Поездка в Германию. ЧП -15

Галя во что бы то ни стала захотела повидать брата. И мы решили ехать. Начали оформлять шенгенскую визу. Собрали необходимые документы, сдали в представительстве Франции. Купили билеты на самолет в  Цюрих, чтобы оттуда взять машину напрокат и на ней отправиться в Страсбург, где к этому времени должен был оказаться на восстанавливающем лечении Володя. С нами захотела поехать дочь Оксана. Она разработала маршрут, занималась покупкой билетов и забронировала гостиницы по пути следования и забронировала в известной фирме по прокату автомобиля машину для путешествия. В виду позднего ночного прилета в Цюрих взять машину напрокат в аэропорту у нас не получалось. Фирма, занимающаяся прокатом в ночное время не работала. В день вылета из Москвы мы узнали, что Володя не поехал в санаторий и остался дома в Браушвайге. Мы не стали менять планы и маршрут движения. Мы вылетали в Цюрих, чтобы оттуда на машине ехать в Страсбург и навестить Марину и Эдика с детьми. По пути  в Брауншвайг мы собирались заехать и повидать Ольгу, которая звонила нам и просила с ней повидаться, а также навестить моего  друга Геннадия и потом приехать в Брауншвайг к Володе, Ире , Оксане с детьми. Мы не виделись с кем-то из них несколько лет, с кем-тои больше десяти лет, а с кем-то и вообще не виделись.
В день вылета по полуночи мы на такси поехали в аэропорт, несколько часов провели в ожидании вылета. Сидели в кафе, ели пирожное, пили кофе и смотрели на странных людей, которые словно плавали в аквариуме, заполненном дымом. Оказалось, это была курительная комната с прозрачными стенами. В назначенное время мы вылетели в Швейцарию и прилетели в Цюрих поздней ночью. По переходам  вышли к железнодорожному вокзалу, купили билеты для поездке по железной дороге и сели в подошедший электропоезд.  Оказалось, что к английскому языку швейцарцы относятся снисходительно, не все его знают и не все хотят на нем говорить. Через несколько после нескольких вопросов к попутчикам  чудом  вышли на той остановке, которая нам была нужна. И скоро оказались в центре Цюриха.  Выйдя из вокзала, мы не знали куда идти. Около вокзала стояла много машин такси, в которых, развалившись, лениво сидели водители.  Оксана сказала нам, что такси - это дорого. Она достала заранее распечатанный маршрут с трамваем и никак не могла сориентироваться. Она пыталась остановить прохожих, но делала это, очевидно, неуверенно и те быстро проходили мимо. Наконец, она окликнула пожилого  мужчину в странной ковбойской шляпе и спросила его на английском. Тот пожал плечами с искренним сожалением. всем своим видом он как бы говорил, что он не понимает сказанного  и не говорит по-английски. Но это был единственный человек, который откликнулся на наш вопросительный призыв о помощи.  Тогда Оксана подала ему схему с трамвайными путями и названием улицы. Он посмотрел на схему и задумался, снова пожал плечами и пошел на трамвай, но почти тут же снял ногу с трамвайной подножки, вернулся и показал нам рукой через площадь на противоположную сторону. Мы с благодарностью закивали ему головами, перешли площадь, на остановке увидели табличку с номером нашего трамвая, в автомате по продаже билетов купили билеты, сели на подошедший трамвай и поехали. На табло около кабины водителя появлялись надписи  с названием остановок. Мы вышли на третьей остановки и пошли в сторону хостела, в котором дочь забронировала номер на троих. Мы шли по пустынной улице, с одной ее сторону стояли дома в несколько этажей, а с другой одноэтажные и двухэтажные частные строения. Когда мы вошли в хостел, там оказалось многолюдно и все сидели в вестибюле уткнувшись в свои компьютеры, смартфоны и планшеты Это была зона бесплатного интернета. С оформленным ордером и выданным бельем мы поднялись в свой тесный номер с двухэтажными кроватями, умылись, приводя себя в порядок, в туалетной комнате, где на  квадратном метре располагался душ, унитаз и раковина. Утром мы сдали внизу белье и позавтракали в вестибюле, где была развернута кухня со шведским столом и где работали толстые негритянки в белых фартуках.  Мы рассчитались за гостиницу и поехали искать свою прокатную фирму, чтобы взять авто. Это оказалось не так-то просто потому что до нее пришлось ехать с одной пересадкой сначала на одном автобусе, потом на другом. Как только мы оформили машину, нам дали ключи и документальное разрешение забрать наш БМВ Х1 со стоянки. Стоянка оказалась многоярусная и нам следовало подняться на самый верхний этаж. В темноте пощелкав брелоком, мы отыскали  нашу машину, сели и поехали по виражам вниз. Мы все время думали о Володе и обсуждали тот факт, что младшая дочь Оксана сказала по телефону, чтобы мы не пугались, когда его увидим, потому что он очень худой.
