Бессонница

Екатерина Курдакова


Не надо слез! Ах, кто так мучит нас?
Не надо помнить, ничего не надо...
Вон там - звезда над чернотою сада...
Скажи - а вдруг проснемся мы сейчас?
Finis
  В. Набоков 

Бессонница         
               
       Ирина Сергеевна получила путёвку на курорт, в Адлер. Путёвка была профсоюзная, горящая и на сборы оставалось совсем мало времени, и самое главное во всех нынешних хлопотах – это оформить медкарту.  Да, это был 89 год, – советское время и был советский профсоюз, в котором Ирина   Сергеевна была несколько лет общественным казначеем в профкоме своей библиотеки. И хранила она не только профсоюзные деньги в сейфе, но оформляла больничные листы и профсоюзные путёвки в Дома отдыха и профилактории. Самой съездить отдохнуть, посмотреть море, экзотические деревья и растения, погреться на солнышке и приехав, удивить знакомых и коллег южным загаром, – ни разу как-то не приходило в голову. Всё-то было некогда, да и семейный бюджет не позволял. А посмотреть сияющее отражённым солнцем синее, бескрайнее море, без горизонта, сливающееся с бездонной чашей голубых небес, хлебнуть солёной водички – хотелось всегда. Ведь это же какое чудо – засолить такое количество воды! Это где же взять столько соли?
     Путёвка досталась Ирине Сергеевне не в лучшее время её жизни – рушилась семья, основа и смысл её жизни. Вся её жизнь от рождения и до сегодняшнего дня была и проистекала в семье, сначала в родительской, а по том и в своей собственной. Она просто не знала и не умела жить без семьи. Она слышала, что после развода женщина обретает свободу, начинается новая жизнь, открываются какие-то перспективы… Увы…  – это не про неё и не для неё. Какая свобода? – от кого и для чего?
     Ирина Сергеевна от рождения была Женщиной во всех смыслах этого слова. Будучи ещё ребёнком, привязывала в волосы банты, любила наряжаться и прихорашиваться всем, что попадало под руки. Сейчас ей было сорок три года, и она ещё была хороша собой, худощава, по-девичьи стройна, легка походкой и по-прежнему следила за собой. Хороши были волосы: густые, каштановые, всегда хорошо уложенные. Туфли носила на высоких каблучках, и это настолько вошло в привычку, что даже домашние тапочки были на платформе с утолщением на пятке. Она обладала приятным мелодичным голосом и умела звонко смеяться, отчего любя её, коллеги звали колокольчиком. Лицо её, освещённое лёгкой доброжелательной улыбкой, карие, открытые, со смешинкой глаза притягивали людей. По природе спокойная и выдержанная, она искренне умела радоваться любым пустякам и безудержно от души смеяться над шутками и остротами мужа, на которые он был великий мастер. Именно на этот её смех и запал когда-то Виктор, выделив её из толпы знакомых девушек. Семейные неурядицы Ирина никогда не выносила на обсуждения, придерживаясь народной мудрости: не выносить сор из избы.   С ней, любящей бесконечно мужа, детей, берегущей семейный дом и мир в нём –  убежище от мирских невзгод и обид – такого не должно было случиться!  С кем-то – да, но не с ней! Кроме обиды, оскорблённости и предстоящего одиночества, она не предвидела ничего хорошего, уж она-то себя знала. Что-то пошлое, унизительное, вдруг, пришедшее в её жизнь выбивало почву из-под ног, лишало уверенности в себе, в завтрашнем дне.  Развода ещё не было, и она была уверена, что и муж Виктор внутренне страшится не только этого слова, но и всех последствий своего поступка. Смешно: недавно не совсем трезвый, он взял её руки в свои, и глядя умоляюще в глаза сказал: – ты подожди, у меня это всё пройдёт…               
     С тех пор прошло около года, а заморочка не прошла, она стала невыносимо мучительной, постоянной. Он часто возвращался в семью, обещая, что возвращается совсем, что не может жить без семьи. И Ирина каждый раз верила его словам, надеялась сохранить семью. Только в библиотеке, когда работа требовала сосредоточенности и внимательности, занятость мыслей вытесняла морок и даже давала временную радость отдыха уставшей и омертвелой душе.
