Как я стал писателем на старости лет

               
      
               КАК Я СТАЛ ПИСАТЕЛЕМ НА СТАРОСТИ ЛЕТ

           (редакция 12.04. 2024 г., уточнено 4 декабря)
   

                НЕЧТО, ВРОДЕ ВСТУПЛЕНИЯ
 
    
 Рано или поздно перед каждым человеком встают вопросы: кто он такой, откуда и для чего пришел в этот мир? Что делает и для чего? Вопросов, как всегда, больше, чем ответов, и каждый должен ответить на них сам.  На одной из встреч моих родственников   выяснилось, что многие из них почти ничего не знают о своих предках, кроме родителей.  К очередной встрече в день своего 70-летия 14.04.2000 г. я представил им генеалогическое древо нашего рода, на котором были приведены сведения о  поколениях, начиная с XIX века, до седьмого колена.
         Там были показаны предки Лопуховских (два брата и семь сестер - владимирские) и Яковлевых (четыре брата и три сестры – смоленские). Каждая семья описала свою родословную, в которой были рассказано о поколении 30-х годов. Я дополнял их воспоминания, так как много общался с родителями своих сверстников. Родословные издал ограниченным тиражом – по одному экземпляру на семью без права печати дополнительного тиража и рекламы.
          О своей жизни и службе в армии рассказал, начиная с 1948 г.  до перевода из ракетных войск в 1972 г. в военную Академию им. Фрунзе (ВАФ) рассказал фрагментарно.  И также коротко изложил историю  многолетнего поиска с целью выяснения обстоятельств гибели отца,  Николая Ильича Лопуховского, командира артполка, пропавшего без вести в  1941 г. Хотя  служба и поиск, который я начал в 1959  г. после неудачных попыток мамы в этом отношении, как раз и составляли суть всей моей жизни.

      Чтобы восполнить пробел, написал очерк, который в октябре 2020 г.  был опубликован  в издательстве «Проза.ру». В очерке  подробнее рассказал не только о жизни и службе, но и о том, как я неожиданно для себя стал писателем. Его появление было связано не только с  моим  90-летием. Служба, поисковая работа и первые   журналистские выступления так  переплелись – не разорвать.
         Захотелось рассказать   о времени и о людях, с которыми меня сталкивала жизнь. Собранный в ходе поиска материал о трагических событиях в районе Вязьмы в октябре 1941 г. требовал выхода. Выяснились многие обстоятельства, противоречащие официальным данным.   В связи с цензурными ограничениями сначала писал в стол. Но случилось так, что первое  крупное произведение  о минувшей войне, опубликованное в довольно зрелом возрасте (75 лет), было не связано с поисковой работой. К счастью, Бог определил мне долгую жизнь. И я смог продолжить работу в избранном направлении. И постепенно стал, как говориться «широко известным в узких кругах».
 
         Появились оппоненты,  не согласные  с  некоторыми моими выводами по причинам наших неудач в первой половине войны. При этом меня в интернете то объявляли одним из самых правдивых историков Отечественной войны, то упрекали в предвзятости  при оценке безвозвратных людских потерь Красной армии.  Но оппоненты в мундирах на этом не остановились. Они, в частности, заявили, что мое письмо в адрес  Минобороны  по этому поводу  «содержит утверждения, порочащие честь и достоинство сотрудников Управления». И  стали собирать на меня компромат. Хотя речь в письме шла о двух чиновниках, названных мной по фамилиям. Об их глупости, безграмотности и надругательстве  над памятью советских воинов, погибших в нацистском плену. Подать на меня в суд, как сделали бы другие нормальные люди в этом случае,  они не решились. К счастью, чаще мне, все-таки, встречались честные и добрые люди, помогавшие  мне в поисковой и исследовательской работе.


        В ходе работы с  очерком обнаружились новые и зачастую противоречивые данные о судьбе моего отца. Пришлось  более подробно рассказать о своей жизни,   связанной с поисковой работой, не всегда соблюдая при этом   последовательность  событий. В очерке я рассказываю и о некоторых  моментах жизни и службы, о которых раньше никогда не говорил. Но менять его название, которое присвоил ему в2020 г.,   не стал. Получилось нечто,  похожее на исповедь. 
   
      

                1. ВЗРОСЛЕНИЕ. СТАНОВЛЕНИЕ  КОМАНДИРА

 
    Прежде всего, представлюсь. Родился 14 апреля 1930 г. в г. Ржев Калининской области в семье кадрового военного Лопуховского Н.И. и скромной служащей Яковлевой М.И.  Семейная хроника сохранила в памяти эпизод. Однажды сыночек заметил, как отец, выложив на стол пачку денег, сказал: «а это тебе, Маша, на булавки».  В очередной раз, услышав эту фразу, я спросил: «мама, а зачем нам столько булавок»? Этот случай, несомненно, свидетельствовал о моей наблюдательности и склонности   делать выводы  (шутка).  С тех пор так и пошло. Я начал и продолжаю задавать   вопросы, иногда весьма неудобные, не только  взрослым дядям, но и власть предержащим.

       Впоследствии моя настойчивость и дотошность не раз выручали в сложных служебных и житейских ситуациях. Они понадобились при выяснении обстоятельств гибели моего отца полковника Лопуховского Николая Ильича. Семья утратила регулярную связь с отцом осенью 1941 г. Лишь в 1942 года мы получили извещение, что полковник Н.И. Лопуховский пропал без вести 30 ноября 1941 г. Ничего об отце и 120-м гап не смог узнать и его сослуживца в штабе артиллерии Западного фронта. Десятки запросов мамы также ничего не дали. Неизвестность продолжалась три десятка лет.  Лишь 10 апреля 1959 года мне удалось получить более внятный ответ из Главного управления кадров Минобороны СССР:
       «Ваш отец – полковник ЛОПУХОВСКИЙ Николай Ильич, по данным ГУК, значится пропавшим без вести 30 ноября 1941 года в бою с немецко-фашистскими захватчиками на Западном фронте. Никаких других, более подробных, данных о его судьбе нет. Он, безусловно, погиб, но в связи с особой обстановкой, сложившейся на фронте, зафиксировать факт его гибели и сообщить об этом в центр или родственникам в то время было невозможно».

       С этого момента я начал отсчет соей поисковой работе. Для того, чтобы выявить, что же случилось на Западном фронте осенью 1941 г.. пришлось провести многолетнее и трудное исследование (в открытой печати о неудачах ничего не писали). Красная армия в октябре 1941 г. потерпела жестокое поражение. Три фронта численностью около 1,5 млн бойцов, прикрывавших подступы к столице в полосе 800 км, были разгромлены в течение трех недель. В  стратегической обороне  зияла брешь шириной 500 км, прикрыть которую было нечем. Потери были так велики, что эта рана в народной памяти, как и о 22 июня, не зажила до сих пор.


          Между тем, все долгие годы неизвестности родные и близкие отца, пытаясь выяснить его судьбу, просто  засыпали своими запросами самые различные организации. При этом в письмах зачастую указывались неверные исходные сведения. В результате со временем ошибки относительно места рождения отца и номера  артполка, которым он командовал в 1941 г., перекочевали в различные официальные серверы и порталы, занимающиеся учетом участников ВОВ. В свези с этим  процесс выяснения всех обстоятельств гибели отца растянулся на десятки лет.


         Надо сказать, что еще в 1962  г. во время учебы в академии ВАФ случайно узнал, что совсем рядом находится Центральный государственный архив Советской Армии (ЦГАСА, ныне РГВА), в котором    хранятся  документы довоенного времени. В фонде 120-го гап удалось обнаружить довоенные списки  и анкетные данные на 48 офицеров полка, о которых я не знал. Тут же организовал розыск по довоенным адресам. Стал срочно писать запросы по довоенным адресам артиллеристов. В первую очередь написал более молодым, кто  имел больше шансов уцелеть в огне войны.
       В ходе завязавшейся активной переписки удалось установить устойчивую связь с 17-ю ветеранами. Забегая несколько вперед, отмечу, что к началу 1972 года в моем списке разысканных однополчан отца числилось более ста однополчан отца. Помощь в их розыске мне оказал начальник отдела Главного управления кадров МО полковник В.Н. Соловьев и служащие архива этого управления. С некоторыми ветеранами полка удалось  наладить постоянную связь. В их числе был ветеран 120-го гап мл. лейтенант  П.А. Ершов (1915 г.р.).  На мой вопрос он ответил: «Ваш отец  умер в результате тяжелого ранения в бою у ст. Семлево. Его успели похоронить, а   документы  забрал кто-то из штабных». При этом он добавил, что это могут подтвердить и другие однополчане. Разысканные мной, ветераны поддержали Ершова. Но   считали, что  полковник погиб у ст. Гредякино.

      На основе свидетельских показаний нескольких ветеранов приказом ГУК МО № 173/4 от 1.02.1974 г.  полковник Н.И. Лопуховский и батальонный комиссар Г.А. Русаков были признаны погибшими в бою 13.10.1941 г. формулировка в личном деле отца «пропал без вести» была изменена:
          «Командир 120 гап РГК полковник ЛОПУХОВСКИЙ Николай Ильич, 1895 г. рождения, уроженец с. Горки Ковровского района Владимирской области. 13 октября 1941 г. погиб в бою  с немецко-фашистскими захватчиками в районе  Семлево-Гредякино». Подпись – Соловьев.

           Отмечу, что позднее Ершов признался, что словами о захоронении отца он хотел успокоить меня. А  неопределенность места гибели полковника  Лопуховского также привела к последующей путанице. В частности, были перепутаны:  место рождения отца, место и время его гибели и занимаемая им должность на этот момент. Умудрились исказить даже его фамилию. Потребовалось покончить с недопустимыми разночтениями.
       Мне помогли. И я с приездом в Москву  был допущен к личному делу отца. Прочитал все имеющиеся в  Управлении кадров (ГУК МЩ) документы. Мне позволили сделать выписку – его Послужной список, который приводится ниже.

                ПОСЛУЖНОЙ   СПИСОК (выдержки)
 командира 120 гап БМ РГК полковника ЛОПУХОВСКОГО  Николая Ильича

    Родился 29.11.1895 г.  в с. Горки Камешковского района Владимирской обл. Служба в старой армии – с 1915 по 1.12.1917 г. После февральской революции член полкового комитета. В Красной Армии  с 10.11.1918 г. Член ВКП(б) с 1921 г.,  партбилет № 1041089.
     Образование:
        -   общее – 4 класса сельской школы в 1907 г., курсы русского языка и литературы   в 1937 г.
        -   военное – Петроградская бригада курсантов 15.10.1920-10.01.1921 г. (г. Поворино), Одесская артшкола в 1922 г., школа АОН - 1923 г., АКУКС в 1933 и 1935 гг.
        Участие в боях: против Деникина  июнь-август 1919 г. под Борисоглебском, против Врангеля и банд Махно -  1920-1921 гг.
Награды:  от РВС Южного фронта – именное оружие (пистолет) и серебряные часы (1918 г.), медаль «ХХ лет РККА» (1938 г.).

         
                ПРОХОЖДЕНИЕ СЛУЖБЫ  В РККА
               
 - 6-й отд. тяжелый артдивизион, красноармеец,  10.11.1918
- 6-й отд. тяжелый артдивизион, командир отделения,  3.03.1919
- запасная гаубичная батарея (Рыбинск), командир отделения,  15.07.1919
- 1-я Московская запасная арт. бригада, командир отделения,  25.04.1920
- Моск. командные курсы тяжелой артиллерии,  курсант,  3.07.1920
- Петроградская бригада курсантов Южного  фронта, курсант,  5.10.1920
- Одесская артшкола тяжелой и береговой артиллерии,  курсант,  1.01.1921
- 7-й отд. тяж. адн 4-й группы ТАОН (о. Эзель), командир взвода,  25.09.1922
- Повторная школа ТАОН (Москва), слушатель,  1.12.1923
- 8-й отд. адн АОН, командир взвода,  27.08.1924
- 4-й отд. адн АОН, командир  взвода,  30.09.1924
- 4-й отд. адн АОН, помощник  командира батареи, 1.10.1925
- 22-й отд. адн АОН(Ржев), начальник связи дивизиона, 1.10.1926
- спецкурсы школы мехтяги (тракторное отделение), слушатель,  28.10.1927
- 22-й отд. адн АОН (Ржев), пом. командира. Батареи,  19.08.1928
- 22-й отд. адн АОН, учебная батарея  (Ржев), политрук, 1.05.1929
- 22-й отд. адн АОН (Ржев), политрук  школы,  27.06.1931
- 22-й отд. адн АОН (Ржев),  начальник-политрук школы, 1.10.1931
- артиллерийские КУКС (Пушкин), слушатель,  9.03.1933
- 22-й отд. адн АОН (Ржев), начальник штаба дивизиона, 19.05.1933
- артиллерийские КУКС (Пушкин), слушатель, 30.11.1935
- 184 гап   (Клинцы), капитан, командир дивизион, 10.06.1936
- 184 гап   (Клинцы), майор, начальник штаба полка, 10.10.1937
- 92-й гап 33-й сд, майор, командир полка, 19.08.1939
- 120-й гап БМ РГК  (Пинск), майор,  командир полка,  24.04.1940
- 120-й гап БМ РГК (Коссово), полковник, командир полка,  16.07.1940

 
      Я гордился отцом. И сколько себя помню, всегда мечтал стать военным, как он. Отец начал воевать с немцами еще в 1915 г. канониром Брестской крепостной артиллерии. После демобилизации  старой армии короткое время работал писарем в родном селе Горки Владимирской губернии.  В  Красную армию он вступил в 1918 г. Активно участвовал в сражениях гражданской  войны. После ее окончания служил в частях береговой артиллерии на островах балтийского моря. А затем -  в одном из дивизионов железнодорожных орудийных транспортеров особой мощности. Я видел на полигоне в лагерях орудие большого калибра, возможно 203-мм.  Я мечтал стать, как и отец, артиллеристом самой большой пушки. В скобках замечу, что эта мечта осуществилась самым неожиданным образом и совсем некстати.

        Наша семья вслед за отцом скиталась по гарнизонам (с первого по 7 класс я учился в пяти школах), и  не понаслышке знал армейскую жизнь. Только много позже понял, что отец, несмотря на занятость,  с ранних лет прививал  любовь к книгам. Он сам постоянно учился. Кроме Курсов, положенных по службе, Окончил курсы русского языка и литературы, собрал хорошую библиотеку. Настольными из них для меня были прекрасно изданные тома «Артиллерии», «Истории Гражданской войны» (с вымаранными ликами многочисленных «врагов народа»). В журнале «Военный вестник» читал статьи об успешных операциях немцев в Бельгии и во Франции в 1940 г. Поэтому термины «система траншей», «перенос огня», «огневой вал» и другие  не были для меня пустым звуком. Но особенное удовольствие я получал, когда отец давал мне подержать наградной пистолет «вальтер». Тогда и зародилась моя любовь к стрелковому оружию.

      Счастливое детство   в одно мгновение оборвала   война, заставшая нашу семью в г. Коссово Брестской области, где дислоцировался  артполк, которым командовал мой отец.  В воскресенье 22 июня 1941 г. около 5 часов утра дежурный командир доложил отцу, что «неизвестная авиация бомбила окружные артсклады, при этом по периметру ограждения кто-то разжег костры»,  и что связи ни с кем нет. Отец приказал   отправить в штаб 4-й армии, в оперативном подчинении которой был полк, мотоциклиста с донесением. И тут же объявил боевую тревогу подразделениям, находившимся в районе постоянной дислокации. Основной состав полка в это время находился на артполигоне Обуз-Лесна в районе Барановичи с материальной частью и имуществом,  потребным для учебы в лагере в условиях мирного времени. Для учебных и показных стрельб было взято всего 120 снарядов калибра 203-мм.
         
        В 11.35  на заранее разведанные военные объекты в районе дислокации полка совершили налет 8 самолетов «Дорнье-17». В некоторых местах возникли пожары.   Командир полка в первую очередь организовал тушение на складах боеприпасов и спасению полученных накануне 12 новейших гаубиц Б-4 для полка второй очереди. О выступлении Молотова узнал в 14.00 от секретаря Коссовского райкома партии. Здесь нет необходимости подробно рассказывать о действиях полка с началом войны.   

         В соответствии с  планом действий по боевой тревоге, для эвакуации семей начсостава в намеченные пункты были поданы шесть автомашин. С собой разрешалось взять только документы, деньги и что-нибудь покушать. С отцом попрощались наскоро. Больше его мы не видели. Семьи должны были доставить в лагерь на артполигоне . С выездом на Варшавское шоссе машины  были несколько раз обстреляны с немецких самолетов, возвращавшихся после налетов на военные объекты. Я на всю жизнь запомнил эту картину – убитые и раненые женщины и дети. Водитель полуторки, на которой ехали, кроме нашей, еще две или три семьи, видимо, был убит или сбежал. За руль села одна из женщин. Отстав от общей колонны, которую вел лейтенант Одарюк, мы проехали поворот на Барановичи. Поэтому  и в лагерь не попали. Ехали просто на восток.   На старой границе машину у нас не отобрали только потому, что к нам в кузов положили несколько раненых.

      В ходе последующей эвакуации наша семья оказалась в г. Алатырь Чувашской АССР. Мама устроилась штамповщицей на заводе, который занимался ремонтом стрелкового и артиллерийского вооружения.   Работали там без выходных по 14 часов в сутки, а иногда и более; в зависимости от поступления матчасти и сроков, отпущенных на ремонт. По редким письмам с фронта узнали, что отец со своим хозяйством воюет на западном фронте в частях «командира Конева», о котором писали в газетах. В последнем письме от 1 октября он написал: «На все угрозы фашистов мы ответим ураганным огнем. Артиллеристов в плен им не захватить! Тому, что было в начале войны, пришел конец». И добавил: «Лишнего барахла не покупай, а вот лыжи Лёве купи – пусть закаляется как будущий воин Красной Армии». Эти слова я тогда воспринял, как его завещание.

      
           В 1943 г., узнав о создании в 1943 году суворовских училищ, я ухватился за возможность осуществить свою мечту. В октябре 1943 г. я, как сын погибшего офицера, был принят в Воронежское суворовское военное училище, в котором проучился пять лет. Учили нас хорошие преподаватели. Там получили такой запас знаний, что нам не были страшны любые экзамены. Мне учеба давалась легко. Каждый год заканчивал «круглым « отличником. Но паинькой и тихоней меня назвать было трудно. Однажды за отказ в пятый раз идти в Воронежский театр на оперетту «Вольный ветер» меня посадили в карцер на трое суток. Особенно нравилось мне военное дело. Там я научился стрелять. В 1946 г. в  трехдневном походе с оружием я уже командовал взводом. В числе первых я получил звание «Вице-сержант». В лагерях мы несли караульную службу по охране важных объектов. В общем, все у меня шло хорошо.

       Но именно в это время я совершил глупость, которую до сих пор не могу простить себе. В 1947 г. приехал в отпуск к маме в Алатырь. Я уже не был ребенком, которого она проводила в 1943 году в Воронеж. За четыре года разлуки (не считая двух коротких отпусков) между нами возникла некоторая отстраненность. Она уже не могла просто объявить свое решение. И однажды, оставшись со мной наедине,  упомянула, что майор с их военного завода  уже несколько раз делал ей предложение. Но диалога не получилось. Не  дослушав, я брякнул – «предашь отца, знать тебя не хочу»! Больше мы к этому разговору не возвращались. Мы помирились. А я поклялся тогда, что найду, где и как погиб отец! Только позже до меня дошло, что загубил мамину жизнь. Когда погиб муж, ей было 36 лет. Женщине в 42 года, вполне естественно, хотелось устроить свою дальнейшую жизнь. У нас с мамой и с сестренкой всегда были хорошие отношения. Я до конца поддерживал маму. Она умерла в 85, так и не высказав мне ни одного слова в упрек.
 
       Суворовское удилище я окончил с Золотой медалью. И  получил право первым выбрать место дальнейшей учебы - Ленинградское пехотное военное училище, которое окончил в 1950 г. с отличием. Был назначен командиром взвода в танковый полк в составе Группы советских оккупационных войск в Германии. Так сложилось, что мне пришлось в течение полутора месяца исполнять обязанности командира единственной в полку танкодесантной роты и даже участвовать в крупных учениях. Это была хорошая школа.

