Твой. Без цензуры... Глава 59

Валерия Чехова точно не помнила, сколько времени прошло с того момента, когда швырнув её на пол, Глеб наговорил ей кучу гадостей. Но выплакав все слезы, ей каким-то чудом удалось  обуздать свои эмоции, и продолжая украдкой вытирать свои слезы, она поднялась наконец с пола, переместившись на табуретку и обхватывая руками колени.

Сейчас у неё было такое ощущение, будто Глеб взаправду ударил её в бок ногой, промахнувшись лишь самую малость. Гордеев мог запросто за ней послать, но сейчас она бы к нему не пошла. По крайней мере, не в таком виде. А тот, между прочим, до сих пор разбирался со своей разбитой ладой-седан, не решаясь переступать порог больницы. Словно намеренно делая все возможное, чтобы не попасть на занятия к своим студентам и дать возможность проявить себя на поприще преподавателя лучшего другу.

Немного оклемавшись, Валерия утерла слезы, и не без труда покинув свое прежнее место, где накануне приземлилась, зализывая душевные раны, тут же направилась прочь.

Нужно было поскорее умыться и привести себя в порядок; не могла же она и в самом деле появиться перед  больными в таком виде!

Чувство стыда жгло душу девушки, но куда больше удручал её поступок сводного брата, которого ранее она не считала неспособным на подобную низость. Как же мало, оказывается, она знала его!

Погруженная в собственные мысли и пребывая на распутье дорог от непонимания того, как теперь ей следовало вести себя с Гордеевым, она столкнулась в коридоре с Алькович, которая заметив на её лице следы слез, тотчас набросилась на неё с расспросами, уводя подругу в угол, подальше от посторонних свидетелей.
 
— Что такое? Что произошло? Ты сама на себя не похожа! — сделала она ей замечание, искренне за неё перепугавшись.

Всхлипывая, Чехова поведала ей вкратце все подробности недавнего инцидента, уверенная, что пострадала ни за что.

— Ну, ты даешь! — возмутилась Алькович, напрочь забыв о помолвке Толика с Агнессой Иоанновной. — Чтобы Глеб… и так с тобой поступил?! Вот скотина! А ведь утром он казался мне довольно жизнерадостным, цепляясь к Толику со своими замечаниями насчет свадьбы! А оно вот что! Но ты тоже молодец, подруга! Уехать куда-то с Гордеевым на ночь глядя, никого не предупредив… Неудивительно, что Глеб так взбесился, выместив на тебе весь гнев. 

Чехова прекрасно понимала, что имела в виду её подруга, но потерянного уже не вернешь. Что случилось, то случилось. И отчасти она сама была виновата в происшедшем.

Не надо было его провоцировать всеми этими разговорами о благосклонности «светилы», с другой стороны — ему тоже никто не давал права распускать свои руки.

Главное, что теперь она должна была как можно подальше держаться от Гордеева, иначе Глеб её попросту прибьет, как неоднократно обещал. Вот о чем она открыто не могла рассказать Алькович. И думая, что вся причина слез подруги не столь серьёзна, как это кажется, Вика намекнула ей на очередной поход в клуб, где можно было развеяться и заодно отвлечь её от мрачных мыслей.

— Ой, Вик, ты знаешь, я наверное сегодня никуда не пойду! — запротестовала Чехова, отказываясь от предложения напиться.

— А я и не говорю, что мы должны конкретно выдвинуться туда сегодня ночью, — отрезала Алькович. — Просто скажи мне, когда будешь готова и все.

— Хорошо. Но у тебя, вероятно, есть тоже свои причины для похода в клуб? — осторожно поинтересовалась у неё Чехова, не особо надеясь на откровенное признание. Уж больно не нравилась залегшая в глазах подруги грусть.— Это все из-за Толика?

— Можно сказать и так, — отмахнулась Вика. — Только сделай одолжение и больше никогда не напоминай мне об этом придурке! — Блондинка тщетно стремилась выбросить из своей головы воображаемые сцены брачной сделки Смертина с престарелой вдовой.

У неё просто не укладывалось в голове, что Толик соизволил променять её, (эффектную и привлекательную девушку), на какую-то старуху, пусть и с хорошим приданым. И частично начиная догадываться, кто именно подкинул бывшему любимому идею с этой помолвкой, мечтая поправить смазливую физиономию ещё одного одногруппника, Алькович не знала, кого теперь ненавидела из этих двоих больше всего: Толика или Глеба.

— Ну, и пусть женится на ней! — воскликнула в сердцах Вика, отпуская на волю эмоции. — Я ему в этом даже помогу! Пусть родители Толика, в частности, отец полюбуется своей будущей невесткой, которой он сам годится во внуки! Я больше не буду вмешиваться в ситуацию и мешать этому браку. Если Толю все устраивает, то меня такой расклад дел тем более не должен волновать!

