Без обмана

Неторопливо... пробуешь на вкус
Тугую мякоть лопнувших черешен...
Взрывая пыткой...
                Нестерпимо грешен
Твоей любви томительный искус...
Тобой полна...
Сорвался в вечность крик,
Рассыпавшись мозаикой желаний...
Жива тобой... на выдохе признаний...
И новым чувством... полнится... родник...
Оленька Лазарева               
Каждый, кто хотя бы однажды задумался не просто о бренности бытия, а о том, что жизнь, точнее, судьба, это одна большая ошибка, что всё происходящее, и уже случившееся, результат нелепых случайностей, которым нет числа,  пытался найти виновника собственной личной трагедии.
Инга Валентиновна знала точно имя злодея, превратившего её жизнь в подобие ада. Это был муж,
Кирилл Сулакшин, в которого женщина много лет была влюблена без памяти. От него Инга родила двух детей – сына, которому исполнилось четырнадцать лет, и лапочку дочку, совсем ещё малютку.
Трагедия, точнее, жёсткий поворот в судьбе, случился два года назад, когда супруг неожиданно поднялся на предпринимательский Олимп, став генеральным директором филиала быстро развивающейся компании.
Инга восприняла внезапное повышение профессионального статуса супруга как невероятное везение, как щедрый подарок благосклонной, дружественной к её семье судьбы.
Колесо фортуны завертелось интенсивнее, веселее. Жизнь стала ярче, в семье появились деньги, которых теперь хватало не только на жизнь, но и на воплощение фантазий, которым, казалось, нет числа.
Женщина мечтала о счастливом будущем, строила долгосрочные перспективные планы. Ей мерещились грандиозные семейные преобразования: большой дом с цветниками и садом, путешествия в экзотические страны, сказочные возможности для развития детей.
Однако волшебной сказки не случилось. Вместе с должностью и статусом Кирилл приобрёл помощницу, секретаря референта, юную даму с модельной внешностью, которая довольно странно сформулировала суть служебных обязанностей.
Девица с лёгкостью необыкновенной включила в регламент стандартов и требований не только ведение делопроизводства, но и заботу о здоровье шефа, которое ввиду серьёзного психического напряжения требовало систематической разрядки, в том числе интимной, о чём без излишнего стеснения, сухим языком делового общения сообщила работодателю.
Кирилл Егорович поначалу смутился, чтобы не выдать внезапно вспыхнувшего волнения сделал вид, что не расслышал.
Предложения восстановить работоспособность определёнными релаксационными приёмами, довольно откровенными, включающими расслабляющий массаж с некоторой, не определённой словами степенью близости, повторились при неблагоприятном стечении обстоятельств, когда напряжённый ритм принятия решений переходил некую незримую грань.
Вероника Игоревна чутко улавливала настроение шефа, который при возникновении масштабных производственных кризисов терялся, менялся в лице.
Девушка подходила к нему сзади, лёгкими, но уверенными движениями массировала зажатые стрессом мышцы шеи и плеч. Запах молодого тела, многократно усиленный дорогими духами нездешнего происхождения, приятно кружил голову, давал пищу воображению, которое, не стесняясь, дразнило едва не срывающееся в пике возбуждение.
На прежней должности психика не испытывала подобных перегрузок. Решение и координация проблемных вопросов требовала постоянного напряжения. Вероника стала для него палочкой выручалочкой.
Как произошло первое сближение, он не помнил, был перевозбуждён, сначала исключительной сложностью задачи, которая требовала немедленной реализации, а следом хмельным дурманом, который позволил забыться в объятиях помощницы.
Повод был так себе, при желании можно было остановиться, но необузданное влечение, имевшее мощный кумулятивный эффект, накопленный за несколько месяцев тесного общения, отключило мозг.
Кирилл Егорович с лёгкостью необыкновенной пошёл на поводу у инстинкта охотника, который сдерживал довольно долго, и не пожалел.
Вероника была бесподобна.
Жену в моменты близости сковывали комплексы и издержки воспитания, а Нику… она не только позволяла всё, но и подсказывала, в какой позиции мужчина способен достичь пика наслаждения.
В остальном, что касается исполнения профессиональных обязанностей, включая корпоративную этику, помощница вела себя скромно, к тому же обладала неоспоримыми деловыми качествами.
Уступив однажды страстному желанию заглянуть за пределы закостенелых моральных условностей, он по достоинству оценил усердное рвение помощницы, более того, сделал для себя надлежащие выводы: бонусами, которые прилагаются к должности, нет смысла пренебрегать. Большая ответственность предполагает приятные привилегии, которые позволяют чувствовать некую исключительность. Не будь он генеральным директором…
В дальнейшем Сулакшин не испытывал угрызений совести и комплекса неполноценности.
