Сцена восьмая. аллегорический балет

Клингер
Пахучие, ликующие дьяволы набросились на угощение.
Разжёвывали с хрустом души грешников казнённых.
Пили за Фауста, за изуверов, за дьявольское искушение.
И услаждали слух свой иступлённым воплем осуждённых,
которых поливали бесы раскалённою, кипящею смолой.
Клянусь, что люди перестали б слушать пение кастратов,
и нежное звучанье флейт, когда б услышали тот вой.
Запели б псалмы покаянные, потУпив взгляды виновато.
Увы! Такому не бывать. Соблазны рядом, ад далёк.
Что кара рано или поздно их найдёт, им невдомёк.

Во время пиршества на адской сцене словоблуда
были представлены все подвиги нечистой силы.
Как аспид Еву совратил, как предал сына Бога Иуда
И как Вирсавия царя Давида наготой сразила.
Как Урию Давид сгубил, и на Вирсавии женился.
И как от брака этого известный Соломон родился.
Он поклонялся идолам и с тысячами жён любился.

Поэты ада воплотили образ Сатаны в аллегорических фигурах.
Верзила МЕТАФИЗИК играл в слова, меняя их местами.
И радовался новым смыслам, увязая в путанице и сумбурах.
Напротив метафизика сидел бесёнок и раздувал губами,
пуская пузыри из мыльной пены в лицо неутомимому верзиле.
Рядом сидела секретарша ГОРДОСТЬ, давила пузыри руками.
И помогала выражать ему сужденья в греко-африканском стиле.

На лысине у метафизика были видны глубокие царапки.
От острых собственных ногтей. Следы мыслительных занятий.
К нему вдруг подскочил гермафродит в лиловой шляпке.
Под жалким именем СОМНЕНЬЕ, и заключил его в объятия.

Тут к ним примкнуло ЗАБЛУЖДЕНИЕ. Все трое в пляс пустились.
Но метафизик скоро запыхался. Его тонюсенькие ноги подкосились.
На сцену выплыла МОРАЛЬ. В ней краски хамелиона засветились.

КУЛЬТУРА в пышном одеянье шла под руку с ПОРОКОМ.
Им вслед тащилась ДОБРОДЕТЕЛЬ - не прямо, как-то боком.
ПОЭЗИЯ предстала в виде девы сладострастной, черноокой.

Вокруг неё кружила ЧУВСТВЕННОСТЬ, и вскидывала ноги
ФАНТАЗИЯ подыгрывала ей на флейте, сидя в позе йоги.
Белесая ИСТОРИЯ  с большим трудом тянула трупов дроги.

А впереди истории  МОЛВА бежала; в медную трубу гудела.
Она вещала об убийствах, пытках, о земельных переделах.
Об узурпаторах, фанатиках и о князьках в своих пределах.

ЛОЖЬ и БОЯЗНЬ ступали тихо за Историей, и озирались.
Они о чём-то перешептывались, к дрожкам притирались.
Быть на виду - для них мученье. Они не шли, а кр;лись.

На сцену вышли МЕДИЦИНА, ШАРЛАТАНСТВО, шаркая ногами.
Для них СМЕРТЬ исполняла менуэт, тряся мешком с деньгами.
А жирная ЮРИСПРУДЕНЦИЯ тащилась после них, играя телесами.

Раскормленная гонорарами, увешанная сводами законов божьих.
Она шла рядом с колесницей, запряжённой НАГЛОСТЬЮ и ЛОЖЬЮ.
ПОЛИТИКА сидела в триумфальной колеснице с мордою бульдожьей.

Ей аплодировали ВЛАСТЬ и ДЕСПОТИЗМ – собаки госнадзора.
Среди танцующих, сидящих и стоящих вдруг завязалась ссора.
Решила ТЕОЛОГИЯ спасти людей от похотливой МУЗЫ и позора.

И подпалила МУЗЕ факелом тугие булки поэтического зада,
Та взвизгнула и стала спешно избавлять себя от маскарада.
Запрыгала и повернулась к публике основой бытия – «монадой».

А ТЕОЛОГИЯ тем временем кинжал всадила в грудь МОРАЛИ.
Затем все персонажи постановки дружно за кулисы ускакали.
Сцена крутнулась. Взору ада предстали сатанинские скрижали.