В царстве русской литературы

               
                Часть первая. Год 2015   
      
     К ночи на мониторе вдруг высветился текст.
     Прочитав заголовок - «Макарушка», - подумал: что за Макарушка? что за название! Отрывок какой-то. Зачем оторвали? А вот автор для меня – бесспорен, читаю.
     Сказать, что … восхищён? потрясён? очарован? – нет, так не скажу. Я испытал шок! Долго не мог заснуть и в полудрёме всю ночь мысленно бродил от Рогожской заставы к Андроникову монастырю – будто нарезал круги по одному из самых сакральных мест Москвы, а может быть и России, где встретились-схлестнулись древлее благочестие с «фигой» троеперстия, - именно в этом месте, на перехлёсте мировоззрений и появился на свет Макарушка. Да вот – незадача - рогожи старые горели, и дым, будто выел глаза младенцу, оказался Макарушка подслеповат.

«– Что это он у тебя, Матрёна Агафаггеловна, будто всё… тычется? – спросила как-то соседка, рассматривавшая Макарушку, который играл на полу и поминутно на что-нибудь натыкался.»
   
   Но не рогожи старые горели, а страна полыхнула Расколом… или Революцией – тут понимай, как знаешь – всё едино страшно! Это Русь будто всё… тычется и никак не найдёт путь истинный, правильный.
   
     А полуслепой Макарушка, тем не менее, лучше всех на улице играет в бабки и бабок у него мнооого.
   
     У кого-то в комментариях к тексту я прочёл – что же это автор, мол, написал? Как полуслепой может в бабки играть да ещё и выигрывать? – недоумевал рецензент, заворожённый кажущимся «реализмом» текста. Но тут надо вспомнить современное значение слова «бабки».
   
     Это по-нынешнему – деньги!            
   
     И всё сразу встаёт на свои места, пружиной развернётся метафора, и поймём мы, - страна наша «подслеповатая» бросилась вдруг в капитализм - в деньги играть.   

     Да быстро наскучило это занятие.

     «Говорят, на Москве много весёлого. Но бесовское то веселье. А познание, что из книг – грех один. Есть книги древлепрепрославленные, есть Писание, есть молитвы, есть, в конце концов, порядок, раз и навсегда заведённый, ради сохранения которого и стоит Рогожская слобода. А больше ничего нет, потому что всюду грех… грех… грех…
– Скучно, маменька…
Проходит год, другой…
Отстояли обедню, наиграл Макарушка бабок, съездили в Полуярославские бани со своими тазами. И опять: стучат спицы, дедушка бормочет за стенкой и нестерпимо пахнет герань.»
   
     Скучно, маменька, русскому человеку ВЕСЕЛИТЬСЯ. В баню-то (на Мальдивы?) со своими тазами ездить. Тоскует русский человек под стук спиц, невыносим запах герани…
   
     Какой уж тут «реализм» - в несколько абзацев автор уложила чуть ли не триста лет истории нашей!
   
    Давно, в восьмидесятых годах прошлого века, в больнице, перенеся операцию, я медленно приходил в себя после наркоза. Мне принесли «Котлован» Андрея Платонова, книгу, печатаную ещё за границей, но на русском языке. Прочитал, нет – проглотил! И до сих пор помню своё состояние.   
    В первый момент по прочтении я даже не мог понять – вышел из-под наркоза, или нахожусь ещё в полуобморочном состоянии. И мозг сверлила одна мысль: «Ах! Если бы этот текст был напечатан тогда, когда и был написан – да вся русская литература была бы ДРУГОЙ! На вырытом Платоновым котловане могло быть построено здание новой русской литературы…"
   
     И платоновский Медведь, размахивающий кувалдой, так до сих пор и «помогает» нам строить новую жизнь. А она всё не выстраивается и не выстраивается.
   
     Не могу провалиться в сон, перечитываю ещё раз «Макарушку».
   
     «Поднимите мне веки!» - вспоминаю безсмертную фразу, ворочаясь с боку на бок, не в силах заснуть, слежу за бегущим через огромную лужу (миргородскую?) на Малой Андроньевской босым Макарушкой в Сергиеву церковь причаститься…
   
     Но не порадовала перебежчика и новая вера:

     «Герасим, впрочем, отметил, что свершившееся оставило Макарушку равнодушным – ни радости, ни сожаления он не выразил. Но Герасим не счёл нужным обращать на это внимания и сам радовался спасённой, как ему казалось, душе. Вот почему передача Макарушки сродственникам представлялась Герасиму невозможной. Ведь в этом случае только что спасённая душа могла бы вновь оказаться на краю погибели.»
   