        Еще в училище, участвуя в соревнованиях по стрельбе, я стал стрелком 1-го разряда. В ГДР я много стрелял, неоднократно становился чемпионом по  стрельбе из различных видов оружия. На первенстве Вооруженных сил во Львове в 1952 г. занял второе место по стрельбе лежа из боевой винтовки на 300 м. с результатом, как у чемпиона. Начальству мои отлучки вскоре надоели. Командир полка, получив очередное распоряжение об отправке меня на сборы, заявил: «Выбирай: спорт или служба? А то назначу тебя в хозчасть и стреляй, сколько влезет»!
        Я выбрал службу – для чего же меня учили столько лет? И на сборах отказался готовиться к следующим соревнованиям. Меня арестовали на 5 суток. На гауптвахте меня встретил дежурный по полку – мой младший однокашник, который очень удивился: за что арестовали лучшего выпускника ВжСВУ?! После отбоя он пришел в мою одиночку с бутылкой водки, закуской и томиком стихов Сергея Есенина. Конфликт закончился отзывом документов на присвоение мне звания мастера спорта.  А я с тех пор очень полюбил этого поэта. В ГСВГ прослужил без замены 6  лет. В 1954 г.  отличился на инспекторской проверке и стал командиром мотострелковой роты. 

         После замены служил в Курске. В 1959 г. поступил в Военную академию им. Фрунзе (ВАФ), которую окончил  с отличием в 1962 г. Единственную четверку получил по предмету «Военное искусство». Отвечавшие до меня семь   сокурсников получили по этому предмету пятерки. У полковника, принимавшего экзамен к ним не было претензий (сейчас уже можно признаться, что они пользовались заранее подготовленными шпаргалками). Хотя я на все вопросы билета ответил правильно, он поставил мне четверку! В конце экзамена преподаватель на вопрос старшего группы – почему – Лопуховский лучше всех знает предмет? Преподаватель ответил, что он необоснованно   организацию Нормандской десантной операции союзников 1944 г. Об этом стало известно начальству, у которого я числился основным кандидатом на получение Золотой медали.  Мне предложили пересдать экзамен, но я отказался.  Но на прием в Кремль лучших выпускников академий меня все-таки взяли. Там мы хорошо выпили под тосты, в которых Н.С. Хрущева провозглашали то лучшим танкистом нашей армии, то первым мичманом нашего флота.

      Перед выпуском в академии впервые провели двустороннее 3-х суточное командно-штабное учение. Из слушателей  двух полукурсов сформировали две армии. Командовать одной из них назначили меня, недавно получившего звание майор. В подчинении оказались офицеры,  старше меня  по возрасту, стажу и званию офицеры. На заключительном этапе учения в очень сложной обстановке, вопреки мнению заместителей и специалистов штаба, я принял решение, которое одобрила высокая комиссия во главе с генералом армии А. Т. Стученко. Мы «разгромили противника». Престижное назначение майора в оперативный отдел штаба Московского военного округа вряд ли было случайным. Связываю его с моими успехами в службе и учебе. Передо мной открывалась хорошая перспектива. Увы, судьба сделала крутой поворот.

 
        17 декабря 1959 г. Правительство приняло решение о создании  ракетных войск стратегического назначения (РВСН). Ракетчики отирали 30 выпускников,   успешно закончивших академию ВАФ. Нас пригласили на беседу  к   Главкому РВСН маршалу С.С. Бирюзову. Желающих так резко поменять привычную деятельность и проходить неизбежную  переподготовку, среди нас не было. Но нам популярно разъяснили важность постановления Правительства,   поставив тем самым перед фактом.
       Потом кадровик заявил, что они изучили мое личное дело и решили направить меня на полигон, откуда взлетели Юрий Гагарин и Герман Титов. Я спросил, что я там буду делать? Мне сказали, что все решат на полигоне, и дали сутки на раздумья. Я переговорил с человеком, который сказал, что там всем заправляют инженеры. И на меня будут смотреть, как на белую корову. И подчернил, что космодром  только обустраивается, а также бытовую неустроенность и ужасный климат.

     Короче, я оказался от предложения. И получил назначение в штаб ракетного корпуса в г. Киров помощником начальника оперативного отдела. Переучивался на космодроме Байконур во время Карибского кризиса 1962 г. Ракетчики в полной боевой готовности были готовы к любому развитию обстановки.  Это было время становления ракетных войск. Все делалось впервые. И не все сразу получалось. В штабе корпуса  занимался сбором информации о ракетном вооружении вероятного противника и организацией научной работы в соединениях. Время подготовки пуска ракет с наземных стартов измерялось часами. Опыт показывал, что реальную готовность частей и соединений можно выявить путем внезапных проверок. Позже мне доверили их организацию. И не ошиблись. Но рассказать об этом даже после полвека невозможно.
        Успешно освоив за три года обязанности оператора, я подал рапорт о переводе в войска, чем изрядно удивил сослуживцев и начальство. Два года служил заместителем командира ракетного полка, на вооружении которого были ракеты наземного старта 8К64. В 1966 г. меня отправили  на  восьмимесячные курсы при Академии им. Ф. Э. Дзержинского. В ходе учебы меня неожиданно вызвали на беседу к Главкому РВСН маршалу Н.И. Крылову. 14.02.1967 г. он после пары вопросов лично утвердил мое назначение командиром  полка, на вооружение которого  должны были поступить подвижные ракетные комплексы на шасси танков Т-10 (индекс забыл). При назначении, видимо,  учли мой опыт прежней службы в бронетанковых и механизированных войсках. На  стажировку меня напарили на Плесецкий  космодром, где эти комплексы дорабатывались. Но оказалось, что  обе пусковые установки отправили в Москву.  Читатели постарше, вероятно,  помнят две огромные пусковые установки на гусеничном ходу, которые всегда замыкали парад на Красной площади.  Пришлось  заняться, изучением ракеты по техническим документам.
     После стажировки полк начал формировать с нуля. Очень непростое дело. Получил, наконец, отпуск.. Но меня срочно отозвали в часть. Дело в ом, что эти подвижные комплексы не пошли в серию. Пришлось заняться переформированием полка по новому штату для передислокации его в Казахстан.

      
      Служба службой, но меня   не покидала мысль, что же случилось  с отцом? На все запросы в различные организации мы получали стандартный ответ: «пропал без вести". Примириться с такой неопределенной и жестокой формулировкой  я не мог.  Лишь в апреле 1959 года я получил из Главного управления кадров МО СССР более подробное извещение на свой очередной запрос:
         «Ваш отец – полковник ЛОПУХОВСКИЙ Николай Ильич, по данным ГУК, значится пропавшим без вести 30 ноября 1941 года в бою с немецко-фашистскими захватчиками на Западном фронте. Никаких других, более подробных, данных о его судьбе нет. Он, безусловно, погиб, но в связи с особой обстановкой, сложившейся на фронте, зафиксировать факт его гибели и сообщить об этом в центр или родственникам в то время было невозможно».

       После этого   поиск принял   более целеустремленный  характер. Удалось установить, что 120-й гап с октября 1941 г. входил в состав 19-й армии Западного фронта, войска которого попали в окружение под Вязьмой и понесли большие потери, в том числе и пленными.  Я знал, что бывшие военнопленные обязательно проходили спецпроверку. Их фильтрационные дела находились в ведении КГБ и МВД. Во время учебы в академии ВАФ,  не без колебаний решился на визит в эти уважаемые ведомства. В общей приемной два полковника, выслушав меня, ответили: «Капитан, бросай это дело, а то можешь найти совсем не то, что ищешь, и будешь потом всю жизнь жалеть об этом».
         Но такой ответ только укрепило меня в намерении продолжить свой поиск. На запрос в Центральный архив Министерства обороны получил ответ, что в архиве нет документов по 120-му гап военного времени. В приемной архива мне разъяснил, что документы частей и соединений при прорыве, как правило, уничтожались (позднее я нашел много донесений штаба полка в фонде Резервного фронта).

      В ответе на мое письмо бывший командующий 19-й армией генерал-лейтенант М. Ф. Лукин подтвердил, что 120-й гап входил в состав его армии, но о его судьбе ничего не знает. Зимой 1969 года (за полгода до кончины командарма, которая последовала 25 мая 1970 г.) мне все-таки удалось попасть к нему. Его родные   не хотели меня пускать, так как Михаил Федорович только что вернулся из госпиталя и неважно себя чувствовал. Однако генерал услышал, что к нему кто-то пришел, и настоял, чтобы меня пропустили. Он полулежал в качалке и выглядел очень плохо.  Ничего нового об отце сообщить не смог.

     Рассказывая о ходе боев под Вязьмой, о тяжелой обстановке, сложившейся в окружении и о попытках прорваться из него, генерал разволновался. Несколько раз я вставал, чтобы выйти, но Михаил Федорович приказывал мне садиться и продолжал свой рассказ. В частности, он спросил, читал ли я статью И. С. Конева в Военно-историческом журнале, опубликованную в конце 1966 года? На мой отрицательный ответ генерал   сказал:
-  "Вы, молодые, никогда не узнаете всей правды о вяземской трагедии, пока будут живы Конев, Буденный и другие, причастные к этим событиям люди".
   
        Слова генерала подтолкнули меня усилить поиск однополчан отца. Забегая вперед, расскажу о неудачной попытке на этот счет. Оказавшись в Москве,  зашел в редакцию  «Красной Звезды» с просьбой напечатать короткое обращение к ветеранам 120-го гап.   Редактор  отдела даже говорить на эту тему отказался:  «Нашу газету читают и за границей.  Что скажут?  Выходит, что у нас полковники и даже целые полки  пропадали без вести?». Военная цензура была на страже. Писать о неудачах в открытой печати в то время избегали.

      Редактор  вызвал корреспондента и предложил  нам совместно написать статью, посвященную очередной  годовщине  разгрома немцев под Москвой.  Мол, отец, полковник, командир  артполка погиб, защищая столицу, а теперь его сын – полковник, командир ракетного полка стратегического назначения защищает интересы всего Советского Союза. Я отказался, заявив, что приехал не для   саморекламы. А отказался зря! Но это  понял только потом, когда мои письма и запросы уже не заставали в живых  ветеранов полка, адреса которых удавалось узнать.

        Однако пора вернуться к прерванному рассказу о переброске ядра полка в составе  полутора десятка офицеров с семьями и 20 солдат и сержантов в неизвестность.. В Казахстане в 38-й ракетной дивизии встретили нас хорошо. Семьи офицеров сразу получили весьма благоустроенные квартиры. Командир дивизии ввел меня в обстановку. Два полка уже несли боевое дежурство. Позиционный район для нашего полка только строился. Генерал Парамонов ввел меня в обстановку. На вооружении полка поступят самые мощные на то время ракеты 8К67 (по классификации американцев они числились под названием «Сатана»).  Запуск их осуществляется из шахтных пусковых установок.  Так осуществилась моя мечта о самой большой пушке.
 
      
      По предложению командира дивизии  я облетел на вертолете   районы обоих полков, побывал на их командных пунктах, познакомился с работой дежурных расчетов. выслушал советы командиров по подготовке к заступлению на боевое дежурство. Тогда же наметил некоторые доработки в оборудовании командного пункта и по планировке помещений здания   дежурной смены. Все мои предложения не требовали существенной доработки проекта и были выполнены строителями.  В то же время я заметил кое-какие нарушения в поведении личного состава, решив для себя, что никогда не допущу подобное в своем полку.
       Первые два года ушли на участие в строительстве ракетного комплекса. В ходе него. основной офицерский состав полка, пополненный выпускниками ракетных училищ, в 1968 г. прошел    трехмесячную переподготовку на космодром Байконур. Там мы изучили новую для многих офицеров ракету 8К67 и все, связанное с несением боевого дежурства на шахтных пусковых установках
      
     На завершающем этапе строительства я своим приказом  на каждую боевую стартовую позицию (БСП) назначил комендантов. Они выявляли   недоделки  и докладывали о них главному инженеру полка майору  Г.П. Гущину, который требовал их устранения. Настало время приема в эксплуатацию командного пункта и всех БСП. Не все выявленные недоделки  были устранены, и я до последнего момента отказывался подписывать Акт о   приемке комплекса. Дело дошло до тог, что председатель государственной комиссии заявил мне: «Не подпишите акт сегодня, завтра его подпишет другой!».
      
           Конечно, я подписал Акт. Но не потому, что испугался. К боевой работе комплекс был готов. А я по прежней службе в штабе корпуса знал, что по количеству боеготовых межконтинентальных ракет (МКР) СССР примерно в три раза отстает от США, и что   каждая пусковая установка, поставленная на боевое дежурство, была на счету. Полк заступил на боевое дежурство в назначенный срок –16 августа 1969 г.   

       Мне же, как водится, дали «твердое» обещание в короткий срок устранить «несущественные» недостатки. За  строптивость меня и главного инженера не включили  в число тех, кто представлялся к награждению за успешный ввод комплекса в эксплуатацию. При этом по два и три оклада получили даже те, кто ни разу не был в позиционном районе и даже не знал, где он находится. А недоделки пришлось устранять силами полка, а также «левых» строителей. Расплачивался с ними известной всем ракетчикам валютой – спиртом.    
       Но справедливость восторжествовала. Позже на одном очень важном совещании мне предложили поделиться удачным опытом строительства и постановкой полка на боевое дежурство. Доклад был успешным. Я ничего не скрывал. В итоге я и инженер получили по два оклада. А меня представили к награждению орденом «Красная Звезда». Вскоре мне пришлось вновь проявить принципиальность, которая не понравилась начальству. В конечном счете, я был прав, но представление к награде  отозвали. Но это уже другая история.

       20 февраля 1971 г. мне было присвоено званием полковника. Весной 1972 г. я был выдвинут на должность заместителя командира ракетной дивизии. Но назначение не состоялось. К тому времени мое здоровье пошатнулось. Несколько раз с тяжелым приступом меня увозили с дежурства прямо в госпиталь. Видимо сказалось  довольно тесное общение с ракетами наземного старта и компонентами ракетного топлива и окислителя.  Дело дошло до того, что начальник медслужбы дивизии заявил командиру дивизии, что он не отвечает за жизнь Лопуховского во время его дежурства на подземном командном пункте.

         В итоге после 10-летней службы в РВСН в моей судьбе опять случился крутой поворот. Я был признан негодным к несению боевого дежурства на подземных командных пунктах. Мне предложили должность начальника штаба   ракетной дивизии с наземными стартами, в которой я служил до 1966 г., но я отказался. И в октябре 1972 г.  был назначен преподавателем академии ВАФ. Так, в 42 года мне пришлось расстаться с дальнейшей службой на командно-штабных должностях, к которой меня готовили 20 с лишним лет. Можно понять мое тогдашнее настроение.   Поэтому об этом непростом периоде   жизни я старался не вспоминать. И как-то, отвечая на вопрос очень большого начальника - «А как Вы попали в РВСН», я в сердцах ответил: «имел глупость с отличием окончить академию ВАФ»!

         
        Но полностью закрыть ракетную тему на этом не получается. Через 30 с лишним лет меня разыскал генерал-лейтенант Норенко Ю.Н.. Оказывается, он был третьим по счету командиром 539-го ракетного полка, который я сформировал и поставленного мной на боевое дежурство. Юрий Николаевич пригласил меня и двух моих бывших подчиненных на празднование 50-летия  38-й ракетной дивизии.
          По просьбе ветеранов соединения я написал воспоминания о службе в РВСН, которые позднее вошли в книгу нашего командарма генерал-полковника В. И. Герасимова и в Историю 38-й рд. Оказалось, что я все-таки внес свою скромную лепту в дело поддержания высокой  боевой готовности ракетных частей и соединений, которые проверял и где потом служил. Как старейший командир ракетного полка, 18.12.2019 г. был представлен командующему РВСН, который лично вручил мне медаль «60 лет РВСН».


   
           2. ПЕРВЫЕ  ПРОБЫ  ПЕРА. ПРОДОЛЖЕНИЕ  ПОИСКА.

       С переходом на преподавательскую работу началась совсем другая жизнь. Не нужно было постоянно думать о том, а как
очередной расчет несет боевое дежурство на  подземном командном пункте. Все ли в порядке в караулах у шахтных пусковых установок, которыми командуют сержанты? А в академии провел учебные занятия со слушателями своей группы (не каждый день), и свободен! Конечно, на новом месте пришлось снова все начинать почти с нуля, снова доказывать свою состоятельность.

      Надо сказать, что вес кандидаты в преподаватели академии в учение двух месяцев занимались на специальных курсах, где под руководством опытных наставников осваивали тонкости своей будущей профессии. Возглавлял курсы профессор ВАФ, доктор исторических наук  полковник Ф. Д. Свердлов, с которым мы еще встретимся. Там я случайно увидел пасок новичков из числа адъюнктов академии и офицеров, прибывших  из войск,  с упоминанием их прежних военно-учетных специальностей (ВУС).
      И там с удивление обнаружил, что я бывший «командир бронепоезда»! Нас не раз предупреждали, что за сведениями о командирах ракетных частей и других специалистах РВСН охотятся зарубежные организации. Поэтому в  интересах секретности их ВУС носили условный характер.  Помнится, работая в штабе корпуса, в командировки я иногда отправлялся в форме авиатора. И кроме удостоверения личности, имел при себе гражданский паспорт. Курсы   я окончил успешно, попутно сдав кандидатский минимум по иностранному языку. Об этом стало известно на кафедре общей тактики, куда я был зачислен.

      
      Я чувствовал, что ко мне явно приглядываются. Один из заместителей начальника кафедры решил проверить, как бывший ракетчик ориентируется на местности. На очередной рекогносцировке  он дважды (и подряд – небывалое дело)  предложил мне сориентировать преподавателей, которые будут проводить здесь занятия со слушателями на этом участке. Я начал работать. И тут кто-то бросил замечание, что я неправильно называю населенные пункты. Возник  спор.  Я, как стрелок, видел тогда очень хорошо. И предложил всех сориентировать свои карты на верхушку колокольни деревни Саларьево в 10 км (!). Она находится на оси полосы наступления нашей дивизии! Генерал, не раз проводивший занятия на этом участке, схватился за бинокль. А споры тут же прекратились. Теперь при упоминании названия станции метро Саларьево (открыли в 2016 г.), сразу вспоминаю этот эпизод.

         Но  проверка «командира бронепоезда» продолжилась. Через некоторое время   тот же генерал пришел ко мне на занятие с группой слушателей. Войдя в класс, он заметил на доске выписку из полевого устава и потребовал убрать «шпаргалку». Я ответил, что она во время доклада слушателя будет закрыта картой и понадобится для разбора. Состоялся короткий диалог:
Но проверка продолжалась. В следующий раз этот же генерал пришел ко мне на занятие группы. Войдя в класс, он заметил на доске выписку из полевого устава и потребовал убрать «шпаргалку». Я ответил, что она во время доклада слушателя будет закрыта картой и понадобится для разбора. Состоялся короткий диалог

– Все равно! Дежурный, уберите!
– Товарищ генерал, судя по всему, Вы хотите сами проводить занятие. Тогда мне здесь делать нечего!

       И стал складывать свою карту. Генерал быстро собрал свои бумаги на столе и, выходя из класса, бросил:

– После занятия зайдите ко мне в кабинет.
– Если я зайду, то только в другой кабинет!
 
       Слушатели группы смотрели на меня в гробовой тишине. Я поблагодарил старшего группы за прекрасный почерк выписки и разъяснил создавшуюся ситуацию. Предупредил, что после выпуска в частях их тоже будут испытывать на прочность. Посоветовал не бояться высказывать свое мнение начальству, если они уверены в своей правоте. И продолжил занятие, в ходе которого слушатели твердо усвоили требования Полевого устава при принятии решения на прорыв подготовленной обороны противника.
          У генерала хватило ума не настаивать на моем визите к нему. А я не стал жаловаться на него начальнику кафедры. Но слух о случившемся быстро разнесся по академии.

       С каждым годом я наращивал опыт. На подготовку к занятиям уже не требовалось  много времени. А сидеть без дела я не привык. Освоив учебную  программу, занялся наукой. Добивался, чтобы и   слушатели группы записывались в научные кружки. Проводимые семинары вызывали большой интерес, так как я использовал сведения, которые не публиковались в открытой печати. Анализ  результатов  переводных и выпускных экзаменов позволил выявить слабые места в знаниях слушателей. Наиболее трудные вопросы я разобрал в статьях, которые вышли в издательстве академии в качестве учебных пособий для служебного пользования.

      В академии ВАФ я получил  и первый   опыт выступлений в открытой печати. Будучи нештатным сотрудником Воениздата, занимался внутренним рецензированием рукописей книг по истории Великой Отечественной войны и мемуаров известных военачальников. Это не только расширяло мой кругозор, но и позволяло проследить изменения, которые появлялись в произведениях после вмешательства военной цензуры. Некоторые мои статьи и рецензии печатались в журнале «Советское военное обозрение». Другие, для армий дружественных стран вышли в переводе в «Венном зарубежнике»   В частности, были опубликованы следующие работы: «Главная ударная сила» (8/1981, на арабском и французском языка); «Боевое применение артиллерии» (1981, на арабском); «Оборона морского побережья» (1982,  на испанском).
         К началу нового столетия на моем счету   было 28 научных работ и статей, в том числе 19 на закрытые темы. Остальные 9 были опубликованы в открытой печати. Их список был представлен   при вступлении в  Союз  журналистов России. Всего  с 1976 по 2006 г. в моем списке научных, учебно-методических трудов и публикаций  насчитывалось 36  работ (125 печатных листов), из  них  19 на закрытые темы и  17 опубликовал  в открытой печати.   
 