     Ирина перестала спать. Сон, спасительный и лечащий больной организм от душевных мук и страданий, покинул её, оставив взамен нервное истощение, депрессию. В это время в библиотеку поступила книга, напечатанная на серой газетной бумаге, и она оказалась спасительной для Ирины. Это была книга Дейла Карнеги «Как перестать беспокоиться и начать жить».  Книга спасла её, казалось, автор знал все болевые точки своей читательницы и давал абсолютно верные и приемлемые советы. Ирина стала жить по Карнеги, хотя, как-то интуитивно, и сама до этого жила некоторыми из этих правил: не ныть, никого не посвящать в свои проблемы, «держать спину, лицо и удар судьбы» т.е. не показывать уныния – делать вид, что у тебя всё в порядке. От Карнеги она взяла и пользовалась советом жить в «отсеке» сегодняшнего дня, сконцентрировать свои силы и способности на сегодняшний день, непроницаемо-герметично отгородиться от будущего. Одеваться она стала еще лучше, более тщательно следила за внешним видом. Возникла привычка (тоже от Карнеги) слегка улыбаться при общении с коллегами и эта не совсем естественная улыбка, как лучик, вдруг освещала и согревала измученную собственную душу. И улыбка со временем стала естественной, дружелюбной. Однажды директор библиотеки остановил её в коридоре, и окинув взглядом с ног до головы вдруг спросил:
     – Ирина Сергеевна, вы так красиво одеты – у вас сегодня ни день рождения?
     – Нет, я просто плохо себя чувствую…
Последовало длительное испытывающее молчание.
     Конечно, от коллег, от женской интуиции и проницательности утаить что- либо сложно, почти невозможно. Они о многом догадывались и просто подыгрывали ей, не задавали лишних и ненужных вопросов, чем помогали уберечься Ирине от нервных срывов.   
     Трезво проанализировав создавшуюся обстановку, Ирина, зная твёрдый характер мужа, поняла свою беспомощность и невозможность что-либо изменить в его решении. Оставалось сохранить себя для детей и подрастающей внучки, не сделать непоправимой ошибки, мысль о которой в минуты слабости иногда возникала. И опять помог Карнеги: его совет занять свои мысли и руки полезным делом, не оставаться наедине со своими душевными муками и в этот раз был дельным. Лежащий давно в закромах пятиметровый кусок батиста, с красивым мелким рисунком, Ирина решила наконец-то пустить в дело. Она сделала выкройку детской рубашки из модного журнала burda moden и поставила задачу: три рубашки за вечер, это конечно много, для такой неопытной швеи как она, но надо пробовать. В первый же вечер, после работы, Ирина раскроила всю ткань по выкройке – получилось пять рубашек, заготовила нужное количество пуговиц. На первое время есть чем занять руки и голову, а там посмотрим. Электрическая машина «Мальва», многооперационная – давнее приобретение, можно сказать подружка своей хозяйки, всегда радовала и никогда не подводила во время работы. Быстро поужинав, Ирина приступила к работе. Решила начать с двух рубашек и шить их одновременно пооперационно: сначала стачать все плечевые и боковые швы раскроенных изделий, затем сшить воротнички на стойках и т.д. Да, всё получилось, даже пробила петли и пришила пуговицы – всё это на машинке, чем она очень гордилась. Правда провозилась до двенадцати. Рубашки отутюжила и сложила, как в магазине – красота!
     Но сна не было. В голове была непрекращающаяся круговерть памяти прошедшей жизни. Вот они молодые впервые встретившиеся в школе, - она   застенчивая, неуверенная в себе девочка и он, старше её на семь лет, отслуживший армию, с красным дипломом филфака пединститута, имеющий уже какой-то жизненный опыт.  До его прихода в школу, она уже работала в школьной библиотеке, знала учительский персонал, умела ладить с детьми, заинтересовать их интересной книгой, а после ненароком поинтересоваться понравилась ли? Они как-то сразу поверили друг-другу, вернее доверились. Виктор часто провожал её после работы. Молодой, интеллигентный мужчина, в модном неброском пальто, с объёмным портфелем. Задерживаться в школе, т.е. работать, не входило в его планы: он любил литературу, следил за новинками в печати и новыми именами. Но после института необходимо было отработать три года в школе – отбарабанить, как он говорил, а после открыты все дороги. Ирина уже отработала положенные три года, но как-то привязалась к школе, к работе с детьми. Она ни раз замечала за собой что, общаясь со школьниками всех возрастов, она незаметно для себя, становилась как бы их ровесницей, пользовалась их сленгом, что вызывало доверие ребят. Такое общение делало её ещё моложе, она казалась десятиклассницей, выполняющей общественную работу. Да и как иначе: распахнутые в доверии ко всему миру глаза, высоко поднятые пушистые волосы, завязанные хвостом на затылке, короткая клетчатая юбка. Были случаи, когда десятиклассники безуспешно пытались завязать знакомства…
     А вот с Виктором получилось сразу и с первого взгляда. Их связал общий интерес к литературе серебряного века, загадочного, не совсем понятого Ириной. Да, по учебной программе она знала биографии литераторов серебряного века, знала представителей разных литературных течений того времени, не до конца понимая сущности и значений этих направлений. Проза И. Бунина читалась постоянно, –  искала, находила, читала и непрестанно восхищалась.  Из поэтов были близки В. Иванов, А. Блок, В. Ходасевич, и В. Набоков –  …писатель недюжинный сноб и атлет, наделённый огромным апломбом – так кратко и чётко поэт охарактеризовал себя, свою сущность.
