Мозаика истории

     К селу Ленинскому у меня особенное отношение: здесь прошла часть моей жизни. В период службы, исполняя обязанности куратора по линии уголовного розыска, часто бывала в районе и райцентре. Заниматься историей времени не было, но позже временное проживание в Ленинском в течение нескольких лет, послужило написанию истории органов внутренних дел области, и отправной точкой стало Ленинское. Из множества изученных архивных документов и старых газет сложилась отдельная история, которая обрела жизнь на книжных страницах, а потом и в стенах музейной комнаты, созданной в Межрайонном отделе полиции в 2020 году, где проводились экскурсии для всех желающих.

1.
    История села знает много известных всему миру имен. Вот,например, купец I гильдии Павел Васильевич Ланин, из большого семейства купцов г.Читы, один из первых жителей г.Благовещенска. Торгуя смешанными товарами, часто бывал в станице по торговым и личным делам: есть версия, что жена купца Прасковья была старшей дочерью хорунжего Михайло-Семеновской станицы Ивана Павловича Плотникова.
    А вот есаул Амурского пешего казачьего батальона Николай Петрович Поливанов – образованный человек, занимавшийся рисованием, археологией, литературой, совершивший в XIX веке два путешествия в Иерусалим, и написавший об этом книгу.

    Посещал станицу путешественник и этнограф Сергей Максимов, накоротке познакомился с Михайло-Семеновской Михаил Венюков – географ и путешественник.
И даже географ и путешественник Николай Пржевальский бывал в станице, но не отразил в своих записях: спешил исследовать Уссурийский край, а в станице оказался по причине дозагрузки парохода дровами. Кстати, он в своих описаниях путешествия по Амуру, упомянул Буреинские горы, уточнив, что их называют Малым Хинганом и мы привыкли к этому названию. Но оказывается, это неправильное название, и Пржевальский заметил, что основоположники географии, как науки, немецкие путешественники, географы, педагоги Гумбольт и Риттер, Хинганом назвали хребет, отделяющий Монголию от Маньчжурии, через северные части которого прорывается Амур между Усть-Стрелкой и рекой Олдоем. А привычный нам Хинганский хребет или Малый Хинган, наука признает под именем Дуссе-Алинь, главный кряж которой проходит между Радде и Помпеевкой. В переводе с языка эвенков Дуссе-Алинь – это Чертово место, Высокая гора.

    В июне 1896 г. жители станицы встречали и провожали пароход «граф Муравьев-Амурский», на котором Преосвященный Макарий, Епископ Камчатский, Курильский и Благовещенский следовал из Благовещенска во Владивосток с пересадкой в Хабаровске.

     Думаю, что на берег Михайло-Семеновской ступали ноги и военного губернатора, командующего войсками Амурской области, наказного атамана Амурского казачьего войска Грибского, и Приамурского генерал-губернатора и командующего войсками Приамурского военного округа Духовского, и точно знаю, что здесь бывала  принцесса Ольденбургская.

    В 1923 году Михайло-Семеновскую посетил всесоюзный староста – Михаил Иванович Калинин. В историческом музее с.Ленинского есть редкое фото Калинина: фотограф запечатлел его в дружеской беседе с военным, Калинин стоит с прикуренной папиросой. Личность военного пока не установлена, возможно это один из первых руководителей НКВД, на его гимнастерке орден Красного знамени, учрежденный в 1918 году.

    Мало кто знает о еще одном посещении уже с.Ленинского исторической личностью мирового масштаба. Космонавт Георгий Михайлович Гречко. Он был в Ленинском, вероятнее всего в 1986 году, после своего третьего полета в качестве бортинженера космического корабля «Союз-Т14». Один из его сыновей проходил военную службу по призыву в войсковой части на территории Ленинского района. Сотрудники Ленинского райотдела милиции осуществляли сопровождение и охрану космонавта, что предоставило возможность сфотографироваться рядом с ним у входа в офицерскую столовую воинской части. Это фото было передано в музейную комнату Ленинского отдела полиции в 2020 г. Надеждой Ивановной Климовой, вдовой одного из запечатленных на фото сотрудников милиции - Анатолия Васильевича Климова. Грусть смягчили шуткой, в которой правда: фото редкое, так как у космонавта Гречко такого фото не было, а у нас есть! Копия фото передана в гос.архив ЕАО.