В машине мы включили навигатор и поехали в сторону, которую он нам указывал.

Как только мы выехали из Швейцарии, к нам на телефоны посыпались смс, которые сообщили, что граница с Германией нами пересечена.  Какое-то время дорога петляла и каждый раз смс нам сообщали что мы снова в Швейцарии, что мы выехали в Германию и потом вернулись обратно. Очень скоро мы выехали на автобаны, по которым можно было ехать без ограничения скорости. Во второй половине дня мы приехали в Страсбург, где на окраине остановились в четырех звездочной гостинице. Около гостиницы располагалась автостоянка, где и осталась наша машина. Вежливый и молодой клерк, явно получивший  высшее образование, оформил нас и дал ключи от номера. Мы освоили двухкомнатный номер и отправились гулять по городу. В тот же вечер мы созвонились с Мариной и на следующий день договорились о встрече.  С утра мы снова гуляли по городу, покатались на экскурсионном катере, прохаживались по набережным, заселенным клошарами, бездомными, которые тоже являлись местной достопримечательностью на фоне грандиозный зданий Европейского суда, Европарламента. Клошары довольно вольготно чувствовали себя и на улицах, выбирая места гнездования около магазинов. Утром они спали под навесами у витрин магазинов, где проводили основное время и на набережных на цветных матрацах под натянутым брезентом. Как только выходило солнце они перемещались на бульвары и в скверы посидеть на лавочках под солнечными лучами.  Среди них были люди с бездумными пустыми лицами, но были и люди с признаком интеллекта на лице. Казалось, что город принадлежит им, потому что они в отличие от студентов, и служащих никуда не спешили и, казалось жили нормальной жизнью. Когда мы плыли на прогулочном катере по Рейну, очень интересно было смотреть на огромные стеклянные здания Европарламента и Европейского суда, стоявших, казалось, у реки и дрыхнувших клошаров, которые, как клопы, небрежно заняли всю набережную для сна.  Позавтракали мы в кафешке в центре, зашли в местный Ашан за продуктами  и вернулись в гостиницу, чтобы в  обед на машине поехать в пригород  Страсбурга, где жили Марина и Эдик с детьми. В их распоряжение оказался съемный дом. Около дома стояли две машины фирмы «Фольксваген». Марина приготовила вкусный тыквенный суп из протертых ингредиентов, что особо характерно для Европы. За обедом, когда вернулся Эдик с детьми начались расспросы, как с одной стороны, так и с другой стороны. Мы ее расспрашивали о Володе. Марина и Эдик расспрашивали нас о жизни в России. После Страсбурга их могли послать от фирмы в Россию, Китай или Мексику. Поздно вечером мы уехали от них в гостиницу, откуда нам дорога лежала в Кельн к Ольге, которая больше всех знала о Володе, потому что звонила ему каждый день. Она жила как живут состоятельные люди. Двухкомнатная квартира с мягкой хорошо подобранной мебелью в черно-белых тонах, с камином, сделанным  под старину, балкон с маркизой, огромный телевизор и роскошный диван. Стол на десять персон со свечами. Вкусом ее бог действительно не обделил. Эта улыбчивая и общительная женщина могла заговорить любого. Незаметно для себя она повторяла по три раза одно и тоже и говорила энергично, без остановки.  