    Кто он – юродивый, убогий, страстотерпец, шут? Не тот, не другой и не третий: а Тот, которого ни умом не понять, ни аршином общим не измерить.

    «– Чудной, право, мальчишка, – бормотал Герасим, наблюдая за Макарушкой и раздумывая над этой странной судьбой.
    – А скажи мне, пожалуйста, – спросил Герасима протоиерей, разоблачавшийся в алтаре, – что ты намерен с ним делать?..
Один из пределов церкви по сей день посвящён Николаю Чудотворцу, вот почему на Николу Зимнего шла праздничная служба и народ стекался со всей округи. Явился, само собой, и Макарушка – босой и бескафтанный, по своему обыкновению. Встал на клирос и таково пел, что умилил протопопа. А умилившись, батюшка, пожалуй, впервые взглянул на Макарушку не как на существо, которое только и надобно, что пристроить к дому и не забывать накормить. И вот тут-то батюшке и вошла мысль, что неплохо бы подумать о дальнейшей судьбе Макарушки. После службы, когда Макарушки не было рядом, он и обратился к Герасиму с вопросом о том, что тот намерен делать со своим жильцом.
   – Да что с ним и делать-то?.. – нахмурился Герасим. – Странный ведь он. Всё одно, что не в себе… То смотрит, будто не видит. А то так взглянет, что страшно делается… А то ещё бабки…
   – Какие это бабки? – не понял протопоп.
   – Бабки… Мальчишки играют… Наиграет бабок, а после их же и продаёт…»

    Кто Он и что с Ним делать, никто не знает, да и сам отец Макарушки посылает Герасима искать сыночка в … синагоге:

    «А развеселившийся Пафнутий Осипович кричал вслед ему:
   – Ступай!.. Ступай в синагогу ищи! Он небось уж там поёт!.. Ему веру-то сменить, что шапку…»
 
     Но нашёл себе дело странный Макарушка – умерших, а то и сгоревших ОТПЛЯСЫВАТЬ в Царствие Небесное.
       Отплясывал, отплясывал да сам и поджог Рогожскую слободу. Всё сгорело! Даже собственный отец Пафнутий Осипович.

       «Вода – чужая в пустыне. И огонь – чужой на море. Но в Москве всё иначе. Здесь, то и дело встречаясь друг с другом, стихии чувствуют себя как дома.
Поднявшись над Тележной, пламя двинулось вдоль по улице. Огонь шёл приплясывая, поигрывая не то на какой-то неведомой дуде, не то на трещотке, отчего в воздухе гудело и потрескивало. И было видно, что ему весело эдак идти и что скоро он отсюда не уйдёт.
И точно. Несмотря на поднявшиеся крики и беготню, несмотря на бесполезно метавшихся туда-сюда пожарных, огонь уже не шёл, а, точно пьяный, нёсся по улице с воем. Вскоре пылала не только Тележная, но и Воронья, Рогожская и прочие близлежащие улицы.
Уцелевшие погорельцы вопили, и вопли их тонули в рёве перепуганных животных, выведенных с загоревшихся дворов. Падавшие брёвна трещали оглушительно. Все местные колодцы оказались охваченными огнём, а Яуза была так далека, что легче было бы заплевать пожар, чем тушить её водами. В лавках загорелось масло, и по мостовым потекли огненные реки. Раскалившийся воздух, казалось, готов был расколоться на куски. Чёрная органза из пепла и дыма затянула небо.»

    Апокалипсис! Огненные реки масла текут по улицам, ревут звери, мечутся и вопят люди.  Как можно назвать вышеприведённые строки? Это - икона «Страшного суда». Чёрная органза из пепла и дыма. Потрясающе!
   
    Но где же сам, всё это сотворивший, Макарушка? Поймали его и чуть не убили.
   
