О том, как я сдавал анализ

На третьем курсе консерватории у нас, исполнителей, в программе обучения присутствовал полугодичный курс - Анализ музыкальных форм. Я считал его второстепенным предметом, так как мы, играя различные и разнообразные произведения различных и многообразных форм и стилей, все это уже сами знали, умели анализировать, как бы.
Поэтому я не посетил за полгода ни одного занятия. А весной стало надо как-то сдавать дифференцированный зачет.

На последнюю лекцию перед зачетом я соблаговолил явиться наконец под ясны очи преподавателя Заливадного, чем несказанно его удивил и обрадовал почему-то.
Такое мое отношение к наиважнейшему предмету не могло преподавателю с теоретико-композиторского факультета понравиться, оскорбился он, даже не хотел пускать незнакомого студента - меня то есть - на эту свою последнюю лекцию. Я затем и пришел, что бы показаться, что я - есть, а то он, преподаватель, на зачете сильно бы страдал от появления моего неожиданного.
Дядечка - неопределенного возраста - за сорок, в очках и костюме. Те, кто на лекции к нему ходил рассказывали, как он однажды пришел в туфле перемотанном проволокой - подошва отваливалась:
"Вот , совершенно некогда сходить отремонтировать", - говорил он конфузясь, видя что студенты удивлены. Так недели две и ходил.
"Да-а", - подумал я, услышав рассказ, - "кремень дядечка".
Но я даже представить не мог себе - какой!

В день зачета я приперся в консерваторию часа в три пополудни и болтался по ее помещениям недалеко от кабинета, где дядечка Заливадный принимал оный зачет. Расчет мой был на то, что он к концу устанет и я как ни-будь проскочу, не будет он меня сильно гонять... да-да, как же...
Принимать он начал в десять утра, на каждого студента он тратил не меньше часа... он ни разу никуда не вышел, даже, пардон, в туалет, обедать не ходил... до восьми вечера...
Я что-то почитал по предмету пока слонялся, устал сам к восьми часам, выкурил пачку сигарет... извелся весь... зашел в кабинет в двадцать ноль-ноль - самым последним.

Что он со мной творил - это невообразимо. Он радостно и, с каким-то, прямо уж - антропологическим интересом, гонял меня по всему всемирно известному материалу от примитивных ладовых узко объемных систем первобытнообщинного строя до супер сложных современных, всяческих Пендерецких атональных. По полифонии особенно мы зарылись с ним.
Он за час своими вопросами довел меня до степени окончательной невменяемости, и когда он меня спросил сколько ступеней в октаве, я засомневался отчего-то и ответил, что не знаю (а это знает любой первоклассник в музыкальной школе) Тут он понял, что я - "готов", сжалился на до мной и отпустил с богом, поставив, заслуженный мною в муках, трояк.

Это был, пожалуй, единственный случай, когда я после сданного теоретического экзамена-зачета сел и что-то прочитал по предмету, особенно по полифонии.