– Зайдите ко мне, Вероника Игоревна, – нажав нужную клавишу, требовательно произносил  Кирилл Егорович.
Помощница, по интонации голоса, или по иным критериям, безошибочно определяла цель срочной коммуникации. Девчонка в любую секунду готова была прийти на помощь.
Новое положение привнесло в начальственную жизнь подобострастное  радушие и других подчинённых, которых по множеству причин впечатляла и окрыляла возможность приблизиться к  телу вышестоящей персоны.
Супруга, женственность которой перестала его вдохновлять, довольно быстро отошла сначала на второй, позднее на дальний план.
– Извини, любимая, дела, – властным бархатным баритоном вещал муж, когда задерживался до утра, а то и вовсе не приходил домой ночевать, – постарайся понять, статус обязывает.
Инга понимала некоторое время, поскольку верила в незыблемость семейных традиций, в единство стремлений и целей, в неразрывную крепость уз, основанных на длительных романтических отношениях, и любви к детям.
В голове любящей женщины не могло зародиться крамольных мыслей, несмотря на ряд странных трансформаций поведения супруга, на говорящие артефакты, вроде длинного светлого волоса на внутренней стороне рубашки, следов очень яркой помады на вороте, и изысканных запахов.
Дом, дети, достаток – вот неопровержимые доказательства любви и интимного единства. Ничего не поделаешь – муж устаёт, нужно облегчать, а не усложнять жизнь кормильца.  Она понимала, как непросто приспосабливаться к новым обязанностям, к чрезвычайно напряжённому образу жизни, к возложенной на него немыслимого объёма ответственности.
Необходимо привыкать к изменениям, уговаривала она себя.
Конечно, интуиция сигналила, но неопределённость ощущений, и позитивный опыт совместной жизни, в которой до той поры не было места для обмана, не позволяли их грамотно расшифровывать.
Инга не имела привычки следить за мужем, проверять содержимое его карманов, записных книжек и телефона. Сведения о его второй жизни просочились случайно: сначала по капельке, затем потекли струйкой.
Верить в то, что самый родной и близкий человечек выстроил и распахал вокруг себя полосу отчуждения, за которой для неё не осталось места, не было сил.
Инга смотрела Кириллу в глаза в те редкие минуты, когда оставались наедине, и не могла обнаружить в них признаков обмана. В его зрачках по-прежнему плескался океан нежности, в них не было даже тени сомнения, даже капельки чувства вины: это был совсем другой человек, про которого она совсем ничего не знала.
Заговорить с мужем на животрепещущую тему, означало начало конца. Она боялась сдвинуть точку неустойчивого семейного равновесия, потому молчала, переживая негативные знания внутри себя.
Вести непрерывный диалог с самой собой было утомительно, ещё сложнее усмирять впечатлительное воображение, которое изобретательно взвинчивало эмоциональное напряжение.
Инга ещё помнила  настоящее интимное волшебство, чувственный мистический экстаз от трогательно нежных прикосновений мужа. Пусть эти ощущения накрывали её не каждый раз, но они были, те редкостные секунды безграничного счастья, о котором теперь приходилось разве что грезить.
Вот и сейчас, на электронном табло часов высвечивали ядовито жёлтые безжалостные цифры – два часа пятнадцать минут ночи. Кирилл не потрудился даже позвонить, что задержится.
Инга знала, с кем он сейчас, хотя вполне могла ошибиться: с некоторых пор муж оценил достоинства интимного разнообразия, стал считать, что имеет право на привилегии, соответствующие начальственному статусу.
От этого знания было вдвойне тяжелее. Вероника Игоревна, секретарь мужа, почти вдвое моложе её. Как ни старалась женщина принимать нейтральную позицию, прятать от себя раздражающую информацию, чтобы хоть в таком виде сохранить семью, ноги сами принесли её в офис мужа в конце рабочего дня, когда сотрудники в срочном порядке покидают рабочие места.
Чего именно она хотела увидеть. И хотела ли, теперь неважно.
В качестве причины внезапного посещения Инга принесла два билета в кинотеатр на нашумевший фильм, которые добыла с превеликим трудом.
Она хотела увидеть реакцию мужа.
Любопытство оказалось фатальным.
Основное действие занимательной интимной постановки она пропустила, но драматический финал, эффект от пикантного зрелища, превзошёл откровенные сцены, которые предлагала не отягощённая острыми впечатлениями фантазия.