Она рассказала нам о Володе  и его отношениях с женой, повторяя одни и те же эпизоды для убедительность несколько раз. Очень модная  с оригинальными вещичками, похудевшая после операции, с модной прической на голове, где уживались два цвета желтый и черный, перед нами сидела, беззаботно положа нога на ногу и посмеиваясь, симпатичная женщина говорила о своей жизни, о Володе и о Германии. Она рассказывала о себе и своих знакомых. Все ее знакомые и друзья давно приехали в Германию и как-то устроились. Тот, кто не хотел работать, не работал и жил на пособия. Кто-то хорошо зарабатывал на ремонтах. Один ее друг в годы перестройки отправил отсюда Из Германии по   просьбе своих друзей  в Киев машину с колбасами, сырами и другими продуктами, которая раскупилась только так, на ура. После этого он стал поставлять из Германии на Украину продукты и скоро стал миллионером. Теперь у него в Кельне несколько квартир, ресторан  и кафе.  У нее было множество знакомых и рассказов о них. Но мы старались узнать что-то  новое о Володе. И она рассказывала о нем в своей интерпретации, в которой сквозила легкая неприязнь к Ирине и любовь к Володе. Вечером она повела нас в центр Кельна в Народную Пивную. «Володя очень хотел, чтобы я вас туда сводила», - сказала она.  Мы собрались для прогулки и скоро стояли на площади перед мощным зданием из красного темного камня в  три или четыре этажа, которое казалась большим храмом. Сюда в это здание с давних пор приходили пить пиво мастеровой люд. И казалось их дух до сих пор не выветрился отсюда. Мы спустились по ступенькам вниз и сели за столик. Нас обслуживал официант субтильный мужчина с глазами человека, который имеет одно или два высших образования. Это была действительно народная пивная. Там можно было встретить рабочих, служащих, ученых, бизнесменов и обывателей.  Я там видел женщину, которая пила пиво и рядом с ней стояла детская коляска. Недалеко от нас  сидели даже дети, которые пили, скорее всего,  безалкогольное пиво.  Это были школьники, отдельно от которых пили пиво их учителя. После Народной Пивной мы гуляли по Кельну. На набережной она поздоровалась с каким-то крупным лобастым парнем, который гулял с девушкой, державшей на руках маленькую собачку. «Это он», - сказал нам Ольга, когда они прошли мимо. На наши вопросительные взгляды она рассказала, что с этим молодым парнем она ходила на курсы. «Это он за мной ухаживал и мне прохода не давал. А Вова потом его от меня отшил», - сказала она. Ольга недавно окончила курсы парикмахеров  и теперь снова пошла на курсы живописи. Она все время ходила на какие-то курсы и сдавала экзамены, потому что, если ты ходишь на курсы, тебе платят тысячу евро в месяц. Когда она окончит курсы живописи. Ей дадут работу по копированию картин, на которые есть спрос. Вечером дома она показала нам одну из своих работ. И я подумал, глядя на ее работу: «Вот уж действительно, на все руки…»
Утром мы распрощались с Ольгой и поехали в сторону Брауншвайга, чтобы по дороге заехать и навестить моего друга и его семью, с которой давно не виделись. Мы нашли их с трудом в горном районе. Адрес проживания был такой: «Капелленштрассе, дом…» Оказывается он жил на дороге, которая вела к капелле, стоявшей на холме. Их адрес был такой: «Дорога которая ведет к капелле». То есть к храму. Я не думал, что Германия такая холмистая страна. Их дом стоял на холме в предгорьях. Они жили в двухэтажном доме, купленном на деньги, которые были выручены в Москве после продажи трехкомнатной квартиры на Ленинском проспекте.   Правда, чтобы купить этот дом пришлось еще взять уже здесь в Германии ипотеку. Они рассказывали о том, как хорошо живут, и что все магазины, бассейны, кинотеатры, фитнес-центры с тренажерами  и  центры развлечения близко и стоит только сесть на машину и через пятнадцать минут ты на месте. Я вспомнил дом, бассейн около дома, кинотеатры и все это было в шаговой доступности. Друг жил в деревенской глуши, но уровень жизни даже в заштатном поселке представлялся достаточно хорошим. Мы отдохнули у друга в гостях несколько часов и поспешили в Брауншвайг.
