Буклажан

День за днём приходилось много работать, май расцветал, вся природа пышно заявляла об окончательном пробуждении.

— Бабушка, а что это такое: бу-клажан? – Тата сорвала листок с ячеек саженцев.

— Баклажан, дочь, — разрыхляя комья земли, бабушка брала саженец за саженцем, усаживая в землю.

— И что это такое?

— Овощ, что ж ещё. Рагу всё время с ним готовлю, не помнишь?

— Не-а.

— А засолы какие с ними, ммм, сегодня покушаем, вечером, с запечённой картошкой. Ум отъишь!

Бабушка очень вкусно готовила, это были простые блюда, но всё время разные по личным рецептам или буклетикам кулинарным, как и по книгам. Нравилось ей это дело. 

— Буклажан, — я посмеялась над сестрёнкой, из-за чего Татка нахмурила брови.

— Валя! Ва-аля! – через забор огорода окликнула бабушку тёть Нюра, ростом небольшим, как и вся её семья. – Помидоры у тебя ещё остались?

— Остались, принесу, — махнула рукой одобрительно. – Или сама идём, забирай.

— У меня половину саженцев куры поклевали, ироды проклятые! – на этом тёть Нюра расстроенная отошла от забора, прогоняя тех самых кур, которые закудахтали, разбежавшись в разные стороны. – Щас приду!

Соседями бабушки были родственники деда. Тёть Нюра являлась женой родного брата нашего деда. Их семейство огромное, да большинство с той ещё хитрецой, а кто-то даже с подлостью, но не все.

— Маш, там в сенях стоит рассада, иди, вынеси.

Я послушно направилась к дому, рассады в самом деле осталось прилично, как будто кто знал, что пригодится. Но лишнее никогда даром не пропадало, зря мы что ли с февраля каждый подоконник засаживали рассадой в деревянных ящичках. И до того чудом оно казалось, вот они зелёные лепесточки, а за окном ещё сугробы, мартовские метели, а тут жизнь, хрупкая, тянется верх вся, не страшится той участи, что отделяет их двойным стеклом от морозной стихии.

Во снах, мне чаще всего снится бабушкин огород, как мы сажаем его, а я почему-то половину огорода старательно облагораживаю цветами, там, со стороны клубники. Мне всегда не хватало цветов, у неё имелось два куста роз: красные и розовые. Ромашка лекарственная росла под окнами кухни, откуда она там появилась никто не знал, но пользовались всегда с толком. Вот и всё цветочное богатство.

К вечеру ни у кого не оставалось сил, бабушка перед сном намазывала настойкой ноги, тихо приговаривая: «болят».

Как и обещала самой себе, я два дня не разговаривала с бабушкой, но всё послушно выполняла. Это уже не впервой. Бабушка не просила меня быть сговорчивой, не без гордости женщина. Я вышла на кухню, где бабушка сидела на диване, натирая правую лодыжку. Она посмотрела на меня, и молча продолжила своё действо. Я взяла настойку, присела около ног бабушки, налила в ладошку коричневой пахучей жидкости и начала растирать ей ногу. Бабушка податливо выпрямилась, так же молча, и наблюдала. Натерев одну ногу, надела тёплый шерстяной носок, принялась за левую.

— Расскажи, пожалуйста, где он? – едва вышли слова, сердце так и готово было разорваться от волнения.

— Прекрати, — обессиленно ответила.

— Но я хочу знать! Я имею право знать! – прошептала твёрдо и требовательно, чтобы Тата не слышала.

— Не знаю я! И хватит уже об этом разговоров. Нет у вас отца, смирись с этой мыслью!

— Не смирюсь! – с протестом, без смирения.

— Ты упрямая как баран. Нет у вас отца! Cемью новую заведёт, вас не вспомнит, он ещё молодой, это не материнскому сердцу детей терять. У него и сердца то нет, спит наверное спокойно, а чего ж не спать?! Вы накормлены, одеты, я за вас любому глотку перегрызу! Был бы отцом настоящим, сказал бы мне – не вякай, бабка! Я бы и не вякнула, дочь. Не заикнулась бы! А он не приказал, плюнул да поехал на КАМАЗе своём проклятом, вот и скатертью ему дорога, чтоб там и сгинул! Не хочу я больше об этом говорить, не хочу с тобой спорить и ссориться, расстраиваться не хочу! Перестань ты меня терзать!