2.
    Летнее сообщение Дальнего Востока с европейской частью России до постройки железной дороги было чаще по рекам. Но к пристани Михайло-Семеновской, располагавшейся в Среднем поселке, приставали пароходы, идущие вверх по Амуру и
Сунгари, и обратно. Надо сказать, что практически до 1900-х гг наши пограничные соседи не очень жаловали русских, и если пароходы по Сунгари пропускали, то только при условии, что капитаном команды парохода будет китаец. Так, например, купец Тифонтай, о котором были рассказы в прежних выпусках, фрахтовал пароход «Святой Иннокентий» и набирал русскую команду. Причин такому решению китайских властей могло быть множество, но одна из них — это особенность Сунгари: мелководна по сравнению с Амуром и с довольно быстрым течением. Пройти по такой реке без ущерба для обеих сторон могли только хорошие лоцманы на пароходах с небольшим водоизмещением. В 1895 г. даже предпринимались попытки учредить срочное (то есть по срокам) пароходство по Сунгари, для чего намеревались заказать особый пароход, приспособленный к плаванию по этой реке.
На пароходах при большом числе пассажиров было тесно. Кто-то устраивался в каютах, кто-то на открытых палубах, в буфетах сутолока, некомфортно. Пассажиры, кто попроще, покупали готовую пищу без требований к изыскам на пристанях казачьих станиц, в том числе и в Михайло-Семеновской. На одном историческом фото запечатлен момент, где по трапу на пароход взбирается человек, осторожно держа перед собой казан.

    К пристани Михайло-Семеновской приставали пароходы «граф Путятин», «граф Муравьев-Амурский», «барон Корф», и даже двухтрубный пароход «Дежнев», изготовленный в Англии и собранный в Николаевске-на-Амуре. Стоянки пароходов были невелики по времени, его едва хватало на погрузку дров. 
Не могу не заметить, что самым интересным и комфортным в то время на Амуре был одноколесный пароход купца Буянова «Благовещенск» – первый пароход с электрическим освещением (лампочками накаливания), но ходил он от Хабаровска до Уссурийска.
    На пароходе Михайло-Семеновских Вертопраховых с характерным названием «Урядник» можно было совершить прогулки по Амуру и в сторону Хабаровска, и в сторону Благовещенска.
 
    В наводнения станица терпела убытки. Так, в августе 1896 г. из-за высокой воды Сунгари в Михайло-Семеновской за сутки прибыль воды в Амуре достигла 5-ти вершков. Уровень воды оказался на пол-аршина выше июньского. Склад и здание почтово-телеграфного учреждения очутились в воде. Длившейся в течение двух суток бурей были разбиты ограда и заборы, наводнением значительно повредило все здание почтово-телеграфной конторы, унесены почти все заготовленные для конторы дрова, а сажень березовых дров стоила от 5 до 7 руб.