Галя заранее созвонилась с Володей и сказала, что мы едем. Она сделала громкую связь и спросила: «Как ты себя чувствуешь?» - «Пойдет», - ответил Володя и начал  по телефону объяснять ей, как лучше ехать. Галя придвинула телефон к моему уху, чтобы я лучше слышал. Но мы ехали по навигатору и доверяли лишь ему, потому что он нас ни разу не подвел. «Какой у него слабый голос», - с волнением сказала Галя и еще больше забеспокоилась. Когда мы въехали в город она ему еще раз позвонила. И Володя сказал ей, что выйдет нас встречать. Галя его просила не выходить и говорила, что ему еще рано выходить на улицу.  В это время навигатор нам сообщил, что мы приехали. Машина остановилась у большого перекрестка.  Мы огляделись. «Вон Вовка стоит! Вон он! На другой стороне… Какой он худой!..» - воскликнула она, готовая заплакать. «Не надо этого», - сказал я. – Ему только твоих волнений не хватает». Мы доехали до перекрестка, развернулись, проехали метров пятьдесят назад и свернули направо. Галя, я и Оксана  вышли из машины, чтобы поприветствовать Володю. Он был так худ, что напоминал ходячего мертвеца. Когда-то роскошные пшеничные волосы превратились в тощий бобрик. Оранжевая куртка болталась на нем от ветерка и скрывала его крайнюю худобу. Голубые глаза потускнели и помутнели. Мы говорили с ним и все время отводили глаза в сторону, чтобы не заплакать. Наши голоса вздрагивали, готовые сорваться и выдать волнительное состояние и предельное  расстройство то одного из нас, то другого. Вова с сестрой и племянницей шел впереди к девятнадцатиэтажному дому, обновленному ремонтом и по фасаду отделанному керамогранитной плиткой. Он показал мне рукой, что я могу поставить автомобиль на гостевую стоянку пред домом. На балконе холла второго этаже появилась фигура, которая замахала нам руками, привлекая внимание. «Это Ирочка. Она вам машет», - сказал Володя. И мы тут же замахали ей в ответ. Разговаривая с  Володей, я старался на него не смотреть. Если незаметно  смотрел на него, то горло, словно что-то перехватывало и не давало говорить. С  голосом происходило что-то непонятное, то он вздрагивал, то вдруг срывался на странные тонкие угасающие звуки.  От человека, который всегда фонтанировал шутками, от которого исходила колоссальная энергетика праздника ничего не оставалось. Он говорил замедленно, тихо и немощно. Щеки его превратились в провалы, плечи торчали острыми култышками. На вид это был глубокий старик на исходе дней. С женой Ирочкой у них образовалось перемирие.  И та после того, как Вова проводил нас в квартиру, приветливо встретила гостей и ушла хлопотать на кухню, гремела там посудой, заканчивая приготовление ужина из нескольких блюд.  Вова держал в руках  снимки и говорил, что операция прошла нормально, но теперь нужно ждать, что будет дальше.  Не известно, что с метастазами. Ему дают пить таблетки, от которых его тошнит и мутит. Ему удалили желудок. Он начал показывать снимки, в которых мы ничего не понимали. А Вова тыкал в темное пятно и говорил, что это и есть рак. Он начал рассказывать, как его взяли на операцию, как она проходила и как его привезли после операции. «Представьте, огромный зал, разделенный ширмами. И за каждой ширмой лежит послеоперационный. Стоны, вздохи, странное бормотание. Я прихожу в себя и не пойму, где нахожусь. Лежу голый под простыней. Звоню Ирочке и прошу  принести мне белье. И она на следующий день приходит, такая пьяная, вообще никакая, не в себе, что-то говорит невменяемое и белье мне не принесла. Я ее снова прошу принести мне белье. Она уходит. И на следующий день приходит ко мне за ширму в больничном халате. Оказывается она допилась до того, что ее забрали на скорой помощи в больницу. Я ее спрашиваю, где белье. Она смотрит на меня непонимающими глазами, как будто с Луны упала». Галина незамедлительно встала на защиту Ирины: «Ну ладно, она переживала…» Из кухни появилась с тарелками Ира и тут же подтвердила: «Да, я переживала…»
