Колываныч и юрист

   Отрывок из повести "На лавочке у подъезда"

   Дом, о котором идет речь, строился в советское время, а конкретнее в начале 70-х годов. То были времена, когда входные двери в квартиры были из ДВП или деревянными с обычными врезными замками по одному на дверь, и ключ от входной двери клали под коврик или за дверцу электрического щита на лестничной клетке.
   Вот и балконы на заднем фасаде, согласно проекта, сделали счетверенными, разделив их тонкой шиферной плитой. В те времена граждане СССР состояли в едином социальном статусе, и делить им, а тем более скрывать что-то друг от друга, было нечего. Стеклить же балконы тогда было довольно хлопотно. Купить необходимые бруски, а тем более стекла в магазине было практически невозможно. Занимались остеклением сами хозяева квартир при наличии соответствующих знаний и умения.
   И как-то так выпал жребий при распределении квартир, что балконы трехкомнатной квартиры Дмитрия Ивановича и однокомнатной Николая Ивановича оказались рядом.

   И вот, как было сказано в фильме «Покровские ворота», пролетели непонятные из-за череды смен партийных руководителей восьмидесятые, прошлись по стране многолемеховым плугом лихие девяностые и минули многообещающие нулевые наступившего XXI века. Страна стала иной.
   Первомайские праздники уже потеряли своё пролетарское значение и стали обычными выходными. Территориальные профсоюзные объединения, пытаясь сохранить своё влияние на рабочие массы, ещё хранили старые традиции, собирая рабочий класс на первомайские демонстрации. Но трудящиеся, получив «вольную», демонстрации игнорировали, предпочитая им традиционные застолья, гулянья и посиделки.
   Так в один из майских дней на лавочках у подъезда оказались постоянные «сидельцы» Шураваля, Колываныч, и Аннушка.
   Старушка Шураваля, это Александра Гавриловна. В молодости профсоюзная активистка, женщина с бойцовским характером и твердой уверенностью в том, что коммунизм в нашей стране, несомненно, будет построен. В молодости ей концом лопнувшего пенькового каната порвало губы и выбило передние зубы. Несчастный случай на производстве. Все расходы по лечению порт взял на себя. До инвалидности дело не дошло, но сказалось на дикции. Вспоминая свою молодость, рассказывала, как она, с мужем шкипером баржи «румынки», стояла за штурвалом. Будучи береговым матросом, гоняла-шуровала с набережной порта местных выпивох и шуровала уголь в портовской кочегарке в межнавигационный период. И получалось у нее из-за изуродованных губ вместо "штурвал" "шурваль", вместо "шуровала" "шурваляла". Вспоминать свою нелегкую трудовую, как у Павки Корчагина, молодость она любила и при каждом удобном случае вспоминала её в общении с такими же пенсионерами, как она.  Не со зла, конечно, и не обиды ради, а по обычной уличной привычке называли старушку бывшие товарки Шураваля.
   Колываныч – это сокращенное имя-отчество Николай Иванович. Он человек «пришлый», не работник порта. О его жизни и трудовой биографии никто, в общем-то, ничего не знает. Пенсионер и, судя по всему, человек с богатым жизненным опытом, которым не кичится и всегда готов помочь всем, чем может.
   Аннушка – женщина с богатой трудовой биографией. Безотцовщина и серая мышка в школе пришла в порт разнорабочей, безропотно взвалила на себя «почетную» общественную нагрузку секретаря комсомольской организации, вошла в курс всех дел управления порта и удостоилась стать секретарем начальника. После первого декретного отпуска перешла в отдел снабжения, а после второго - в отдел кадров. Затем - освобождённый председатель профкома и, успешно вписавшись в реформы, заняла должность начальника коммерческого отдела, который покинула в связи с ликвидацией порта, как юридического лица. Карьера удалась. А личная жизнь не очень. Дети выросли, выучились и разъехались в разные стороны нашей большой страны. Осталась Аннушка одна. Завидная невеста. Но, что-то в её шикарной по тем временам трехкомнатной квартире никто из мужиков надолго не задерживался.
   Вот и сейчас первой начала разговор неугомонная Шураваля.
   - Первомай ноне уже не тот.  Раньше, помню, с вечера пирогов напечешь, а утром принарядишься и в центр на демонстрацию. Там тебе и поднесут, и пройдешься весело, и напоёшься. Потом, по договоренности, к кому нето в гости. Опять же напоёмся, напляшемся и домой. Дома – пироги на стол и опять гулянье до вечера. Вот были праздники. А сейчас что?  Обычный выходной.
   Мимо них прошел мужчина в приличном костюме с зонтом-тростью. «Наши люди в таких костюмах не ходят», наверно, подумали все трое. Незнакомец, лицо которого показалось Колыванычу знакомым, зашел в их подъезд. Спустя несколько минут вернулся, постоял в раздумье, глянул на сидящих на лавочке, и обратился к Колыванычу:
   - Извините, Вы не знаете, где Дмитрий Иванович? Он никуда не уехал?
   - Нет.
   «Юрист. Тот, который как бы Плевако», узнал по голосу Колываныч.