     Только в общении с Виктором заполнились те пробелы, появилось ощущение той жизни и времени, неизбежность возникновения новых течений и литературных форм, связанные с революционной стихией в стране. Его же познания этой темы были полновесны, они были его жизнью, а может быть и страстью. Он мог говорить бесконечно, его память была забита стихами, что вызывало у Ирины не просто удивление, а какое-то неведомое ранее ей ошеломление. И это понятно: «серебряный век» был дипломной работой Виктора. Ну а слушатель в лице Ирины- ученицы, Виктора вполне устраивал: желание и способность усваивать новое, делало её не просто другом и сообщником, а нечто большим… Какое-то время он скрывал, что и сам пишет стихи. Зная большую поэзию, он считал свои стихи несовершенными, не достойными публикации.
     Виктору хотелось чаще и больше времени проводить с Ириной. В просветах между уроками он заходил в библиотеку и эти посещения вскоре стали более близкими, необходимыми. Ну, а потом они поженились. Жили в трёхкомнатной квартире Ирининой мамы, скромной и тихой женщины, пенсионерки. Стены их маленькой комнаты, выцветшие обои, кресло с круглым столом возле окна, табуретка с большим горшком фикуса, – впитали и сохранили их горячую молодую любовь и чистые надежды.
     Наверное, так можно было прожить всю жизнь: спокойно, в налаженном быте, радуясь успехам двух дочерей. Даже на те небольшие деньги семья приспособились как-то жить. Лишнего не было, но было всё необходимое для жизни. Так жили многие тогда в Советском Союзе. Виктору вскоре выделили трёхкомнатную «хрущёвку» и им вполне хватало этой площади, был даже небольшой кабинет. Старшая дочь закончила московский политехнический институт, вышла замуж за сокурсника, да так и осталась жить в столице, изредка приезжая к родителям с дочкой. Младшая Анна училась в педагогическом университете на филфаке, жила дома и была папиной любимицей. Она была не только внешне похожа на отца, но и унаследовала его любовь к литературе. Они часто обменивались мнениями по разным темам, и опять их объединял интерес к серебряному веку. Вот и дипломную работу Аня делала по Баратынскому. Виктор часто горячился, отстаивая своё мнение, но дочь новыми фактами из биографии поэта, выдержками из его стихов, доказательными высказываниями известных литературоведов загоняла отца в тупик. И, похоже, отец был от этого счастлив. К тому же дочь рисовала, закончила художественную школу и в свободное время занималась иллюстрацией книг.
    Виктор к этому времени уже работал в издательстве, лит сотрудником. Он с ужасом вспоминал школу, постоянный страх опоздать на урок, перепутать расписание уроков, постоянное сдерживание своих эмоций, вечная зажатость. После школы он пять лет проработал журналистом в местной газете. Еженедельно готовил литературную страницу на всю газетную полосу, и она пользовалась большим успехом у читателей и местных поэтов. При газете все эти годы вёл литературную студию, частенько печатал и свои стихи. И вот уже седьмой год он работает издательстве – исполнилась давняя мечта. Выпустил свою книжечку стихов, готовил новую. Ему нравилась эта работа: во-первых, ненормированный рабочий день, молодой коллектив, постоянная эквилибристика друг перед другом интеллектом и остротами, цитирование стихов, своих и чужих.  Нравилось, когда автор, счастливый обладатель книги, приглашал лит. сотрудников в кафе обмыть своё выстраданное годами детище. Нравились женщины, работающие в издательстве. Начитанные, сыплющие остротами – палец в рот не клади …  И он им нравился…             
 Да, это была его стихия и о ней он мечтал давно.
     Вышла вторая и третья книга прозы. Приняли в Союз писателей. И Ирина искренне радовалась успехам мужа, его творческому успеху и росту. Он стал часто выезжать на творческие встречи с читателями, на отдых в дома творчества. Были случаи, когда Ирина приезжала к нему (брала отпуск) и они жили в выделенной ему комнате, обедали в писательской столовой, вечерами гуляли.