И словно забыв о ссоре подруги со сводным братом, Алькович принялась рассказывать ей о дальнейшей проделке Лобова, который притащив заранее шляпу раввина и искусственные пейсы, собирался вручить все это одногруппнику в канун его свадьбы с престарелой еврейкой.

Вика не до конца была в курсе, что конкретно стало причиной ссоры между Чеховой и Глебом, но в глубине души она была уверена, что эти двое сами во всем виноваты, не переставая при этом удивляться изобретательности Лобова.

Тащась чуть ли не предпоследним в рейтинге успеваемости, по части придумывания всякой ерунды и воплощения её в жизнь, Глеб всегда был первым. Остальные либо поддерживали его идеи, либо нет. Его выдумки не обошли стороной и будущую свадьбу Толика, из которого Глеб хотел сделать раввина по фамилии Мандель-Штамм.

И только одна Чехова ничего не хотела слышать о проделках сводного брата, порядочно натерпевшись от него ещё с утра. И когда Алькович собиралась продолжить свою мысль, рассказывая ей, для чего, собственно говоря, их одногруппник все это затеял, скрывая свои планы от Толика, со словами: «Мне неинтересно, что там придумал Глеб…», Валерия отвернулась от неё, и по привычке насупившись, попросила подругу сменить тему, не желая больше обсуждать персону сводного брата.

Повинуясь её просьбе, Алькович была вынуждена сменить свою «пластинку», пожалев, что Чехова так и не дослушала до конца её рассказ, ведь до самого интересного она так и не дошла.

В результате обсудив все, что только можно было обсудить, они больше не заговаривали об этих двоих. И заранее договорившись о дне и времени встречи в клубе, на том и разошлись, устремившись к своим больным.

***

Отсутствие в кабинете Гордеева по вполне понятным причинам позволило одному предприимчивому практиканту проникнуть туда без особых помех. Степанюги там тоже не было. 

С той поры, как порог этой больницы переступил «светило», в её стенах постоянно происходили какие-то приключения. То исчезали пациенты, то они сами куда-то сбегали, не выдерживая такого лечения, то откладывались операции на неограниченный срок.

А когда в хирургический центр стала наведываться комиссия из облздрава, тогда начал пропадать уже и сам «светило», отказываясь идти на контакт с чиновниками, с которыми разговаривать ему, по собственному утверждению, было не о чем. Зато у них к нему имелось немало наводящих вопросов.

Приходя зачастую на занятия неготовым, точнее «готовым», но несколько в ином смысла этого слова, опохмелившись со Степанюгой с утра казенным коньяком в отсутствии зав отделением, основную часть времени, отведенного на лекцию, Гордеев рассказывал студентам о том, как он рыбачил на выходных с Куратовым, описывая в деталях, на какую часть своего тела Вадим Георгиевич опять насадил крючок, требуя немедленного хирургического вмешательства, либо делился с ними воспоминаниями о своем детстве и юности, пересказывая по десятому кругу одну и ту же историю, включая пошлые и на политическую тематику анекдоты.

Например, во время одного из недавних занятий Гордеев рассказывал студентам не о болячках, а делился с ними воспоминаниями того, как «выживали» люди в СССР во времена «сухого закона» и как крутились, пытаясь достать для себя капельку спиртного.

Его сосед, близкий друг отца как раз застал ту эпоху, когда водку выдавали в ограниченном количестве через так называемую «амбразуру», напоминающую чем-то окошко в кассе на вокзале, где продавали раньше билеты.

В жизни юного Сашеньки Гордеева было немало историй, которым можно было уделить немного внимания, но в память мужчины врезались почему-то именно эти фрагменты, прекрасно отражавшие аспект безысходности бытия времен перестройки. А то, чего вспомнить он уже не мог, то додумывал в процессе своего повествования.

Тем более проверить это было нельзя, потому как никаких документальных подтверждений его байкам не существовало. Так что давно начавшему собирать на своего куратора «досье», Глебу до сих пор было невдомек, за какие заслуги его отец держал в застенках «лазарета» столь эксцентричного авантюриста, чьи дипломы могли оказаться дешевой подделкой, а сам он и вовсе непригодным к ремеслу хирурга.

Впрочем, как ни старался он донести эту информацию до своего родителя, вечно пребывая на взводе из-за визитов комиссии в больницу, Олегу Викторовичу было некогда возиться с сыном и проверять предоставленную информацию о подлинной деятельности «светилы».

Незаметно прокравшись в кабинет отделения хирургии и затворив за собой дверь, Глеб ринулся к шкафу, где хранилась одежда куратора.


