Н. Надеждин. О путешествии по южно-славян. странам

Николай Иванович НАДЕЖДИН (1804 - 1856)

ЗАПИСКА О ПУТЕШЕСТВИИ ПО ЮЖНО-СЛАВЯНСКИМ СТРАНАМ


Возвратясь из путешествия по Южно-Славянским странам, продолжавшегося ровно год, с Сентября 1840 по Сентябрь 1841 года, с чувством глубокой признательности спешу представить краткий предварительный очерк тех плодов моего странствования, коими надеюсь оправдать лестную доверенность Академии, даровавшей мне средства не только продолжить относительно времени, но и распространить в объеме совершенное мною путешествие.
Прежде всего считаю нужным рассказать, где я был: какие части Славянского Mиpa посещены и обозрены мною.
Я выехал из Отечества чрез Бессарабскую Область в Молдавию, где, кроме столичного города Ясс, обозрел преимущественно верхнюю, Под-Карпатскую часть Княжества, наполненную многочисленными монастырями, из коих некоторые по сие время совершают Православное Богослужение на древне-Славянском языке, по нашим церковным книгам; а знаменитейший из всех, монастырь Нямецкий, где существует до сих пор Церковно-Славянская типография, выпускающая, кроме Богослужебных книг, и другие произведения духовной Словесности на Церковно-Славянском языке, одолжен всем, что он теперь есть, нашему соотечественнику, к сожалению столь мало известному у нас, великому старцу Паисию Величковскому. Виденные мною здесь монастыри, кроме Нямецкого, были так называемые: Варатик, Агапия и Секул. Города, которые посетил я на пути, были: Тыргул-Формоз, Роман, Пятра, Нямц и Фальтичени.
Из Молдавии переехал я в Буковину, ныне принадлежащую Австрийской Империи, но населённую всё ещё чистыми Румынами, и отчасти Русинами, т.е. Мало-Руссами. Здесь я обозрел Сучаву, древнюю столицу Молдавских Воевод и резиденцию Православных Молдаво-Влахийских Митрополитов. Сверх того, посетил разрушающуюся уже обитель Драгомирну, где сохраняются еще некоторые остатки богатого собрания Церковно-Славянских рукописей Митрополита Анастасия Крымки, расхищенных и разбросанных по разным книгохранилищам Европы.
Отсюда, через Карпаты, тою самою дорогою, которою некогда Монголы, опустошив наше Отечество, ворвались в Венгрию, я въехал в область Седмиградскую, или так называемую Трансильванию, которую, могу сказать, обозрел вполне, во всех примечательнейших пунктах. И именно: чрез Быстрицу, Дээшь и Самош-Уйвар достиг я до Клаузенбурга, по-Мадярски Коловшара, нынешней столицы Трансильвании, населённой теперь предпочтительно Мадярами, а отчасти Румынами, но сохраняющей признаки прежнего старобытного Славянства в имени Клюш или Ключ, каким по сие время называют ее Румыны. Оттуда, чрез Торду, славную множеством Римских памятников, и Нади-Енед, знаменитый своею богатою библиотекою при Реформатском Лицее, по дороге, которая до сих пор зовется Траяновою, прибыл в Седмиградский Белград, ныне Карльсбург, - некогда столицу Седмиградских Воевод и резиденцию Православных Эрдельских Владык, при Дворе коих находилась Церковно-Славянская типография. Далее, чрез Миленбах, повернул назад в Германштадт, по-Славянски Сибин, столицу Немецкого населения Трансильвании, известного под именем Саксов, и с тем вместе Кафедру нынешнего Православного Трансильванского Епископа; в наконец, чрез Фогараш, титулярную Кафедру нынешнего Унитского Владыки Трансильвании, достиг до Кронштадта, по-Славянски Брашово, где великолепная Православная церковь, воздвигнутая блаженной памяти Государынею Императрицею Елисаветою Петровною, остается красноречивою свидетельницею тесных сношений всей этой отдалённой страны с нашим Отечеством, к сожалению позабытых нами, несмотря на их историческую достопримечательность.