      Запомнился один из последних таких случай: дом творчества находился далеко от города, в предгорьях Алатау. Собственно, гор и не было видно, всё заросло густым пихтачом и елями с редкими вкраплениями тонких белых берёзок. Только где-то возле поднебесья о горах напоминали великолепные белоснежные шапки ледников поверх острых вечнозелёных вершин деревьев.               
     Был жаркий июль. Под окнами цвели розы, на высоких стеблях покачивались царственно-крупные головки цветов, невероятных расцветок и оттенков. Только розы!  В его комнате, похожей на гостиничный номер, с пыльной картиной на стене и маленькой настольной лампой в треснутом абажуре, было бы, наверное, по-казённому уныло, если бы не раскиданные его вещи и книги.  Некоторый беспорядок делал комнату достаточно уютной и обжитой, так ей показалось.  На втором этаже, в комнате Виктора было особенно душно. Горячий воздух, настоянный на приторном запахе роз, казался без кислорода, был липко и слащаво-влажным. Спасались только душем и влажными полотенцами. Писать в такой обстановке очень сложно, но Виктор как-то работал. Ирина в ванной комнате стирала в тазике рубашки мужа, разбросав их позже на растянутой бечёвке. В соседней комнате шумно развлекалась компания, слышался тонкий звон бокалов, тосты, пьяный смех. Не выдержав, они с Ириной ушли в сад, а дальше поднялись в горы. Со склона виделся двухэтажный прямоугольник Дома творчества, окаймлённый липовыми аллеями и бесконечными грядами цветов. Здесь проживала ветреная Муза, капризная и своевольно-непредсказуемая. Вокруг неё как мошки возле света, вились (в ожидании удачи), обжигаясь, теряя себя, и принося в жертву родных и близких, творческий люд разного таланта и возраста. Крупные, состоявшиеся писатели, уже прошли этот этап, печатались в столичных журналах, снисходительно наблюдали за творческим отбором – гадая, кто и на каком уровне останется, найдёт свою тропу, а кто сойдёт, уйдёт в обычную бытовую жизнь и будет просто жить от получки до получки, вспоминая благословенные времена молодости, надежд, и более удачливых друзей. И сейчас молодость кипела, оригинальничала, искала и находила новые выразительные формы выражения себя, уверенная в своей молодой непогрешимости и вечной молодости, и удачи…                Они погуляли в редком подлеске, продуваемым прохладным ветерком; трещали зеленокрылые стрекозы, их перебивали кузнечики, выпархивающие из-под ног, где-то в кустах щебетали невидимые птицы. Было легко и спокойно. Она уже и забыла, о чем они тогда говорили. Не забылась ночь, тёмная, с прохладным горным веянием. Была нежность, как в молодости. Окно было открыто, черноту ночи раздвигала оранжевая луна, окружённая свитой ярких звёзд. Виктор курил, долго и молча стоя у открытого окна, о чём-то думая. Его черный силуэт на фоне призрачно освещённого окна, в этот момент казался ей зловещим Мефистофелем, решающим судьбу их семьи. Оно так и было: в мучительном раздумье Виктор решался на последний шаг. Он ещё пытался что-то изменить в складывающейся ситуации, говорил, что вот Аня заканчивает университет и можно уехать ближе к Москве – центру литературной культуры, стать равным среди корифеев от литературы. Но утром Виктор был мрачен и отстраненно молчалив. Это была их последняя ночь вместе. Позже, уже дома, Ирине вспомнился момент, на который она тогда не обратила внимания: кто-то слегка постучал в дверь, и Виктор в приоткрытую дверь смущённо прошептал: приехала жена… Теперь Ирина уже знала кто это был. К этому времени она уже всё знала, но надежда всё равно таилась в тайнике её доверчивой души.  Она – та женщина, была профессиональным редактором, с большими связями и возможностями. Незамужняя, без детей, моложе его на десять лет.  Она успокоительно   убеждала Виктора: чтобы чего-то достигнуть – надо чем-то пожертвовать… Дети выросли, совершеннолетние, ты никому ничего не должен. Они делала ставку друг на друга и надеялись победить. Но, увы – наступило время перестройки – безнадёжное время анархии и произвола…
     В начале 1990 года Виктору исполнилось пятьдесят лет. Поседевший с поредевшими, но с благородной сединой в волосах, и »бесом в ребре» … он был по-прежнему, как-то внушительно интересен внешностью, своим возрастом. Он отказался от прошлого, ушел из семьи. Что поделаешь, остаётся мало времени, приходиться навёрстывать упущенное, – все средства хороши. Чувствовал он себя молодцом, во всяком случае ему так хотелось выглядеть рядом с молодой «ещё не женой». Он всё оттягивал время развода, придумывал несущественные доводы и женщина не только опытная, но и умная, не настаивала на разводе. Ей казалось, что время спасёт их союз, он забудет прошлую жизнь, семью. Ведь многие создают новые семьи, почему у них не получится?
