Станция Россошь, часть вторая

Постараюсь передать мой разговор с Иваном, как можно более точно.
Первый и, наверное, главный вопрос – почему он возвращается обратно, на фронт, почему не ударился в бега.
Ответ был, примерно, такой: долго не набегаешься, все равно поймают. Поймают, и отправят  «в штурмовики», а там – верная смерть. Потери огромные, огромные потери – людей косят сотнями, тысячами.
А что семья будет без меня делать, как жить? Сейчас им помогают, я деньги присылаю, а там…
У нас на фронте команда дружная, своих не бросаем, а попаду в другую часть - буду чужим, пропаду.
Спросил - как они там живут, в окопах. Нам ведь рассказывают про холодные ночевки в «лисьих норах», про просроченные сухпайки, про то, что нельзя развести огонь (тепловизоры), нет горячей воды, негде помыться…
Оказывается, у них все по – другому -  живут в теплых блиндажах (строят сами, и материалы закупают тоже сами), готовят на печке (продукты – за свой счет), дымоход выведен далеко от блиндажа, чтобы не накрыла «арта».
Есть что – то, вроде, бани в отдельном помещении.
В общем, быт налажен, насколько это возможно в полевых условиях.
Но смерть ходит рядом, много убитых, много искалеченных. Сам Иван получил тяжелое ранение в шею, чудом остался жив.
Спросил про выплату по ранению – говорит, получил. Вообще, «боевые» выплачивают регулярно, без особых задержек (попробовали бы не выплачивать!).
Деньги никто не вымогает (а как можно вымогать у людей с оружием?).
Командиры обращаются с солдатами «по свойски», ни о каких поборах и издевательствах не может быть и речи (пуля ведь может и сзади прилететь).
У Ивана в роте, вообще, командир из мобилизованных
Спросил про заградотряды – Иван устало махнул рукой, «мы там все вместе». То же самое и с «чеченцами.
Да и какие загрядотряды, когда люди добровольно возвращаются их отпусков, когда регулярно ездят в Белгород за боеприпасами, и без всякого конвоя.
Между прочим, с нами в одном купе ехал  парень, который служит по контракту в нацвардии, ехал в Ростов.
Будет служить во второй линии, не на «передке». Иван отнесся к нему вполне дружелюбно, и на прощание сказал – «береги себя».
Еще пару слов об этом парне. Вначале он хорохорился, что – то кричал (скорее, в шутку) про «защиту родины». Потом сник и только хрустел, напоследок, чипсами.
Когда подъезжали к Ростову, подошел ко мне и, неожиданно, крепко пожал на прощание руку. Видно, ему тоже запали в душу наши разговоры.


Слушая Ивана, я понял - почему наши солдаты так упорно обороняются. Во – первых,  отступление – это большие потери, потому что в чистом поле солдат, практически, беззащитен.
Во – вторых, им, наверное, очень не хочется покидать свои, обжитые с таким трудом, блиндажи и ломать налаженный фронтовой быт, хоть и нехитрый, но привычный.
Впрочем, все это относится и к наступлению.
Был разговор и о настроениях солдат. Сказал – бунтовать не думают. Однако, когда речь зашла о пригожинском мятеже, лицо оживилось, в глазах появился блеск.
Они все это помнят.
В конце спросил про Бучу. Ответ был простой – «да зачем нам это надо». Коротко и ясно.
Последние слова, которые я услышал от Ивана, были – «господи, да когда же всё это кончится, когда они договорятся».
Я навсегда запомню этого человека и его усталые, печальные глаза.
Я за него в ответе – и вы тоже, если не продали совесть «голубому брату», продали за душевное благополучие.