Здесь я снова переехал Карпатский хребет, чрез Темешские Ворота, под сенью исполинского Бучега, и, следуя течению Праовы, спустился в Валахию. Букурешт, нынешняя столица Княжества, и Крайова, главный город Малой Валахии, были обозрены мною с особенным вниманием. Не оставлены также и другие места, примечательные в историческом и археологическом отношениях, как например Каракал, которого название напоминает Императора Каракаллу; знаменитый Траянов путь, прорезывающий поперёк Малую Валахию, вдоль течения реки Ольты; башню Северинову, близ коей находятся остатки славного Траянова моста чрез Дунай и т.п.
Проехав таким образом Валахию, я въехал опять в Австрийские владения, в так называемый Баннат, в Новой Оршове, или Рушаве, как называют её Румыны. Здесь посетил Мехадию, славную теплицами, кои были известны ещё Римлянам под именем Геркулесовых бань. Потом проехал сквозь знаменитые Железные Ворота Дуная. Затем, севши на пароход в местечке Дренкове, принадлежащем к Иллирийско-Валахскому Полку Австрийской Военной Границы, чрез Земун, Пешт и Пожун (т.е. Пресбург) приехал в Вену.
Приближение зимы заставило меня спешить: почему на этот раз я был принуждён удовольствоваться только теми заметками, кои мог схватить, так сказать, на лету, в столь важной для Славян стране, какова Венгрия. Я провёл зиму в столице Австрийской Империи, где впрочем не оставался бездействен. Богатые сокровища Императорской Библиотеки были отворены мне радушием известного Копитара. Поучительные беседы этого маститого Нестора Славянской Филологии и Палеографии я причисляю к лучшим приобретениям моего странствования. Таким образом, четырёхмесячное пребывание мое в Вене доставило мне возможность обдумать, пополнить и завершить собранные мною заметки, равно как приготовиться к дальнейшей, занимательнейшей части моего путешествия.
С раннею весною пустился я снова в путь. Из Вены отправился в Триест, через Стирию и Краин - страны, где, особенно в последней, Славянская жизнь не только звучит в народном слове, но, можно сказать, осязаема во всех мелочах домашнего быта. Особенно вокруг Лейбаха, по-Славянски Любляны, можно позабыться и подумать, что находишься на нашей родной Руси: так поразительно сходство Краинской ветви великого Славянского семейства с Русскою!
После кратковременной прогулки в Италию, воротясь опять в Триест, я направил оттуда путь свой на Юго-Восток, берегом Адриатического моря. Проехав Истрию, край чисто Славянский, в коем Краинская стихия граничит и мешается в Сербскою, я посетил славные в воспоминаниях Славян прибрежные города: Реку, по-Итальянски Фиуме, и Сень, по-Немецки Ценг; последний есть Кафедра Римско-Католического Епископа, носящего титул Сеньского, Модрушского и Корбавского, в Епархии коего до сих пор ещё Латинская мисса совершается на Славянском языке, по книгам Глаголитским, исправленным, как известно, под влиянием и по образцу наших церковных книг в начале прошлого века. Из Сеня, оставив море, я выехал в так называемую Кроатскую Военную Границу; проехал чрез местечко Оточац и Госпич, где находятся Штабы полков Оточанского и Личского; переехал колоссальный хребет Велебич, отделяющий землю Хорватскую от Далматийского приморья, откуда спустился снова на берега Адриатики, в Задар, или Зару, столицу нынешнего Австрийско-Далматского Королевства.
Из Зары, несмотря на трудности сухопутного путешествия, я проехал, чрез Скрадин, Шибенико, где со времён Наполеона учреждена Кафедра Православного Далматинского Епископа с Духовною Славяно-Сербскою Семинариею, и Трогир, до Силета, по-Итальянски Спалатро, славного в Истории отшельничеством Императора Диоклециана в близлежащей Салоне, ныне деревне Солин. Отсюда морем на пароходе, посетив острова Лесину и Коргулу, также полуостров Рат, известный более под Итальянским именем Сабионгелло, достиг до Дубровника, ещё так недавно знаменитого под именем Рагузы. Предоставляя подробнейшее обозрение этой Славянской Венеции, этого Южного Новагорода, возвратному посещению, я продолжал безостановочно свой путь до Котора, или Каттаро, откуда немедленно поднялся на славную Чёрную Гору.