     Но не так просто выбросить из памяти жизни четверть века. Вот уже и уехали из города, где жила его семья, но стало ещё хуже: Виктор заливал память спиртным, и безудержно скатывался в пропасть спиртного небытия. С помощью, а скорее без помощи домашнего редактора, (талант всегда пробьётся) Виктор публиковался в столичных литературных журналах, издавался за рубежом и вскоре приобрёл заслуженную известность среди лучших поэтов России. Вот только сплочённая литературная братия подмосковного городка, где они обосновались, как-то не очень ласково приняла вновь прибывшего собрата по перу – ступеньки иерархической лестницы уже давно были распределены, каждый сидел на своём месте, и знал свой шесток. Но это, впрочем, пустяки… другая история.
     Ирина собиралась в дорогу, наверное, это громко сказано. Что там собрать в чемодан? Бросить купальник, да пару платьишек. Беспокоила Аня – у неё через две недели защита диплома и выпускной. И хотя дочь училась без проблем, всё же как-то было тревожно оставлять её одну. С деньгами тоже не густо, – Ирина поделила их поровну, оказалось совсем понемногу.                Прошло уже около двух лет, из них полгода Виктор жил в Подмосковье. За это время Ирина похудела и, наверное, подурнела. На изредка приходившие письма от Виктора, Ирина не отвечала, но письма аккуратно складывала в папку. Дочери также не поддерживали связи с отцом, игнорировали его переписку.      
     Бессонница Ирины приобрела хроническое состояние. Обращение к невропатологу не принесло облегчения. Врач выписал лекарства, которые были слабы и не помогали. Не помогла и процедура, называемая электросон. Ей она показалась шарлатанством. Да и как лечить последствия болезни – начинать нужно было с больной души, а она не лечилась. Ирина начала принимать димидрол, он продавался в аптеке без рецепта и стала как-то перемогаться. От димидрола она проваливалась в небытие, а утром чувствовала себя разбитой и не отдохнувшей, и непонятно было – спала или не спала… Но всё же лекарство спасало от беспощадной памяти о нём, о прошлом. Поездка в Адлер давала призрачную надежду подлечиться сероводородными ваннами.   
     Ирина приобрела авиабилет до Москвы, а дальше до Адлера придётся ехать поездом. В Москве она пробудет сутки. На это время Виктор договорился, что она поживёт у его московского друга Евгения Горшкова, он же и встретит её в аэропорту. Евгений встретил её и поселил в своей квартире. Трёхкомнатная писательская квартира, скромно обставленная, в основном стеллажами книг, в спальном районе Москвы. Ей выделили отдельную комнату, и хозяева были вежливо-предупредительны с ней, как с больной. После обеда, полежав пару часов на кровати, Ирина пошла погулять по Москве, не удаляясь далеко от дома.
     Она прошла в близко находившийся сквер, заросший старыми деревьями, давно не чищенный и от этого он был естественен, как утренняя женщина без макияжа. Ирина прошла несколько раз по центральной аллее, рассматривая и угадывая деревья: клёны, отцветающие липы в облаке нежного аромата, грустные сирени с коричневыми свечками, потерявшими свою весеннюю прелесть, рябина с зелёными кистями ягод, замыкал аллею чудесный кустик белой акации, он уже отцветал, но аромат его доносился издалека. Московские ранние сумерки опускались на город. Подошла худая старая собака, она доверчиво опустила голову на колени. Ирине погладила её, грустно подумалось, ведь она когда-то и кому-то была нужна, у неё был дом, любимый хозяин, её кормили и говорили хорошие слова. И она служила хозяевам беззаветно-преданной верой и правдой. Что же с ней случилось?
      – Увы, прости дорогая, я ничего не взяла из дома, чтобы тебя угостить, да и не дома я…
      Чтобы не утруждать хозяев излишними хлопотами, Ирина до железнодорожного вокзала поехала на такси. В зале ожидания беспрестанно звучали объявления о пребывающих и уходящих поездах. Голос был казённый, равнодушный, без эмоций и почему-то вызвал у Ирины чувство тоски и бренности бытия. На круглых вокзальных часах приметно вздрагивала большая стрелка, укорачивая время земной жизни. Хотелось вернуться домой, чтобы укрыться в родных стенах от этого чужого равнодушного мира. Подошла молодая, яркая цыганка с ребёнком, весело и заученно стала уговаривать погадать. Её мальчонка в это время заинтересованно рассматривал Иринин багаж. Ирине захотелось продолжить весёлый диалог:
         –  Да я давно про себя всё знаю, а вот тебе могла бы и погадать … Протяни руку, дорогая, дай ладонь! Но в это время цыганку окликнул проходящий парень и она кинулась к перспективному клиенту, что-то буркнув по-своему сыну.