     Обеспечение станиц необходимым товаром напрямую зависело от навигационного периода, климата, полноводности рек. Обмеление Амура отмечалось уже в конце XIX в. Причина банальна: леса вырубались вдоль прибрежной полосы и поймах рек, питающих Амур, мелели притоки, мелел Амур, обнажались перекаты. В наводнения заливались наносные острова и естественные отмели, представляя угрозу пароходам. По окончании навигации значительная часть грузов фирм Кунста и Альберса, компании Чурина оставалась зимовать в Николаевске-на-Амуре. Доставлять их санным путем было еще дороже. Грузы, поставляемые с верховьев Амура (из Забайкалья и Благовещенска), по Амуру шли сначала в Хабаровск, а потом распределялись по принципу: кто успел. Волокита и бюрократизм при приемке и передаче грузов с пароходов приводили к порче муки, соли. Об этом очень красноречиво и правдиво в своих дневниках написал казак Белокопытов, сопровождавший такие грузы из Сретенска. Отсутствие конкурентов и монополизация в почти каждой отрасли заводской деятельности, промышленного и профессионально-ремесленного труда, дороговизна фрахтовки пароходов, составляли одно из самых больных мест чрезмерно дорогого края.
     Например, пуд муки крупчатки стоил от 2 руб.90 коп. до 4 руб.20 коп., а цена одного пуда маньчжурской муки – майзы, варьировала от 1р.80 до 2р.40. Пуд пшеницы в зернах от 1 руб.10 коп. до 1 руб.35 коп. Различные крупы стоили в среднем, 2 р. 10 коп. за пуд, а рис шел отдельно от круп и стоил от 3 до 4 рублей за пуд. Овес, в среднем стоил рубль с полтиной. Горох стоил дороже пшеницы – от 2-х рублей за пуд. Лук русский продавали пудами - от 6 рублей за пуд, а маньчжурским торговали фунтами - от 15 коп. фунт, в итоге пуд маньчжурского лука стоил 5 руб.40 коп. А картофель стоил от 60 до 85 коп. за пуд, но приобретался он по еще более низкой цене, что не окупало трудозатрат по его выращиванию.

3.
    Помните Ленинский лозунг: «Учиться, учиться и еще раз учиться!»? Прав был «дедушка Ленин», и с этим трудно спорить. Представьте себе, что при наличии двух школ в станице Михайло-Семеновской, открытых еще с начала 1860-х гг, в ноябре 1901 г. на станичном сходе казаки решили открыть в станице 2-классное училище, выразив общее мнение: казаки нуждаются в грамотных, которых нет в казачьей среде. И сами себе признались: когда-то обучавшись в одноклассных школах, перезабыли все, чему учили, превратившись в безграмотных, казачьи училища стоят без учителей, некому заменить должности писарей, станичных атаманов, председателей и членов поверочной комиссии.
     Еще в 1896 г. через Приамурские ведомости уссурийские казаки пытались привлечь внимание высокопоставленных лиц к проблеме с учительством, указывая на необходимость приведения станичных учителей в классные чины наравне с учителями министерства народного просвещения, так как учитель казачьей школы служил по вольному найму и получал очень ограниченное вознаграждение. Не встречая для себя никаких поощрений к дальнейшей деятельности, учителя стремились найти себе более обеспечивающий и более благодарный труд.
     Как писали Приамурские ведомости, школьные помещения среди казачьего населения в большинстве случаев не удовлетворяли своему назначению. Некоторые из них при первоначальной постройке не предназначались под школы, а перешли под школы после того, как оказались негодными для общественного или частного жилья. Учебников много, но все ветхие, разных авторов, разного издания. Отсутствует в достаточном количестве мебель, нет условий для школьной гигиены. "Хорошо, что при таких условиях учителя достигают хоть каких-то успехов", - сетовали Приамурские Ведомости, и продолжали: «В школах холодно, дети занимались в верхней одежде, чернила замерзали». К слову, о чернилах: чернильный порошок был в большом дефиците, и если кто-то имел возможность писать чернилами, то это были достаточно обеспеченные люди, так как большинство документов казачьих сходов в настоящем времени представлены, как исполненные графическим карандашом. Вместо чернил применяли древесный уголь, толкли его до состояния пыли и разбавляли водой. Но много ли напишешь такими «чернилами»? Только перья портить. Коробка стальных перьев стоила дороже пуда картофеля: от 70 коп. до 1р.20 коп. Недешевы были и карандаши: дюжина (12 шт) от 50 коп. до 1 рубля двадцать коп. Освещение в школах – лучина. В лучшем случае стеариновые свечи – за пуд одиннадцать с полтиной, коробка спичек от одной до 13 копеек. Писали и в тетрадях, и на сшитых листах почтовой бумаги, пачка которой стоила от 8 рублей.