Мы провели с Володей несколько дней и постепенно  привыкли к его худобе. В первый день мы ходили с ним в магазин за продуктами. Когда вернулись, Володя показал на Брауншвайг с высоты птичьего полета, выведя на смотровую площадку на последнем этаже своего дома. Невысокие дома, аккуратные, в пять этажей и ниже, давней постройки, с красными крышами теснились под нами и радовали глаз ухоженностью до самого горизонта. Позже он показал нам с Галей свой келлер, подвальную кладовку, где лежали   его ненужные вещи. Каждый житель в этом доме имел свою отгороженный деревянной решеткой кладовку. Из келлера мы поднялись в подземный гараж, где стоял его бусик. Это был старый форд, минивэн с двигателем 180 лошадиных сил с большими колесами и большим салоном. В нем еще лежали какие-то сумки с вещами, которые могли пойти в дело. Вид этого бусика был такой же плачевный, как у него хозяина. Спущенные колеса, пыльный накренившийся на одну сторону кузов. В это время в гараж спустились немцы, муж с женой. Они о чем-то поговорили с Вовой, сели в новую машину и поехали к воротам на выезд. Перед воротами сверху висела веревка, немец, высунул руку из окна автомобиля, дернул за нее и ворота открылись. Машина выехала из гаража и ворота закрылись.  На другой день с утра мы поехали с Володей  и Ириной к ним на дачу. На небольшой и аккуратной стоянке на въезде мы оставили машину и пошли по дачному поселку. Небольшие аккуратные участки отгораживались один от другого полутораметровой зеленой сеткой рабица. У его дома нас встретили рыжий кот и серо-белая кошка. Похоже, они его давно поджидали. Участок выглядел ухоженным. Было видно, что им владеет заботливый хозяин.  Его домик состоял из одной небольшой комнаты с диваном телевизором плитой и холодильником и летней открытой веранды. «Все, больше ничего нельзя, - сказал Вова. – Дома должны быть небольшие и обязательно одноэтажные. Зимой здесь жить запрещается. Но я живу…» Мы вместе прогуливались  по дачному поселку с аккуратными маленькими домиками, разговаривались и дышали свежим осенним воздухом. Вечером мы поехали к младшей дочери Володи Оксане в гости. Она снимала коттедж. Муж уехал на Украину, и она выглядела вполне счастливой. Готовила для нас обед и старалась накормить чем-то вкусненьким. Говорила, что она любит готовить, но ей некогда. Наша Оксана и Оксана Володи знали друг друга с детства и были одногодками. Им было что вспомнить и о чем поговорить. Ее сын, большой и упитанный мальчик,  пропадал на улице, катаясь на доске с колесами. Дочка Вероника сидела перед телевизором со старой  собакой, которая вызывала сожаление. Это был старый маленький бульдог с обвисшими щеками, страшный и добрейший. Когда мы делали общее фото на диване, он в последний момент пробрался по ногам в центр дивана и довольный уселся у Гали на коленях. Это было очень смешно. На третий день мы ездили на фломаркет, барахолку, где продать и купить можно все. Мы гуляли по большому рынку, делали покупки.  Вова не мог долго ходить и просил, чтобы ему  давали отдыха. Он останавливался, дышал или присаживался на корточки и потом снова ходил с нами. Вечером мы снова поехали к Оксане попрощаться. На подъезде к дому, где жила Оксана, Вова показал рукой на перелесок у самой дороги и сказал, что здесь он собирал белые грибы. «Немцы же все за грибами ходят в магазины. А я пошел прогуляться и вдруг вижу один белый, второй, третий. И я начал грибы собирать и таскать к Оксане домой сумками. Один день, второй ношу грибы. Смотрю, на третий день немцы тоже пошли в перелесок за грибами. Но там уже мало оставалось. Дядя Вова все собрал». Он засмеялся, не так, как прежде заразительно, а слегка, немощно». Мы попрощались с Оксаной и ее детьми, сделав прощальное фото на лестнице перед домом, который она снимала. «Вот, смотрите, опять смотрит», - сказала Оксана и показала на соседний дом, где из окна прячась за занавеской мелькнуло лицо старушки. «Смотрит и потом на нас доносит», - улыбнулась Оксана. 