Обшарив все карманы его куртки самым тщательным образом, он вытащил оттуда его водительские права, однако стоило ему открыть этот документ для изучения, как ему бросилось во внимание, что под фотографией, на которой любой обыватель мог узнать невооруженным взглядом молодого Гордеева, вместо привычных инициалов высветилась другая фамилия.

«Гавриков Александр Николаевич?», — хмыкнул Глеб, заново прочитав настоящие «позывные» куратора, прописанного в Нижнем Новгороде.
Это значило, что с Москвой у «светилы» не было ничего общего, и в самой столице он бывал лишь наездами, сожительствуя с некой Евгенией, которая возможно даже не являлась его настоящей женой... Что, собственно говоря, и требовалось доказать!

Дальше больше. Вдохновенный озарившей его небывалой догадкой, Глеб полез к нему в стол, и принявшись перебирать его вещи, нашел там немало странных удостоверений с изображением лица Гордеева, но с разными фамилиями под снимками.

Кем там «светило» только не был! И «дальнобойщиком», сидевшим за рулем «КАМАЗа», и неким «сержантом Калтыгиным», и спецназовцем «Якутом», на чью голову была нахлобучена военная фуражка современного образца.

По последнему удостоверению он числился в составе наемников, возглавлявших объединение арабских боевиков в далекой Сирии, о чем свидетельствовал автомат в его руках и закрывавшая половину его лица косынка-арафатка.

Нынче этот наемник был «хирургом Гордеевым», невесть как лечивший своих больных и читавших лекции студентам благодаря своей хорошей памяти, так как полночи у него наверное уходило только на заучивание медицинской терминологии из разнообразных конспектов, чтобы не правильно произнести то или иное слово и не выставить самого себя перед практикантами полным профаном.

Наличие в группе Новикова, ловившего его на каждом несоответствии того или иного термина порядочно подстегивало самолюбие мужчины, побуждая его совершенствовать себя на выбранном поприще.

Словом, их руководитель практики оказался весьма многогранной личностью, который на военном ремесле знался больше, чем на медицине. Но для чего была нужна ему эта конспирация, оставалось только догадываться.

Там же он обнаружил и то самый скальпель, который Гордеев воткнул в край своего стола на первом занятии, запугивая их своими правилами.


Интересно, с какой целью «светило» таскал его с собой, спрятав в этот раз злосчастный скальпель в своих вещах, будто хотел его скрыть от посторонних. Недолго думая, Глеб стащил его с тайника и попробовав пальцами остроту лезвия, сунул скальпель себе в карман. 

Устав, в конце концов, перебирать фотографии с различными образами «светилы», чтобы понять, кем же тот был на самом деле: наемником под прикрытием, шпионом, завербованным иностранными спецслужбами или обычным авантюристом, в какой-то момент Глеб поймал себя на мысли, что он уже и сам запутался в поиске правды, пытаясь установить подлинную личность руководителя практики.

Точнее человека, который якобы читал у них лекции, не прооперировав за все это время ни одного больного. 
И когда ему показалось, что до сути дела он сейчас вряд ли доберется, изучив вкратце гордеевские документы, что само по себе было делом непростым и опасным, сложил их обратно в стол, устраивая все так, как здесь было, когда ему пришла в голову идея привнести некий «элемент хаоса» в берлогу заядлого соперника.


Не став раздумывать о последствиях своего дальнейшего шага, Глеб внезапно вытащил со стола ящик, где хранились недописанные истории болезней вперемешку с рентгеновскими снимками, и приподняв его высоко над головой, шваркнул им со всей силы об пол.

Бумаги, папки, канцелярские товары, — все разлетелось по комнате подобно шальным птицам в момент бури. Этого оказалось достаточно, чтобы выбить из колеи «светилу» и заставить изрядно поволноваться насчет своей репутации.
 
Полюбовавшись устроенным бардаком, Глеб повернулся к двери, намереваясь теперь уже точно покинуть помещение, когда наткнувшись перед уходом на статуэтку Пирогова, сбросил и этот гипсовый слепок с постамента, где ударившись о поверхность пола, тот мгновенно разлетелся на несколько кусков, не поддаваясь больше восстановлению.

Покинув после этого кабинет и очутившись в пустынном коридоре, парень прямиком направился к отцу, чтобы показать ему настоящий гордеевский паспорт.

Однако так и не застав его на месте, Глеб принялся изучать кабинет, пока его взгляд не зацепился за шкафчик, где родитель обычно хранил коллекционное спиртное. Вот к нему то он и подошел, намереваясь кое-что проверить.

Вынув оттуда одну из откупоренных бутылок коньяка, Глеб залил в неё раствор наркотических стимуляторов, имеющих свойство «растормаживать» человеческую психику, а в отдельных случаях, связанных с передозировкой, и вовсе приводить к летальному исходу.