          К началу 1977 г. стал старшим преподавателем кафедры общей тактики. А в августе этого года кандидатом военных наук, Темя моей диссертации была навеяна моей поисковой работой и исследованием трагических событий октября 1941 г. под Вязьмой. Её не сразу утвердили на ученом совете. Пришлось обосновывать. В 1980 г. стал доцентом. В качестве научного руководителя я подготовил пять кандидатов военных наук из числа адъюнктов академии и соискателей из войск.
         
         Некоторые  мои ученики со временем сделали хорошую карьеру, стали генералами. Но мне хотелось отметить здесь другого слушателя. В выпускной характеристике на капитана В.О. Дайнес  подчеркнул его успехи в учебе и явную тягу к исследовательской работе. Он стал адъюнктом Института военной истории  Генерального штаба, где впоследствии   стал известным историком, начальником одного из управлений ИВИ. Именно ему в 1985 г. (через 40 лет после Победы) поручили по телевидению довести до широкой общественности «страшную тайну» – действительное количество танков в Красной армии перед гитлеровским нападением! Это число скрывали, потому что со времен Сталина наши поражения с началом войны объясняли превосходством немцев над нашей армией в танках и авиации.

        В годы хрущевской "оттепели" советские архивы несколько "приоткрыли" свои хранилища. В открытой печати появились сообщения и книги, содержание которых не соответствовало официальной точке зрения на события минувшей войны. Власть перепугалась и "оттепель", как это регулярно бывает в России, сменилась "заморозками". В начале 1968 г.  Л. И. Брежнев записал в своем дневнике: «О допуске всякой швали к военным архивам и их использованию в неблаговидных делах ужесточить». 3 марта этого же года он заявил своим соратникам по Политбюро: «У нас появилось за последнее время много мемуарной литературы <…>.  Освещают Отечественную войну вкривь и вкось, где-то берут документы в архивах, искажают, перевирают эти документы <…>. Где эти люди берут документы? Почему у нас стало так свободно с этим вопросом?».   Тогдашний министр обороны А. А. Гречко   заверил генсека, что наведет порядок в этом деле. И, конечно, навел.

         Допуск к документам, хранящимся в архивах, снова был ограничен.   Сегодняшние исследователи даже представить не могут, в каких условиях приходилось работать в ЦАМО независимым исследователям в начале 70-х годов.  Прежде всего, пришлось завести секретную тетрадь, записи в которой строго контролировали сотрудники архива. Стремясь охватить как можно больше дел, делал выписки, сокращая слова и выражения. Сотрудники архива часто заявляли, что не могут разобрать мои записи. В некоторых случаях они тушью вымарывали в тетради «крамольные», на их взгляд, выписки из дел. Когда рабочая тетрадь заканчивалась, ее пересылали секретной почтой в академию (впоследствии секретные тетради посетителей отменили).

      Но принятые ограничения касались не только архивов.  Находившиеся в высших военных учебных и научных заведениях микрофильмы, содержащие важнейшие совершенно секретные документы по основным операциям войны, были срочно отозваны и уничтожены. К 1973 г. по одному комплекту роликов оставались только в распоряжении   Академии Генерального штаба и Военной академии им. Фрунзе под гарантию обеспечения строжайшей секретности. Со временем мне разрешили ознакомиться с содержанием   роликов микрофильма с документами Западного фронта за 1941 г., чтобы найти следы 120-го гап. Мне тогда удалось узнать многое из того, что нельзя было встретить в открытой печати. К сожалению, документов, непосредственно относящихся к поиску, не нашел.

          Но почему-то зафиксировал переговоры по прямому проводу начальника Генштаба Б. М. Шапошникова с командующим Западным фронтом Коневым в октябре 1941 г. на трех страницах. При этом вторая страница была заклеена. В последующем мне не удалось уточнить некоторые моменты, так как этот документ хранится в «Особой папке» архива. Но это другая история. До сих пор жалею, что не удосужился записать другие очень интересные документы. Но я тогда и подумать не мог, что когда-нибудь займусь исследованием некоторых неоднозначных операций Отечественной войны и даже стану писателем.
         
      
       В интересах дальнейшего  поиска я старался максимально использовать  все возможности, открывшиеся с переездом в Москву. В конце 1972 г. получил допуск к работе с секретными документами в Центральном архиве Минобороны (ЦАМО) в Подольске. Там, на отчетной карте Западного фронта на 30 сентября 1941 г. впервые обнаружил район огневых позиций 120 гап. Но основная масса документов в архиве в то время   оставалась засекреченной. 
        Позднее  через Генштаб добился допуска к материалам фонда 500 этого архива. Там хранятся трофейные документы разгромленного вермахта. Но мне разрешили знакомиться только с документами, переведенными на русский язык. Это были в основном донесения о потерях немецких соединений и частей, а также доклады, где упоминалось об упорном сопротивлении наших войск. . Несмотря на уверения, что сумею сам перевести военные документы, мне категорически отказали. Мне так и не удалось ознакомиться с немецкими документов о событиях октября 1941 г. в районе Вязьмы. В это время   в одной из своих статей Президент Академии военных наук РФ генерал армии М. А. Гареев сетовал: "<…> некоторые историки, специализирующиеся на тематике Великой Отечественной войны, не особенно-то и стремятся работать в архивах, слабо владеют иностранными языками, чтобы свободно пользоваться оригиналами документов. Остается неизученной значительная часть трофейных документов немецко-фашистской армии".
            Дело, конечно, было вовсе не в плохом знании нашими историками иностранных языков, а в том, что сотрудники фонда 500 получили указания не выдавать оригиналы документов, не переведенные на русский язык. Сражения на военно-историческом фронте продолжались. А те, кто определял очередность   перевода немецких документов, хорошо знали порученное им дело.

       
        Я пишу об условиях, в которых пришлось работать мне в то время. Сейчас с началом оцифровки материалов архивов работа исследователей во многом облегчилась. В эпоху Интернета значительно упростилась и возможность использования иностранных источников. Мне пришлось часто обращаться к данным Национального архива (NARA) США, в котором сосредоточены трофейные документы вермахта, которые в числе других архивов, были захвачены армией США.  Прежде чем вернуть их Германии, американцы микрофильмировали их и сейчас за плату предоставляют всем желающим. В своем исследовании я использовал также материалы федерального и военного архивов ФРГ - ВА-МА.

      
 
      Работая в академии, я не забывал о своем поиске. В 1975 г.  я с военкомом Вязьмы полковником М. М. Матвеенко в течение 12 и 13 сентября колесили по району юго-западнее Вязьмы, через который полк, по моему предположению, мог выходить из окружения. Во всех населенных пунктах и в отдельных домах я оставлял записки с указанием своих координат. Жители деревни Богдановка (6 км юго-западнее Вязьмы) рассказали, что немцев, занявших их деревню, 13 октября, атаковала не обычная пехота. У погибших в петлицах были «пушечки». После боя  жители хоронили   погибших, которых было не менее сотни, стаскивая их тела с пашни. Подробный рассказ жителей я привел в эпилоге книги «Вяземская катастрофа» в 2006 г.   

       Через пять лет в январе 1980 г.  на меня вышел вяземский поисковик Н.Н. Слесарев. В 1979 г. он нашел у этой деревни всею в 200 метрах от отдельного дерева, где мы разговаривали с колхозниками, останки 11 артиллеристов 120-го гап.   За последующие   два года он в одиночку с помощью щупов и миноискателя, который я ему дал, нашел у деревни останки 98 человек (!). Под шинелью на груди сержанта Проселкова Слесарев обнаружил фрагменты знамени полка, сохранить которые, к сожалению, не удалось. По 21 найденному медальону удалось опознать 16 чел., из них 6 были из 120-го гап, один офицер - из 166-й сд. Принадлежность остальных установить не удалось, хотя Слесарев разыскал их родных.
        Предметы снаряжения и экипировки погибших, их обмундирование и эмблемы позволили сделать вывод, что большинство захороненных у Богдановки были артиллеристами 120-го гап (радисты, разведчики, топографы, вычислители, писари, медики). Они погибли 13 октября 1941 г.  при прорыве из окружения. Все совпадало с рассказами ветеранов, которых я десять лет подряд собирал в Москве и вывозил на места боев.  Останки погибших в 1982 г. были перезахоронены с воинскими почестями в Вязьме на военном участке Екатерининского кладбища.

          Результаты находок Николая  Слесарева подтвердили ранее сделанные выводы относительно действий 120-го гап. У меня сложилась довольно полная картина событий, случившихся в районе Вязьмы в октябре 41 года. По просьбе ветеранов полка я написал очерк об этом, который попытался напечатать в типографии академии. Но цензор ВАФ не разрешил его печатать. Выждав, когда он уйдет в отпуск, обратился к его заместителю.  Изрядно усеченный по его требованию сокращенный вариант (пришлось убрать из текста все данные о составе и вооружении полка, потерях и прочую крамолу) под названием «История 120-го гап БМ РГК и не только» (ВАФ, 1980 г.)  был опубликован за мой счет   под видом учебного пособия. Тираж в 100 экз. на очередной встрече был распространен среди ветеранов и родных погибших воинов. Тогда же впервые ветераны подняли вопрос об увековечении памяти погибших воинов полка и их командира путем издания полноценной книги.

         9 мая 1981 г. в Центральном парке Москвы впервые встретились 7 ветеранов полка. По нашему представлению им были вручены знаки «Ветеран 4-й армии». Этим заинтересовался журналист газеты «Красная Звезда» А.П. Хорев, который на основе моего рассказа опубликовал в газете 11.10.1981 г.  (через 40 лет после неудачной попытки   частей 19-й армии прорваться из окружения) большой очерк под названием «Отцовский полк».  Интересно, что он по-братски разделил полученный им гонорар пополам, подчеркнув этим мою роль в его написании.
            
   
        Меня никогда не покидала надежда узнать как можно больше о личном составе полка. Казалось, что все возможности для этого исчерпаны. Надо было искать обходные пути. О моих трудностях узнал преподаватель кафедры ВВС академии Герой Советского Союза (к сожалению, сейчас не могу вспомнить его фамилию), который также пытался узнать судьбу своего брата, пропавшего без вести в годы войны. В 1980 г.  мы   выехали в Подольский архив, который в то время возглавлял генерал, его друг. Тот вызвал начальников отделов и приказал предоставить в наше распоряжение все запрашиваемые дела до фронта включительно.  К сожалению, ничего существенного ни генерал. ни я так и не нашли. Мне попались на глаза только несколько донесений штаба 120-го гап о потерях, понесенных при отходе полка из Белоруссии.
       
       Осенью 1982 г. на конференции в академии ВАФ, проводимой редакцией Военно-исторического журнала, мне предложили написать статью о вяземской операции. Я сказал, что буду писать на основе архивных материалов обеих воюющих сторон. Главный редактор согласился, но предупредил, что эти материалы в военном отделе ЦК КПСС «будут изучать под микроскопом». Стало ясно, что время для правды о трагедии под Вязьмой еще не пришло, и я отказался от лестного предложения.

      
       В 1983 г. окончилась неудачей  и следующая попытка опубликовать результаты многолетнего поиска, которым я мог заниматься только во внеслужебное время. Влиятельный сын погибшего начштаба полка майора Ф.С. Машковцева (сейчас сказали бы – спонсор) вышел на меня, прочитав статью А.П. Хорева. Он предложил издать подготовленный и развернутый вариант книги о действиях 19-й армии под Ярцево и Вязьмой высокой печатью. Но издательство затребовало разрешение всесильного Главлита с его перечнем сведений, запрещенных к публикации в открытой печати, и затея сорвалась. И все последующие годы я продолжал работать в стол.   
 
       Начиная с 1981 г.,  в течение 15 лет   регулярно выезжал с  ветеранами на места  боев  у Вязьмы. С каждым выездом удавалось выяснить детали боя. А фронтовики все время удивлялись, как это мне удалось разыскать их через столько лет после окончания войны. В ответ раскрывал некоторые «секреты» своей работы. А тем, кого перед войной досрочно выпустили из училищ на основании приказа Наркома обороны, отвечал, что могу назвать их отметки по основным предметам обучения.
    
     Ветеранам было трудно ориентироваться на местности,  настолько она изменилась  за 40 с лишним лет. Тем не менее, в районе Богдановки  Бывший радист рядовой Федор Чухарев узнал овражек, где они укрывались от огня противника и где  застрелились начальник штаба полка майор Машковцев и его командир взвода. Только тут Н. Слесарев рассказал ему о найденном рядом захоронении. Устроили перерыв, чтобы перекусить и помянуть погибших. Федор Петрович, стоя на коленях у бывшей могилы, со слезами на глазах попросил у своих товарищей прощения, что не разделил их участь и остался жив. И добавил, что сполна заплатил фашистам за их смерть.
        Небольшое отступление в связи с этим эпизодом. В дивизионах полка не все знали о возвращении полковника Лопуховского из госпиталя. Говорили:  командир полка с нами, командир приказал, командир ранен, умирает, застрелился …. Но  при этом имели в виду  исполнявшего его обязанности в течение  месяца  майора Машковцева, который действительно застрелился. Позднее экспертиза, проведенная по моей просьбе Центральной криминалистической лабораторией  МВД, подтвердила, что представленный  для исследования череп действительно принадлежал Ф.С. Машковцеву, а пуля, найденная в нем, была выстреляна из нагана.
 
      
        На мой вопрос, почему полк отклонился от указанного ему маршрута и атаковал деревню Богдановку по открытой местности, они ответить так и не смогли. Ведь следовавшие за ним остатки частей 166 сд проследовали дальше. И им удалось прорваться к старому Семлевскому тракту. Никто не смог ответить на этот вопрос. Все ссылались на командира полка, который был тяжело ранен в самом начале боя. Причина неудачи полка прорваться к Гредякино прояснилась при  сопоставлении рассказов  ветеранов с   документами вермахта из архива NARA. Многое удалось узнать из доклада   начальника штаба 4-й армии генерала Блюментритта. Находясь в плену у американцев, он написал его, чтобы показать. Как им трудно было воевать с русскими.
      
        Столкновение с немецким заслоном у этой деревни не было случайным. Атакой с востока и запада наши части стремились выбить немцев из деревни, чтобы освободить дорогу частям 19-й армии, которые должны были через ст. Гредякино пройти на соединение с частями 20-й армии. Немцы выставили здесь довольно сильный заслон (на   схемах генерала был показан состав и положение частей 23-й пехотной дивизии). Артиллеристы 120-го гап, вооруженные только личным оружием, до конца выполнили свой воинский долг. В самом начале боя осколком мины был тяжело ранен командир полка полковник Н.И. Лопуховский. Затем погибли комиссар и начальник штаба полка. Всего в бою у Богдановки при прорыве из окружения погибло около 100 артиллеристов, еще не менее 100 (в том числе раненые) попали в плен.
 
   
       Общаясь с ветеранами,  я  убедился, что они слабо представляют общую  обстановку, сложившуюся в районе Вязьмы  в октябре  1941 г., и тем более - причины катастрофы. Ведь не все  имели возможность заглянуть в архивы, изучать документы тех лет. Н.В. Фризен и особенно Ф.П. Чухарев на полном серьезе уверяли меня, что окружение и последующий разгром наших войск под Вязьмой произошли в результате измены генералов!  Разговоры об измене генералов  обрели реальную почву после приказа № 0250 от 28 июля 1941 г. с объявлением войскам приговора Верховного суда СССР о расстреле  генерала армии Д.Г. Павлова, генерал-майоров В.Е. Климовских, А.Т. Григорьева (начальник связи фронта) и А.А. Коробкова. Приказ был объявлен начсоставу от командира полка и выше. Но скрыть это от личного состава войск действующей армии  это было невозможно.
      
        Мне не сразу далось разъяснить ветеранам, что дело было вовсе не в измене. Ветераны изменили свое мнение только после моего сообщения об отмене Военной коллегией Верховного суда СССР приговоров в отношении командования Западного фронта за отсутствием в действиях осужденных состава преступления. Они были посмертно восстановлены в званиях и наградах. Решение было принято 31 июля 1957 г.   Но о реабилитации военачальников долгое время знали лишь немногие.

        На встречах неизбежно возникал вопрос о гибели командного состава полка. И з воспоминаний Жуковского и Чухарева стало ясно, что комиссар русаков и начальник штаба полка застрелились после тяжелых ранений. Все соглашались с Ершовым, что отец, вероятно,  умер в результате ранения осколком мины в живот, но не в Семлево, а у Богдановки.  Это подтвердил   в  воспоминаниях      лейтенант Н.К. Жуковский.  В ходе боя он с группой бойцов своей батареи вышел к тригонометрической вышке на западной окраине д. Богдановка (вышка с отметкой 285 существует и в настоящее время). Он послал сержанта Коцюбенко к командиру полка с запросом о дальнейших действиях. Вернувшись, тот доложил: «командир полка ранен в живот, он умирает. Комиссару перебило обе ноги, он застрелился».
         
        Жуковский вспоминал: «Своими глазами я не видел гибели командира и комиссара, так как находился в 300-400 метрах от них. Вернуться в лощину не было возможности. Цепь немцев спускалась туда с другой стороны. С тремя бойцами мне удалось уйти. Под утро хотели перейти шоссе, но попали на минное поле. Очнулся утром от боли в разбитой голове и ноге, от криков и ругани немцев, которые гоняли наших пленных по минному полю. Встретившиеся в колонне пленных товарищи (Бураков и Беспалов) подтвердили гибель командира и комиссара».

         Я понимал: отец с таким ранением не мог выжать. Осколок прошил шинель и проник в живот. В колонне не было медиков. Врачи и фельдшера медпункта полка не могли бросить своих раненых, которые не могли идти. Они остались на северном берегу реки Вязьма. Я их знал их  по фамилиям – никто не вернулся с войны. А что могли сделать санитары, оказавшиеся поблизости? И мысленно примирился с мнением Жуковского, с которым позже встретился в Москве. Но кто-то же из  оказавшихся поблизости однополчан, мог забрать его документы и личные вещи, чтобы отправить родным?  Неужели все, погибли? Но эти  сомнения держал при себе.

       На встречах ветераны старались отвлечь меня от переживании вопросами о моей службе. Они знали, что я командовал ракетным полком  стратегического назначения и просили рассказать о ракетах. Но я сразу наложил на эту тему табу. Тогда переходили к вопросам о нашей семье. И, конечно, самые теплые слова они говорили о командире полка.  Ведь они помнили, с чего все началось в их полку перед войной. Здесь не обойтись без дополнительного объяснения для тех, кто не читал мои книги. В августе 1939 г. в соответствии с мобпланом на базе одного дивизиона 120-го гап Харьковского военного округа был развернут полк в составе 4-х дивизионов под тем же номером. Временно исполнявшим обязанности командира этого полка был назначен бывший командир дивизиона капитан Г.В. Воронков, военкомом – прежний политрук дивизиона. Вскоре оказалось, что капитан Воронков по своим деловым и моральным качествам (мягко сказано) оказался неспособным командовать частью численностью более 2,5 тыс. чел. В 120-м гап БМ РГК в г. Пинск Зап. Белоруссии сложилась Нездоровая обстановка. Пришлось принимать срочные меры.         

       24 апреля 1940 г. новым командиром полка был назначен майор Лопуховский Н.И., командовавший до этого в Бресте  92-м гап 33-й сд.  Одновременно в полу заменили и комиссара.  В полку были рады избавиться  от надоевших всем начальников. По общему мнению,  новый командир был спокойный и выдержанный человек. В трудных условиях двойной смены районов дислокации (сначала в Бессарабию, потом уже в другой район Запальной Белоруссии) он показал себя умелым и заботливым командиром. Я напомнил ветеранам интересный факт, о котором они не знали.
      
     120 гап РГК в оперативном отношении подчинялся   4-й армией, которой командовал  В.И. Чуйков. В служебной характеристике на майора Лопуховского Н.И. (в целом положительной) Чуйков  лично дописал:   «<…> в целом подготовлен хорошо, хороший строевик, отличается умением предвидеть развитие обстановки, тактическая подготовка - удовлетворительно, самолюбив, недостаточно требователен: в полку была пьянка с дебошем и самовольная отлучка младшего командира с двумя бойцами». Тем не менее, 16 июля 1940 г. майору Лопуховскому Н.И. за отличное выполнение заданий командования в сложных условиях обстановки было присвоено звание «полковник».