    Несмотря на проблему с учительским составом школ, Михайло-Семеновская, Екатерино-Никольская и Раддевская школы были признаны лучшими. К непригодным отнесли школы станиц Головинской и Степановской, но есть сомнения: если школы были признаны лучшими и нет проблем с учителями и инвентарем, отчего ж казаки Михайло-Семеновской сетовали, что вместо двух школ нужно открыть одну 2-классную?
   
     Открытие 2-классного училища в Михайло-Семеновской, как и других школ станичных округов Амура, произошло благодаря доходу от винных лавок. В Михайло-Семеновской было две таких лавки, и в 1901 г. их чистый доход составлял 10 тыс.рублей. Конечно, доходность винных лавок обеспечивалась не только местным населением. Порой жители Хабаровска, мечтая уехать на запад, но не имея к этому средств, шутя говорили, что готовы уехать даже в Амурскую область, хотя бы в Михайло-Семеновск.

     14 августа 1939 в новой школе с.Ленинского директор школы Любимова проводила запись вновь прибывших учеников и учеников 1 классов. Впервые был набран 10 класс. Во дворе школы был устроен новый интернат на 50 учеников.

4.
    Что и говорить, влекла станица. Меха, добытые инородцами, ценились не только китайскими скупщиками, на лесных дачах рос великолепный лес, а в реках было такое разнообразие рыб, что кета считалась едва ли не бросовой рыбой. Например, пуд осетрины стоил от 4 руб. 50 коп до 6 руб.,  пуд калуги или тайменя от 4 руб. до 5 руб., пуд сазана или щуки  обходился в 4 руб., а пуд соленой кеты стоил от 2-х рублей до 2 руб.50 коп. На территории станичного округа были отысканы друзы аметистов, по Биджану и его притокам встречались россыпи золота и серебра. Распределение участков под добычу драгоценных металлов и камней можно было получить только через Иркутское горное ведомство или станичное правление по согласованию с Войсковым казачьим правлением.

    Записи в метрических книгах свидетельствуют о присутствии рядом с казачьим станичным населением в разные периоды времени и дочери барона Юлия Майделя, и потомственной дворянки Евгении Вехман, и жены дворянина Чеховского - Анны, и потомственных дворян Бирюковых и минских мещан с красивой фамилией Морские-Болват.
    Михайло-Семеновскую посещали и в ней жили и дворяне Батумской области Хаштария, и дворяне Томской губернии Лихошерстовы, и нерчинские мещане Шиловы и Наделяевы, и томские крестьяне – кузнецы Колесниковы, и многие другие, чьи потомки до настоящего времени проживают в ЕАО.

    Гостей амурцы всегда встречали хлебосольно, но не всем было по карману показать широту души. Например, чай байховый был дорогим удовольствием: за фунт брали от 80 коп. до 2-х руб., а в кирпичах стоил 40 копеек. Фунт — это менее полукилограмма. Уж что-то, а чай для амурцев и забайкальцев это и основное блюдо, и десерт. Во второй раз чай не заваривали. Порой и гости были прямолинейны: а што ты мне опивки заваривашь? – недовольно выговаривал гость хозяйке, с характерным говором, выпуская в окончаниях глаголов одну букву, – и добавлял: через такой чай всю родню видать! – Это означало, что чай некрепко заварен и через стеклянный стакан видно, кто сидит напротив. Чтоб не попадать под такие укоры, хозяйки в простые дни заваривали березовый гриб – чагу, а в праздничные дня настоящий чай. К слову, такое произношение: заваривашь вместо завариваешь, делат – вместо делает, и т.д., это говор характерный для жителей Киргинской слободы Тобольской губернии, которые были переселены в Забайкалье в XVIII в., сохранив свой местечковый говор. А мы, зная, что все первые казаки-амурцы, в основном из Забайкалья, принимаем этот говор за исконно забайкальский. 