На Чёрной Горе я видел всё, что можно видеть, не подвергаясь явной опасности от Албанцев и Герцеговаков, находящихся в непрерывной войне с Черногорцами. Видел Негуши, родину нынешних Черногорских Владык; Цетине, столицу нынешнего правительства Черногорцев; Реку, колыбель их независимости, с развалинами замка Ивана Черноевича, где сверх того находилась старейшая Славяно-Сербская типография; озеро Скадарское, окружённое городами и крепостями, ныне Турецкими, некогда Царско-Сербскими; Цермницу, которую Черногорцы называют своею Италиею. То есть: я прошёл Чёрную Гору насквозь в Юго-Восточном направлении, и спустился с ней опять на море, по меже Турецкой и Австрийской Албании, в Паштровичах, некогда Славянской республике под покровительством Венециян, даровавшей Православно-Сербской Литературе древнейших Писателей.
Возвратясь обратно в Котор, через Будву и Гырбаль, я не оставил без обозрения известную Боку Котарскую, на берегах коей сохранились чистейшие остатки Южно-Славянской народности, под покровом Восточного Православия. Был в Рисано, столице древних Иллирийских Царей, воевавших с Римлянами; посетил Православные монастыри: Баню и Савину; наконец из Кастель-Ново, чрез полосу Турецких владений, коею Рагузцы умышленно отделили себя от Венециян, и чрез Конавльскую долину, по которой пролегала Римская большая дорога, достиг до Рагузы Старой, по-Славянски Цавтат, стоящей на месте древнего Эпидавра, а оттуда вторично прибыл в Рагузу Новую, или собственно Дубровник.
В Дубровнике пробыл я довольно долго. Оттуда воротился в Силет прежним путём, то есть морем, на пароходе. Но в Силете оставил прежнюю прибрежную дорогу и поднялся в горы, населённые Морлаками, или, просто сказать, Сербами Православного исповедания. Здесь посетил я примечательные во всех отношениях города и местечки: Синь, Вырлику, Дырниш и Книн. Путь мой шёл постоянно у подножия Динарских Альп, по границе Австрии и Турецкой Боснии. Наконец, проехав таким образом вдоль всю горную Далмацию, я вступил снова в Кроатскую Военную Границу, в Зерманье, на речке того же имени, мимо величественных развалин древнего Звониграда, бывшего некогда ключом Далматийского Приморья.
Продолжая путь свой по земле Хорватской, я посетил Удьбину, или древнюю Корбаву, столь знаменитую в летописях Боснии и Кроации; также Плашки, резиденцию нынешнего Православного Епископа Карльштадтского с Духовною Семинариею; наконец самый Карльштадт, или Горный Карловац, где находится единственная в Кроации Славяно- Сербская типография.
За Карльштадтом начинается так называемая Провинцияльная Кроация, принадлежащая непосредственно к Венгерской короне. Я посетил столицу её Загреб, по-Немецки Аграм, сделавшуюся теперь горнилом возрождения Сербско-Католической Литературы, вследствие пламенной ревности известного Гая.
В Славонии я посетил: Пакрац, резиденцию нынешнего Православного Епископа Пакрачского и всей Славонии; Пожегу, столицу Пожеганского Жупанства; Новую Градишку и Брод, главные местечки Славонской Военной Границы; Осек, или по-Немецки Эссек, обширнейший из всех городов Славонии; Вуковар, столицу Жупанства Сремского, или Сирмийского, и наконец знаменитую Фрушку гору - Афон наших Южных единоверцев. Впрочем, на этот раз я осмотрел не все тринадцать обителей, которыми эта гора украшается: известие о снятии Австрийских карантинов со всей Турецкой границы заставило меня поспешить в Земун, чтобы поскорее переправиться за Саву: в Сербию.