     Вопреки мнению Чуйкова, подчиненные Лопуховского в один голос утверждали, что он был требовательным командиром. Но, в отличие от многих других начальников того времени, он не кричал на подчиненных, не оскорблял их и никогда не ругался матом. Бывший командир 11-й батареи подполковник Н.И. Кондрашин вспоминал, что офицеры полка и члены их семей жили дружно. Праздники, как правило, отмечали вместе - накрывали общий стол, выпивали, танцевали. Кстати, отец на застолье любого уровня (дома или в коллективе командиров) никогда не пил больше одной рюмки.

     На этом можно было бы, и остановиться: основная цель поиска достигнута, место, время и обстоятельства гибели отца установлены. Но я уже сроднился его боевыми товарищами. Сколько я узнал о них, сколько пережито… Кто. Если не я, расскажет о тех, кто погиб, защищая Родину? Поэтому  решил продолжать поиск, чтобы больше узнать о личном составе полка. Поэтому  16 марта 1990 г. (через 10 лет со времени первой попытки)  я с большим трудом добился разрешения поработать с документами архива  на основе старой заявки. В числе других принесли и дело № 80а, которое 10 лет назад я не мог просмотреть, так как оно находилось на реставрации (дело № 80 просмотрел).

       На этот  раз обнаружил в этом деле штатно-должностной список начсостава 120-го гап на 24 июля 1941 г., подписанный командиром и начальником штаба полка. Там были указаны подробные сведения о  каждом из 161   офицеров и сержантов (занимавших офицерские должности), а также адреса их родных. Это был настоящий прорыв: ведь я начал поиск с четырех фамилий штабных командиров, числящихся пропавшими без вести. Я радовался каждой новой фамилии однополчан отца.

 
     В своих книгах я проследил судьбы многих однополчан отца. Они сложились по-разному. Время было сложное. К бывшим военнопленным относились, как к предателям. Поэтому некоторые из них пытались в своих письмах скрыть этот факт. Но я имел тесную связь с сотрудниками  ГУК МО. Они помогали мне и быстро отвечали на вопросы.  В 1975 году  был создан  Совет ветеранов полка, который возглавил старейший из них – командир 2-го дивизиона майор в отставке Ф.К. Работнов (1905 г.р.).  Роль секретаря совета фронтовики возложили на меня. Отныне в  различные организации  обращался от имени Совета ветеранов полка. На этой основе получил возможность ознакомиться с фильтрационными материалами  на бывших военнопленных, прошедших спецпроверку. Запросы в областные отделы  КГБ посылал с целью «выяснить  обстоятельства гибели командира, начальника штаба и комиссара 120-го артполка в октябре 1941 г.». И в большинстве случаев мне шли навстречу.   

       Обо  всех найденных мной ветеранах здесь не напишешь. Но об одном из них расскажу подробно. Не часто у нас годы нацистского плена и «искупления вины» в советских трудовых лагерях засчитывали, как службу в Советской Армии. Речь далее пойдет о   старшем лейтенанте Фризене Н.В. Я разыскал его в начале 70-х годов   по довоенному адресу родственников. В ответе он признался, что попал в плен и за это был  репрессирован. И пять  лет отработал в лагерях Красноярского края на шахтах. Из писем отца я знал, что он первым в полку был представлен к награде за то, что при отходе полка из Белоруссии  огнем прямой наводкой остановил немецкую танковую колонну на Варшавском шоссе и   вывел к своим войскам 203 мм гаубицы не только своей, но и соседней  батареи. Забегая   вперед, отмечу, что награду он так и не получил, так как все документы полка были уничтожены при выходе из окружения.

 
         Проще всего было бы просто пересказать то, что было написано мной 17 лет назад, и на этом закончить. Не получилось  – жизнь подбрасывает порой сюжеты, которые  нельзя оставить без внимания. Я все время кого-то искал. И дожил до того, что уже и меня стали разыскивать. 13 апреля 2024 г. по электронной почте через 7 лет после прекращения переписки получил письмо. Дочь ветерана полка подполковника Н.В. Пясецкого просила сообщить  хоть что-нибудь, о Лопуховском Л.Н. Я ответил Наталье, что я еще жив! Она вывела меня на связь со своей подругой Татьяной, дочерью Фризена! Я не упустил представившую возможность, чтобы узнать о нем, как можно больше.

        Мои ожидания оправдались. Удалось узнать, что пришлось пережить Николаю Владимировичу в ходе трагических событий в октябре 1941 г. При прорыве полка из окружения  в районе Вязьмы. Фризен с ранами в руках попал в плен. При этапировании пленных на Смоленск ночью он бежал. После долгих скитаний по территории, занятой немцам, ему с помощью дальних родственников удалось устроиться на работу  в бывшем совхозе селе Божедаровка Днепропетровской области и даже получить  справку, что он местный немец.
      
        В записках, найденных дочерью, Фризен, в частности, записал:   «В 1943 году с приходом наших войск был проверен комиссией наркомата го госбезопасности, направлен в военкомат, где помогал готовить молодежь к пополнению частей действующей армии. Но   новому начальнику НКГБ старшему лейтенанту Стрельникову не понравилась моя немецкая фамилия. На допросе меня избивали, добиваясь признания, что я немец, и работал  на врага». В  скобках замечу, что он был крещен в православной церкви, и в паспорте был записан русским.  В конечном счете, его заочно осудили 5 лет Черногорских лагерей Красноярского края. Работал на шахтах. В 1949 году Фризена выпустили без паспорта в г. Новосибирск без права покидать город.
   
          
           С получением ответа на мой запрос я сообщил Фризену адреса его однополчан, посоветовав немедленно связаться с ними. Началась активная переписка между ветеранами.  Ветераны в обращениях в прокуратуру описывали участие Фризена в боях с первого дня войны и подтверждали, что он попал в плен раненым в обе руки. Переписка  по поводу возможного оправдания боевого товарища заняла не один год. Надо сказать, что Н.В. Фризен не смирился с несправедливостью и стучался во все двери. Дело стронулось с места после разоблачения культа личности вождя и его незаконных репрессий. Наконец, 5 ноября 1975 году дело, по материалам которого он  был заключен под стражу в 1944 г. прекратили постановлением  Днепропетровским облсудом.

        После тщательной проверки  их показаний  Генеральной прокуратурой СССР  Фризен Николай  Владимирович   (11.12. 1911  г.р.)  был полностью реабилитирован. При этом, видимо, были подтверждены его заслуги в ходе боев. Поэтому вскоре последовал  приказ Министра обороны № 205  от 4.11.1976 г. Ст. лейтенанта Ф Н.В считать уволенным с действителен службы в запас с 15 мая 1949 г. по ст. 59, параграф «В» по сокращению штатов. Календарная выслуга  лет в Советской армии  9 лет 4 месяца. Тем самым официально  признается, что Н.В. Фризен  с 15 января 1942 г. (вероятное время объявления его пропавшим без вести. – Л.Л.) в течение  9  лет и 4-х месяцев    находился не в плену и  советских лагерях, а на  действительной службе!
         
        Так, на 64-ом  году жизни он  мог почувствовать себя  свободным   гражданином  страны. Ему даже выплатили денежное   содержание по занимаемой на то время должности командира батареи. Хотя в сентябре 1941 г. старший лейтенант Н.В. Физен был назначен начальником штаба 2-го дивизиона.  В последующем Николай Владимирович не менее двух раз участвовал во  ветеранов на местах боев западнее Вязьмы. Он был старше других командиров батарей и по возрасту и службе. Ведь Фризен  в 1932 г. добровольно вступил в ряды Красеей армии. Участвовал в 1939 г. в освобождении Западной Белоруссии, в 1940 – в освобождении Бессарабии. А потом со своей батареей огнем прямой наводкой 203-мм гаубиц громил финские ДОТы, где был контужен. И поэтому заслуженно пользовался большим уважением со стороны своих товарищей. При спорах к его мнению всегда прислушивались. Но мне иногда казалось, что он что-то не договаривает. Умер Николай Владимирович в возрасте 80 лет.


        Выяснение подлинных обстоятельств гибели моего отца затянулось на три десятка  лет. Версии появлялись, уточнялись, обрастали деталями. Первая из них, высказанная П.А. Ершовым, оказалась несостоятельной. Но   со временем ее использовали для объяснения, каким образом фамилия Лопуховского Н.И. появилась на стеле воинского участка Екатерининского кладбища в Вязьме. Якобы  останки полковника  «перезахоронили» туда с кладбища в Семлеве!
      
   
           Все определилось  на встрече ветеранов,  состоявшейся  в начале  мая 1988 г. в Москве. На празднование Дня Победы Совет ветеранов   пригласил  30 однополчан, в том числе троих из Казахстана.  Организацию  взял на себя полковник  Г.И. Нюнин, бывший начштаба 3-го дивизиона. Он был ранен   27 сентября 1941 г. В день возвращения из госпиталя командира полка. Отец тут же распорядился, чтобы  ст. лейтенанта на его машине отвезли в тот же госпиталь в Вязьме. Так Нюнин избежал печальной участи, постигшей его товарищей. Он хорошо воевал. К 1975 г. в звании полковника работал в Генштабе. Это он подсказал военкому Вязьмы помочь мне транспортом для поиска на месте боев западнее города.
         Приехавшие в Москву ветераны расположились в гостинице  Дома офицеров гарнизона у Екатерининского парка. Я появился в точно назначенное Нюниным время. Меня встретили и проводили в буфет гостиницы. К своему удивлению я застал за полностью накрытым длинным столом не менее 16 ветеранов во главе с Нюниным. Я даже стал извиняться за опоздание. Тут ко мне подскочил Павел Ершов с довольно громоздким подарком, явно нарушив сценарий встречи. Нюнин призвал его к порядку.

       Мы выпили за Победу. Затем Георгий Иванович, подчеркнув мою роль в розыске однополчан и организацию их встреч, вручил мне командирские часы «Полет» с гравировкой: «Дорогому Льву Николаевичу Лопуховскому от ветеранов 120 гап 2.v.88» (видимо, это дата гравировки).  Эти часы, на которые я недавно наткнулся. позволили уточнить последовательность событий тех праздничных дней. По устоявшейся к тому времени традиции, ветеранам власти предоставили льготы на поездки в столицу и бесплатное  поездки по городу.  Выпили за меня. В ответ я поблагодарил друзей за подарок и предложил, не чокаясь, помянуть погибших однополчан. Тогда же я обещал ветеранам, что обязательно  напишу о них книгу. К сожалению, дело затянулось, и они не дожили до этого. Сидели мы тогда долго.

       
            В перерыве, выбрав удобный момент, я обратился к Фризену Н.В. с  просьбой рассказать, наконец, правду о гибели отца. Разговор шел наедине. Он ответил, что командира полка, тяжело раненного в живот осколком мины, при прочесывании поля боя добил один из немцев так называемым «выстрелом милосердия». И тут же назвал этот выстрел по-немецки – «еin Schuss der Barmherzigkeit». И продолжил:   немец  снял с полковника часы и срезал с гимнастерки петлицы со знаками различия – четыре «шпалы».
      
      Фризен так говорил, что я ему сразу поверил. Наверно, потому, что его рассказ совпадал с воспоминаниями Жуковского о том, что в направлении места, где лежал отец, направлялась цепь немецких солдат.  Они обезоруживали сдавшихся в плен и добивали тех, кто не мог идти. И упоминание Фризеном о выстреле милосердия было сделано, чтобы подчеркнуть безысходность ситуации, а не для того, чтобы оправдать  немца. Ведь обычно немцы офицеров такого ранга старались захватить живыми для получения нужных им сведений. Сейчас не помню, спросил ли я Фризена, откуда ему стали известны такие подробности. Возможно, он и сказал – по рассказам пленных. Чувствовалось, что Николаю Владимировичу хочется закончить этот непростой разговор.
        К тому же, петлицы полковника, срезанные немцем, объясняли, почему  поисковик Николай Слесарев, прощупав каждый квадратный метр места боя у Богдановки,   из-за  отсутствия знаков различия на одежде  полковника  так и не смог опознать его останки среди 98 других. А он за два года в семи захоронениях по знакам различия установил воинские звания 22 офицеров (в том числе двух майоров, одного капитана, 6 ст. лейтенантов,  7 лейтенантов и 6 младших лейтенантов), а также 12 сержантов.

 
        После встречи в Москве 12 ветеранов  отправились в Вязьму на открытие памятника артиллеристам, погибшим  при прорыве из окружения 13 октября 1941 г. у д. Богдановка.  Он был открыт 9 мая 1988 года на ст. Гредякино в торжественной обстановке в присутствии  родных и близких погибших воинов  и многочисленных жителей окрестных поселков.
       Время брало свое. С 1988 г. на встречи приезжало  все меньше ветеранов. Сказывались   пережитые тяготы войны, ранения и контузии. . з  самые активные. Уже не для продолжения поиска, а по приглашению местных советов ветеранов. Нас встречали с хлебом и солью.


       Казалось, что все сомнения о гибели отца  на поле боя у Богдановки сняты. Подробный рассказ о трагической судьбе  артиллеристов 120 гап впервые был опубликован в книге «Вяземская катастрофа» (2006). Но через  30 с лишним лет  рассказ Н.В. Фризена получил более точное   объяснение. Его дочь Татьяна Николаевна, разбирая по моей просьбе записи отца, обнаружила, что  папе о гибели командира полка сказали в плену те, с кем он шел в колонне пленных: «его расстрелял немец». Но главное она обнаружила позднее.  Оказывается в колонне пленных  вместе с ее отцом шли его однополчане, от которых он и  узнал подробности  о гибели командира полка. Его адъютант лейтенант  Константин Бураков   перевязал ему раны на руках. При этапировании пленных в Смоленск Фризену и Буракову удалось сбежать. Потом они потеряли друг друга. Это сообщение позволило снять последние сомнения в  отношении гибели моего отца. Дело в том, что я еще в начале 70-х годов  вел переписку с К.И. Бураковым  (1920 г.р.) !
      
           Нашел Буракова  я в г. Кобеляки  Полтавской обл.  В  ответе на мое письмо  он пожаловался,  что болеет  и не хочет вспоминать о тяжелых боях под Вязьмой и потере друзей. Но я убедил его присоединиться к попыткам реабилитации его командира. И  в  следующем письме сообщил   адреса его однополчан. На вопрос о моем отце,  Бураков ответил, что ничего не знает об этом. И добавил,  что  в последнем бою недалеко от командира полка был лейтенант К. (он назвал его фамилию, но здесь я её не приводить не буду). И поэтому знал, как погиб полковник. И тут же заявил, что К. погиб в 1947 г. на полигоне в результате случайного разрыва снаряда. Но я тут же с помощью сотрудников   ГУК МО   выяснил, что капитан К. застрелился   6.04.1948 г.

          А вскоре один из ветеранов сообщил мне, что Костя Бураков просил его не говорить полковнику (мне), что он был в плену. Но к этому времени я по  фильтрационным документам уже выяснил, что Бураков со своим  товарищем, командиром взвода того же дивизиона лейтенантом К.   бежал из плена чуть ли не на второй день после их задержания. Оба благополучно прошли проверку в спецлагере НКВД (они были в плену до 7.03.1942 г.), хорошо воевали и к концу войны стали капитанами. Вне всяких сомнений К. рассказал    своему давнему другу Буракову о том, что знал и видел при сдаче в плен.

         К. застрелился в 28 лет! Ему бы служить и служить.  Не исключено, что он не выдержал постоянных напоминаний о сдаче в плен и связанных с этим весьма неприятных для него вопросов. Несомненно, капитана К.  спрашивали, почему он, даже не раненый сдался в плен. Его, например, могли спросить, а где были его командиры, командир полка? Комиссар застрелился? А Вы, почему не застрелились? Ему пришлось рассказать, что он знал и видел.         Поэтому Бураков не шел на контакт. С учетом полученных сведений я задал ему в письме несколько не очень удобных для него вопросов. Но ответа не получил. В моем списке тех, с кем я вел переписку, против его фамилии есть пометка  - «умер».  Наверно, мне ответили родственники. А ему было в то время всего 55, максимум - 57 лет.
         
       
       Однако пора вернуться к рассказу о моей жизни. После увольнения в запас в 1989 г. , отказавшись от лестного предложения продолжить работу в академии, предпочел службу в 4-м отделе Московского горвоенкомата. В течение трех лет руководил там группой «Поиск» в составе пяти человек, члены которой получили допуск к работе непосредственно в 9 отделе ЦАМО, где находилась картотека безвозвратных потерь рядового и сержантского состава Красной армии. Конечно, попутно я использовал данные этой картотеки для уточнения потерь 120-го гап.  К сожалению, в тот период я так и не добрался до 11-го отдела ЦАМО с его картотекой потерь офицерского состава. 
          Некоторые из разысканных ветеранов, особенно бывшие военнопленные, нуждались в помощи. Ведь в то время раздавались голоса, чтобы  не считать их участниками боевых действий.. Хорев А.П.  выступил в их защиту со статьей «Забыть не вправе. Заслужили жизнью» в газете «Красная Звезда» от 16.06.1990 г. Действуя от имени Совета ветеранов полка, созданного в 1975 г. по инициативе однополчан, мне удалось еще до указа Президента страны Б. Н. Ельцина поспособствовать реабилитации пятерых бывших военнопленных из числа солдат и офицеров полка.

      
       В январе 1992 г.  в порядке перевода  я был назначен  руководителем группы в Центр по изданию «Книги Памяти Москвы». Моя работа составителем и редактором 2-го и 3-го томов этой книги была отмечена Почетной грамотой, лично подписанной мэром Москвы Ю. Лужковым, и солидной премией. Работа по поиску бывших военнослужащих 120-го гап, выяснению их судеб также не осталась незамеченной. По ходатайству Вяземского военкомата я и Николай Слесарев 24.06.1993 г.  были награждены Министром обороны почетным знаком «За активный поиск защитников Родины». 
         
       В 2005 г. решением  Председателя  Российского  комитета ветеранов  войны и воинской службы и Председателя  Попечительского  Совета Национального  Гражданского общества я был награжден Юбилейным гражданским орденом Серебряная Звезда «Общественное признание» № 3341 комитета  «За активную работу по оказанию действенной социальной и духовной поддержке  ветеранов и участников Великой  Отечественной войны, военных и боевых действий  в горячих точках в связи с 60-летием Великой  Победы».
 
         В ходе дальнейшего поиска я познакомился с сотрудниками Научно-информационного Центре (НИЦ) «Судьба» на Поклонной горе. К 1995 г. в его Центральной базе данных (ЦБД) к этому времени содержалось почти 20 млн сведений (персоналий) о погибших, умерших от ран и пропавших без вести воинов. Эти данные использовались при издании Книг Памяти во всех регионах Советского Союза.  Коллектив Центра состоял в основном из женщин, слабо разбирающихся в военном деле. Примерно с февраля этого года я стал периодически помогать им в решении некоторых вопросов по поиску без вести пропавших советских воинов. В конечном счете меня уговорили перейти к ним работать военным консультантом, пообещав помощь в сборе материалов с помощью Интернета (приказ от 29.09.1995 г.). Я согласился, оговорив, что наряду с выполнением своих обязанностей буду продолжать работу по 120-му гап. Там я впервые увидел вблизи компьютеры и познакомился с их возможностями по поиску.

          В связи с отсутствием надлежащего финансирования сотрудники Центра (особенно консультанты из числа военных пенсионеров) даже мизерную зарплату получали нерегулярно. Во время предвыборной кампании кандидата в президенты Б. Н. Ельцина я воспользовался возможностью задать ему вопрос: знает ли он, где в России самая длинная очередь? И коротко изложил ситуацию. Никому об этом не сказал, так как не рассчитывал на реальный результат запроса. Поэтому первый директор Центра страшно перепугался звонка из штаба Ельцина и ничего толком им не ответил. Но какая-то организация все-таки попыталась взять нас под свое крыло. Но моя затея по неизвестной мне причине забуксовала. Потом началась административная чехарда, сокращения штатов. И в конце 1999 г. НИЦ «Судьба» был преобразован в некоммерческий   Фонд «Народная Память», который возглавила Пивоварова Н.А.

       Работы в Центре было невпроворот.  Количество запросов от желающих хотя бы приблизительно узнать место и обстоятельства гибели своих родных и близких, росло с каждым днем. Забегая вперед, отмечу, что к началу 2002 г.  в очереди в Центр стояло более 40 тысяч человек. До моего прихода в ответах на запросы родных погибших и пропавших без вести военнослужащих обычно указывались только сведения, извлеченные из ЦБД без особых комментариев.  С помощью сотрудников ЦАМО мне удалось разработать Перечень полевых почт соединений и частей. Это во многом облачило работу по поиску и установлению судеб военнослужащих, не вернувшихся с войны. На его основе разработал методику определения места (района) и примерных обстоятельств гибели воина, если был известен номер части или полевой почты (почтового ящика).