    Стол для чаепития или приема гостей зачастую обычный из досок, набело отшорканных песком или широким тесаком, но могли и скатертью для особо дорогих гостей застелить, и клеенкой – аршин клеенки стоил от 1р. 25коп до 1р.80 коп. Угощением к чаю служил русский рафинад: за пуд от 8 рублей, а в пуде 16 килограммов. Продавался рафинад белыми глыбами-камнями, или как его называли, сахарными головами. По просьбе покупателя от сахарной головы откалывали кусок, который дома дробили на куски, засыпая в сахарницу и пили чай «вприкуску», откусывая сахар мелкими кусочками. Конфеты были редким лакомством. Самыми распространенными были леденцы, фунт которых стоил 7 руб.50 коп. Казалось бы, мед должен быть всем доступным, и присутствовать на каждом столе. Однако, мед русский продавался от 17 рублей за фунт, а маньчжуры продавали свой мед за 6 с полтиной.

    К концу XIX в. канули в небытие указы царей о том, сколько пива да вина наварить к празднику, и в винных лавках самым ходовым товаром был спирт. Продавался ведрами: от 18 до 22 руб.за ведро. И соль уже не выдавали по пуду к жалованью служилого казака – ее можно было купить по цене от полутора до двух рублей за фунт. Вот с хлебом всё оставалось по-прежнему. Хлеб хозяйки пекли сами. Иногда в качестве гостинца в городе покупалась буханка «городского хлеба». Кирпич хлеба шел по весу: фунт пшеничного стоил 2 р.65 коп., а из ярицы 1 руб.75 копеек. Сейчас мы избалованы булками-шанежками, а тогда, зная, сколь трудно вырастить хлебушек, даже хлебные крошки сметали со стола ладонью, и в рот.
Но не хлебом единым сыт человек. Станичники промышляли охотой. Косуля была на столах часто, реже – изюбр или кабан. Мясо диких уток, гусей, фазанов постоянный продукт. Говядину ели реже: корова — это мать кормилица. При необходимости прокормить скотину сено можно было купить: воз сена в 15 пудов стоил 10 р. 50 коп., воз соломы без веса - 4 рубля. На мясо откармливали бычков. Говядину ели сами, сдавали мясоторговцам в город. Стоила она 7 руб.60 коп.за фунт, свинина 5 рублей.
    Бутылка свежего молока стоила 20 коп. Масло коровье делали сами, взбивая его вручную или на маслобойке, которая была в Михайло-Семеновской. Фунт масла стоил 16-17 рублей. Из семян подсолнечника и орехов (лещины, кедрача) давили масло. В магазине фунт орехового масла стоил от 70 коп. до 1р.20 коп., а бутылка ароматного подсолнечного – 70 коп.

    К 1937 г. Михайло-Семеновская стала селом Блюхерово, доход получали уже не от винных лавок, а от районного универмага и продмага, находившихся в Среднем поселке, в Верхнем поселке было открыто сельпо, а рядом с ним 15 августа 1937 открылся специальный гастрономический ларек с расширенным ассортиментом товаров. Работал он с 8 часов утра до 11 часов вечера. Во время праздников все торговые точки работали с 7 часов утра до 12 часов ночи с перерывом на обед и на демонстрацию. В июне 1939 в райцентре открылся завод фруктовых вод, который вырабатывал морс, ситро и квас на основе натуральных продуктов.