Сербии, то есть нынешнего Сербского Княжества, я видел, можно сказать, самое сердце, где сохраняется чистейшая народность и уцелели драгоценнейшие памятники славного прошедшего этой важнейшей из Южных ветвей Славянского семейства. Из Белграда, нынешней столицы Княжества и резиденции Православного Сербского Митрополита, я проехал чрез Шумадию до Крагуевца, прежде бывшей столицы Князя Милоша; оттуда в Чагак, Кафедру Православного Епископа Ужичского; потом чрез горы, сопровождающие течение Моравы и Ибара, прибыл в знаменитую Лавру Студеницкую, великолепный памятник благочестия первого Немани, ублажаемого Православною Сербскою Церковью под иноческим именем С. Симеона Мироточивого; отсюда назад в Карановац, городок при слиянии Ибара с Моравою, близ коего находятся величественные развалины Жиги, древней Архиепископии С. Саввы, где венчались на царство Православные Цари Сербские; далее в Крушевац, резиденцию последнего поборника и мученика Сербской независимости, С. Князя Лазаря; потом в монастырь Раваницу, Задушбину того ж самого Лазаря; в Манассию, Задушбину Стефана Деспота, сына Лазарева; в Пожаревац, славный миром, известным в Истории под искажённым именем Пассаровицкого; наконец в Семендрию, по-Сербски Смедерево, сохраняющую доныне грозную наружность крепости, откуда обратно воротился в Белград берегом Дуная.
Переправившись чрез Саву назад в Земун, я обратился снова к Фрушкой горе, и обозрение её обителей, замечательных не столько древностью их основания, сколько нынешним устройством, значительностью находящихся в них библиотек и просвещением живущих в них иноков, в особенности Настоятелей, заключил посещением Карловца Сремского, резиденции Митрополита-Архиепископа всего Православного Сербского и Валахийского народа в Австрийской Империи. Здесь находится средоточие духовной жизни для всех Австрийских Православных, в особенности для Сербов; сюда стекается Славяно-Сербское юношество со всех краев Империи; ибо здесь находятся: полная Гимназия, в которой впрочем Науки преподаются на Латинском и Немецком языках, и главная архи-диэцезальная Семинария, где, как и в других того ж рода Учебных Заведениях, предметы Богословские преподаются исключительно на Церковно-Славянском или, лучше сказать, на нашем книжно-Русском языке прошлого столетия. Судьба доставила мне счастье насладиться здесь истинно родным гостеприимством достопочтенного Архипастыря, Стефана Станковича, которого внезапную потерю оплакивают теперь все наши Австрийские единоверцы.
Из Карловца, чрез Петерварадин, я достигнул до Нового Сада, резиденции Православного Епископа Багского, где существует вторая и единственная уже, после Карловачской, Православная Сербская Гимназия, коею некогда управлял знаменитый Шафарик. Здесь, в числе многих других представителей Сербской образованности, я познакомился с Хаджичем, Сенатором города и Директором Гимназии, отличным Юристом, и притом лучшим современным Писателем между Венгерскими Сербами, печатающимся под вымышленным именем Милоша Светича.
Отсюда, по левому берегу Дуная, я пустился в глубь необозримых степей внутренней Венгрии, по обе стороны Тисы. Случай дал мне здесь с сопутники Г. Стаматовича, пароха Сегединского, который уже более десяти лет издает «Сербскую Пчелу», весьма охотно читаемую по её патриотическому направлению. С ним я доехал до самого Сегедина, где большая часть Сербских юношей, по окончании гимназического курса в Карловце и Новом Саде, слушают Философию в Лицее, и потом уже поступают в Пештанское Всеучилище, то есть Пестский Университет.
При вторичном уже посещении Пешта, я познакомился с знаменитым Поэтом Словаков Коляром, с Павловичем, издателем «Сербских Новин» и «Сербской Летописи», и наконец, что было для меня наиболее приятно и полезно, с Православным Епископом Будимским, Преосвященным Платоном Атанацковичем, ученейшим Сербом настоящего времени, лучшим знатоком отечественного языка и пламеннейшим патриотом.