    Купе был занято полностью. У Ирины была верхняя полка, но это её никак не волновало. Ехать придётся чуть больше суток, не так уж долго. Её соседями оказалась семейная пара лет пятидесяти – напротив Ирины, они занимали верхнюю и нижнюю полку. Муж, естественно, занял верхнюю полку.  А нижнюю полку, под Ириной занимала женщина, примерно её возраста. Кондуктор разнесла постельное белье, проверила и забрала проездные билеты. Скоро все познакомились, все ехали отдыхать на море, правда в разные места. Одна Ирина ехала в Адлер и прибудет туда по расписанию рано утром. Поужинали рано, засветло, и заняли свои места на полках. Негромко работало радио. Мужчина на верхней полке вскоре захрапел, и Ирина с тоской подумала, что с этим храпуном бессонница ей обеспечена стопроцентно. Она уютно устроилась на своей полке, подмяв подушку под грудь, и смотрела в окно. 
     За окном мелькали подмосковные посёлки, дачи. Вот две весёлые девчонки на железнодорожной насыпи машут руками, а потом, вдруг, высунув языки и сморщив рожицы, убежали, как будто кто-то из поезда за ними погнался. Проехали по железному грохочущему мосту над маленькой речушкой, в которой бултыхались, блестя влажными телами, как рыбки мокрой чешуёй, местная ребятня. Иногда внезапно с грохотом пролетал встречный поезд, и белые шёлковые занавески вскидывались, и долго метались и бились по стеклу.
     Стало совсем темно, в купе зажгли свет. Соседи еще раз поели, Ирине не хотелось слезать со своей полки и, отодвинув занавеску она продолжала смотреть в окно. Предстоящая ночь пугала храпом соседа и неминуемой мучительной бессонницей. А в Адлер хотелось прибыть в приличном виде, познакомиться с соседками по комнате, не выдавая своего душевного надлома, чтобы не испортить настроения людям. Для этого был только один выход – димидрол. Лекарство находилось у неё в косметичке, а косметичка под подушкой. Ирина опустила вниз руку и взяла стакан с водой со столика, запила лекарство.
      Она лежала на твёрдой неуютной вагонной постели, думая об оставленном доме, Ане… В оконную щель пробивалась ночная прохлада с замешанными в ней запахами железной дороги, с грохотом проходящих поездов, и мелькающими в освещённых окнах лицами неспящих, как и она, пассажиров. Храпел сосед на верхней полке, заливисто, со вкусом…
     Ирина не заметила, как уснула. Очнулась внезапно, от сильной боли в кромешной темноте, в страшном грохоте и лязге металла. Что-то грохотало, рушилось и падало на неё, причиняя невыносимую боль всему телу. Рассудок был отключён, она не понимала, где она и что происходит вокруг. Её протянутые руки натыкались в темноте на какие-то движущие конструкции, которые причиняли сильную боль. В какой-то миг ей показалось, что это землетрясение и на неё рушатся какие-то обломки, но в следующий миг просыпающийся разум выдвинул другую версию – крушение поезда. И она отчаянно закричала во весь голос: Аня, Аня… и искала на ощупь свою дочь в этом невыносимом кошмаре. Наконец она окончательно пришла в себя и поняла, что она упала с вагонной полки. В купе была тишина, по-видимому, проснувшиеся люди оцепенели от ужаса, от пронзительных и непонятных криков соседки. Включили свет и смущенная Ирина, объяснила, что она выпила снотворное и, видимо, от какого-то толчка или при повороте поезда её сонную сбросило с полки. Она извинилась за причинённое людям беспокойство. Было стыдно.
     С трудом Ирина забралась на свою полку. Она представила, как её оцепенённое, потерявшее от снотворного чувствительность тело, (возможно душа в это время покинула тело), похожее на бездушную оболочку, невесомо от толчка соскользнуло с полки. Она ударилась боком о край стола, а потом оказалась частично под вагонной скамьёй и столом. Всё это время она пыталась подняться, но только билась головой и телом о препятствия, между которыми оказалась. А поезд шёл, и лёжа на полу, усиливавшийся от его близости шум и лязг колёс, создавали чудовищную какофонию, и ей казалось, что это смерть, что где-то рядом Аня и её надо непременно спасти. Ирине было больно дышать, возможно во время падения повредились рёбра, любое движение приносило сильнейшую боль. Весь следующий день она провела на вагонной полке, слезая только по необходимости.