Кирилл в расслабленной позе сидел в кресле с расстёгнутой ширинкой, а Вероника Игоревна стояла перед раздвинутыми ногами повелителя на коленях, элегантно вытирая салфеткой рот.
Девица нисколько не смутилась, напротив, её лицо озарила благообразная улыбка, – Инга Валентиновна… чай, кофе…
– Мы знакомы?!
– Знать всё о работодателе, профессиональная этика.
– Пикантная поза тоже… элемент этики!?
– Вы неправильно поняли, я могу объяснить…
– Увольте! Я  сама могу придумать правдоподобную гипотезу. Скорее всего… мужу стало плохо, а вы… делали искусственное дыхание. Ха-ха-ха! Можете продолжать в том же духе. Любопытная метода интенсивной терапии. Простите ради бога, Кирилл Егорович, я… как бы, сама виновата. Дверь была приоткрыта, а там, на вахте, меня не предупредили.
Инга была готова разорвать любовников в клочья, но сдержалась.
– Тебя сегодня ждать, Кирюша, – непонятно для чего спросила Инга, и тактично удалилась, старательно делая вид, что ничего не произошло, что она ничего не поняла в силу крайней неосведомлённости в амурных делах. Ей даже удалось наклеить на лицо улыбку
Не надо быть ясновидящим, чтобы понять, каким потоком из её глаз хлынули слёзы, стоило только закрыть дверь.
На часы лежа в постели Инга взглянула как бы случайно, ведь этого подтверждения уже не требовалось. Мерзопакостный факт невозможно было трактовать как-то иначе.
Женщина сбросила с себя тонкое покрывало. Она любила спать обнажённой. Удивительно, что муж перестал видеть в ней объект притяжения. Конечно, она не могла конкурировать с юной дивой, которая не имеет иного жизненного опыта в общении с мужчинами, кроме сексуальных утех исключительно ради удовольствия. Выйдет замуж, родит, и всё изменится; возможно, её ожидает похожая участь, но она об этом узнает, когда будет поздно.
Эффект неожиданности – вот самый убийственный фактор.
Инга видела мельком упругую грудь девочки, когда та не спеша застёгивала кофточку. Секретарша ублажала Кирилла тем способом, о котором она даже помыслить не посмела бы.
“Неужели причина отчуждения только в этом? Попросил бы… кто знает, возможно, я смогла бы согласиться, преодолеть себя. Когда любишь, нечего стыдиться желаний, пусть даже таких неожиданных, странных”.
Инга Валентиновна придирчиво осмотрела собственную, довольно соблазнительную грудь, живот, какому могли бы позавидовать многие женщины, в тусклом свете лунного сияния. Конечно, ей далеко не двадцать лет: нет былой гибкости, бархатистость кожи не та, мышечный корсет потерял эластичность, морщины, раннюю седину приходится закрашивать.
“Но ведь и Кирилл уже не тот. Виной всему… и это бесспорно, новый социальный статус. Как ни крути, он поднялся на ступеньку вверх, приобретя тем самым новые степени свободы, а меня, в том числе ростом достатка, который невольно даёт понять – ты мне должна, и рождением детей, требующих повышенного внимания, поставил в стойло. Семья, дети, хозяйство – вот и всё, что осталось от былых романтических грёз. Кого винить в том, что сбывшиеся мечты, а они воплотились-таки в реальность, но не так, как хотелось бы, оказались совсем не тем, чем виделись тогда, в самом начале? Мне ведь… страшно сказать, подруги завидуют, да и не только они. Идеальная семья. Да, уж! А мы перестали понимать друг друга. Совсем. Кирилл стал грубым, волевым, агрессивным. Если вдуматься, именно таким, каким и должен быть настоящий мужчина… глава семьи, опекун, лидер. Но не в отношении любимого человека. Мне приходится вступать с ним в противоборство, постоянно доказывать, что не зря ем хлеб. Я жду от него проявления чувственности, заботы… а он… он от меня чего?! Целомудренности, покорности. А сам. Вот и теперь… даже не попытался извиниться. Словно ничего не произошло. А действительно… девочка выполняла профессиональные обязанности, только и всего. А я в таком разе кто, что… почему, зачем?!”
“Смогла бы я так же… как она?”
Ингу передёрнуло, она снова заплакала, в который уже раз за последние несколько часов.