       Кроме этого, пришлось разработать подробную Инструкцию по формированию списков воинов, погибших (умерших от ран и болезней) и пропавших без вести в ходе боевых действий, а также Методику внесения уточнений, изменений и дополнений в сведения о них. Документы были утверждены 15.12. 1996 г.  ВРИО Генерального директора НИЦ «судьба» Н. А. Пивоваровой.  Используя свои связи в топографическом отделе штаба МВО, собрал набор топографических карт   районов наиболее интенсивных боевых действий на территории СССР в ходе войны (в основном масштаба 1:100 000).
         
       В моем архиве сохранился доклад от 25.09.1995 г. об итогах поиска в НИЦ «Судьба». «В результате нашей совместной работы с поисковиком Н. Н. Слесаревым и сверки с данными ЦАМО   установлено:
      1. 27 офицеров из картотеки безвозвратных потерь ЦАМО на самом деле оказались живы после войны. С ними я поддерживал связь;
       2. 17 офицеров, числящихся пропавшими без вести, на самом деле погибли, что подтверждается соответствующими Актами;
        3. На 21 погибшего офицера ранее  были поданы уточненные данные просьбой включить сведения о них в Центральной банк данных».

         Позднее в моей характеристике Н.А. Пивоварова написала:
       «… Нельзя не отметить вклад Льва Николаевича, как военного консультанта научно-исследовательского центра «Судьба» и фонда «Народная Память», данные которых были использованы для создания «Книг Памяти» республик и регионов Советского Союза».
 
         
       Подводя некоторые итоги  работы по установлению судеб боевых товарищей отца, напомню, что  начал их  поиск    с четырех фамилий пропавших без вести сотрудников штаба полка, названых мамой. На 1.10. 1995 года удалось установить фамилии  543 человек . Это составляло 30 процентов от численности личного состава полка на 1 октября 10.1941 года. Из  них: погибло – 60 (в том числе 28 офицеров);  пропало без вести – 191 (офицеров через  20 с лишним лет –123), были живы после войны  –171 (офицеров – 68). Судьбу 120 человек тогда выяснить не удалось.

       С апреля 2000 года я возобновил работу консультанта, одновременно продолжая поиск ветеранов путем запросов в райвоенкоматы.  К этому времени материалов по боевым действиям войск Западного и других фронтов на западном направлении осенью 1941 г.  было собрано   достаточно. Оставалось уточнить некоторые детали. Казалось, что еще немного, и я смогу выполнить обещание, данное ветеранам – написать книгу о боевых действиях 120-го гап и его судьбе. Однако судьба распорядилась по другому.


          3. О СОТРУДНИЧЕСТВЕ С ПИСАТЕЛЕМ ЗАМУЛИНЫМ В.Н.
 
         Учитывая некоторые обстоятельства, истории сотрудничества с В.Н.Замулиным я уделил особое внимание. Знакомство с ним состоялось поздней осенью 2001 г., когда в  наш фонд «Народная память» поступила довольно объемистая рукопись об ожесточенных боях под Прохоровкой в ходе Курский битвы. Директор поручила мне оценить ее. Сразу бросилось в глаза, что автор слабо владеет военной лексикой и рукопись довольно «сырая». В то же время приведенные в ней факты и документы, особенно сведения о потерях наших войск в людях и боевой технике в ходе сражения, меня просто поразили! Данные автора во многом противоречили широко известному утверждению   о полном разгроме немцев в результате контрудара 5 гв. танковой армии 12 июля 1943 г. 

       Я доложил об этом директору, выразив свое мнение, что публикация   рукописи произведет сенсацию — это будет «бомба»!  Пришлось объяснить Н. А. Пивоваровой, в чем именно заключается ее ценность. В то же время обосновал, почему печатать ее в представленном виде нельзя. Тогда я еще не знал, как она попала к нам, пытался ли автор пристроить рукопись в какое-либо другое издательство.

      На встрече уже с автором повторил  директору, что в любом случае рукопись необходимо доработать и коротко доложил об основных недостатках текста.  В.Н. Замулин сказал, что подготовить текст к изданию в короткий срок он не сможет.  Н. А. Пивоварова предложила мне взяться за редактирование текста и подготовку рукопись к изданию. К тому времени я уже не был   новичком в публицистике и издательском деле.  Так, к  2001 г. только в Советском военном обозрении (СВО) было опубликовано 9  статей в переводе на различные языки, не считая работ на закрытые темы. Я, как кандидат военных наук с 1977 г. и нештатный рецензент  Воениздата,  хорошо представлял всю сложность предлагаемой работы  и  сразу отказался, напомнив директору , что пришел в Центр с условием продолжения своей поисковой работы. Что часто езжу в Подольский архив и веду активную переписку с ветеранами. А предлагаемая работа   потребует много сил и времени.

     Разговор продолжился наедине. Надежда Александровна, продолжая настаивать на своем предложении, прояснила мне создавшуюся ситуацию. Оказывается, очерк  Замулина составляет  только часть  планируемого издания «Книга памяти. Прохоровка – взгляд через десятилетия». На ее издание выделено 400 тыс. руб. В  фонде  порой нечем выплачивать сотрудникам зарплату. И если мы в срок не освоим выделенную сумму до конца года, деньги уйдут в бюджет. В интересах коллектива надо срочно подготовить очерк  Замулина к изданию, пока мы составим списки погибших в боях под Прохоровкой. Я спросил, почему  она не воспользовалась возможностями вышестоящей организации, которую я пробил через Ельцина?  И получил   ответ:
      – Лев Николаевич, я не хочу сидеть в тюрьме (?!).
Оказывается, ей прямо заявили, что финансирование нам откроют при условии «отката» в 30%. Таковы были нравы конца 90-х годов!
 
     Других кандидатов на роль редактора, кроме меня, в фонде не было. Но я продолжал упираться, и заявил директору, что вручную, ручкой подготовить к печати неотредактированную рукопись в 300 с лишним страниц за месяц невозможно. Между тем, в  Фонде давно заметили, что я, в отличие от других военных консультантов, ответы заявителям уже не писал ручкой, а заполнял на компьютере поля определенного  шаблона. Сотрудникам фронда оставалось лишь  доработать ответ и отправить его по адресу.  Это ускоряло работу не в ущерб качеству. Надежда Александровна использовала этот  момент, пообещав в короткий сок научить меня работать на компьютере по программе редактора. Это меняло дело. Мне давно уже надоело каждый раз с получением новых данных перепечатывать текст  уже  своей рукописи на пишущей машинке. До меня, наконец,  дошло, что я смогу  дорабатывать свою книгу уже на компьютере.
      
        Я дал согласие, и мы с директором в тот же день поехали на радиорынок в Царицыно, где она выбрала для меня недорогой компьютер из бывших в употреблении. Оплату провели за счет аванса за будущую работу, сумма которого составила 50% от авторского гонорара (7 тыс. рублей). Назначенная директором   сотрудница за пару занятий научила меня использовать его для редактирования текста. Такова вкратце история назначения меня редактором первой большой работы   В.Н. Замулина, вскоре ставшего известным исследователем Курской битвы.
   
      
      Директор в помощь мне выделила моего коллегу подполковника запаса Г.М. Харчук, в обязанности которого входили поездки в ЦАМО (он жил в г. Чехов недалеко от Подольска) для уточнения возникающих в ходе работы вопросов. Напуганная моей «бомбой» Н. А. Пивоварова, для нейтрализации моих, по её мнению, чересчур критических высказываний против официальной оценки некаторы операций минувшей войны, и дополнительной страховки на этот счет, выпросила консультанта из Центрального музея Вооруженных Сил полковника в отставке Ф.В. Овсюк. 
      На мой вопрос, какую часть рукописи он возьмется отредактировать, Ф.В. Овсюк ответил, что напишет предисловие к Очеру! На большее, видимо, он был неспособен. Готовить рукопись к печати пришлось мне одному. Чтобы не терять время на поездки на Поклонную гору и обратно (не менее трех часов), мне разрешили работать дома. Сбором сведений о персональных данных погибших и пропавших без вести в районе Прохоровки и подготовкой их списков занимались другие сотрудники.

     Чтобы не тратить время на поездки на работу и обратно (а это не менее трех часов!),   директор разрешил работать дома. Работа с электронной версией рукописи оказалась не такой уж сложно, как  думал. Я быстро научился вносить поправки в текст, менять последовательность изложения материала. При необходимости задавал вопросы автору.

      В.Н. Замулин оказался не новичком на исторической ниве. В 1992 году он закончил исторический факультет Белгородского педагогического института. С 1996 года он профессионально занимается изучением истории Курской битвы, работал с документальными источниками в крупных государственных и военных архивах России и даже в США, что выглядело необычным для того времени.  За четыре с лишним года работы ему удалось собрать весьма ценный материал, который во многом противоречил тому, что мы знали о тех далеких событиях в основном только по воспоминаниям  П.А. Ротмистрова.

      Но Замулину, видимо, ему не хватило времени и издательского опыта, чтобы подготовить рукопись к печати. Поэтому при работе с авторским текстом в фактуру описываемых событий я не лез.  В основном   устранял явные ошибки, повторы и длинноты, противоречия в трактовке фактов. И правил неудачные предложения с точки зрения военной лексики.  Прежде всего, это сказывалось при критике автором недостатков в организации боевых действий, особенно вопросов взаимодействия, обеспечения и  управления частями (в скобках замечу, что первоначальный текст рукописи я хранил в свеем архиве многие годы).  Пришлось также править формат и уточнять содержание некоторых   таблиц. Приведенные в рукописи схемы, взятые из уже опубликованных трудов. Зачастую они  противоречили друг другу. По ним было трудно понять замысел врага на разгром подошедших к Прохоровке советских резервов. Но на их правку и уточнение времени уже не оставалось. Подлинность фотографий и соответствие подписей к ним я не проверял. Этим занимались сам автор и Г.М. Харчук.
 

     В рукописи изложение потерь каждого соединения (части) в танках и людях заняло 23 страницы. По тексту и нескольким частным таблицам было трудно представить общую картину о потерях в ожесточенной схватке под Прохоровкой. Вместо этого, я предложил все данные о потерях свести в одну таблицу. Она родилась не сразу. Пришлось запрашивать дополнительные данные у автора непосредственно в архиве. Некоторые сведения по оборонительной операции Воронежского фронта по моей просьбе обнаружил в архиве Г.М. Харчук.
       
       Сейчас уже трудно вспомнить, как мы поддерживали связь с Валерием (я старше его на 38 лет, все эти годы мы поддерживали дружеские отношения, поэтому мне простительно такое обращение). Для решения срочных вопросов использовали  телефон и факс. А так же во время редких приездов Валерия в Москву. Помню, как он однажды прислал мне факс, который начинался словами: «Лев Николаевич, не ругайте меня!». А чего ругать? Я не понаслышке знал, что не все можно было найти в закромах различных фондов ЦАМО: многие данные были утрачены еще в военное время, а некоторые документы до сих пор хранится в «особых папках».

     А время поджимало. Верстка первой половины рукописи, где излагались сведения о формировании и истории наших и вражеских соединений, принявших участие в сражении под Прохоровкой, началась раньше готовности всего текста.  А я продолжал править более сложную по содержанию вторую половину рукописи. По мере поступления новых данных о составе частей и потерях приходилось менять формат и содержание сводной таблицы потерь. Однажды И.А. Безродная, осуществлявшая компьютерную верстку взмолилась:
   –  Лев Николаевич, когда это кончится? Вы представили уже 14-й вариант сводной таблицы!
        Я ответил: эта таблица занимает ОДНУ страницу! И наши дополнения и поправки работе над версткой не мешают!

       В итоге совместной работы мы получили таблицу за номером 10 «Сводные данные о потерях 5 гв. танковой армии за 12 июля 1943 г.» . В ней на одной странице удалось разместить максимум информации:  боевой состав соединений и частей, (в том числе и приданных армии); количество личного состава (и их безвозвратные потери), танков и САУ, участвовавших в бою в этот день, и их потери  (общие и безвозвратные). В таблице также были указаны реквизиты архивных документов по каждой строке!  Грамотному читателю одного взгляда на эту таблицу хватало, чтобы представить масштаб сражения и сделать вывод о действительных результатах контрудара 12 июля.

    Кстати, В. Замулин в основном критиковал маршала бронетанковых войск Ротмистрова П.А. за его высказывания в книге «Танковое сражение под Прохоровкой».  При редактировании выводов исследования я поставил вопрос несколько шире. И даже позволил критические высказывания в адрес командующего Воронежским фронтом Н. Ватутина и (о, ужас!) даже Ставки ВГК!
       
        В один из своих приездов в Москву В.Замулин высказал свои сомнения: а не слишком ли мы замахнулись? Я ответил, что критика вполне обоснована приведенными им документами и фактами, и ему не стоит снижать планку. И предложил  ему определиться до сдачи текста на верстку.   чтобы потом не оправдываться, мол, это все редактор сам добавил! Парадоксальная ситуация. И Валерий по моему требованию на листе очередного факса с моими вопросами и его ответами на них своей подписью подтвердил, что он согласен с общей концепцией очерка. Я давно уничтожил 300 с лишним страниц  первоначального текста его очерка, но этот факс храню до сих пор.

         В процессе подголовки рукописи к изданию мои коллеги, имевшие отношение к этой работе, не раз   говорили, что я вправе поставить вопрос о соавторстве. Учитывая заслуги В.Н. Замулина в сборе информации о сражении, эти разговоры не имели смысла. Он имел мужество пойти против официальной версии такого широко известного сражения. И я делал все возможное, чтобы его работа вышла в свет. Свою часть работы я выполнил за полтора месяца. И был доволен уже тем, что удалось получить определенные навыки в работе на компьютере, которые пригодятся мне при подготовке своей книги о Вязьме. Конечно, я рассчитывал, что меня признают военным редактором будущей книги.
 
        Но  тут, когда редактирование очерка подошло к концу, выяснилось, что ветераны серьезно возражают против его издания. Видимо, В.Н. замулин один экземпляр рукописи представил в Московский комитет ветеранов войны. Они предъявили свои претензии директору, а та попросила меня уладить дело. Представитель Комитета участница войны М. М. Рохлина (она была санинструктором в одной из частей 95-й сд 5-й гв. армии) сказала, что ветераны не согласны с некоторыми высказываниями автора.
      
         Я пояснил ей, что рукопись отредактирована, и предложил рассмотреть   конкретные замечания ветеранов. Оказалось, что 4 или 5 моментов, вызвавших их недовольство, действительно были неудачными и бросались в глаза. Собственно, именно они дали мне повод назвать рукопись «сырой». Я показал, что в верстке они уже устранены. Лишь по одному пункту претензий пришлось внести правка в присутствии М. М. Рохлиной. Она была полностью удовлетворена моими разъяснениями, о чем сообщила нашему директору. А потом, видимо, доложила в Комитете ветеранов, что текст редактировал полковник, кандидат военных наук, который прошел горнило Высшей аттестационной комиссии (ВАК).  На ознакомление с отредактированным текстом уже не было времени.

     Но на этом дело не закончилось. Когда я доложил уже сверстанный текст   директору, старший научный сотрудник Музея, заслуженный работника РСФСР Ф.В. Овсюк, который уклонился от подготовки  рукописи к изданию, теперь выступил против некоторых оценок и общих выводов в новом тексте. И, главное: под предлогом неполноты сведений о потерях некоторых частей потребовал   убрать таблицу №10, где были отражены сводные данные о наших потерях за 12 июля. Они были несопоставимы с потерями противника. А это ставило под сомнение утверждение советской пропаганды о его полном разгроме в результате контрудара фронта.
      В ответ на его «критику» я сказал, что можно убрать половину очерка, но сводную таблицу наших потерь в танках необходимо оставить в любом случае. И добавил, что не буду менять ни одного слова в отредактированном и сверстанном тексте: вызывайте автора и с ним решайте все вопросы!

      У меня самого порой возникли сомнения, а пройдет ли очерк цензуру? Я ведь только после выхода книги узнал о существовании солидного Попечительского совете музея «Прохоровское поле». Поэтому сразу сообщил о конфликте Валерию. Попросил его встретиться со мной до поездки на Поклонную гору. При встрече посоветовал ему, чем можно в случае чего пожертвовать, а где надо стоять насмерть.  На беседу с автором Н. А. Пивоварова пригласила консультанта Овсюк, который пытался уговорить Валерия исправить некоторые «неясные» формулировки. Валерий позднее рассказал мне, что так и не понял «консультанта», который все время путал ст. Прохоровка со ст.  Поныри (в полосе обороны другого - Центральный фронта!). Никаких принципиальных поправок в текст они не внесли. Осталась там и пресловутая Таблица 10.

 
     Но Ф.В. Овсюк позднее все-таки отыгрался в пространном Послесловии. На 14 страницах он попытался поставить под сомнение некоторые выводы автора. Этот политработник   десятилетиями читал лекции о разгроме врага под Прохоровкой, и ему было трудно воспринять позицию В.Н. Замулина. В послесловии много места было уделено теоретическим рассуждениям о принципе соразмерности в изображении событий войны, а также и вещам, напрямую не относящихся к очерку, но которые отвечают на вопросы, волнующие историков в постперестроечное время.
     Овсюк, отметил, что «Анализ деятельности руководящих кадров Воронежского фронта в очерке делается несколько односторонне, так как внимание концентрируется лишь на недостатках в их работе» (в противовес кадрам вермахта). В частности, он выступил и против критики командарма П. А. Ротмистрова, мотивируя это тем, что тот воевал хорошо и, начав войну полковником, закончил ее маршалом бронетанковых войск. Далее цитировать Ф.В. Овсюка не стоит, так как его текст   построен по принципу: «автор прав, отмечая …, однако …, правильнее было бы…».   

     Наконец, 11.11.2001 г. текст был подписан в печать. Книга вышла под названием «ПРОХОРОВКА – ВЗГЛЯД ЧЕРЕЗ ДЕСЯТИЛЕТИЯ. Книга Памяти погибших в Прохоровском сражении в 1943 г.» М. Фонд «Народная Память», 2002, с. 800. Тираж 2000 экз.  Книга состояла из двух частей: Военно-исторический очерк «Прохоровское сражение» (335 с.), который я редактировал и готовил к печати, и сама Книга Памяти, где были названы поименно около 5 тыс. погибших, умерших от ран и пропавших без вести советских воинов в районе Прохоровки (433 с).

    Я получил от Валерия два авторских экземпляра этой книги, когда уже ушел из фонда «Народная память» по собственному желанию, чтобы, наконец, заняться Вязьмой. Только тогда и узнал, что книга была издана по инициативе Попечительского совета «Прохоровское поле» (председатель последний премьер Правительства СССР Н. И. Рыжков). Издание осуществлено при содействии Министерства культуры РФ и администрации Курской области. В редакционный совет входили 11 человек, в том числе губернатор Курской области Савченко Е. С., автор предыдущего труда о Прохоровском сражении Колтунов Г.А. и упомянутая выше Рохлина М. М.

       Предисловие к книге, написанное мной, поправила и подписала главный редактор книги Н. А. Пивоварова. Она обещала, что я буду отмечен в качестве военного редактора   очерка В.Н. Замулина. Но свое обещание не выполнила.  Хотя я за полтора месяца полностью переработал и подготовил к печати «кирпич» Валерия.  В выходных данных книги отдельной строчкой просто указали: военные консультанты фонда Лопуховский Л.Н. и Харчук Г.М.
       И лишь в самом конце книги написали: «Особую благодарность автор выражает военному консультанту фонда «Народная Память» полковнику в отставке Л.Н. Лопуховскому за активную помощь в построении, редактировании очерка, обработке приведенных в тексте таблиц».
      В.Н.  замулин рассказал мне, что это было сделано по его инициативе. Поздравив автора с успехом, я тогда же посоветовал ему не останавливаться на достигнутом,  и превратить очерк в самостоятельную книгу. Сказал, что после соответствующей доработке собранного им материала будет достаточно и для разработки кандидатской диссертации. Но для этого надо наращивать число публикаций на избранную тему.   