Уезжали мы довольные, что повидались с родными. Володя взялся нас провожать и даже проехал с нами на машине до поворота на автобан. Он попрощался с нам и вышел на перекрестке из машины. Помахал нам рукой и отвернулся. «Плачет… Вовка плачет…» - сказала Галина дрогнувшим голосом. И мы тоже поняли это по его заостренной сутуловатой спине. И слезы у нас тоже накатили на глаза. Мы не знали, встретимся ли с Володей еще раз или нет.  Его тонкий безжизненный силуэт, с как будто пустой темно-оранжевой курткой, с сутулой беззащитной спиной до сих пор стоит у меня перед глазами.
Когда мы прилетели домой, я измученный воспоминаниями о нем и чувством сострадания написал стихи...


Орфей
Как он пел! Как любил!
Как тонул он в цветах!
Как себя раздавал
Весь в лавровых венках!
Крики «браво!», восторги,
Плескания рук -
Аплодировал в зале
Незнакомец и друг.
Волновался бурливо
Поклонников круг.
Так он жил и творил
На счастливых ветрах.
А теперь он один
И живет  на бобах.

Балетный выворот ноги,
Изящно струн касание руки,
Как гривой золотой тряхнет -
Так голос верхних ноток достает.
И, позабыв про все, поет,
Не замечая, что давно, мой бог, 
Цветы, поклонницы у  ног
Воркуют, с лестью возле вьются.
Чуть что, пойдет - 
Все тут же следом волокутся.
«Ну, спой еще! Пожалуйста! Про очи!»
И он поет с надрывом, что есть мочи…
Артист во всем: в одежде, в мелочах
И в запахах, и в песнях, и в речах.
Как запоет – заслушаешься.
Заговорит – не оторвешься.
А в россказни пойдет - не насмеешься.
Он весь  открыт, с душою нараспашку.
        Без промедления, легко
        Отдаст последнюю рубашку. 
Для женщин – он подарок и сюрприз.
Готов исполнить их любой каприз.
Для всех мужчин он друг, большой приятель.
В делах помощник,
Проводник, искатель.
Со звездами всегда накоротке
И с ними на одной волне.
В любви и в жизни он  певец,
В семье он  любящий отец -
Жена и дочки  дома,  наконец.

Шли годы… Вдруг заторопились,
И будто с горки покатились. 
Клубок прошедшего оброс,
А жизни нить укоротилась.
Фонтан счастливых дней ослаб,
Талант поблек, фейерверк иссяк.

                Где все былое?
                Где   приятели,
                Поклонники, друзья?
                Где тот певец?
                Он раздарил себя,
                Растратил донельзя.
                Познав пределы щедрости  сполна
                Все роздал, не считая, не щадя.
Душою вывернулся так,
Что, засверкав изнанкой,
Нервы обнажил и нажил рак.
В борьбе за жизнь так  истощился -
Что весь в  провалы и обрывы превратился.
Где шевелюра? Остался стыдный бобрик.
Что говорить? Из дома выйти  - это подвиг.
Друзья вдруг звонят со всех концов страны:
«Ну, как  дела? Какие  есть нужды?»
Не научился он чужого брать.
Всю жизнь прожил в уменье отдавать.
Есть истина, и знает бог –
Он   жизнь свою раздать, увы, не смог.
                Теперь она скудна и самому уж не нужна.
                В забвении Орфей  проводит времена.



Иногда Галя перезванивалась с ним и все время спрашивала, как он себя чувствует. Этот же вопрос она задавала его жене, Ольге и дочерям. Володя поправлялся и это радовало. Ему при том, что он затянул с лечением и операцией и поставил себя на грань выживания, снова повезло. Да, ему, в который уже раз, снова повезло в жизни и это при полоном невезении.