01-10. Самосуд

Макар Максимович Донской.
РУССКАЯ ГОТИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА.
Эра мистического реализма и сентиментализма.
ЭЛЕКТРИЧЕСКАЯ КАССАНДРА.
Роман.



       
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. САМОСУД.
       
— Я утверждаю, что она ведьма! И отпускать ее никак нельзя, невозможно-с! — Кощеев схватил Антонову и потащил ее на улицу сажать на ошейник.
       
— Постой-ка, пчеловодище! — Трибилетский прервал порыв упрямого хозяина, ударив того дулом револьвера легонько в висок. Этого урока оказалось достаточно, дабы оторопевший Мирон присел на стул, держась за голову.
       
— Слушайте все Ивана Мартыновича! — возгласил Пряжкин, ударив ногой по седалищу, на котором трясся от испуга Кощеев.
       
Скорлупский прошелся по гостинной, шаги его слышались Кощееву и всему собранию, тяжелыми и неспешными…
       
— Что же? — Засадный убрал в карман жилета серебряные часы. — Разбирательство таки зайдет за полночь. Ночевать-то мы у вас не готовились…
       
Послышался стук в окно.
       
— Старуха Дарья Потничевская, кузина моя, пришла, — на дворянский манер заявил Кощеев.
       
Захлопала калитка.
       
— Во дворе движение! — предупредил Тимофей Засадный. — Люди приносят хворост и складывают к дереву. Кажется, будет большой костер.
       
Трибилетский заметил Кощееву:
       
— Наивный, вы же дом свой спалите! К чему такая жертва? И срок ведь получите, на каторгу непременно отправят. Вот и Сахалин недалехонько, через пролив.
       
— Может быть, вы сможете удержать массы? Все они желают ее смерти! — закипел Кощеев.
       
На дворе столпилось человек двадцать.
       
Засадный предостерег:
       
— Полицмейстер зашел. Стоит. Никак дожидается костра.
       
— Остер Щепоткин, — пояснил Мирон. — Родственник.
       
Пряжкин удивился:
       
— Надо же? Еще как и губернатор пожалует?!!
       
— Люд вынес такое решение. Я ведь только исполнитель, не более того… — пересилив страх, объяснил Кощеев. — А отвечать всем не придется, коли все участвуют: всех не отправишь на каторгу, — народ ведь…
       
— Зачинщиков выявят и тем ограничатся! — простецки вставил Зверюгин.
       
— Не отдадут меня люди! — упрямствовал Кощеев. — Не посмеют судить!
       
— Виновников накажут непременно, даже не сомневайтесь! — Тимофей Засадный зло напутствовал болезнующего за проведение аутодафе пчеловода.
       
— Что сказать-то мне им? — пыхтел Мирон. — Как объясниться?!! Скажут ведь, струсил.
       
Засадный приподнялся, глядя в окно:
       
— Ого, кажись, телегу с валежником доставили.
       
— Точно дом спалят! — посерьезнел Трибилетский.
       
Иван Мартынович, все время о чем-то думал. Мирон Кощеев, взмолившись, обратился к нему:
       
— Ваше превосходительство, что же делать?!! Проясните нас! Вечер пришел. Цепенею-с в ожидании суда…
       
Скорлупский непринужденно ответил ему:
       
— Тут нужен специалист. Инквизитор!
       
— Где же его взять? — вспотел Зверюгин.
       
Мирон Кощеев запричитал:
       
— Погодите-ка! А монах подойдет нам?!!
       
— Разумеется! — согласился Скорлупский. — Монахи в пытках и казнях должны разбираться. Ведь тюрьмы в монастырях, — это обычное явление.
       
Кощеев неожиданно подскочил, разминая лицо:
       
— Сегодня утром, направляясь к театру Лисовского, я заглянул на пристань, и встретил там достойного чернеца, ожидающего рейса в Ситху. Его зовут Адам. Фамилия у него-с, кажется, Войцеховский. Да, он и теперь там. Прикажете, сходить за ним?
       
Засадный опешил:
       
— Случись сие в Западной Европе, я бы, пожалуй, и не удивился! Да чтобы в Православной России, всурьезе такое дело затеялось? Вот это поворот, скажу же вам!!!
       
Скорлупский тихо промолвил:
       
— Приведите монаха. Пообещайте ему ночлег. Посулите денег за молитвенное правило. Коли его преподобие в Америку отплывает, стало быть, сейчас ему денежное пособие аккурат как необходимо.
       
Заправив китайские шаровары в хромовые сапоги, уже через несколько секунд, пчеловод Кощеев выскочил за дверь. Пройдя сквозь ряды стоящих на дворе колоритных зевак-простолюдинов из числа черниговских переселенцев, среди коих обретались участники еврейских погромов, омочившие уже руки в крови даже девушек и детей, и ныне еще алчущих зверства, Мирон, не задерживаясь, прошмыгнул в калитку.

      
       

М.Донской, 2024