“Нам необходимо поговорить, иначе не смогу жить семьёй дальше. А без семьи смогу!? Что c нами происходит?! Впрочем, какая разница, нужно что-то решать, пока не превратилась в истеричку. Что, если причина конфликта во мне, если именно я упустила нечто важное, без чего в доме нет тепла? Всё что угодно можно превратить в привычку, а привычку в рефлекс, как у простейших микроорганизмов, функции которых сводятся к поглощению, выделению, и размножению. Цикл примитивных потребностей замкнулся, женская особь выполнила природное предназначение, а мужская… реализует принцип полигамии в соответствии с потребностью оставить после себя как можно больше генетических копий”.
Новый приступ рыданий разбудил дочь, – спи, Варенька, спи, малышка. Маме приснился нехороший сон.
Инга немного успокоилась, прижав к сердцу малышку, но заснуть так и не смогла. Кто хоть однажды попадал в ситуацию, когда семейная жизнь рассыпается в прах, знает, как болит сердце, даже если до этого момента не мог определить, где оно находится.
Интимные соки, которые долгое время пребывали в состоянии гармоничного равновесия (Инга умела усмирять пульсирующие терзания плоти), неожиданно закипели, заставляя неудержимую потребность в близости, желание, которое было в данную минуту недосягаемым.
“Вот тебе, вот, вот…”, – разогревала женщина неожиданно обострившуюся до болезненной потребности чувствительность, – “я могу, я обязательно научусь обходиться без тебя!”
Привыкнуть к статусу любовницы оказалось непросто, уйти – немыслимо.
Инга не стала устраивать скандал, даже отказалась от мысли выяснять отношения.
“Пусть первый шаг сделает Кирилл”.
Муж разрывать отношения не собирался, более того, ослабил хватку, позволив возможность проводить время вне дома. Между ними вновь возникло нечто похожее на интимную жизнь, которую можно было обозначить как исполнение супружеского долга по графику.
То, что прежде казалось магией, теперь было похоже на исполнение необходимого гигиенического ритуала, вроде мытья рук и чистки зубов.
Кирилл заранее предупреждал о намерении играть в любовь. Инга старалась в некоторой степени соответствовать важности момента: принимала ароматическую ванну, надевала интимное бельё.
Муж воодушевлялся, возбуждение указывало на желание сделать супруге приятное, но она ему больше не верила, потому проявить некую степень взаимности не получалось, несмотря на предварительное желание хотя бы на этот раз быть ласковой и нежной.
Инга была похожа в постели на умирающего фламинго, который не в состоянии расправить крылья.
Интимная гравитация супругов упрямо не желала входить в резонанс, ментальные вибрации гасли, не успев раскачать чувствительность. Кирилл сдувался. Попытки проникнуть в сухое узилище были тщетными, что вызывало взаимную неприязнь, которая давила на психику взаимно.
Несколько раз удалось удачно финишировать, но разрядки взаимное проникновение не приносило.
Тем не менее, они жили семьёй, делали вид, что интересуются друг другом, вели иногда тематические беседы, обсуждали общесемейные проблемы. Общение носило характер игры, в которой необходимым условием было терпение.
Накануне сын, который тренировался в загородном спортивном лагере, через знакомых передал ей весточку, что порвал кроссовки. Это был замечательный повод отдохнуть от изнурительных домашних обязанностей, увидеть сына, по которому, конечно же, соскучилась.
Добраться до лагеря можно было на электричке, и на речном трамвайчике. Инга выбрала более протяжённый водный маршрут.
Она жаждала новых впечатлений, потому сразу забралась на верхнюю палубу, в заднюю её часть.
За кормой, ныряя в пенный след судна, летела стая неугомонных чаек. Инга купила в буфете несколько булочек, отламывала кусочки и держала их на ладони, предлагая лакомство ловким птицам.
– Инга Валентиновна, – окликнули её, – какими судьбами?
Это был тренер сына по баскетболу, Андрей Леонидович.
– Ромку еду проведать. Кроссовки порвал, везу новые. Ну и подкормить заодно. Пирожков напекла, вкусненького накупила.
– Балуете, значит. И я туда же. Мальчишек еду проведать. И друга. Попросил гитару привезти. Не возражаете, если я с вами постою?
– Буду признательна. Отвыкла от общения. Всё одна и одна.
– А муж?
Инга хотела ответить, - “объелся груш”, но не стала вываливать на малознакомого мужчину личные проблемы. Андрей нравился ей, не как мужчина, как педагог, которого обожал сын. Это он приобщил Ромку к спорту.