5.
    Санный путь открывался по особому распоряжению генерал-губернаторства. Зимы были суровыми, метельными. Закутавшись в тулупы и овчину, катились Михайло-Семеновцы к сватам да кумовьям за многие километры от станицы. Независимо, беден или зажиточен казак, часть зимней одежды и обуви казачьи семьи шили сами, выделывая шкуры диких и домашних животных, часть приобретали или выменивали у инородческого населения, заодно перенимая у них опыт изготовления обуви, позволяющей бесшумно ходить за диким зверем.
     В лавках полушубок «киргизский» стоил 8 рублей, если требовали обстоятельства, то приобретали «киргизский» тулуп за 12 руб. Киргизской одежду называли по признакам, характерным для одежды киргизов: из овчины, свободный крой, высокий воротник, отлично защищала от стужи и ветра. Поставлялась она из Кыргызстана, входившего в Российскую Империю в составе Туркестанского военного округа.
     Выделанную овчину могли купить за 5 рублей и пошить что-либо пофасонистей, типа куртки-«борчатки» - с воротником-стойкой, узким рукавом, приталенную.
Очень ценилась верблюжья шерсть, стоила она 60 коп за фунт. Кто мог себе позволить траты, тот в домашних условиях прял пряжу из этой шерсти, вязал рукавицы или носки, кто ткал одеяло, кто катал валенки, которые так и называли - катанки. Катанки или укороченный их вариант – бурки, непременный зимний атрибут каждого, желающего держать ноги в тепле. И вообще обувь занимала особое место в гардеробе казака.

    Ичиги – башмаки из грубой кожи на плоской подошве с твердой пяткой, могли пошить сами, а могли заменить олочами купленными или выменянными у инородцев. Иногда обмен был оправдан, так как в лавках ичиги стоили 3 рубля 50 коп., а головки к ним стоили от 1 рубля 60 коп. до 1 рубля 85 копеек. Головки к ичигам, это нижняя часть обуви, покрывающая ступню. Фактически, твердая подошва, иногда с каблуком. Ичиги поставлялись из Казани, шили их как для мужчин, так и для женщин.

    Особняком в гардеробе казака сапоги. В прейскурантах торговых лавок значилось такое наименование: сапоги кунгурские, пара 7 руб. Название сапог от названия города Кунгур в Пермском крае. Кожевенное производство там развилось с 1724 года. Сначала производили первоклассную кожу из шкур крупного рогатого скота, а потом организовали обувное производство. Наверное, кунгурская обувь была знакома казакам еще с Забайкальских времен и была очень востребована на Амуре. Кстати, лыжные ботинки советского и постсоветского времени — это тоже дело рук кунгурских обувщиков.
    Высокие сапоги бродни – незаменимая обувь для рыбака, шилась только в Тюмени. Они так и назывались: бродни тюменские. Пара стоила 8 руб.50 коп. Из Тюмени поставляли рубашки от 18 до 35 рублей за штуку, которые тоже имели собственное имя в прейскуранте – рубашка тюменская, это означало, что пошита она из холста или парусины, которые тоже были в продаже по цене от 45 до 70 копеек аршин.

     Модницы Михайло-Семеновской могли сшить себе наряды из ярославского полотна – 90 коп.аршин, или голландского полотна, выкладывая за аршин 1 руб 40 коп.

    В качестве одеял иногда использовали войлок забайкальский – 1 штука от 3 руб.50 коп. до 5 рублей. Для лошадей приобретали маньчжурские потники – от 1 рубля 20 копеек до 5 рублей за штуку.

    К 1937 в переименованной Михайло-Семеновской магазин Евторга, райунивермаг, военторг и сельпо  выпускали в продажу лучшие промышленные товары: мужские костюмы и пальто, полупальто, кожаные сапоги, детскую валяную обувь, мануфактуру и пр. Колхозы, колхозники и единоличники вывозили на базар сельскохозяйственные продукты. Те, кто бывает на пляже с.Ленинского, шагает или проезжает как раз по бывшей Кооперативной улице бывшего Среднего поселка, где стоял дом № 1 и 5 ноября 1937 г в нем был открыт первый ресторан.