Последним пределом моего Славянского путешествия была Прага, где на возвратном пути из Вены в Петербург провёл я незабвенные дни в беседах с Шафариком и Ганкою.
В заключение считаю не излишним упомянуть, что всю вторую часть моего странствования, от Триеста обратно до Вены, я совершил почти в неразлучном сообществе известного Вука Стефановича Караджича, наилучшего, какого только можно найти, знатока современного Сербства.
Вот краткое исчисление стран и мест, посещенных мною. Если бы я на пути моём довольствовался одними беглыми заметками и поверхностными впечатлениями, то и тогда дневник путешествия в краях столь мало известных, редко видевших посетителей, и в особенности посетителей Русских, был бы любопытен, по крайней мере в отношении к Топографии и Статистике Южно-Славянской Европы. Но я путешествовал с целью, с особенною ученою целью, имеющею непосредственное отношение к Отечественной Истории и Археологии. Для сей цели, преследуемой мною с давних лет, это путешествие доставило мне много новых, важных приобретений, которые, по близкой связи с занятиями Академии, конечно удостоятся её благосклонного внимания, как скоро приведутся в полноту и целость, необходимые для их появления в свет.
Впрочем, я не удовольствовался этим косвенным содействием целям Академии. Приняв поручение от ней, я во время путешествия моего старался обогатиться замечаниями, касающимися прямого и непосредственного предмета её занятий, то есть языка вообще Славянского и в особенности Русского. Старания мои не остались тщетными, и я смею надеяться, что совершённое мною путешествие приобщит лепту к сокровищу Отечественного Языкознания, коего Академия есть блюстительница и распространительница.
Не могу хвалиться открытием, тем менее собранием каких-либо любопытных памятников не только собственно Русской, но и вообще Славянской письменности. Признаюсь: я ласкал себя этою надеждою, отправляясь в путь; особенно ждал я многого от Православных монастырей, находящихся в Далмации, Сербии, Венгрии и даже в При-Дунайских Княжествах, некогда писавших также по-Славянски. Оказалось, что там или ничего нет, или что и есть, то уже обозрено и описано предварившими меня Учёными. Библиотеки Фрушко-Горских монастырей, равно как и Митрополитанская Карловачская, исчерпаны знаменитым Шафариком. Далмация имеет прилежного исследователя своих археологических и палеографических остатков в Докторе Петрановиче, который собирает их и печатает в ежегодно издаваемом Альманахе. В Сербии решительно ничего нет, так что и собирать нечего: всё истреблено или Турками, или самими Сербами, видевшими в старых хартиях бесполезную, недостойную сбережения тягость. Несколько надписей, сохранившихся в Студенице и Жиге, сняты мною; но они имеют важность только для Сербской Истории или Палеографии. Надписи, найденные мною в других странах: в Молдавии, Валахии, Буковине, Трансильвании, Венгрии и Далмации, имеют также местную историческую занимательность; но как памятники Церковно-Славянского языка не важны, по их новости. Впрочем, я готов представить Академии списки тех и других, если она найдет их достойными своего любопытства.
И так мне оставалось одно: живый язык, звучащий в устах народа. В этом отношении, наблюдению моему преимущественно подвергался язык Сербский, господствующий в странах мною посещённых: в Южной Венгрии, в Славонии и Кроации, в Далмации, на Чёрной-Горе, и даже отчасти в самой Истрии. Языки Краинский и Славацкий, равно как и так называемое Провинциально-Кроатское наречие (которое одни считают искажённым диалектом Сербского, другие Краинского, третьи смешением того и другого языка) занимали меня, поколику встречались на дороге. Все сии видоизменения единой Славянской речи были наблюдаемы мною преимущественно в их отношении к нашему Отечественному языку, к языку Русскому, который в свою очередь доставил мне совершенно новую, богатейшую пищу для наблюдения, в той особой, чрезвычайно любопытной форме, в какой он доселе звучит по всему пространству Северо-Восточной Венгрии, в устах полумиллиона нашим кровных братьев, так называемых Русняков или Карпато-Руссов.