Остряков оказался интересным собеседником. Инга и прежде обращала на него внимание, но состояние устойчивого психологического напряжения не позволяло сосредоточить внимание на мужских достоинствах, хотя сын мог рассказывать о нём сколько угодно.
– Вы когда обратно, Инга Валентиновна?
– Проведаю, и домой. Дочь у родителей, не хочется их напрягать. Квартира, муж, сами понимаете. А что?
– Хотел предложить… остаться. Вечером пионерский костёр, танцы, песни под гитару.
– Детские забавы. Соблазнительно, но нет. Муж может не понять. К тому же… где молодёжь, и где я, старушка.
– Ну что вы, Инга… Витальевна, о себе так. Вами запросто можно увлечься.
– Но-но, проказник,  – попыталась женщина обернуть его слова в шутку, – Ромке четырнадцать лет.
– Замечательный мальчишка, целеустремлённый.
В этот момент налетел порыв ветра, поднявший в воздух столб водяной пыли, которая опустилась аккурат на разговорчивую парочку.
Андрей прижал женщину к груди, словно ей угрожала опасность. Инга, смутившись, стремительно отстранилась, хотела было сделать выговор, но взгляд упал на собственную грудь. Бюстгальтер она не носила, а лёгкая ткань, пропитанная брызгами, превратилась в прозрачную.
Женщина скрестила руки на груди в неловкой попытке скрыть интимные подробности тела. Андрей покраснел, снял с себя куртку, накрыв её грудь, – не расстраивайтесь, сейчас высохнет. Разрешите угостить вас… лимонадом, соком, или чай? Можно было бы выпить вина, но ведь мы едем к детям. Расскажите что-нибудь… о себе.
– Ну что вы, Андрей Леонидович. У меня, конечно, был шанс превратить жизнь в нечто интересное, я ведь по образованию дизайнер интерьеров, но… предпочла роль матери… и домохозяйки. Скучное, знаете ли, занятие, однообразное.
– Ни за что не поверю, что воспитывать детей не интересно. Я, например…
– У вас нет своих детей, вы человек свободный.
– Вот, оказывается, в чём дело. Проблемы в семейной жизни, кризис отношений. А если вернуться в самое начало, к мечте, сделать попытку состояться в профессии? Сын уже самостоятельный, можно сказать, взрослый. Дочь… в детском саду даже интереснее для ребёнка.
– Давайте оставим эту неблагодарную тему. За пятнадцать лет супружеской жизни от моих навыков, от таланта художника, даже если он был, ничего не осталось. К тому же… дом без хозяйки – сирота.
– Кто вам внушил беспросветный пессимизм? Жизнь в вашем возрасте… извините, не хотел делать на этом факте акцент, только начинается. У меня есть знакомый…
– Забудьте. Опасно заплывать за буйки. Никогда не знаешь, что ждёт тебя на открытой воде.
– Конечно, это так, и всё же.
Инга протянула ладонь, и прикрыла Андрею рот, – не надо, прошу вас. Не представляете, как тяжело сознавать, что жизнь прожита зря, что молодость не повторится, что любить, и быть любимой, не одно и то же. Любовь, настоящая любовь, это аномалия, исключение из правил. Шанс даётся каждому, но реализовать его удаётся немногим. Мне… не повезло.
Остальную часть пути они молчали.
С Ингой творилось нечто невообразимое. Она не могла взять в толк, что заставило её откровенничать с этим мужчиной. И почему… оттолкнула его, ведь за минуту до этого сама загадала, чтобы это произошло.
Любовная игра, как же хотелось вспомнить, как это бывает, развлечение не для взрослых тетушек. Интимные пляски – удел молодых.
“Но ведь Кирилл, мы почти ровесники. Почему ему можно, а мне нельзя?! Вот сейчас психану, прижмусь к могучему торсу Андрея, и будь, что будет. Нет, нет, и нет, нельзя, табу! Мой поезд ушёл, нечего даже пытаться догнать  его”.
Инга, почувствовав давление в слёзных протоках, стремительно отвернулась.
– Ну же, глупая девчонка, – угадав состояние, заключил её в объятие Андрей.
На этот раз она не отстранилась, на мгновение почувствовала себя маленькой девочкой. Ей было уютно.
“Когда-то давно, вот так же меня обнимал Кирилл. Я была счастлива. Но ведь в одну и ту же сказку нельзя попасть дважды”.
– Извините, Андрей, нервы. На самом деле всё хорошо. И муж у меня замечательный, и дети. А Ромка… он такой, знаете… и Варенька.
– Поплачь, не стесняйся. Эмоциональное напряжение нельзя держать в себе.