   В прошедшие выходные, ковыряясь среди старья, которое хранится на балконах по принципу «и не нужное уже, и выбросить жалко», стал Николай Иванович невольным свидетелем разговора двоих мужчин, вышедших на балкон покурить.
   Один из них, продолжая, по-видимому, начатый за столом «пьяный базар», рассказал, как отмазал одного нового русского почти в безнадежном деле:
   - Да ты что? Он же бюджет доил, как Маруська корову, - услышал он голос соседа.
   Чтобы не оказаться в неудобном положении подслушивающего, он перегнулся через перила и поздоровался с Дмитрием Ивановичем. Сосед приветственно махнул рукой, и вновь переключил внимание на своего собеседника.
   - А я собрал все СНиПы, отраслевые нормативы, ведомственные приказы и даже протоколы заседаний... и отмазал. А иначе сел бы этот кроило лет на пять с конфискацией. А так получилось, что он и не ворюга вовсе, а даже альтруист.
   - Ну, ты прям Плевако, да и только.
   - Ну-у, Плевако не Плевако, а дачу мне этот «альтруист» построил. Я лишь на материалы потратился.
   Рассказчика Николай Иванович видел лишь сбоку, но голос его картавый запомнился.

   И вот этот самый «Плевако» стоит перед ним.
   Незнакомец как-то неопределенно пожал плечами, глянул в сторону улицы, посмотрел на часы:
   - Я, пожалуй, подожду. Разрешите присесть? Не помешаю?  - и сел напротив Колываныча рядом с Шуройвалей, чтобы видеть не старушку, а моложавую Аннушку.
  Ее лица Николай Иванович естественно, не видел, но судя по расплывшейся улыбке незнакомца, понял, что той мужчина понравился. Неприязнь к «Плевако» взыграла в нём: «Это как жешь так? Тот бюджет доил, а этот отмазал!».
   - Я думал, юристы законы защищают, государство от расхитителей берегут, а не наоборот, - как можно наивнее сформулировал вопрос Колываныч и напомнил юристу разговор недельной давности на балконе
   - Кто платит, того и защищаем.
   - А это ничего, что государство вас за свой счет в институте обучило, а вы против него играете? Неблагодарно как-то.
   - Уважаемый, государство за годы учебы, которая по Вашему выражению считалась бесплатной, поимело с меня во много крат больше.
   Увидев выражение недоумения на лице оппонента, развил мысль далее:
   - Я за пять лет учебы добросовестным, и заметьте, бесплатным трудом на многочисленных субботниках, городских авральных стройках и колхозных полях отработал свой долг с лихвой. С государством мы в расчёте. И ныне с чистой совестью защищаю интересы того, кто в меня сейчас вкладывается, то есть работодателя.
   Во, как! А он-то глупый думал, что юристы стоят на страже государственных интересов. Прям, по Ширвиндту получается: «Кто девочку ужинает, тот её и гуляет».
   - Как по нашим советским законам положено, так и должно делаться. А ты, как юрист, должен за этим наблюдать, должен об этом беспокоиться, а не выгораживать нечестных и недобросовестных чинуш, законы нарушающих.
   - Я, дедушка, у частника в фирме работаю юристом, и защищаю интересы своего работодателя, а не государства. 
   - Это как так? – «дедушка» аж подпрыгнул на лавке. – А на чьи деньги ты в институте пять лет штаны протирал? Государство тебя, значит, выучило, работу тебе дало, в люди вывело, а ты, значит, ему в лицо плюнул и знания свои в пользу мироеда-кровососа используешь. Так ты ж прохиндей и есть самый.
   - Вы, уважаемый, как все многие, судить беретесь о том, чего не знаете. Я в институте не штаны протирал, а выживал: пачка сухого концентрата горохового супа, были такие, на два дня. Вагоны ночами разгружал, на стройках подрабатывал. Получишь десять рублей за ночную разгрузку вагона с кирпичами и гордый домой идешь. И потом выяснилось, что деньги эти нам по липовым ведомостям выдавали. Мы же тогда не знали, как выглядят настоящие и расписывались в каких-то бланках. А в нарядах, которые бригадиры-учетчики, то есть Ваши государственные люди, в бухгалтерию подавали, родные этих самых людей были вписаны и, главное, суммы в два раза выше указаны. То есть, нам выплачивали лишь половину тарифа, а другая половина им в карман ушла.
   - Воровство оно всю жизнь в России было. Только раньше за приписки сажали, а сейчас медали дают.