     Ранним прохладным утром Ирина вышла из вагона.  На почти безлюдном перроне, с сумкой в руках, оглядываясь вокруг, она короткими болезненными глотками, вдыхала, пила незнакомый, напоённый морской влагой воздух. Она приехала. Вдали, из-за кромки моря показался оранжевый край солнца. Здравствуй Адлер, здравствуй море!
Подошёл таксист, улыбаясь поприветствовал, спросил в какой профилакторий она приехала, и лихо развернувшись, вмиг доставил её в нужное место.
     Она поселилась в комнате с двумя женщинами. Самая молодая, Лена из Краснодара, ежегодно по профсоюзной путёвке отдыхала в этом пансионате и хорошо знала привычную жизнь этого заведения. Современная молодая женщина, тридцати лет, инженер. Зинаида – ровесница Ирины – полная её противоположность, бригадир овощеводческой бригады (это было высшее достижение её жизни, и она, откровенно гордилась занимаемой должностью). Была неестественна высокомерна, начальственно-громогласна и пыталась быть лидером в их маленьком сообществе, но Лена, как-то незаметно поставила её на место.
     В первый же день был медосмотр и назначено лечение по мед. показаниям. При осмотре у Ирины обнаружилась фиолетовая гематома поперёк рёбер – след удара о край купейного стола. Всем отдыхающим были назначены сероводородные ванны, а Ирине дополнительно выписали лёгкое снотворное. Первые два дня она провела в комнате, лёжа на кровати, и некоторое время проводила на веранде, с видом на море. Ирина была слаба физически, кроме того болело всё тело, да и синяк на боку вызывал бы излишние вопросы у отдыхающих на пляже. Она загорала на веранде, постелив на полу коврик, когда женщины уходили на пляж. Сидела в шезлонге, читала и смотрела на море. Были жаркие дни начала июля.  И солнце играло с морем, бликуя по всей её поверхности, и каждая волна несла в себе лучик солнца. Днём, у насыщенного светом моря не было горизонта – море и небо сливались, всё было синее. И только вечером, заходящее, тонувшее в море оранжевое солнце, освещало на короткое время линию горизонта. Сумерки были короткие, внезапные, как будто кто-то набросил на город прозрачную чёрную кисею, а ночи, по южному фиолетово-чёрные, с оранжевыми россыпями крупных звёзд.
     Ирина видела, что её соседки торопятся загореть, много времени проводят под палящим солнцем и обгорают, мучаясь ночами от болей.
Вечерами ходили на дискотеку. В этом году на дискотеке крутили «есаула» Олега Газманова, и отдыхающие, в едином буйном порыве и ритме, не жалея сил плясали, напоминая «эскадрон боевых лошадей». Этот стадный порыв подхватил и Ирину, и она, забыв все невзгоды и болячки, лихо отплясывала в колыхавшейся цветомузыке. В один из таких вечеров, возвращаясь в пансионат, она заметила – впервые в жизни, маленькое чудо – светлячков, яркими искорками перелетающих в кустах. Ей захотелось рассмотреть это чудо природы, но поймав, в ладони светлячок моментально погас, превратившись в неприглядную букашку, причем притворно задрав ножки. Чудо существовало только на свободе.
     Так проходили дни отдыха: поездка на воды (возили на автобусе), дневной отдых после обеда, вечером Ирина с соседками ходила на море. Сгоревшие основательно, они теперь тоже ходили на пляж вечерами. Тело Ирины, неожиданно для неё, покрылось ровным красивым загаром, и это нравилось ей.
     Сам Адлер, как-то не произвёл большого впечатления на Ирину, так заштатный курортный городок, не очень ухоженный… Но море, пальмы (одна из таких пальм жила в её городе, в центральной аптеке, в большой кадке), магнолии, цветы… И, конечно солнце, – оно было радостным, всегда праздничным, оно отражалось в лужах после дождя и пылало особенно яркими цветами в радуге над морем. Казалось, что солнечные лучи, острыми стрелами вонзались в лужи и из этих брызг возникала эта фантастическая радуга. В центре города, в грубом бетонном кольце, был небольшой фонтанчик, его по утрам включал гаечным ключом кудрявый армянин. Желая произвести на Ирину впечатление, он представился ей директором фонтана, и приглашал на вечернее свидание, что очень позабавило Ирину. В общем-то вниманием мужчин она не была обделена и это как-то её радовало её как женщину, но никто не запал в душу. С одним из таких, она ходила в кино и кафе, вечерами гуляла по набережной, но заранее предупредила, что она замужем и не стоит тратить на неё время. Но мужчина продолжал ухаживать до самого отъезда, а потом проводив на поезд, дал ей свой адрес. В вагоне, листок с адресом Ирина сложила в самолётик, и пустила по ветру, в свободный полёт, с интересом наблюдая, как он, подхваченный потоком воздуха, летит на свободе. Куда?, кто его поднимет? А прочитав, что подумает?..