Инга старалась изо всех сил не разрыдаться, но сочувствие, которого она никак не ожидала от малознакомого мужчины, прорвало плотину чувственного хранилища. Она сама не заметила, как доверилась ему, получив заряд жизненной энергии от целомудренного прикосновения, от поглаживания ладонью по волосам.
Никто не знает, как на самом деле рождается симпатия, в чём именно сокрыт источник интимного вдохновения. Влечение и искреннее восхищение, неважно, чем именно, исходит их непостижимых сознанию глубин.
Что именно заставляет мужчину и женщину сблизиться – удивительная сакральная тайна. Отказаться от наслаждения прикоснуться друг к другу в самом начале отношений, когда магнетизм взаимного притяжения зашкаливает, невозможно в принципе. Для того чтобы разорвать цепь событий, необходима мотивация, воля, а именно она в такие мгновения отсутствует.
В какой-то мере желание сомкнуть уста, это чувственный эксперимент, обыкновенное любопытство, соблазн непреодолимой силы. Что мы получаем взамен: вход в персональный ад, или билет в счастливое будущее, никто не знает. Откажись от искушения, от права выбора, и никогда не узнаешь, что находится там, за таинственной чертой.
Не каждому суждено превратить внезапный порыв, безрассудный импульс, в доверительные отношения, однако каждый надеется, что именно это единственный шанс стать счастливым.
Мужчины ничуть не меньше женщин мечтают о бескорыстной любви, о гармонии чувств, и сентиментальном романтизме, о целомудренном слиянии тел и душ.
Инга не знала, о чём думает Андрей, он не в состоянии был догадаться, что чувствует женщина, к которой он неожиданно почувствовал сопричастность. Они доверились друг другу, только и всего.
Нет ничего удивительного в том, что мужчина развернул её к себе, и впился в упругие губы поцелуем.
Окрылённые и счастливые, потрясённые до глубины души неожиданным открытием, стояли они на палубе, и целовались на глазах у всех, улетая раз за разом в удивительный чувственный мир, находящийся за гранью понимания.
Когда трамвайчик причалил к дебаркадеру в пункте назначения, Инга вдруг очнулась от морока, – прости, Андрей, нам не стоило этого делать.
– Почему!!!
– Я жена, я мать. Я способна разрушить твой мир, ты – мой. Любые перемены, это ломка. Всё равно спасибо. Во всяком случае, будет, о чём вспомнить. Тебе тоже. Приласкал великовозрастную тётку, она и растаяла, как Снегурка из сказки.
– Я так не думаю, Инга… Валентиновна. Давай не будем разрушать сказку, во всяком случае, теперь. Моё предложение, остаться до завтра в лагере, остаётся в силе. Буду стараться тебе понравиться. Не торопись с ответом. Решение за тобой. Ромка в каком отряде?
День рядом с сыном пролетел как одно мгновение. Инга старалась думать только о нём, но сознание не желало с ней соглашаться. На губах весь день не остывал самый сладкий в мире поцелуй.
“Ничего удивительного, что у меня поехала крыша”, – размышляла она, – “Андрей молод, спортивен. Остаться до утра… как это, что я скажу Кириллу? Но ведь он подобными угрызениями не мучается, почему мне должно быть стыдно! Остаться… зачем, что он имеет в виду, на что рассчитывает? Как любому здоровому мужчине ему захочется… а мне, мне разве не хочется именно этого? Но ведь можно просто общаться. Или не просто. А танцы… это же не примитивный намёк, это… стыдно-то как!”
Ей на самом деле было не по себе. До этого момента, несмотря на измены Кирилла, она блюла супружескую целомудренность. Всё тайное, рано или поздно становится явным. Что будет, если Кирилл узнает? Планета круглая. Мы можем не знать, что кто-то не в меру любопытный и внимательный может быть невольным наблюдателем. И тогда всё.
“Что именно всё, что именно?! Какое право Сулакшин имеет меня судить? Ни-ка-ко-го! И всё-таки… дело вовсе не в нём, во мне. Что если, если я на самом деле влюблюсь, если не смогу, без его объятий, без губ, без близости, что будет тогда… что-что-что!!! Какая же я… дурында. Нет, нужно бежать, пока это не зашло далеко. Надо узнать в администрации, когда можно отправиться обратно”.
– Ромчик, сыночек, ты не обидишься, если я покину тебя? Время близится к вечеру, путь неблизкий.
– Конечно, мам, сам хотел предложить тебе ехать домой. Папа будет волноваться.
– Папа?!
