через месяц в облаве был схвачен Сашка. И здесь местной полицией не ограничилось. Его выдал полицай из соседней деревни. Стас сказал Фёдору, что Сашку сильно били, что-то допытывались, а потом отправили в концлагерь при латышской дивизии СС.

    Казалось, что сын пропал. Он вернулся домой только через два года после победы, летом, когда на вишне, которая с годами стала и выше, и шире, пошли первые ягоды.

    Сашка сидел под деревом. Дойти до дома не было сил. Полиция, гестапо концлагерь, сделали своё дело. Сорок километров от станции он шел неделю.
От ствола шло приятное тепло и Сашке казалось, что сильная, окрепшая вишня жалеет его, измученного в немецком лагере.  Так же, как и он жалел молодое деревце, раненное фашистским штыком.
 
     Его увидала соседка, бабка Марья. Она и принесла в дом Фёдора радостную весть о том, что Сашка сидит под вишней, идти нет сил. Вся семья побежала к пригорку.  Подхватили и понесли. Шум, гам счастья облетел округу.

     Ещё через неделю, окрепнув, Сашка медленно побрёл к вишне. Подошёл,
долго смотрел на верхушку, задрав голову. Потом присел и плакал, просто
плакал: что вернулся, победили, выжил, дома все живы, брата наградили, вишня продолжает расти и радовать, проходящих мимо путников.

     Много позже, лет через двадцать пять, Фёдор умер. Гроб на руках несли сельские мужики мимо стоявшей на возвышенности вишни.

     Она, как будто чувствуя свалившееся на людей горе, не шумела листвой, опустила ветви с ягодами. Казалось, что она предлагала Фёдору перекусить перед дорогой в вечность.

     Сашка подошёл к дереву, погладил ствол, извинился за причинённую боль и сорвал пару ягод. На кладбище, пока не закрыли гроб, положил ягоды у изголовья отца.

     Вишня так и стояла, не шелохнув листьями, опустив ветви... Или это только казалось.

     А вишню на горке стали называть Фёдоровой!