    Ирина возвратилась домой.  Жизнь продолжалась, катилась по прежней орбите, с радостями и невзгодами, как и полагается земной жизни.
            Послесловие.
     Прошло пять лет. Жизнь Ирины Сергеевны вошла в обыденную привычную колею: работа, дом, воскресные посещения замужней Ани (иногда она приходила с мужем). Она уже давно работала в центральной городской библиотеке. С близкой подругой ходили на спектакли местного театра, да и гастроли приезжих столичных звёзд не пропускали. Приезжала в отпуск и старшая дочь из Москвы, с двумя дочками, и это был праздник. Боль от расставания с мужем как-то со временем притупилась, но память постоянно напоминала о прошлом. Ирина следила по журнальным публикациям о литературных успехах Виктора и искренне радовалась им.  Нет, он не ушёл из её жизни, так же, как и она не забылась и жила в его душе горькой памятью.   
      Жизнь Виктора оказалась короткой – шестьдесят два года. Новая семья не создалась. Он перенёс инсульт. В те первые страшные дни болезни, когда его жизнь была в руках Всевышнего, и Ирина в отчаянье молилась, она вдруг поняла, что в его болезни, отчасти виновата и она – она так не отпустила его от себя. Да и она могла бы устроить свою личную жизнь, были возможности...
     И, едва встав на ноги, по-видимому, чувствуя близкую кончину, Виктор приехал в оставленный им когда-то город, родной дом. Их встреча   была спокойной и естественной.  Не было выяснения отношений, упрёков, была встреча родных людей. Допоздна сидели на кухне, говорили, пили лёгкое вино. Он ходил по комнатам, доставал с книжных полок свои книги, гладил сухими ладонями, и лёгкая улыбка появлялась на губах. Возвратившись на кухню, он вдруг опустился и положил голову на колени Ирины, и она гладила редкие, седые волосы мужа. В последующие дни они часто молчали, предаваясь своим мыслям и это не были пустоты бытия, это было слияние родных душ, общение на другом уровне.
     После его отъезда Ирина какое-то время жила ощущением его присутствия, вот он здесь, он рядом, она чувствовала его дыхание…  В тот приезд Виктор признался, что увозит частичку её души, оставляя взамен свою. И эта часть его души согревала всю её последующую жизнь, давала силы пережить испытания, без которых не обходится ни одна человеческая жизнь. Ирина ещё надеялась, что Всевышний смилуствуется и продлит жизнь любимого человека в любом состоянии – лишь бы жил. Но, увы… последующая страшная болезнь прервала его жизнь.
     А жизнь, живая, непредсказуемая, снова сделала крутой вираж – спустя двенадцать лет супружеской бездетной жизни, вдруг родила Аня. Родила долгожданного мальчика (до сих пор у близких родственников рождались только девочки), и это был сюрприз. Но вместе с тем появились большие проблемы со здоровьем самой Ани. Она надолго слегла и за ней потребовался постоянный уход. А вот мальчик Андрей, на радость всем, был крепеньким и здоровым. Нет, его почему-то не назвали именем деда, а Ирина как-то не посмела настаивать. Вскоре она приняла решение уйти с работы – благо что давно была на пенсии, а любимая работа просто разнообразила привычную, довольно однообразную жизнь. Аня поднялась на ноги спустя год. За это время Ирина стала окончательно своим человеком в доме дочери. Внук и сын Андрейка (для Ирины больше, чем внук) надолго осветил и придал смысл жизни всей семьи.
     Бессонница? – что же она часть нашего бытия и её приходится принимать как неизбежное – значит живы, вспоминаем, мечтаем, планируем, а иногда, и решаем насущные проблемы. Но всё же - утро вечера мудренее…
     А если сердце чем-то и томится, то только тем, как тих, как невесом, всё убывая, снится, снится, снится минувшей жизни несказанный сон.   
               
               
           Усть-Каменогорск.  2024г.