– Ну да, папа. И Варюха.
– Какой ты у меня взрослый. Тогда провожай.
Оказалось, что следующий речной трамвайчик будет только утром, последний автобус до железнодорожной станции уже ушёл. До электрички через лес семь километров. Для человека привычного идти чуть больше часа, а ей… часа полтора.
– Если поторопиться, часов в одиннадцать буду дома.
– Мам, почему папа не приехал?
– Вопрос конечно интересный, но ответ на него я не знаю. Вернёшься домой – сам спросишь.
– Ладно, – скуксился сын, и зашвыркал носом.
– Ну, ты чего, Роман Кириллович. Мужчины не плачут, во всяком случае, по такому поводу. Ты же знаешь, как он занят.
Минут через пятнадцать, когда забор лагеря скрылся из поля зрения, её неожиданно догнал Андрей.
– Ну, куда ты на ночь глядя? Я прогноз погоды смотрел. Пионерский костёр переносится на завтра, танцы тоже. А вечерние посиделки с песнями под гитару состоятся. Оставайся. Пожалуйста! Посмотри на небо, видишь, на востоке чёрная туча, это гроза. Не успеем мы до станции дойти. Промокнешь, не дай бог простынешь, я себе этого не прощу.
– Не сахарная, не растаю.
– Упрямая, да! Ладно, пошли. Я на всякий случай целлофановый плащ захватил.
– Надо же, какой заботливый. Не надо меня провожать.
Первые капли застучали вслед за штормовыми порывами ветра минут через пятнадцать.
– Я предупреждал. До лагеря полчаса ходьбы, до станции почти час, если дорога не раскиснет. Я в этой местности впервые. С дороги не собьёмся, но приключения обеспечены.
– Чего тебе от меня надо, зачем я тебе!
– Спроси чего-нибудь полегче. Сердцу не прикажешь.
– Божечки, юноша никак влюбился. В кого, я тебя спрашиваю, в старуху!
– Сколько тебе лет, бабушка, мне – двадцать шесть.
– А мне… тридцать пять. Понимаешь, тридцать пять. Столько не живут.
– Дура.
– Это я… я дура, да!!!
– Ты-ты, кто же ещё. Слушай, Инга, нельзя дальше идти, точнёхонько заболеешь. А если молния…
– Не твоё собачье дело! Кто ты мне, кто, я тебя спрашиваю!
– Никто, дед Пихто. Видишь, впереди что-то светится, наверняка жильё. Постучимся, может быть пустят. Я не навязываюсь. Мы же договорились – решать тебе.
– Что ты сказал… договорились… когда, о чём, с кем? Я тебе ничего не обещала. Ты что себе возомнил, мальчишка, поцеловал, значит, можно командовать, да!
Андрей схватил Ингу за руку, и поволок. Она сопротивлялась. Ей было обидно за собственное упрямство, за то, что ведёт себя как капризная девчонка: думает одно, а поступает совсем наоборот. А все оттого, что не может избавиться от наваждения, потому, что необходимо выбрать один из двух абсолютно неприемлемых вариантов. На одном полюсе непонятная влюблённость, на другом – семья и стабильность.
“Почему… ну, почему нельзя выбрать нечто среднее: например, жить с Кириллом, воспитывать детей, ничего не меняя, а любить Андрея?”
Мысли мгновенно отлетели куда-то после нескольких подряд оглушительных раскатов грома, после которых небо разрезали ослепительно сверкающие молнии, одна из которых врезалась в одиноко стоящее дерево, расщепила его, и подожгла.
Вот когда Инга по-настоящему испугалась.
– Бежим скорее.
– Андрюшенька, миленький, мне страшно.
– За меня держись, не отставай. Мы почти у цели.
В это мгновение порыв ветра завалил берёзу в нескольких шагах от направления их движения.
– Ничего себе. Мы с тобой в рубашке родились. Скорее под навес.
В окне дома горел свет. Андрей постучал.
– В окно выглянуло морщинистое лицо, – кто это в такую погоду шастат? Сейчас открою. Мокрые-то. Здеся, в сенях раздевайтеся, в хату нечего мокрое тащить. У меня слуг нет. Вона в углу жестяная ванна, в неё отжимайте.
– Бабушка, – попросила Инга, – можно я не буду раздеваться?
– Не можно. Меня что ли стесняешься? Скидавай наряд, сушить у печки повешу. Сейчас одеяло принесу. Мне спать пора, рассиживать с вами некогда. Чаем напою, и в люлю. Здеся будете ночевать, на сене. Не вздумайте чего зажигать, хату спалите.
