Фуфлофильм - восемьдесят семь

     Тамбов - Осетринский, как явствует из самого наименования, был, конечно, великим, как сам Грибов, российским актером, годами подвизавшимся за ежедневные полный стакан водки и миску китайской лапши на театрах, даже не подозревая, что очень скоро настанет веселое время, гонорары утолстятся и жизнь расцветет красками необычайными поширше, поширше, но его соратницы в нелегком деле лицедейства, несмотря на утолщение содержания и пайка с сапогами, так и останутся потаскушками и просто животными, отсасывающими у сильных мира сего, не видя в том ничего позорного или неправильного, жулики и отринувшие честь будут хорониться на освященной земле, что было буквально вчера немыслимо, разбойные бароны и отважные короли, летящие в битву во главе орд верных, сменятся вороватыми и жирными политиканами, презренные гладиаторы и шелупень скоморошества за утратой религиозного пыла воссияют как новые кумиры, поклонение коим будет провозглашено вчерашними менялами и ростовщиками делом совести и чести каждого, уничтожение же этих самых ростовщиков и менял наименуется холокостом, белые люди пригнутся и впадут в ничтожество, а черножопая сволочь, жидовня, басурманы и недоверки почему - то возведутся в ранг и чин людей, что неверно и абсолютно неправильно.
     - Сие есть тартуфель, - водил кругами Левонтия Магницкаго и Тамбова - Осетринского по своей знаменитой оранжерее при Невьянском заводе Акинфий Демидов, подобрав гостей в уездном кабаке, где путешествовавший по казенной надобности арифметик пропивал гонорар актера, а потом, разумеется, и казенные деньги вместе с кошевкой и лошадьми с кучером до кучи, - сиречь земляное яблоко. Ересиархи - изуверы очередной фетвой прямо признали сей казус антихристовым плодом. Пришлось драгун с казаками спосылать, те и всыпали крестьянам нагаек, для ума с пониманием.
    - Помнится, - сиплым пропитым баритонцем бодро заявил Тамбов - Осетринский, осторожно трогая пальцем пышную орхидею, склонившуюся над тартуфелем, - родная сестра блаженной памяти государя Петра Лексеича тоже грозилась напустить драгун на масквичей, не желавших оскоромиться театрами.
    - Да, было время, - подтвердил Левонтий Магницкай, нескрываемо скучая. - Стукнуло коале в башку, что Лиза Готфрик его разлюбила, он и выйди отовсюду. Распустил, так сказать, и сам распустился.
    - Это он у Спартака Баширова обучился, - не спорил с гостями Акинфий, зябко кутаясь в подбитый беличьим мехом богатый халат, прям, в - натуре, как у народного артиста халатец - то, - как я вот, например, у самого Левушки Дурова позаимствовал идею халата, как у народного артиста, а Крачковских у нас, слава Богу, всегда было, есть и будет - жопой жуй.
    Он махнул изнеженной ладонью застывшим у дверей усачам гайдукам, те метнулись и скоро затхлая атмосфера оранжереи сотрясалась лихими присвистами и буйным топотком невесть откуда набежавших толстых баб.
    - О, женщины русских селений, - продекламировал Тамбов - Осетринский, масляными глазами ожигая целлюлитные ляжки, несмело показывающиеся из - под взвихривавшихся подолов веселых баб, - вместо коня двигают трактор, остановка за малым, товарищ ты мой, возжигай для буржуев пожар мировой.
    - И русская баба смело войдет в самую середину мировой революции ! - закричал Демидов, бросаясь из оранжереи вон.
    За ним следом вышли и гости, оставив гайдуков и баб пить вино и петь песни. Акинфий сидел в сумерках гостиной, неотрывно глядя на висящий на стене парадный портрет какой - то тонкокостной дамы.
    - Коллонтай, - шепнул Магницкай Тамбову - Осетринскому.
    Тот сурово покачал своей благородно седеющей головой, вынул портсигар и прослезился.