И даже не подозревая, к каким последствиям могла привести эта невинная, на первый взгляд, штуковина, тут же вернул бутылку на место, захлопывая за ней дверцу шкафа.

Воплощая свой план мести, Глеб был вынужден действовать дерзко, продумывая каждую деталь авантюры наперед, ведь если отец проигнорирует откупоренную бутылку, тогда его замысел накроется медным тазом и ему придется взамен придумывать что-то другое. 

«Да, этот «коктейль» взбодрит папашу так, что мало ему не покажется!» — улыбался про себя парень, заранее представлял себе картину буйства отца, когда приложившись к коньячку после непростого разговора с главой комиссии, тот начнет бросаться с ругательствами на своих подчиненных, пропесочивая их по полной, и на Гордеева, в том числе.

Тем более сам «светило» давно напрашивался на хорошую взбучку, учитывая то, что творил в больнице, отказывая в операции Емельянову-старшему. И упускать подобную возможность насолить ненавистному куратору Лобов не собирался.

Возвращаясь назад исполненный надежд на удачное стечение обстоятельств по части разоблачения «светилы», он не сразу заметил, как его кто-то остановил в коридоре, о чем-то спрашивая и тем самым прерывая ход его мыслей.

— Простите, а вы не подскажете, случайно, как пройти в отделение нейрохирургии? — обратился к нему юноша-практикант, заблудившийся в четырех стенах просторного хирургического центра.

Получив от регистратуры невнятный ответ, он отправился на поиски этого кабинета, который только начали обустраивать, постепенно обставляя его различной аппаратурой, однако перепутав в процессе поиска этажи, он теперь искал того, у кого можно было уточнить информацию и навести справки о его месте расположения.

Заметив спешащего куда-то молодого человека, которого он принял за местного сотрудника, незнакомец бросился за ним. Остановившись на полпути, Глеб окинул «неоперившегося» юнца высокомерным взглядом.

— Я Дмитрий Шурыгин. Меня направили сюда на практику… К Александру Николаевичу Гордееву, — торопливо пояснил ему тип в надежде добиться внятного ответа относительно координат недавно открывшегося здесь кабинета нейрохирургии.

Высокомерный вид Лобова сменился на озадаченный. При других условиях он возможно подсказал бы ему дорогу, и возможно провел бы его туда лично, снизойдя до оказания даже такой услуги, но излишняя самоуверенность незнакомого паренька и упоминание им не к месту позывных «светилы» произвели на него не самое лучшее впечатление, спровоцировав новый всплеск ненависти к руководителю практики, заглушившего в нем все остальные эмоции.

— К Гордееву, говоришь? — еле слышно произнес Глеб, слегка нахмуриваясь.

Шурыгин радостно закивал, как бы подтверждая правильность его размышлений. Однако стоило ему задать новый вопрос, касавшийся культа личности «светилы», как в следующий момент будущий «нейрохирург» получил в переносицу такой удар, что не удержав равновесия, он тут же свалился на пол, автоматически прикрывая разбитый нос рукой.

Оставив этого юношу валяться там, куда определил его кулак, Лобов неторопливо подался прочь, надеясь, что этой сцены не видел сновавший туда-сюда медперсонал.

Откашлявшись, Дмитрий кое-как поднялся на ноги, и покосившись мельком на пару капель крови, оставшихся на паркете больницы, зачикилял куда глаза глядят. Не доверяя больше ни единому встречному на своем пути, он решил поискать кабинет нейрохирургии самостоятельно.

Да, не слишком «гостеприимно» его здесь встретили, но это ещё ничего не значило. Хотя чего он ещё ожидал, выдвигаясь в провинцию?!

Встряхнувшись и быстро приведя себя в порядок, парень не терял надежды попасть на прием к самому Гордееву, чье мастерство так хвалили коллеги.
Держась за нос, он подошел к Тертель, чтобы осведомиться насчет «светилы» уже у неё, но та, уставившись на его лицо, намекнула ему на полученную травму. Дмитрий отмахнулся от неё.

— Полы у вас скользкие, — бросил он, пожалев, что так и не поинтересовался именем отходившего его по лицу парня.

— Понятно, — сочувствующим тоном кивнула ему Тертель, раскрывая журнал. — Ну, будете информацию запоминать с первого раза, чтобы не возвращаться по сто раз обратно.

И пока тот пытался собраться с мыслями, настраиваясь на будущий диалог с Гордеевым, женщина продиктовала ему номер кабинета хирургического отделения, на всякий случай предупреждая его, что «светило» сейчас занят и принять у себя кого-либо пока не в состоянии.

Глава 60

http://proza.ru/2024/04/11/721