Как по стольной по Ордынке

Как по стольной по Ордынке
Ехал батька Чингизхан,
А в Кремле его встречая,
Все прогнулись пополам.
(скоморошья застольная песнь)

Начальник дорожно-патрульной службы мчался по Москве на своём чёрном мерине. Ему срочно требовалось разобраться с чрезвычайной ситуацией, и разобраться лично. На Большой Ордынке случился большой же переполох. Сведения оттуда поступали путанные и противоречивые, словно и до того не слишком умные сотрудники дорожной полиции решили сегодня побить все рекорды тупизны. Поэтому следовало во всём разобраться самому, не доверяя подчинённым. Такие уж наступили времена, за упущения на вверенной ему территории он отвечал погонами, нажитым упорным трудом движимым и недвижимым имуществом, и даже своей лысой головой. При этих мыслях начальник непроизвольно потёр рукой затылок, плавно переходящий в широкую спину. Вот, например, совсем недавно на смежном участке прохлопали террористов, так те успели две сотни православных душ загубить на большом народном гульбище. И полетели головы сотрудников силовых ведомств вниз по склону судьбы, полетели-покатились с глухим мясным перестуком.

На хищно-обтекаемой крыше мерина брызгала во все стороны лучами всеподавляющей силы полицейская мигалка. Под сенью мигалки любому государственному человеку легче дышится и тело наливается какой-то исконно русской силой и отвагой. Так было и в случае нашего начальника дорожно-патрульной службы. А ещё, отражённые от стен зажавших улицу домов, блики света от мигалки напоминали ему всполохи дискобола и цветомузыки на дискотеке во времена его молодости. В те лихие годы перестроечной смуты он любил прийти на танцы в чудом раздобытых фирменных кроссовках, чтобы ловить на себе восхищённые взгляды девушек и завистливые взгляды парней с района. Не прогадал он тогда, став ментом. Сегодня на полиции всё государство стоит. Стоит на широких спинах таких как он, они теперь самые главные.

Чёрным вороном летел его автомобиль по улицам, оглашая окрестности карканьем служебной сирены. Сквозь милые сердцу звуки сирены он пытался услышать в оперативных сводках от постовых и диспетчера что-нибудь полезное, что-то, что позволило бы ему разобраться в сложившейся ситуации. Но полная картинка никак не хотела складываться в его начальственной голове. Точно было известно, что по Большой Ордынке шествует колонна, состоящая сплошь из представителей национальных меньшинств. Вероятно было бы предположить, что они являются нелегальными иммигрантами. Но постовые все в один голос утверждали, что на гастарбайтеров из Средней Азии они не похожи. К тому же передвигаются верхом на конях. Тогда кто? Вспомнились недавние новости про беспорядки в Башкирии. Могли ли зачинщики беспорядков, науськанные враждебными зарубежными спецслужбами затеять поход на столицу? Возможно. Но, тогда, как объяснить отсутствие каких-либо выкрикиваемых лозунгов? И ещё эти национальные одежды и кони путали все карты, заплетали извилины мозга.

Мощные кровяные потоки проносились внутри толстенной шеи начальника, пытаясь снабдить кислородом работающий на пределе возможности мозг. И тот не подвёл хозяина, выудил из своих глубин давнишнюю историю про шамана, идущего из Сибири в Кремль, изгонять злых духов. Шамана того словили и засадили в дурку. Но у того могли быть подельники. И вот теперь толпа шаманов на конях прибыла в столицу. Всё сходится. И ему, начальнику дорожно-патрульной службы надлежало остановить этих бесноватых вырожденцев.

Было время, когда не всё в его голове складывалось и состыковывалось. Но помог телевизионный ящик, который он стал смотреть больше и чаще. Теперь информация и факты легко укладывались вместе, словно фигурки из тетриса. Слова и концепты теперь чётко входили в пазы смыслов. Евроремонт и традиционные ценности. Сыщик Эраст Фандорин и террорист-инагент его придумавший. Первая столица русского государства и захватившие её неонацисты под предводительством жида-наркомана. Все эти, казалось бы, несовместимые фигурки тетриса теперь сложились в единый большой прямоугольник, об который разбивались сомнения и взбрыкивания совести.

Резко крутанув руль, начальник заступил своим мерином дорогу процессии. Надев на лицо самую зловещую маску, имеющуюся в арсенале, начальник неспеша вылез из машины, всем своим видом показывая, кто здесь самый главный. Сверху на него смотрели умные лошадиные глаза, в которых даже читалось какое-то сочувствие к стоящему перед ней маленькому человеку. А ещё выше, с немыслимой верхотуры на него смотрели глаза степного воина. Начальник ощутил себя маленьким и слабым, грозные слова застряли в горле, превратившись в сиплый выдох, внутренности живота сотворили акробатическое сальто, нестерпимо захотелось писать.
— Кто сейчас держит ярлык? — властно спросил воин.
— Владимир, — с трудом просипел начальник дорожно-патрульной службы.
— Владимир? — удивился воин, изогнув бровь, — это который?
— Владимир Владимирович, он уже который год тут правит, — объяснил начальник, и зачем-то добавил, — а сменил он того пьяницу, что во хмелю плясать любил.
По мнению воина, такое определение подходило почти всем местным правителям. Испив, они не умели вести себя пристойно.
— И что же, этот Владимир, не пьёт и не пляшет? — с хитрой улыбкой спросил воин.
— Нет, — истово замотал головой начальник, — он всё делами государственными занимается, земли объединяет.
Воин нахмурился.
— Земли Великой Орды может объединять только сама Орда, а никак не её подчинённые. Ну да я сюда и приехал, чтобы разобраться с этим вашим Владимировичем. Показывай дорогу.
И тут прямоугольное сознание полицейского сломалось, мозг не выдержал когнитивного диссонанса. Тело начальника дорожно-патрульной службы дёрнулось в судорогах пароксизма, он обмочился и потерял сознание.