     Мне неизвестно, чем занимались члены редакционного совета. По крайней мере, сверстанный текст до выхода книги в свет, по-моему, никому не представлялся. И только получив подарочные экземпляры и ознакомившись с очерком, они, как и «попечители» разного рода.  поняли, что выпустили «джина из кувшина». Открыть глаза им помогло, конечно, и послесловие Овсюка. После этого М.М.  Рохлиной, которая вовремя не обнаружила в тексте «крамольные» высказывания автора, видимо, здорово попало. Позже при нашей встрече в Московском комитете ветеранов она обрушилась на меня с обвинениями. При этом выслушать меня отказалась, заявив, что «мы с Вами находимся по разные стороны баррикады»!
       Однозначно можно утверждать, что, по крайней мере, одному из членов редакционного совета – Колтунову Г. А. очерк Замулина понравился. Позднее он сказал Валерию, что ему и его соавтору Соловьеву Б. Г. в их совместной работе «Курская битва» (Воениздат, 1970) не дали сказать правду о Прохоровском сражении. Он благословил Валерия на дальнейшие успехи.
 
     С завершением работы над очерком Валерия я уволился из фонда, чтобы вплотную заняться подготовкой к изданию книги о событиях под Вязьмой в октябре 1941 г. Но судьба решила по-другому. Дело в том, что Замулину сразу не удалось найти издательство, согласное на публикацию книги неизвестного дотоле автора, к тому же вызвавшей споры. Он обратился ко мне за советом, что делать. Я связался со знакомым редактором Воениздата. Узнав о проблеме, тот ответил, что у них автора книги на такую острую тему замучают различными согласованиями, а потом откажут. И посоветовал поискать какое-нибудь частное издательство.

       Я обратился за советом к своему наставнику в академии ВАФ профессору и доктору исторических наук  полковнику Ф. Д. Свердлову. Поразительное совпадение!  Именно в беседе с ним, сам П.А. Ротмистров признался:
       «<…> И. В. Сталин, когда узнал о наших потерях, пришел в ярость: ведь танковая армия по плану Ставки предназначалась для участия в контрнаступлении и была нацелена на Харьков. А тут – опять надо ее значительно пополнять.  Верховный решил было снять меня с должности и чуть ли не отдать под суд. Это рассказал мне А. М. Василевский».

      С Федором Давыдовичем мы плавали в бассейне «Чайка» Москвы   на одной дорожке. И несколько раз разговаривали с ним о книге Замулина. Он с большим интересом выслушал меня и посоветовал   не тянуть с этим делом. И для начала представил меня основателю и главному редактору журнала «Военно-исторический архив» (ВИА) полковнику В. С. Ещенко. А тот до увольнения в запас был редактором «Военно-исторического журнала».
      Выслушав меня, Валентин Степанович сказал, что журнал не приспособлен для публикации книг такого большого объема. Но мне удалось убедить редактора, что объем можно сократить, а сенсационные данные Замулина наверняка заинтересуют его читателей. А это положительно скажется на авторитете и тиражах его журнала. Ещенко продолжал сомневаться: придется безотлагательно решать много вопросов по каждому номеру, а автор живет не в Москве. И сказал, что согласится при условии, что этим делом буду заниматься я, хорошо знающий содержание книги.

     Я сообщил Валерию, что Ещенко готов издать его очерк в сокращенном виде в нескольких выпусках журнала.    Сказал и об условии редактора и его обещании выплатить небольшой гонорар автору. Валерий, за неимением ничего лучшего, согласился с этим вариантом. Предполагая значительную переработку очерка для каждого выпуска в периодическом журнале, я согласился при условии, что на этот раз буду выступать в роли его соавтора. Валерий согласился и с этим условием. Договор с В. С. Ещенко мы не заключали. Работу переводчика дополнительных документов из иностранных источников мы договорились оплачивали сообща.

       Текст нового произведения под названием «Прохоровское сражение. Мифы и реальность» был опубликован в течение 2002/2003 гг. в семи номерах журнала ВИА (№№ 33–39). Я предлагал В.С. ЕЩЕНКО другое название - «Мифы и факты». Но оно редактор использовал в качестве названия отрывка в очередном номере журнала. В сведениях об авторах было подчеркнуто, что В.Н. Замулин с 1997 по 2001 г. работал в ЦАМО по выявлению и систематизации источников по Прохоровскому сражению. По этой теме он публиковался в районной и областной газетах и в журнале «Танкомастер». 
      Обо мне было только сказано, что с 1972 по 1989 г. работал старший преподавателем общей тактики в ВАФ, кандидат военных наук, доцент. И так повторялось в каждом номере вместе с нашими фотографиями.
       И только в последнем номере (№ 39 за март 2003 г.) по требованию читателей, которых заинтересовал наш труд, издатель на двух страницах выложил более подробные сведения об авторах. В них четко просматривался приоритет Замулина В.Н. в исследовании событий под Прохоровкой. Так что заподозрить меня в том, что я где-то покусался на его приоритет, нет никаких оснований.

      При подготовке каждого выпуска  я уже не был скован прежним авторским текстом, который по понятным причинам пришлось сократить почти в два раза (до 16,7 а. л.). Пришлось также несколько изменить последовательность изложения материала, чтобы читателям было понятно, о чем идет речь в каждом номере. При этом текст был дополнен новыми данными, полученными от Валерия, и моими выводами на их основе. В значительной мере были уточнены и схемы боевых действий, которые облегчали читателям понимание описываемых событий.
      Таким образом, опубликованный в ВИА материал не был пересказом военно-исторического очерка Валерия. Это было вполне самостоятельное произведение.

      В отличие от   книги «Прохоровка – взгляд через десятилетия», которая,  в свободную продажу не поступила и разошлась в основном по ведомственным библиотекам, публикация нашей работы в ВИА вызвала настоящий ажиотаж и многочисленные отклики. Для большинства из них издание стало настоящей сенсацией.  В первую очередь, это можно отнести к таблице «Сводные данные». Недаром некоторые «консультанты» предлагали ее убрать из текста.
   
     Отзывы, конечно, были разные. Но особенно значимыми для нас оказались положительные отклики ветеранов, участников описанных событий. В их числе отозвались писатель Л. А. Ющенко, бывший корреспондент газеты «Комсомольская Правда» на Воронежском фронте, и секретарь Союза писателей Москвы А. З. Анфиногенов, а также  другие известные люди. Они в основном одобряли попытку авторов восстановить историческую правду о событиях под Прохоровкой. К сожалению, для большей части ветеранов было не до истории войны – они были заняты в это время борьбой за выживание в условиях перехода от социализма к рыночным отношениям.

      Работая на Поклонной горе, я лично наблюдал, как в библиотеке Музея Отечественной войны читатели записывались в очередь за каждым выпуском очередного номера ВИА. Но, конечно, нашлись и люди, несогласные с нашей интерпретации фактов. Дело в том, что многие из них не заметили разницы в оценках результатов неудачного контрудара 12 июля и семидневного Прохоровского сражения в целом. Ура-патриоты  дружно ругали наш труд. Из Новосибирска мой однокашник сообщил, что на одной из встреч ветераны задали вопрос докладчику, как теперь оценивать события под Прохоровкой после публикации в ВИА?  Высокопоставленный чиновник (должность и фамилию не называю) ответил: «этим писакам надо заткнуть рот».  Но времена были уже другие. Не удалось.

       Между тем, противодействие людей, сделавших патриотизм своей профессией, нарастало. Но это только укрепляло нашу решимость продолжать исследование. В 2003 г. я выступил в газете «Независимое военное обозрение» (НВО) со статьей «Прохоровка – без грифа секретности». На этот раз, наряду с рассказом о событиях под Прохоровкой, упор сделал на оценке и сопоставлении людских потерь обеих сторон на основе результатов своей работы в ЦАМО. Главный редактор в целях сокращения текста предложил свести все цифры в таблицу. Выполнил, сократив статью до 1, 4 а. л. Но на этот раз сохранить весьма впечатляющую таблицу с конкретными данными о потерях войск Воронежского фронта в людях и танках мне не удалось.
      
       В статье, опубликовали в НВО 31.10.2003 г., занявшей  целую полосу газеты, места для таблицы не нашлось. В центре страницы, вместо нее, поместили красочное фото разбитой немецкой бронетехники. Позвонив в редакцию, узнал, что   таблицу заменили на фото   по решению заместителя главного редактора для привлечения внимания читателей (?!). Скорее всего, испугались показать им ужасное соотношение по потерям в пользу врага.   На меня  обрушился шквал недоуменных вопросов читателей, в том числе и моих   коллег из академии – текст без таблицы стал во многом непонятным. Пришлось съездить в академию, чтобы раздать им копии таблицы, вырезанной из текста.

     Кстати, именно в этой статье я рассказал о своей неудачной попытке ознакомиться с материалами комиссии под председательством члена ГКО, секретаря ЦК партии Г. М. Маленкова, которую послал Сталин на Воронежский фронт. Они хранятся в Президентском архиве (бывшем архиве Генерального секретаря ЦК КПСС), куда простым исследователям доступа нет. По телефону сотрудник архива заявил мне, что эти материалы   до сих пор являются секретными и не подлежат публикации в открытой печати. Слушать мои объяснения и обещание не публиковать их он не стал.  Видимо, власть имущим есть, что скрывать. Ведь с подобными материалами комиссий, возглавляемых Маленковым, на других фронтах, хранящихся в фондах архива РГАСПИ (бывшем архиве ЦК КПСС), может ознакомиться любой исследователь.  Между тем, по сведениям В.Н. Замулина, основной вывод комиссии сводился к следующему: боевые действия 12 июля 1943 года под Прохоровкой там названы «образцом неудачно проведенной операции».  Возможно, Валерий когда-нибудь расскажет, откуда он узнал об этом.


    Почти сразу после окончания публикации нашей работы, на имя главного редактора  журнала ВИА поступило письмо от полковника Сафира В.М.  Оно было помещено в  номере 7 (43), 2004 г. под названием «Работа сделана добротно, но с выводами согласиться не могу!». Если кратко, главный тезис письма сводился к следующему: «… авторы, показав на основе не публиковавшихся ранее архивных документов более достоверную картину боев под Прохоровкой, испугались честно сказать читателям, что:
       - 5 гв. ТА нанковое сражение танковому корпусу СС проиграла, понеся при этом огромные (до 80%) потери;
       - начатое 12 июля 1943 г. контрнаступление армий Воронежского закончилось к 16 июля полной неудачей».

    Мне пришлось выступить в защиту нашей позиции в освещении боев под Прохоровкой. В ВИА № 10 в разделе «По следам наших публикаций» был помещен мой ответ, изложенный на 23 страницах под названием «Поражение или победа?», которое выпало при верстке.  Чтобы опровергнуть доводы и выводы В.М. Сафира, пришлось обратиться к теории, привести некоторые данные, которые не вошли в журнальный вариант, и, конечно, новые сведения, найденные Валерием. Серьезная полемика, на радость читателей, продолжилась и далее. В.М. Сафир возразил мне по некоторым вопросам. В большой статье «Ответим ли мы когда-нибудь на вопросы по Курской битве» я отвечал не только оппоненту. Используя материалы военно-научной конференции, организованной Институтом военной истории и Военно-научным управлением Генштаба в 1968 году, я поставил вопрос шире.

     Учитывая интерес читателей к нашей работе, Ещенко решил, вопреки договоренности и моим просьбам, уменьшать объем «куска» нашего текста в каждом следующем номере. Это усложнило редактирование, а издание растянулось на 7 месяцев. В один из приездов в Москву Валерий спросил меня, как будем делить будущий гонорар? Мне оставалось только усмехнуться: в тесном общении с редактором я давно понял, что гонорара в обычном смысле, не будет.  Меня, военного пенсионера этот вопрос не волновал. Валерию же нужно было содержать семью…

     Журнал Валентин Степанович выпускал за свой счет и доход от продажи номеров каждый раз уходил на подготовку следующего.  Я уже знал, что журнал, неугодный чиновникам Минобороны, всячески притесняют со всех сторон, вплоть до блокирования счетов главного редактора. Дело порой доходило до того, что некоторые должностные лица ходили по магазинам, где он продавался, и требовали прекратить продажу!   Привожу выдержку из разговора с одним из ярых ненавистников журнала в чине генерала, искавшего компромат на меня.
    «Ваших книг мы не нашли, хотя слышали, что публиковались в журнальчике ВИА, который издается на деньги Резуна! И вообще, Вы работали в архиве или пользуетесь данными других исследователей? Я приказал выяснить, когда и сколько Вы работали в ЦАМО, какие фонды заказывали».   
      Я спросил:
     - Вы готовы доказать, что ВИА издается на деньги Резуна?
Ответ: - Если бы имел такие данные, давно подал в суд!»
 
        В связи с недостатком средств редактор ВИА В. С. Ещенко не мог платить гонорары авторам. Они, как правило, получали только тот номер журнала, в котором был опубликован их материал. И позже, хотя я с марта 2003 г. уже был введен в состав редакционного совета журнала, покупал нужные мне номера по цене 120 руб. Сумма довольно приличная для того времени, не то, что сейчас – цена чашки кофе. Ещенко расплатился с нами номерами журнала: каждому досталось по 6 комплектов семи номеров ВИА, где печатался наш труд. Так что номинал нашего «гонорара» составил примерно 5 тыс. руб.  Но их требовалось намного больше: для своих родственников,  ветеранов полка и родных погибших артиллеристов, школьных музеев 120-го гап,  Таким способом я, как и другие авторы статей, поддерживали независимый и довольно популярный среди людей, желающих знать непричесанную историю войны, журнал.   
      
      После удачной публикации в ВИА мы решили продолжать наше исследование и готовить полноценную для солидного издательства книгу о боях на южном фасе курского выступа, выйдя за рамки только Прохоровского сражения.  Я взял на себя вопрос о людских потерях в операции Воронежского фронта, чтобы  сопоставить их с потерями противника. И начал работать, в очередной раз, отложив в сторону будущую книгу о Вязьме.  Но в какой-то момент Валерий сообщил, что он заключил договор с издательством АСТ об издании своей книги, так как ему нужны деньги, чтобы содержать семью.
        К его решению отнесся спокойно: в материальном отношении Валерий был более зависим, чем я, военный пенсионер. Для дальнейшей работы по избранной теме ему не нужен был соавтор. Лишь  попенял Валерию, что он сообщил о своем решении слишком поздно. Продолжая работать над темой, я к этому времени приобрел за доллары 6 пленок американского архива NARA и собрал большой массив информации. В журнале ВИА  запланировал ряд статей в защиту нашей концепции. Для этого хотел использовать трофейные документы разгромленного вермахта, хранящиеся в фонде 500 ЦАМО.
     .  Останавливаться на полпути было не с руки.  Поэтому и сказал Валерию, что тоже попытаюсь издать свой вариант истории Прохоровского сражения. Заверил Валерия, что при этом обязательно буду всегда подчеркивать его приоритет.   Возражений от Валерия не последовало. А я тогда и представить не мог, что моя книга, основу которой составляли собранные им данные, вызовет столько  инсинуаций.
       Помимо всего прочего, я рассчитывал, что мне удастся расширить рамки исследования и усилить критический настрой содержания работы, чтобы   проверить, пройдет ли   книга о Прохоровке военную цензуру. Мне по-прежнему не верилось, что удастся опубликовать свою главную книгу о тяжелом поражении Красной армии под Вязьмой
   
      Завершая свой рассказ о знакомстве и сотрудничестве с известным исследователем Курской битвы и писателем Валерием Замулиным, хочу отметить с его позволения, что после выхода его книги «Прохоровка: неизвестное сражение великой войны» он подвергся настоящим гонениям. Наверняка, многие почитатели его таланта не знают об этом. Под явным давлением со стороны Попечительского совета "Прохоровское поле", от расположения которого во многом зависело финансирование музея, его уволили с должности заместителя директора по научной работе по сокращению штатов!  Можно только догадываться, за что.

      Валерий позже вспоминал: «Это  официально. А неофициально сказали, что я очерняю великий подвиг советского солдата и потому работать в музее не могу. Это был уже ноябрь 2008 года, я к тому времени как раз кандидатскую планировал защищать, несколько книг издал… В общем, мне предложили стать гардеробщиком или рабочим по обслуживанию».

     И это предложили первому директору музея-заповедника и многолетнему заместителю директора по научной работе, внёсшему не малый вклад в его становление и развитие. Увы, такова участь людей, работающих на государство и посмевших отклониться от приснопамятной «генеральной линии».  Но на защиту уже признанного историка выступили 26 докторов и кандидатов наук Белгородского Госуниверситета. Они подписали письмо областному министру культуры, с просьбой не сокращать Замулина В.Н.   На письмо даже не ответили! Но все-таки по настоянию общественности районный суд восстановил Валерия в должности.
      Однако под давлением с самого верха областной суд подтвердил законность увольнения.   И почти сразу за этим был уволен и директор музея. Все это продолжалось почти год в то время, когда Замулин готовился к защите диссертации. Но он преодолел все препоны и через три месяца защитил кандидатскую диссертацию по истории боевых действий на юге Курской дуги. После этого молодой кандидат исторических наук начал работать в Курском госуниверситете, руководство которого вполне устроила его квалификация.

        Я горжусь, что мне довелось приложить руку к редактированию первого крупного произведения В.Н. Замулина - его первой настоящей «пробе пера», который через некоторое время заслуженно стал известным писателем. С тех пор прошло немало времени. Вышло еще несколько книг, где были приведены новые ранее неизвестные сведения из разных источников. Некоторые работы Валерия были переведены в Лондоне на английский язык. Он по-прежнему полон сил и продолжает работу, в том числе и в германских архивах (в архивах США работал дважды). Все прошедшие годы и до сегодняшнего дня мы поддерживали достаточно регулярную переписку, не ограничиваясь только взаимными поздравлениями по поводу праздников и своих успехов в писательском деле. Желаю Валерию крепкого здоровья и дальнейших творческих успехов!
         
      P.S, 1-го мая 2024 г. Валерий Николаевич поздравил меня с днем рождения, извинившись, что ранее не мог этого сделать из-за болезни. А я  сначала подумал, что ему не понравились мои откровения по поводу нашего сотрудничества. Он ответил, что благодарен мне за науку в деле отстаивания своих взглядов. Я был рад его звонку.

            
           4. О ПРОТИВОСТОЯНИИ С ОППОНЕНТАМИ РАЗНОГО РОДА
   
    
       Свою рукопись о Прохоровке я сначала предложил издательству «Кучково Поле». В ответ генерал-майор Золотарев А. П. (не помню, какую должность он тогда занимал) предложил принять участие в сборнике «Война на суше» (кроме него планировалось издать еще два сборника о войне в воздухе и на море). Я представлял, что в случае согласия меня ждут длительные согласования текста с руководством проекта и мне будет трудно отстоять свои взгляды на события. Какой смысл? У меня уже была почти готовая и выстраданная книга о трагедии под Вязьмой, и я отказался от лестного предложения.

       В сентябре 2004 г. обратился в издательство ЯУЗА с предложением издать книгу: «Прохоровка – без грифа секретности», представив главному редактору для знакомства с темой все семь номеров ВИА. Рукопись сразу приняли в обработку. Уже в ходе предпечатной подготовки вдруг с удивлением узнал, что в плане издательства моя книга значится под названием «Битва стальных гигантов», придуманным вездесущим А. Исаевым! На совещании в редакции я решительно возразил против такой подмены, заметив, что в книге как раз и доказываю, что победа в семидневном сражении пол Прохоровкой была достигнута общими усилиями войск Воронежского фронта и резервов Ставки.  И что у меня уже есть бренд, апробированный в авторитетной газете «Независимое военное обозрение» (НВО). Со мной согласились, оставив заявленных в плане издательства «гигантов» в качестве подзаголовка. Пришлось согласиться. Но второй тираж моей книги вышел через три месяца уже без клейма «стальных гигантов». Если не ошибаюсь, они мелькнули в какой-то книге В. Замулина.
   
       Наши Киги вышли в свет практически одновременно - в 2005 г.  Его под названием  «ПРОХОРОВКА – неизвестное сражение великой войны» (М.: АСТ, Транзиткнига, 2005, 734 с. 32 л. ил.).  Моя книга «ПРОХОРОВКА без грифа секретности» (М.: ЯУЗА-ЭКСМО, 2005. 624 с.). Тираж 4 тыс. экз. был подписан к печати в день моего рождения 14.о4.2005. Это стало подарком к моему 75-летию. Поздновато, но приятно.
       
      Кстати, директор фонда «Народная память»  Н. А. Пивоварова, узнав о выходе в свет моей книги, поручила подполковнику Г. М.  Харчук проверить, не нарушил ли я авторские права фонда, издавшего очерк В.Н. Замулина, защищенные копирайтом ©.  Сравнив постранично тексты очерка Замулина и моей книги, он доложил директору, что   книга Лопуховского вне всякого сомнения представляет собой   оригинальное произведение. Другого мнения и быть не могло: мы в своих исследованиях далеко  ушли от изданного первого варианта очерка. 
 