Эти наблюдения довели меня до особенных, совершенно новых заключений, как о месте, которое язык наш занимает в общей системе Славянских языков, так и об особенностях, коими определяется его самостоятельность. Заключения сии я изложил в статье, написанной мною в виде рецензии на известного «Гезихиева Эпиглоссиста», изданного в 1839 году, в Вене, Г. Копитаром. Я написал эту рецензию по вызову самого Г. Копитара, и хотя она находится в открытом противоречии с мнениями, господствующими у современных Европейских Филологов, равно как и с взглядом самого Г. Копитара; однако этот Патриарх Славянского языкознания нашел её столь любопытною, что взял у меня для препровождения в один из Немецких учёных журналов, где она в непродолжительном времени должна быть напечатана. Полагаю, что это делает излишним представление означенной статьи моей в Академию. Если же однако напечатание её по каким-нибудь причинам замедлится, или Академия пожелает иметь Русский подлинник независимо от Немецкого перевода, то я вменю себе в обязанность представить ей статью сию в рукописи.
Вместе с этими лингвистическими изысканиями, или, лучше, вследствие их, напал я на другую соприкосновенную область Отечественного самопознания, которая также прямо и непосредственно относится к занятиям Академии. Это - История, География и Этнография наших При-Карпатских братьев, которые, несмотря на вековую разлуку с нами, до сих пор с Русским именем берегут как святыню Русский язык и Русскую народность. Об этом важном предмете считаю нужным объясниться несколько подробнее пред лицом Академии, имеющей предметом своих исследований Русский мир и Русскую жизнь, конечно во всём их неизмеримом величии.
До сих пор все исследования наших Историков, Этнографов и Археологов, -  исследования, в коих многие из Членов Академии принимали и принимают столь деятельное и полезное участие, обращались преимущественно, даже можно сказать исключительно, на Русь, заключающуюся в обширных пределах Российского Государства. И здесь ещё, особенное, впрочем весьма естественное предпочтение, оказывалось Руси Северо-Восточной, основательнице настоящей славы и величия имени Русского. Русь Юго-Западная, коей чистейшая и самообразнейшая часть уходит из пределов Российской Империи, простирается за Карпат до Дуная, во всю длину его течения по древней Паннонии, - эта Русь едва удостаивалась мимоходного упоминовения в предисловиях к Русским Историям. Доходило даже до того, что сознание нашего кровного родства и единства с Юго-Западными нашими соименниками, - сознание столь ясное и живое как например, во времена Герберштейна, который всех Руссов признавал и называл равно Руссами, - затмевалось совершенно в новейших бытописателях и исследователях, впрочем достойных всякого уважения своею учёностью и добросовестностью. Причина тому, очевидно, заключалась в ложном предубеждении, распространённом Венгерцами, а вслед за ними и другими Европейскими Историками, кои, с нелепых слов Безыменного Нотария Короля Белы, повторяли в один голос, что Руссы Венгерские увлечены за Карпат из нашей Украины Мадярами, которые потом бросили их, как бесполезную тягость, при пороге своего распространения в Паннонии. За тем ещё позднейшее переселение Феодора Кариатовича из Подолии в Мункач считалось второю этохою, с которой За-Карпатье наполнилось Руссами. При таких предположениях понятно, что пребывание нынешних Русняков в Венгрии признавалось недостойным занимать место в древней Истории и Археологии народа Русского.