Рабочая бригада таджиков перестала подметать улицу и всем составом поднялась на третий этаж жилого дома, где и сгрудилась у окна на лестничной площадке, возбуждённо обсуждая предстоящее столкновение бойцов росгвардии с загадочными воинами на конях, идущими колонной по Большой Ордынке. Росгрвардейцы со стуком сомкнули щиты и замерли, позволяя солнцу беззаботно играть с солнечными зайчиками, отражая их от сферических шлемов с непроницаемыми забралами.
— Ай какой красывый, — цокнув языком сказал самый пожилой человек в бригаде, глядевший на воина во главе отряда всадников.
— Сейчас этому красЫвому дадут дубинкой по башке и засунут в автозак, — сделал предсказание самый молодой в бригаде.
Остальные их даже не слушали, громко обсуждая что-то другое. В бригаде вообще редко слушали этих двоих, один был слишком стар, другой слишком молод. Из-за этого эти двое стали почти друзьями, общаясь только друг с другом.
— Нэт, — возразил пожилой, — только настоящий воин может остановить другой настоящий воин. А в этих космонавтах воинский дух меньше, чем в ослиный какашка. Они только таких несчастных как мы бить могут.
Молодой рассмеялся на это и посмотрел на своего старшего товарища, которого уже смело можно было называть стариком. Точный возраст нельзя было определить из-за быстрых, ещё молодых глаз и здоровой кожи лица, хотя бы и изрезанной морщинами. Его кожа отливала золотистым отливом, напоминая пропитанный маслом рис плова в большом казане. Молодой вспомнил родной дом и вкус домашней еды. Но тут же оборвал поток воспоминаний, там была одна жизнь, а здесь другая.
— Если они будут сопротивляться, то их просто тут же на месте убьют, — сказал с горечью молодой.
— Их невозможно убить, — улыбнулся старик, — ведь они в своём праве. Понимаешь, на их стороне правда.
— Какая правда? — недоверчиво спросил молодой.
— Орда проложила эту дорогу и назвала её ордынской. А они с этим согласились, покорились. До сих пор называют её Ордынка. Значит, они у себя в голове до сих пор едут по ней в Орду за ярлыком, и ждут, когда из Орды к ним приедут наводить порядок.
Молодой только пренебрежительно махнул рукой, решив про себя, что старик совсем спятил, тронулся рассудком. И не мудрено от такой-то жизни. Ему впору внуков нянчить, а он наравне с другими целый день вкалывает. А теперь вот новая война началась. Не ровен час, загребут их всех, легальных и нелегальных иммигрантов на войну, и будет тогда этот старик его спину в бою прикрывать. Впрочем, из всех людей, старику он мог доверить свою спину где угодно и когда угодно. Такие люди твёрже железа, такие не подводят.

Впопыхах Иван криво надел бронежилет и тот теперь неприятно давил на его выпуклый пивной животик, над которым любили посмеяться его более молодые и спортивные сослуживцы. Солнце палило нещадно, словно не в Москве они сейчас были, а где-то в южной степи. Даже забрало шлема слегка запотело изнутри, мешая и так плохому обзору. Им ничего толком не объяснили. Быстро погрузили в машины, привезли, разгрузили, приказали перекрыть улицу, по которой не санкционированным митингом хотели пройти восставшие трудовые мигранты. Но когда Иван увидел воинов на конях, то на краткий миг сам почувствовал себя в их присутствии трудовым мигрантом. Так властно и горделиво они себя держали. На их фоне собственные начальники Ивана показались ему жалкими и трусливыми крысами. Иван тряхнул головой, пытаясь прогнать наваждение. Но наваждение не исчезало. Более того, это не было ни солнечным ударом, ни белочкой, поскольку и соседи Ивана в строю видели то же самое. Перед ними стояли самые настоящие монголы. Не одетые в национальные костюмы чудики, а привыкшие к сражениям и убийству воины.

Предводитель воинов сделал жест рукой, и один из головорезов спешился и не торопливо двинулся на строй гвардейцев. Один. На что он надеялся? "Богатур", слово неожиданно всплыло в сознании Ивана. Так монголы называли своих элитных бойцов. От этого в русском языке появилось слово богатырь. Правого Иванова соседа богатур отшвырнул ударом ноги в щит. Левому соседу ударом кулака свернул голову вместе со шлемом. Опускающуюся на его голову дубинку Ивана он перерубил саблей и на возвратном движении полоснул Ивана по горлу, тут же занявшись следующим гвардейцем.

Иван схватился за горло и стал медленно оседать на землю. Времени на то, чтобы вспомнить прожитую жизнь у него не было, даже на быстрой перемотке. Только успело в сознании всплыть лицо жены. С накаченными губами и проколотым ботоксом лицом она ничем не отличалась от своих подруг. Они все были на одно лицо. Как автомобили одной модели на авторынке, пока не заглянешь под капот и не увидишь километраж пробега, вообще ничего не поймёшь. А ещё для Ивана лики святых на иконах тоже были не различимы. Жена заставляла Ивана посещать вместе с ней церковь. Себя она считала дамой воцерковленной и по-настоящему православной. Земля была уже совсем близко, в угасающем сознании Ивана лицо жены искривилось в гримасе капризного раздражения и её противный голос прозвучал у него в голове: "Говорила же я тебе, иди на войну. Я бы тогда на причитающиеся за тебя деньги с кредитами рассчиталась. А так сдох совсем бесполезно." Сука, — успел булькнуть кровью Иван.