— А нам каково, кто-нибудь думал? Ни отца, ни матери, ни дома…

— Думала! Ка-аждую секунду об этом думаю, от того и стараюсь изо всех сил! Я вам отца и мать не заменю, но ты вспомнишь, что была у вас бабка Валя. И вспомнишь ты меня не вот этими обидами да молчанкой своей, когда я вашего папулю обижала. Не этим вспомнишь! Только, дочь, как бы оно поздно не было. Мне-то ничего, я знаю, что у меня всё в руках моих, а тебе многому ещё учиться. Ты ребёнок, ты ни дитя в руках своё не держала, ни воспитывала, ни ночами не спала… — бабушка отвернулась в сторону, снова смахивая порывисто слёзы, — и пусть только я одна буду знать во всём роду, каково это ребёнка своего хоронить! Пусть только я одна буду знать это горе! Пусть мои годы заберут и вам побольше отмерят, но ни как иначе! Не должно быть на свете иначе!

— Пожалуйста, не запрещай ему общаться с нами… Я люблю его, Татка любит… У нас никого больше нет, кроме тебя и него, — прижавшись головой к её коленям, обняв ноги, молила только об одном.

— Перестань, не надо так… — она быстро расцепила мои руки, так же поспешно вытерла мои слёзы, подхватив полотенец. – Всё, хватит говорить об этом! Что ж вам, плохо со мной?

— Хорошо…

— Ну вот, дочь, а в остальном прорвёмся, ты же так говорила? Очень мне понравилось, я запомнила! Идём, давай я тебя обниму, ты так давно не позволяешь себя обнимать, — я крепко прижалась к ней, измученная так же, как и она переживаниями, — я всё понимаю, но судьба так сложилась, не переписать эту судьбу горькую. Не принято у нас в семье бросать своих, и Мирон, мальчишка, 19 лет, а посмотри что делает, и ведь не поучала его, он сам… Не сердись на брата, не смей даже! — она поцеловала меня в голову. – Вы друг для друга самые близкие на всём свете! Вам вместе ещё долго по пути, и на этом пути вы обязаны друг друга поддерживать! Дети Мирона и Татки будут тебе как свои, а твои для них родными, вот так должно быть, потому что так правильно! Я тебе ещё много раз повторю, ты запомнишь, и передашь своим детям, а потом внукам. Бабка Валя потому что так научила, завещала именно так!

Впервые за долгое время я почувствовала свежесть майской ночи, и лёгкого чувства, что можно потерпеть, ведь всё сбудется обязательно и бабушка в самом деле заботится о нас. Но ради этой гармонии, придётся никогда больше не спрашивать об отце. Никогда…

В сенце кто-то постучался.

— Кого там черти принесли? – бабушка поцеловала меня ещё раз, затем встала, тихо вздохнув от усталости в ногах. – Кто там? – включила свет в сенях.

— Валюх, это я, Витька.

— Чего припёрся? – она открыла дверь, я лишь едва выглянула, рассматривая дядь Витю.

— Налей стопку, а?

— Я тебя сейчас огрею палкой, и забудешь ты у меня о стопках! – бабушка очень не любила, когда к ней ближе к ночи и ни дай бог посреди ночи приходили с подобной просьбой.

— Валюх, ну ты чего? Я же к тебе со всей душой шёл!

— Вот и иди дальше, у меня дети дома, а у этого ни стыда ни совести.

— Совсем ты злой стала без мужика!

— А ты как был дурак без бабы, таким же и остаёшься. Иди, ради Христа, подальше. Ночью сюда никогда не приходи! – вытолкнула незваного гостя с крыльца в темноту двора.

— Утром зайти?

— Всё, кровопивец, не отстанет, — бабушка закрыла сенце на крючок, выключила свет. – Запил, паскуда! – пояснила мне. – Слабый народ эти мужики!

— Не паскуда я! – где-то на отдалении послышалось с обидой.

— Ба, а ты вообще никого не боишься? – улыбнулась я после слезливых признаний, в который раз замечая, что она любому мужику отпор дать может.

— Бога боюсь, дочь, как же никого-то.

— Я о людях.

— А чего людей бояться? Глупым по лбу дам, умный сам не полезет. Безрассудных не встречала. Мёртвые не приходили. И не людей бояться надо. Бояться вообще не стоит без надобности. Пожить бы успеть, вас поднять на ноги, а бояться некогда. Не остаётся у меня на это времени.