   - А осенью, - продолжил незнакомец. - На уборку картофеля с колхозных полей студентов гоняли. Месяц работали за кормежку, а не за деньги. Субботники на стройках, авралы на пусковых объектах: грязь, пыль и ни спецовки, ни инструмента, ни техники безопасности. А, между прочим, все работы по уборке мусора в сметы были включены, то есть оплата за них предусматривалась. Студентов на уборочную, на субботники, а денежки кому? Это же дармовой труд. Причем государством узаконенный. Так что, дед, не кипятись. Я на государство за мое обучение сполна отработал. А ты на государство всю жизнь спину гнул. И много оно тебе дало? И чем оно тебе отплатило? Квартирку предоставило, домик дощаный на четырех сотках у черта на куличках да пенсию в прожиточный минимум. А иди, сунься к государевым людям, кто тебя слушать будет? Кому ты нужен, старый хрыч?
   - Я от государства все имел: работу, зарплату, квартиру, возможность учиться и лечиться. И чиновники тогда были не государевы, а государственные. Пусть чинуши, но морды от простого человека не воротили, как могли, помогали. А сейчас и вправду государевы стали, государевы интересы блюдут, а не государственные. Квартиру мою, государством за мой героический труд даденную, невестка отобрала, по вашим нонешним законам прихватизировала. Спекулянтка хренова. Раньше за такие фортеля в тюрьму сажали, а сейчас – в кресла мэрские да депутатские.
   - Говоришь, все имел? А что ж ты дед в партию вашу правящую и единственную не вступал? Что от такой почетной обязанности, как черт от ладана бежал? Коммунистов, начальников на собраниях хвалил. На собраниях хвалил, а дома на кухне – матом крыл. Все у тебя было… А чего не хватало-то? За что бился-то тогда?
   - Так я же в светлое будущее верил, за него и бился. А сейчас что вижу? Ни обещанного свету,  ни текущего просвету… Коли денег нету - ты уже не человек. Мой сын на государство всю жизнь работал, мастером - золотые руки был всюду востребованным. И получал от государства по труду: вся семья жила в достатке и всеми благами социальными пользовалась. А сейчас при капитализме, что имеет? Ни славы, ни почету, ни денег. Пенсия, что у него, что у Люськи, которая всю жизнь секретарем у директора провертелась. А внучок у меня, ни дня не работал. Модны песенки пел, волчком на сцене крутился, да в телевизоре приставлялся. Что он для государства сделал? Ни шиша. А миллионер! Квартира в столице и дача на Рублевке. У Ситкевны вон внучка тоже та еще стрекоза-попрыгунья. Тут крылышками пострекотала, поскакала по администрациям да с банкирами всякими потерлась, в Москву улетела. Покрутилась с бой-френдами, затем у папика  богатенького пригрелась. Сейчас, гля, на телевидении - главная героиня! Молодежь учит, как жить надо. А разве так надо жить? У нас вон сколько девчонок в доме растет: умницы, рукодельницы, хозяюшки будущие. А лицом и фигурой не вышли. И что им при ваших нынешних порядках светит? Продавщицами на рынках овощных всю жизнь горбатиться? Мне-то что. У меня будущего уже нет. Я о молодежи... Нам при капитализме не жить, а вот детей жалко. Раньше, если к чиновнику на прием надо, сунул секретарше конфетку и она к тебе уже со всем вниманием. А сейчас не за конфетку пособляют, а за тыщу не меньше. Гаишники раньше при сдаче на водительские права по рублю брали на бензин, а это один процент от зарплаты, а сейчас двадцать тыщь требуют. Если это тот же один процент, то зарплата должна быть в двести тысяч.
   - Так и машины сейчас стоят не пять и не семь тысяч.
   - Так вот. А пенсия-то… - вскинулся было Колываныч, но тут появился Дмитрий Иванович и, поздоровавшись с юристом, увел его к себе.
   - Ишь, выучили на свою голову, - продолжал кипятиться Колываныч, заметив, как согласно кивали ему Шураваля и Аннушка.
   Женщины, посидев еще и повспоминав былое, разошлись по квартирам. Колываныч остался и от нечего делать разглядывал светящиеся окна дома напротив.
   Из подъезда вышли Дмитрий Иванович и «Плевако». Видимо, не заметив в сумерках сидящего Колываныча, продолжали начатый в квартире разговор.
   - Зачем же ты с ним так? – спросил Дмитрий Иванович, - Ты ж его по миру пустил.
   - А ничего пусть погуляет по России-матушке. Лешка Пешков вон погулял по Руси и знаменитым писателем Максимом Горьким стал. Может, и из этого писатель получится