    «Герасим подошёл к телеге. Погорельцы замолчали, расступились, и Герасим увидел, что на земле перед ними лежит человек в разодранной в клочья чёрной рубахе, с распухшим, окровавленным лицом. Герасим не хотел верить своим глазам. Наклонившись зачем-то к лежавшему человеку, он вынужден был признать, что перед ним Макарушка.
    – Его работа, – ехидно, как бы приглашая Герасима полюбоваться на дело рук своих, сказал Свешников. – Поджёг и ну плясать. Отпляшу, говорит, вас в Царствие Небесное. А я, может, не просил меня отплясывать…
… – Ты зачем же это? – прошептал он, касаясь плеча Макарушки. – Зачем?..
К удивлению Герасима, Макарушка приоткрыл глаза. Вернее, чуть приоткрылся только правый глаз. Левый заплыл совершенно.
   – Скучно, дяденька, – невнятно, чуть слышно проговорил он, с трудом приоткрывая разбитые губы. – Сила… сила во мне… в землю ушла… А хотел всю Москву… отплясать… в Царствие Небесное…»

   На следующий день Макарушка умер. Отпели его в Сергиевской церкви. Пришли взглянуть на усопшего жители и истязатели его, все плакали, надёргали ниточек из савана, песочка с могилки унесли.

   «А рыжий Свешников, объявив, что зубы болят, наклонился в церкви ко гробу и впился в него больными своими зубами. Макарушку поминали как целителя и человека Божия.»
   
   Пропал и Герасим, обративший Макарушку в правильную веру, о котором рассказывали:

   «Долго не было о нём слышно, пока наконец какой-то пришедший из Киева богомолец не рассказал, что повстречал Герасима, облачённого по-монашески, на берегах Днепра. Вид его был суров. И, по слухам, носил он на себе не то власяницу, не то вериги.»
   
    Так заканчивается этот отрывок из романа. Случайно ли на Днепре? Нет, конечно.
   
    Но если так великолепен и ёмок отрывок, то каким же будет весь роман? И какая же тайна заложена автором в текст? А вот это нам только предстоит узнать.
   
               
                Часть вторая. Год 2024
 
    Минуло девять лет. Роман С. Г. Замлеловой окончен и издан Московской городской организацией Союза писателей России. Полное название книги – «В некотором царстве… Сказки Агасфера».
   422 страницы романа прочитываются на одном дыхании, да простит мне читатель эту фразу-клише, но она верна. На одном! Дыхании!
  Дыхание иногда перехватывает, - от восторга ли, упоения ли, - но оно порой готово и остановиться. 
  Необыкновенно чуткий к русскому слову, и шире – к писательскому мастерству - Иван Алексеевич Бунин отметил появление писателя – Сирина (Владимира Набокова) такими словами: «Этот мальчишка выхватил пистолет и одним выстрелом уложил всех стариков, в том числе и меня.»
  Вот – остановка дыхания!

  Роман состоит из 13 историй, рассказанных некой Домной Карповной, - «будто бы родилась она в тот день и час, когда Наполеон повелел возжечь Москву. И что будто бы вся сила этого пламени, охватившего древний город, вошла в новорожденную и даровала ей мафусаилов век. Ну да мало ли о чём на Москве болтают…»
  Читая страницу за страницей новый роман Светланы Замлеловой, посвящённый Москве, я всё время ловил себя на мысли: «Ну откуда в ней, ещё сравнительно молодой писательницы, столько знаний, столько литературного мастерства, мудрости, доброй русской иронии; кто диктует ей этот неповторимый стиль, который меняется в зависимости от эпохи, в которой живёт тот или иной герой повествования?!» И чем дальше читал, тем становилось яснее – КТО, - наши великие, начиная с протопопа Аввакума, Пушкина, Гоголя, Достоевского, Толстого, Лескова, Горького, Андрея Белого, Платонова, Набокова, Булгакова, Зощенко…
  Нет, она не «выхватила пистолет», чтобы «уложить» стариков, но впитала их могучий неповторимый русский литературный язык и в совершенстве владеет им.
  Все 13 историй объединены местом действия: всё происходит в Москве на протяжении примерно двухсот лет – от начала 19 века до конца века 20-го.
 Причудливые судьбы персонажей, которые разбегаются по затейливым переулкам и улицам старого града на Семи Холмах, но не теряются там, не прячут свои тайны и грехи в особняках, за шторами тёмных комнат, на дачах, в редакциях журналов, - они высвечены ярким светом писательского мастерства-дара.
  Структурно роман Светланы Замлеловой построен, как и гениальная поэма Николая Гоголя «Мёртвые души», - то же чередование характеров-образов в законченных новеллах.
  Но, если у Гоголя образы, как бы нанизаны на дорогу, и по ней мчится Русь-тройка, то здесь – Москва, город, который в итоге и определяет, куда примчалась Гоголевская тройка.
 