         В предисловии к моей книге, написанном участником боев под Прохоровкой, было отмечено, что «В.Н. Замулин, впервые, на основе архивных материалов, опубликовал данные о безвозвратных потерях 5-й гв. танковой армии в бронетехнике под Прохоровкой 12 июля с разбивкой их по соединениям и типам боевых машин. Он же, являясь заместителем директора Государственного военно-исторического музея-заповедника «Прохоровское поле» дополнил свое повествование воспоминаниями ветеранов, хранящихся в фондах музея». Тем самым был закреплен приоритет В.Н. Замулина в опубликовании ранее неизвестных архивных данных, касающихся сражения под Прохоровкой.
        В этом же предисловии так же было отмечено, что в последующем В.Н. Замулин и Л.Н. Лопуховский в своей работе «Прохоровское сражение: мифы и реальность» в журнале «Военно-историческом архив» попытались вскрыть действительные причины неудачи контрудара и высоких потерь наших войск.

 
      Но к чему все эти подробности?  Дело в том, что после выхода в свет сразу двух разах книг о Прохоре  читатели обнаружили у их авторов   схожие формулировки в описании боевых действий и   в трактовке некоторых документов. Сказалась наша многолетняя совместная работа.
       Некоторые из моих недоброжелателей попытались бросить тень на мою репутацию исследователя. Отвечая на недоуменные вопросы читателей на различных форумах, они  сообщали только «факты». Мол, консультант Лопуховский, имевший доступ к рукописи первой книги В.Н. Замулина в 2001 г., использовал его материалы для написания своей книги без разрешения последнего в 2005!

         В связи с этими намеками и домыслами,  я и решил  подробнее изложить обстоятельства сотрудничества с В.Н. Замулиным, чтобы читателю стало понятно, кто автор первого очерка о Прохоровке, а кто редактор. И что он все-таки редактировал. Тем более что все это совпало с моим давним намерением написать о том, как я стал писателем на старости лет. Ничего не поделаешь, подобные мысли часто приходят многим людям, которые уже задумываются о близкой встрече с Богом. Не исключено, что мои заметки окажутся интересными не только для читателей, давно знающих нас и наши книги, но и для тех, кто еще только мечтает стать писателями.
      
      Возникшую ситуацию попыталось использовать издательство АСТ попыталось поставить под сомнение самостоятельность моего труда .  Валерий передал мне их мнение, что я якобы нарушаю его авторские права на таблицу «Сводные потери» (№10).  Видимо, и он поддался на выдумки некоторых моих недоброжелателей. В ответ я напомнил ему, что подобной таблицы в его очерке вообще не было. И посоветовал ему, рассказать защитникам своих прав, кто  разрабатывал эту таблицу вплоть до 14-го варианта. После этого она была опубликована в    журнале ВИА. И мы, как соавторы, вольны её использовать  в прежнем виде, и тем более – в доработанном.
 
       Любителям везде искать «жареные факты», можно посоветовать обратить внимание и на   различия в трактовке некоторых документов (главным образом из немецких источников). Это сделать достаточно просто: прочитать статью нашего основного  критика В.М. Сафира «Еще раз о Прохоровском сражении. Две книги – два подхода». Автор статьи обнаружил не только схожие формулировки, но и серьезные различия в трактовке событий под Прохоровкой. При этом он уже не обвинял соавторов, что они испугались честно признать, что контрудар 5 гв. ТА 12 июля закончился поражением. Но сравнивая наши тексты, он обнаружил серьезные ошибки В.Н. Замулина при описании немецких планов операции «Цитадель».
       
        Подходы у меня и Валерия могут быть разные, но в главном мы едины: несомненный успех наших войск в семидневном прохоровском сражении, остановивших танковую армаду Манштейна,  к сожалению, был оплачен неоправданно высокой ценой.  К сожалению, приведенные нами факты свидетельствами, что в июле 1943 года Красная армия еще не в полной мере овладела наукой побеждать малой кровью.
 
      А в 2018 г., когда  я занимался совсем другими делами, вдруг наткнулся на рецензию своей книги «ПРОХОРОВКА. Без грифа секретности (2005)». Её автор эксперт LivLib metaloleg 15 августа 2018 г. выступил с  утверждением, что эта книга «родилась из совместной работы Валерия Замулина и Льва Лопуховского над «Книгой памяти. Прохоровка – взгляд через десятилетия» в далеком 2002 году, в которой Лев Николаевич выступал военным консультантом и редактором, а Валерий Николаевич - автором сопутствующего очерка и информационных таблиц».
      
        Цитировать полностью рецензию не имеет смысла. Далее привожу только основные ее моменты. Эксперт metaloleg (его фамилию я до сих пор не знаю) продолжил: «Авторы решили копать дальше, и дать новую, отличную от советских штампов, картину сражения на всей Огненной Дуге. Но поняли, что замахнулись на необъятное, поэтому возвратились каждый к своим проектам. Замулин к трилогии, а Лопуховский, частично основываясь на материалах, собранных для него соавтором, написал свою книгу о сражениях на южном фасе с упором на Прохоровку».

     Сразу возник вопрос: почему  рецензия на эту книгу появилась через 13 лет после ее публикации в 2005 г.? И, главное, почему ее автор   не упомянул нашу совместную работу «Прохоровское сражение», которая вышла в свет в 2002/2003 годах в журнале ВИА? В той работе мы выступали уже, как соавторы? Не хотелось бы думать, что уважаемый рецензент сделал это умышленно. Но как можно было не заметить работу, вызвавшую у ветеранов (и не только у них) небывалый ажиотаж? Ведь эта работа и разгоревшаяся полемика вокруг нее в последующем облегчили доступ Валерию и мне к солидным издательствам. И материалами этой работы вправе пользоваться оба соавтора. Отсюда и появились сходные формулировки по различным поводам. 


      Например, в рецензии прозвучали сомнения её автора по поводу того, что   «Лопуховский часто повторяет те же самые документы и мемуарные цитаты, что и у Замулина».   Странный повод для сомнений (смущений). Разве найденные и опубликованные исследователем документы (и тем более фрагменты из общеизвестных мемуаров) становятся его личной собственностью? Нет, конечно, их могут использовать и другие люди, но с обязательной ссылкой на автора. По моему,      Возникшую ситуацию попыталось использовать издательство АСТ попыталось поставить под сомнение самостоятельность моего труда .  Валерий передал мне их мнение, что я якобы нарушаю его авторские права на таблицу «Сводные потери» (№10).  Видимо, и он поддался на выдумки некоторых моих недоброжелателей. В ответ я напомнил ему, что подобной таблицы в его очерке вообще не было. И посоветовал ему, рассказать защитникам своих прав, кто  разрабатывал эту таблицу вплоть до 14-го варианта. После этого она была опубликована в    журнале ВИА. И мы, как соавторы, вольны её использовать  в прежнем виде, и тем более – в доработанном.
 
       Любителям везде искать «жареные факты», можно посоветовать обратить внимание и на   различия в трактовке некоторых документов (главным образом из немецких источников). Это сделать достаточно просто: прочитать статью нашего основного  критика В.М. Сафира «Еще раз о Прохоровском сражении. Две книги – два подхода». Автор статьи обнаружил серьезные различия в трактовке событий под Прохоровкой. При этом он уже не обвинял соавторов, что они испугались честно признать, что контрудар 5 гв. ТА 12 июля закончился поражением. Но сравнивая наши тексты, он обнаружил серьезные ошибки В.Н. Замулина при описании немецких планов операции «Цитадель».
       
        Подходы у меня и Валерия могут быть разные, но в главном мы едины: несомненный успех наших войск в семидневном прохоровском сражении, остановивших танковую армаду Манштейна,  к сожалению, был оплачен неоправданно высокой ценой.  К сожалению, приведенные нами факты свидетельствами, что в июле 1943 года Красная армия еще не в полной мере овладела наукой побеждать малой кровью. Я  никогда не забывал об этом. Но отмечу, что вопреки утверждению эксперта (он увидел подзаголовок на обложке первого издании моей книги с упоминанием «стальных гигантов»), Исаев А.В. никакого отношения к моей книге не имеет.

     Книг В.Н. Замулина я, из принципа, никогда не читал. Боялся, не дай Бог, ненароком украсть какую-нибудь его идею. Поэтому не представляю, о каких именно выражениях может идти речь. Учитывая вышеприведенные подробности редактирования, авторство их можно установить в каждом отдельном случае. Например, в тексте попадаются оценки решений действий войск или решений командующих, которые может сделать только человек, разбирающийся в тактике и оперативном искусстве. Но зачем? Мы, как соавторы, можем использовать материалы нашей совместной работы.


       Впрочем, продолжим. Упомянутый выше эксперт в связи с выходом моей книги заметил, что «Как не странно, книгу уже лет шесть не переиздавали, найти ее можно только у букинистов». Не знаю, какое издание ему попало в руки. В 2008 г. вышло второе переработанное и исправленное издание (издательство ЯУЗА ошибочно назвало его четвертым по номеру тиража). В нем я сопоставил уточненные потери наших войск в людях и бронетехнике с потерями вермахта. При этом выявил примеры явного   манипулирования авторами официального труда «Гриф секретности снят» числами потерь в людях Степного и Воронежского фронтов. Это было сделано, чтобы скрыть огромные потери последнего.

        А я еще до 2008 г. подарил свою книгу руководителю авторского коллектива генерал-полковнику Г. Ф. Кривошееву, сказав ему, что не согласен с расчетами потерь его сотрудников. Обещание обязательно   ответить мне,   так и не было выполнено. А что они могли ответить? Ведь я использовал те же архивные документы, что и они.
 Поэтому в предисловии  ко второму изданию  2008 года «Прохоровка. Без грифа секретности» предъявил авторам статистического исследования обвинение в прямом подлоге. Выявленные мной факты откровенной лжи, к сожалению, повторяются  теми же авторами в «Книги потерь» от издания к изданию.

        А  9-й тираж моей книги о Прохоровке   действительно был опубликован в 2012 г. Общий тираж книги к этому времени составил 32 тыс. экз. Я  продолжал следить за откликами читателей наших с Валерием книг и обсуждением событий под Прохоровкой на различных   военно-исторических форумах. Одновременно наращивал данные о боевых действиях в полосе Воронежского фронта. В частности, опубликовал статью «После Прохоровки. Завершающий этап оборонительной операции» (№ 9/2005 г.), в ходе которого наши войска опять понесли тяжелые потери. Мой интерес к теме не угас до сих пор, так как споры о тех событиях продолжаются, и читатели то и дело обращаются ко мне с различными вопросами.

       Интерес к событиям, развернувшимися вокруг ставшей известной станции возрос после неграмотной статьи «Огненная дуга» в новой истории Отечественной войны, об авторе корой можно лишь гадать.  В коротких дискуссиях, возникавших на одном из сайтов, мы с Валерием выступали в одном ключе.
         Ко мне по рекомендации профессора Ржешевского О.А. в 2011 г. обратился главный  редактор журнала "Преподавание истории в школе». Он просил  по возможности кратко и понятно рассказать учителям истории, что же на самом деле произошло в районе Прохоровки  в  1943 г. В статье, опубликованной в этом журнале  №3/2011 г. я изложил подробней рассказ не только о неудачном контрударе 5 гв. ТА 12 июля 1943 г., но и о  провале вражеской операции «Цитадель».

          На следующий год после Прохоровки вышла моя долгожданная книга «Вяземская катастрофа 1941 г.», М., «Яуза» «Эксмо», 2006.  638 с., 24 схемы, ил. 33,6 п.л., тираж 5 тыс. Материалы для неё собирал на протяжении 40 лет. А для подготовки рукописи к изданию использовал полученные навыки работы на компьютере. Книга вызвала большой интерес не только читателей. Мне предложили  прочитать лекцию о вяземском окружении для научных работников ЦАМО. Сотрудники архива задали много вопросов о причинах поражения. Это во многом облегчило мою последующую работу в этом архиве. За два года вышли три тиража общим объемом 13 тыс. экз.

       В 2013 г. значительно доработанный и уточненный вариант книги был издан в Лондоне на английском языке «The Viazma Catastrophe, 1941. The Red Army's Disastrous Stand against Operation Typhoon). С благодарностью отмечу, что именно Валерий Замулин присоветовал мне опытного переводчика С. Бриттона, услугами которого я воспользовался еще не раз.
 
       Далее издательство «Яуза», не поставив меня в известность, организовало скачивание текста. Я не стал протестовать, так как мне было важно, чтобы как можно больше читателей узнало об этой трагедии. Приведенные в книге факты об этом самом тяжелом поражении Красной армии просто их ошеломили. Ведь до этого реальные масштабы катастрофы и потерь в людях, вооружении и боевой технике замалчивались.
         До 2017 г. было издано 16 тыс. экз. Накопленный за четыре с лишним десятилетия огромный массив сведений  облегчил мне оценку и описание, как частных, так и общих проблем первой половины войны. Серьезных попыток опровергнуть приведенные факты и их трактовку не было. Но по поводу критики командных инстанций за решения и действия, приведших к катастрофе, на различных военно-исторических форумах порой раздавались голоса, что автор спорит со своими оппонентами с позиции сегодняшнего дня, которые ответить ему уже не могут. Но раньше, в условиях жесткой цензуры исследователи   были лишены возможности публично спорить со власть предержащими.  На кухне? – пожалуйста.

          Меня, как профессионального военного, всегда мучил вопрос: почему Красная армия, обладавшая огромными потенциальными возможностями, проиграла пограничные сражения в начальный период войны. В 2007 г. в сборнике «Великая Отечественная катастрофа-3» вышла моя работа «В первые  дни войны», написанная на основе архивных документов штаба артиллерии 4-й армии Западного фронта, рассекреченных по моему требованию только в 2007 г. (хотя архивы самой армии были рассекречены еще в 1965 г.). Среди них я обнаружил доклад отца о первых четырех днях войны.  В этой небольшой работе (5,4 а.л.) содержались три серьезные заявки на сенсации.
      
      Во-первых, я положил конец долгим спорам исследователей о судьбе 612-го гап БМ РГК Западного фронта.  Это был полк второй очереди, который должен быть развернут с началом мобилизации на базе 120-го гап, которым командовал мой отец. Но внезапное начало войны нарушило все наши планы. Мобилизацию еще не объявили, а бомбы уже сыпались. Из предназначенных для этого полка 18 203-мм гаубиц Б-4 половину потеряли при бомбежках и отходе наших войск.

          Во-вторых, мне   удалось выяснить причину сосредоточения 480 орудий на окружном  артполигоне у г. Барановичи. Ошибочно считали, что они были сосредоточены там  для формирования 10 артполков РГК. На самом деле там весной 1941 г. начали сосредотачивать 76-мм и 45-мм орудия для вооружения танковых полков формируемых мехкорпусов, еще не имеющих танков.
   
        В-третьих, я первым раскрыл содержание пресловутых «красных пакетов», о которых перебежчик В. Резун говорил, что их содержании мы никогда не узнаем. Обнаруженный мной в архиве такой пакет был захвачен немцами и хранился в архиве Данцига, откуда и был возвращен в ЦАМО. На нем имеется штамп на немецком языке, который в переводе  означает: «Содержание: одна красная подлинная папка с подлинными распоряжениями (листы с 1 по 176 пронумерованы и сброшюрованы)». В этом пакете с грифом «Сов. секретно, особой важности», находилось 46 документов, определявших порядок действий по прикрытию госграницы.

     Последние два момента широко использовал для своих спекуляций  В. Резун, нагло присвоивший себе псевдоним Суворов. Никакого отношения к подготовке нападения на Германию они не имели. Кстати, после моего сообщения все бросились в ЦАМО, чтобы лично ознакомиться с содержанием этого пакета. Увы, эту папку со всем содержимым передали в другой архив, где содержались документы, отработанные до начала Отечественной войны.
 

         С 1982 г.  я  в течение 15 лет довольно плотно общался с ветеранами отцовского полка. Собирал их в Москве и вывозил в район боевых действий. Их рассказы, как правило,  подтверждались документами. Серьезно доработанный вариант «Истории 120-го гап и не только» был  опубликован в ВИА (2007/2008).  В ней на фоне действий войск Западного фронта рассматривалась история полка с момента его создания в октябре 1929 г.  до последнего боя 13 октября 1941 г. при прорыве из окружения. Его история оказалась характерной и для других артполков РГК, вступивших в войну с самого начала.

        В поисках причин неудач нашей армии я старался опираться на неопровержимые факты и свидетельства, подкрепленные документами воющих сторон, ведь война – двусторонний процесс. При этом приходилось не раз противоречить выводам официальной историографии. В связи с этим некоторые читатели   иногда упрекали меня в предвзятости. Упекали в том, что критикую в своих книгах и статьях решения и действия некоторых известных командиров и командующих (которые в 1941 г. еще не были маршалами Победы) и даже (о, ужас!) самого Сталина.
      Но факты – упрямая вещь.  Во всяком случае, за проведенные исследования Вяземской оборонительной операции 1941 г., Прохоровского сражения 1943 г. и другие работы я 19 ноября 2008 г. я на открытом конкурсе был избран профессором Академии военных наук РФ.

        Продолжая исследование причин поражений первой половины войны, пытался установить, случайность это или неизбежность в силу каких-то объективных причин? Задумал провести тщательный анализ состояния Красной армии и вермахта непосредственно перед войной, сравнив их по всем возможным параметрам. Составил план и начал работу. И вскоре понял, что сведений из советских и германских архивов для этого недостаточно. Решил пригласить в соавторы Б.К. Кавалерчика. Почему его?

       В ходе дискуссий на различных военно-исторических форумах   мы всегда выступали в одном направлении. Еще раньше я помог Борису в подготовке его первых двух статей в ВИА. Из многих его достоинств меня привлекли его эрудиция, общая грамотность и главное - знание английского языка. Это обеспечивало широкий доступ к иностранным источникам. Сыграло свою роль и то, что он, как инженер-механик, хорошо разбирается в бронетехнике.
        В ответ на мое предложение Борис сказал, что не знает, как пишутся книги. Я ответил: «если честные, то в муках».  Тогда же предупредил его: поскольку именно инициатор проекта и буду готовить будущую книгу к изданию, мое слово при возможных разногласиях будет решающим.

         Наша совместная работа вышла в 2010 г. под названием «Июнь 1941. Запрограммированное поражение». Из восьми вариантов названий, предложенных мной менеджменту издательства «Яуза». они выбрали последний по счету. В работе мы утверждали, что альтернативы трагедии 1941 года не существовало, что она была неизбежна и обусловлена объективными причинами. В то же время мы старались донести до читателей ответ на вопрос, почему Красная армия, закономерно проиграв многие сражения первой половины войны, все-таки разгромила нацистскую военную машину и водрузила Знамя Победы над рейхстагом. Вслед за первым тиражом в 4 тыс. экз. через два месяца вышел второй в 3 тыс. Отзывы, конечно, были разные. Позднее на глаза мне попался рейтинг издательства «Лабиринт» - 9,65 из 10, который был определен, по отзывам 29 читателей. После этого началось интенсивное скачивание текста в Интернете.  Издательство «Яуза», привычно нарушив наши авторские права, так и не выплатило нам за это ни одного рубля.
 
       После заседания Ассоциации историков ВМВ 20 апреля 2012 г., где оппонентам докладчика генерала В. А. Кирилина бесцеремонно заткнули рот, ничего другого не оставалось, как  обратиться к общественности. У меня к тому времени сложились хорошие отношения с сотрудниками  издательства «Яуза». Я предложил заместителю гендиректора выпустить сборник, в котором рассмотреть аргументы сторонников Г. Ф. Кривошеева и его критиков.
 
      И тут же сообщил, что я и известный исследователь и поисковик И. И. Ивлев готовы предоставить для него свои статьи на эту тему. Мою инициативу поддержали. Дело упрощалось тем, что я и мой соавтор Б. Кавалерчик уже заканчивали нашу вторую совместную работу «Когда мы узнаем реальную цену за разгром гитлеровской Германии». Сборник вышел в  серии «Великая Отечественная. Неизвестная война» под названием  «Умылись кровью? Ложь и правда о потерях в Великой Отечественной войне» (М.: «Яуза-Эксмо». 2012).   Авторы статей И. Пыхалов, Л. Лопуховский, Б. Кавалерчик, В. Земсков и И. Ивлев. 
          В аннотации редакция отметила, что книга выводит споры о потерях на новый уровень – не идеологической склоки, а на уровень научной дискуссии. Кто из авторов прав – судить читателям.
 
       В защиту расчетов авторского коллектива Г. Ф. Кривошеева выступил лишь И. Пыхалов со статьей объемом 20 страниц. Его оппоненты представили более обстоятельные и аргументированные расчеты,  более близкие к реальным потерям наших вооруженных сил.  Сборник вызвал многочисленные и противоречивые отклики.
      Небольшое отступление. Название сборнику, как обычно,  дало само издательство. Но подобные слова я услышал гораздо раньше - утром 23 июня 1941 г.  При эвакуации из белорусского г. Коссово жена одного из командиров, ехавшая с нами в полуторке, глядя  на восход ярко-красного солнца, произнесла: «ну, теперь мы все умоемся кровью»!