Я был точно того же мнения, пока не познакомился лично с Венгерскими Русняками, с местностью их настоящих жилищ и окружных стран, с преданиями, искони существующими у Карпато-Руссов, равно как и с преданиями самых Венгерцев и других окрестных народов, в их полноте и чистоте, из самых источников. Напротив того, теперь я убедился вполне, неопровержимыми доказательствами, что Русская стихия простиралась на Юго-Запад, по обе стороны Карпата, вплоть до Дуная, задолго до вторжения Мадяров в Паннонию; что Мадяры не привели сюда с собою Руссов, а нашли их здесь, осилили, расположилась жить и господствовать меж них, и таким образом разорвали то непосредственное соседство, в котором Руссы, по свидетельству и наших Отечественных и чужих преданий, находились некогда с Сербами, Хорватами и Славяно-Чехами. Доказательства, на коих основалось моё переубеждение, суть: исторические, этнографические, топографические и даже лингвистические. На сей раз упомяну об одном, у нас едва ли известном факте, но которого важность чрезвычайна: в Трансильвании, в сокровеннейших ущельях Карпата, при истоке Ольты, между Румынами, Мадяро-Секлерами и Саксами, находятся деревни, которые по сие время называются «Русскими», жители которых, на памяти ныне живущего поколения, говорили ещё между собою «по-Русски», то есть Карпато-Русинским, или, что то же, Малороссийским языком! Никто не знает и не помнит, каким образом и когда образовались здесь эти оазисы: они очевидно отмыты от родного материка приливом Мадяров и Немцев. Что можно сказать против этого живого, вопиющего свидетельства?
Какой новый свет открылся мне, когда я, под моею путническою ногою, ощутил везде следы старой, самородной Русской жизни, на этом забытом нами пространстве Южно-Славянского миpa! Начало нашей Истории, происхождение и смысл нашей древней Летописи, разлитие благодатных лучей Христианства в нашем Отечестве, путешествие к нам Церковно-Славянского языка, имевшего столь существенное влияние на наше умственное и литературное образование: все эти пункты, более или менее загадочные, более или менее сумрачные, прояснились. Я понимаю теперь, как наш достопочтенный Нестор мог говорить о расселении Славяно-Руссов на Север с Дуная: это взял он не из преданий отдалённой древности, как думают обыкновенно, но из живого, наглядного познания При-Дунайской стороны, которая в его время, без сомнения, ещё ощутительно трепетала чистою Русскою жизнью. Я понимаю даже сказку о Кие, основателе Киева, которую многие из восторженнейших чтителей древнего Летописца считают баснею, вымышленною из патриотического хвастовства. Понимаю известный список «Русских городов, дальних и ближних», сохранившийся при некоторых наших Летописях: эту загадку Сфинкса, которая до сих пор не находила еще счастливого Эдипа. Понимаю образование древней нашей Иерархии, пугающее исследователей своею темнотою и недостоверностью; и проч. и проч.
Сколь ни осязательно очевидны доводы, на коих я утверждаю свои соображения и выводы, всё ещё оставалось во мне некоторое недоверие к самому себе (слабость, свойственная преимущественно нам Русским): почему я поспешил сообщить мои мысли знаменитейшим современным Славянистам: Копитару и Шафарику. Первый, при всей односторонности своего исторического верования, признал в моих соображениях логическую последовательность и, не соглашаясь в некоторых только частностях, уступил, что общий результат может быть справедлив. Второй же, к неописанному моему удовольствию, объявил, что он сам, путём своих исследований, дошёл до предчувствия того ж самого результата во всём его объёме, и с тем вместе открыл мне свои драгоценные портфели и сообщил из них другие новые доказательства, им открытые, которые, в связи с моими, ставят мои выводы на крайнюю степень исторической достоверности.
Смею надеяться, что этим выводам и Академия не откажет в благосклонном внимании. Чтобы дать им прямое и непосредственное приложение к целям, кои собственно предлежат Академии, я предполагаю изложить их в виде «Исторического и Географического Комментария» на знаменитый памятник древней нашей Словесности, известный под именем «Слова о Полку Игореве». Нет никакого сомнения, что это «Слово» произошло на Русском Юго-Западе: его Карпатское происхождение утверждают даже и те, которые, вместо того чтоб заняться им основательно и добросовестно, отделываются тем, что отрицают его подлинность. Почему всего естественнее могут быть примкнуты к нему мои новые соображения, открытия и выводы о Юго-Западной Под-Карпатской части великого Русского миpa.
Все материалы для того уже готовы. Остаётся только привести их в приличный порядок, что исполнено будет мною при первой возможности.


(Журнал Министерства Народного Просвещения. 1842. Ч. XXXIV. Отд. II.  С. 87–106).