 В нашей русской литературе есть и ещё один роман о Граде на Семи Холмах, - это последний роман Андрея Белого «Москва».
  Роман Андрея Белого начинается с эпиграфа: «Открылась бездна – звезд полна». М.Ломоносов.
  А вот как начинается роман Светланы Замлеловой: «Как обычно в канун Рождества, ангелы уже начистили звёзды до блеска. А в тот год звёзды горели так ярко, что смотреть на них не было никакой возможности. Стоило только поднять голову кверху, как глаза начинали слезиться. Звёзды так плотно, так густо расположились на небе, что даже луна терялась среди них и казалась каким-нибудь звёздным сгустком. И, наверное, только один человек на всей Москве мог смотреть, не мигая, на небо даже в такую необыкновенно яркую ночь.
 Фома Фокич слыл человеком странным.»
  У этого Фомы Фокича Расторгуева ещё был брат Фока Фокич, который женился в свои шестьдесят лет на девице двадцати лет отроду – Марфе. Ну и в доме Фоки Фокича новая хозяйка развернулась во все свои младые силы.
  Сюжет новеллы вечен, - старый муж и молодая жена, и как тут не вспомнить «Леди Макбет Мценского уезда» Николая Лескова, ну и Шекспира, конечно.
  Впрочем, не буду пересказывать и разбирать подробно первую новеллу романа, не буду пересказывать и остальные двенадцать, чтобы не отнять у читателя радость первооткрывателя и наслаждения от прочитанного.
 Лишь вкратце о последней. Тринадцатая новелла романа посвящена судьбе Сергея Дмитриевича Сарицкого, редактора отдела поэзии одного из толстых литературных журналов Москвы.
  А какова же судьба его? Ну, такова, как у «Клима Самгина», в последнем романе Максима Горького, как у «профессора Коробкина» в последнем романе Андрея Белого «Москва», как у «Мастера и Маргариты» в последнем романе Михаила Булгакова, - судьба интеллигента на кувырке несущейся Птицы-Тройки, - семнадцатый ли век русского раскола, год 1917, или девяностые годы, завершающие век двадцатый, - финал перечисленных выше романов открыт. Они как бы не завершены, потому что нет конца той дороге, по которой «Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земли, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства...".
 «И тут ему полегчало. Вспомнился Арбат, Марья Гавриловна, пахнуло откуда-то лавровишней… «Как хорошо…», - подумал Сергей Дмитриевич, скатываясь с урны на асфальт. Свет померк перед ним, и Сергей Дмитриевич стал наконец-то свободен…
  Ну вот. Едва была записана последняя история, как стало известно об исчезновении Домны Карповны. Пропала, словно и не было её никогда в Москве. Конечно, не исключено, что она ещё явит себя миру, поведает не одну историю о московской старине или о дне сегодняшнем. Но если верно предположение, что Агасфер и Домна Карповна – одно лицо, то не стоит ждать её появления в прежнем, уже привычном для нас облике. Теперь уж она может объявиться в любой точке мира, в любом костюме и под любым именем. Но в таком случае пусть уж без нас разбираются. А с нас и того довольно будет.»
 Вот так и закончился/не закончился новый роман Замлеловой в царстве русской литературы.    
  По моим наблюдениям имена будущим писателям уже при рождении даются не случайные. С этим утверждением, конечно, можно и не соглашаться, и поспорить, но в данном случае имя писательницы – Светлана Георгиевна - можно расшифровать, как Свет, идущий от Георгия. Надо ли говорить, кем является Георгий, попирающий змея своим копьём, и какой Свет исходит при этом.
  Читать Светлану Георгиевну Замлелову – наслаждение, и думаю я, что на краю котлована положен крепкий камень в фундамент новой русской литературы.

               
                07.04.2024. Полушкино.