        Чтобы еще раз не возвращаться к этой теме, отмечу, что  впоследствии на основе этой статьи мы с Б. К. Кавалерчиком подготовили книгу о цене Победы, которая вышла в Лондоне под названием The Price of Victory: The Red Army's Casualties in the Great Patriotic WarHardcover (2017). Другое лондонское издательство высказало намерение издать работу «Июнь 1941. Запрограммированное поражение». Мой соавтор, который на этот раз должен был готовить книгу к изданию, предложил несколько по-другому изложить один важный момент. Я не согласился. Он настаивал. Я тоже уперся. Издатели и переводчик С. Бриттон посоветовали вообще опустить спорный момент. В итоге я запретил перевод книги, заявив, что английский вариант должен соответствовать изданию на русском языке, пусть и с некоторой оговоркой. Вот и такие коллизии случаются при совместной работе двух авторов. Но в дальнейшем мы продолжили сотрудничество.

       А меня по-прежнему волновала тема потерь наших войск в людях. За три с лишним десятилетия работы в различных архивах, не раз убеждался, что официальная статистика потерь в операциях минувшей войны далека от реальности. И не только по опыту неудачных операций 1941/1942 годов.  Фактов на этот счет в своих книгах привел немало.  В   январе 2012 г. я все-таки написал заявление в Генштаб и вскоре получил допуск к ознакомлению с материалами картотек безвозвратных потерь рядового/сержантского и офицерского состава ЦАМО.
       
     Я хотел уточнить данные по категориям (видам) потерь по состоянию на конец  2011 г.  Но мне тут же из Подольска позвонили: «Как и с какой целью, Вы собираетесь у нас работать?» (там уже знали, что мне надо). Короче: мне отказали, объяснив, что «работа по упорядочению учета безвозвратных потерь продолжается в рабочем порядке. Это справочный материал, который не определяет объем потерь. И таких данных предоставить они не могут».
       Подтвердить данные о числе военнослужащих, только пропавших без вести (более 7 млн. чел.), лично выписанные мной из картотеки безвозвратных потерь на март 2008 г., не удалось. Подобные данные (порядка 5–7 млн) составляют 40–53% от общей убыли рядового и сержантского состава  опровергали все расчеты Г. Ф. Кривошеева. Поэтому сотрудники архива и сейчас продолжают стоять насмерть – им есть, что скрывать. Больше я в ЦАМО уже не обращался.

        С некоторых пор заметил, что меня все чаще стали называть известным историком и даже писателем. По этому поводу я обычно шутил: «становлюсь широко известным в узких кругах». Ведь писателем я стал неожиданно для себя: хотел увековечить память об отце и его боевых товарищей, отдавших свою жизнь во имя грядущей Победы.  Поэтому, несмотря на предложения, не вступил ни в один из союзов писателей России.

          А историком, по мнению некоторых, меня можно назвать только условно. Так, один генерал, закончивший исторический факультет ВАФ попенял: Лопуховский не имеет соответствующего образования и поэтому, описывая события войны, включает в повествование личные мотивы. А сколько известных историков никогда не имели исторического образования? Я же не вижу в этом ничего предосудительного: сведения из истории отцовского полка, приводимые мной в качестве примера. Были во многом характерны для артполков РГК.  Многих из них, не выведенных своевременно из зоны боевых действий, сложилась трудная судьба.
       В Ассоциацию историков ВМВ я после того, как мне в худших советских традициях не дали  выступить оппонентом к докладчику, я теперь туда - ни ногой. А от вступления в Российское военно-историческое общество, несмотря на личное приглашение, отказался по принципиальным соображениям.

        Однажды получил интересный отклик от учителя истории. Он писал:
    «Здравствуйте, уважаемый Лев Николаевич! Мне жаль, что я узнал о Вас и Ваших книгах только сейчас. Мне очень обидно и стыдно. Но еще более жалко то, что про Ваши исследования не узнал мой отец - участник боев под Вязьмой осенью 1941 года.  …  Теперь уже приходится только сожалеть...   Второго июня папы не стало».
      Очевидно, этот учитель, преподавая историю страны и   Отечественной войны, кроме рекомендованных учебной программой, других книг не читал …
¬
      В том же 2012 г.  по настоятельной просьбе однокашников я начал собирать материал для создания истории Воронежского суворовского военного училища. СВУ. Именно на этой работе, разбирая выписки из архивных документов  и рукописные воспоминания преподавателей (некоторых  уже не было в живых) и выпускников училища, я запорол зрение. Пришлось согласиться на срочную операцию.
     Я уговорил В. П. Ковалева стать соавтором и дописать последнюю 10-ю главу (про свой 14-й выпуск) и взять на себя верстку и всю техническую подготовку книги к печати. Самому пришлось лечь в клинику глазных болезней. Фолиант в 700 страниц, наконец – через 50 лет после расформирования училища, вышел под названием «Воронежское суворовское. 1943–1963 гг.». Воронеж. ВУНЦ ВВС. 2013. По мнению весьма компетентных товарищей, бывших кадет, знакомых со всеми подобными историями других училищ, наша книга оказалась лучшей.

       К сожалению, признание пришло в довольно зрелом возрасте, когда резко стало ухудшаться зрение. Мне сделали три операции. Врачи настоятельно требовали резко ограничить время работы на компьютере. Не получилось. Позже в  2014 г. мне сделали еще одну уже под общим наркозом.  На эту весьма сложную операцию по удалению макулярной мембраны в стекловидном теле левого глаза согласился только с возвращением в клинику хирурга, пошедшего по ней стажировку в Германии. После операции в течение шести суток лежал только на животе. Если бы отказался, то к 2020-му году мог бы совсем ослепнуть – в правом глазу оказалась пораженной сетчатка. А так мне пришлось несколько лет ежегодно походить лечение в стационаре клиники по 10-14 суток.

          Тем не менее, работать на компьютере продолжал. Чтобы лучше разобраться с причинами наших поражений в 1941 г. обратился к довоенному периоду строительства Красной армии. К 2015 г. рукопись новой книги  была готова. Обращаться в «Яузу» не стал по   причинам, о которых расскажу ниже. Сроки издания, предлагаемые другими издательствами, меня, не устраивали. Поэтому принял решение издать  книгу самостоятельно и за свой счет. Оригинал-макет книги в короткий срок подготовил мой добрый товарищ суворовец Сергей Дарков. При этом рукопись редактировал в санатории. Главы пересылал Сергею по электронной почте. Еще раз убедился, что не Боги «горшки обжигают». Книга «1941. На главном направлении» (М.: «Наука».2015. 535 с.) вышла в свет к  70-й годовщине Победы.   

        К моему удивлению, себестоимость издания книги оказалось невысокой. Специально для начинающих писателей привожу расчет в тогдашних ценах. С учетом печати 500 экз. составила по тогдашних ценах не более 300 руб. Чтобы компенсировать расходы, цену для себя назначил в 350 руб.  Родным погибшим в боях артиллеристов и умерших ветеранов, упомянутых в книге, в Москве я вручал лично, другим высылал почтой. Помогавшим мне в работе над книгой и известным мне поисковикам книги вручались бесплатно, остальным – по минимальной цене. Директору книжного магазина в Вязьме передал на продажу около 200 экз. по цене не выше   450 руб. 
       В Москве магазины, учитывая минимальный тираж и спрос, задрали до 750–850 руб. Последние экземпляры ОЗОН продавал по цене 1000 руб. и выше. Во всяком случае, мне удалось в основном окупить свои расходы. Учитывая не полностью удовлетворенный спрос, мне предложили отпечатать второй тираж, минимум еще 500 экз. Но я отказался не только в связи с трудностями реализации тиража, а поему, что никогда  не собирался заниматься предпринимательством.

         Чтобы охватить более широкий круг читателей, книгу переиздал в электронном варианте. Цену назначил ниже стоимости чашки кофе (из 78 руб. мне полагалось 28). К сожалению, петербургское издательство, несмотря на обещания, не сумело справиться с изданием   сложной книги с большим количеством документов разного рода, таблиц и двух вклеек цветных схем. Несколько раз меняли верстальщика. Перепутали все, что только можно. И в довершение ко всему вместо утвержденного мной текста книги в октябре 2017 г. отправили в ЛитРес неправленый текст только двух первых глав! Посыпались возмущенные вопросы обманутых читателей, успевших скачать эти две главы. В общем, этот опыт оказался крайне неудачным.
   
          Несмотря на ухудшение зрения,  работу по избранной теме продолжил. За счет расширения источниковой базы удалось усилить полемический аспект произведения. При этом его объем возрос в полтора раза, с 535 страниц до 800. Пришлось вернуться к бумажному варианту.  Третье (после электронного) издание книги вышло в 2019 г.: «1941. На главном направлении» (М.: Эксмо-Яуза. 800 с.). Здесь мне придется отклониться от изложения содержания книги и  рассказать о 15-летнем сотрудничестве с издательством «Яуза».

        Я благодарен ему за публикацию первого своего крупного произведения «ПРОХОРОВКА. Без грифа секретности» (2005). Затем там же вышла и «Вяземская катастрофы» (2006). Эта книга в немалой степени способствовала созданию организаций потомков московских ополченцев. На встрече с ними, подписывая  автограф,  я обнаружил «левый» тираж «Прохоровки»,  опубликованный без моего ведома. Издательство отрицало вину.
       Пришлось  пригрозить судом. При этом у «Яузы» могли выявиться и другие «грешки» с печатью книг в периферийных типографиях, где трудно отследить, сколько же экземпляров отпечатано на самом деле при заявленном   тираже, например, в одну тысячу.  Поэтому  гендиректор при личной встрече  расплатился наличными, извинившись. Что гонорар несколько меньше обычного, но зато не нужно платить 13 процентов налога! Я посчитал, что конфликт исчерпан, и  подписал напечатанную расписку в том, что не имею к издательству никаких претензий. Последующие события показали, что зря я это сделал
      
      Со временем опытных специалистов издательства заменяли новички с недостаточной подготовкой.  Возникли трудности в подготовке к изданию упомянутой книги. Так, ее верстку я утвердил только с третьего раза. Она все-таки вышла трудом в 2019 году,  Я в это время занимался вопросом переиздания книги «Запрограммированное поражение». И у меня возникли сомнение, что «Яуза» справится с той сложной темой.  И отказался от ее услуг. И существенно доработанное и дополненное произведение было успешно осуществлено в 2020 г. издательствами «АФК СИСТЕМА» и «РОССПЭН» . в рубрике «Страницы советской истории. Беллетристика. Версии/Вожди/Дебаты. Исследования».

     А мне за две книги «1941. На главном направлении» (2019)  и «Вяземская катастрофа. Страшнейшая трагедия ВОВ» (2019),  несмотря на обещания (это можно проследить по переписке с «Яузой» в 2021 г., сохраненной в моем архиве), гонорар так и не выплатили. В июне этого года я заболел Ковидом-19. Не до того было – Бог им судья. Но далее выявились более серьезные  изъяны в работе «Яузы». Подписывая в очередной раз автограф, обнаружил,   что в книге отсутствуют две вкладки цветных схем! В погоне за прибылью издательство решило сэкономить! Но как можно так издеваться над читателем?: Ведь без схем ему трудно понять ход боевых действий. Это случилось в 2022.   
      
       И повторилось в марте уже 2024 г. Читатель из главной российской государственной библиотеки (Ленинки) вдруг  сообщил, что не может понять, почему  в тексте книги сплошь встречаются ссылки на схемы, а их в книге нет. По моей просьбе он прислал фотографии обложки уже книги «Вяземская катастрофа»! А также  форзаца с аннотацией и последней страницы со всеми реквизитами –  отвертеться не удастся!  На этом мое терпение закончилось. Пройти мимо такого хамства было бы неправильно. Реши  рассказать о делишках нечестных дельцов издательства, продолжающего рекламировать свои услуги авторам, желающим издать свои творения.
 
         Решил вернуться к содержанию нового издания книги «На главном направлении» В отличие от предыдущей книги о вяземской катастрофе, в нем рассматриваются события  довоенного времени. В частности, вопросы мобилизационной и  боевой готовности вооруженных сил страны накануне войны. Оказалось, что их готовили совсем не к той войне, какую навязали Советскому Союзу гитлеровские генералы. В книге подробно разбирается вопрос,, почему агрессору удалось добиться тактической и оперативной внезапности. В результате войска Западного фронта понесли огромные потери в людях, боевой технике и материальных средствах. Пришлось на горьком опыте осваивать основы организации и ведения стратегической обороны. Научились, покончили с блицкригом и водрузили Знамя Победы над Берлином.
        Но наука эта была оплачена большой кровью. Вяземская оборонительная операция было рассмотрена более подробно за счет сокращения раздела о Брянском фронте. Там были приведены новые факты, в том числе из американского архива NARA, свидетельствующие о мужестве и самоотверженности советских воинов, до конца исполнивших свой воинский долг в тяжелейших условиях первого года войны.

        В новом издании появилась новая глава, посвященная оценке людских потерь Красной армии за всю войну.  Я вновь вернулся к этой теме в связи   с фактами  явного манипулирования числами утрат   в  «уникальном справочном издании» «Книги потерь». Авторы его путем прямого подлога практически уравняли безвозвратные потери вооруженных сил СССР и Германии с их союзниками, сведя их соотношение к 1,1:1. До полного паритета оставалось совсем немного!
          В доработанной 5 главе книги я раскрыл суть совершенного подлога и назвал по-фамильно его авторов. При расчете указанного соотношения  они  учли при число 5,3 млн названное профессором Овермансом, относящееся  к потерям вермахта и войск СС на всех театрах военных действий за все время Второй мировой войны,  как их потери на советско-германском фронте! На этом любители бежать впереди паровоза (чтобы отличиться), не остановились. И я в течение пяти лет я пытался обратить внимание общественности и властей на недостойные попытки приукрасить историю войны путем «уравнивания» соотношения по потерям уже только Красной армии и вермахта (без учета их союзников)!

       Чтобы разоблачить подобных «исследователей», придумавших эту чушь, обращался к Министру обороны, в СМИ. После очередной отписки Минобороны пришлось обратиться к В. В. Путину – «Остановите фальшивку»! Я обратил внимание Президента на безграмотные расчеты и безответственные заявления в интервью прежнего и нынешнего начальников Управления МО по увековечению памяти погибших при защите Отечества, приуроченных ко дню Победы. Чтобы «уравнять» потери, они, вопреки своим прямым обязанностям, предложили «вычесть из безвозвратных потерь наших войск 2,7 млн погибших в плену». Вычесть, потому что они погибли «не на фронте»!
        В  Администрации Президента мне посоветовали подать в суд на инициаторов подлога. Ответил, что не стоит наши разногласия на потеху   западным пропагандистам. Этот вопрос можно снять административным путем, чтобы в спокойной обстановке уточнить наши реальные потери. 
        После нескольких неудачных попыток хоть как-то оправдать свои расчеты, мне прислали ответ нового  начальника Муравления «Вынужден обратить  Ваше внимание на то, что Ваша жалоба содержит утверждения, порочащие честь и достоинство сотрудников Управления. В этой связи <…>  переписка с Вами прекращается».

      Ссылка на «жалобу» не что иное, как попытка увести вопрос от более серьезных обвинений, предъявленных мной. К тому же, я не вел переписку с Управлением Минобороны. И тем более не покушался на честь и достоинство его сотрудников. Наоборот, не раз выражал  им сочувствие в том, что им порой приходится решать заведомо невыполнимые задачи, а иногда даже идти на сделки со своей совестью. Я пытался обратить внимание Президента через его Администрацию на действия лишь некоторых названных мной по фамилиям чиновников. Кстати, интересно, почему они не подали в суд на обидчика, как все нормальные люди?
         И еще. Знают ли  руководители Минобороны о ситуации, сложившейся в связи с выявленным подлогом?  Почему они не опровергли  обвинения, предъявленные их подчиненным? Или все решается в узком кругу лиц, не заинтересованных в огласке?

      Но критические выступления независимых исследователей не прошли даром. Не случайно в первом томе новой истории войны прозвучало признание: ««Однако истина состоит и в том, что цена победы могла быть и не такой высокой». На мой взгляд, авторы и редакторы нового 12-томника ненароком проговорились, сделав правильный вывод о неоправданно высоких потерях вооруженных сил страны.
      Правительство Российской федерации отклонило просьбу военных утвердить потери в минувшей войне законодательным актом. И «новейшее справочное издание «Книги Потерь» (М.: «ВЕЧЕ». 210 . 384 с.) вышло В АВТОРСКОЙ РЕДАКЦИИ!  А авторы, как известно, могут ошибаться.
      
       Поэтому опубликованные  сведения в лучшем случае могут называться официозными. Подробнее о полемике по поводу безвозвратных потерь Красной армии рассказано в моей статье «Как считают потери в людях в минувшей войне» (см. в Проза.ру).

         Давно пора определить реальную цену, которую пришлось заплатить нашему народу и его армии за разгром нацистской Германии. В истории каждого народа имеются тяжелые события и целые периоды, о которых вспоминать не хочется. Писать о поражениях армии, служению в которой отдал более половины (41 календарный год) своей сознательной жизни, нелегкое и неблагодарное дело. О победах рассказывать несравнимо проще и легче.  Но от прошлого отказываться нельзя, иначе придется еще не раз наступать на одни и те же грабли. По меткому замечанию известного писателя Виктора  Астафьева «ложь о прошедшей воне приближает будущую».
 
        В связи с преклонным возрастом (95 без малого) можно подвести некоторые итоги.  На   вопрос, поставленный в заголовке, ответил. Обстоятельства гибели отца и его боевых товарищей при прорыве из окружения под Вязьмой выяснил, память о них увековечил в книгах, списки погибших и пропавших без вести разместил на Яндекс-Диске. На бывшей станции Гредякино мы поставили памятный знак. Все проходящие мимо поезда, даже грузовые, обязательно дают протяжные гудки. Нельзя сбрасывать со счета и результаты полемики с некоторыми чиновниками Минобороны. Появилась надежда, что в недалеком будущем будут подсчитаны реальные потери наших войск за всю войну. И ни один воин не будет забыт.
 
          Жаль, конечно, что поздно занялся исследованиями.   Напомню, что на писательскую стезю я вступил очень поздно – в 75 лет. Время бежало быстро. А мне хотелось донести до читателей накопленный в ходе поиска материал и свои взгляды на операции первой половины минувшей войны. При разработке некоторых сложных тем я не чурался привлекать для совместной работы человека, разделяющий мои взгляды.
        Тот же эксперт metaloleg  в рецензии на одну мою совместную работу, сделал следующий вывод  «Зная стилистику Льва Николаевича, могу сказать, что основной посыл книги принадлежит именно ему, второй автор скорее играл техническую роль». Упоминание о стилистики греет душу. Но не стоит преуменьшать роль соавтора.

    А тут еще и зрение подвело. Несмотря на возраст, кое-какие силы остались, чтобы  заняться публицистикой.  Отставать от жизни не хочется, да и не получится. Она подбрасывает порой такие темы и вопросы, не ответить на которые просто невозможно. Например, скандал в связи с заметкой в немецкой газете «Die Welt» по поводу памятников на Прохоровском поле. Откликнулся на нее статьей «Опять подставились под удар западной пропаганды», опубликованной в  Проза.ру (около 7 тыс. новых читателей). там же я показал, как  события под Прохоровкой описываются в новом 12-томнике   Истории Отечественной войны в разделе «Огненная дуга». Ну, нельзя же так перевирать историю! Пытался выяснить, кто автор этой топорной работы. Ответ: «Писали все».   

        Нам, старикам, остается только завидовать более молодым писателям и историкам, перед которыми сейчас открываются широкие возможности в изучении недостаточно исследованных событий военной истории Отечества. Желаю им, в том числе и В.Н. Замулину и исследователям из числа потомков московских ополченцев успехов в использовании документов наших и зарубежных архивов, ибо только путем сопоставления данных обеих воевавших сторон можно приблизиться к истине. При этом надо помнить, что только правдивая оценка прошлого может уберечь от ошибок в будущем. Горькие, но правдивые факты, честное описание неоднозначных исторических событий быстрее затронут душу человека, особенно молодого, и оставят глубокий след в его сознании.
      
              ЖЕЛАЮ ВСЕМ, КТО ЗНАЛ МЕНЯ, ЗДОРОВЬЯ И УДАЧИ!
 
                ДА ХРАНИТ ВАС ГОСПОДЬ!