6.
    До 1889 года в Михайло-Семеновской находился штаб полубатальона и первоочередная сотня казаков. В связи с этими обстоятельствами в станице был учрежден лазарет, а все его 36 кроватей размещались в здании инженерного ведомства.
    В конце 1888 – начале 1889 гг. и штаб, и первоочередная сотня были переведены в Екатерино-Никольскую, вслед за ними перевели и лазарет. Однако и там помещения для него выделено не было. На постройку всех помещений для штаба и первоочередной сотни полубатальону из войскового капитала было выделено 10 000 рублей, с условием, что на эти деньги будет построено здание и для лазарета, но уже на 10 кроватей, где нужно предусмотреть помещение для аптеки.
    Содержание одного больного обходилось в 96 копеек. Много это или мало, судите сами: например, при направлении казаков для изучения кузнечного дела в учебную кузницу при офицерской кавалерийской школе ввиду недостаточности размера кормового оклада, определенного Положением о школе, командируемым в учебную кузницу казакам в добавок к кормовым деньгами, выдали еще по 24 копейки в день каждому.
    Вся работа по судебно-медицинским вскрытиям, освидетельствованию населения и оказанию ему помощи во время эпидемий, заведыванию лазаретом возлагалась на одного-единственного врача, состоявшего в штате полубатальона. В связи с постоянными разъездами врач оставлял лазарет на попечение фельдшера, который по закону не имел права заниматься медицинской практикой, но при сложившихся обстоятельствах вынужден был замещать врача. Распространение такой сомнительной практики оказания медицинской помощи в условиях лазарета привело к тому, что казаки перестали вообще обращаться в этот лазарет, а другого не было.
   
    Проблема с медицинской помощью в принципе ощущалась остро. Амурское войско было растянуто на 1658 верст, при этом станичные округа, в которых было положено по одному фельдшеру растянуты один от другого на большие расстояния, иногда до 300 верст. На одного фельдшера приходилось до 800 человек. Медицинское обеспечение устраивалось по принципу «Тришкиного кафтана»: там отрезать, тут пришить. Например, лазарет 1-го Амурского конного полка в станице Черняевой смыло наводнением еще в 1872 году, и все нуждающиеся в медицинской помощи из казаков и крестьян ехали то в Благовещенский лазарет. Стоимость лечения в Благовещенске обходилась в 60 копеек за один день. Это конечно не 96 копеек Михайло-Семеновского, а позднее Екатерино-Никольского лазарета, но вполне ощутимо для небогатого кармана. По этой причине в лазареты попадали только тяжело больные, и то из ближайших округов. Для лечения неимущих из этих тяжелобольных из средств войскового капитала в год выделялось 400 рублей. Если брать из расчета день 96 копеек, то в Екатерино-Никольском лазарете должны были лечиться более 400 казаков, но в 1896 году посчитали, что за год в лазарет поступило всего 112 человек войскового сословия, из которых трое умерли. Вопросы о медицине наряду с другими насущными были озвучены в виде требований на казачьем сходе 1905 года.
   
    К 1937 в переименованной уже в Блюхерово Михайло-Семеновской была больница, в которой три консультанта: хирург, терапевт, и, как писала газета «Сталинец» - врач уха, горла и носа. Врачи принимали каждый второй и 4 день шестидневки с 16-19 часов. Находилась она в Средне-Ленинском. Во время Великой Отечественной и Второй мировой войн там же располагались воинские госпитали.

    В том же 1937 г. была открыта зубопротезная лаборатория в Бабстово, работавшая каждый день с 9 до 19, кроме выходного, где работал зубной врач, и амбулатория, в которой каждый второй день недели с 12 до 15 принимал врач окулист. Чтобы населению было понятно, кто такой окулист, в газете рядом со словом «окулист» напечатали - глазник.
    Для своевременного информирования населения о событиях в сентябре 1939 г. в с.Ленинское было открыто местное радиовещание.