– Как же мы без света?
– Не нравится – топайте дальше. Мой дом – мои правила.
В горнице пахло пряными травам и хлебными сухарями. Хозяйка налила чай без сахара, поставила перед гостями миску с густым вареньем, и холщовый мешочек сухарей,  – боле у меня ничего нет. Картоху варить не буду – долго. Спать хочу. Встаю я рано. Если дождь закончится, с утра вас и направлю. Гостей не жалую. Если бы не гроза, ни за что не пустила бы. До ветру на улицу бегайте, и не шалите. Я чутко сплю.
А посветить нам можете?
– Ага, пустите погреться, а то так есть хочется, что переночевать негде. Идите уже, там, на сене, половичок лежит, а одеяло только одно. Под голову полено положите. У меня здесь не гостиница.
– Спасибо, бабушка, – сказал Андрей, – вы очень добры.
– Без тебя знаю. Говорливый больно.
Половичок был размером метр на метр, не больше.
– Ложись, накрывайся, – предложил мужчина.
– А ты?
– Я привычный.
– К чему?
– Ко всему привычный.
– Замерзнешь. Да и мне что-то холодно. Ложись со мной.
– Скажешь тоже. Ты ведь жена… и это… мать.
– Вот именно, мать. Значит, в ответе за тебя. Только, чур, не приставать.
– Больно надо.
– Бр-р-р, – вдруг застучала зубами Инга, – обними меня.
– А как же муж, что он скажет?
– Мне без разницы, что он скажет. С любовницей небось спит.
– Я сразу понял, что у тебя что-то не так.
– Ой, – пискнула Инга, почувствовав руки Андрея на пояснице, а губы на шее.
– У тебя волосы персиком пахнут, и подмышки тоже.
– А ты… дотронься ещё раз до груди.
– Ты же просила не приставать.
– Передумала. Ты такой горячий.
– А ты… как ледышка. Можно я нос у тебя в ухе погрею.
– Я щекотки боюсь.
– Я тоже. Какая ты…
– Какая?
– Не знаю. Сладенькая, спелая.
– Давай целоваться.
– Давай. Так теплее.
– Андрей…
– Что, Инга Валентиновна.
– Я… правда, ещё не старая?
– Для кого как.
– Для тебя.
– Для меня в самый раз.
– Что ты имеешь в виду.
– Всё.
– Что именно?
– Ты мне нравишься. Очень-очень. Можно, я послушаю, как твоё сердце бьётся, когда я тебе это говорю.
– Нельзя.
– Почему?
– Потому что я из последних сил терплю.
– Я тоже.
– Что же нам делать?
– Не знаю.
– И я не знаю.
– Тогда давай целоваться.
– Давай.
– Андрей…
– Да…
– У меня голова кружится.
– Почему?
– Я взрослая женщина, понимаешь?
– Понимаю.
– Если ты ни на что не решишься, я умру… от желания.
– Не умирай. Приказывай, любимая. Я готов выполнить любое твоё желание.
– Господи, что я мелю, что делаю! Давай лучше спать.
– Не могу. У меня… сама потрогай.
– И у меня тоже.
Дрожащая рука женщины скользнула между двух тел, требовательно опустилась вниз.
– Я боюсь.
– Я тоже.
– Тебе-то чего бояться?
– Вдруг тебе не понравится, вдруг ты меня разлюбишь.
– Андрей, – не отпуская из ладони горячую упругость, спросила вдруг Инга, – а ты часом не девственник?
– А если и так, то что?
Инга уткнулась лицом в грудь мужчины, принялась целовать его, куда попало, – миленький мой, – рыдала она, как же так, за что мне такое счастье!
– Ну вот, я же говорил, что ты дурочка.
– Ты сказал, дура.
– Тебе показалось, Инга Валентиновна, я не мог так сказать.
– Вот ты какой… а я ведь и вправду поверила, что любишь меня.
– Мамой клянусь, люблю.
Андрей накрыл губы женщины поцелуем, а рука сама потянулась вниз, в поисках пряной влаги, которая открывала вход в святилище.
Инга перехватила его руку, стиснула стремительно набухающее копьё, и решительно направила его в интимное путешествие.
– Инга, – успел прошептать мужчина, – моя Инга, – и финишировал с невероятной силой, чего никак не ожидал.
– Я не хотел, прости…
– А вот теперь мы точно узнаем, Андрюшенька, хотел, или не хотел. Я для себя решила. Дело за тобой.
– Без обмана?
– Без обмана.